По имени Сюзи

- Сю-ю-зи-и-и, - услышала она голос, поначалу очень тихий, который потом неожиданно загрохотал, подобно грому, беспощадно рвущему на клочья небеса, – Сю-ю-зи-и-и!

Она удивилась, это было её среднее имя, которое почти никогда не употреблялось, и утрата первого имени было первой потерей после смерти.  Она откуда-то знала, что умерла, но не расстроилась, было интересно, что ждет её дальше.

- Сю-ю-зи-и-и, - подобно пароходной сирене, раздающейся в тумане посреди огромной реки, продолжал взывать голос.

- Я слушаю, - кротко ответила она.

- Тебе дарована новая жизнь на небесах, иди прямо по этой дороге и никуда с неё не поворачивай!

Сюзи не знала, как отнестись к этой новой жизни, плакать, или радоваться, но на всякий случай спросила, почему  надо идти прямо по дороге, которой еще не было в появившемся вокруг  белом плотном тумане.

- Слишком много соблазнов, и ты рискуешь быстро расстаться с новой жизнью.

- Что ждет меня дальше?

- Об этом ты узнаешь позже, - проревел голос. - Могу обрадовать, что тебе возвращается твой прежний облик.

Сюзи, бывшая еще бесплотным облачком, хорошо помнила свой прежний облик нимфетки, небольшого роста, кожа густо усыпано веснушками, с маленькими острыми грудками, узкими бедрами, стройными ножками, тонкими руками, с огненно-рыжими волосами,  струящимися по спине до пояса, и лиловыми глазами, сводившими с ума всех мужчин. Туман соткал и набросил  на тело белую хламиду, наподобие длинной ночной рубашки. Сюзи еще в виде облачка, критически осмотрела со всех сторон свое новое – прежнее тело, верно прослужившее ей в прошлой жизни двадцать семь лет,  нырнула в него и открыла глаза нового тела.

В белом мареве появилась асфальтовая дорожка, по краям которой росли белые, желтые и красные цветы. Это дорожка напомнила ей прежние дорожки, по которым скакала в детстве в родном городке. Только цветы в её детстве были мелкие и неяркие, а здесь слишком крупные и яркие, словно были искусственными. Она пошла по дорожке босыми ногами. Асфальт был теплый, словно его специально подогрели, чтобы ногам не было холодно. Только дорожку давно никто не подметал, и при ходьбе босые ноги поднимали небольшие облачка пыли. Пыль после ее шагов не опадала, а так и продолжала висеть в воздухе. Дорожка упрямо вела вперед, только вперед, по сторонам ничего не было видно, вокруг плотная пелена белого тумана. Она обернулась назад и увидела, что после её шагов дорожка растворяется в тумане. Дорога в одну сторону. Она вздохнула, и продолжила свой путь по ней, только прямо, как требовал таинственный голос. Впрочем, в таком густом тумане просто невозможно было куда-нибудь свернуть. Сюзи оставалось надеяться, что дорога приведет к достойной цели, раз ей подарили новую жизнь. От тишины вокруг звенело в ушах. Неожиданно плотный туман пронизали солнечные лучи, который стал редеть, и у Сюзи возникло предчувствие, что скоро увидит прекрасное утро нового дня. Нового дня после смерти. Забавно. Девушка усмехнулась и продолжила путь.

Дорога оказалась длинной, Сюзи ступала босыми ступнями по теплому асфальту, и невольно вспоминала только что закончившуюся земную жизнь. Она сделала себе золотой укол в конце апреля, не дожив семи месяцев до двадцати восьми лет, умерла молодой, и теперь никогда-никогда не будет старой, больной, сморщенной старушкой, шамкающей беззубым ртом. В памяти еще живущих сверстников навсегда останется смешливой девчонкой-хиппи, что не чуралась  всех прелестей жизни детей-цветов. Сюзи мечтала умереть молодой, не любя, ни грустя, ни о ком, золотой закатится звездой, облететь неувядшим цветком [2].  Она боялась старости.

Мечта исполнилась, она умерла молодой, только  Король Ящериц[3] вновь обманул её, он так и не явился, хотя Сюзи в последние минуты жизни ждала его и звала. Поэтому пришлось одной пуститься в последнюю дорожку, где её поджидала невыразимо-прекрасно-ужасная дама в черной шляпке по имени Смерть. Сюзи была владелицей магазина модной одежды, и ей претило каноническое изображение смерти в виде скелета в хламиде с косой в руках. Смерть, по её мнению, должна быть приятной дамой бальзаковского возраста. Её рубенсоновскую фигуру туго обтягивало длинное до пят красное платье, с абстрактными черными рисунками, обшитое по рукавам длинной индейской бахромой, из-под подола виднелись изящные босые ступни, на голове - большая черная шляпа по моде десятых годов двадцатого века со страусиными перьями и вуалью. В её руках огромный черный зонт с кружевами, который в случае надобности легко превращался в изящную посеребренную косу. Дама ласково улыбнулась и ловко взмахнула посеребренной косой.

Король Ящериц… Кажется это было в Париже… Точно, это было в Париже. В последнее время она стала путать, где и с кем находится. Продолжим. Король Ящериц,   прежде чем навсегда исчезнуть из жизни, чтобы спрятаться от неё под землю на этом мерзком Пер-Лашез, как-то, натужливо смеясь, когда в очередной залился дрянным винищем в находившемся напротив их дома баре Alexandre и, накурившись анаши, безапелляционно заявил, что ему в голову пришла гениальная фраза: «каждый умирает в одиночку». На эту фразу он напишет гениальные стихи. Он, Великий Король Ящериц, всегда писал только гениальные стихи, а кто их не понимал, пусть идет в задницу!

Сюзи была из тех, кто не понимал его заумные стихи, но ей хватало ума молчать, а при случае утвердительно кивать головой и говорить: «это так круто, это так вставляет, лучше  крэка». Его стихами восхищались другие, даже эта сучка Пэт[4] кричавшая на каждом углу, что она ведьма, глаза бы её выцарапать бесстыжие, и когда у неё зависал Король Ящериц, громче других верещала о гениальности его стихов, но Король Ящериц выбрал её, Сюзи, и обостренным женским чутьем она понимала, что её возлюбленный больше не сможет написать ни строчки, а то, что он сейчас пытался сочинять, просто  merde[5] ,  а не стихи.

Король Ящериц стал бормотать, подбирая рифмы, размахивать руками, изо рта неслась словесная каша, в которой ничего нельзя было разобрать, кроме постоянно повторяемой строчки

«каждый умирает в одиночку»,

«каждый умирает в одиночку»,

«каждый умирает в одиночку»,

и ему в очередной раз стало плохо, его стал одолевать разрывающий грудь кашель, потом его потянуло рвать, и она едва успела дотянуть его потно-склизкую тушу до туалета, где его долго и мучительно рвало. В изнеможении она присела у стены, в голове крутился яркий калейдоскоп, как в детской игрушке, перед этим она ширнулась и пустила кайф по венам,  ей хотелось уплыть в нирвану, а тут несносный кашель и нескончаемая рвота. Потом она забылась, а когда пришла в себя, обнаружила, что лежит одна на постели в спальне, Короля Ящериц рядом не было. Она с трудом встала и еле дотащилась до туалета, где обнаружила его, облеванного, лежавшего возле унитаза. Какая вонища! Она зажала нос. Он, похоже, еще и обсучился. Великий Король Ящериц умер, от него осталась только пустая оболочка, которая еще могла жрать, спать, кричать о своей гениальности, накачиваться вином и наркотиками, пердеть и псучится. Она набрала в ванную воду и с трудом затолкала туда Короля Ящериц. Он лежал, и слабым голосом что-то бормотал. Она прислушалась, и поняла, что он повторял одну и ту же фразу на латыни: «libenter suscipe mortem, ut in fine doloris»[6].

Сюзи с грустью смотрела на лежащее в воде тело, какой раньше был красавчик, сколько девок липло к нему; посмотрели бы они, что теперь стало с ним. Король Ящериц сильно растолстел, и больше нет того божественно-порочного красавца, кричавшего в зал, что он хочет трахнуть всех женщин на свете.  Она посмотрела на себя в большое зеркало в ванной и усмехнулась. Ей повезло больше,  почти не изменилась, только похудела, волосы потускнели и потеряли свой огненно-рыжий блеск, на лице появились первые морщины и огромные синяки под глазами. Такой была Джанис[7] перед смертью. Все это ерунда! Да, у неё постоянно расширенные зрачки от наркоты, зато она распростилась с крэком, и её перестал мучить нескончаемый колумбийский насморк.

