Михаил Кедровский Жанр прозы:

1 апреля 2017 Фантастика

     – Разумеется, – Тхо высокомерно оглядел старшего бригадира с ног до головы.– Разумеется, я передам эти деньги в Фонд Грядущей Победы...

 

       В ужасном смятении покинул Джеймс яйцеобразное здание Центрального Информациала. Догорал вечер, но праздник еще не кончился, зажигали бумажные фонари, иногда вспыхивали фейерверки-хлопушки. Джеймс брел среди веселья, организованного людьми Дядюшки Ченга, но оно ему казалось унылым. Вся жизнь ему теперь виделась одной большой скукой, которую с прописной буквы писать было нельзя. Джеймс ощущал себя крохотной букашкой, наполненной яркими и трагическими образами бытия. Домой идти не было никакого настроения, да и ноги сами несли его в другую сторону.

 

       Сказать Соне он ничего не мог. Возможно, завтра о том, что Ультиматум принят, будет знать каждый в Понге. Но сегодня – только трое: он, Макс Па и сам Инспектор Большой Буквы. Конечно, из-за «важности собственной персоны» Тхо забыл включить в список старшего бригадира, принесшего сообщение на подиум, неизвестного оператора, который его принимал. Неизвестного переводчика, который его переводил, а главное – Веру Чжи, так странно одетую и очень самоуверенную. Именно неожиданное появление Веры сильно беспокоило его.

 

       А как поведет себя самая неизвестная фигура – Секретарь Бэ. Бэ., которому должна быть отправлена драгоценная бумага, предугадать вообще невозможно. Мастер Па, еще более встревоженный и вспомнивший кое-какие детали, когда они возвращались от Веры, сказал Тхо, что отменит все планы и отправится немедленно на Побережье.

 

       Тревога букашки, наполненной яркими и трагическими картинами сущего, не отпускала Джеймса ни на минуту. Ноги несли его туда, куда он не хотел идти, но почему-то всегда и неизбежно шел. Дискуссионный клуб «Второе дыхание» располагался в прямоугольном застекленном павильоне, отгороженном от внешнего мира грязными прокуренными занавесками. Здесь собирались люди его сорта, то есть не самые последние чиновники, но и не самые первые.

 

14.

 

       Посторонних с улицы сюда не пускали. Никаких диспутов в клубе, предполагавшем обмен мнениями в непринужденной обстановке, не проводилось. Крохотная сцена с трибуной для ораторов на памяти Джеймса всегда пустовала. Тренировочная комната давно использовалась не по назначению. В ней оставляли на ночь тех, кто не мог самостоятельно передвигаться.

 

       В общем зале за длинными столами, где подавали «белую муть» и салат из морской капусты, отдававший ржавым железом, было многолюдно. Сидели так плотно, что чувствовали локоть соседа, но предпочитали молчать. Встречались «специалисты по шуму» (некоторые полагали, что нанятые), но они, говорившие много и громко, умели ничего не сказать. Вся радость пребывания во «Втором дыхании» состояла в постепенном неторопливом процессе отупения. Это было большим искусством, поскольку водка из рисового отвара имела свойство быстро ударять в голову. Пить ее не маленькими глоточками, а залпом, что сделал Джеймс, осушив сразу две чашки, считалось крайне неразумным. Тхо заказал тут же еще и третью чашку – сегодня он был богат как Крез.

 

       Лицо его после третьей порции превратилось в раскаленный чугун. И он, не отдавая отчета в своих действиях, вскарабкался на сцену и направился к трибуне, оставляя следы сандалий на покрытой толстым слоем пыли искусственной ковровой поверхности. Ноги у него подгибались, невидимые иглы кололи в самое  сердце. Перед ним развернулась пропасть, и он ощущал эту пропасть каждой частичкой своего организма. Голова его была заполнена густым нездоровым туманом. Он мог бы заплакать, но глаза пересохли от горячечного возбуждения.

 

       Наступила довольно продолжительная пауза.

 

       – Почтенные! – Джеймс попытался одарить присутствовавших самой светлой улыбкой, на какую только был способен, но получилась вымученная гримаса.– Почтенные, впереди, в ближайшие дни, нас ожидают великие перемены. Но прежде я намерен с вами поговорить вот о чем...

 

       Джеймс окинул помещение невидящим взглядом. Тусклый свет и в трезвом состоянии не дал бы ему как следует разглядеть лица. Он спросил:

 

       – Зачем надо было вести оборонительную войну с вомом из-за того, что там неправильно держат ракетку, помещая ручку целиком в ладонь?

 

       Ответа не последовало, в дешевом кабаке стало еще тише.

 

       Джеймс перескочил на другую, но тоже нехорошую тему о том, почему только один человек имеет монопольное право указывать, что писать с прописной, а что со строчной буквы? Нет никакой логики в том, что в словосочетании Площадь Грядущей Победы все три слова пишутся с большой, а «весь остальной мир» – все три с маленькой...

 

       Реакции со стороны «дискуссионеров» почти никакой не последовало, кроме того, что они на какое-то время перестали потягивать «белую муть» и курить сигареты из смеси дешевого табака и засушенных морских водорослей. Но это продолжалось совсем недолго.

 

       – Почтенные! – воскликнул Тхо с восторгом. – Я сейчас вам открою самую большую, самую великую и самую глобальную тайну...

 

       Он собирался выпалить ее одним духом, прежде чем сверзиться в бездну. Но тут окружающее дымное пространство предательски закружилось. Образовалась конусообразная воронка, которая втянула Джеймса в свои неведомые недра...

    

15.       

 

       Он очутился на равнине, которую сперва не узнал. Перед ним до горизонта расстилались золотые лоскуты рисовых полей. За спиной до синего купола неба возвышались серой стеной здания Понга. Вокруг стояла великая тишина. Потом ее робко нарушило тихое журчание прозрачного ручья.

 

       Над водой на зеленом бугорке под цветущей вишней сидел Монах в белой мантии. Лицо его было покрыто паутиной морщин, на грудь спадала остроконечная скрученная бородка. Темные глаза казались неподвижными.

 

       По стволу вишни ползали безобразные жирные гусеницы, которые на глазах застывали, превращались в куколки, из которых вылетали чудесные лимонные бабочки, устремлявшиеся к небесам. В ручье резвились головастики, похожие на сказочных золотых рыбок. Они росли каждое мгновенье, у них появлялись лапки, а хвосты отваливались, и прелестные создания становились безобразными угреватыми жабами, которые выползали на берег и скрывались в густой траве.

