Где-то я это все… когда-то видел

    А-а-а! Скотина! Группа уже в полнейшей истерике, спотыкаясь и пихая друг друга в спины, ломится в обратную сторону. Кто-то впереди падает, пытается подняться, о него спотыкаются, снова падают, девчонки рыдают, парни лупят друг друга по всем частям тела, пытаясь хлопками заглушить гомерический хохот. Бесполезно. Дурдом!

    Экскурсия удалась на славу.

    Галина Анатольевна в дверях «каптегочки» оборачивается и бросает на нас негодующий взгляд. Мы, поскуливая и вытирая слезы, разгромленной армией наощупь пробираемся к выходу.

    Я ищу глазами капитана.

    Его нет.

    * * *

    Отличный позитивный заряд перед походом!

    Это что, так и было задумано? Олег, самый старший из нас, говорит, что музей посещается участниками секции перед каждым выходом. Только Давид Абрамович радует юных туристов своими бенефисами довольно редко. Мне просто повезло. Обычно в качестве экскурсовода выступает инструктор, акцентируя внимание на той местности, куда направляется группа. До экспозиции Крымско-татарского ханства в музее мы сегодня не дошли ну, самую малость. Она как раз и находилась в «истог-гической галег-г-гейке», оказавшейся одной из капелек в нашей переполняющейся чаше терпения.

    Фу-у! Развеселил, старый черт.

    Тупое, конечно, веселье. Детское. А с другой стороны - а я тут кто? По крайне мере, взрослым по паркету от хохота не покатаешься. А как тонус поднимает! Группа готова сейчас горы свернуть.

    Из административного корпуса выходит Галина Анатольевна. В руках у нее пачка брошюр, несколько книг и…пакет вощенной бумаги размером с книгу.

    Размером с книгу?

    Так-так. Абсолютно естественная ноша, если бы не…

    …В памяти всплывает рука девушки, выуживающая целлофановый пакет такого же размера из каменной ниши, потом этот же пакет за резинкой трусов. И белая полоска кожи…

    Эй, ребенок! Охолонь!

    -  Ну, что? Позорники? Не стыдно? Автобус в Бахчисарай через час. Время есть. Давайте все в класс. Раз не хотим слушать, будем листать брошюрки. И думать над своим поведением…г-гебятки…

    Ну, вот. Ну, вот кто просил?

    Начинаются поддавливания, похрюкивания, подрыгивания и…душной волной всех накрывает очередной приступ истерики. Сил нет уже смеяться, все уже скорее плачут, трут глаза, просят о пощаде. Смеется и Галина Анатольевна. Смех делает ее некрасивое лицо симпатичным, появляются привлекательные ямочки на щеках.

    -  Ну, хватит… Хватит, засранцы. У нас еще один музей по плану - в Ханском дворце. Там хоть меня не позорьте. Нет, серьезно. Обещаете?

    -  Обещаем! У-ух… Железно! Век воли не видать! Чтоб нас альпенштоком придавило! Чтоб нам пустую гречку жрать без тушёнки! Да чтоб нам глаз на…

    -  Стоп! До-остаточно! Убедили. Верю. Олег, Оксана, держите книги. Рустам, вот пакет, тут карты, регламент и схемы ориентирования, разберись. Леночка, раздашь брошюры. Все. Время не теряем.

    Ну, вот. Приплыли.

    Черноголовый паренек на ходу в класс уже надрывает подозрительный пакет, привлекший мое такое пристальное внимание. Пустышка.

    Проклятая паранойя!

    Глава 16

    Возможно, я ошибаюсь, но отсюда, с забытой временем кочки семидесятых застойных лет, у меня складывается впечатление, что ребятня начала двадцать первого века находится под чудовищным гнетом культа воинствующего эгоизма.

    «Учись выживать, сынок».

    «Ты должен уметь постоять за себя».

    «Знай и помни о своих правах».

    «Никто о тебе не позаботится, кроме тебя самого».

    «Нет денег - нет счастья».

    Сами себе, не отдавая отчет, современные папы и мамы растят бойцов-одиночек, думающих в первую очередь о себе. Да что там далеко ходить! У меня ведь тоже сын, уже взрослый. И хоть, к его чести, ни разу в своем детстве он не закатывал истерик на тему «Хочу! Купи!», сам я, тем не менее, всегда учил его бороться с обстоятельствами и тянуть на себя, по возможности, все, что тянется…

    И вот теперь я вижу и вспоминаю, что здесь совершенно другие дети!

    Здесь не говорят: «Мама, я хочу есть!». Здесь говорят: «У нас есть что покушать, мам?».

    Здесь попрошаек, канючащих в магазине - «Купи мне это!» - мы, презрительно переглянувшись, вычеркиваем из круга своего общения.

    Здесь за велосипед в подарок надо с полгода не косячить и хорошо учиться.

    Здесь на дни рождения еще дарят книги. А именинники при этом не чувствуют себя обманутыми. И никогда не запоминают специально - кто чего принес.

    Здесь не встречают «по одежке». Всем наплевать, что у тебя дорогая обувь или импортный ранец. Хотя, все же, перешитая куртка студенческого стройотряда - это круто! Или туристическая штормовка. Или тельник…

    Здесь часто дерутся до крови, но никогда не бьют девчонок! И даже не матерятся при них. Нет, ну, конечно, можно дернуть за косичку свой объект симпатии, толкнуть, сделать подножку. Но, всегда будь готов к тому, что за это тут же может прилететь со стороны. Заступиться за девчонку - не стыдно!

    Возможно, я идеализирую. Только такое у меня впечатление. ИМХО, так сказать…

    Ну, вот, пожалуйста!

    Я наблюдаю, как мальчишки застойных лет молча и деловито вытряхивают из рюкзаков девчонок тяжелые вещи и перераспределяют их у себя. Девчонки протестуют, возмущаются, но все равно лишаются палаток, тяжелых мешочков с крупой, консервов и связок увесистых металлических колышков. Их рюкзачки становятся легкими, мягкими и удобными. Внутри только пушистые спальники и теплая одежда со сменкой. Снаружи принайтованы только легкие пучки обвязок Парни же немного отяжелели: рюкзаки в два этажа, рулоны палаток, брезента, висят котелки, толстые связки альпийской веревки, палки, топоры…

    И это не рисовки с их стороны! Это - норма. Слабый должен быть под защитой.

    Мой рюкзак, к слову, тоже не особо меня тянет к грунту. Его тоже должным образом ополовинили. Я ведь самый юный член команды.

    Команды!

    Это еще одно маленькое, но значительное отличие застойной детворы от несовершеннолетних индивидуалистов наших дней. Здесь повсюду «команды» - дворы, районы, шайки, банды, кружки, спортивные секции. Я помню, как за верхушку крутизны самозабвенно дрались учащиеся музыкальной студии Дворца культуры строителей с зазнайками из музыкальной школы на Очаковцев.

    «Наше сольфеджио лучше!», «Нет, наше!», «Ах, так? На, получай…». Команды!