Был жаркий летний день, в квартире было душно, в оконное стекло билась и несносно жужжала большая зеленая муха, и от этого еще сильнее болела голова и сильно давило на виски. У неё постоянно подавленное настроение,  давно ничего не радует,  одна мечта – ширнуться и забыться. Кажется, у неё в сумочке есть еще деньги, Король Ящериц обещал достать ширево, но в таком состоянии от него нет никакого толка, поэтому придется самой звонить, чтобы принесли еще одну порцию сладких грез. Она оставила бормочущее тело отмокать в ванной, и вернулась в спальню, где в изнеможении растянулась на постели.

Теперь она умерла. Сумела сделать себе золотой укол, впасть в нирвану и пересечься с дамой в черной шляпке. Дама, улыбнувшись, как старой знакомой, показала безупречные белые зубы, так и хочется похвалить хорошую работу дантиста, ловко взмахнула черным зонтиком с кружевами, мелькнуло остро заточенное стальное лезвие, отсекшее пуповину жизни, и её душа всплыла под потолок. Дама в черной шляпке, полюбовавшись безупречной работой, послала ей воздушный поцелуй и неспешно удалилась. Её душа, как воздушный шарик, теперь болталась у потолка, и она впервые увидела свое тело со стороны. Зеркала с их мнимой перспективой не в счет, в них она смотрелась, когда хотела стать красивой, а тут увидела себя целиком, от кончиков волос до кончиков пальцев ног. Странно,  но смерть, второе главное событие в жизни после рождения,  превращение из живого в неживое, совсем не взволновало её душу.  Покинутый кадавр лежал на диване с ужасной обивкой в мелкий желтый цветочек на коричневом фоне. Цвет обивки ей никогда не нравился, но приходилось мириться, это были не её диван и не её квартира, это была съемная квартира, обставленная чужой мебелью.

В это утро она надела коричневое симпатичное платьице с оп-арт нашивками, и с высоты увидела, что неудачно выбрала платье, которое сливалось с обивкой дивана. Она всегда старалась выделиться из толпы, а тут такая досада, которую, к сожалению, уже не исправить. В этот счастливый день у нее начали болеть кости, первый симптом наступающей ломки, и предвкушение от дозы было так велико, что она улеглась на диван в этом злополучном коричневом платье.

Золотой укол, и сияют на диване рассыпанные рыжие волосы. Жаль,  что больше никогда не удастся встряхнуть своей непослушной гривой. Невыразимо-прекрасно-ужасная дама в черной шляпке по имени Смерть пошла ей навстречу и не обезобразила лицо кадавра,  а еще безвестный итальянский скульптор, в надежде стать знаменитым, постарался на славу и высек из белоснежного каррарского мрамора её лицо, что после смерти стало еще более прекрасным, чем при жизни.  Высокий лоб, легкие веки, неплотно прикрывающие влажные остановившие глаза, тонкий носик, чьи ноздри только что перестали трепетать, полуоткрытый рот с ровными зубками, с застывшими  навсегда в легкой полуулыбке губами. Начав с лица, скульптор уже не мог остановиться и высек из мрамора полностью ее тело. Небольшая грудь застыла на вздохе, тонкие руки свободно лежат вдоль туловища, какие хрупкие запястья, какие тонкие пальчики с тщательно обработанными ноготками. Только в одном схалтурил безвестный скульптор, он некрасиво задрал подол платья, надо было сделать это поизящней, зато стали видны ее стройные бедра и ровные ножки,  изваянные из того же каррарского мрамора. Впрочем, при жизни она плевала на условности, пусть же после смерти полюбуются ее телом. Смерть, надо сказать большое спасибо даме в черной шляпке с кружевами, вслед за лицом не обезобразила её тело, а придало ему необыкновенное совершенство и законченность. Телом, лежащим на диване, можно было любоваться, как произведением высокого искусства. Оно было прекрасно. Такими же прекрасными были мраморные статуи на кладбище Стальено.[8]  Наверное, если бы его там поместили,  оно бы затмило все имеющиеся там скульптуры, и к нему, как к Королю Ящериц на Пер-Лашез, ходили бы поклоняться и любоваться. Когда-то Сюзи была на кладбище Стальено, ходила по нему, читала таблички на надгробиях и задумывалась о вечной жизни этих статуй по сравнению с кратким мигом жизни их прототипов, от которых остались только жалкие кости.

Mors meta malorum[9], так говорил её возлюбленный, и теперь, освободившись от бренного тела и,  воспарив к потолку, её душа могла осуществить давнюю мечту –пуститься на поиски прекрасного Принца,  прятавшегося под шутовской маской Короля Ящериц. В памяти остались его губы, нежные крепкие руки, щекочущая при поцелуях  борода, хриплый, невероятно сексуальный баритон. Банально, сто раз описано в дешевых женских романах, но это было на самом деле и останется с ней навсегда.

Сейчас  под  ногами пустынная асфальтовая дорога, на ней белая хламида, похожая на длинную ночную рубашку, что в детстве надевали на неё, а она брыкалась и плакала, так не хотелось надевать на ночь эту противную рубашку, напоминающую саванн. Сюзи всегда хотелось, чтобы  тело ничто не стесняло, ей с детства нравилось спать обнаженной. Она хотела скинуть эту хламиду, чтобы отречься от последних условностей, но передумала, еще неизвестно, сколько идти по этой дороге и что ждет  её впереди.

Там, внизу, на грешной земле, с которой ещё связывало тысячи нитей, родственниками разыгрывался фарс под названием посмертные приключения её кадавра. Родственники не хотели терять деньги за авторские права Короля Ящериц, которого решили объявить её фактическим мужем. Легкая усмешка тронула губы, с небесной высоты ей было наплевать на эти нешуточные страсти. У родственников была одна здравая мысль, они собирались её кадавра отвезли к Королю Ящериц, на Пер-Лашез, и положить рядом. Поэтому её пустую оболочку заперли в тесной камере холодильника городского морга, где оно с биркой на большом пальце ноги пролежало два месяца. Однако она ни капельки не расстроилась, когда родственникам не удалось перевезти кадавра через океан; не получилось, так не получилось. Огорченные родственники кремировали бренные останки, оставшиеся после сожжения крупные кости раздробили, и весь пепел засыпали в урну, поставили в нишу и закрыли табличкой под чужой фамилией. Той, которую при жизни так и не удосужилась получить.  На эти мелочи она никогда не обращала внимание. Сюзи невольно хихикнула, её бунтарская натура была удовлетворена, ибо, прожив жизнь под одной фамилией, она упокоилась под другой.[10]

У входа в рай  на пенечке сидел апостол Павел, пухлый старикашка с  голой, как коленка, головой, только за ушами неряшливый седой пушок, одетый в несвежую хламиду. За ним была стеклянная дверь, совсем как в магазине «Themis»,[11] и стоило её открыть, раздавался мелодичный перезвон тибетских колокольчиков. Сквозь стеклянную дверь были едва видны вешалки с платьями. Дверь была вмурована в высокую белую стену, высотой в три человеческих роста.

Апостол Павел лакомился сушеными финиками из бумажного кулечка и шумно плевался, земля вокруг него была щедро усеяна косточками. При виде нее он виртуозно выплюнул последнюю косточку, что легла рядом с ее босыми ногами. Она катнула косточку большим пальцем правой ноги и посмотрела на апостола.

Апостол Петр почесал  пузцо и скучным голосом спросил:

- Почто в рай-то ломишься, новопреставленная раба божья?

- Хочу найти одного человека.

Петр зыркнул на нее из-под кустистых бровей неожиданно молодыми глазами и недовольно сказал:

- Может его тут нетути.

Она пожала плечами, что говорить, он тут главный, а она – робкая просительница.

Петр, не дождавшись ответа, крякнул, неспешно достал из воздуха блокнот, уныло-канцелярского вида, совсем  не подходящий этому библейскому персонажу,  пролистал в нем несколько страниц, что за ненадобностью задрожали и растаяли в воздухе, нашел нужную, вчитался, и стал задавать вопросы, которые столько раз задавали ей в той, земной жизни: имя, фамилия, когда и где родилась, род занятий.

Сюзи никогда не любила отвечать на них,  поэтому и сейчас промолчала, глупостями занимается апостол Павел, и так ясно, никто кроме неё не стоял у ворот рая. Её позабавили два последних вопроса, которые никогда не задавали в прошлой жизни: где и когда она умерла.

Апостол Петр опять зыркнул на нее и тягуче спросил:

- Почто не отвечаешь, девица?

Её бунтарская натура взяла верх, и она сказала, как отрезала:

- Не люблю отвечать на глупые вопросы, вам и без моих ответов все хорошо известно, лучше скажите, пускаете ли в рай, или я пойду искать другой вход?

Апостол Петр пожевал губами, пропустил мимо ушей её дерзость и наставительно сказал:

- Это там ты умерла, а здесь токо жить начинаешь, посему не показывай свой норов, не успеешь оглянуться, как быстро  запрягут,  и уже навсегда будешь в ярме.

