Начало пути

         Теперь их уже было не остановить. За последние несколько лет партизаны научились брать крепости, и им понадобилось всего шесть дней, чтобы сломить сопротивление защитников города. Жестокое сражение продолжилось на улицах, а в решающей схватке сошлись граф Велон де Оль и граф Ренуар де Раннефар. Две минуты понадобилось двадцатидевятилетнему тысячнику, чтобы одолеть пятидесятилетнего мердерессца. Его мёртвое тело было брошено на улицы, под копыта повстанческих сотен.

         Пленных партизаны не брали и убивали всех, кто попадался им под меч. Всё знатное семейство де Оль было вырезано – даже женщины, которых повстанцы не насиловали, а сразу лишали жизни. После того, как жители были истреблены, а дома разграблены, Пормарок подожгли с четырёх сторон. Громадное пламя и тучи дыма стояли над городом, когда тысяча Ренуара де Раннефара уходила от него.

         Страшная слава опережала повстанцев. Разгром и истребление Пормарока заставляли многих феодалов склонять колени и клясться на верность скамельскому королю Армону I. Очаги же сопротивления де Раннефар уничтожал безжалостно.

         Благодаря своей стремительности, хорошему вооружению и большому боевому опыту партизаны громили своих противников по частям. Всё дальше и дальше они уходили вглубь Мердереса – туда, где ещё не ступала нога повстанца. А в середине декабря они, наконец-то, настигли деварцев.

         Это был небольшой отряд, по-видимому, конная разведка. Совершенно случайно на него наткнулась сотня де Мурса. Последовала короткая, но ожесточённая схватка. Сдаваться деварцы не собирались, и прежде чем погибнуть, они нанесли ощутимые потери скамельцам. Де Мурс был ранен и, когда его перевязывали, проклял всех – деварцев, мердерессцев и ту грязную, тупую стрелу, которая впилась ему в бедро.

- Что, Альен? – подошёл де Раннефар к своему сотнику. – Всех деварцев уложил, или кто-то убежал?

- Всех, Ренуар! – морщась от боли, ответил де Мурс. – Хотели пленного захватить, да эти сучьи хвосты сопротивлялись до последнего!

- Ничего страшного! – успокаивал его де Раннефар. – Туда им и дорога – надеюсь, они в аду!

         Потери партизан множились. Горы становились всё выше, дороги хуже, а сопротивление ожесточённее. Ренуар де Раннефар был хорошим тысячником, храбрым разумным и осторожным предводителем, но и он не мог предусмотреть всего. Кстати, вскоре он тоже был ранен, правда, достаточно легко. Это случилось при осаде Горного монастыря, от которого пришлось всё же отступить, поскольку повстанцы заметили в своём тылу деварцев.

         Деварцы вновь как сквозь землю провалились, а сотня де Фелда попала в засаду. Слава Богу, для повстанцев, что главные силы тысячи находились рядом – атакующие мердересские отряды удалось быстро разогнать.

         И вот в волшебную рождественскую ночь в Северном Мердересе сошлись главные противники. Наверное, впервые Рана тенн Молер был застигнут врасплох. Де Раннефар выбрал более удобную позицию для сражения, и деварцы в итоге оказались в окружении. Казалось, что скамельцы теперь наверняка разделаются с северянами, но несколькими безумными атаками тенн Молер всё же прошил боевые порядки сотни де Каги и вывел из кольца большую часть своего отряда. Измученные горными переходами и осадами неприступных цитаделей, повстанцы даже не смогли организовать преследование своего противника.

         В жутком ливне, который сопровождал сражение, все рыцари получили взбучку от разгневанного де Раннефара. Но он и сам видел, что его тысяча слишком устала, чтобы успешно сражаться с деварцами. Поэтому скамельцы спустились с высоких горных круч, где даже дышать было тяжело, в небольшую изолированную долину с выжженными в местных усобицах деревнями, и встали там лагерем.

*****

         Новый, 1290 год от Рождества Христова, распростер свои крылья над Скамелем. Период тишины в деваро-скамельской войне заканчивался. Воспрянувшая, даже ещё более сильная, чем до Болтолы, армия Армона Барабелла была готова к прыжку. Деварцы же, ослабленные войной на два фронта, неуклонно теряли своё преимущество.

         1290 год – это год объединения Ренторины против захватчиков, вступления Странска в общеконтинентальную войну и обретения Скамелем своего монарха. Все двенадцать месяцев будут идти жаркие сражения, и, наконец, после тридцати пяти лет борьбы, королевское знамя де Фиросов вновь будет гордо развиваться над высокими башнями Гузевана. Повстанцы вырвутся из своей ловушки, чтобы одним ударом, словно разъярённый лев, разрушить хрупкое здание деварского владычества над Скамелем. В этом же году королевская династия понесёт страшную потерю, и там же, под стенами древней южной столицы, вновь сойдутся пути двух людей, которые совместно будут править Скамелем двадцать два года.

         В первые дни января авангардные части партизан уже будут выдвигаться, чтобы начать главный северный поход Армона I. Но прежде, чем они достигнут Гузевана, в суровых горах к западу от них разыграется страшная трагедия, при воспоминании о которой сердце любого истинного повстанца будет обливаться кровью.

*****

         В противостоянии де Раннефара и тенн Молера наступил критический момент. Это было настолько ясно скамельскому тысячнику, что временами ему казалось, будто он может читать мыслим своего врага, и видеть каждое его движение. Это пугало Ренуара де Раннефара. Не было никакой уверенности, что деварец не чувствует противника также остро.

         И деварцы, и скамельцы были измучены походом и борьбой. Оба отряда понесли слишком чувствительные потери, чтобы не мечтать об отдыхе и пополнении. Судя по всему, следующее сражение должно было стать решающим.

         20 января 1290 года сотне де Монсалви выпала очередь идти в разведку. До сих пор де Раннефар не знал, где точно шляются эти неугомонные северяне, но ясно чувствовал их приближение, поэтому безжалостно гнал своих рыцарей рыскать по соседним и не очень горам. Честно говоря, де Монсалви и его люди с удовольствием бы остались у костров рядом с боевыми товарищами, поскольку в этих негостеприимных горах всегда был велик риск нападения неуживчивых туземцев или заражения в разрушенных селениях какой-либо пакостью вроде лихорадки или черной смерти, которые уже вовсю гуляли по округе.

         Но приказ есть приказ, особенно де Раннефара, который в последнее время заметно тревожился, отчего увеличивались его агрессия и сердитость. Поэтому, дабы не навлекать лишнего гнева на свои головы, оболтусы Монсалви вместе со своим сотником собрались достаточно быстро, и выступили ещё до восхода солнца.

         Дорога от лагеря скамельцев в горы хоть и поднималась, но сначала всё же была удобной. Повстанческая сотня шла иноходью легко и плавно. В темноте лишь позвякивали доспехи, стучали о камни копыта, да лошади иногда ржали. Арно де Монсалви зевал так, что рисковал свернуть себе челюсти под шлемом. Этим, кстати, занималась и большая часть его конной сотни. При этом, правда, повстанцы честно растопыривали во все стороны глаза и уши, чтобы внимательно следить за обстановкой.

         Прошёл час, другой. Разгорелась заря, а вскоре солнце, пробираясь между горными пиками, осветила дорогу разведчикам. Попеременно меняя десятки в авангарде, Арно де Монсалви внимательно осматривал окрестные горы, опасаясь попасть в засаду. Если бы он знал, что ему и его людям сегодня уже повезло. Деварцы случайно их пропустили – боковая тропинка, которую партизаны в предрассветных сумерках практически не заметили, через час после того, как топот их лошадей затих, вывела на дорогу четыре сотни северян, которые повернули в противоположную от них сторону.