 

       Монах прекратил внутреннюю молитву и взглянул на Джеймса.

 

       – Ты уверен, что лучше многих играл в пинг-понг? А если его нет? – спросил Монах мягким, добродушным и спокойным тоном.

 

       – Чего нет? – удивился дежурный инспектор подиума.

 

       – Пинг-понга.

 

       – Что же тогда существует? – испугался Джеймс.

 

       – Подумай. Жизнь твоя чего-нибудь стоит, если ты знаешь ей цену.

 

        Джеймс Тхо в то мгновение осознал сказанное Монахом до самых глубин, и ему стало легко и спокойно на душе как никогда. Но видение исчезло, и он вновь очутился на полукруглой сцене  в прокуренном дискуссионом Клубе «Второе дыхание». Видимо, он не совершил роковой ошибки и не успел произнести роковые слова, потому что потерял сознание.

 

       Когда Джеймс пришел в себя, его стошнило на глазах у присутствовавших и он был с позором выдворен из павильона...

 

16.       

 

       Ночью он еле-еле приплелся домой, Соня открыла дверь их убогого бетонного жилища, увидела его серое лицо, поджатые губы и расплакалась.

 

       От слез Сони ему стало еще тяжелее. Он постарался успокоить ее. Он намекнул, хитро и пьяно улыбаясь, что перед ними теперь открываются самые замечательные перспективы. Они даже, видимо, смогут встретиться с самим Инспектором Большой Буквы, поскольку произошли удивительные вещи, о которых он сейчас рассказать не имеет права.

 

       И Соня поверила. Она вдруг стала строить планы, болтала про какой-то красный платок и золотистую блузку, которые она, сэкономив на необходимом, купит и наденет на эту встречу. Но затем Соня огорчилась из-за того, что подумает Великий Инспектор, когда она предстанет перед ним такой толстой?

 

       – Что ты вбила себе в голову эту глупость? – притворно возмутился Джеймс.– Если у тебя и есть какой-либо лишний вес, то не более трех фунтов. И никакой Инспектор этого не заметит при всем желании.

 

       – О, целых три фунта! – пробормотала растерянно она.– Разве этого можно не заметить?..

 

       Помолчав, она сообщила по секрету:

 

       – Я слышала, что одна ведьма продает богатым чиновникам специальных червячков из вома. Думаешь, откуда у Веры Чжи идеальная фигура? Наверняка, уплетает этих червячков за обе щеки. А они избавляют ее от лишнего веса.

 

       – Никакая не идеальная – просто букет костей, – возмутился он.

 

       Соне его слова понравились, и она ласково прижалась к нему, делая вид, будто не замечает, что он пьян.

 

       – Давай раздобудем тебе этих червячков,– благодушно предложил Джеймс.

 

       – О, это стоит много-много фантиков,– с горечью покачала головой Соня.

 

       – Я могу отказаться от ежедневного стаканчика «белой мути». Это – уже тридцать фантиков в месяц. Чашка морской капусты – еще пятнадцать фантиков ежемесячной экономии.

 

       – Ты не можешь отказаться от того, что положено чиновнику твоего уровня, – горячо возразила она, но потом сразу остыла, поймав Джеймса на противоречии:– Так сколько нам ждать встречи с Великим Инспектором? Не наврал ли ты?

 

        – Нет, клянусь тебе! – запротестовал Джеймс. – Говорю истинную правду – не держать мне правильно ракетку, если солгал!..

 

        Только он положил свою несчастную больную голову на подушку, как снова нужно было вставать. Ни душ, ни подобие чая не принесли облегчения.

 

        Разбитый, с ощущением вечного поражения, приплелся он к зданию ЦИ – гигантскому яйцу из стекла и металла, вмонтированному в гранитную раму величественного цоколя.

 

17.

 

       Трясущейся рукой вставил он пластиковую карточку-удостоверение в щель специального устройства, и прозрачные двери автоматически раскрылись.

 

       Охрана не обратила на него никакого внимания. У многих наблюдалась «послепраздничная депрессия».

    

       Буднично, погруженные в себя и свои заботы, проходили мимо люди, но никто из них ни о чем не догадывался. На скоростном лифте Джеймс поднялся как всегда на двадцать первый этаж и, миновав два пропускных устройства, очутился в знакомом просторном зале, где пахло озоном.

 

       Никто его даже здесь не собирался арестовывать. Бригадиры, переводчики, операторы, наборщики, будто ничего не произошло, при его появлении поднялись с мест, почтенно поклонились и стояли до тех пор, пока он не взошел на подиум. Джеймс Тхо пожал руку ночному дежурному инспектору и принял у пульта его отчет. Тот ни словом не обмолвился о вчерашнем сенсационном сообщении.

 

       Во время доклада и передачи дел оба они жевали чайные веточки, чтобы приглушить запах дешевого алкоголя.

 

       Из отчета явствовало, что за прошедшую ночь в средствах массовой информации вома имя Инспектора Большой Буквы упоминалось пятнадцать раз, но без связи с чемпионатом. Это было нормально и обычно. Джеймс устало уселся в спасительное кресло перед пультом, а предыдущий дежурный инспектор отправился в свою не известную никому жизнь, похожую на все остальные.

 

       Праздник завершился, Джеймс Тхо ожидал самого наихудшего. Старший бригадир, давший накануне Джеймсу взятку, с ужасом в глазах шепотом поведал, что на домашних компьютерах так и не передавали информации о поддержке вомом проведения первенства в Понге.

 

       Видимо, Великий Инспектор и его ближайшее окружение еще не выработали своего отношения к этому заявлению, успокаивал себя Джеймс, но тревога не покидала его. Хуже того, они могли принять инициативу вома за фальшивку и тогда роль Джеймса могла оказаться самой неприглядной.

 

       То ли от тревоги, то ли от тяжкого похмелья он обливался холодным потом...

    

       И вот – случилось. В двенадцать на подиуме раздался звон колокольчиков и загорелась лиловая лампочка. Все, включая переводчиков, бросив свои занятия, встали, вытянувшись в струну перед подиумом как перед кумирней, где горит неизреченный начальственный свет.

 

       Лиловый – был личным цветом Дядюшки Ченга. Он вызывал к себе дежурных инспекторов подиума крайне редко, Джемс ни разу так и не удостоился побывать в кабинете Инспектора Службы противостояния вому. Каждый такой вызов являлся событием особой важности...