- Кто же это? – не удержалась девушка, так слова Петра расходились с обычными представлениями о загробной жизни.

- Кому надо, - отрезал Петр. – Давай лучше поговорим о твоих грехах тяжких.

- Нет у меня грехов, - буркнула она.

Апостол Петр перевернул страницу и нудным голосом забубнил, перечисляя ее прегрешения:  жила в грехе, распутничала, пристрастилась к адскому зелью, непомерной гордыней была обуяна, детей не зачала и не родила. Поэтому в рай тебе, - отчетливо выделяя каждое слово, закончил апостол, -  голубка моя  сизокрылая, дорога заказана. Но! – тут Петр сделал театральную паузу, - для ада у тебя мелковато грехов, поэтому принято решение направить тебя к ангелам, так сказать, для исправления, но если не получится, не обессудь.

- Как долго буду я у ангелов?

Петр поднял указующий перст вверх и назидательным тоном произнес:

- О времени здесь говорить неуместно.

Сюзи пожала плечами, ей на самом деле было все равно, и ничего не поделать,  если встреча с Королем Ящериц откладывается,. Лучше смириться и делать, что ей велят. Она все равно добьется встречи со своим возлюбленным.

- Куда мне идти? – спросила девушка.

Апостол Петр показал появившуюся у его ног вытоптанную в траве тропинку.

- Вот по этой козьей тропке иди до Ангельского Присутствия. Там тебе скажут, что делать. Послужи-ка у них, покажешь себя, попадешь в рай, а нет, так и нет, не обессудь.

Она кивнула головой, и пошла по этой козьей тропке. Напоследок она увидела, как Апостол Петр, фальшиво засвистел, сокрушенно плюнул, достал кулечек с финиками и вновь стал  плеваться косточками.

Стеклянная дверь за его спиной превратилась в стальную. Такие устанавливают в бронированных сейфах, а беленые стены высотой в три человеческих роста  превратились в тесаные серые каменные блоки. На дороге в мутном белом мареве  материализовалась  новая фигура.

Апостол Павел, увидев, что она обернулась, сделал страшные глаза и замахал руками, проваливай, мол, отсюда быстрее.

Сюзи послушно закивала головой и пошла по козьей тропке. Тропка вилась по-над самым обрывом. Внизу что-то грозно шумело и гудело, но девушка побоялась подходить к краю обрыва. Она  боялась высоты.

Козья тропка привела ее к Ангельскому присутствию, белому, чуть ли не игрушечному зданию с островерхой красной черепичной крышей, расположенному на альпийской лужайке с тщательно подстриженной травой  с вкраплением желтых одуванчиков и голубых васильков. Входная дверь была словно высечена из горного хрусталя, горящая изнутри разноцветными огнями.

Сюзи  вошла в здание. Изнутри оно оказалось огромным. Длинные пустые коридоры, теряющиеся в перспективе, залитые ярким электрическим светом, звенящая тишина. В коридор выходили многочисленные двери. Она стала нажимать подряд на ручки всех дверей, но они были закрыты. Девушка шла по бесконечному коридору, её босые ноги шлепали по навощенным половицам, и никак не могла понять, почему в здании нет никого.  Только в конце бесконечного коридора одна дверь была слегка приоткрыта. Обрадовавшись, она сунула голову в комнату. Ее слух оглушил пулеметный треск пишущих машинок, но в комнате никого не было! Она отшатнулась назад, в коридор, и треск пишущих машинок пропал. Она вновь сунула голову в комнату, и вновь ее оглушил сухой треск рычагов пишущих машинок, бьющих по бумаге и звон ограничителей кареток. Она ойкнула от испуга, треск неожиданно смолк и чей-то испуганный тонкий голосок спросил: «кто здесь?»

Она замешкалась с ответом, не зная, что сказать, и неожиданно кто-то невидимый взял ее за локоток и тот же тоненький голосок пропищал возле уха: «Сначала нажмите на звонок у входной двери, и только потом входите».

Она так и сделала, вернулась к входной двери, позвонила и вошла, и все чудесным образом переменилось. По ранее пустому коридору неспешно шествовали навстречу друг другу пухлые фигуры ангелов, больше похожие на евнухов, с упитанными физиономиями, на которых словно были приклеены слащавые улыбки. Ангелы были одеты в белые хитоны, поверх которых  были изящно наброшены палии, спускавшиеся вниз красивыми складками. Если хитоны были только белыми, то палии были самых разных расцветок, от черных и серых, до синих и зеленых, изготовленные не только из шерсти и льна, но и тончайшего китайского шелка. Прически шествующих ангелов также не уступали их одеяниям. Они были каркасными, в волосах - вкрапления ярких разноцветных камней, на ногах – белые и черные римские сандалии.

Ангелы то величественно раскланивались друг с другом, то бросались друг к другу в объятия и страстно лобызали друг друга, то говорили друг другу хорошо поставленными голосами приветственные слова, но Сюзи чувствовала насквозь фальшивую атмосферу происходящего вокруг, и за патокой льющихся речей было заметно скрытое змеиное шипение. Иногда в коридоре возникало столпотворение, и толпа терпеливо дожидались, когда встретившиеся ангелы наговорятся и разойдутся. При виде Сюзи  разговоры мгновенно прекращались, толпа брезгливо расступалась и смыкалась за ней, её в упор не замечали, словно была пустым местом, случайным препятствием, которое легче обойти, чем преодолеть.

Сюзи была ошарашена, она привыкла быть в центре внимания. Мужчины бросали на неё восхищенные взгляды, зато взгляды женщин были убийственно-уничтожающими. Сначала девушка занервничала, а потом успокоилась.  Она здесь впервые, её никто не знает, на ней невзрачная хламида,  не причесана и не в боевой раскраске. Дайте время, она покажет этим жирным недоноскам-каплунам. Потом они будут униженно ползать у её ног и молить об одном единственном взгляде, и тут же вспомнила, как Апостол Петр говорил о её непомерной гордыне,  которую необходимо усмирить.

Сюзи пошла по указателям, появившимся на стенах, и оказалась в приемной. За столом сидел такой же, как бродившие в коридоре, упитанный ангел со слащавой улыбкой на ярко накрашенных губах сердечком. Он важно спросил, по какой надобности она явилась сюда. Девушка, не обращая внимания на эту шавку, пыжащуюся быть важной, прошла к другой двери и хотела её открыть, но ангел неожиданно резво для его упитанной туши метнулся к двери, закрыл собой и пренебрежительным тоном заявил, как отрезал: 

- Милочка, на сегодня приема нет. На прием надо записываться заранее, и тогда начальник, если не занят, может принять, но могу сказать по секрету, что он всегда занят, поэтому на прием попасть совершенно невозможно, хи-хи.

От ангела одуряющее пахло сладким цветочным одеколоном, и Сюзи стало дурно от этого запаха. Она смерила ангела взглядом и поняла, что обойти  не удастся, слишком он был большой для неё, просто так  с места не сдвинуть, и, не раздумывая,  ткнула его в брюхо острым кулачком. Ангел поперхнулся, и его жирная морда приобрела обиженное выражение.  Он стёк на пол возле начальственной двери, и черные сандалии заскребли по полу. Сюзи брезгливо, как собачьи какашки, отодвинула ногой его жирную тушу, и просочилась в начальственный кабинет.

Там за огромным девственно чистым столом восседал такой же упитанный ангел. Его лицо озаряла воистину искренняя, мягкая шумерская улыбка, которая не шла ни в какое сравнение  со слащавыми улыбками коридорных ангелов. Как по земным, так и по небесным меркам, жизнь у этого ангела удалась, и на небесах он еще больше выиграл, став крупным чиновником в иерархии ангелов. Поэтому упитанный  ангел мог позволить себе искренне  улыбнуться первому за долгие столетия посетителю, вдобавок оказавшейся хорошенькой молодой женщиной. К мягкой шумерской улыбке начальника ангелов можно было присовокупить необыкновенно добрые глаза, но от его взгляда тянуло мертвящим холодом заснеженного кладбища, и Сюзи  зябко поёжилась.  У начальника ангелов был  гладко выбритый череп,  сверкавший в ярком электрическом свете подобно огромному желтому бриллианту. Над ним висели роскошные крылья, с ослепительно белыми перьями, имевшие в размахе не менее трех метров. Обитатель  кабинета участливо спросил:

- Что тебя привело ко мне, дочь моя?

- Меня направил сюда Апостол Петр.

- Какой же род службы ангельской ты решила избирать  себе?

Она растерялась:

- Не знаю.

Начальствующий ангел помолчал, переложил справа налево тут же появившиеся на столе карандаши.

- Хорошо. Я подумаю, куда определить тебя. Но сначала запомни Свод правил поведения  ангелов. Они очень просты. Слушать и не перебивать!