    Сейчас наша команда грузится в автобус. Тяжести укладывают в багажные карманы, рюкзаки аккуратно складывают под сидениями. Мою помощь деликатно игнорируют. Тогда я занимаю одно из кресел в центре, сажусь ногами в проход (мешая всем) и начинаю набренькивать на гитаре.

    Моментально вокруг меня возникает девчачье кольцо и, оказывается, что я откуда-то знаю походную «Картошку», «Подружку-кружку», «Дикарский гимн» и «Отважного альпиниста», на мотив известной песенки детей капитана Гранта:

    «Жил отважный альпинист, был он молод и речист,

    И не часто, скажем пря-ямо, был чист.

    Брал пятнадцать он вершин, ночевал среди лави-и-ин,

    Но всегда он улыбался, мамин сын».

    «Мамин сын!», - орут уже и присоединившиеся пацаны, хулигански поглядывая на Галину Анатольевну. Она улыбается своими милыми ямочками.

    Автобус давно уже в пути. За окном мелькают диковатые склоны Лабораторной балки. Мы выезжаем из города. Слева на холме кипит стройка, там скоро появится микрорайон «Победа» - «PREX», как нарекут его юные обитатели-оторвы.

    Проводив глазами ускользающие подъемные краны, я пытаюсь удивить девчонок «Несмеяной» Маркина, которому сейчас лет четырнадцать. Оказывается, что все эту песенку отлично знают!

    Ах, та-ак! А это? «Плакала девчонка, слезы не унять…». Знают! А так? «Мне бы жизнь свою как кинопленку прокрутить на десять лет назад…» Знают!!! Правда, почему-то, без припева про зацелованный песок. Но припев выучивают моментально, и орут так самозабвенно, будто всю жизнь пели.

    Все уже слегка охрипли. Потому что не поют, а горланят, азартно выпучивая глаза и стараясь перекричать друг друга.

    Господи!

    Да откуда же у вас столько необузданного энтузиазма и энергии? На каком поганом жизненном вираже наше поколение растеряло все это золото? Слегка взгрустнув, я наигрываю: «На недельку до второго… я уеду в Комарово…».

    Девчонки, успокаиваясь, навостряют уши. Ага! Танич еще этого не написал. А Игорь Николаев в это время - школьник еще, лет на шесть старше меня. «…Поглядеть отвыкшим глазом на балтийскую волну».

    Парни сзади практически висят на плечах девчонок, а те даже не замечают этой неописуемой наглости. «И на море буду разом… кораблем и водолазом… Сам себя найду в пучине… если часом затону».

    Замираю.

    «На-а не-дельку… - хватит грустить, гитара звенит задорным ритмом - …до второго!.. Я уеду… В Комарово…».

    Со второго припева уже подпевают все. Включая Галину Анатольевну. Потом меня заставляют спеть еще раз, на бис.

    Ага! Проняло? Потом еще, на дубль-бис. Девчонки шустро чиркают слова в блокнотиках.

    И еще…

    И до Бахчисарая пели, нет, орали, только исключительно «Комарово». Прости меня Игорь Скляр. Песня становилась супер-шлягером за двенадцать лет до своего рождения!

    Все! У-ф-ф, хватит, приехали…

    Бахчисарай.

    Глава 17

    Богатые персидские ковры и золотые подушки. Затейливая арабская вязь и неповторимые узоры на стенах. Журчание колоритных фонтанов. Пение птиц.

    Наша группа ходит экскурсией по Ханскому дворцу. Молоденькая и очень миленькая девушка татарской наружности очень старательно рассказывает нам, где и как размещалась, чем жила многочисленная семья Крымского владыки. Я бы сказал, через-чур старательно.

    Мне немного скучновато. Во-первых, я бывал здесь уже не один десяток раз. Без всякого сомнения, красиво. Я еще раз побываю с удовольствием, но… ничего нового. Радует только живописная экзотика места.

    Во-вторых, все, что рассказывает экскурсовод, несмотря на ее миловидность, суховато. Я бы рассказал лучше и больше. Про невообразимую карусель династии Гиреев, про благородство и предательство, про самоотверженность подвига и корыстную алчность, про изумительную роскошь дворцов и ужасающую нищету хижин.

    Я рассказал бы, как горел Бахчисарай, зажженный Минихом, и как он же спешно отстраивался Потемкиным к приезду Екатерины. Как веками умирали здесь невольники-славяне, и как стали страдать их бывшие хозяева, когда Потемкин иезуитским политическим маневром вернул бывших невольников на север. А Бахчисарай стал чахнуть в горах мусора и отходов, ибо некому стало заниматься элементарной уборкой. Воинам не с руки. Предкам этой милой девочки.

    Скучно мне, просто. Вот и зашевелился в сознании первоклассника задремавший было учитель истории. Опять же дух места, колорит, как я уже говорил.

    Группа с экскурсоводом ходила где-то по известному маршруту, а я, скучая, пытался высмотреть в экспозиции чего-нибудь новенького. Или пропущенного ранее.

    Не-а. Все тоже и тоже…

    Гляжу, и Галине Анатольевне скучновато, отбилась от стайки и самостоятельно рассматривает экспонаты. Наверное, отдыхает в одиночестве от нашей шумной ватаги. Ну и не буду ей мешать. Я, сунувшись было в одну из комнат гаремного корпуса, и, заметив скучающую подобно мне Галину Анатольевну, тихонько шагнул назад.

    Э-э! А так здесь делать нельзя!

    Уже практически скрывшись, я вдруг заметил, как наш инструктор в наивной своей непосредственности забрела за деревянную оградку гаремной экспозиции и взяла с инкрустированного столика из фруктового натюрморта одно из искусственных яблочек. Надо же! Нюхает. Оно же пластиковое! Или…как тут в этом времени - из папье-маше! Святая простота. Может, на диванчик завалишься? Который раз так в десять тебя постарше будет?

    В руках у нее неожиданно появилось второе яблоко. Точь-в-точь как первое! Что за ерунда? Я готов поклясться, что Галина Анатольевна второй раз даже не протягивала руку в сторону столика. Что за фокусы?

    Я замер. Потом слегка пригнулся и припал к деревянному откосу, чтобы меня не так просто было заметить.

    Дело в том, что наша не очень красивая, но очень обаятельная инструктор, любезнейшая Галина Анатольевна, любитель поострить и посмеяться вместе с детворой, сделала то, во что трудно было поверить. Трудно, если бы я не видел это своими собственными, уже дней как десять не близорукими глазами.

    Она мягким вороватым движением опустила первый муляж в карман куртки, а второй желтоватый шарик, имитирующий не самый любимый в Крыму фрукт, и который появился у нее в руках невесть откуда, еще раз понюхала и аккуратно положила на поднос. К таким же бестолковым его соседям.

    Потом, как ни в чем не бывало, щелкнула по носу бронзового павлина, стоящего на похожем столике рядом, и неспешно направилась в противоположном от меня направлении - догонять группу.

    Еще толком не разобравшись в ситуации, я, недолго думая, перепрыгнул через стойку, схватил злосчастное яблоко со столика и запихнул его в карман брюк. Не убудет. Наспех разложив оставшиеся муляжи на подносе так, чтобы не было заметно пропажи, я сиганул обратно.