 

18.       

 

       Вера Чжи встретила Джеймса в приемной как незнакомого человека. На лице ее не обнаруживалось никаких эмоций. Одета она на сей раз была, как и положено в будни: черный комбинезон и военная рубашка цвета хаки. Из украшений – только яркая лиловая полоска на рукаве.

 

       Доктор Владимир Чаосянь Ченг неуклюже ходил по паркетному полу стометрового кабинета, громко притопывая. У него болели ноги, кровь плохо поступала. Рассказывали, что во время гражданской войны, когда изгоняли «трехпальцевых», он прыгал в тыл врага с нераскрывшимся парашютом.

 

       В помещении не было никаких предметов, кроме уменьшенной мельхиоровой копии скульптуры играющих в Пинг-Понг Великого Инспектора и его Племянника Мартина Ли. Невидимые чугунные когти так скребли сердце Джеймса Тхо, что он не сразу заметил сидевшего на полу Макса Па. Слезы капали на парадный френч старика, дурацкий зонтик-трость валялся рядом.

 

       У Дядюшки было поразительно гладкое, плоское с заплывшими глазками лицо, а вместо носа – кнопочка. Его слова дышали гневом, хотя он говорил спокойно. Джеймс слушал, склонив голову, и дрожал.

 

       – Джеймс Тхо, напомню тебе, что любая новость должна быть проверена временем. Через неделю она выглядит надежнее, чем в первый день, через месяц мы сможем говорить, что она вполне вероятна, через год – уже не сомневаться в ее подлинности. Или ты забыл эту истину?.. Не могли сутки подождать, мерзавцы! – вдруг взвизгнул он и топнул больной ногой.

 

       Затем Брат Бэ. Бэ. прошелся немного по кабинету и неожиданно заговорил с неслыханной откровенностью, как будто рядом никого не было:

 

       – Из-за таких дураков, как вы, что нам теперь прикажете делать – менять летосчисление? Отменять вом? Приравнять Пинг-Понг к футболу?.. А ведь таковы предварительные условия вома. И вы об этом хорошо проинформированы в отличие от большинства наших сограждан, которые ничего не знают, кроме радости тренировки... Я скажу совсем прямо: где мы возьмем столько хлеба и шоколада? А тебе, глупец Тхо, наверное, и не ведомо, что такое хлеб и шоколад, поскольку ты ничего не жрал, кроме рисовых лепешек? А сколько потребуется еще всякой снеди , одежды, помещений, аппаратуры, военных контролеров! Ты хочешь, чтобы я дальше объяснял тебе эту сумму ужасных последствий?

 

       – Не надо, – пробормотал Джеймс.

 

        – Ладно, Джеймс Тхо. Что вы можете сказать в свое оправдание? – спросил Ченг почти приветливо.

 

       – Ваше преподобие, я действовал на основании инструкции, которая, видимо, устарела. Я полностью признаю свою вину.

 

       – А ты должен был действовать на основании сердца, – отечески пожурил его Доктор Ченг. – Как ты мог беспокоить Великого Инспектора непроверенной информацией?.. Второе. Ты должен был действовать на основании скромности. Не возомнил ли ты, что такие важные события бывают запечатлены только на экране компьютера, а не являются предметом дипломатических переговоров?.. Со всех сторон было бы лучше, чтобы ты уничтожил эту информацию, никому не показывая, даже мне. Чтобы и у меня голова не болела. Да, по инструкции ты должен непосредственно информировать Великого Инспектора. В каком-то смысле для него это, действительно, угроза. Но, убежден я, не смертельная. Поэтому, прихожу я к выводу, ты, – он сделал паузу и в голосе его зазвучал металл, – обязан положить ракетку на стол. И скоро этот вопрос будет решен.

 

       – Только не это! Только не это! – громко зарыдал Максимилиан Па.

 

       – Молчи, старый болван!..

 

       Дядюшка Ченг не удостоил чудаковатого старика даже взглядом и продолжал:       

 

       – Вы уже вне Игры, дорогие инспектора, и я могу сказать еще откровеннее, даже больше, чем мне положено, поскольку никто из вас отныне не сболтнет лишнего. Ты должен понять, Джимми, что это просто идиотская шутка в интернете и таких глупостей там немало. Мы давно обо всем договорились с вомом. Никаких чемпионатов никогда не будет. Мы будем только трепаться о них. На сей счет было подписано соответствующее соглашение. Твой начальник об этом знал. Да-да, Макс. Но подзабыл, ибо у тебя, старина, старческий склероз.

 

       – Только не это, только не это!!! – вопил с пола несчастный Максимилиан Па.

 

       – Молчи, старый болван! – вновь одернул его Дядюшка Ченг.

 

       – Я не мог и помыслить такого, – с трудом выдавил из себя Джеймс.

 

       Во рту пересохло, горячие чугунные когти вцепились в сердце.

 

        – Вы по сумме содеянного заслуживаете наивысшей меры, – устало и холодно подытожил Дядюшка Ченг, – отлучения от Игры... Вон отсюда!

 

        Мастер Па пытался в безнадежной мольбе припасть к больным ногам Доктора Владимира Чаосяня, но тот брезгливо оттолкнул его.

 

        Джеймс помог старику подняться и выйти из кабинета. В коридоре Инспектор Центрального Информациала от бессилия потрясал кулаком.

 

        Вера Чжи укоризненно покачала головой, выглянув из дверей приемной...

 

19.        

 

       Возвратившись на подиум, Джеймс Тхо ощутил бессмысленность своего дальнейшего присутствия там, где он провел пару десятков многотрудных лет.     Наползали неведомые грандиозные события, по сравнению с которыми, чушью представлялась окружающая реальность.

 

       Он снял с себя некогда желтый, а теперь почерневший от пыли картриджей рабочий фартук и бросил его на кресло. Никому ничего не объясняя, он покинул здание Центрального Информациала. Ему никто не препятствовал.

 

       На улице он почувствовал в себе свободу человека, которому ничего уже не осталось, кроме как упасть в пропасть. Был солнечный день. На аллее, ведущей от Информациала к реке, он выпил два стакана бесплатной родниковой воды из автомата, и ему стало легче. В ясном небе летали птицы, большие и маленькие,  которых раньше он не замечал. Над цветами, кустарниками и деревьями кружили пчелы и стрекозы. Никогда так не было грустно и светло на душе.

