Где-то я это все… когда-то видел

    Мы в сотый раз открываем для себя, что жизнь упорно не желает вписываться в библейские рамки. А современная мораль неожиданным образом, в самый неподходящий момент вдруг приобретает эластичные свойства известного резинового изделия.

    Мы недоуменно оглядываемся и видим, что в этом мире вокруг нас продолжают убивать. А убийц при желании - исповедуют, отпускают грехи, или даже благословляют в церкви. «Не убий…»?

    А, «Не укради…»? Наши ближние воруют практически всё - от канцелярских скрепок до авиалайнеров с теплоходами. А если ты, согласно заповеди, не воруешь, то получаешь ярлык блаженного, если не скажут хуже.

    «Не возжелай…». Мы снова оглядываемся и вдруг неожиданно замечаем, что жена собственного соседа уж больно привлекательна, и вроде,… как и сама не против. Почему бы и нет?

    А как же небесные скрижали? Они не для нас? Крошка-сын вырос и наплевал на папин стишок? Или это просто нам не повезло с папой-поэтом?

    Вот простой вопрос: Родину предавать - хорошо это или плохо?

    Предвижу взрыв негодования, потому как, ответ очевиден. Железобетонно очевиден! Конечно, плохо.

    Тогда второй вопрос: имеет ли право отец, с точки зрения добра и зла, подвергать сына смертельной опасности?

    Не знаю, что скажут люди, но, на мой взгляд, не существует в природе таких обстоятельств, которые могут послужить оправданием гибели ребенка. Нет таких оправданий. Дважды железобетонное нет!

    И в первом, и во втором случае все предельно ясно.

    А как тогда быть с третьим случаем?

    Вот с таким: человеку предлагается предательство Родины, под угрозой безопасности близких ему людей. Или страна, или сын? Попробуйте ответить - какой должен быть выбор? Подскажешь, многомудрый Моисей? Или хотя бы ты, нравственно продвинутый папа крошки-сына? Не знаете?

    И я не знаю, как ответить… правильно.

    Но я знаю, что нужно сделать!

    Или хотя бы попытаться…

    * * *

    Дверь мне открыл Родион.

    -  Витёк! Привет. Ты же…болеешь вроде…

    -  Поэтому такой и не высокий. Привет, Родька. Отец дома?

    -  Дома. Он…как это… за штатом сейчас. Типа, отстранили от службы.

    -  Я пройду?

    -  Угу.

    Родькин отец сидел за кухонным столом на табуретке и рассеянно рассматривал листву платана за окном. На девственно чистой клеенке в центре стола стояла полупустая бутылка водки, граненый стакан и блюдечко с нарезанными свежими огурцами. Была еще пачка «Беломора» и переполненная окурками стеклянная пепельница.

    Я молча прошел на кухню и сел напротив. Мужчина не выглядел пьяным. Усталым, скорее. Обострившиеся морщины на осунувшемся лице, равнодушный взгляд. Глаза погасшие, без жизни и блеска. Мой приход не вызвал ни удивления, ни радушного гостеприимства, ни какой-либо другой естественной реакции.

    На ум пришел герой Баталова из фильма «Москва слезам не верит». Если бы я не был ребенком, мне бы налили водки и спросили: «Ну что там, вообще…в мире делается?»

    Я положил руки на клеенку, сцепил пальцы в замок и медленно произнес.

    -  Я пришел Вам помочь, Анатолий Игоревич.

    Отставной лётчик перевел взгляд с окна на меня и стал без интереса рассматривать сидящего перед ним сопляка.

    -  Ты кто, парень?

    -  Сейчас это не важно.

    -  А что… важно?

    -  То, что я могу подсказать Вам выход.

    Мужчина угрюмо хмыкнул.

    -  Выход? Какой выход? Откуда?

    -  Из того тупика, куда Вас загнали известные мне люди.

    -  Ч-что? Что за ерунда? Ты что такое говоришь…м-мальчик?

    Ну, по крайне мере, появились эмоциональные реакции. И то хлеб.

    «Больной скорее жив, чем мертв…»

    -  Сначала я расскажу то, что с Вами произошло. Не возражаете?

    -  Н-ну. Расскажи.

    -  На детали не претендую, но суть такова. Скорее всего, все началось с вашего особиста. Раз Вы на хорошем счету в части, значит и с особистом у Вас нормальные отношения…

    -  Были…

    -  Были, - согласился я, - но в первый раз он встретился с Вами и предупредил о дурацкой анонимке…

    -  Откуда ты знаешь? Ты кто?

    Родькин отец впился глазами в мое лицо. Руки вцепились в края стола.

    -  Успокойтесь, Анатолий Игоревич. Понятие «спецслужбы» Вам знакомы?

    -  Н-ну…

    -  А как Вы считаете, спецслужбы теоретически могут использовать для определенных узконаправленных целей агентов с…как бы это сказать… с определенным возрастным цензом, далеким от совершеннолетия?

    -  Хочешь сказать - детей?

    -  Хочу.

    -  Наверное…если теоретически… Возможно, да.

    -  Я перед Вами. Практически.

    Оба замолчали. Во дворе с азартом чего-то штурмовали мальчишки, во всю глотку озвучивая треск воображаемых автоматов. В прихожей хлопнула дверь, раздался женский голос. Потом Родькин. Мой собеседник встал из-за стола и прикрыл дверь на кухню. Щелкнул язычок дверного замка.

    -  Ерунда, какая-то, - сказал он, проходя к столу и садясь на свой табурет, - Была анонимка, верно. О том, что я приторговываю ГэСээМом. Посмеялись на пару с «молчи-молчи»…

    -  Потом начались проверки и комиссии.

    Мужчина замер. А я продолжил:

    -  В какой-то момент Вас реально зацепили. Здесь я могу только гадать. Скорее всего, была подстава. Что-то важное пропало, или подложили чего-нибудь…

    -  …Патроны. В летный подсумок. И секретка пропала. Так, пустяки, но с грифом…

    -  Значит, и то, и то. Дальше было больше. Я говорил раньше - деталей не знаю. Но самое интересное было впереди. Так?

    Родькин отец схватился за бутылку. Потом опомнился и отдернул руку, как от жаровни. Усмехнулся.

    -  Ну, давай. Продолжай,… агент.

    «Сарказмом отгораживается, - догадался я, - пытается инстинктивно поставить психологический барьер».

    -  А потом Вы неожиданно получили повестку из милиции, хотя Родион божился, что к пожару не имеет никакого отношения.

    -  Ну, про пожар я позже узнал. И Родька клялся тоже потом…

    -  Не важно. Вы встретились с неприятной женщиной-инспектором, а она дала понять, что Ваши проблемы на службе не случайны. Так?

    -  Да. Так это и было.

    -  И Вам было предложено кое-что сделать. И дали время на размышление. Допустим, до послезавтра…

    -  До завтра.

    -  А чтобы Вы не сделали глупостей, предупредили самым серьезным образом. К примеру, рассказали, где работает и часто бывает Ваша жена. С точностью по минутам. Где учится, где гуляет и с кем дружит Ваш сын. Чем он болел в раннем детстве. Что ему нравится, и чего он боится.

    Мужчина сжимал руки в кулаках до белых костяшек. Медленно поднял на меня глаза.

    -  Что…мне…делать?

    -  Все просто. Запоминайте номер. Записывать не надо. Трубку поднимет человек, которого Вы будете звать «Пятый». Назоветесь… скажем… «Эпсилон». Дальше будете действовать по его указаниям.

    -  А… Родька? Света? Моя жена?

    -  Кое-что поясню. Ваша вербовка, а то, что я сейчас делаю, именно так и называется, так вот, Ваша вербовка - моя личная инициатива. Можно сказать - должностное преступление. Прямо отсюда я направляюсь к своему руководству и докладываю о Вашем согласии работать с нами. И убеждаю начальство в том, что это единственный выход обезопасить Вашу семью. Вы согласны?