         Между тем, дорога становилась всё хуже и хуже. Медленным шагом всадники по двое пробирались среди камней, колдобин и рытвин. Вскоре горы сошлись ещё теснее, и ехать пришлось гуськом. И вот, когда, казалось, что вперед повстанцы протиснуться уже не смогут, горы гостеприимно распахнули им свои ворота. Резко расширяющаяся тропа плавно спускалась вниз к говорливому ручью, который с грохотом, заглушающим все звуки, падал уступами с высокой скалы.

         Лагерь тысячи де Раннефара располагался в начале пустеющей долины, и вчера сотня де Норфеля уходила на разведку вправо от лагеря, вдоль горного хребта, защищающего повстанцев на отдыхе. Сегодня сотня де Монсалви также шла вдоль гор, но уже влево.

         Разведчики двигались параллельно ручью, который говорливо убегал по камням от оглушительного водопада. Сотник же часто смотрел на солнце – как близко оно подошло к зениту. В полдень, при отсутствии непредвиденных обстоятельств, они должны были повернуть назад.

         Пока было всё спокойно – ни одного чужого следа не видели повстанцы на тропе. За час до обеда они свернули от шумного горного ручья и вновь стали взбираться наверх. Было трудно – лошади скользили и спотыкались на камнях, упрямились и не хотели идти. Рыцари начали спешиваться, чтобы вести их под уздцы. Для себя де Монсалви уже решил, что они будут взбираться лишь до тех пор, пока сопротивление лошадей не станет слишком обременительным для людей.

         Он остановился на небольшой горной площадке и наблюдал, как идёт его сотня. Люди и лошади уже сильно устали, и де Монсалви не видел причин, чтобы продолжать их мучить. Похоже, что не только деварцев, но даже мердерессцев не было в этом захолустье.

         Арно уже хотел поднять руку, чтобы отдать приказ поворачивать обратно в лагерь, но внезапно обратил внимание на шум, который преследовал его уже несколько минут. Звуки эти были ему знакомы, но вначале сотник им не поверил.

- Тихо! – гавкнул он своим рыцарям, и эхо, многократно усиленное горами, вернулось к нему. – Всем остановиться!

         Рыцари прекратили движение, замерли и лошади, тревожно дёргая ушами. В отдалении шумел ручей и водопад, но теперь они не заглушали того, что происходило за хребтом.

         Скамельская сотня услышала то же, что и командир. За хребтом шло ожесточённое сражение. Его звуки – звон мечей, густой топот атакующей конницы, яростные крики воюющих – опытные повстанцы узнали бы из тысяч других.

         Там, за хребтом, была долина, где стояла тысяча де Раннефара. Похоже, что противник проворонил разведывательную сотню, зато всерьёз взялся за оставшихся в лагере скамельцев. Правда, была возможность, что это партизаны под командованием де Раннефара громят незадачливых северян, однако, почему-то, вся сотня поняла каким-то шестым чувством, что их товарищи оказались в очень большой беде.

         Рыцари де Монсалви не могли спрыгнуть в долину – тропа шла вдоль отвесной скалы. Поворачивать назад – это, значит, прийти на место сражения лишь через шесть часов, и то это в лучшем случае. Идти вперёд – путь мог оказаться ещё более долгим.

         Для принятия решения было мало времени. И тут к де Монсалви вернулся юный десятник Рузон де Фочирова, который шёл в авангарде.

- В долине идет битва! – сообщил юнец, пытаясь отдышаться. – Мы услышали её, когда взобрались по тропе.

- Знаю! – рявкнул де Монсалви, и горы попытались задрожать от звука его голоса. – Ты видел, куда она ведёт?

- Тропа ведёт вниз, - начал сбивчиво объяснять де Фочирова, - она огибает гору и исчезает, но сам хребет опускается, и тропа выныривает у леса, который находится в самой низкой точке этих гор. Наверняка через лес можно выйти в долину…!

         Де Монсалви помчался наверх. Каким чудом его конь не переломал свои ноги – непонятно – но и он, и всадник до десятка Рузона де Фочирова добрались невредимыми. Они стояли на том месте, где тропа, взобравшись достаточно высоко, начинала свой путь вниз.

         Де Монсалви бесцеремонно их растолкал, и острыми глазами впился в даль, подёрнутую дымкой. На этом бугре, к которому уже подтягивались вся сотня, звуки сражения были слышны ещё лучше. Казалось, что можно было различить в грозном гуле отдельные крики воинов.

         Причудливо петляя, тропа шла вдоль горного хребта, который и вправду становился всё ниже и казался уже не таким грозным. Расширяясь, она огибала высокий холм большой дугой и исчезала за ним. Но затем – это теперь увидел и де Монсалви – тропа вновь выныривала из валунов и бежала к лесу, который мощными баобабами рос поперёк гор, окружающих долину, где в это время шёл бой между повстанцами и их противниками.

         Лес находился в самой низкой точке хребта, поэтому только через него сотня де Монсалви могла ещё прийти на помощь товарищам. Сотник не имел никакого представления, что это за лес. Он мог оказаться расположенным слишком высоко, а тропа могла быть слишком крутой, чтобы конный отряд сумел по ней взобраться – не в силах было человеческому глазу увидеть подобные детали с такого расстояния. Кроме того, лес мог быть элементарно непроходим из-за густых джунглей и бамбука.

         Необходимо было рисковать. Расстояние до темно-зелёной шапки на горном хребте было достаточно солидным, однако меньшим, чем тот путь, который скамельцы уже проделали. Ясно было одно. Повернув назад, сотня де Монсалви никак не успевала на помощь. Все чувства рыцарей, обострённые постоянной опасностью, и весь их опыт постоянных тяжёлых боёв с деварцами говорил, что вскоре в сражении наступит перелом, так что, опоздай они хоть чуть-чуть – и их вмешательства уже может и не понадобиться.

         И Арно повёл свою сотню вниз. Судьба, словно решив с ними поиграть, постепенно делала тропу всё более широкой и удобной. Иногда повстанцы даже пускали лошадей в галоп, но сразу же с десяток человек очутились на земле, рядом со своими искалеченными животными. Скорость марша пришлось снизить, но всё же рыцари пытались ехать так быстро, насколько это возможно.

         Петляя и кружась, как казалось на одном месте, через час они достигли высокого обрывистого холма, и стали его огибать. И вот теперь скамельцы пустились вскачь во весь опор. И чем тревожнее становилось у них на душе, тем больше они пришпоривали лошадей.

         И внезапно холм показал, что скрывал. Путь повстанцам преградила небольшая горная речушка. Она была не слишком широка, и не слишком глубока. Но течение её было настолько стремительным, что грозило смести каждого, кто попытается переправиться через неё.

         Арно де Монсалви на жеребце Рассане вступил в воду первым. Глубина была коню по грудь, но сразу же сильные волны стали бить по лошадиному телу. Медленно передвигаясь, недовольно ржа, Рассан, тем не менее, послушно шаг за шагом продвигался к противоположному берегу. Два раза небольшие водовороты чуть не сбили жеребца с копыт, но он честно устоял. Глубина становилась всё меньше, и вот, отряхивая морду, Рассан вынес Арно де Монсалви на противоположный берег.

         Настоящее представление началось, когда сотня гуськом стала переправляться через речку. Кому-то повезло так же, как и де Монсалви, они успешно преодолели горный поток, и сотник стоял уже в окружении нескольких рыцарей. Но многим воинам лошади сказали решительное «Нет» во время переправы. Видя бесполезность всех понуканий, партизаны спешивались, перекручивали меч на спину, брали своих животных под уздцы и ласково с кулаками вели их к речке.