 

       Джеймс бродил по городу как никогда долго в своей жизни, и его никто не преследовал. Наконец, ему подумалось, что Соня, должно быть, вернулась с работы, и он неторопливо отправился домой. Ни чем из того, что ему довелось пережить, Тхо не будет пугать ее. Так он решил.

 

       По дороге он размышлял, каким наиболее удачным способом, чтобы обошлось без истерик, сообщить ей, что ему, возможно, придется уехать. Так он представлял это себе. Так оно и вышло.

 

       Открыв дверь квартиры, на мониторе служебного компьютера в крохотной прихожей Джеймс сразу же обнаружил сообщение, написанное на официальном бланке с шестью серебристыми шариками. Не веря глазам своим, он прочитал:

 

 

                                                      ВАЖНОЕ УКАЗАНИЕ

 

       За выполнение задания особой значимости дежурный инспектор подиума Главного приемно-передающего пункта Центрального Информациала Джеймс Тхо награждается специальной командировочной поездкой на Побережье.

 

       Его Преподобие Доктор Владимир Чаосянь Ченг.

25-го года со Дня Ультиматума, 8-го месяца, 19-го числа.

 

       Примечание. Отправление сегодня (25,8,19; 20.00) от четвертой стоянки метромобилей Главного подземного гаража. Быть обязательно с женой.

 

       Подготовила Документ: Референт Службы Противостояния вому Вера Чжи.

 

 

       Прочитав, Джеймс закричал:

 

       – Соня! Соня! Иди сюда!

 

       Но никто не ответил.

 

       Времени совсем не оставалось. До отъезда было чуть более часа. Тхо суетливо принялся переодеваться, складывать какие-то необходимые вещи в авоську.

 

       Потом заглянул в тренировочную комнату, чтобы взять ракетки... Он увидел, будто вылепленную из воска, спящую Соню. Она висела на крюке от лампы над теннисным столом. Ему показалось, что тело Сони окружало легкое розовое облако, и призрачный моросящий розовый дождик едва касался зеленого поля, разделенного сеткой.

 

       У Джеймса Тхо потемнело в глазах, но он взял себя в руки, внушил самому себе, что ничего не случилось, схватил авоську с вещами и вышел из квартиры.

 

20.    

 

       Чиновнику метровокзала, проверявшему командировочные документы (они лежали в прихожей под монитором на тумбочке), на вопрос, где жена, Джеймс ответил, что приболела. И на него накатила волна тошнотворного страха.

 

       Чиновник мрачно покачал головой, но промолчал и пропустил его...

 

       Первая стоянка метромобилей обслуживала Инспектора Большой Буквы, вторая – его Племянника Мартина Ли, третья – Дядюшку Ченга. Во всяком случае, так говорили. Всего их в Главном подземном гараже было порядка десяти.

 

       Два военых контролера проводили Джеймса на четвертую, как и было предписано. Она, видимо, являлась наиболее престижной после трех главных.

 

       Стоянки представляли собой небольшие короткие перроны перед входом в тоннель. Гараж был изнутри облицован ставшими изумрудными от времени медными листами, что придавало ему сказочную торжественность.

 

       На своей платформе Джеймс, будучи совершенно один, сел на мраморную скамейку и принялся разглядывать уходивший в поднебесье куполообразный свод гаража. Там, где-то наверху, мерцали огоньки-звездочки. На Тхо были надеты праздничный оранжевый френч и такого же цвета брюки военного образца.

 

       Джеймс старался убедить себя, что ничего особеного не произошло и что Соня, плачущая от радости, каким-то образом будет ждать его на Побережье. Смущало только, что в бумаге не было сказано, что будет ждать. Там была лишь фраза «быть обязательно с женой».  Но зачем тогда он обманул чиновника метровокзала и тот ему поверил? Или сделал вид, что поверил?

 

       Ровно в назначенное время из черного тоннеля, шурша, выскочил Четвертый метромобиль – серебристый огромный жук на литых резиновых шинах с темными тонированными стеклами. Бесшумный двигатель работал от электропривода, протянутого по центру бетонного пути.

 

        Открылась овальная дверь кабины и водитель в стальной каске и стального цвета униформе, сняв перчатки с раструбами, взял бумагу с указанием Дядюшки Ченга, долго и внимательно разглядывал ее, потом, покачав головой, вернул Джеймсу. Двери салона мгновенно раздвинулись.

 

       Помещение для пассажиров было необычайно просторным – больше комнаты, в которой спали Соня и Джеймс. Полы были покрыты коврами с длинным ворсом. В салоне находились восемь обитых кожей удобных кресел, два стола, уставленные удивительных форм бутылками с необыкновенной пузырящейся водой. На подносе лежали янтарные шарики величиной с пинг-понговый мяч, они излучали, казалось, солнечный свет и под тонкой прозрачной оболочкой прятали густую сладкую и ароматную жидкость. Был здесь и напоминавший воск снег, который таял на глазах, но его он так и не попробовал.

 

       Джеймс ехал один. Когда Тхо уселся в кресло, двери тут же за ним закрылись, и метромобиль, сделав разворот, понесся прочь от Главного подземного гаража. Окна погрузились в ночь. Только по шуршанию литых резиновых колес и едва заметным колебаниям корпуса можно было почувствовать движение, а направление движения вскоре трудно было угадать – то ли мчались вперед, то ли назад. Возможно, вообще никуда не ехали – определить было сложновато...

 

21.    

 

       На главном перроне исполинского подземного вокзала – конечного пункта поездки – Джеймса встречал человек, одетый как пингвин.

 

       – Уважаемый Джеймс Тхо, я – четвертый администратор Побережья. Мне поручено сопровождать вас в нынешней почетной командировке. Разрешите мне взять вашу авоську, – торжественным тоном произнес «пингвин».

 

       – Что вы?! Ни в коем случае, почтенный! – ужаснулся Джеймс Тхо.

 

       – Во-первых, я не почтенный, не следует меня так называть. А во-вторых, гостям здесь не положено ничем себя обременять.

 

       Джеймс покорно передал авоську администратору.

 

       – Как же вас именовать, милейший? – спросил он, стараясь быть уверенным в себе, как и положено человеку его теперешнего статуса.

 

       – Просто администратор номер четыре.

 

       – Как называется то, во что вы одеты? – поинтересовался Джеймс.