    Я специально придал вопросу двоякий смысл: «Вы согласны», что выход единственный, и «Вы согласны» работать вместе с нами. Оба фактора настолько взаимосвязаны, что требуют единого ответа. И этот ответ…

    -  Да! Я согласен.

    -  Тогда, позвоните ровно в двадцать ноль-ноль. Звонок будут ждать.

    Я встал из-за стола.

    -  Мне пора. И еще… только один вопрос. Как говорится, без протокола. Как бы Вы поступили, если бы я не появился?

    Мужчина бросил быстрый взгляд в мою сторону, потом встал, нерешительно отворил дверцу навесного шкафчика и достал с верхней полки…

    …кобуру.

    Я так и думал.

    Что мы знаем о добре и зле?

    Глава 34

    Сначала мне «накрутили» за то, что долго нес изъятую у Трюханова кассету. Мичман, к слову, уже давно сидел в допросной, и с ним плотно работали. Пленка при этом была бы более чем уместна.

    Досталось, одним словом.

    Потом «накрутили» за своеволие при вербовке летчика Проценко. Потом за эту же вербовку… похвалили. И сразу же дали перца за ключи от яхты, которые никак не мог дождаться несчастный Гришко.

    Несмотря на его продолжительные страдания в яхт-клубе, на меня еще потратили чуть-чуть времени, чтобы всласть поплясать на моих бренных останках. А когда я, жалея ни в чем не повинного капитана, попросил транспорт, мне грозно указали на дверь. С дружеским советом прогуляться ножками.

    Ну, вот где логика?

    У меня даже мелькнула мысль устроить детскую истерику, которой я порадовал в школе Гришко при нашем с ним знакомстве. Там, кстати, тоже речь шла о транспорте. Только Сергей Владимирович, коротко глянув в мою сторону, с удовольствием потянулся, встал из-за стола и начал выразительно перестегивать брючной ремень. На следующую дырочку.

    Понял я. Понял! Иду уже.

    -  Постой минутку, - остановил меня шеф, - есть важная оперативная информация. Тебе стоит знать.

    Я молча вернулся к столу и сел.

    -  Сегодня вышли на Агрипину Бонц. Точнее, она сама вышла на засадный пост. В районе Монастырской балки у Фиолента. От преследования уходила к морю, там сорвалась со скалы. Получила травмы, не совместимые с жизнью. Это все.

    Не радостно.

    -  Шла к точке эвакуации?

    Пятый устало потер лоб.

    -  Избавь меня от очевидных предположений. Давай, лучше, займись своими долгами. Тут четыре остановки на троллейбусе - одна нога там, другая здесь. Вернешься, будем думать. И, кстати, завтра на выписку. Мать заждалась уже.

    Кончаются мои домашние каникулы. Здравствуй, школа! Соскучились по мне, наверное, палочки в прописях, да таблица умножения на задней странице тетрадки в клеточку.

    Я вздохнул и вышел из кабинета.

    Под вечер стало пасмурно. Осень уверенно вытесняла угасающее дыхание лета. На тротуарах стали появляться первые сухие листья и глянцевые кругляши каштанов, упруго скачущие по асфальту от удачного пинка ногой. Лохмотья низких кучевых облаков стремительно неслись по небу, будто опаздывая заполнить весь мир вокруг мрачной и унылой сыростью…

    …Зато яхт-клуб блестел девственной чистотой!

    Казалось, что бетонное покрытие в отдельных местах отмывали чуть ли не с шампунем. По крайней мере, солью и гнилыми водорослями уже почти не воняло. Яхты на суше стояли четко выровненными по шнурку рядами. Аккуратными стопками на палубах красовались спасательные жилеты и сложенный брезент. Особо порадовал новый, по-театральному яркий и жизнерадостный пожарный щит возле дежурки.

    А вот товарища капитана на яхте жизнерадостным назвать было очень трудно. Угрожающе сложив руки на груди и прислонившись задом о переборку рубки, он в мрачном безмолвии наблюдал, как я приближаюсь к месту расправы. Праздника из моего прибытия на судно не получилось. Позвякивать ключами у себя перед носом и заискивающе улыбаться я начал еще задолго до подхода к трапу. Только ледяная глыба таять не собираясь.

    -  Вс-с-сыпать бы тебе, - с чувством произнес Гришко, выхватывая у меня ключи, - по первое число! Весь день испоганил, паршивец.

    -  Степан Андреевич! Миленький! Ругайте меня. Ругайте! Нет мне прощения!

    -  Не кривляйся! И без тебя тошно. Волна еще разгулялась…

    Он нырнул в машинное отделение. Я в панике заметил брошенные мною еще днем впопыхах ласты. Стал бочком двигаться в их направлении.

    -  Ведь ходовые же у меня сегодня, - как черт из табакерки появился из трюма Гришко, - неплановый регламент, туды ж его. А ты носишься с ключами где-то! Диверсант.

    -  Степан Андреевич! Ну, простите, пожалуйста. День сегодня сумасшедший. И, между прочим, удачный, довольно-таки.

    -  Удачный. Чтобы ты понимал в удаче, - продолжал ворчать, немного успокаиваясь обиженный в самых лучших чувствах мореход, - Ладно. За то, что меня в яхт-клубе сегодня как адмирала облизывали… хи-хи… разрешу тебе с собой прокатиться. Обещал ведь!

    -  Правда? Ура! Спасибо, Степан Андреевич! Век помнить буду!

    -  Не булькает, спасибо твое. Беги вон к матросику, пускай трап уберет. И швартовы отдаст. Беги, давай!

    Я пулей метнулся к синеющему неподалеку помощнику.

    Оказывается, Гришко - человек!

    Не ожидал.

    * * *

    Ровно и монотонно стучал дизель.

    Яхта, ныряя с волны на волну, ходко шла вдоль берега в восточном направлении. Изредка сквозь разрывы в тучах мелькало ползущее к горизонту солнце. Закат пылал пунцово-красным.

    Гришко с важным видом крутил штурвал, высокомерно посматривая в мою сторону.

    -  А куда мы идем, Степан Андреевич? - перекрикивая шум ветра и волн, громко спросил я, - Далеко?

    -  К Фиоленту. Может чуть дальше. Как движок себя вести будет. А ну, метнись в машину, глянь, не сильно это старье трясет?

    Я спустился в люк в громыхающую каморку.

    Воистину, адова обитель! Старенький Зульцер в работающем состоянии - жуткая вещь. Трясет, конечно. От вибрации рифлёные пайолы ходуном ходят под ногами. Резво скачут в железной скобе запасные емкости с маслом. Мерцает свет в зарешеченном светильнике. Вокруг светлого пятна - сизое марево просочившегося выхлопа. И грохот невыносимый!

    Скорее наружу!

    -  Ну, как там? Не взорвется?

    -  Нормально. Порулить дадите?

    -  Наказан! Рядом постой. Только ласты сначала убери под банку.

    -  Степан Андреевич! А можно на камбуз? Маковой росинки во рту с утра не было.

    -  Можно. Иди, заправься. Холодильник там, увидишь.

    В пассажирском отсеке шума значительно меньше, хотя вибрация чувствуется и здесь. И качка. Самая неприятная - килевая. С носа на корму, и обратно.

    Что-то есть перехотелось.

    Я вдруг почувствовал, как чертовски устал за день. Укатали Сивку крутые горки. Заглянув в каюту, я, даже не думая, направился к койке и растянулся на ней.

    Блаженство!

    Хотя… Ой! Не совсем.