         И людям, и лошадям переправляться было тяжело. Из тех, кто шли пешими, многие поскальзывались на камнях и плюхались в воду во всём своём тяжелом обмундировании. Их спешно вытаскивали товарищи, кое-как ставили на ноги, а сами вскоре тоже падали. Вырывались лошади, возвращались на берег, и приходилось по три, по четыре раза затаскивать их в воду.

         Водовороты делали свою черную работу, и десятка два всадников было снесено вниз по течению. Больше половины рыцарей нахлебались воды, получили увечья, синяки, разбивали в кровь лицо. Шестеро повстанцев получили переломы ног и запястий, а один всё-таки погиб. Рыцарь из Маркасо слишком долго пробыл под водой, и когда его вытащили, то было уже слишком поздно. Похоронили его на берегу реки под камнями, а вместо креста поставили шлем его рода с рисунком жар-птицы на лбу.

         Толчея с переправой продолжалась достаточно долго, просто бесконечно в создавшихся условиях. В душе де Монсалви нарастало отчаянье, что он тщательно скрывал под суровым выражением безобразного лица. Постепенно его сотня сосредотачивалась на противоположном берегу. Примчался гонец из разведывательного дозора и сообщил Арно, что десяток де Ганна достиг опушки леса, и что тропа, ссужаясь, тем не менее, достаточно удобна для всадников. Когда уже последний рыцарь, осторожно балансируя, вступил в горную речку, де Монсалви повёл свой отряд к лесу.

         Тропа опять шла вверх, а повстанцы уже были достаточно уставшими. Но всё это забылось, когда они увидели лес. Всё-таки зрение не обмануло скамельцев. Они рискнули и оказались правы. Повстанцы нашли путь, по которому можно было прорваться в долину.

         Прошло уже почти три часа, как они услышали шум битвы. Сотня де Монсалви, не дожидаясь отставших, вломилась в джунгли, и сразу же на неё напал ягуар. Несколько быстрых и точных стрел, и великолепный зверь остался подыхать на обочине, а торопившиеся скамельцы даже не стали на него глазеть.

         Похоже, что этим путем уже давно никто не пользовался. Дорога разбегалась мелкими тропками, которые уже почти полностью заросли, всадники плутали между деревьями, а жара и высокая влажность вызывала тошноту, целые реки пота и обмороки.

         Шум битвы становился всё тише, хотя, по расчетам повстанцев, они, несомненно, к ней приближались. Скамельцы всё также рвались вперёд, но в душе каждого что-то подсказывало, что они безнадёжно опоздали. Уныние и злость царили в ползущей еле-еле по лесу сотне, отчаяние подкрадывалось к ним, как самый злобный враг. И оно полностью затопило партизан, когда сплошная стена зелёных джунглей встала перед ними. Судьба, поставив перед ними последнее препятствие, многим из сотни де Монсалви сохранила жизни, а вместо этого забрала их у товарищей из тысячи де Раннефара.

*****

         Они всё уже знали, и хотя честно развернулись в боевой порядок и со всех копыт понеслись на врага, сделали это повстанцы скорее по привычке. Де Монсалви, отдавая приказ об атаке, уже ни на что не надеялся, и надежда эта умерла задолго до того, как они стали прорубаться через последние метры джунглей. Просто он хотел избежать всяких случайностей – в долине мог ещё оставаться противник, а жажда мести толкала его нанести ему максимально возможно тяжёлые потери, прежде чем доблестно погибнуть.

         Предосторожности были излишни – в долине было полно трупов и тяжело раненных, но не было ни одной живой души, кроме отряда де Монсалви. И вскоре они увидели первого убитого скамельца, возле которого лошадь без седла мирно щипала травку.

- Это де Мурс! – прошептал Руфолд де Ганн, который в атаку шёл рядом с Арно. – Он недавно был ранен, поэтому, наверное, и сражался позади основных сил.

         Де Монсалви ничего не ответил, а направил жеребца в эпицентр сражения. Рассан шёл медленно, брезгливо переступая через трупы, которых с каждым шагом становилось всё больше и больше. Постепенно, перед повстанцами вырисовывалась картина разыгравшейся в долине битвы.

         Она началась через два часа после того, как ушла разведывательная сотня. Деварцы атаковали, когда рассвет только-только занялся над горизонтом. Почему они выпустили отряд де Монсалви? Быть может, хотели ослабить де Раннефара перед решающим сражением, а, скорее всего, просто его прохлопали.

         Несомненно, тенн Молеру помогали мердересские проводники – повстанцы почти сразу же оказались в окружении, так как деварцы просочились в долину неизвестными им тропами. Таким образом, эти горы оказались не защитой, а ловушкой для тысячи де Раннефара.

         Скамельцы почуяли нападение – они были все вооружены и бились до конца. Но бой был проигран ещё до его начала. Тенн Молер превзошёл де Раннефара не только по количеству воинов, которых было в два раза больше партизан, но и по смелости плана, но и по отчаянности в желании победить.

- Сеньор сотник, посмотрите! – окликнул де Монсалви от одной из куч. Арно подошёл, присмотрелся и со всего маху пнул по голове трупа. Шлем отскочил и покатился по камням.

         Стройными рядами вповалку лежал целый десяток воинов, выкошенных, словно сорная трава, повстанческими стрелами. Они были одеты в мердересские доспехи. Кто-то из местных феодалов помог погубить скамельскую тысячу.

- Собаки проклятущие, - утирали слёзы партизаны, - доберёмся мы до вас – клянёмся девой Аугустой!

         Под завалами тел повстанцы отыскивали своих раненых, чтобы узнать подробности битвы, и попытаться хоть кого-то спасти. Но встречались они им лишь в бессознательном или умирающем состоянии. Похоже, что деварцы и их мердересские союзнички добивали раненных скамельцев – у них не было возможности тащить кого-то в плен.

         Нашли воины де Монсалви и своего тысячника – Ренуара де Раннефара. Его тело без головы было настолько изуродовано, что опознали графа лишь по доспехам. Похоже, что вокруг него собирались последние остатки тысячи. В крови, израненные, кое-кто уже пешими – они думали в этот момент только об одном – подороже продать свои жизни.

         Повстанцы видели бой, словно сами при этом присутствовали. Удивление от неожиданного нападения сменилось яростью и холодной решимостью. Сотню за сотней тенн Молер посылал в сражение, но прошло несколько часов, прежде чем деварцы смогли потеснить партизан. Их атаки разбивались, словно волны о скалы, но постепенно эти скалы рушились, и вскоре деварское море затопило всю долину. Последний островок вокруг де Раннефара исчез за час до того, как сотня де Монсалви выкатилась из джунглей. Словно предчувствуя это, истощённые битвой северяне и их союзники стремительно ушли из долины, даже не пытаясь отпраздновать победу.

         То, что теперь деварцы истощены полностью – в этом де Монсалви не сомневался. Конечно, и сейчас силы тенн Молера в несколько раз превосходили силы безобразного сотника. Но трупов своих противников на поле брани повстанцы насчитали в два раза больше, чем своих мёртвых товарищей. Отряд де Раннефара погиб героически, но оставалось ещё сотня де Монсалви – восемьдесят два человека, которые должны были продолжить борьбу.

         Несколько дней повстанцы оставались в этой кровавой долине – приводили в порядок оружие, готовились к походу, а, самое главное, хоронили своих товарищей. Брезгливо оставляя врагов на съедение гиенам, скамельцы создали целое кладбище с надгробиями из наваленных камней. В центре этого кладбища была могила графа Ренуара де Раннефара – даже после смерти он оставался командиром тысячи. А уж от громадного валуна на его могиле, концентрическими кругами расходились холмы усопших из сотни де Хоффа, де Каги, де Мурса, затем – рыцарей из отрядов де Мондиго, де Фелда, де Норфеля и других предводителей. Словно навек был запечатлён их подвиг в сражении, из которого им не суждено было вернуться.

