Замыкание

Слава Шкодкин маялся от безделья. Нет, трудоголиком его нельзя было бы назвать даже с большим натягом, но и записным лодырем он тоже не был. Он, за некоторым исключением, идеально вписывался в категорию людей занятых в непроизводственной сфере деятельности, с лёгкой руки Евгении Ананьевой, автора одноимённого очерка, именуемых «офисный планктон». Это целое поколение современных «митрофанушек», которые чему-то учились, чего-то знают, о чём-то не имеют ни малейшего понятия, отнюдь не комплексуя по этому поводу, циничные прагматики, часто с несмываемым с годами налётом инфантилизма.

Слава, или как называли его сотрудники, Вячик, трудился в одном из небольших филиалов крупной торговой компании «сисадмином». Пребывая в полуанабиозном состоянии в течение рабочей недели, он оживал только к вечеру пятницы. У Вячика было не совсем, точнее совсем необычное для офисного работника хобби. По субботам он с друзьями выбирался на паркур.
 
В своё время родители Славика, представители так называемой «интеллигентной прослойки», дабы сократить его времяпребывание в компании «скверных дворовых мальчишек», отдали его в секцию спортивной гимнастики.

К окончанию школы Слава имел первый юношеский разряд и неплохие навыки в паркуре, к которому его приобщили друзья по двору, те самые «скверные мальчишки», от которых, как оказалось, его тщетно пытались оградить мамахен с папахеном. Слава, поступив в институт, со спортом расстался, но не бросил занятие паркуром, всё свободное время совершенствуясь с друзьями детства в этом деле.
 
Благодаря своему увлечению, Слава статью и грацией выделялся среди сослуживцев-ровесников, как молодой леопард  на фоне своры раскормленных мопсов, имея неизменный успех у представительниц противоположного пола.

Сегодня с утра он успел получить нагоняй от патрона из-за «зависающей» программы. Проковырявшись с ней пару часов, и выслушивая едкие замечания стоявшего над душой шефа, он до обеда бездельничал в своей каморке «папаши Карло», почему-то именуемой кабинетом, в чём должны были уверить сомневающихся латунный номер и табличка с надписью «Системный администратор».

Перед окончанием обеденного перерыва его пригласила на перекур Валерия, секретарша патрона. Они спустились в курилку.

- Что-то наш Марк Аврелий сегодня не в духе, поделился он с Лерой своими ощущениями, поднося зажигалку к её тонюсенькой «пахитоске».

 - Мне так не показалось, - Валерия, округлив губы, выпустила клуб дыма, - перед обедом  он сам принёс мне документ , попросил его переделать, но не ругался, даже пошутил, сказал, что я напоминаю ему русские щи с запахом французской «шанели».

Один из немолодых сотрудников, обременённый лысиной, семьёй и бытовыми неурядицами, куривший неподалёку, и слышавший их разговор, сочувственно посмотрел на неё, и метким щелчком отправив окурок в урну, съехидничал:

- Лерочка, не обольщайтесь, это не комплемент. Щи со вкусом духов, это несъедобно. При случае, в качестве эксперимента, можете попробовать, получите массу незабываемых гастрономических впечатлений.

Лера вернулась в приёмную  Марка Владимировича за очередной порцией сочных эпитетов в свой адрес, а Слава вернулся к себе. До конца рабочего дня было ещё долгих четыре часа.
 
Он прочитал несколько новостных статей, оставил пару комментариев на нарочито исковерканном до трудночитаемости русском языке, приёме, придуманном дебилами, пытающимися скрыть свою вопиющую безграмотность, пробежался по игровым сайтам. Одна из игр привлекла его внимание своим названием, «Маркоманская война Марка Аврелия». Марком Аврелием за глаза сотрудники называли своего начальника, Марка Владимировича.
 
«Ну что, вздуть тебя, Маркуша, в Маркоманской войне?», - мстительно предложил монитору Слава, и открыл игру. По сюжету римляне сражались с германскими племенами вторгшимися в пределы Римской империи во II веке н. э. во времена правления императора Марка Аврелия.
 
Анимация игры была очень даже реалистичная, с хорошей динамикой. Слава принял сторону варваров, и начал увлечённо мочить «маркушиных» легионеров.
   
Резко дёрнув рукой, водя «мышкой», Слава зацепил чашку с остывшим кофе. Чашка опрокинулась, жидкость растеклась по столу, залив встроенную в столешницу панель с розетками. Перед глазами Славы вспыхнуло заполнившее всё пространство ослепительное бледно-голубое пятно…

В чувство его привёл грубый толчок под рёбра. Над ним стоял человек в снаряжении римского солдата, совсем как в игре, и тыкал в него тупым концом копья.