    Лежать оказалось неприятно. При очередном нырке судна носом под волну, желудок болезненно сжался и подпрыгнул к горлу. Я просто посидел некоторое время, пытаясь расслабиться и просто отдохнуть.

    Нет! Лучше на воздух.

    Ого! Берег еле виднеется вдали набегающих сумерек.

    -  Ну что, аппетита нет? - Гришко ехидно посмеивается, - Паршивенький из тебя мореход. И чего с тобой так Сан-Саныч носится? Не понимаю.

    -  Главное, чтобы он понимал, - теперь я начинаю ворчать, - Мы сегодня, между прочим, главный источник «Обруча» прикрыли. Общими усилиями.

    Скромничаю, конечно. И еще я понимаю, что языком треплю не совсем я, а усталый и голодный семилетний мальчишка. Которому сейчас нужна поддержка. Хотя бы эмоциональная.

    -  «Обруча»? - переспрашивает Гришко, двигая штурвалом яхту все правее и правее от берега, - а это кто?

    -  Инспекторша, - не успеваю я удержать разболтавшегося мальчишку внутри себя, - толстая и гадкая. Которая людей детьми шантажировала.

    -  Инспекторша? Не знаю, кто такая. Это ваши дела.

    Я замер. «Не знаю, кто такая…» - он действительно так сказал?

    Было такое ощущение, словно в мозгу догорает бикфордов шнур. Еще мгновение… еще чуть-чуть…и…

    …Вот!

    Невероятное озарение окатило меня ледяной лавиной. Вопиющая очевидность сдавила мозг отрезвляющей хваткой. Я растерянно оглянулся кругом. Справа за спиной сквозь нагромождение туч остро блеснул луч заходящего солнца. Вонзился в море, оставив на далеких волнах искрящуюся красным, зовущую к себе дорожку. Незамысловатую и простую. Как все гениальное…

    Все просто!

    Я словно сомнамбула перебрался вперед и уселся на лавочку. Поднял голову, вглядываясь в темнеющую высь. Силы возвращались. Болтливый мальчишка уходил на второй план в глубине сознания.

    Он свое дело сделал.

    Зачем то я представил себе там, в густеющей синевой выси летящий воздушный шар. А в его корзине - человека, который держит над бездной зажатую двумя пальцами игральную карту.

    Кусочек глянцевого картона мнется, трепещет на ветру, норовит выскочить и…вдруг срывается вниз. Он носится и кружится в воздушных потоках, то плавно скользя в сторону, то рывком снова взлетая кверху.

    Его полет не похож на падение. Это безумный танец, повторяющий по своей непредсказуемости непостижимые изгибы человеческой судьбы. Куда его занесет очередной порыв ветра? Пролетающая рядом птица с опаской шарахается в сторону от необычного попутчика. Угрожающе гудят высоковольтные провода, способные в долю секунды превратить в прах отчаянного путешественника. А карта проскальзывает между ними и несется к земле.

    А там, в последний раз описав головокружительный пируэт, плавно опускается на самую верхушку… КАРТОЧНОГО ДОМИКА.

    Красиво? Завораживающая картина! Абсолютно нереальная, но…

    … все равно бывает. Как сейчас, например…

    И что с этим делать?

    Решение блеснуло в голове как вспышка. Дикое, чудовищное, но… думать уже было некогда…

    Я рывком поднялся.

    -  Гляну, что там, в машинном отделении, - бросаю на ходу, - трясет чего-то…

    -  Ласты чего не убрал? - несется мне в спину и тонет в грохоте двигателя.

    Так! Сначала - масло. Не любят дизеля когда маслице попадает им в камеру сгорания. Все равно, как бензина в огонь плеснуть. Вытаскиваю из зажима канистру, откручиваю крышку и обильно поливаю лязгающего монстра. Сюда, на головку побольше. Воздухозаборник, весь в свищах, сюда тоже. Где тут масляный вентиль? До упора!

    Теперь, основное - ослабить нагрузку. Аварийное сцепление с гребным валом. Ага, здесь. Длинный рычаг с красной ручкой. Стоит на предохранительном фиксаторе. Отжимаю фиксатор, ломая ногти. Что-нибудь нужно жесткое! Ага! Пластина какая-то под ногами. Немного отжимаю рычаг и вгоняю пластину в зазор под тягой.

    Черт! Теперь рычаг не становится на место. А сразу отпускать сцепление нельзя. Оглядываюсь вокруг. Проволока. Тянусь. Есть! Прикручиваю рычаг к ближайшей трубе.

    Вроде, все.

    Тряски заметно прибавилось. И копоти. С чавканьем проскальзывают диски сцепления. Наверх!

    -  Ну, чего там? - обеспокоенно спрашивает Гришко, - лязгало чего-то.

    -  Ерунда, - говорю, - пайёлина из пазов выскочила, об станину билась. Всунул на место.

    -  А! Молодец. Ласты убери. Сколько говорить-то.

    Я не торопясь иду по палубе за ластами, поднимаю свои «рыбьи ноги» и возвращаюсь к рубке.

    Облокотившись задом о поручни, внимательно рассматриваю капитана.

    -  Ты чего, Витёк, - косится он на меня, - опять проголодался?

    -  Да, нет, Степан Андреевич, - говорю я, задумчиво шлепая ластами друг о друга, - просто спросить хочу, а когда вы меня будете…

    …убивать?

    Глава 35

    Это была бубновая дама.

    Я о той самой воображаемой карте, которая так удачно легла финальным завершением на карточное творение сумасшедшего архитектора. Розовощекая дива с лентами в светлых волосах и розой в изящных пальчиках. Вот только, толстовата изрядно, и одета в голубую форменную рубашку с мятыми погонами старшего лейтенанта милиции.

    Дамой оказалась инспекторша. И как всякая любая другая дама, она не была старшей в колоде.

    Старшим был король. И я понял, кто это.

    Гришко, будучи старшим оперуполномоченным Государственной безопасности по долгу службы не мог не общаться с инспектором по делам несовершеннолетних в районе, который был за ним закреплен. Капитан врал, что не знает должностное лицо, в руках которого находилась немаловажная для КГБ информация о трудных подростках. Нонсенс.

    Второй нонсенс - его появление в сквере на площади Пирогова в час, когда у инспекторши установлен контакт для непредвиденных встреч. Я думал, что Гришко подключили к нашей группе для наблюдения за инспекторшей. До последнего момента.

    До тех пор, пока Гришко не произнес: «…Не знаю. Это ваши дела».

    И тогда капризная карта, пролетев сотни метров в безумном полете, точно легла на нужное место.

    «Это ваши дела» - значит, не ставилась ему задача следить за женщиной-оборотнем. Это я сам ошибочно додумал. Совпадение тоже маловероятно. И время, и место - вероятность случайности исчезающе мала.

    Следовательно…

    …Он шел к ней на контакт.

    Он торопился предупредить ее и сделал это. В итоге, на следующий день инспекторша в парке не появилась. Король подстраховал свою даму от неприятностей. И пытался подстраховаться сам, уверяя меня, что не знает никаких женщин-инспекторш.

    Он перестарался. «Минус» на «минус» дает…

    …В данном случае, к сожалению, не «плюс».

    Крест! Кому-то в ноги. Мы, на минуточку - в открытом море. На яхте. Один на один. И наши весовые категории вопиюще не соответствуют друг другу…

    Я продолжал хлопать ластами одна о другую, разглядывая соперника. Если он бросится на меня, я просто сигану в воду. С ластами выплыву. Или нет,… но это пока меня мало заботило. Множество других, ничего не значащих по отдельности мелочей, нюансов и совпадений заканчивали свой хаотичный полет и ровненько складывались в понятную картину.