         Вскоре повстанцы покинули кладбище у мёртвой деревни, и вышли из долины. Они были ещё живы, и продолжили дело погибших товарищей.

*****

         Князь Рана тенн Молер был одни из лучших деварских полководцев того времени, а с годами мог стать и самым выдающимся воителем северян. Ему только-только исполнилось двадцать два года, и главные победы у него были ещё впереди. Но он ничего не мог изменить в этой войне – скамельцы по своим боевым качествам уже ничуть не уступали деварцам, а силы Хакской империи были небеспредельны.

         Тенн Молер отлично выполнял свою работу. В битве у Серой долины он не просто разгромил – полностью уничтожил повстанческие силы, которые к тому времени завоевали большую часть Мердереса. После потери нескольких провинций и унизительного поражения под Болтолой, это была первая деварская победа.

         Конечно, победа далась северянам высокой ценой. От прежнего отряда у тенн Молера осталась лишь половина – неполные пять сотен. Деварцы уже были измучены и истощены походом, беспрерывными боями с повстанцами. Среди них было много раненых и больных. Да и сражение в Серой долине, несмотря на успех, не убеждали их в возможность победы над главными силами Армона I Барабелла. Не будь поддержки угрюмых северомердересских знатных семейств, с которыми, благодаря своим дипломатическим способностям, тенн Молер сумел договориться, положение деварцев могло бы оказаться очень скверным. Теперь они хотели лишь конца похода и отдыха. Но внезапно судьба им послала ещё более тяжелые испытания.

         Началось это через неделю после сражения в Серой долине. Отряд тенн Убира в пятнадцать человек возвращалась в замок де Тереров, когда, миновав поворот, они увидели на дороге, в двести метров от себя, конного повстанца Он спокойно стоял со скучающем видом, словно заждался деварцев, как друзей дорогих. Судя по доспехам, вооружению и сбруе повстанец принадлежал к рыцарям – высшему слою в партизанской армии. Оторопь и удивление у деварцев сменилось смехом, когда они убедились, что повстанец на дороге действительно один.

- Эй, южанин, что стоишь так невесело? Хочешь сдаться? Тогда подъезжай, мы тебя вином напоим, себя не узнаешь.

         Деварцы гоготали во всю глотку, а когда увидели, что повстанец вынул меч, заржали, ещё пуще прежнего.

- Что, решил повоевать? А если просто выпить?

         За этим шумом северяне не услышали тонкого свиста в воздухе. Туча скамельских стрел накрыла деварский отряд, и сразу десять рыцарей попадали на землю. Скамелец пришпорил жеребца и помчался на противника. Ошалевшие деварцы вынули мечи, но против разъярённого скамельца они ничего поделать не смогли. Четверо северян даже не увидели движение его клинка, которые оправило их на то свет. Лишь тенн Убир смог три раза отразить скамельский меч, прежде чем был повергнут на землю. Арно де Монсалви остался на дороге один, а вокруг него лежало пятнадцать деварских трупов.

*****

         Отряду тенн Молера житья не стало совсем. Почти каждую ночь он подвергался нападению повстанцев. Деварцы не могли взять в толк – откуда он взялся. Мысль о том, что в Серой долине они уничтожили не весь скамельский отряд, просто не приходило им в голову.

         Исчезали мелкие отряды, которые тенн Молер посылал в мердересские деревни. Часто деварцев накрывали стрелы, выпущенные с самых верхушек гор. Несколько раз они попадали под горные лавины, причина которых была, по мнению тенн Молера, из-за действий противника. Встречались им и отравленные колодцы, так что несколько десятков деварцев сразу полегло.

         По ночам повстанцы похищали часовых, а утром северяне находили их повешенными на деревьях. Несколько раз под покровом темноты скамельцы внезапно врывались в деварский лагерь, резали всех, кто попадался им по пути, а потом таинственно исчезали.

         Тенн Молер кружился по горам, пытаясь разбить надоедливого противника, но повстанцы были неуловимы. Местные землевладельцы лишь разводили руками. Повстанцы убивали всех мердерессцев, которые им встречались на пути, даже женщин и детей, чтобы деварцы не узнали, какими тропами они ходят. Поэтому северяне ничего не могли с ними поделать. Целый месяц скамельцы жалили деварские отряды, словно рой пчёл. Само слово «повстанец» в Северном Мердересе произносили теперь шёпотом. А тенн Молер чувствовал, что от бессилия и отчаяния он потихоньку начинает сходить с ума.

*****

- За де Фелда! – и конный скамельский клин врезался в деварцев. Строй затрещал, но выстоял.

- За де Каги! – скамельцы выкосили первые ряды северян, но прорваться всё же не смогли.

- За де Раннефара! – и повстанцы с такой силой пошли ломить противника, что он начал отступать. Тенн Молер не мог выдержать подобного зрелища и ринулся в бой.

         Наконец-то деварцы смогли запереть повстанцев в долине. Помог им в этом мердересский пастух, которого скамельцы не заметили, а, не заметив, упустили. Он то и рассказал деварцам, где расположились повстанцы, после чего сразу же был повешен по приказу нелюбезного и неблагодарного Рана тенн Молера.

         Деварцы были удивлены, увидев, сколь мало повстанцев им противостоит. Однако эта жалкая кучка рыцарей немедленно пошла в атаку, да так решительно, что северянам пришлось очень худо. Словно каждый скамелец сражался за двоих, а то и за троих. Возглавлял их рыцарь на чёрном жеребце, которому никто не мог противостоять. Вокруг него сразу же образовался круг из мёртвых и раненных деварцев. Северяне начали отступать перед ним, желая убраться подобру-поздорову. Тенн Молер, кинувшийся сам противостоять предводителю партизан, был одним взмахом меча ранен в плечо, а лошадь под ним убита. Перед подобной скамельской яростью деварцы откровенно оробели и расступились, очищая противнику путь.

         Повстанцы вышли на дорогу и начали уходить от деварцев. Северяне сели им на хвост и начали преследовать. Такая погоня продолжалась тридцать часов. Повстанцы уходили на запад, поскольку деварцы отрезали их от дома. Когда северяне уже откровенно наступали им на пятки, партизаны разворачивались, готовые принять бой. Однако деварцы научились бояться своего противника – они немедленно уходили на безопасное расстояние.

         Повстанцы шли через леса, перевалы, преодолевали горы, ущелья и реки. И людей, и лошадей мотало и шатало от беспрерывной погони. Скамельцы находились на грани издыхания, когда горная тропа вывела их на границу Мердереса и Игбивара. Позади слышался топот преследователей – это деварцы уже предчувствовали победу над измученными повстанцами. И Арно де Монсалви решился – он перешёл границу и повёл пятьдесят шесть оставшихся в живых рыцарей в игбиварские владения.

         Деварцы не поверили своим глазам, когда увидели, как хвост повстанческого отряда скрывается в лесу на той, игбиварской стороне. Продолжать преследование они не посмели – игбиварцев побаивался даже деварский наместник в Скамеле.

- Безумцы! – твердил тенн Молер, словно помешанный. – Предпочитают быть повешенными на игбиварских деревьях, смерти от благородных деварских клинков. Идиоты!

         А между тем повстанцы, не знавшие, что их назвали идиотами, уходили всё дальше от Мердереса, словно от чумы, которую необходимо всем избегать.

*****

         Арно де Монсалви и его люди сделали всё, что было в их силах, но, похоже, сама судьба была против них. Они уже прошли большую часть пути по игбиварским владениям, продвигаясь по ночам, а днем прячась в густых лесах. Конечно, игбиварские крестьяне их видели, но всё же никто не пускался за повстанцами в погоню. И вот, похоже, наступил конец их похода.