 

       – Фрак, ваша доброта.

 

       Под исполинским куполом мерцало электрическое синее солнце на фоне желтоватого неба. Как пояснил встречавший, солнце было одновременно и часами в дневное время, а ночью превращалось в электрическую луну темно-багрового цвета. Платформы были облицованы белым мрамором, а вдоль них тянулись аллеи искусственных деревьев. Они были сделаны из драгоценных камней и стекла, собщил Джеймсу администратор.

 

       Впереди, за высокой позолоченной оградой, находился дворец, гранитно-кварцевый фасад которого заслонял собой все видимое пространство.

 

       Администратор собщил, что дворец противоположной стороной выходит к океану. Джеймс никогда не видел океана, но понимал, что это такое. На их пути не постречалось ни одного военного контролера, да и вообще ни одного человека.

 

       Широкие двери парадного входа раскрылись автоматически, и они окунулись в ослепительное царство белизны. Холл представлял собой пинг-понговый шар, увеличенный, согласно словам сопровождавшего, ровно в миллион раз.

 

       Серебристая ковровая дорожка напоминала висящий над молочной бездной мост, она была выстлана на прозрачном полу полусферы. Они подошли к арке из горного хрусталя, за ней устремлялся наверх эскалатор. Он стальным ужом втягивался внутрь большой янтарной площадки, от которой тянулись ввысь еще шесть эскалаторов. На третьем ярусе у  Джеймса Тхо закружилась голова, и он, привыкший к иным масштабам Центрального Информациала, перестал на какое-то время ориентироваться в происходящем.

 

       Отсек, куда его поместили, казался крохотным на фоне величественных внутрених пространств здания. Небольшой коридорчик заканчивался узким и высоким окном, за которым бушевали свинцовые волны и над которым проносились клочья бурых облаков. Здесь имелась лишь одна дверь.

 

       За дверью Джеймса ждали скромные апартаменты: прихожая, туалет, душ и спальня. Комнаты для тренировок не было. Но даже это жилище не шло ни в какое сравнение с бетонной квартиркой Джеймса и Сони. Стены здесь были обиты деревом, от которого исходил тонкий аромат. В спальне наряду со столом и двумя стульями находилась невообразимая кровать под шелковым балдахином.

 

       Администратор номер четыре попросил вещи на стулья не складывать и открыл платяной шкаф в стене, где висели черный костюм с белой рубашкой, какие носили в воме, о чем Джеймсу было известно из поступавших к нему материалов, и розовое платье с отделкой из речного жемчуга.

 

       – Одежда вашей жене не пригодится, я ее заберу с собой, – сказал «пингвин», снимая без смущения платье вместе с вешалкой. – А костюм я вам помогу надеть после того, как вы примете душ. Через час вам предстоит ужинать с Его Преподобием Мартином Ли. Тут есть некоторые столовые приборы, я постараюсь объяснить вам их назначение...

 

    

       Оставшись один, Тхо первым делом все же примерил пиджак, который ему оказался впору и напомнил смутно какие-то давно забытые сказки.

 

       Потом он занялся изучением чудесной кровати, мягкой и белоснежной, как пух тополя. Такая перина потворствовала чувству изнеженности и не годилась истинным спортсменам. Поэтому Джеймс с огорчением подумал, что, видимо, придется лечь рядом – на войлочном коврике.

 

       Он осмотрел туалет и душевую, потрогал накрахмаленные полотенца, бумажные салфетки, понюхал мыло с запахом луговых цветов, изучил флаконы с ароматной водой. Но больше всего его поразило висевшее над умывальником зеркало – то, чего он был лишен в Понге и о чем можно было прочесть только в тайных бюллетенях, распространяемых для руководства.

 

22.

 

       Джеймс  Тхо  впервые  встретился  с Мартином Ли лицом к лицу. Раньше он наблюдал за ним из толпы, теснимой военными контролерами на Площади Грядущих Побед. Племяннику  Великого  Инспектора  было  на  вид лет шестьдесят. И Джеймс  подумал,  что сам  Инспектор Большой Буквы,  наверное,  уже  глубокий старик и вряд ли встает с постели. 

      

       У Мартина Ли на макушке красовалась плешь, узкий лоб не создавал  впечатления  интеллектуальной  ограниченности. Одно веко у него  было  наполовину  опущено и казалось  безжизненным,  что  придавало его облику некоторую загадочность и отрешенность. Несмотря на  просторные  и  необычные  одежды, пошитые в воме, проглядывалась  очевидная  склонность  Племянника  к полноте и это делало его существом почти фантастическим.

      

       Он стоял у перил  просторного балкона,  который навис над манежем,  где  за  дюжиной  столов  тренировалась  команда Великих Мастеров. И именно отсюда велась трансляция на Гигантский монитор,  возвышавшийся над Площадью Грядущих Побед.  Джеймс  поклонился,  Племянник Бэ. Бэ.  кивнул небрежно и отвернулся,  продолжая наблюдать за игравшими внизу. Администратор номер четыре,  приведший  Тхо,  незаметно исчез.

      

       После продолжительной паузы Мартин Ли,  наконец, обратил свой  взор  на инспектора (или бывшего инспектора) подиума и сказал:

      

       – Добрейший Джеймс Тхо, я приветствую тебя!

      

       Джеймс почтительно склонил голову.

      

       – Наши идеальные девушки-гербарии, –  продолжал  Племянник,  и  улыбка расцвела на его загадочном  лице, –  похожи  на  воблу  к  пиву,  не  то, что твоя жена, Джимми.  Она  была  весьма  хороша.– Мартин  одобрительно почмокал толстыми губами.– Но Соня была  большая  недотрога, недотрогами быть нельзя.

      

       Тхо угодливо осклабился, хотя не знал, что такое вобла и пиво. Это еще больше  раззадорило толстяка Мартина, и он неожиданно прыснул:

      

       – Я никогда так не смеялся, когда дядя  рассказал мне, как ты,  Джеймс, героически  и  изобретательно,  несмотря на все препятствия, пытался передать ему известие о чемпионате по пинг-понгу.  Никогда  этой  ерунде не придавали столь важного значения...

      

       И он  от  смеха  схватился за круглый живот. Эта  приземленная ужимка никак не вязалась с величием его личности.