    И…

    …чуть не врезался носом в пожилую женщину-экскурсовода, заводившую в зал сдержанно гомонящую группу иностранцев.

    -  Извините, - буркнул я, не поднимая головы, и крабом стал процарапываться среди импортных брюх, животиков и талий, - I'm so sorry… I'm so clumsy… I`ve no excuse…Fucking bunch of fatties…[1]

    Последнее, надеюсь, не очень громко.

    Но какова Галина!

    * * *

    -  Вах! Какой джиги-ит. Вах! Савсэм маладэ-эц! Вах!

    С каждым «Вах!» пол павильона ухает куда-то вниз, на миг замирает и несется мне на встречу. Но огромные лапы очередной раз подхватывают под мышки мое хлипкое тельце и как перышко снова забрасывают его к потолку.

    -  Вах!

    Прорвавшись через лабиринт тучных иностранцев, я метнулся было в следующее помещение, но тут же со всего размаху врезался в необъятную массу гигантского грузина, загораживающего практически все пространство. Не успел я опомниться, как немедленно был подхвачен на руки и мне стали делать «Вах!».

    -  Вах! Мак-кхеркхеббулоба бавшви! Вах!

    Я подозревал, что вместо чадометания, видному представителю славного кавказского народа достаточно было просто несколько раз присесть, успокаивая неприятные ощущения внизу живота, куда и пришлась моя голова при встрече.

    Но не тот темперамент! Из любой неприятности могут сделать праздник. До чего ж замечательные люди.

    Ик! Когда ж он устанет?

    -  Вах!

    -  Генацвале! Эй, генацвале! Ик!

    -  Уф-ф, дагк-кхлили…

    Меня возвращают на землю.

    -  Ты куда бэжишь, бавшви? Зачэм бэжишь? Э?

    Грузин все-таки уселся на корточки и дружелюбно потрясывает меня за бока. От его «нежностей» моя голова болтается из стороны в сторону как груша и норовит совсем оторваться от своего черенка.

    -  Я н-не знаю…н-не хотел…, - мямлю я, пытаясь осторожно освободиться от беспокойных объятий, и постепенно закипаю, - я ж не знал, что у вас в Грузии все такие мелкие!

    -  Ахк-га-га-га-га! Ахк…маладэц! - дядька нисколько не обижается и грохочет на весь зал, смеясь раскатистыми басами, - Ахк-харамзада!

    -  Простите…

    -  Ахк…чэртонок, рассмешил. Ну, рассмешил!

    Тайком ощупываю яблоко в кармане. Не раздавил этот Минотавр? Да, вроде нет…

    -  Пайдём! Паёдем со мной! Обэд будэм. Угощу обэд. Что нравытца, всо будэм.

    -  Извини, генацвале, нельзя обед без вина. А мне… никак. Понимаешь? Нельзя! В завязке я. Бросил…

    -  Ахк-га-га-га-га!

    Блин, да у него сейчас удар будет. Грузин хохочет всем телом, от макушки до кончиков ног. Сотрясается могучим студнем и хлопает гигантскими лапами по своим столбообразным ляжкам. Вот же природа не поскупилась!

    -  Слушай…Ахк…Послушай, малчик…Фу-ух…Нэ хочешь обэд…Смотри…Вот, смотри, что у мэня…

    Он суетливо роется в бездонных карманах штанов и вдруг извлекает на свет бронзовую звездочку, покрытую легкой благородной патиной.

    -  На, дорогой. Держи! На память. Подарок от старого Гиорги! Держи!

    Я кручу в руках темно-коричневый кусочек чеканки в форме семиконечной звезды размером с мою ладонь. В ее центре - всадник с копьем и развевающимся плащом за спиной. Неизвестный талантливый мастер проделал невероятно тонкую работу: конь выполнен из белого блестящего метала, а его копыта, копье всадника и звезды за его спиной - из желтой латуни. Сам всадник - из ярко-красного сплава непонятной мне природы. И все это в таких тонких и подробных деталях, что угадываются даже морщины на микроскопическом лице героя. Острые лучи звездочки покрыты замысловатой вязью.

    Я поднял глаза.

    -  Это же старинная вещь.

    -  Вах!

    Опять «Вах!»?

    -  Нэ пэрэжевай, дарагой. Ат всэго сэрдца подарок! Был вещь у старого Дадиани, стал у малэнького…мм…

    -  … Вити-ани…, - задумчиво произношу я и опускаю звездочку в нагрудный карман, - Мадлобт, пативцемуле…Спасибо…

    Ну, ничего себе, широта души!

    [1] Извините…Я такой неуклюжий…Мне нет прощения…Чертовы толстяки…

    Глава 18

    Не пелось мне чего-то.

    Фан-группа, жаждущая очередной раз услышать полюбившийся хит, еще немного поклянчила и безнадежно махнула рукой. Готовились к пешему переходу. Какие тут песни!

    Что-то подтягивали, утряхивали, кто-то из девчонок надевал легкие вязаные носочки из шерсти, кто-то вообще порывался пройти весь маршрут босиком. Его сначала отговаривали, крутя пальцем у виска, потом надавали тумаков и заставили надеть кеды. Я понял, что парень просто прикалывался, оттягивая на себя девчачье внимание.

    Развлекались. Тем не менее, веселье не распространялось дальше неоговоренных рамок, чувствовалась серьезность и собранность группы. Все говорили, что «десятка это фигня», «прогулка часа на три», «рейд по колхозным задворкам», однако, слова словами, а дело спорилось.

    Выдвинулись цепочкой. Впереди инструктор, темноволосый мальчишка по имени Рустам с картами в планшете, стайка девчонок. Сзади все мальчишки. Я порывался встать последним, но меня мягонько перепихнули в центр. Торг был неуместен. Единственно, чего я добился - идти впереди Родиона. По большому счету, я только ради общения с ним и пошел в поход.

    А оно смотри, как получается! Время от времени я оглаживал круглый предмет в кармане своих штанов. Загадка, что называется «жгла мне ляжку». Что выходит - Галина клептоман? Напрашивалось само собой. Почему не может быть скрытых пороков у пламенных комсомолок? Спортсменок, красавиц, и просто…симпатичных в смеющемся состоянии девушек.

    А зачем тогда этот клептоман с крепкими ножками ползал по камням под мостом и что-то там махинировал с непонятным пакетом, светя незагорелой задницей перед малолетками? Очередной приступ порочной болезни? Не смешно. Может быть, подсказка у меня в кармане? Я очередной раз пощупал муляж в кармане. Картон слегка продавливался под пальцами. Ну, ничего, волшебное яблочко, дай время, я тебя раскурочу…

    Мы шагаем мимо персиковых садов, стройных рядов виноградных шпалер и миндальных плантаций. Воздух струится от жары. Одуряюще пахнет горячей землей, пыльной сухой травой и усталой зеленью, уже предчувствующей свое осеннее увядание. А еще иногда ветерок приносит запах моря, соли. Или винограда, вон студенты копошатся между контейнерами для сбора благородной культуры. Ха! Кидаются друг в друга гроздями, дурачки. Машут нам рукой. Мы шумим и машем в ответ.