Начальствующий ангел   навис над ней:

- Правило первое – полное послушание и подчинение советам, так у нас называются приказы старших ангелов. За нарушение этого правила – серьезное наказание.   

Правило второе – делать добрые поступки только в отношении тех, на кого прямо укажут. Никакой самодеятельности! Пренебрежение этим правилом не приветствуется. Поэтому никакой сентиментальности и внезапных порывов души осчастливить всех  сразу и даром.  За нарушение этого правила – серьезное наказание.   

Правило третье - должна навсегда забыть о вредных привычках, приобретенных там, внизу.  Пренебрежение этим правилом не приветствуется. За нарушение этого правила – серьезное наказание. 

Правило четвертое – бойся   искусителей, которые могут принимать любой облик и подбивать совершать необдуманные или плохие поступки. За нарушение этого правила – серьезное наказание.   

Правило пятое – там,  внизу, по мере очень большой необходимости можешь  являться смертным в своем прежнем облике, но если явишься без соответствующего разрешения,  за нарушение этого правила – серьезное наказание.  

Правило шестое – относись с любовью к своим собратьям по нелегкой ангельской службе, не злословь, не замышляй против них плохих поступков и в никоем случае не применяй к ним физическую силу! За нарушение этого правила – серьезное наказание.

Могу отметить, что ты только что нарушила шестое правило и побила моего бедного секретаря, -  начальствующий ангел вперил в неё тяжелый взгляд.

Сюзи выдержала этот взгляд:

- Он не пускал меня к вам, говорил, что сегодня нет приема.

- Твои объяснения принимаются,  от наказания  освобождаешься, по причине того, что тебе не еще были объявлены правила,  и ты  не дала подписку.

В руке начальствующего ангела появился лист бумаги, которым он помахал в воздухе:

- Подпиши эти обязательства.

Он положил перед ней этот лист, на котором тут же проявился текст с большим заголовком, набранным готическим шрифтом: «Правила поведения ангелов», и продолжил:

- Последнее – о наказаниях. Их два, на выбор, – или прямая дорога в ад или развоплощение в пустую тень, что будет пребывать в отстойнике для потерянных душ. Сразу предупреждаю, наказания пересмотру не подлежат. Ангелы, подвергнутые наказаниям,   навечно помещаются в ад или в отстойник. Могу от себя добавить, что оба наказания почти равноценны, и неизвестно, какое из этих наказаний хуже. Властью, данной мне свыше, я имею право назначать наказания. Понятно?

Она кивнула головой.

- Вопросы имеются?

- Только один. Сколько я должна прослужить ангелом, чтобы иметь возможность попасть в рай?

Добрая шумерская улыбка не исчезла с пухлого лица начальника ангелов, только ответ напугал:

- Никогда!

Она испуганно пролепетала:

- Но Апостол Петр говорил…

- Мнение Апостола Петра по данному вопросу меня не интересует, - безжалостно перебил ее обитатель этого кабинета.

Она сникла и почти растеклась по стулу, на котором сидела. В голове была только одна мысль, как же так, меня в очередной раз обманули, теперь никогда не увижусь с ним. Черт возьми, Король Ящериц, ты опять ускользнул от меня, спрятался в очередную норку. Как спрятался в первый раз на Пер-Лашез, так до сих пор продолжаешь играть со мной в прятки.

- Дочь моя, - неожиданно отеческим голосом перебил её мысли обитатель этого кабинета. – Больше никогда, слышишь, никогда, даже в мыслях не упоминай черта. Так ты избежишь многих искушений.

- Но Апостол Петр, - опять жалобно сказала она.

- В этом вопросе апостол Петр для меня не авторитет, - опять перебил её начальник ангелов. – Только в исключительных случаях имеется возможность попасть в рай, но для этого нужно целую вечность прослужить ангелом. Могу утешить, по себе знаю, что когда начинаешь служить ангелом, эта работа так захватывает, что уже не мечтаешь о рае.

У Сюзи против её воли по щекам потекли слезы. Начальник ангелов внимательно посмотрел на неё и участливо спросил:

- У тебя там кто-то находится?

Сюзи кивнула головой.

- Не переживай, у тебя, и у того, кто находится в раю, впереди целая вечность. Поэтому вы успеете встретиться. В порядке исключения, подчеркиваю, в порядке исключения, за добросовестную ангельскую службу я могу разрешить свидание с любым из рая, с кем ты пожелаешь встретиться. Поэтому иди, дочь моя, и жди, когда тебя призовут на службу.

Поникнув, Сюзи встала и собралась уходить, но обитатель кабинета остановил её, напомнив, что она не подписала обязательства по соблюдению правил. Она наклонилась над столом, чтобы расписаться, и неожиданно увидела в глубине крышки стола ожерелье из желтых и зеленых камней. Ожерелья всегда были слабостью Сюзи, поэтому она не удержалась и взяла его. Камни ожерелья тут же ярко засветились.

- Какая прелесть, - воскликнула она, надела ожерелье на шею и стала глазами  искать зеркало.

Зеркало тут же проявилось на стене. Она подошла к зеркалу и ахнула, увидев свое отражение. В обманчивой перспективе зеркала была юная восемнадцатилетняя девушка, впервые встретившая того,  под чьей фамилией был упокоен её прах в Мемориальном парке Фейрхэвен. У той, в зеркале, была упругая нежно-белая кожа, густо усыпанная веснушками, буйство рыжих волос, стекающих  по узким плечам, а самое главное – широко распахнутые лиловые глаза, обрамленные пушистыми рыжими ресницами, что с восторгом и дерзостью взирали на мир, который, во-первых, мечтали покорить, во-вторых, встретить самого лучшего на свете парня, и в третьих, стать знаменитой и богатой. Сюзи прекрасно помнила, что к последнему, земному, двадцативосьмилетнему году, который так и не наступил для неё, чего скрывать, она подурнела и постарела. Добрый сказочник Герыч помог заглушить сердечную боль от неслучившегося и подарил легкую смерть, избавив от надвигающегося призрака старости. Девушка несмело улыбнулась своему отражению, но отражение не повторило с готовностью её улыбку, а протянуло руку за пределы зеркала,  откуда достала ожерелье. Как она не заметила, что на отражении не было ожерелья! Её ожерелье было из мелких камней, а в зеркале они были большими, и из глубины камней струился мягкий свет. Юная девушка в зеркале надела ожерелье, которое, едва коснувшись шеи, ярко вспыхнуло, затмив на мгновение огненно-рыжий свет её волос, и отражение на мгновение пропало из зеркала, а когда появилось, стало еще моложе, когда она шестнадцатилетней приехала покорять Лос-Анжелес. Нет, не надо, мысленно взмолилась Сюзи,  не хочу быть той глупой дурочкой,  мне нравятся мои восемнадцать лет, и её отражение в зеркале послушно изменилось, став постарше, восемнадцатилетней. Отражение задорно подмигнуло ей, поправив ожерелье, и девушка услышала тихий звон, словно ожерелье было  не из камней, а из маленьких серебряных колокольчиков.

- Сюзи, - услышала она голос из зеркала, - Сюзи. Мы с тобой одно целое, стань такой, как я, преобразись, мы будем вечно юные и прекрасные, и ничего не бойся, у нас с тобой впереди вечность, и не переживай за своего Короля Ящериц, мы его обязательно разыщем. Могу позлословить, у него сейчас небольшая интрижка с одной дрянной актрисулькой. Помнишь эту пигалицу с коровьими глазами, которая прославилась своим пьянством и прической?[12]  Он и здесь не изменил своим привычкам,  на пару с ней хлещет винище и кричит, что будет писать гениальные стихи.

Сюзи в бешенстве сжала кулачки. При встрече бороду по волоску выщипаю, я о нём думаю, страдаю-переживаю, а он… скотина! Отражение беззвучно рассмеялось, не надо, подруга, так переживать, мы свое возьмем. Здесь много чего интересного, поэтому скучать не придется.

К ней неслышными шагами приблизился обитатель этого кабинета, появившийся в зеркальном отражении. Сюзи поразилась, каким пигмеем он выглядел в зеркале. Отражение подмигнуло ей, видишь, какой по сравнению с тобой он плюгавый сморчок. Это зеркало показывает истинную сущность тех, кого оно отражает.

Начальник ангелов посмотрел на её отражение в зеркале и неожиданно умильным голосом сказал:

- Как ты прекрасно выглядишь в зеркале, тебе надо измениться и стать такой же.

Сюзи удивилась:

- Разве такое возможно?

- Здесь все можно, и особенно в моем кабинете, - подтвердил начальник ангелов. – Закрой глаза и представь, какой была раньше и что вновь хочешь стать такой же.