      

       – Заруби  себе  на носу, – Мартин  сделался  абсолютно серьезным, – вом  с нами заодно, мы не являемся врагами. Мы просто притворщики и  дурим  головы  другим.  Гордись, теперь ты владеешь наивысшей государственной тайной. Более того, вомовцы вас,  бездельников , кормят, одевают и  обустраивают, чтобы  вы не  отвлекались от  тренировок и  вели  себя тихо. В  обмен они получили наши золотые прииски в полную собственность. Кто  выиграл войну  за  независимость  и  что  такое  независимость – огромные  вопросы, Джеймс... И  еще.  Мне по-человечески грустно думать о поступке Сони. Это предательство. Это, – он подыскивал подходящее слово, – неповиновение! 

      

       Племянник надул и без того пухлые щеки. Здесь, на  балконе над манежем,  был  накрыт сказочный стол,  за который Мартин усадил Джеймса, и  у  того не хватило мужества отказаться. 

      

       Подавали  и убирали  три служителя, одетые как пингвины. Они работали проворно  и  бесшумно. Тхо  довольно  быстро  пьянел  от  крепкой  жидкости, прозрачной как вода, и Мартин ему начинал  казаться добрым товарищем.  

      

       Племянник  Инспектора  Большой Буквы  объяснял  Джеймсу  происхождение некоторых кушаний.  Например,  указывая  на темно-зелено-золотистые крохотные шарики, он  уверял, что это – зародыши рыб.

      

       Когда  осмелевший  Джеймс  заявил, что  мог  бы  сыграть не хуже, а то и лучше, чем Великие Мастера, которые  тренировались  внизу, Мартин не высказал никакого удивления, а лишь небрежно заметил:

      

       – Еще бы! Все они куплены в воме.

      

       Джеймс не придал этому замечанию значения или  просто  до него не дошел смысл сказанного. Раскованный и раскрасневшийся от выпитого, он предложил:

      

       – Давайте сыграем Мастер Ли, внизу ведь есть свободные площадки.  

      

       Племянник отрицательно покачал головой.

      

       – Я неплохо играю, я  всю  жизнь  упорно тренировался, – пытался Джеймс убедить Мастера Ли и даже уговорить его. 

      

       – Я не увлекаюсь игрой и, честно  говоря, даже не  умею  держать ракетку, – признался Племянник Инспекора Большой Буквы.

      

       – Как?! – Тхо не смог скрыть изумления.

      

       – Я не играю в пинг-понг, – повторил Мартин. – И никогда не играл. Но я предоставлю тебе такую возможность – сыграть. – Он внушительным тоном выделил последнее слово. – И очень скоро.

      

       Воцарилось неловкое молчание.

      

       – Есть вещи  поважнее  пинг-понга, – добавил он уже миролюбиво. – Например, когда за одним человеком, выполняя  все  его  прихоти,  ухаживают  сразу  три официанта.

      

 

23.      

 

       У Джеймса шумело в голове и ему послышалось «офицера». Кроме того, он не имел понятия, что означает слово «официант». 

      

       Все более пьянея, Тхо посчитал, что заслужил  право на откровенность со стороны Племянника, какой бы тот ни был важной персоной, и  спросил:

      

       – Что вас  и Великого Инспектора рассмешило  в  моей  истории? Мне было страшно,  но я надеялся и я страдал...

      

       Мартин Ли  взглянул  на  Джеймса с некоторым интересом и велел принести  ноутбук. С узким  чемоданчиком  ПК  на  балконе появилась та самая  (из  грез Джеймса) Золушка – Дженнифер Ван. На  ней  было салатовое коротенькое платьице из  шелка;  золотые  побрякушки  украшали ее шею, пальцы, запястья и уши. Она установила ноутбук на столе перед Джеймсом,  не сказав ни слова. 

      

       Вскоре на мониторе замелькали живые картинки. Приглядевшись, Тхо увидел не кого-нибудь, а себя. И бригадира, поднимающегося на подиум  с той  ужасной информацией о согласии вома на проведение  чемпионата в Понге.  И  Инспектора Макса Па, легкомысленно предлагающего включить эту информацию в бюллетень для всеобщего обозрения. И странное чаепитие с Верой Чжи. И взятку, полученную от подчиненных. И непристойную выходку в  Дискуссионном клубе  «Второе дыхание».  И  разнос у  Дядюшки Ченга.  И  чтение запретного вомовского сайта «Заговор никчемных». Там  было  все, что произошло с ним в  последние  дни, кроме его встреч с Монахом, кроме висевшей над столом Сони.

      

       – Я еще не дал команды выставить это посмешище в Пингонете и навряд ли дам, –  заявил высокомерно Мартин Ли.

      

       Тхо совсем не обратил внимания на  его  замечание. Горечь  подступила к  горлу от  увиденного. Он вдруг осознал, что  уже  не молод,  что  жизнь почти прожита  и растрачена по пустякам. 

      

       Джеймс  хотел  поделиться  этой  горечью  с Мартином,  но так ничего и не  успел   сказать  своему  новоявленному  приятелю,  потому  что  его глаза  встретились  с глазами Веры Чжи и ему показалось, что она понимает его.

      

       Дженни Ван тем временем унесла ноутбук и больше не возвращалась. 

 

       Референт Службы Противостояния вому была одета в черное с золотой нитью платье, отделанное серебристым мехом.

      

       На других  балконах, нависших  над  манежем, стали зажигать свечи. Там были  такие  же  столы,  которые  обслуживали  такие же служители-«пингвины». Разодетая в  дорогие вомовские наряды  и украшенная драгоценностями публика занимала места.

 

        Вера Чжи  приветствовала  Племянника  почти как равного и  благосклонно  кивнула Джеймсу. Он хотел встать  и  почтительно поклониться, но она властным жестом дала понять всю неуместность подобного намерения.

       –  Уже опять успел наклеиться, – не без доли презрения обратилась она  к  Племяннику Инспектора Большой Буквы.

      

       – Почему наклеился? – поинтересовался он вполне благодушно.

      

       – Глаза – липкие-липкие...

      

       Мартину показалось это смешным, и он, расхохотавшись, заметил:

      

       – У тебя очень злой язык, Вера Чжи. Дядюшка тебе многое прощает.

      

       – Джеймс – отличный игрок, смею тебя заверить, – переменила она тему, – и он не станет болтать лишнего. Я говорю о смягчающих обстоятельствах.

      

       Тхо почудилось, что она пытается заступиться за него.

      

       – Возможно, ты права, – задумался на секунду Мартин Ли, – но ему рано или поздно  придется доиграть до конца...