    Доброжелательность - вот, что бросается в глаза в этом чудесном мире. В мире моего детства…

    Да, оказывается, здесь тоже убивают. А до последней войны вообще рукой подать, какие-то три десятка лет. Вон, валяется в пыли ржавое железо осколков. Его здесь полно. Но, и тогда, и сейчас зло здесь, как бы чужое. Оно родом не отсюда, инородное тело в здоровом организме. Пуля, застрявшая в мягких тканях, но так и не сумевшая раздробить позвоночник. Тот самый хребет, на котором и держится вот эта самая доброжелательность, эти наши пацанские правила «не бить лежачего», «слабого не трогай», «девчонок надо защищать».

    Вы думаете, там, на Коммунарке меня стали бы лупить всей толпой? Меня, первоклашку. Ошибаетесь! Это в наши дни такое возможно повсеместно. Стаей на одного, сами отчаянно труся. И чем страшнее, тем больше и озлобленнее стая. А тогда возле кладбища на меня просто натаскивали молодняк, хулиганского юнгу, который не страдает особым пиететом к английскому языку. И все избиение окончилось бы моим расквашенным носом. Так, чтобы юшка потекла - знак окончания драки. Финальный свисток поединка…

    Вдоль цепочки, двигаясь задом короткими шажками так, чтобы дождаться хвоста колоны, просеменила на носочках Галина Анатольевна. Загадочка моя. Оценивает темп. Развернулась и легко побежала вперед. Отличная подготовка!

    В голове колонны ускорили шаг. А! Это ведь меня оценивали. Мои ходовые качества. Да у меня все путем! Надо быстрее? Пожал-ста!

    Мы приближаемся к живописным холмам массива Кара-Тау. "Каг-га-Тау", по версии сумасшедшего музейного алхимика. Я слышу в цепочке смешки и похрюкивания - не один я вспомнил.

    Выцветшая трава, белесые ребра скал на склонах балок, карликовые деревца и зеленые пятна колючих лесов на вершинах Керменчика и Таш-Кобана. Места хоть и не дикие, но и не «колхозные задворки». Красота!

    Привал. Все опускаются на траву, не снимая рюкзаков. Вытягивают ноги.

    -  Слушай, Родик, - говорю я, полуобернувшись назад, - а у бати твоего утряслось на службе? Ты говорил там, комиссии всякие, проверки…

    Родион делает круглые заговорщицкие глаза.

    -  Да, вообще непонятно. Батя офигивает. Говорит, никогда такого не было! Поклепы какие-то, подставы. Вообще не в тему! Задолбали!

    -  Поклепы, говоришь?

    Я задумался. В наше время так освобождали место под очередного «волосатого». Порой, в наглую и не шифруясь особо. Могли и открытым текстом предложить - сваливай или сожрем. Похоже. Очень похоже.

    -  А эти поклепы - они по реальным косякам?

    -  Да я ж и говорю, вообще не в тему. Батя кругом отличник, на доске висит, по боевой, там, и, какой еще… политической, в газете печатали, в школе, там… урок мужества…

    Сумбурно, но понятно.

    -  А перевод на новое место не предлагали? Верх или вниз по службе?

    -  А я знаю?

    С досадой откидывается на рюкзак.

    -  Родик. Ро-оди-ик!

    -  Чего еще?

    Злится на весь белый свет.

    -  А в ментовку твой батя ходил? К жирной?

    Родион снова по-заговорщицки поворачивается ко мне.

    -  То-то и оно! Вернулся злой. Как черт. Матерился в комнате, Думал, я не слышу. Стену пинал. Он никогда не матерится. А вечером напился. В дугу. Слушай, а меня даже пальцем не тронул. Во, как!

    -  Подъем! Встряхнулись, - звенит голос Галины Анатольевны, - Рустам, дирекцию по азимуту, определяй ориентиры. Вперед!

    Кряхтя, встаю. Значит, матерился, а потом напился? Интересно.

    Тренькнула струной гитара, привязанная сверху. Под рюкзаком заныли синяки. Зар-разы…

    Глава 19

    Ба! Да у нас тут прямо-таки шекспировские страсти, оказывается!

    Несмотря на сопливый возраст, наша команда практически насквозь пронизана треугольниками симпатий. «Любовными треугольниками» язык не поворачивается их называть в силу недостаточности лет фигурантов. Среди девчонок только у красавицы Оксаны более или менее значительно начинает вырисовываться грудь. А прочие… шпана с косичками. А все туда же!

    Мы легко прошли маршрут. «Отработали дистанцию», как говорят наши правильные спортивные туристы. Замечу - именно «спортивные», потому что просто «туристов» мы не уважаем и презираем. Никто не растер ноги, не потянул связки. Даже дыхание на ускоренном передвижении никто не сбил. Включая меня. Теперь мы расползаемся по лагерю предстоящих соревнований каждый со своим поручением от инструктора.

    Кроме меня. Я мелкий и бесполезный.

    Зато я умею наблюдать, и… постепенно обалдеваю от этих своих наблюдений.

    Смешная Леночка в пестрых гетрах оказывается просто сохнет по взрослому и серьезному Олегу. Он и вправду неплохой парнишка, ответственный и не зануда. Есть подозрение, что Галина Анатольевна поручила ему присматривать за мной. По крайней мере, Олег не выпускает меня из виду ни на секунду. И при этом, умудряется почти постоянно держать под своим визуальным контролем чернобровую дивчину Оксану, которая уже прекрасно осознает свои два преимущества перед другими девчонками, и не устает потягиваться, разминать плечи, наклоняться назад, выразительно натягивая футболку.

    Мой друг Родион как-бы случайно частенько оказывается около Леночки. Она и правда, прикольная. И очень добрая. И очень несчастная с Олегом. Если бы могла жечь взглядом, от Оксаниных «преимуществ» остались бы только два темных пятнышка на футболке. Вот только Родика она, к сожалению, игнорирует. Хотя и общается с ним приветливо и доброжелательно. Как со всеми. Соль на рану!

    А сам Родион, с его папиной осанкой, интеллигентностью и начитанностью, нравится аж двум девчонкам - Танюхе (коренастый толстячок) и Милане (самое мелкое, не считая меня, и хрупкое создание в команде). При том, что они обе дружат между собой и ссориться из-за своего предмета симпатии не собираются.

    Танюха, кроме всего прочего, (вот уж не подумал бы, что кого-то заинтересует) оказывает знаки благосклонности еще и Рустаму. И симпатия здесь, как ни странно, обоюдная. Немного неприятная девчонка, грубая, с хриплым голосом и мужиковатыми ухватками.

    А Рустам… Вы еще не устали? Тогда я коротко, Рустам трется с Танюхой, но пускает слюнки по Оксане. А Оксане не нужен никто. Кроме зеркала. Точнее, нужны все в роли безусловных почитателей, но не ближе.

    Фу-ух!

    Сел понаблюдать часик-другой. Заметил на свою голову кусочек айсберга! Не хочу и думать, что там внутри. Вот, чертенята малолетние!