- Мужик, ты чё… - попытался вскочить на ноги Слава, но получил удар в лицо ногой, обутой в кожаную сандалию. Человек направил ему в грудь остриё копья, и заговорил  на непонятном мелодичном языке.
 
Солдат, покалывая копьём поясницу и ягодицы  поднявшегося на ноги Славы, погнал его к группе понуро сидевших на земле людей с косицами в бородах и длинных волосах, одетых в кожаные рубахи, с нашитыми на них металлическими бляхами.

«А это что ещё за байкеры?», - Слава пока был не в состоянии сориентироваться в происходящем.

Ударом металлической части копья по плечу, его заставили сесть рядом с мужиками, от которых тошнотворно пёрло «бомжатиной». Усевшись, Слава заметил, что на нём кожаные штаны и рубаха, такие же, как на других мужчинах. «Что за…», - Слава, вытянув шею, огляделся по сторонам.

Слева и справа от него сидели на земле пленники, охраняемые стоящими на равном расстоянии воинами в красных плащах, в металлических касках, с прямоугольными большими щитами и странной формы копьями. Посмотрев же вперёд, Слава с трудом вернул челюсть на место. Насколько хватало глаз, поле было завалено трупами. Меж телами ходили солдаты, и… Слава не мог поверить своим глазам, методично, словно выполняли привычную рутинную работу, добивали раненых противников, попутно срывая с них украшения, и обшаривая одежду в поисках ещё каких-нибудь ценностей. Другая группа выносила своих убитых и раненых с места недавнего сражения. Третья собирала оружие, сваливая его в кучу.
 
Слава почти убедил себя, что заснул за игрой, и ему сниться очень правдоподобный сон. Если это и было так, то разбудил его увесистый пинок, заставивший его вместе с другими пленными стаскивать в груды тела убитых соплеменников.

Солдаты принесли большие глиняные кувшины с маслом, и облили им трупы. Над полем повис чёрный дым, и вызывающий тошноту запах горелой плоти.

Слава, пребывая в сомнамбулическом состоянии, отстранённо наблюдал, как его, и других пленников вязали группами по несколько человек прочными, сплетёнными из кожи верёвками, а затем, подталкивая древками, и покалывая наконечниками копий, погнали куда-то по грунтовой дороге.

Так начался его долгий путь в «Вечный город». 

Слава потерял счёт дням и ночам. Верёвка в кровь натёрла шею и руки. Палящее солнце до волдырей сожгло лицо. Над колонной пленников, как над стадом скота, вился гнус и слепни, от укусов которых саднило тело.
 
Незадолго перед закатом легионеры разбивали лагерь, а их сажали на землю. Солдаты с мешками из овечьих шкур, наполненных водой, ходили между пленных, давая им напиться. Позже приносили объедки от солдатского ужина.

Через месяц от их колонны осталось не больше трети. Не выдержавших перехода развязывали, и бросали на обочине, всаживая в них пилум, так называлось копьё. За долгие дни пути Слава начал немного понимать латынь.

«Понимать латынь! Да как я вообще с ума не сошёл?», - задавался он мучавшим его вопросом, - «Или всё-таки сошёл? Лежу себе, привязанный к кровати в «Кащенко», на Загородном шоссе, вкушаю галоперидол, или  тиопентал натрия, и пребываю в полной уверенности, что нахожусь на пути в Рим, пленённый легионерами Марка Аврелия».
 
Тропы и бездорожье сменились дорогами мощёными камнем, по сторонам стали попадаться виллы богатых римлян, утопающие в зелени, древние кладбища с мавзолеями.

Рим. Жалкие остатки колонны пленников привели к храму Кастора и Поллукса, здесь торговали рабами. Первыми пришли посмотреть на товар ланисты. Они заглядывали людям в рот, пальцами пробовали пошатать зубы, заставляли напрягать мышцы рук и ног.

Двое подошли к Славе.

Один из них, с толстым лоснящимся лицом, и завитым мелкими кудрями венчиком волос вокруг загорелой лысины, в синей тунике и золочёных сандалиях, посмотрел Славины зубы, пощупал мышцы, неуверенно обратился с вопросом к спутнику, атлетического вида мужчине с глубоким шрамом на щеке. Тот что-то ответил, и они, засмеявшись, отошли.