      

       – Пусть пока посмотрит на Великих Мастеров вблизи, – предложила она.

      

       Мартин не возражал.

 

24.

      

       Джеймс  с  Верой  довольно  долго спускались на попутных, как он их про себя называл, эскалаторах.

 

       Великие Мастера, к сожалению,  уходили на перерыв, когда они очутились на  игровом поле манежа. 

      

       Уже отключали часть яркого освещения,  предусмотренного для  трансляции на домашние компьютеры и для зрителей на балконах. Уборщики начали протирать  пластиковые полы.

      

       Подоспевшие служители  манежа с поклонами спросили у Веры,  неугодно ли  ей чего-нибудь.

      

       Она потребовала  не  известного  Джеймсу  напитка. Тут  же принесли две прозрачные чаши с шипучей пьянящей желтоватой жидкостью.

      

       – Я не сомневаюсь, Джеймс, что ты победишь, – сказала Вера и ласково погладила его по щеке.

      

       Он выпил и  чувство  собственной значимости   переполнило его.  Он  уже плохо   держался на ногах, то ли  от не понятно  откуда  свалившейся  на него  гордыни,  то ли от предательского напитка. Потом  ему трудно было самому себе объяснить  собственное  поведение. Собственное падение.

      

       Они неожиданно очутились в помещениях  под  манежем. Джеймс Тхо только помнил, как в голове у него вспыхивали заманчивые  образы  и  как он торопливо спросил Веру Чжи:

      

       – Что это такое?

      

       – Ступени, ведущие к омовению. Здесь удобно заниматься любовью.

      

       Она скинула с себя одежду, и то жалкое, что он  увидел, привело  его  в  невообразимое  и необычайное возбуждение...

      

       – Если бы ты, Джеймс, не нравился мне  как  мужчина, хорошо играющий  в  пинг-понг, я бы никогда и не подумала...

      

       Вера не договорила, в ее высокомерных глазах светилось самодовольство.

 

      

       Они покинули купальню  для свиданий,  находившуюся как раз под  игровым  манежем.  Дурман улетучивался, и  росли гигантские крылья страха,  стыда  и  отвращения  к себе.  Демонические крылья мерзко поднимали Джеймса в  холодную высь, аж дух захватывало.

      

       Тхо, дрожа от нестерпимого холода,  спросил  Веру,  есть ли  выход из дворца, она, зевая, объяснила ему,  как это сделать. И напоследок сказала:

      

       – Запомни, Джеймс, тебя никто не убьет, если ты сам себя не убьешь.

      

       У нее голос стал гортанным, как у вороны, но он уже не думал о ней и  о ее словах,  он побежал прочь...

      

       Не помня – как, он вырвался наружу  и  бежал, не  разбирая  дороги.  И военные  контролеры, охранявшие дворец, не тронули его. Он  перелезал  через какие-то изгороди, поднимался на холмы. Его обнимал ночной сумрак.

      

       Он зацепился за какую-то  корягу или  корень и упал, ударившись сильно головой. Удар озарил его как молния. 

      

       И он увидел вновь Монаха на берегу ручья в нескончаемый солнечный день.  И Монах  терпеливо  стал объяснять Джеймсу:

      

       – Здесь  нет  пинг-понга. Там,  в лесу,  в предгорьях,  есть полезные и питательные грибы, но нет пинг-понга. На горных лугах растут целебные  травы, но нет пинг-понга. Его нет ни в этом ручье, ни на этом дереве, ни в облаках, –  нигде.  Если поймешь,  то  с тобой будет  все  в порядке.

      

       – Со  мной  уже  никогда ничего  не будет в порядке. Я пропал, господин Монах,– в словах Тхо слышались нотки непреодолимого отчаяния.

      

       – Пойми,– повторил Монах, – пинг-понга нет нигде – ни в голубом небе, ни в полете птиц небесных, ни  в  журчащем  ручье, ни  в  перешептывающейся листве. Он существует только в твоем воображении. Это заблуждение придумал не ты, но ты и другие поверили в него и отгородились от подлинной жизни. 

      

       – Господин Монах, – Джеймс не  слышал своего  голоса,  но понимал,  что  Монах  слышит  его, – господин  Монах,  Мартин Ли  не  играет  в пинг-понг  и никогда  не играл.  Означает ли это, что он – святой человек?

      

       – Нет, он  много  хуже  тебя, Джеймс Тхо. Он знает, что пинг-понга не существует, что пинг-понг  – сон разума и использует свое знание для собственной корысти. Ему придется заплатить тяжелую цену за лицемерие...       

                             

25.

 

       Джеймс снова  окунулся  во  тьму,  а  когда очнулся, было раннее теплое утро. По изумрудной траве он вернулся к дворцу. И на душе было легко.

      

       Бригадир военных  контролеров любезно проводил Джеймса до площадки, где почти на самом верху находился  его  номер.  Соня  ворочалась  на  просторной белоснежной кровати. То она всхлипывала, то вскрикивала.

      

       Брюки Джеймса были в утренней росе, на них налипли травинки. Не обращая внимания на это,  он склонился над Соней и поцеловал ее. И Соня успокоилась и улыбнулась во сне...

      

       В дверь тихонько  постучали. Он  открыл, и  администратор  номер четыре  чуть ли  не с восторгом сообщил ему полушепотом: 

      

       – Милейший Тхо, вы будете сейчас представлены Инспектору Большой Буквы.  И вы, конечно, хотите увидеть его?

     

       – Да, – рассеянно сказал Джеймс. Он находился один в  пустом номере и  ему стало ясно, что Соня ему  всего лишь  пригрезилась...

 

       Тхо  провели  во  внутренний  зимний  сад,  окруженный высокой каменной стеной. На заснеженной площадке в центре  стоял  пинг-понговый  темно-зеленый стол. Главного Инспектора не было среди тех, кто здесь находился в ожидании. 

      

       Джеймс  узнал только троих –  Дядюшку Ченга, Мартина Ли и Дженнифер Ван,  кутавшуюся  в  норковую шубку,  остальные люди в толпе ему не были известны.

      

       Инспектор  Службы  Противостояния  вому  протянул ему ракетку и  сказал внушительно и сурово:

      

       – Играй.

      

       – Но с кем?

     

       – Посмотри на противоположную сторону стола, – властно продолжал Доктор  Владимир Чаосянь Ченг. – Посмотри на поле твоего соперника.