    Впрочем, все эти страсти бушуют на каком-то приветливом, добром и дружном фоне. Нет злобы как таковой. Есть максимализм, эмоции, гормоны, а грязи нет. Пошлости нет. Унижений и опусканий. Даже в приколах и подначках. Хорошие ребята!

    Лагерь представляет собой стойбище из десятка палаточных «хуторков» в небольшой лесистой долине между дачей Кокараки и Графскими развалинами. Чуть ниже шумит электричками железнодорожная ветка. Урочище Горный ключ. Таинственное и живописное место. Только сейчас здесь бедлам! Детские крики, беготня, звон гитар. Здесь собрались для ежегодных соревнований команды со всего юго-западного побережья. Обживаются, собирают хворост, жгут костры и варят кулеши. А еще - ходят к друг другу в гости знакомиться. Это здесь в порядке вещей.

    Возраст у всех - до четырнадцати лет. И что характерно - нет пива. Непривычно, да? Здесь будет дикостью появление алкоголя в любом его виде. Становишься «нерукопожатным» моментально. Изгоем. Опустившимся дурачком. А, вот, курят многие. К слову, из наших - никто. А, скажем, деревенские команды, так те смолят втихаря. Подчеркиваю - втихаря! Нычкуя беломорины в кармашках рюкзаков…

    -  Витёк! Корни пустишь!

    Юрась, обормот, сзади подкрался. Я аж вздрогнул.

    -  А я то как рад… - ворчу, хотя настроение на подъеме.

    Надоело думать, подозревать. Вот оторвусь от Олега, расколочу «золотое яичко» в форме яблока и успокоюсь.

    -  Там дикари возле родника, - Юрась усаживается рядом, - Хипы, битлов рубят. Пойдем? Свой класс покажешь.

    -  Своим дошкольным тенорком? Хиппарям? Не смеши, Юрась.

    -  Девчонки там уже…

    Ага. А ты на кого уже запал?

    Родион, рядом заколачивавший обухом топорика колышек на растяжке, в панике озирается. Упустил, дружок. Упустил свою Леночку.

    -  Ну, готово, вроде, - он деловито встает, втыкает топор в дровянину, - сходить что-ли, послушать…

    -  Сходи, Родик. Сходи. С Юрасем. А Олег там уже?

    -  Ну, да, - Юрась, вытаскивает топорик, и тут же втыкает его еще сильнее, - и Оксана, и Танюха с…Миланкой…

    Ну, дальше, уважаемый, можете не продолжать. Чего с "Миланки" сразу и не начал?

    -  Я к железке прогуляюсь, - встаю и плотнее запахиваюсь в курточку, свежеет к вечеру, - гляну на "Залысину" вашу. Интересно, чем здесь детей пугают.

    Галина Анатольевна сразу после нашего появления в лагере предупредила о возможных осыпях на так называемой "Залысине", крутом каменном склоне, выпирающем из лесного массива прямо к железнодорожным путям. Там на предстоящих соревнованиях судьи планировали разместить одно из препятствий маршрута. Но пока не пришли к единому знаменателю на счет безопасности для детворы.

    -  Галине, если чего, скажите. Я осторожно.

    -  Ну, давай, - Юрась уже в движении вместе с другом, маячат спинами, - Радюха! Там такой хиповый дед прикольный…

    Ну, да. В твоем возрасте все прикольно.

    Даже дед.

    Дед? Дед!

    Да, ладно…не может быть! Ерунда. Снова паранойя начинается?

    * * *

    На «Деда» я все-таки сходил посмотреть. Уж больно неприятные ассоциации у меня с этим словечком. Близко к хиппарям решил не подходить, на всякий случай. Использовал полюбившийся «кустовой» метод.

    Дед, да не тот. К счастью…

    «Однофамильцем» по кликухе оказался худющий мужичок лет тридцати до глаз заросший темной бородищей, грязной и нечёсаной. Он сидел, скрестив босые ноги, и бешено лупил по гитарным струнам, выкрикивая всякую белиберду на якобы английском языке.

    Звучало, да и смотрелось, действительно прикольно.

    Наши почти уже в полном составе были здесь. Включая Галину Анатольевну. «Дед» закончил свою очередную шумную арию и стал глубокомысленно чесаться. Думал, наверное, чем еще удивить пацанов. Пацанов, девчонок и… двух… тоже девчонок, но постарше и… со вторичными половыми признаками.

    «На Галину с Оксаной «косит лиловым глазом», - сообразил я, - вот он чего так старается».

    Среди немногочисленных хиппарей девушки тоже были. Страшненькие и грязненькие. В пончо, рваных лохмотьях и босиком. У одной на голове были накручены… дрэды. Дрэды? Вообще-то, рановато для этой эпохи. Может она просто не расчесалась?

    Нашим девчонкам они прои-игрывали!

    Да и среди мужской части хипповой коммуны для наших пацанов соперников не усматривалось. Кроме «деда» еще присутствовали - чахлый «ботан» с черной повязкой на голове, и какой-то мелкий горбун с длинными прямыми волосами и в стильных огромных очках-«каплях» на пол-лица. Оба тоже в пончо, еще грязнее, чем у женской половины. «Ботан» во время брачных воплей бородатого павиана даже что-то еще постукивал на малюсеньких барабанчиках-бонгах. Отрабатывал ритмовую секцию. А горбун просто дремал, покачиваясь. Рискуя близко познакомить свои шикарные очки с тлеющими углями костра.

    -  Галина Анатольевна!

    -  Что, Юра?

    -  Витёк на Залысину пошел глянуть. Ничего?

    -  На осыпь? Вообще-то… «чего»!

    -  Вернуть?

    Мм, вижу, не хочется тебе уходить из теплой компании. Но надо!

    Ай! Вот, неудобщина!

    Горбун все-таки клюнул в кострище! Вернее, чуть не клюнул, успел подставить руку, чуть не запутавшись в пончо. Зашипел, обжегшись, вскочил и споро заковылял в сторону журчащего неподалеку ключа.

    Ну, ты краб! Хотя…Некрасиво так говорить о людях с ограниченными физиологическими возможностями. Помните, дети!

    Галина решилась.

    -  Я сама схожу, Юра. Сидите…

    Бородатый «Дед»-павиан снова затянул под гитару что-то мучительно тоскливое. Страдая, наверное, о несбыточности мечт в отношении последних оставшихся на Земле чистых девушек.

    «А не пора ли нам надкусить волшебное яблочко?» - подумал я и направился в сторону наших палаток.

    Глава 20

    Такие дела, брат…

    …нет, не любовь, уважаемые Чиж и Компания. Гораздо хуже…

    Я сидел в тени палатки со стороны леса и вертел в руках черный матовый цилиндрик футляра от фотопленки. Вернее - с фотопленкой, потому что пластиковый пенёк катушки торчал в нужном месте. И проворачивался туговато. Пленка там, и что-то мне подсказывает, что она не проявлена, как бы ни хотелось мне сковырнуть крышечку.