    Вот Гришко появляется на месте гибели Румына. Случайно? Выходит, что нет. Был поблизости. Вот он толчется в краеведческом музее. Связь с Галиной? Скорее всего. Ровненько легло. А вот он отдает мне ключи от яхты, чтобы я передал их Михалычу. Который к тому времени будет уже мертв. А мы найдем улики против Ричарда. Хитро! Вот так и тасовалась колода, прямо у нас под носом…

    А лживый король в это время хранил молчание, невозмутимо покручивая штурвал. Может быть, чуть-чуть порывистей обычного. На самую малость, если присмотреться. И в мою сторону, почему то король свою голову поворачивать стеснялись-с.

    И главное - не переспросил, не возразил, не возмутился. Просто отмалчивался. Будто не услышал мой последний вопрос…

    Все ты услышал! А сейчас, я думаю, не стоит тебе с романтичным видом вслушиваться в шорох волн, свист ветра и… особенно в нарастающий шум двигателя, опасно набирающего неконтролируемые обороты.

    Слушай лучше меня.

    -  Значит, не хотите отвечать? Ладно. Тогда, говорить буду я.

    Блин! А что говорить-то? Попытаться расколоть? Зачем? Чтобы исключить возможность ошибки? Пожалуй,… хотя, какая тут ошибка? Лично мне - предельно все ясно. Расскажу-ка я тебе то, что ты сам прекрасно знаешь!

    -  Неприятности у вас начались после сообщения из школы, - начинаю размеренным тоном излагать свою версию, - От завуча. Будто, появился в школе удивительный ребенок. С признаками диссоциативного расстройства личности. Который, к тому же, знает в международной политике то, что ему знать не положено. Наверняка вы пропустили бы это сообщение мимо ушей, но этим же вечером в гаражах сгорает ваш спец-схрон. И по странному совпадению мальчик живет в одном дворе с Данилой! Ваш агент начинает паниковать, возникает риск провала, и вы его зачищаете. Не сами, разумеется. Через старого уголовника. Через «Чистого». Говорящая кличка, не правда ли? Только настоящее «погоняло» у него - «Дымок». Блатные окрестили его так за то, что во время убийства он кайфует, как наркоман. «Чистый» - это позывной, который дали ему вы!

    Первый косой взгляд в мою сторону. И снова - ни слова в ответ. Хотя видно, что слушает очень внимательно. Ну, слушай дальше…

    -  Совпадения кажутся вам не особо приятными, поэтому вы решаете лично взглянуть на непонятного школьника. Мне тогда еще показалось странным, что мною интересуются из такого крупного калибра. Целый капитан! Старший опер уполномоченный! Не многовато ли?

    Яхта не очень удачно приняла волну на форштевень и рыскнула в сторону. Гришко заложил штурвал вправо, поддал газу. Двигатель болезненно рявкнул, вибрация усилилась, и мой безмолвствующий собеседник недоуменно оглянулся на люк в машинное отделение.

    Ох, не стоило бы тебе сейчас отвлекаться!

    -  Да что я на «Вы», да на «Вы»? Свои люди! Ты! Знаешь ли ты, урод, когда совершил свою главную ошибку в жизни?

    Гришко кривится. В багровых отсветах заходящего солнца его лицо без маски добродушного весельчака выглядит жутковато.

    -  Тогда, когда отвез меня в контору! На шикарной черной автомашине, с ветерком. Наверное, подумал, что это подстава? Да? От своих же собственных коллег по конторе? И поспешил выполнить непонятный каприз вздорного мальчишки. И что вышло? А вышло, что на следующий день этот мальчишка появляется в милиции у второго твоего агента. Да еще в момент начала вербовки офицера-летчика! Через его сынка, Родиона. Ваша сеть ведь так вербовала агентов? Через детей? В плане морально-дисциплинарного воздействия на трудновоспитуемых? Хорошо устроились!

    Яхта снова рыскнула. Потянуло запахом горелого масла.

    -  А когда твоя инспекторша увидела меня на квартире у мичмана, ты так перепугался, что сдуру дал команду на мою зачистку! Уж больно неожиданными показались тебе рыскания малолетнего вундеркинда. Не так ли? Ваш карточный домик опасно зашатался.

    Гришко заложил излишне резкий вираж влево, пытаясь уйти от лобовой встречи с особо крупной волной. Я уцепился за поручни, чуть не выронив ласты. Из машинного отделения отчетливо пслышался хрип горящих дисков сцепления. Движок терял нагрузку и ускорялся. Но капитан этого не слышал. Он чутко внимал каждому моему слову.

    Заговаривать. Как можно дольше его заговаривать!

    -  Зачистка провалилась. А чистильщик оборвал связь с твоей милой дамой самым простым путем. Ударом в сердце связника. Откуда он знал, что пользуясь своими служебными возможностями, ты легко сможешь на него выйти и повторно озадачить? На туже самую цель. Через туристическую станцию, где ты узнал о маршруте.

    Внимательно на меня смотрит. Что-то в этом месте я партачу. Какие-то детали не состыковываются. Опустим.

    -  Зачистка снова провалилась. С треском. На бис. С гибелью чистильщика и…курьера. Сеть практически рухнула. Ты чувствуешь, как сжимается кольцо, и пускаешь нас на ложный след. Это ты убил Михалыча! Спецядом. И подкинул кассету. Да так, что подозрение сразу упало на бестолкового американца. Все равно он под колпаком. Тем более, под твоим!

    Что это? Улыбается? Радуется, что всех нас так ловко провел?

    -  А пока мы роем носом землю, ты набиваешь яхту продуктами, топливом и сам назначаешь неплановый регламент. Чтобы навсегда проститься с негостеприимной Родиной. Ты ведь для этого сегодня ходил к Пятому? Сказал, что нужны дополнительные ходовые испытания? Так? Говоришь, к Фиоленту идем? А не в Турцию, случайно?

    И тут меня осеняет. Еще один червонец в кассу!

    -  Бонц!

    Гришко непроизвольно вздрагивает.

    -  Ты ведешь яхту к месту эвакуации Бонц! Вот оно что! Так вот - должен тебя расстроить. Состоялась уже эвакуация. Только не в Турцию. А на тот свет. Погибла Бонц. Упала со скалы и разбилась. Так что, зря прогулялись…

    Ну, вот. Все и сошлось. Капитан уже не глядит вперед и не изображает глухонемого. Он пристально смотрит на меня. Очень нехорошо смотрит.

    -  Врешь, - медленно сквозь зубы произносит он.

    Что и требовалось доказать.

    -  Может быть, и вру. А ты проверь!

    -  Умный? - Гришко многозначительно разглядывает меня, - Как говорится…ммм… Раз такой умный, почему не богатый?

    Ну, слава богу! Голос прорезался.

    -  Да не умный я! Умный тебя в первый день должен был расшифровать, - повышаю голос, стараясь перекричать подозрительные звуки из машинного отделения, - А так, кучу народа положили. А, кстати, куда делась инспекторша? Дама твоя бубновая? Прикопал где-то?

    Гришко дергает рулем, который уже явно плохо слушается. Но ему сейчас не до того.

    -  А ты и впрямь, не шибко умный, - скрипит он, - Болтливые умными не бывают! Язык мой, враг мой. Была еще мысль тебя просто за борт случайно уронить. Может, и выплыл бы… Ну, а теперь… На «вышку» ты себе уж точно наговорил. Как говорил один мой друг, покойник… Чёрт! Не тянет ни хрена, эта развалина!

    -  Про перегазовку забыл, морской волк. Резче газом! До упора давай. Какой ты волк? Шакал ты морск…

    …Грохот, визг, скрежет и треск - всё в одном звуке!

    И сразу без паузы целая серия страшных ударов, сотрясающих корпус суденышка. Гришко грудью врезается в штурвал. Яхта резко теряет скорость, проседает на корму и начинает заваливаться на левый борт, крупно вздрагивая, как раненное животное.