Сюзи посмотрела на свое отражение в зеркале, которое кивнуло ей головой. Сюзи закрыла глаза и попыталась представить себя восемнадцатилетней, но ничего не получилось. «Смелее, подруга, - услышала она шепот своего отражения, - вспомни, тогда весь мир был у твоих ног». Сюзи напряглась, представила, и почувствовала, как живительная волна пробежала по телу, и оно стало меняться. Она открыла глаза, и изображение в зеркале радостно взвизгнуло: «у тебя получилась, подруга!» Отражение подвинулась в сторону, и рядом появилось отражение самой Сюзи. «Смотри, подруга, какой ты теперь стала!» Отражения были похожи друг на друга, как две сестрички -близняшки. Начальник ангелов обнял Сюзи за плечи,  и она невольно вздрогнула, его объятия были неприятно-отталкивающими  .

- Теперь, Сюзи, поменяй свою хламиду, стыдно красавице ходить в этом рубище, - тоном доброго дядюшки сказал начальник ангелов, только взгляд его глаз остался прежним, холодно - оценивающим. Сюзи на мгновение подумала, что начальник ангелов притворяется, а на самом деле хочет трахнуть её, и поёжилась, представив, как неприятно ощущать под ягодицами и лопатками твердую и холодную поверхность стола, когда эта туша взгромоздится на неё, но отражение успокоило, шепнув, что начальника ангелов давно покинули греховные мысли.

Сюзи закрыла глаза, и представила себе ярко-красную маечку и джинсы, и тут же ощутила себе эту одежду

- Сюзи, у нас такую одежду не принято носить, - мягко заметил начальник ангелов.

- Подруга, не нарывайся! – испуганно зашептало отражение. -  Быстро смени свои тряпки на тунику. Одежду можешь переменить, когда выйдешь отсюда.

Сюзи подчинилась, и увидела на своем истинном отображении белую тунику. Начальник ангелов продолжал обнимать её за плечи. Руки у него были холодные,  брр, как будто лягушки взгромоздились ей на плечи.

- Так, Сюзи, покрасовалась в ожерелье, пора и честь знать, надо положить его на место, - неожиданно заискивающим голоском сказал начальник ангелов.

- Ни в коем случае не отдавай ожерелье этому старому козлу, - испуганно шепнуло отражение. - Слышишь! Ни в коем случае не отдавай! Запомни, никогда не снимай его, в нем большая сила,  и оно поможет тебе в будущем избежать многих неприятностей.

Сюзи послушалась, изящно выскользнула из начальственных объятий, надула губки (она знала, какой убойный эффект производит на мужчин её  надутые губки) и тоном маленькой капризной девочки, которой ни в чем нельзя отказать, заявила:

- Мне нравится это ожерелье. Я хочу оставить его себе! – и для убедительности притопнула ножкой.

Лицо начальник ангелов на мгновение стало растерянным, но он быстро пришел в себя:

- Это, во-первых, не твое ожерелье, во-вторых, ты его взяла без разрешения, в-третьих,  на его ношение требуется высочайшее повеление.

- Не бойся, - яростно зашептало зеркальное отражение, он сам слямзил это ожерелье в Небесном Престоле, и на его ношение не требуется никакого повеления, так что дави на него, не стесняйся!

- Вы хотите это ожерелье передать другой женщине?! Выходит, я слишком плоха для него?!  – яду в словах Сюзи могло хватить на тысячу смертельных укусов.

- Смотрите, как оно мне идет! - Сюзи крутнулась на пятках,  ожерелье полыхнуло ярким огнем, и начальник ангелов испуганно отшатнулся от неё, прикрыл глаза руками, а потом неожиданно склонился в поклоне. - Признаю тебя ангелом престола, могущим влиять на судьбы людей и равной мне по силе и чину, - начальник ангелов умел проигрывать с достоинством.

- Молодец! Умничка! Я так горжусь тобой! – воскликнуло зеркальное отражение.

Сюзи победоносно взглянула на обитателя этого кабинета, а  отражение в зеркале ободряюще подмигнуло ей и растаяло.

- Иди, иди, дочь моя, я слишком устал. Скажи секретарю, что на сегодня прием окончен, - начальник ангелов утомленно протянул ей пухлую руку для поцелуя, но Сюзи, дерзко вздернув подбородок, сделала вид, что не заметила его руки и задала последний вопрос,  который вертелся у неё на языке, едва она увидела ангелов:

- Почему ни у одного из ангелов я не видела крылья?

Видно, что данный вопрос так часто задавали, что начальник ангелов тут же, не задумываясь, ответил на него:

- Крылья выдаются ангелам по мере необходимости.

Для убедительности он махнул рукой, и крылья, висевшие над его креслом, вдруг выгнулись, словно паруса под сильным ветром,  одно перо оторвалось от крыльев и спланировало точно  в ладошку девушке.

- Возьми это перо, - ласково произнес начальник ангелов. – Оно – это знак моего особого отношения к тебе. При случае можешь показать его, и все проблемы будут мигом разрешены.

Сюзи кивнула головой и в задумчивости вышла из кабинета. За дверью поджидал  секретарь, который подслушивал и уже знал о её высоком ангельском чине. Он изогнулся в глубочайшем поклоне;  было видно, как тяжело ему, бедняжке, нагибаться, при его-то немалом животике.

- Милочка,  прошу у вас прощения, - испуганным голоском пролепетал секретарь. – Виноват, не разглядел такую важную особу, ангела престола. Готов понести наказание.

У неё появилось ребячливое желание еще раз пнуть этого ангела в назидание, чтобы навсегда запомнил,  что ей, Сюзи, ни в чем нельзя отказывать. Однако она вспомнила о шестом правиле Свода и прошествовала мимо, не удостоив  взглядом, но напоследок не отказала себе в удовольствии и похлопала ангела по пухлой щеке. Секретарь от неожиданности взвизгнул тоненьким голоском и еще ниже наклонился, но, едва она вышла в коридор, как мгновенно захлопнул дверь, видимо опасаясь, что она может вернуться и еще раз приложить кулачок к его пухлым бокам.

В коридоре было пусто. Ангелы, прежде заполнявшие коридор, исчезли, и она опять, как в первый раз, оказалась одна. Сюзи прошлась по коридору, подергав за ручки дверей, и убедилась, что все кабинеты закрыты. Больше ей здесь делать нечего. Она вышла из Ангельского присутствия. Козья тропка исчезла, заросла высокой шелковистой травой,  а перед зданием расстилался тот же альпийский лужок с ухоженной травой и яркими вкраплениями желтых одуванчиков и голубых васильков. Солнце было в зените, но было не жарко, дул прохладный ветерок, что забирался под тогу и путался в голых ногах.  Куда теперь идти? Начальник ангелов сказал, что её призовут на службу, но не сказал, когда это будет. Возможно, придется ждать вечность. За альпийской лужайкой был лесок. Она решила пойти в лес, и ступила на альпийскую лужайку. Ноги тут же стали влажными от росы, а сочная трава испачкала подол хитона,  который стал изумрудно-зеленым. Сюзи вздохнула, закрыла глаза и переменила одежду. Теперь на ней была белая блузка-разлетайка и совсем крошечные шортики, едва прикрывающие ягодицы. Она дошла до леса и обула свои ноги в босоножки, чтобы не поранить ступни ног. Однако лес был чистый, светлый и ухоженный, словно парк, который ежедневно убирают. Девушка пошла по лесу, на лужайках из травы выглядывала мелкие ягоды ярко-красной земляники. Она набрала горсть ягод и стала бросать их в рот одну за другой. Ягоды, совсем как на земле, были сладкими и душистыми. Стоп, о прошлой жизни надо забыть. Сюзи продолжала бесцельно брести по лесу, от одной земляничной поляны к другой. Добравшись до опушки леса, она села на поваленное дерево и неожиданно залилась горючими слезами, давая выход своим чувствам. Смерть, воскрешение, призыв на ангельскую службу, и опять одна, как в те злосчастные три года после исчезновения Короля Ящериц. Сюзи почувствовала себя брошенной и никому не нужной игрушкой, которой жестокосердечные детки  всласть наигрались, поломали и выбросили.

- Почто плачешь? – она услышала вкрадчивый голос сзади себя. Сюзи испуганно обернулась, но никого не увидела.

- Не меня ты ли ищешь?

Она кивнула головой, ладошкой вытерла слезы, и перед ней материализовался ангел. Этот ангел не был похож на других, которых видела сегодня, пухлых, напыщенных и похожих на кастратов. Этот был высок, худ, не имел приклеенной к губам слащавой улыбочки и смотрел на нее добрыми серыми глазами. Сюзи неожиданно для себя поведала ему о своих мытарствах.

Ангел сочувственно похлопал ее по плечу и неожиданно спросил:

- Хочешь выпить?

Она удивленно посмотрела на него:

- Зачем ты меня искушаешь? Хочешь на меня донести, чтобы меня наказали?