    Вот такие дела, брат…

    Все было до такой степени очевидно, что даже в мыслях я не торопился это озвучивать. Просто тупо разглядывал горошины пенопласта под ногами, шевелил ногой желтые обломки картонного «яблочка», вертел между пальцев кассету, и гонял одну и ту же фразу в голове, как шарик от пинг-понга от одной стенки черепной коробки к другой: «Такие дела…Вот, такие вот…дела…».

    Закладка. Это типовая шпионская закладка.

    Ну, не любовная же переписка, в конце концов! Одно «яблочко» взяла. Пустое. Другое положила. Полное. Поправила натюрморт. Щелкнула по носу бронзовое чучело. «Ваше задание выполнено, господин вражеский агент!». «Не извольте беспокоиться, мистер Вражья морда!». «Как вам будет угодно, мсье Закордонная Жаба».

    Ну, правильно! А «закордонная жаба» как раз и была, скорей всего, в том иностранном пногопузье, гребущем из соседнего павильона Ханского Дворца. Все так. Все сходится.

    Что ж так противно-то?

    Я вдруг почувствовал, что у меня глаза на мокром месте. Чего это я? По всей видимости, детский организм, таким образом, заученно реагирует на глубокое чувство обиды и разочарования в симпатичном, не далее как пять минут назад, человеке.

    Сопляк малолетний. А ну, прибрал слюни! Насмотришься еще в жизни и на предательство, и на подлость, и на всякую любую другую гадость. Разнежился здесь под реющими знаменами недоразвитого социализма.

    Но, какова!

    Я поймал себя на мысли, что избегаю даже про себя называть этого человека «Галиной Анатольевной». «Галина Анатольевна» - это ямочки на щеках, крепкие ножки и заливистый хохот. Это - гуд! А «этот человек» - плохой! Вери, вери плохой! Фу! Ка-ка!

    Я усмехнулся про себя. Пока взрослая часть сознания находится в опупении, ребенок со своими измерительными линейками уверенно захватил мозги. Надо же, нежности какие. Ну, пусть будет не «Галина Анатольевна», а, скажем, «Курьер». Хотя, нет. Так я называл усопшего в бозе Румына. «Почтальон»?

    Блин, да какая разница! О чем ты вообще думаешь?

    Я вскочил на ноги. Где тут телефон в этом лесу?

    «Ага! - ехидно шепнули в мозгах, - а мобилу на пузе не хочешь?»

    Станция? Поселок? Может там милицейский опорник есть? Или участковый…

    -  Я тебе сейчас кину! Ах так? На! На! Ха-ха-ха-ха! Ты чего на карачках-то?…

    -  Рустам, а так можешь? Ых-ых-ых… Ай! Да я сам!

    -  Оксанка! А где Галина Анатольевна? А куда?

    «Наши возвращаются, - понял я, - с хипповского саунд-камер-холла. А где действительно…гм…Галина Анатольевна?»

    Я спешно стал запихивать ногой обломки яблочного муляжа за поддон палатки. Она же меня ищет! На откосе этом, как его - на Залысине!

    Откинув брезентовый полог, я выглянул наружу. В лагере с приходом ребятни стало живо, шумно и весело. Уютно. Но это был уже не мой уют. Это не для меня. Меня уже обокрали. Какие-то паршивые гады испортили мне весь праздник. Как слепого кутенка - грубо оторвали от маминой титьки и со всего размаху окунули в ушат с холодной водой.

    -  Витёк! Зря не пошел!

    -  Ага! Там хиппарь один чуть костер головой не забодал!

    -  Ха-ха-ха-ха! Ой! Ты опять?

    -  Родион! Кончай в Ленку кидаться…

    Идиллия. Знали бы вы…

    …да не надо вам знать, что творится у вас под носом. Не ваше это. Моё.

    Я зашагал в сторону железки.

    -  Витёк! Ты куда?

    Я не оглядываясь, отмахнулся…

    * * *

    Черт ее знает, где эта "Залысина".

    Рассказывали, что она одно время осыпями почти достала до железнодорожных путей и ее подперли каменным забором. Здесь где-то, на отрезке от станции до моста над Камышловским оврагом. Говорят - недалеко, ближе к станции, потому что до моста добрых три километра.

    Уже вечерело. Сумерки пока не наступили, но вечерняя прохлада уже чувствовалась.

    И чего я скажу Галине? Я почесал затылок. Говорить-то нечего. Не разоблачать же. Здесь, один на один, в полевых условиях. Потом сообразил, что мне "с психу" нужно было просто прогуляться, "пробздеться", так сказать. Еще раз погонять мысли по гудящей голове.

    Ничего я ей не скажу! Пускай думает, что, мол, обеспокоился и пошел искать. Не мой калибр - колоть, крутить, пальцы выкручивать. Где мой верный «Сатурн»? Иринка! Мне без тебя плохо. Приходиться признать, что мое дело - наблюдать, думать и подключать, если надо своих бравых и могучих помощников. Да кого я обманываю? Мое дело - пасти и стучать. Так это называется. Иногда убегать, если жизнь дорога. Ну, и… думать, думать, думать…

    Ага, вон какая-то стеночка слева от железки.

    Ну, да. "Залысина" да и только. Крутовато. Справа-слева лес как джунгли, жутковатый в преддверии вечерних сумерек, а по центру - широкий язык скальных шипов, засыпанных природной щебенкой. Крутовато и высоковато. А Галина меня ищет сверху. Там тропа должна быть. Крикнуть?

    Сзади зашумела электричка. Не услышит. Бельбек еще журчит за путями. Вздохнув, я зашел левее залысины и углубился в лес.

    Подъем и вправду оказался крутоват. Здорово помогали стволы изогнутых деревьев и торчащие повсюду кривые корни. И все равно я пару раз в панике сучил ногами, отчаянно цепляясь за спасительную древесину. Запыхался так, как на переходе в "десятку" не запыхивался. Еще ветки эти треклятые! Переплелись с кустарником, ни обойти не поднырнуть.

    Практически на четвереньках, измученный и исколотый я все же добрался до тропинки наверху. Ох, даже на ноги вставать не хочется, привык, кажется, на четырех костях.

    Сквозь листву открывался завораживающий вид на засыпающие виноградники, причудливо повторяющие изгибы невысокого предгорья. Из глубины леса эхом метались детские крики, смех и звон гитары. Кто-то с кем-то невдалеке бегая, мелькал между деревьев. Чуть вдали по тропе за Залысиной метрах в двухстах было видно, как два инструктора натягивают трос препятствия «туристическая переправа».

    В мою сторону, сильно оттягивая и приволакивая ногу, ковылял по тропе давешний горбун-хипарь в убитом временем пончо. Не сидится у костра убогому. Снова обжечься боится?

    Начинало уже серьезно смеркаться. Я оглянулся окрест. Галины не было видно. Ну, да! Сколько я колбасился с подъемом. Вернулась, наверное. Захотелось, раз уже здесь, глянуть на "Залысину" сверху. Ее просвет между деревьями виднелся буквально метрах в десяти.

    Ого! Круто!