    «Получилось! - молнией мелькает в голове, - Пошел разнос. Дотянул!»

    От последнего чудовищного удара в борт обломков дизеля, корпус встряхивает так сильно, что опора исчезает из-под ног.

    Я лечу в воду.

    Прощай, подарок Геринга…

    Глава 36

    Счет времени был потерян.

    Солнце давно уже зашло, а вместе со светилом исчез и последний ориентир в этой бесконечной вселенной, наполненной тьмой, шумом ветра и мегатоннами воды подо мной. Во рту пекло от соли, а горло горело так, будто наглотался раскаленного песка. Пить хотелось нестерпимо. Осознание вокруг себя невероятного количества жидкости, которая непригодна для утоления мучительной жажды, сводило с ума.

    Пока было светло, я долгое время еще видел плывущего за мной капитана. Его голова то и дело вздымалась вместе с набегающими волнами и снова пропадала между гребней. В самом начале, сразу после аварии Гришко уверенно плыл размашистым брассом и даже несколько раз пытался сократить расстояние до меня, неожиданно делая спринтерские рывки. Может, спросить чего хотел? Лежа на спине и расслабленно шевеля ластами, я по мере сил внимательно следил за всеми его перемещениями и легко ускользал в случае опасности. Ласты давали мне неоспоримое преимущество. А вот Гришко был обречен - слишком резво он начал этот самоубийственный заплыв. К тому же, кажется, он был ранен. Контужен - так уж точно. После такого удара! Машинное отделение, где безумствовал разнесенный двигатель, оказалось точно под ногами у невезучего агента.

    В любом случае, даже здоровому человеку нельзя так резко начинать длительный заплыв. Потому что, хорошие пловцы тоже тонут. И в основном - из-за своей самоуверенности.

    Вода - прекрасный хладагент для натруженных человеческих мышц. Можно долго плыть не чувствуя усталости, так как мозг не получает тревожных сигналов об опасном повышении температуры тела, которое происходит во время продолжительных физических нагрузок. Человек легко плывет, чувствуя себя полным сил, а на самом деле - сил осталось на считанные минуты. Перегруженную мышцу неожиданно сводит судорогой, начинается паника, а страх на воде - жестокий и хладнокровный убийца. Страшнее акулы.

    Капитан до ранения был в отличной форме, но то, в каком темпе он рванул за мной после гибели яхты, явственно мне подсказывало - путь его не будет долгим. Гораздо короче, чем расстояние до берега, которое я оценивал километров в шесть, не меньше.

    Сам я практически не плыл. Точнее - не тратил силы на движение. Максимально расслабившись, лежал на воде и следил лишь только за тем, чтобы голова моего собрата по несчастью не появлялась в опасной близости.

    Гришко исчез из моего поля зрения гораздо раньше, чем я ожидал. Сначала я несколько раз слышал невнятные крики. А потом, на новом гребне волны я просто очередной раз не увидел своего горе-попутчика.

    И… ничего не почувствовал.

    Ни радости, ни горя.

    Только отвратительное жжение во рту и невыносимую жажду, которые мучали меня уже довольно продолжительное время.

    Потом зашло солнце, которое я, лежа на спине, старался держать по правому уху. Пока стремительно угасала светлая полоска на западе, я, теряя драгоценные силы, прибавил скорости. А когда ориентира не стало, я просто расслабился. Плыть смысла не было. Как не греби - все равно будешь двигаться по кругу. Толчковая нога непроизвольно будет выдавать большее усилие, как ни контролируй. Одна надежда - на течение. Здесь оно, кажется, идет вдоль берега. Может и прижать к скалам. А может, и наоборот…

    Холодно не было.

    Вода в море здорово нагрелась за три летних месяца и аномально жаркий сентябрь. Чувствовалось, что воздух гораздо холоднее. И его температура чувствительно упала с заходом солнца. Но я был в теплой воде и переохлаждение мне не грозило. Главная опасность заключалась в потере сил, потому что от жажды я просто не успею погибнуть. Пойду ко дну, как Титаник.

    Я старался не давать страху заполнить свое сознание, хотя, если честно, жутко было до чертиков. Чудовищно угнетала темнота. Толща воды подо мной давила на психику как-то меньше. Живя на берегу южного моря, любой мальчишка с младых ногтей понимает, что утонуть на двухметровой глубине так же просто, как и на двухсотметровой. И разницы нет никакой.

    Глубина не страшна сама по себе. Она опасна страхом перед ней. Как в том фантастическом рассказе, где выдуманные чудовища начинали кусать по-настоящему, стоило их реально испугаться.

    А ведь в нашем фатальном путешествии по морю со мной рядом оказалось далеко не выдуманное чудовище. Вполне реальное - из мяса из костей. И смертельно опасное. Но кроме злости и досады по отношению к этому оборотню я вообще ничего и не почувствовал.

    О страхе и речи не было. Вот чудовище до меня и не дотянулось.

    Свежепреставленный Гришко почему-то вспомнился в том прикиде, в котором я увидел его на яхте - в спасательном жилете и голубеньких плавках. Он тогда меня учил: «Жилет нужен для маскировки». Ну, с маскировкой у него было все в порядке. А про истинное назначение этих оранжевых поплавков - что, забыл? В свой последний путь даже и не подумал накинуть на плечи спасательное средство, которое спасло бы ему жизнь.

    Я, кстати, тоже забыл.

    И поэтому сейчас с параноидальным педантизмом экономил силы, шевеля ластами лишь тогда, когда волна захлестывала голову. И все же постепенно чувствовал, как слабею. Носился весь день, как угорелый, да еще и не ел ничего практически. Откуда взяться дополнительной энергии в теле ребенка?

    Я заметил, что уже не так ловко могу уворачиваться от набегающих волн, и соленая горечь несколько раз очень неприятно заливала носоглотку. Приходилось возвращаться в вертикальное положение и остервенело отплевываться. На это уходили драгоценные капли сил, которых становилось все меньше и меньше. Начинало потряхивать. Становилось прохладно даже в теплой воде - верный признак истощения. Где-то в глубине сознания зарождалась черная паника. И осознание глухой безнадежности, заполняющей все вокруг меня.

    Организм работал уже на каких-то немыслимых резервных запасах. Я чувствовал, как мною начинает овладевать вялое, тупое безразличие, вытесняющее панические позывы. Очень плохой знак. Хотелось сжаться в микроскопическую точку, как тогда, под ногами у Чистого на обрыве. Сжаться и оставить за пределами сознания и раздирающее глотку жжение, и тупую боль в перегруженных мышцах, и холодные коварные волны теплого моря…

    Резкая боль обожгла шею и я ужом завертелся в пене, очередной раз прилично заглотнув морской воды.

    Медузы! Твари бесхребетные.

    Милые твари! Дорогие мои! Спасибо вам, медузы.

    Во-первых, болезненный ожог очень своевременно вырвал меня из накатывающей апатии. А во-вторых, я увидел, что в темном пространстве, окружающем меня со всех сторон, есть оказывается полоса еще более черного мрака. И он доступен мне даже на последних каплях жизненного горючего!

    Наплевав на экономию, я развернулся на живот и отчаянно замолотил руками и ногами. Громадные скалы Фиолента возвышались передо мной в каком-то полукилометре.

    Поживем еще!

    * * *

    Чуть не сглазил!

    Сначала меня начали хватать судороги. Я успевал задержать дыхание и болтался поплавком, отчаянно растирая под водой изможденную мышцу. Потом превозмогая острую боль, снова рвался к скалам и… получал судорогу на другую ногу. В глазах плыли яркие пятна, потом резко темнело, и снова яростно вспыхивали мириады ослепительных брызг. Я бился за жизнь уже не осознанно, инстинктивно, как умирающий зверь.