         В двух переходах от спасительной провинции Отроном, где были свои, где можно было получить отдых и пропитание, повстанцы были окружены превосходящим по численности игбиварским отрядом. Арно де Монсалви и его рыцари вытащили мечи, готовясь, в который раз, подороже продать свои жизни. Наступила тишина – даже птицы не пели и звери не рычали в соседнем лесу. Лишь ветер перебирал листву на верхушках деревьев.

         В нарастающем напряжении из игбиварского строя выехал рыцарь с древком в руке. Он преодолел половину расстояния до повстанческого отряда и воткнул древко в землю. Развернулся флаг с гербом одного из знатнейших семейств Южного Игбивара. Арно де Монсалви прекрасно узнал этот герб, поэтому едва заметным жестом приказал своим лучникам прекратить целиться в игбиварца. Между тем, смелый игбиварец снял шлем, и предводитель повстанцев узнал в нём своего троюродного дядю. Арно де Монсалви пришпорил жеребца, и Рассан вынес его навстречу родственнику.

*****

- Откуда вы узнали, что именно я командую рыцарями?

         Граф Турос де Монсалви лишь скромно улыбнулся. Всё в этом человеке было скромно: внешность, одеяние, вооружение. При этом – самого лучшего качества. Семья графа считалась самой богатой в роду де Монсалви, который никогда бедностью не отличался.

- Все, кто видел ваш отряд, знали, что вы конные повстанцы. Говорили вы на скамельском языке, но были вооружены лучше, чем мердерессцы. Прийти вы могли только с Больших Улосов, а все семейства Приграничной Полосы знают, что уже несколько месяцев в Мердересе идёт война между деварцами и одним из отрядов Барабелла. Ну а когда рассказывали про предводителя разбойников, то говорили, что это чистый дьявол.

         Арно расхохотался. Он знал про своё уродство, но теперь это его нисколько не задевало – слишком многим деварцам он выпустил кишки, и слишком с многими женщинами переспал, чтобы переживать из-за своей внешности. Иногда это его даже забавляло.

- В нашей армии полно некрасивых рыцарей, - весело заявил сотник.

- Возможно, - мягко улыбнулся граф де Монсалви, - но никто бы не повёл свой отряд на земли изменников-игбиварцев, кроме тебя, племянник!

- Нам просто некуда было деваться! – резко заявил Арно.

- Твои друзья предпочли бы умереть от деварских мечей, чем сдаться игбиварцам. Только для тебя мы являемся родственниками, а наши владения – родиной!

- Я сотник Его Величества короля Скамельского Армона I, и для меня врагами являются все, кто не сражается с деварцами.

         Турос де Монсалви не стал спорить с горячим племянником, лишь заметил:

- Родина всегда будет в тебе, и ты будешь стремиться вернуться туда, где родился!

         Пока предводители отрядов беседовали между собой, их рыцари ехали молча. Повстанцы двигались в окружении игбиварцев и подозрительно на них косились, ожидая подвоха. Горцы тоже не доверяли королевским разбойникам, и держались начеку – тут уж было не до дружественных бесед.

- Куда мы идём? – спросил Арно де Монсалви троюродного дядю после продолжительного молчания.

         Тот посмотрел на него с удивлением:

- Туда, куда вы и стремились – в Отроном!

- А как далеко простираются ваши владения?

- Почти до самой границы. Вам нужно будет лишь пересечь владения нищего барона, потом преодолеть лес – и вы увидите своих братьев по оружию.

- А этот барон нам не будет препятствовать?

         Турос де Монсалви рассмеялся.

- Он против своих крестьян защититься не может, а с вами он вообще не захочет встречаться.

         Отряды смещались на юг. Солнце взошло высоко, и в полдень рыцари устроили себе привал. Игбиварцы вели себя с повстанцами всё также настороженно, но провизией поделились щедро, так что партизаны, впервые за много дней, наелись до отвала.

         Ближе к вечеру движение возобновилось. Рыцарей окружали богатые владения семейства де Монсалви – большие деревни через каждые три мили, хорошо обработанные поля, тучные стада, весёлые и сытые крестьяне. Много лет подряд мир царил в этих землях – Игбивар избежал изнурительной войны, которая охватила весь Скамель. И повстанцам непривычно и дико здесь было. Они чувствовали себя здесь ненужными, и стремились поскорее покинуть этот земной рай.

         В вечерних сумерках отряды достигли границы земель семейства де Монсалви. Пришла пора прощаться дяде и племяннику.

- Вон за тем лесом – граница! – указал граф. – Ночью будете уже в Отрономе.

         Арно задумчиво посмотрел. В общем – всё это было рядом.

- Навряд ли Ваш сюзерен будет доволен, что вы упустили повстанцев. Мир с деварцами ему очень дорог!

         Турос де Монсалви воздел руки к небу.

- На всё воля Божья! Если я предам свою семью, то когда-нибудь я предам и своего повелителя! Нет ничего дороже нашего рода – и где бы мы ни были, мы всегда будем детьми одной семьи!

         На прощание игбиварец вручил сотнику не только мудрые советы, но и толстый кошелёк с золотыми монетами.

- Твоей матушке от троюродного брата, которого она когда-то выходила после тяжёлой болезни!

         Долго потом граф Турос де Монсалви наблюдал, как уходят повстанцы. Постепенно они превратились в маленькие точки, а потом и вовсе скрылись в темноте.

         Граф повернулся к своим рыцарям, которые укоризненными силуэтами стояли на дороге.

- Ну что, мои верные вассалы, а теперь на справедливый герцогский суд?!

Глава 11. Осада Гузевана (январь – июль 1290 г.)

         Велон де Саррес старательно выплёвывал комья земли, которые попали ему в рот. «Надо было всё-таки шлем надеть» - пронеслось у него в голове. Правда, тогда ему было не до этого – слишком стремительной была деварская вылазка. Скамельская стража, охраняющая катапульты, уже плавала в собственной крови, когда началась суматоха в тысяче Альена де Плакта – ближайшей по расположению. Похватали первое, что попалось под руку, и понеслись на врага. Кто-то в атаку бежал босиком, кто-то, прихватив стрелы без лука, про лошадей вообще не вспомнили, а Велон де Саррес забыл надеть шлем.

         Пока там скамельцы раскачивались, деварцы успели попортить две катапульты, и благополучно убраться в Гузеван. А де Саррес обо что-то споткнулся и упал. Обернулся – труп стражника с перерезанным горлом. В итоге – красивое тонкое лицо Велона испачкано в грязи.

         Подошёл Ренуар д’Армик – он в суматохе забыл надеть не только шлем, но и перчатки. Протянул другу фляжку:

- Пить будешь?

         Велон отхлебнул и скривился:

- Кислятина!

         Ренуар пожал плечами.

- Другого всё равно нет! Вот город возьмём – там обопьемся всякого вина!

- Город, город! – всё больше раздражался де Саррес, поднимаясь. – Когда мы его ещё возьмём?!

         Два друга взобрались на пригорок и огляделись. Пониже трупоносы вытаскивали тела погибших и раненных в вылазке. Стояла полная неразбериха и суматоха. А совсем рядом, рукой подать, высились высокие и мощные стены Гузевана, «Золотого города», «Города дворцов».

- Эх, жаль с нами де Монсалви нет! – вздохнул Велон.

- Порадовался бы, что всё-таки дошли до этой цитадели.

- Да! – согласно протянул д’Армик. – Надеюсь, смерть его была лёгкой! – и отхлебнул ещё кислятины.