    Я с опаской, трусливо подшаркивая и цепляясь за ветки, подобрался к обрыву, глянул вниз. Жуть! Быстренько шагнул назад на тропу. Ненавижу высоту! Справа поскребывал своими кривыми ножками несчастный калека, даже в сумерках не желающий расставаться со своими «каплями» на лице.

    -  А Вы не видели здесь случайно нашего инструктора - Галину Анатольевну?

    Молчит, шаркает. Может он еще и глухой? Да и немой в придачу.

    -  Эй! Вы меня слышите?

    Не слышит. Сзади среди деревьев метрах в пятидесяти мелькает курточка, похожая на ту, которая носит Галина. Да, кажется это она…

    -  Ну не слышите, так не слы…

    Горбун, ковыляя мимо, вдруг тяжело опирается левой рукой на мое плечо так, что у меня перехватывает дыхание.

    -  Полегче! Полегче, дедуля!

    Дедуля?

    Дед?!

    Дед!!!

    Я вижу, как из пончо к моему лицу растопыренными крючьями тянутся коричневые пальцы. Не успеваю ни вскрикнуть, ни испугаться. Горло оказывается в жестком захвате нечеловеческой силы, и я с размаху врезаюсь спиной в ствол дерева, больно ударившись затылком.

    Горбун медленно выпрямляется и неспешно снимает свободной рукой с лица темные очки. Не глядя швыряет их в кусты.

    Ужас накатывает на меня не со стороны серых змеиных глаз, а со стороны этого небрежного движения рукой и блеснувшего в кустах темного стекла.

    Все! Маскировка больше не нужна. Жертва в капкане. Цель достигнута, тушите свет.

    Почему я еще дышу?

    Чистый внимательно разглядывает мое лицо. С холодным и пронзительным интересом. Как букашку, пришпиленную к стенке. Как дрожащего ягненка, распятого на заклание перед взмахом жертвенного топора. Как Румына…

    -  Кто же ты такой, шкет? - произносит задумчиво и медленно приближает свое лицо к моему, глаза в глаза, - Кто… же… ты… такой?

    Искорка надежды рождается в бушующем океане паники.

    Говорить? Он хочет говорить? Не хотите ли вы об этом поговорить? Надежда рождается и медленно гаснет вместе с растущим давлением вокруг моего горла.

    «Вопрос был риторическим…», - кто-то в глубине сознания отпускает холодные реплики, пытаясь удержать бушующий рассудок от бегства в сторону от реальности. Становится все труднее и труднее дышать. Мертвые снулые глаза все ближе и ближе. Чувствую, как в шейном отделе начинает что-то похрустывать. Нет воздуха! Темнеет в глазах. Где-то совсем рядом спасительное забытье. На расстоянии вытянутой руки. Вот оно…

    -  Прекратите!!!

    Я судорожно глотаю частицу кислорода, прорвавшуюся из чуть дрогнувшего захвата вокруг шеи.

    -  Немедленно прекратите!!! Что вы делаете!

    Га… Галина…

    Справа шорох быстро приближающихся шагов.

    Воздух, много воздуха! Тиски на горле исчезают, и я валюсь на бок под дерево, инстинктивно скручиваясь эмбрионом и подтягивая колени к голове. Я - зародыш, я еще не родился, нет меня!

    Что-то щелкает под пончо ложного хиппи. Я уже знаю, что будет дальше, и в предчувствии еще большего ужаса широко открываю глаза. Резко повернувшись к подбегающей слева женщине, старый зэк наискось перечеркивает пространство тускло блеснувшей сталью на уровне ее горла.

    -  Прекх-х-х…

    Крик резко обрывается страшным хрипом. И сразу тишина. И неестественные для этого леса тихие булькающие звуки. Слабый всхлип.

    Я вижу, что Галина лежит на боку, согнув колени. Ладони сжимают шею. Из-под растрепанных волос виднеются подрагивающие кончики пальцев, они мокрые и блестят. Я смутно слышу шум далекой электрички внизу. Где-то в другой реальности есть нормальный мир, люди, дети, домашние животные. Мир без чудовищ, одно из которых стоит рядом со мной и сверху рассматривает свою жертву с хищным любопытством.

    В голове отчетливо и звонко: «Вы следующий, товарищ. Ваша очередь! Не задерживайте, пожалуйста…».

    И совсем уже дикое и не к месту: «Вас тут не стояло…»

    Не стояло?

    Вдруг какая-то дьявольская вспышка непостижимого возмущения обжигает мозг.

    Не стояло?!!

    -  Н-нет…ста…Яло!!!

    И с последним дурацким выкриком я отчаянно выпрямляю согнутые у груди ноги в сторону чудовища, даже не пытаясь куда-то попасть конкретно.

    С таким же успехом можно было бы пнуть угол военкомата. Хоть два раза. Вселенная не вздрогнула. Убийца даже не покачнулся. Только сделал маленький шажок назад, восстанавливая равновесие.

    Это конец. Без вариантов. Садистских удовольствий душегуб больше не пожелает. Финка в руке, с нее капает. Один удар и все. В рот, например, судорожно хватающий воздух. Или в глаз. Пусть даже в шею…

    Долго выбирает. Запутавшись в пончо, балансирует свободной правой рукой.

    И вдруг я понимаю, откуда этот струящийся шорох. Дед никак не может оттолкнуться ногой, стоящей сзади. Мешают осыпающиеся мелкие камешки!

    Бешенная ярость вместе с кровью и надеждой бросаются в голову.

    -  С-ста…

    Колени к животу…

    -  …Яло!!!

    …Изо всех сил бью обеими стопами в ненавистное колено, на этот раз уже осознанно прицеливаясь. Колено исчезает. Финка летит в сторону и ныряет в листву кустов. По телу скользнули крючья цепляющихся пальцев. С треском рвется нагрудный карман и в пыль, блеснув, падает старинный подарок чудесного грузина из той, другой жизни…

    «В опорную попал, - подсказывает в голове кто-то умудренный, - Бей, пока не встал!»

    Чистый уже на животе. Руками схватился за корень, ноги скребут по макушке Залысины, пытаясь найти опору. С истошным криком, даже не пытаясь встать, я бросаю всего себя вперед когтями в сторону этого вселенского зла.

    Рвать, раздирать, грызть, кусать!

    Дед, как каменный истукан. Он вообще никак не реагирует на мою атаку, бесполезные толчки и царапанья. Как назойливую муху отшвыривает меня одной рукой и молча начинает подтягиваться вверх. Кажется, нашел опору под ногами.

    В слепом яростном ужасе кручусь по земле, пытаясь схватить что-нибудь в руки, чтобы бить, лупить, кромсать.

    Что это? Звездочка!

    Хватаю сувенир двумя руками и вонзаю его в страшную кисть ненавистной руки, которая уже скребет по тропе, пытаясь за что-нибудь ухватиться. С хриплым шипением раненного зверя Дед резко выпрямляется в пояснице, хватаясь свободной рукой за болезненную царапину, делает движение в мою сторону и… теряет под ногами сыпучую опору.