      

       Джеймс Тхо  пригляделся  и  увидел  покрытую  воском голову  Макса Па с  расширенными от ужаса и застывшими глазами.

      

       – Играй, – приказал Дядюшка Ченг.

      

       – Но это невозможно.

      

        – Тогда  сделай  вид, что  ты  играешь, и мы  понаблюдаем, как  у  тебя получится.

      

        – Но это невозможно.

      

        – Ты – глупец, Тхо, – продолжал  мрачным  и торжественным тоном Дядюшка Ченг. – У  разумного  человека  есть  два  пути: или стать высокопоставленным чиновником, и у тебя была такая возможность, или  тянуть  лямку  недоноска...  Ты думаешь, кто-то из нас отрезал   Максу голову?  Нет,  он  сам бросился под собственный метромобиль... Но  поиграть  тебе  в  свое  удовольствие  мы все-таки  дадим. Тут  есть один спортсмен  из  Европы,  который  желает  с  тобой сразиться. Конечно, отнюдь не безвозмездно. Что ж, мы готовы платить.

      

       Военный  контролер  положил  голову  бедного Максимилиана Па в прозрачный пакет и протер рукавом шинели то место на столе, где она  лежала.

 

       Военного контролера сменил  рослый  блондин  с  холодными голубыми глазами в шерстяном малинового цвета спортивном костюме.

      

       – Мне сорок лет, и я  не  могу на равных  соревноваться  с  этим молодым человеком, – сказал Джеймс Тхо, но сопротивление его было вялым.

      

       Карлик-толмач перевел блондину, и тот, наклонившись, чтобы услышать, раздраженно пожал плечами.

      

       – Это будет короткая и легкая игра, – успокоил Дядюшка Ченг. –  У  Великого Инспектора нет времени и сил смотреть целый поединок. Ты должен лишь  отразить  первые   пять  подач  твоего  соперника,  на  что  способен  любой истинный патриот Понга. Причем  условия заклада таковы, что  тебе не составит труда выполнить свою задачу. Вы  каждый  раз  будете  играть до трех ударов с каждой стороны.  Если ты их сумеешь отразить, победа – за  тобой.  Если он хотя бы раз сумеет сломить тебя, победа – за ним.

      

       Разодетая толпа  почтительно расступилась. Великий Инспектор выехал из-за  поворота  на кресле-каталке  с  дистанционным  управлением.  Не  толстый, рыжевато-седоватый, в  куртке с откинутым капюшоном, в очках в золотой тонкой оправе, с пледом на коленях, он совсем не напоминал дряхлого старика.

      

       Инспектор Большой Буквы приветливо  и  мудро   улыбался. Перед третьей подачей Великий Бэ. Бэ. произнес громко:

      

       – Поразительно, но в нашей  идее что-то есть.  Не  организовать ли нам  настоящий чемпионат?..

      

       Затем  он  спокойно  откинул   плед,  довольно  бодро  встал и зашагал самостоятельно прочь, на нем были джинсы и кроссовки.

 

       Было так холодно, что Джеймс не решился снять казенный пиджак, под которым была только белая рубашка на голое тело.

      

       Тхо  не  увидел  первого  удара, он лишь замах приметил и автоматически подставил  ракетку. Шарик, описав траекторию, едва задел край противоположной  стороны стола. Европейский мастер выругался.

      

       – Что он говорит? – спросил Мартин Ли у толмача.

      

       – «Сопля», – ответил крохотный переводчик.

      

       Вторую  подачу  Джеймс  отразил  уверенно:  шарик  резко  отскочил  на половину  противника, но  тот  еще  увереннее  погасил  и Тхо едва защитился,  успев  отбежать  метра на три  от  стола. Вместо  того, чтобы мягко и коротко подрезать,  и тогда Джеймс не успел бы  вернуться к площадке,  самоуверенный европеец  вложил все силы в решающий удар,  однако  со  своей позиции Тхо его легко парировал...  

     

       Третьей   подачи  Джеймс  не  увидел  вообще,  потому  что  обжигающая  невидимая рука с раскаленными чугунными когтями вырвала из его груди  сердце, и он упал замертво  на снег.

      

       Личный врач Мартина Ли констатировал смерть. Европейский мастер снова пожал плечами и стал что-то с досадой объяснять переводчику.

      

       Зрители молчали и через некоторое время неторопливо стали расходиться. Веры Чжи среди них не было...

 

      

      

       Джеймс Тхо вновь предстал перед Монахом,  который  только что  закончил  стирать подрясник в ручье и раскладывал его для просушки  на большом  гладком камне. Покончив со своим делом, он посмотрел на Тхо. Добрая  улыбка не покидала его лица.  Потом он  вынес  из пещеры, где находилась его келья, кусок белого холста и протянул Тхо.

      

       Пот градом  стекал  со лба Джеймса, и он  еще не  мог понять, как и что произошло с ним.  

      

       – Нам надо уходить отсюда, друг мой. Творец  не  унизит  сокрушенного  сердца. Ты  получил свою долю страданий  для  дальнейшего  обучения.  Игра закончилась,– сказал Монах.– Ведь это была только игра.  

      

       – Разве? – удивился Тхо.

      

       Монах не стал отвечать и продолжил:

      

       – Я  рад, Джеймс,  что  ты  вернулся.  Пора  тебя  переводить  в другую плоскость бытия. Там, где ты был, трудно понять устройство мироздания. Это и хорошо, но, с другой стороны, весьма скверно.

      

       – Почему хорошо, господин?

      

       – Потому  что  человек  не должен быть уверен в том, что он бессмертен, ибо он потеряет свободу стремиться к добру или злу, тогда – конец предвечному Замыслу и всему тому, что создал Сущий.

      

       – А почему плохо, господин?

      

       – Потому что выдумывать нечто вроде пинг-понга и верить в человеческие вымыслы еще хуже любого самого большого сомнения.

      

       – Так, значит, господин Монах, нет пинг-понга?

      

       – Нет, – ответил Монах.– Нет пинг-понга, нет  Инспектора Большой Буквы, нет  ни  малой, ни  большой буквы  в  том  смысле, что они одинаково  велики. Нельзя сказать, какая  из них самая главная.  Но  есть  люди,  которые  живут ложью,  которые респектабельность свою завоевали обманом. Они  уже  получили  свое и у них будут нелегкие дальнейшие превращения и путешествия. Так  задумано.

 ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3