Совсем недавно они узнали, что осталось их двое из их тесной четвёрки. Арно де Монсалви, сотник Его Величества короля Скамельского, отправился к де Лантруа, в мир высокий и горний, откуда уже нет возврата. Видимо, только де Саррес и д’Армик были выбраны судьбой, чтобы увидеть Гузеван – священный город для каждого истинного повстанца.

*****

Армон I Барабелл не спеша перебирал чётки. В последнее время он очень полюбил данное занятие. «Видимо, старею» - вздохнул король. Но мечту юности он всё-таки исполнил – увидел Гузеван, город своих предков. Сколько пройденных вёрст и погибших друзей – не сосчитать.

А костяшки тем временем методично щёлкали друг друга. Столица Скамеля была всё таким же большим и мощным городом, но за тридцать пять лет деварского владычества богатство ушло из него. Местные жители рассказывали, что многие здания в Гузеване так и стоят разрушенными, что торговля и ремесло захирели от бесконечной войны, а горожане сильно недовольны северянами.

Скамельская армия была достаточно мощной, чтобы взять город в плотное кольцо осады. Но теперь необходимо было, чтобы Альен де Серпантес нашёл слабые места в деварской обороне и ударил по ним со всей силы. Да, именно ему, «Великому Молчуну», «Великолепному Герцогу» король поручил взять Гузеван. Как верный вассал, Альен де Серпантес преподнесёт своему сюзерену ключи от города, и тогда Армон I официально коронуется в соборе св. Арена, и в Скамеле будет лишь один король, и лишь ему будут подчиняться все провинции страны.

В разгар этих мыслей в палатку вошёл Линель Карагазский. Армон I улыбнулся ему – он поднял этого человека, он наградил этого безродного купчишку благородным титулом, и любил он Линеля именно как создание своих рук.

Между тем, лучший дипломат Барабелла словно всё ещё находился в пути – походка его была стремительной, жесты кратки, а взгляд энергичен. Кивком головы король разрешил ему сесть, по-прежнему перебирая чётки.

- Что слышно в Лоулеме? – задумчиво спросил он у своего посланца.

- Ваше Величество, рыбаки видели большую флотилию под странским флагом у Охрской банки – в трёх днях пути от побережья.

- Это обещанное посольство из Суинса?

- По всей видимости, Ваше Величество, как и обещал Ростах II в своём послании!

         Армон I замолчал, но Линель Карагазский уже знал, каков будет следующий вопрос. Интуиция никогда не подводила великого дипломата – ни когда он был уставшим, как сейчас; ни когда пьяным, как раньше; ни когда сонным, что случалось вообще очень редко.

- Вступит ли Странск в войну? – король внимательно посмотрел на собеседника. Иметь в союзниках не разгромленного соседа, а богатое процветающее королевство – вот цель его внешней политики, которая, опять же, была подчинена интересам войны с Деваром.

- Несомненно, Ваше Величество, только, пожалуй, не сейчас!

- А если не вступит?

- Ростах II воспылает ненавистью к юсцам, если мы возьмём Гузеван!

         Армон I скупо улыбнулся Линелю Карагзскому.

- Причина только в этом?

- Она одна из главных, Ваше Величество!

- Тогда можно не беспокоиться – я возьму город!

         Плавно перешли к другим делам.

- Что там слышно на западе? Деварцы не шевеляться?

         Теперь Его Величеству отвечал не дипломат, а шпион.

- После похода де Раннефара в Мердересе и Отрономе тишина. Похоже, что к деварцам не подошло подкрепление – им хватает сил только на оборону крепостей. Навряд ли, они представляют опасность вашей армии, Ваше Величество!

- Да… - протянул король, - жаль, что де Раннефар погиб, - его тысяча сейчас бы очень пригодилась.

         Несколько недель назад пришла печальная новость. Всё войско графа Ренуара де Раннефара, вся его буйная тысяча погибла до последнего воина в суровых горах Мердереса. Правда погибла, похоже, не зря – лишила деварцев тенн Молера ударной силы, так что Армон I мог не беспокоиться о своих тылах и спокойно осаждать Гузеван.

         Когда гонец зачитывал сию печальную новость, принцесса Катрин да Коста, присутствующая при этом, внезапно хлопнулась в обморок. Это удивило ненаблюдательного скамельского короля. Он не знал, что его дочь испытывает какие-то нежные чувства к графу де Раннефару. Чёрт побери, ведь он же был женат!

         Де Хоффа, де Фелд, де Аллахоль, де Каги, де Монсалви – лучших сотников лишилась королевская армия. Армон I внезапно вспомнил про графиню Мареву де Монсалви. «Какая она сейчас?» - мысленно спросил он, плотоядно облизнувшись. Лет десять назад по красоте ей не было равных в повстанческом королевстве, а, может быть, и во всём Скамеле. Кто же знал, что у них с ней так сложиться, а её сын погибнет, сражаясь под его знамёнами.

         Внезапно король перебил доклад Линеля Карагазского.

- В Лоулеме ты побывал там, где я приказал?

         Линель соображал ровно секунду.

- У графини? – перешёл он на шёпот.

- Да! – Армон I также снизил громкость своего мощного голоса.

- Я побывал у неё, но она отказалось мне верить. Целый час я её убеждал, что её сын – рыцарь Арно де Монсалви – погиб в горах Мердереса, как верный слуга Вашего Величества. В конце концов, графиня всё же согласилась со мной, но мне кажется, просто из вежливости.

         Король уже слушал вполуха. Теперь его занимал другой вопрос.

- Скажи…, - Армону I это было не свойственно, но всё же он колебался, - скажи – как она из себя?

- Ваше Величество, более красивой женщины я в жизни своей не видел, а уж я поездил по многим провинциям. По своей прелести она может уступить только вашей дочери – принцессе Катрин!

*****

         А в это время дочь короля принцесса Катрин сушила свои великолепные золотистые волосы. Такое наиважнейшее дело она могла доверить лишь самой приближённой своей даме, а заодно и наперснице Иеремии де Онурэ. Принцесса лежала на удобной кушетке, обшитой дасхиронским бархатом, а у её изголовья на специальной подушечке подруга расчёсывала костяным гребнем и сушила чистыми, обязательно чистыми, руками волосы Её Высочества. Рядом в кресле полупьяно развалившись, сидел её брат – наследный принц и тысячник королевской армии Его Высочество Альен де Плакта.

         Красивый, мужественный и смелый, с кубком вина в руке, он уже несколько часов смешил женщин забавными случаями из походной жизни. Они хохотали так, что Иеремия иногда забывала про свои придворные обязанности. Альену тоже было хорошо – женское внимание и обожание – что ещё нужно рыцарю после тяжёлого дня войны. Кроме того, принц участвовал в отражении деварской вылазки из города, во время которой скамельцы понесли неоправданно тяжёлые потери, и теперь он хотел забыться.

- Это что! – заявил Альен де Плакта хохочущим дамам. – Я знаю много историй, но я был знаком с рыцарем, который мог рассказывать их от зари до зари много месяцев подряд.

- Ты был знаком с Весельчаком У? – держась за живот от смеха спросила Катрин да Коста.

- Я не так уж и стар, сестричка, - принц озорно подмигнул Иеремии де Онурэ, которая немедленно стала пунцовой, словно роза, - поэтому с Весельчаком У я не встречался. Зато однажды мы пили с Арно де Монсалви – вот это был рассказчик! Любого менестреля за пояс заткнёт!

         Вот это он сказал зря. Альен понял это по изменившемуся лицу сестры.

- Арно де Монсалви? – принцесса пыталась не выдать дрожь в голосе. – Так ты его знал?

- Ещё бы! – Альен де Плакта внимательно смотрел на Катрин. – Лучше всех владел мечом в нашей армии. Да и ты вроде с ним встречалась – не он ли спас тебя под Болтолой?