Ангел захохотал во все горло, а потом назидательно сказал:

- Запреты для того и существуют, чтобы легко их было можно нарушать, а потом еще легче в них каяться и радоваться своему покаянию. Не бойся, спроси у любого, все скажут, что твой покорный слуга -  не является искусителем и доносчиком. Он самый лучший ангел в окрестностях этого леса, у него всегда можно найти самогон, и лучше него никто не варит самогон из одуванчиков. При случае может и вино из одуванчиков[13] приготовить по бредбериевкому рецепту, но я предпочитаю варить самогон. Могу еще побаловать и божественной мальвазией. Здесь много виноградников, но почему-то никто не умеет делать хорошее вино, хотя тут много французов из бывших монахов. Наверное, устали за долгую жизнь там, внизу. Однако вино не предлагаю, у тебя сейчас не тот случай, когда надо пить мальвазию. Сейчас для тебя самое время пить самогон из одуванчиков. Можешь поверить, что самогон у меня получается отменным. Послушай эту песню,  - и ангел затянул дурашливым голосом. – «Налей и выпей, еще налей, пусть чаша будет полна, когда я пью, я весел и трезв, когда не пью – я болен душой и жизнь мне не мила!»

- Откуда это? – спросила она.

Ангел скромно потупил глаза:

- Из вагантов. Но слова мои. В свое время так славно погулял с ними, да беда, прирезали в пьяной драке, с тех пор и ангельствую в этом веселом крае. По секрету могу сказать, в этом бедламе можно жить.

Она промолчала, не зная, верить или не верить ангелу,  но когда увидела его смеющимися глаза,  поняла, что этот ангел всегда говорит правду, и даже когда обманывает, все равно говорит правду.  Ангелы по своей божественной природе никогда не обманывают. Осмелев, она спросила:

- Как тебя зовут?

Ангел поднял вверх указующий перст и строго сказал:

- Главное не имя, а то содержание, которое ты вкладываешь в это имя. Поэтому ты можешь меня назвать любым именем, и клянусь, я отвечу на него.

- Томас, - неожиданно для себя сказала она, покатала это имя на языке, - ммм, - и решила. – Буду звать тебя Томми.

- Пусть буду Томми, хорошее имя. Знаешь, когда мы выпьем, ты будешь называть меня другими именами, и я буду откликаться на них!

Она рассмеялась:

- Откуда ты знаешь?

- Богатый опыт.

- Меня зовут Ава, - решительно сказала Сюзи, ей нравилась актриса Ава Гарднер[14], мечтала быть похожей на неё, поэтому  решила взять её имя. Если ангел не хочет называть своё настоящее имя, она не будет трепать свое среднее имя, единственное, что осталось от прежней земной жизни. Имя Сюзи еще ей пригодится.

Во время разговора Томми не терял времени даром, он  шустро собрал сухие веточки и щепочки, сложил их домиком, поджег обычными земными спичками, и когда по веткам запорхал огонь, подбросил в костер появившиеся у его ног аккуратно нарубленные дрова, и языки пламени жадно набросились на них. Следом Томми установил треногу, повесил котелок, и вскоре в нем забурлило какое-то варево, распространявшее вокруг такой вкусный запах, что девушка стала глотать слюни от нетерпения.

Томми сделал приглашающий жест, и девушка подсела к огню.  Она поменяла одежду и сейчас на ней была туника. Сюзи приподняла влажный подол туники и стала его сушить. Томми извлек из хламиды фляжку и предложил ее девушке. Она с опаской сделала первый глоток. Самогон действительно оказался отменным, он не шибал в нос сивухой, а был легким и лился в глотку как холодная родниковая вода, от него действительно пахло одуванчиками в солнечную погоду на большой лужайке, и слышался неумолчный стрекот кузнечиков и басовитое гудение шмелей. Ей сделалось невыразимо хорошо, она заблестевшими глазами посмотрела на Томми и сделала второй глоток. Второй глоток оказался гораздо лучше первого, все неприятности первого тяжелого дня на небесах ушли прочь, и она поняла, что можно жить и здесь, только вслед за алкоголем захотелось побаловаться сестричкой Гертрудой[15], чтобы хорошенько оттянуться. Только где взять ее?

Милый Томми оказался таким предусмотрительным, в руках он уже держал большую самокрутку, которую протянул ей со словами:

- Извини, есть только сестрица Маруся[16],  сам выращиваю и собираю, другое здесь не найти.

Они долго сидели у костра, подол туники высох, но на нем так и остались грязно-зеленые пятна от травы. Сюзи огорченно покачала головой, она терпеть не могла грязную одежду, а Томми, когда поделилась своим горем, мотнул головой, забей на эти мелочи, просто переоденься в другую одежду. Она послушалась и надела на себя красную маечку и голубые джинсы. Томми посвятил её во все подробности местной жизни, как можно здесь хорошо оттягиваться и с упоением нарушать грозные правила, о которых ей недавно поведал начальник ангелов, когда стращал адом и развоплощением. Томми учил её, как надо отлынивать от ангельской службы, как ускользать вниз, на землю, как обретать телесность и веселиться в круге живых.

При разговоре Томми всякий раз украдкой бросал взгляды на её ожерелье, и у  Сюзи сложилось впечатление, что он хочет посмотреть ожерелье поближе, но стеснялся её попросить. Пусть смотрит, ей не жалко. Сюзи сняла ожерелье и протянула его Томми. Когда она снимала ожерелье, из него вылетело перо, которое дал начальник ангелов. Сюзи совсем забыла об этом перышке. Перо, отделившись от ожерелья, закрутилось, но не стало падать на землю, а так и застыло в воздухе. У Томми глаза поползли на лоб, и он отшатнулся,  едва Сюзи протянула ему ожерелье.

- Убери от меня это чертово ожерелье, - внезапно охрипшим голосом сказал Томми.

Сюзи удивилась его реакции, и послушно убрала ожерелье, в котором тут же исчезло перо.

- Откуда они у тебя, - Томми отодвинулся от неё, чтобы их разделял костер.

Сюзи поведала, как оказалась у начальника ангелов,  с каким трудом отобрала у него ожерелье и была поражена щедростью начальника ангелов, когда подарил ей перо.

-  Чудны дела твои, Господи,  - заключил Томми и  надолго замолчал, и пока молчал,  продолжил возиться с кашей, добавлял в неё соль, специи, пробовал на вкус, и когда каша поспела, разложил  по глиняным тарелкам, которые появились словно из воздуха. Томми протянул тарелку Сюзи. Девушка осторожно попробовала кашу, которая оказалась необыкновенно вкусной, как на пикниках в детстве, с дымком и ароматом восточных специй, только очень горячая. Девушка отставила тарелку в сторону, пусть немного остынет.

Томми грустно сказал:

- Сколько времени здесь нахожусь и не думал, что смогу встретить отмеченного особой благодатью ангела. Не просто ангела, а ангела престола, и кого – девчонку, которую только что посвятили в ангельский чин, и ей, ни дня не прослужившей ангелом, тут же предоставили такие отличия. Они соответствуют, если брать земные аналоги, высшим орденам чванливой Британской империи, над которой, как известно, никогда не заходит солнце. (Сюзи хотела возразить, что Британской империи давно не существует, но передумала, здесь, на небесах, это не имело никакого значения), а ангел продолжал. -  Подумать только, другие ангелы служат целую вечность, их едва замечают, и чего они удостаиваются?  Пинка в зад? – с горечью заключил ангел.

Сюзи внимательно слушала, но слова Томми о ней, как о какой-то девчонке,  которую едва не назвали сопливой, серьезно обидели. Она хотела по привычке устроить маленький скандальчик и залепить этому наглецу пощечину, чтобы знал, с кем имеет дело, но сдержалась. Негоже начинать знакомства со скандалов. Апостол Павел  вкупе с начальником ангелов советовали усмирить гордыню и запретили рукоприкладство.  Однако Томми не прав, она не какая-то там соплюшка, а была возлюбленной Короля Ящериц, и хотела рассказать об этом, но прикусила язык. Если он жил в эпоху вагантов, что ему какой-то Король Ящериц? Пустой звук, не читал его стихов и не слышал его песен. Как ни стучи, но эти двери[17]  никогда не откроются для него. Сюзи решила помириться с ангелом и в знак примирения подарить ему перо. Она протянула Томми перо:

- Возьми его как скромную благодарность за твою помощь. Жаль, что мне больше нечем отблагодарить тебя.