    Потом меня протащило волной по подводному рифу, усеянному мелкими ракушками молодых мидий, сорвало с ног ласты. Вместе с саднящей болью от бесчисленных порезов меня плетью хлестнула бешенная, исступленная радость - доплыл! Суша! Твердь!

    И тут же меня очень чувствительно пару раз приложило об эту твердь предательскими волнами, беснующимися об упущенной добыче. Я с третьей попытки выцарапался на скользкую скалу и долго лежал, забыв о боли в измученном теле, жажду и вообще, обо всем на свете.

    Я просто лежал, а безумные искры, словно сполохи какого-то сумасшедшего карнавала еще долго кружились в моем сознании и не желали гаснуть. Тело била крупная дрожь, а шокированный смертельной опасностью мозг не желал формировать ни единой осознанной мысли. Нахлынули, наконец, и паника, и животный ужас, и все то, что идеально ложилось в теорию посттравматического синдрома.

    И понимание этого было первой здравой мыслью.

    Ну, что ж. По крайней мере, начинаем называть вещи своими именами.

    Шатаясь, я на четвереньках вскарабкался чуть выше, отметив краем глаза еле различимые просветы на горизонте с восточной стороны.

    Скоро рассвет.

    Я знавал эти суровые места - излюбленное место экстремального отдыха подростковой молодежи. В темноте на вершину обрыва - нечего было и думать подниматься. Верная смерть. Тем более для того, кто не знает местных запутанных и крайне опасных тропинок. Бонц не даст соврать.

    Нужно было ждать восхода солнца.

    Это была вторая здравая мысль.

    Третья просто не успела оформиться, потому что я, добравшись до первой приемлемой ложбинки в камнях и сладко хлюпнув воспаленным носом, безмятежно уснул богатырским сном.

    Мой сон был про то, как мне… невыносимо холодно…

    Глава 37

    На камнях Фиолента я проспал почти до обеда.

    Потом добавил еще пару суток на койке в больничной палате, куда меня доставили соратники, переполошенные моим неожиданным звонком. Официальную выписку, разумеется, отложили, а родителям снова рассказали какую-то чрезвычайно правдоподобную версию о продлении карантина.

    Какое это наслаждение - хрустящие простыни и мягкая панцирная кровать! И надежная твердь под ногами. Блаженство!

    А вот в конторе гармонии не прибавилось.

    Пока я восстанавливал силы, буквально все стояли на ушах. Надо было думать - сообщение об агенте в рядах КГБ четко ложилось в категорию «ЧП государственного масштаба». Шерстили всех не по-детски. Параллельно через мелкое сито перетряхивали связи безвременно почившего капитана - окружение, знакомства, контакты. По минутам восстанавливали его поступки, перемещения, разбирали служебные дела - чуть ли не под микроскопом. И самое неприятное заключалось в том, что пока не нашли абсолютно НИЧЕГО криминального. Или, хотя бы, антисоветского.

    Моя версия подвисала в воздухе.

    Да! Как я уже говорил, Гришко умел маскироваться.

    -  Ты должен знать об этом, Старик, - говорил Пятый, прямо глядя мне в глаза, - твою гипотезу о наличии крота в органах безопасности руководство считает бредом воспаленного воображения. Все улики - косвенные. Все предположения - интуитивные. Нет ни одного факта, связывающего Гришко с иностранными разведками.

    -  А Вы? Вы-то понимаете, что я прав?

    -  И я, и вся группа. Мы знаем, что ты прав. Версия логична и безупречна. Только, одной схемы, пусть и убедительно нарисованной, крайне мало. Ты это должен понимать. Тем более, что эта версия очень НЕ УДОБНА для кое-кого наверху.

    Ну, да! Можно себе представить, сколько высоких кресел сейчас опасно вибрируют, и сколько погон может слететь с заслуженных и уважаемых плеч. Подумать только - вражеская сеть под носом у всесильного КГБ! И в страшном сне не приснится.

    -  Что получается? - стал рассуждать я. - Им что, выгоднее преподнести ситуацию так, что я сдуру угробил сотрудника и дорогостоящее оборудование? С вытекающими оргвыводами?

    -  Не хочу тебя расстраивать, но это, пока, лежит на поверхности. В качестве официальной первопричины.

    -  Подождите! - я в раздражении уселся на кровати, - Допустим, Гришко не при чем. Но ведь есть улики, прямо указывающие на наличие вражеской сети: фотопленка, мини-кассеты. Бонц, Галина, Трюханов, наконец, которого вы арестовали. А как же попытка вербовки офицера-летчика? Это все - что, бред воображения?

    Сергей Владимирович усмехнулся. Что-то, уж больно не весело…

    -  Ты меня пытаешься убедить? Я, вообще-то, в теме.

    -  А начальство - что? Не понимают там, наверху?

    -  В том-то и дело, что очень хорошо понимают…

    Многозначительно помолчал.

    -  Ну, ладно. Ты пока выздоравливай. Не все так грустно. Хотя, и не все так просто. Вернемся к этому разговору чуть позже.

    Направился к выходу, но задержался возле дверей.

    -  Для полноты картины. Знаешь, по какой версии разрабатываются сейчас найденные диктофонные кассеты?

    -  Ну?

    -  В качестве образчиков забугорных технологий из среды фарцующей клиентуры. Вот так! Целая межведомственная группа создана для сбора доказательств.

    -  Так ведь это - идиотизм! Чистой воды.

    -  Я и говорю - не все так просто. Бывай!

    И вышел.

    * * *

    Вот это да! Значит, все детали происшедших событий сейчас будут нивелироваться десятками многомудрых предположений. Которые, несмотря на их явную дурь, будут восприниматься на ура. Потому что - в кассу. Потому что - на злобу дня. И потому что - вопреки неудобным фактам. Которые, вроде бы как, уже и не факты…

    И все из-за меня.

    Я становлюсь очень неудобной фигурой. Моя горькая и очень нелицеприятная правда подвисает одинокой песчинкой на чаше весов, с обратной стороны которых комфортно расположились авторитеты-тяжеловесы, прошляпившие вражеского агента в своих рядах. И эта обеспокоенная своей безопасностью стая, без всякого сомнения, будет хвататься за любую соломинку. И с умным видом поглощать любой бред, способный хоть как-то сохранить их достойное положение.

    Агент Гришко был не нужен, царствие ему небесное. Или, куда он там попал. Нужен был погибший в результате несчастного случая добросовестный работник, замечательный товарищ и отличный семьянин капитан Гришко.

    И, скорей всего, вскоре им понадобятся козлы отпущения. Во главе с товарищем Пятым. Предполагаю, что лично я, как агнец жертвоприношения, для начальства буду мелковат. А вот мои инструктора могут пострадать самым серьезным образом. И ведь, вида даже не показывают!

    -  Ну, ты монстр, - восхищенно качал головой Козет, - я бы не додумался. Расхреначить в пух и прах целую яхту, чтобы ушатать одного урода!

    -  И себя заодно… без малого…

    -  Все нормально! Сделал все правильно. По обстоятельствам.

    -  Вас сильно плющат? Из-за меня?

    -  Не бери в голову. Прорвемся. Есть пара идей, как найти доказательства.

    -  Не поделишься?

    -  Ага! Сейчас! Чтобы ты рванул в бой, мелькая спиной своей, ошкарябанной? Лежи, давай. Раны зализывай. Разберемся без тебя.

    -  Инспекторша, которая Зоя Игоревна, она как - наглухо ушла?

    -  Пока, да.

    -  Слушай, Сан-Саныч, она ведь как-то связывалась с Галиной? Ну, чтобы передавать материал для закладки. Понятно, что это могли быть Румын, Гришко. А что если - еще кто-то был? Помнишь, Галина пакет какой-то извлекала из-под моста в Мартыновой бухте? Явно, ведь, от инспекторши…

    -  Работаем, Старик. Работаем. Об этом тоже мозговали. Ты не заморачивайся. Все будет хорошо.