         Принцесса отвернулась и ничего не ответила брату. Несмотря на все её усилия, две не прошенные слезинки скатились по её щекам, образуя дорожки в густом слое косметики. Катрин не подозревала, насколько сильные чувства она испытывала к этому человеку. Казалось, что сердце её разорвалось, когда она услышала о его гибели в Мердересе в составе тысячи де Раннефара.

         Её Высочество продолжала учиться не выдавать свои чувства окружающим людям. И это ей почти удавалось. Катрин да Коста была любезна, весела и добра со всеми, кто ей встречался. Её популярность в армии и при королевском дворе росла. Но иногда, как сегодня вечером, она не смогла сдержать эмоции. Понадобилась минута, чтобы принцесса смогла взять себя в руки. Она поправила чёрную повязку на правом запястье, которую носила в знак гибели рыцаря де Монсалви и его товарищей, и вновь мило улыбнулась брату.

*****

         Арно де Монсалви, живой и здоровый, вёл свою сотню к Гузевану и ему даже не икалось. Да, он остался в живых, и сохранил костяк своего отряда, с которым воевал в мердересских горах. В Отрономе в его отряд влились два десятка юнцов, мечтающих о подвигах, а в Орлансе присоединились опытные рыцари, отставшие от своих сотен из-за ранений или болезней. Не все из них имели дворянское достоинство, но де Монсалви не обращал на это внимание. Был бы конь, оружие, да желание сражаться с врагом, а знатность можно завоевать и в бою.

         Сотня Арно вышла на Северную дорогу и поскакала к Гузевану – помогать Армону I Барабеллу брать город. Шла последняя неделя марта, и скамельцы уже два месяца топтались около своей столицы. На подходе к королевскому лагерю, рыцари обогнали пылившую ерскую пехоту, которая славилась своей неуступчивостью в бою.

- Эй, землепузые, - как по команде, заорала вся озорная сотня де Монсалви, - чего так не торопитесь! Без вас город возьмём – без трофеев останетесь!

- Чешите, чешите – отвечали пехотинцы – ветераны деваро-скамельской войны. – Кони на стену всё равно не взлетят – так же будете, как мы, - ножками, ножками взбираться!

         Расхохотавшись, молодая сотня пришпорила лошадей и понеслась вперёд. Им сам чёрт был не брат, что там говорить о деварцах!

         Въезд в лагерь Арно де Монсалви и его рыцарям преградили суровые стражники.

- Кто таковы, и почто шум такой учиняете?

         Сотня действительно галдели очень сильно, но Арно цикнул на неё и все послушно заткнулись.

- Путь мы держим издалека, из самого Мердереса, где были походом; а теперь спешим помочь нашему наихрестианнейшему и храбрейшему королю взять город, чтобы прославить его имя в веках и тысячелетиях.

- Кто главный в вашем конном сброде?

- Запиши – сотник Арно де Монсалви, верный слуга Его Величества!

         Стражники очистили дорогу.

- Скажи, отец, - обратился сотник к пожилому стражнику, который и задавал им нескромные вопросы, - а что там за дымы идут с востока?

         Стражник сощурил глаза и посмотрел туда, куда показывала рука де Монсалви.

- Деварский обоз пытался прорваться в город, а наши подожгли придорожные деревни, чтобы преградить им путь. С города вышли северяне, пёрли они и с востока – а наши между ними. Сколько народу полегло с обеих сторон – ужасть! Но осаду всё же сохранили, и обоз не пустили.

- Скажи ещё, отец, не знаешь, где стоят сотни де Сарреса и д’Армика?

- Де Сарреса не знаю, - заворчал стражник, - всех разве вас упомнишь, а д’Армик, д’Армик…

         Старик снял шлем и почесал затылок.

- Медведь, что ли, тебе нужен?

- Вот, вот, - обрадовался де Монсалви, - Медведь мне и нужен.

- Ну, так бы сразу и сказал, - стражник обратно надел шлем, - с севера они стоят, в тысяче королевского сына. Так что вам придётся почти весь город обходить с запада.

- Что за беда! – отмахнулся Арно.

         По широкой дуге, окраинами лагеря он повёл свою сотню к северным стенам Гузевана, радостно потирая руки и предвкушая встречу со своими закадычными друзьями.

*****

- Мать твою в Бога, в Душу, в Дьявола! – изумлённо заорал Ренуар д’Армик, увидев живого Арно де Монсалви. – Во второй раз смерть обманул!

         Д’Армик действительно стал чистый медведь – громадный и сильный. Он так обнял друга, что тот не чаял уже выбраться живым. От смерти неминуемой Арно спас де Саррес, который ворвался в палатку с криком:

- Ренуар, поедешь на охоту? На соседнем озере столько птиц плавает!

         Тут он увидел де Монсалви, который, наконец-то, освободился от объятий гиганта, и смог начать дышать.

- Бес меня разбери! – заорал Велон и тоже кинулся обниматься.

         Но худой и стройный, хоть и жилистый, де Саррес, это тебе не д’Армик. Теперь де Монсалви обнял друга, так что у того затрещали кости. Чёрт побери! Арно был рад вновь оказаться вместе с ними – они действительно оплакивали его гибель.

         Святой троице было, что рассказать друг другу. День за днём они вспоминали те полгода, на которые их разлучила война. Вспомнили и погибших товарищей – скамельцы умирали не только в горах Мердереса, осада Гузевана тоже уже брала свою кровавую дань. Де Монсалви теперь понимал, какие трудности ждут их под стенами этого города.

         Стены Гузевана были мощными и высокими. Взглянешь на них снизу – и закружиться голова; кажется, что упираются они в небо. Скамельцы никогда не жалели ни сил, ни денег на укрепление столицы; а теперь самим же приходилось её брать. «Создали цитадель на свою голову» - ворчали старые повстанцы. Но Гузеван был большим городом – и в этом была его слабость. Несмотря на всё мастерство строителей, городские стены не могли быть везде одинаково прочными, где-то всё же существовала уязвимая точка, слабина в обороне, которую можно было пробить тараном.

         Кроме того, город не был единым – он делился на две неравные части. Большая и самая старая часть находилась на западном берегу реки Романи. Меньшая, молодая часть города, застроенная уже в первой половине XIII века, располагалась на восточном берегу. Восточный район города был обнесён современной мощной стеной, но она была всего лишь одна. На западном же берегу их было целых три – кроме внешней стены Долора, ещё две внутренние – каменное свидетельство разрастания города в течение нескольких веков.

         Армия Армона I была большой – самой большой за тридцать лет партизанской войны. Но всё же она не могла наносить удар по Гузевану со всех сторон. Не хватало пехотинцев, тяжеловооружённых солдат, таранов, катапульт, блокадеров. Волей неволей, чтобы достичь успеха, необходимо было все силы сосредоточить на одном, решающем направлении.

         Ни Армон I Барабелл, ни руководитель деварской обороны Полон тенн Монмут не были дураками. Оба они пришли к выводу, что самым уязвимым районом Гузевана является восточный. Овладев им, скамельцы вышли бы в центр города, поскольку внутренние стены обороняли его со стороны суши, но не со стороны реки. Поэтому и скамельский король, и деварский наместник сосредоточили свои лучшие силы на восточном берегу Романи. При этом тенн Монмут совершил лишь одну ошибку – не сразу догадался, что разрушать стену осаждающие будут в тех местах, где река пересекает городские стены, то есть с севера и с юга. По правильной мысли скамельского градостроителя Арно Суобира, именно здесь были самые слабые места деварской обороны. Осажденные, когда это прочухали, начали укреплять речные участки внешней стены изнутри, но из этого мало что получилось. Как раз в эти дни начался разлив Романи, которая либо смыла деварские укрепления, либо поглотила их в своих водах.