- Нет, ни в коем случае, - Томми  решительно отвел её руку. – Я  не могу принять это перо, оно  предназначено только тебе, а тот, кому ты его передашь, даже из наилучших побуждений, будет вечно страдать. Страдающий ангел – самое  из наихудших наказаний; разве тебе не говорил о таком наказании начальник ангелов? (Сюзи отрицательно качнула головой). Какой хитрый лис! – воскликнул Томми. – Это перо он дал тебе в отместку, когда ты не отдала ему ожерелье. Запомни, если будешь о чем-то долго переживать, это перо усилит страдания, и ты не заметишь, как превратишься в страдающего ангела. Это самое иезуитское наказание. Оно заключается в том, что страдающий ангел развоплощается, а его бессмертную душу заключают в каменную скульптуру ангела, их устанавливают на кладбище в виде надгробия. Ты видела на кладбищах такие скульптуры, где ангелы, как живые, оплакивают погребенного в этой могиле? Скульпторы очень гордятся такими изваяниями, вышедшими из-под их резца. На самом деле это не заслуга скульптора, ему негласно помогают, из мрамора освобождается каменный образ того ангела, чья душа заключается в камень. Такое надгробие не подвластно времени, и даже если будет уничтожена могила, на которой его установили, оно не разрушится вместе с ней, а будет перенесено в другое место, где будет вечно оплакивать своего мертвеца. Когда ты увидишь «Ангела воскресения», которого приписывают скульптору Джулио Монтеверде, стоящего на кладбище Стальено, сразу почувствуешь, что в нем навечно заключена бессмертная душа ангела. Был у нас тут один бунтарь, - Томми неожиданно икнул, и голос его дрогнул, - все искал справедливости и божьей благодати для всех. Предупреждали его, но он никого не слушал. Теперь его душа навечно заключена в скульптуру Ангела воскресения. Будешь на этом кладбище, поклонись ему от меня и передай привет. – Томии тяжело вздохнул и надолго присосался к фляжке. Когда фляжка опустела, ангел небрежно откинул её в сторону. (Сюзи подсчитала, они выпили три литровых фляжки,  и удивилась, что она еще не пьяная). – Я там бывать не могу, расстраиваюсь, а ангелы, когда расстраиваются, могут натворить глупостей, за что их серьезно наказывают. Побывай там без меня, ты его не знаешь, поэтому не расстроишься, – Томми сокрушенно умолк.

Сюзи,  огорошенная его откровениями, то же молчала.

- Ты ешь-то кашу, а то она простынет, - с неожиданной заботой сказал Томми. – Не обижайся на меня, старого дурака, плету всякие небылицы. Просто будь осторожной. По поводу твоих отличий могу сказать следующее: ты, как отмеченная божьей благодатью, можешь напрямую обращаться к Господу нашему, ни у кого не спрашивая разрешения, творить чудеса, и поступать по своему усмотрению, и никто тебе не указ, и тебе обязаны подчиняться другие хоры ангелов. Но будь осторожна, едва оступишься, тот же начальник ангелов очень злопамятный и умеет ждать,  сразу же наложит на тебя серьезное наказание, одно из двух,  ты ведь подписала обязательства,  и господь бог не поможет тебе. Господь не вмешивается в дела ангелов и пальцем не пошевельнет, чтобы облегчить участь какого-нибудь ангела, это слишком мелко для него.

Сюзи перестала есть и бесцельно водила ложкой по давно остывшей каше. Когда Томми умолк, она спросила:

- Может, мне выбросить это ожерелье и перо? – Она хотела добавить к черту, но поостереглась, чтобы не быть наказанной за такой пустяк.

- Ни в коем случае! – Томми даже вскочил на ноги. – Ни в коем случае! Ты – отмеченная божеской милостью, поэтому соответствуй  божественному дару!

- Что же я могу  сотворить на земле с этим даром?

Томми надолго задумался, а потом неуверенно предположил:

– Можешь исцелить от тяжелого недуга, соединить разбитые сердца, помочь в зачатии и счастливом разрешении от бремени, наконец, можешь подарить вторую жизнь какому-нибудь глупому смертному; наверное, еще много чего, я и сам толком не знаю. Все это известно по слухам. Но лучше ничего не делай, потом замучают проверками из Ангельского присутствия и еще могут лишить божеской благодати. Лучше просто живи, пей мой самогон, общайся с доброй сестричкой, и веселись!

Пока они вели беседу, солнце склонилось к закату, и на свет их костра сначала вышел один ангел с гитарой, потом другой, с маленьким барабанчиком. Эти ангелы были похожи на Томми,  такие же веселые, поджарые, а не пухлые, без приклеенных слащавых улыбочек. У того, что пришел с гитарой, были длинные, кое-как причесанные волосы, перехваченные тесемкой, другой, с барабанчиком, был в парике, что дало его собратьям повод позубоскалить над его забывчивостью, он вечно терял парик в лесу, и подолгу искал его. Ангел в парике привычно вяло отругивался от их шуточек.  Было видно, что три ангела давно знают друг друга,  а повод для сбора у костра был очень уважителен, оба пришедших были томимы жаждой. Каждый из них сначала припадал к фляжке, как иссушенный жаждой пилигрим в пустыне, и долго ёкал горлом, насыщаясь живительной влагой, а потом, одобрительно крякнув, садился возле костра. Это были веселые ребята, любящие острое словцо, но при виде Сюзи  стали такими приторно вежливыми, что она, не выдержав, рассмеялась и спросила, как их звать. Лысый с барабанчиком вопросительно посмотрел на Томми, который сообщил, что сегодня его нарекли богоспасаемым именем «Томми», и тогда подошедшие ангелы слаженно гаркнули во все горло: «Нас зовут Томми!», - и весело рассмеялись.

Захмелевшая Сюзи негодующе помахала  пальчиком:

- Так не может быть.

На что настоящий Томми, улыбаясь глазами, сказал, что здесь все бывает, а поэтому ничему не удивляйся, привыкай ко всему понемногу. Потом он решительно тряхнул  своими каштановыми кудрями, Сюзи смутно припомнила, что при встрече у него не было таких роскошных кудрей, а была плешь, достал из-за пазухи, но не очередную фляжку, а флейту и заиграл. Пришедшие  тут же присоединились к нему. Томми со товарищи играл то печальные, то быстрые мелодии, больше похожие на музыку индейцев Южной Америки, такие щемящие и томительные, что на глазах у Сюзи против её воли наворачивались слезы. В перерывах между игрой Томми угощал всех самогоном, и по кругу  уже пошла не только пятая, шестая, но и седьмая фляжка, если вести отсчет от той фляжки, которую она выпила при знакомстве с Томми. Соответственно, не обносили и единственную девушку в мужской компании. Сюзи порядочно назюзюкалась и качалась в такт мелодиям. Было так хорошо, что она чуть не упала с пенька, который принес из леса Томми по номеру два или четыре? Нет, их кажется трое, впрочем, какая разница!

Когда упала ночь, на небе высыпали огромные звезды, похожие на куски горного хрусталя, и с неба стал срываться серебряный дождь.

- Радуйся! - закричал во все горло сидевший возле нее Томми, которого она теперь, икая и запинаясь, стала называть Ральфом, - радуйся!

- Мы радуемся! – рефреном вслед за ним, стали повторять Ральфы под номером от второго до четвертого или до третьего? Впрочем, какая разница, сколько их сидит рядом, когда  так хорошо.

- Серебряный дождь здесь идет очень редко,  в этот раз дождь отмечает твое прибытие на небеса, - пояснил Ральф под номером три или четыре.

Ральф со товарищи заиграли очередную мелодию и запели:

- Покидая мертвый край,

Лепестки, дымясь, летят,

И льет,

       и шепчет,

               и обещает рай,

Серебряный дождь.

Я

стою под дождем,

И

становлюсь дождем,

Серебряным дождем.[18]

Мелодия полетела вверх, в темное небо, и Сюзи вдруг поняла, что хочет танцевать. Ральф под первым номером, поняв её желание, одобрительно кивнул головой. Танцевать в одежде было неудобно. Сюзи сбросила одежду; безумные годы, проведенные на земле, наполненные сексом, наркотиками и рок-н-роллом, никак не отразились на её фигуре, ставшим здесь таким же юным, тонким телом нимфетки с небольшой грудью, тонкими руками и стройными ногами танцовщицы.

В детстве она немного походила в балетную школу, где преподавательница, чтобы набить себе цену, представлялась, любимой ученицей знаменитой русской балерины Лепешинской О.В.  У  русской балерины, как говорила сама преподавательница, была вертящаяся левая нога. Соответственно, и у любимой ученицы была вертящаяся левая нога, и поэтому у всех учениц в балетной школе были вертящиеся левые ноги. Её научили стоять на пуантах,  она помнила, как нестерпимо болели ноги после занятий и как потом икроножные мышцы приобрели стальную твердость. Однако нравы в балетной школе были очень суровые, Сюзи как-то была свидетельницей, как на одном уроке любимая ученица Лепешинской  больно оттаскала за волосы старшую девочку, которая неправильно повторила за ней комбинацию, и. Девочка расплакалась, а любимая ученица Лепешинской удивленно спросила: «Чего ревешь, сама виновата, надо правильно танцевать!». После этого случая Сюзи бросила балетную школу, ей не хотелось, чтобы ее таскали за волосы за неправильные комбинации. Однако любовь к балету осталась, и иногда в мечтах она представляла, как танцует умирающего лебедя, подобно Майе Плисецкой.