    -  А Ричард?…

    -  Ха! Слинял твой Ричард. Собирались с ним плотно поработать, а он, сразу же после первого допроса - папе телеграмму. Вчера яхта приходила с Констанцы, так он на ней ноги сделал на родину. Перепугался твой американский дружок, что его прессовать будут. В подвалах КГБ…

    -  Как думаешь, он был в теме?

    -  Вряд ли. Хотя, кто его знает? Мутный парнишка…

    И Гришко возле него терся. Впрочем, не он один. И все материалы наблюдения сейчас перетряхиваются. Зацепились бы уже, если что…

    -  Ладно, Сан-Саныч. Встретимся в спортзале. Я уже почти в форме.

    -  Ну, бывай здоров!

    Надо отдать должное, что, не смотря на тяжелый административный пресс, вся группа была на моей стороне. Пока я безмятежно почивал на больничной коечке, они стойко выдерживали чудовищный натиск сомнений и, да что там скрывать, жесткое и неприкрытое давление номенклатурного ресурса конторы.

    Как я узнал позже, кроме всего прочего в контору посыпались возмущенные звонки вельможных приверженцев советско-американской дружбы. Это - после отплытия Ричарда Донахью под папино крылышко. Нажаловался уже, гаденыш! Надо же - сколько «друзей» успел приобрести! И это в разгар холодной войны! Недаром он втирал мне в свое время про «хороших людей» в Советском Союзе.

    А эти «хорошие люди» начинали добираться и до моей тушки.

    Ирина, в свойственной ей жизнерадостной манере сообщила, что совсем не исключает заинтересованности моей персоной видными деятелями психиатрии разных мастей. Дабы установить причинно-следственные связи мотивировок всех моих поступков в последнее время. Особенно - чем мне так не пришёлся по душе немецкий дизель на яхте «Орион», лишенный в силу своего допотопного возраста защиты от опасности разноса. Чем я возмутительно и воспользовался в чрезвычайно сомнительных целях.

    -  Кто-то нас хочет сделать дураками, - заводилась Ирина, вышагивая по палате, - и кто-то горько пожалеет об этом. Очень скоро пожалеет!

    -  Тише. Тише, девушка, - пытался я ее успокоить, - не надо столько эмоций. Вы же профессионал. Держите себя в руках.

    Ирина плюхнулась на койку напротив и зло глянула на меня.

    -  Знаешь что, Старик? Больно ты благоразумен для ребенка. Ты даже не знаешь, что они там говорят!

    -  Я догадываюсь, Ириш. Очень хорошо догадываюсь. Этот кто-то, который скоро обо всем пожалеет, имеет очень простое название. Это - Система. Суровая и непобедимая. В которой - по верхам уютно устроились заслуженные дедушки. Слабенькие уже физически, но очень сильные в вопросах козней и интриг. С целью любыми средствами сохранить под собой теплое гнездышко.

    Ирина пристально меня разглядывала.

    -  Что? Я не прав?

    -  Прав-то, прав. Только мне иногда с тобой становится страшно разговаривать. Откуда ты это все знаешь?

    -  Знаю. И скажу больше - когда-нибудь из-за этого гнездилища патриархов всем нам, я не имею в виду только контору, всем жителям страны станет очень и очень плохо.

    Помолчали. Глаза в глаза. Не мигая.

    -  Слушай, Старик, - медленно произнесла Ирина, - а ты не хочешь мне сказать правду?

    -  Хочу. А какую?

    -  Ты кто?

    «Кто же ты такой, шкет?» - спрашивал меня старый уголовник за минуту до своей гибели. Он тоже что-то почувствовал?

    -  Правду хочешь? Хорошо. Я скажу тебе правду. Только, с одним условием.

    -  С каким?

    -  Ни Сан-Саныч, ни, тем более, Сергей Владимирович этого знать не должны.

    Пауза. Ирина напряженно думает, не сводя с меня пристального взгляда.

    -  Ты сам знаешь, что я не могу этого пообещать.

    -  Теперь знаю. Если бы согласилась - я бы тебе не поверил. А так, ты сама им не скажешь.

    -  Почему?

    -  Потому что, я тебя об этом попросил.

    Молчит.

    -  И потому что, правда, до такой степени невероятна, что ты сама не будешь рисковать своей репутацией здравомыслящего человека. Ты ведь не хочешь оказаться вместе со мной в медицинской клетке? Под микроскопами?

    -  Ну, говори, - поерзала на койке Ирина, откинулась спиной на стену и сложила на груди руки, - давай, не тяни.

    В этом она вся.

    -  Я не просто вундеркинд, - начал я, - точнее, совсем не вундеркинд. Вовсе не «золотой мальчик-гений», свалившийся в нашу опергруппу по прихоти дьявольской «чуйки» Пятого. Кстати, о Пятом. Сергей Владимирович это чувствует. Так же, как и ты…

    -  Ну и кто же ты тогда?

    -  Я - семилетний школьник, которому на самом деле СОРОК ДЕВЯТЬ ЛЕТ. Два высших образования, военно-политическое и историко-педагогическое, богатый жизненный опыт и знания, обкатанные на практике.

    -  Ты хочешь сказать, что родился,… - Ирина мысленно прикинула, - …в двадцать четвертом году? И просто хорошо сохранился?

    -  Не так. Я родился, как и положено - в шестьдесят шестом. И прожил сорок девять лет вплоть до ДВЕ ТЫСЯЧИ ПЯТНАДЦАТОГО года. А потом что-то замкнуло. Щелк - и я в семьдесят третьем. Опять в семьдесят третьем. В своем же собственном детском теле!

    -  Ты - из… будущего?

    -  Если можно так сказать. Хотя, и не совсем точно. Я из СВОЕГО будущего. А наше с тобой, новое будущее - уже другое. Потому что, как минимум, мертв капитан Гришко. И Румын. И Чистый. А красивая черная яхта «Орион» покоится на дне Черного моря, тогда как в МОЕМ будущем она благополучно бороздила волны и в двадцать первом веке. Понимаешь?

    Ирина молчала. И пауза затягивалась.

    Я ее понимал. Шутки и розыгрыши исключались подоплекой разговора. В общении с Ириной мы давно уже научились четко определять - когда можно похохмить, а когда наступает время для серьезных вещей, будь то хоть действия, хоть разговоры, хоть многозначительное молчание.

    Как сейчас, например.

    Я просто кожей чувствовал, как Ирина, треща мозгами, прокрутила в своей голове версии «Врет» и «Сумасшедший», потом с усилием отбросила их за несостоятельностью. Осталась версия «Правда», но она никак не желала укладываться своими буграми на гладкие, устоявшиеся годами представления о действительности. Вот и подвисла моя подруга, что и говорить.

    Надо помочь. Я, было открыл рот, чтобы чего-нибудь напророчить, но…

    …чуть не грохнулся с кровати. Потому что Ирина неожиданно задала вопрос, который меня просто убил:

    -  А ты был лысый? Ну, в сорок девять. Или с волосами?

    О, женщины!

    Ну, вот скажите мне на милость - зачем ей это? Почему не спросить - «будет ли мир во всем мире?», или «кто станет Генеральным Секретарем?». Или хотя бы - «что носить будут в двадцать первом веке?». При чем здесь мои волосы? Где логика? На ум пришел Брекоткин из «Уральских пельменей»: «Да почему… голова-то не квадратная у вас после этого-то? Я не понимаю!»

    Я выдохнул. Потому что, забыл, как дышать, переваривая этот чудо-вопрос. И не нашелся, как ответить, буркнув:

    -  С волосами… и даже, проплешины не было.