         По этим же соображениям – взять сначала Шатль, то есть восточный район Гузевана, а потом и весь город – вся рыцарская конница была сосредоточена на западной и северной стороне осады. Незаменимая в полевых сражениях, рейдах и набегах, в длительных осадах она теряла свою ударную силу. Теперь ей предстояло следить за северной и западной дорогами, которые сходились к Гузевану, и, в случае появления не прошенных гостей, первой дать им бой. Кроме того, рыцари должны были помогать пикинёрам и лучникам отражать деварские вылазки, а, необходимо заметить, что северяне не сидели, сложа руки, постоянно пощипывая скамельскую осаду.

         Как всегда при осадах, неумолкаемый грохот стенобитных орудий от зари до зари стоял над скамельским лагерем. С натужным рёвом работали катапульты и блокадеры, посылая в Гузеван тучи огня и камней. А в этом шуме повстанцы спали, как убитые, после тяжёлых осадных боёв.

         Уже не было такого бардака, как при осаде Отрономе – Альен де Серпантес пытался жёсткой рукой навести порядок в лагере. Появились сорвены – стражники, осуществляющие полицейские функции. В чёрных плащах и со страусиными перьями на шлемах, они появлялись, словно из-под земли, чуть где затеется свара между злыми и уставшими повстанцами. Рыцари ненавидели их смертным боем, и чистили им морды при всяком удобном случае. В общем, осаду Гузевана пытались вести правильно – достойный город берут достойными средствами. Но уже появилась степная лихорадка, многие пехотинцы поносили, и вся армия постоянно страдала от жажды.

         Арно де Монсалви втянулся в осаду. Так же, как и другие, вместе со своей сотней ходил в разведку, добывал провизию, два раза участвовал в отражении деварских вылазок. А вообще, его рыцари, да и он сам, не сильно утруждались. Времени свободного было много, и пока простолюдины подводили земляные валы к городу, да долбили его стены, конные повстанцы чистили оружие, ухаживали за лошадьми, тренировались в воинском искусстве, да веселились.

         Тысячник Альен де Плакта увидел Арно де Монсалви на третий день его прибытия под Гузеван. Наследный принц, как всегда, был мертвецки пьян.

- Да покарает меня Господь, если это не де Монсалви!

         Сотник поклонился.

- Ваше Высочество!

- Да, это я, Ваше Высочество, - заплетающим языком заявил Альен де Плакта, - и Его Высочество очень радо видеть одного из лучших рыцарей своей тысячи.

         Как всегда, Арно де Монсалви пришлось пить вместе с ним, а потом ещё тащить его до палатки. Несмотря на молодость, де Плакта был отличным тысячником, но склонность к хмельному должно было в будущем сильно осложнить ему жизнь, учитывая, что он являлся наследником престола в стране, сражающейся за свободу. Самое интересное, что в момент опасности принц сразу трезвел, и в бою его приказы всегда были разумны и оправданы, за что он и пользовался заслуженным уважением повстанцев.

         В конце марта 1290 года случился небольшой скандал в благородном королевском семействе. Возмутившись, каждый день видеть пьяную рожу наследника, Армон Барабелл вспылил и изгнал Альена, запретив ему на два месяца приближаться ко двору. Так что теперь Его Высочество неотлучно находился в своей тысяче, старательно готовя её к боям. И вплоть до мая лишь Альен де Плакта из всего королевского семейства будет знать о том, что Арно де Монсалви жив.

*****

         Измученное качкой, странское посольство высаживалось в лоулемском порту в один из дней начала апреля. Формально её возглавлял Ростах де Льято – наследник Страского престола, но при нём неотлучно находился опытнейший Аламаск де Кьянта, который в своё время собаку съел на переговорах с дикими юсцами, и который, кроме всего прочего, приходился троюродным братом Верховному Лорду Странского королевства Кари де Бостору. Молодая, умная, но достаточно ещё легкомысленная голова наследника странского престола не могла вместить в себя такое количество наставлений, которое усвоил де Кьянта за несколько вечеров общения с Ростахом II Мудрым. Ростах де Льято должен был показывать то светлое будущее, которое ожидало королевство под его великолепным правлением; а вот договариваться со скамельскими грубиянами должен был троюродный брат Верховного Лорда.

         Странцев встречали. На набережной стоял однорукий комендант порта Алидор де Голэрон со своей небольшой свитой, и епископ Лоулемский, похожий на колобка в серой мешковине, в окружении четырёх монахов.

- Приветствую Вас, о дорогие гости, на священной скамельской земле, во владениях Его Величества Армона I Смелого, - и комендант церемонно поклонился.

         Некоторые странцы, которых сильно мутило после морского путешествия, стали блевать на свящённую скамельскую землю. И хозяева, и гости сделали вид, что не заметили этого казуса.

- И мы приветствуем Вас, о доблестные жители горной страны, прославленной в веках и легендах! – живо и весело ответствовал Ростах де Льято.

         Опытный Аламаск де Кьянта, услышав это, нахмурился. В голосе принца было слишком много эмоций – скамельцы могли подумать, что они нужны Странску, словно глоток воды в пустыне.

         Горцы знали заранее о прибытии заморского посольства, и уже всё было приготовлено. После небольшой неразберихи, странцы организовали процессию, которая двинулась по главной улице Лоулема. В центре на великолепной кобыле ехал высокий, статный и красивый Ростах де Льято; вызывающий заинтересованные взгляды скамельских женщин, чьи мужья, в большинстве своём были на войне. Позади на толстом муле старательно семенил Аламаск де Кьянта.

         Чужеземцы сразу поняли, что они попали в королевство, ведущее изнурительную войну. Даже воздух здесь был другим – мобилизующим, предупреждающим об опасности, зовущий к подвигам. Вскоре это снесёт крышу странцам – шляпы они сменят на шлемы.

         В Лоулемском замке молодой и уставший Ростах де Льято отправился спать, а старый, но бодрый Аламаск де Кьянта уже начал работать. Вместе с королевским представителем Линелем Карагазским и епископом Лоулемским они заперлись в одной из комнат Угловой башни. Там странец больше уделял внимание королевскому представителю, не воспринимая всерьёз мило улыбающегося добродушного толстячка-священника. Знать бы ему, что под плащом епископа скрывается «Бешенный монах», один из сподвижников легендарного Ниворса д’Артаньяна, который двадцать лет назад своей смелостью, хитростью и жестокостью наводил ужас на деварцев.

         Переговоры – дело тонкое, особенно по таким вопросам, как заключение союза или женитьба наследных отпрысков, поэтому ни одна из сторон пока не открывала своих карт. Аламаск де Кьянта ошибся, рассчитывая, что встретит по ту сторону стола суровых, смелых и простодушных скамельцев. По хитрости и расчётливости горцы ему нисколько не уступали, и собирались отстаивать свои интересы с той же отчаянной решимостью, с какой они сражались с деварцами. Так что задача странского дипломата осложнялась, и работы ему предстояло много…

*****

         Армон I, король Скамеля, внимательно читал письмо в своём лагере под стенами Гузевана. Уделял он столько внимание этой бумаге, потому что писал ему другой монарх – король Ренторины Сулас III. Несколько лет назад, вместе со своей дочерью Онхарией, он бежал из своей страны, почти полностью захваченной деварцами, в Лоулем. Чего греха таить – Армон Барабелл относился к нему настороженно. Ещё свежи были в памяти воспоминания о предательском деваро-ренторинском союзе, который принёс столько бед Скамелю. Но когда они впервые встретились, король скамельский стал испытывать симпатию к королю ренторинскому. Похоже, что это чувство было взаимным.

         Сулас III был старше Армона I всего на четыре года, и при этом сильно отл... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10