 Сейчас, по её желанию, на ногах появились пуанты из атласа нежно-розового цвета, ленточки-завязки  изящно обвили её голеностопный сустав. Сколько лет прошло, но она помнила, что перед танцем надо разогреть мышцы. Она несколько раз легко присела в плие, и самогон в крови придал уверенность, что у неё получится. Потом она приняла позу premier arabesque[19], надо же, сколько лет прошло, и она помнила, как называется эта поза,  а потом взмыла в темное небо, где стала танцевать. Она сумела исполнить антраша[20], следом pas de chat[21] и  pas de poisson[22]. Сюзи  не узнавала себя, в балетной школе она начала постигать азы и только видела, как эти прыжки исполняли другие, старшие ученицы балетной школы. Здесь же она в первый раз с легкостью исполнила эти элементы.

Языки пламени костра попытались дотянуться до неё, но она была на такой недосягаемой высоте, что языки пламени бессильно опали. Она взглянула вниз и ахнула от восхищения. Рядом с костром на темной поляне распустились огромные ночные цветы, холодные, призрачные, сияющие колдовским огнем.  Она спустилась на землю, и её тонкая белая фигура легким мотыльком запорхала на поляне, пуанты едва касались ночных цветов, и от каждого прикосновения цветы разгорались еще ярче, и яркость их холодного света стала соперничать с яркостью света живого огня костра.

Пальцы четырех оркестрантов плели одну за другой волшебные мелодии, и она продолжала без устали танцевать среди цветов под серебряным дождем. Когда Сюзи устала танцевать, она собрала с листьев травы  дрожащие капли серебряного дождя и слепила из них диадему, которую надела на голову. Это было её последнее воспоминание о первом вечере в ангельском обличии на небесах.

Утром, проснувшись у потухшего костра, она обнаружила, что  спит рядом с Томми, или Ральфом первым. Ангел укутал её в неизвестно откуда появившееся одеяло, а сам,  в одном хитоне, поджав голые ноги, спал на траве, подложив под голову руки, его вечерние кудри исчезли с восходом солнца, и на затылке появилась большая проплешина. Томми и Ральфы  под номерами от двух до четырех ушли по-английски,  не попрощавшись, бесследно растворившись в лесной чащобе, их следы затерялись в лесу среди прочих следов других ангелов и зверей. Господи, сколько их было вчера: трое или четверо? Впрочем, какая разница.

Сюзи печально вздохнула, вспомнив, как она любила просыпаться в кольце рук Короля Ящериц, а потом заниматься с ним любовью до одурения, не обращая внимания на настойчивые телефонные звонки. Звонившие тонко чувствовали момент, и начинали неистово трезвонить, едва Король Ящериц входил в неё, и она хриплым голосом кричала, требуя, чтобы он еще сильнее трахнул её,  посылая в задницу звонивших. Как давно это было. Ей стало грустно, и она всплакнула, а когда ангел проснулся, рассказала  о своем огорчении. Томми или Ральф утер её слезы и печально сказал:

- Ангелы, как существа совершенные, не могут испытывать плотские наслаждения.

Она еще горше расплакалась, и тоскливо спросила :

- Неужели и я буду такой?

Он смущенно промолчал, и, она, поняв без слов, попросила:

- Поцелуй меня, поцелуй меня крепко, как только можешь, - и, закрыв глаза, подставила свои губы.

Ангел послушно взял ее за плечи, и Сюзи прильнула к нему. Томми стал её целовать. Так мужчины целуют маленьких девочек, нежно и пугливо, чтобы не быть заподозренным в педофилии. Это были не сильные мужские объятия, в которых она таяла, как воск, это не были жадные от страсти поцелуи, когда мужские губы грубо прокусывали до крови её губы.  Её словно обнимала такая же хрупкая, как она, девушка, в его объятиях не было животной мужской силы, которая, ослепленная страстью, могла уничтожить любые преграды на пути. От его поцелуев было ощущение, словно  пресное тесто против её воли лезло в рот и крепким цементом приставало к зубам и деснам, и тяжело было выплюнуть  этот цемент  изо рта. Огорченная Сюзи мягко отстранилась от ангела. Томми печально вздохнул:

- Видишь, и ангельская служба имеет оборотную сторону.

Сюзи встала, одеяло соскользнула с обнаженных плеч, и утренний прохладный ветерок деликатно обдул тело, выгоняя из него остатки сна. Сюзи с тоской посмотрела по сторонам и пошла к роднику. Прохладная вода на мгновение примирила её с окружающей действительностью, и она подумала, что еще одну ночь в стиле первых переселенцев на Запад она с трудом, но может перенести, но проблему жилья надо решать кардинально.  Томми может и нравится такая буколическая жизнь в лесу, но она, как девушка, изнеженная городскими удобствами, и в мыслях не может представить себе, как это, встав утром, не принять душ, не вымыть шампунем голову, не надеть свежее белье. Въедливый запах дыма костра не так прекрасен, как аромат французских духов. Сюзи натянула на себя красную маечку и джинсы. От одежды ощутимо тянуло дымом, она недовольно фыркнула и вернулась к костру. 

Томми уже деятельно хлопотал у него, и опять плясали огоньки пламени на ветках, и опять в котелке варилась каша. Сюзи опять печально вздохнула. Утром она предпочитала кофе, а так на каше она может довольно скоро стать жирной и толстой. Брр, ей так понравилось вновь обретенное юное тело. Она представила себя растолстевшей и неожиданно опять расплакалась. Томми бросил кашеварить и протянул ей фляжку. У него, похоже, на все случаи жизни был один универсальный способ помощи – глоток живительного самогона, и гори оно все ясным пламенем, жизнь сразу поворачивалась светлой сторонй, и если проблемы посмеют вернуться, их следует отогнать подальше добрым глотком самогонки. Сюзи последовала этому совету и хлебнула из фляжки. Самогон неспешно спустился в желудок, и Сюзи ощутимо полегчало. Томми присел рядом с ней и спросил, заглядывая в глаза:

- Пытаешься найти смысл в ангельской жизни?

Сюзи нервно дернула плечами. Этому ангелу по имени Томми, потерявшему мужественность в результате приобретения ангельского чина,  не понять её женские проблемы. Томми осторожно взял её пальцы в свои руки, но она нервно вырвала их и отвернулась от него. Ничтожный слизняк! Смысл в её ангельской жизни! Ни минуты больше с ним не останусь! Она вскочила и пошла в лес, не разбирая дороги. Томми крикнул ей  вслед:

- Не уходи, ты пропадешь одна в этом лесу. Потом ты еще не попробовала настоящую мальвазию. Поверь, вино отличное.

Она раздраженно махнула рукой, какая мальвазия,  сладкое пойло, ей бы нюхнуть дорожку крэка, и она зримо представила себе белую дорожку на столе, как втягивает её носом, а потом кайф, и веселое настроение обеспечено на целый день.

- Выпей её сам, - она на миг обернулась, ангел сидел поникший, сгорбленный, и груз прожитых, как на земле, так и на небесах, лет, мгновенно состарил, превратив в мафусаилова старца, только без канонической длинной седой бороды.

Высокая трава ласкала ноги, а рыжие сухие иголки приятно пружинили под ногами. Она еще дальше углубилась в лес, а когда повернулась, за стволами деревьев и кустарников был еле заметен грязно-белый хитон ангела. Кажется, она погорячилась. Надо возвращаться. Она знала, что потом будет безжалостно ругать себя последними словами, но сейчас надо возвращаться. Сюзи всегда в жизни искала твердое плечо, так легче жить, и хоть ангел и не годился для этой роли, Томми прав, без него она здесь пропадет.

- Эй, - крикнула она, - как тебя там, Томми! Я милостиво разрешаю сопровождать меня в этом страшном и ужасном  лесу, и не забудь про заветную фляжку с мальвазией!

Томми быстро собрался с вещами и прибежал к ней. Глоток поистине чудесной мальвазии поднял её настроение и примирил с окружающим миром.

Так началась её жизнь на небесах. Жизнь в ангельском обличии оказалась гораздо легче, чем  жизнь на земле. Она стала,  как певчая птичка, беспечно перепархивать от одной земляничной поляны к другой в этом благословенном лесу, утром умывалась прохладной росой, а вечером отходила ко сну у очередного костра, накаченная по самые брови самогоном и сладким дымом сестрички Гертруды. Благодаря Томми у неё под каждым кустом оказался и кров, и стол, но так долго продолжаться не могло. Вскоре она, как девушка, избалованная прелестями городской жизни, стала тяготиться кочевой жизнью в лесу. У неё стали  болеть бока от сна на твердой земле,  и она мечтала о мягкой... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2