    Ирина улыбнулась:

    -  Это хорошо. А что носят в… две тысячи пятнадцатом?

    -  Слушай, Ириш. Мы еще об этом поговорим. И, чувствую, не один раз. Если, конечно, меня в бункер не закроют на опыты. Хочу просто узнать - ты поняла теперь, почему не стоит распространяться о моем феномене?

    -  Конечно, - просто ответила Ирина, - тебе не поверят. И точно закроют в бункер.

    -  Ну-ну, продолжай!

    -  Наши пока тоже не поверят…

    -  И?…

    -  И это будет между нами,… пока не «созреет» Сергей Владимирович.

    -  Умница! Именно это я и хотел услышать. Просто ты «созрела» немного раньше. И я был уверен, что ты гарантированно мне поверишь. Настанет время - и шефа введу в курс дела.

    Ирина неожиданно глянула на меня с жалостью.

    -  Старичок! А ведь тебе сейчас не сладко приходится. Подумать только! Жить по-новому.

    -  Все нормально, старушка! Я даже бываю рад тому, что вернулся в свое детство. Оно реально счастливое. Поверь, мне есть с чем сравнивать. Не хочу тебя расстраивать, но ты еще много печального услышишь от меня о нашем будущем. О событиях, о людях, о нравах. Потом, как-нибудь.

    -  Уверен, что нам нужно это знать?

    -  Нет. Ни в чем я не уверен. Теперь - нет. После того, какую волну я поднял в конторе своими фокусами с яхтой. Знаешь, все эти вельможные интриги, подковерные игры и грязь за спиной оставляют стойкое ощущение, что…

    …где-то я уже это все… когда-то видел!

    Русские своих не бросают!

    Глава 38

    Я хорошо выспался, отъелся и почти полностью восстановил утраченные силы. Желание доказать свою правоту, а еще больше - уберечь своих товарищей от несправедливой расправы - переполняло меня.

    Я готов к бою. Возможно, я даже готов свернуть горы. Дело осталось за малым - найти их. Ну, это как раз, просто. Как говорится, когда сидишь в яме - любая кочка покажется горой.

    Первая задача - покинуть гостеприимную больницу.

    Меня, как и раньше не контролировали, но сегодня в здании медицинского флигеля довольно оживленно. Лежащая в соседней палате Галина Анатольевна, спасшая совсем недавно мне жизнь почти ценой своей, сегодня вышла из комы. Говорить, разумеется, не могла из-за последствий страшного удара в шею, и с ней теперь пытались установить разумный контакт любым другим известным человечеству способом.

    Пользуясь суматохой, я благополучно вышел на свободу. Ну, если честно, не совсем благополучно - уже делая первый шаг на лестнице, я заметил, как Ирина, перебегавшая из палаты в палату, вдруг резко остановилась и пристально посмотрела мне в след. Я умоляюще прижал руки к сердцу и придал лицу просительно-заискивающее выражение. Потом прижал палец к губам, и когда Ирина показала мне кулак, благодарно кивнул и рванул на выход.

    Не до меня им сейчас.

    * * *

    На улице серьезно похолодало. Природа убедительно напоминала о том, что на носу - второй осенний месяц. Мол, пора бы и забыть уже о купальном сезоне и солнечных ваннах. Хватит того, что летняя эйфория растянулась вплоть до конца сентября. Теперь, осенняя промозглость стремительно добирала упущенное. Ночью прошел дождь, а ветер трудолюбиво и усердно работал над прореживанием быстро желтеющей листвы.

    Я поежился. Впору было уже утепляться. Одного спортивного костюма становится маловато. Курточка явно не помешает. А пока, я просто сменил размеренную ходьбу на привычный для всей детворы бег вприпрыжку. И доскакал таким жизнерадостным Макаром до… школы. Своей собственной школы номер четырнадцать. Гостеприимно встретившей меня в качестве лупоглазого первоклассника какой-то месяц назад.

    Нет, я не соскучился по грифельным доскам, старинным партам и чернильным пятнам на пальцах. Никоим образом. Мне хотелось пообщаться с завучем, Ларисой Викторовной, которая по просьбе безопасности осуществляла прикрытие моего отсутствия на занятиях. И которая в свое время оперативно сообщила куда надо о странном школьнике. И сообщила - непосредственно капитану Гришко. Что это могло дать, я пока не понимал, но на безрыбье, как говорится… и завуч сойдет.

    Я зашел в до боли знакомый вестибюль, пахнущий мастикой, и направился на второй этаж. Деликатно постучал в обитую дерматином дверь.

    -  Можно, Лариса Викторовна?

    Небольшое, аскетично обставленное помещение с малюсеньким «предбанником». И с огромным портретом Маяковского над столом. Завуч что-то старательно пишет в журнале, положив левую руку на стол, как прилежная ученица.

    -  Караваев?

    Тяжелые очки, поднятые на лоб, плавненько так, и совершенно самостоятельно вернулись на переносицу. Как это она так делает?

    -  Здравствуйте, Лариса Викторовна. Зайти можно?

    -  Да. Заходи. Здравствуй, Витя, - ручка отложена, правая рука ровно легла на левую, и впрямь, как у школьницы, - проходи, садись. Я тебя слушаю.

    Я плюхнулся на стул, стоящий возле окна, поерзал, удобнее устраиваясь, и строго посмотрел на женщину.

    -  Не хорошо, Лариса Викторовна. Не хорошо.

    Завуч молча смотрела на меня. Спокойно и выжидающе. Я же говорил - идеальный педагог. Выдержка железная. Но мне нужно было выяснить - работали с ней после гибели Гришко, или еще не успели. Скорее всего - первое. Должны были успеть. Будем «танцевать» от этой версии.

    -  Теперь мне приходится Вас выгораживать. Темнить и выкручиваться. Как же так, Лариса Викторовна?

    В глазах женщины появляется легкая растерянность. И напряженная работа мысли.

    -  Но… я ведь, ответила на все вопросы. Рассказала все, что знала. В отчетах же все есть…

    Значит, все-таки допрашивали уже. Как я и думал.

    -  Я знаю. Только, получается так, что знаю я чуть-чуть больше, чем Вы рассказали нашим сотрудникам. И мне теперь приходится пребывать в некотором двусмысленном положении. Что нам делать?

    Неуверенности в глазах женщины прибавилось. Зрачки несколько раз метнулись по сторонам, сигнализируя о легкой панике. На щеках даже выступил еле заметный румянец. Ого! Что-то есть. Что-то мы утаили от доблестных органов. Я как сапер на минном поле стал «опробовать щупом» обнаруженный сюрприз с другой стороны.

    -  Вероятно, Вы скажете, что все это малозначительно. И к делу не имеет отношения… Только, поймите меня правильно. Сейчас любая мелочь имеет значение. Такое значение, о котором мы, может быть даже, и не догадываемся…

    Неожиданно Лариса Викторовна порывистым движением сдернула очки и спрятала лицо в ладонях. Щеки под пальцами густо наливались красным, как это бывает у белобрысых девчонок.

    Я изумленно наблюдал за этой картиной краха «железной леди». Какая-то сюрреалистичная метаморфоза, от которой мне самому вдруг сделалось нестерпимо стыдно. И гадко, словно сделал я что-то подленькое и мерзкое. А ведь, скорей всего, так и вышло. Сам того не желая, я влез во что-то личное. И скорей всего интимное. И, надо полагать, связано это было… неужели с Гришко? С этим двурушником? Черт! Похоже…

    -  Простите, Лариса Викторовна, - вырвалось у меня, - ради Бога, простите. Я все понимаю. Вы не смотрите, что я ребенок. Это Ваши взрослые дела. И совсем не обязательно всем об этом рассказывать. И я об этом нико... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8