Слава из их разговора сумел понять только то, что толстяк спросил, не подойдёт ли он (Слава) на замену «димахеру», на что собеседник ответил, что такой (красавчик?) сгодится разве что для лупанария.

Его купила богатая матрона, накрашенная, как проститутка с «Ярославки», тоже заглянув ему в рот, и нагло потрогав его за причинное место. Славу отмыли, переодели в короткую тунику и плащ-сагум, надели на шею бронзовый обруч, и отрядили в помощь к повару, за которым он должен был носить корзину с купленными тем продуктами.

Однажды, возвращаясь с рынка, повар изменил обычный маршрут, решив навестить приятеля. Они свернули на узкую грязную улочку, прошли мимо нескольких попин, из открытых дверей которых слышались пьяные голоса, мимо дешёвого лупанария, и оказались на небольшой площади с храмом, забранным строительными лесами.

Славу как что-то подтолкнуло. Не давая себе отчёта в своих действиях, он бросил корзину, оттолкнул повара, и побежал к храму. С минуту удивлённые горожане наблюдали за человеческой фигуркой, с обезьяньей ловкостью карабкающуюся по лесам, прыгающую через проёмы со снятым работниками настилом, и скрывающуюся за гребнем крыши.

Поймали Славу на окраине города.

Возмущенная его поступком матрона (разве не была она доброй хозяйкой?), приказала его бичевать, и сослать с глаз долой на каменоломню, принадлежащую её мужу, легату легиона, сражавшегося с варварами где-то на севере империи.

- Клеймить? – спросил хозяйку вилик, следивший за исполнением наказания.

- Разве он не беглый раб? – надменно поинтересовалась матрона.

Вот теперь Славе стало по-настоящему худо. Работа в каменоломне была сущим адом. Каждый день рабы умирали десятками.

После того, как его отходили стимулами за нерадивость, Слава решил бежать, пусть лучше убьют, всё равно это не жизнь. Занимательный поначалу сон, превратившийся в форменный кошмар, даже и не думал заканчиваться.

В одну из холодных зимних ночей, когда гроза сотрясала стены дощатого барака, в котором держали рабов, Слава выбрался через соломенную крышу наружу, перепрыгнул на край каменной платформы, ухватившись за один из деревянных клиньев, вбитых в трещину. Поднимаясь с уступа на уступ, он выбрался из карьера, и побежал, рискуя сломать себе шею, по склону вниз, в сторону долины. Гроза разошлась не на шутку. Ливень превратил глинистый склон в скользкую жижу, по которой неслись потоки воды. Слава несколько раз падал, катясь с горы на пятой точке, и больно ударяясь о попадающиеся по дороге камни. Над головой грохотал гром, молнии с треском ударяли в землю. Сквозь раскаты грома и шум ливня Слава расслышал доносящийся сверху нестройный злобный лай молоссов.

«Кто-то видел, как я лезу через крышу, и сдал. Стукач, он и в Древнем Риме стукач. От собак мне не уйти…», - тоскливо резюмировал он, когда  молния ударила прямо ему под ноги, озарив всё вокруг слепящим белым светом.
   
Слава нашёл себя лежащим на полу своей каморки. Уставившись в потолок, он попытался восстановить ход событий, приведших его к занимаемому им ныне положению в пространстве. В голове его калейдоскопом мелькали образы диких, почти первобытных лесов, вереницу уныло бредущих, мрачного вида, заросших волосами связанных людей (пленных квадов?), подгоняемых толчками древков копий (пилумов?) солдат в стальных шлемах, пластинчатых доспехах и красных плащах. Огромный каменный город со множеством одетых в (туники и тоги?) людей, богатый (домус с атриумом?), побег, грязный барак на дне карьера, снова побег… Игра в Маркоманскую войну, замыкание, удар током…

«Во меня торкнуло!», - дурашливо поразился своим «воспоминаниям» Слава, и попытался подняться. Тело ломило, будто его били палкой (стимулом?). «Чёрт! Откуда он знает все эти названия?», - он кряхтя поднялся. Лоб жутко зудел. Слава, почесавшись, нащупал на нём какие-то неровности. Он проковылял к шкафу, на дверце которого было закреплено зеркало. Слава взглянул на своё отражение…
 
На него смотрел человек с измождённым, дочерна загоревшим  лицом. На его лбу подживал жуткий ожог в форме латинской буквы «F».  
 
 

 Андрей Григорович

x

Иллюстрация к: Замыкание