    Еще секунду он отчаянно пытается вернуть равновесие на осыпающемся грунте, хватаясь за ветки, извиваясь всем телом и скребя ногами по камням, потом медленно начинает съезжать с осыпи.

    Последний рывок до спасительного корня - неудачно!

    Я кидаюсь животом на обрыв, в самоубийственном порыве не дать ему подняться, и вижу, как Чистый зверем крутясь вокруг своей оси и шаря кругом руками постепенно разгоняется вниз. Вокруг него - набирающие силу потоки щебня и скальных обломков.

    Внизу справа острым лучом нестерпимого света разрезает густеющий сумрак приближающийся товарный поезд. Старый зэк в разлетающемся пончо лохматым кубарем несется навстречу составу. Живой монстр - к железному чудовищу.

    В тупом оцепенении я лежу на животе, бесконтрольно луплю кулаком по деревянному корню и вижу, как тело убийцы, подпрыгнув на уступе каменной стенки, вместе с градом мелких каменных осколков врезается в один из хопров несущегося товарняка. Отлетает обратно по ходу движения к стене и, отскочив, как биллиардный шар от борта, влетает под колеса тяжелого вагона…

    Хруст. Слышу этот хруст даже вдали, даже сквозь шум отчаянно тормозящего поезда и бухание собственного сердца.

    Я все яростнее в прострации бью кулаком по дереву.

    Я жив.

    Слезы заливают лицо, мешаясь с грязью и кровью из пробитой звездочкой руки. Острыми судорогами изводят раскаленное горло булькающие рыдания. Они как смех. Они и есть смех! Дикий страшный сумасшедший хохот!

    Я жив! Жив!! Жив!!!

    Сволочи! Уроды! Что вам всем от меня надо?

    «Кукушка» съехала», - подсказывает сознание, и тут же сомневается, - тогда не знал бы о «Кукушке»…»

    Очень быстро темнеет. Практически моментально. Странно, ведь еще так рано.

    Волна покоя набегает, как обезболивающий наркотик на разорванные нервы…

    Наверное, я уснул.

    Нет.

    Я просто потерял сознание.

    Глава 21

    В нашем полусанаторном флигеле, где содержатся ну, просто неуправляемые больные, появился третий пациент.

    Галину успели спасти.

    Несмотря на критическую потерю крови, она осталась жива. К месту трагедии вовремя подоспели те самые два инструктора, которые готовили трассу соревнований. Теперь Галина лежит в палате интенсивной терапии и находится в коме. На счастье нашего инструктора, а по совместительству - вражеского агента неведомых пока нам структур - медики туристического турнира оказались на высоте. Стоит ли говорить, что, не смотря на вечер субботы, празднично-пикниковое настроение и особый статус в лагере, два врача и медбрат в медицинской палатке даже и не думали о спиртном? Даже о пиве! Они оказались абсолютно трезвы, компетентны и во всеоружии.

    Вот такое «неправильное» время! «Проклятое советское» прошлое. Будем сравнивать? Я тоже думаю, что не стоит…

    Спасти-то ее, конечно, спасли, но в сознание Галина Анатольевна не приходила. Подозревали необратимую патологию мозга от кислородного дефицита.

    Плёнка из чудесного «яблочка» оказалась засвеченной.

    В пылу моей неравной схватки с убийцей кассета выскочила у меня из кармана штормовки и была раздавлена одним из прибежавших на шум инструкторов. Над ней, разумеется, основательно поколдовали кудесники из спецлаборатории, но добились немногого. Смутные изображения каких-то корабельных узлов, фотографии нечитаемых листов технической документации и пара размытых пейзажей живописных скал, очень похожих на обрывы Херсонеса. По крайней мере, на любительскую съемку зеваки-туриста могли претендовать только два последних снимка. Все остальное давало повод предполагать злонамеренный характер этого послания.

    -  Написал, герой? - в палату бесшумно входит Сан-Саныч, даже и не озаботившись о наличии белого халата, как это заведено в приличных больницах.

    Ну, да… теперь я пишу. Ведь я не разговариваю. Что-то повреждено в гортани, и вместо человеческих звуков у меня получается только писк придушенного тушканчика. Одно радует - обещали, что это ненадолго.

    Послушно киваю головой и протягиваю ему листок бумаги.

    -  Маловато…

    «…будет», - очень хочется добавить мне, но получается коротенький свист.

    -  Что? - задумчиво переспрашивает мой мучитель, пробегая глазами по исписанной ученическими каракулями бумажке, и тут же изволят пошутить, - Не надо так кричать, медперсонал сбежится.

    «Очень смешно, - мрачно думаю я, - Как красиво, издеваться над маленькими!».

    -  Так. Ага. А почему не написал, как Чистый понял, что ты полезешь на гору?

    Я засовываю указательный палец себе в нос, кручу и потом демонстрирую его Козету. Он уже знаком с этим моим жестом. Таким образом, я напоминаю своему старшему коллеге его собственные слова о том, что доклад должен быть без домыслов, предположений, соплей и эмоций.

    Сан-Саныч слегка морщится.

    -  При чем здесь домыслы? Свидетели говорят, что Щербицкая собиралась тебя искать на утесе и говорила об этом у костра дикарей. Чистый мог это услышать. Так?

    Обреченно киваю.

    -  Пиши! - он припечатывает листок на столе у меня перед носом. - Чуковский!

    Я тянусь к носу.

    -  А не надо писать, «мог» или «не мог» услышать, - правильно меня понимает Сан-Саныч, - Пиши, что говорила Галина, кто находился рядом и на каком расстоянии. И кто чего делал после ее слов. И это не домыслы с соплями, а факты. Нет?

    Ну что тут скажешь?

    Киваю и тянусь за ручкой.

    -  А иностранцев в соседнем павильоне сможешь описать?

    Я с удивлением поднимаю глаза на Козета. Хочется покрутить пальцем у виска, но это будет грубовато. Хамства мой инструктор не заслужил, сопливого пальца более чем достаточно.

    -  Что ты смотришь? Вспоминай. А как ты думал?

    Встаю со стула и показываю ладонью уровень моего сектора обзора иностранных туристов. Где-то в районе своего пупка.

    -  Вот до этого места и описывай. Во что были одеты, объем, обхват, обжим. Ты, надеюсь, хоть кого-нибудь успел обжать?

    Энергично киваю, делая вид, что обрадовался своевременному напоминанию. Потом правой рукой делаю выразительный жест. Так делают грузины, когда восклицают: «Вах!».

    -  Грузина мы проверили. Грузин чистый. Гиорги Руруниевич Додиани, двадцать второго года рождения, заслуженный виноградарь. Отдыхает по путевке в Мисхоре. За ним… Не важно.

    Показываю целую мини-пантомиму, среди которых тыканье пальцем в живот, раскрытая ладонь перед глазами, которую я, якобы, читаю, и целая серия эмоциональных жестов, мол, чего тормозите-то?

    -  Самый умный, что ли? Проверяем по списку, не боись. А ты уверен, что агент среди иностранцев? А может он со стороны к их группе приклеился? Или к другой какой экскурсии. Вариантов море. Так что, сиди, вспоминай и пиши…

    Сан-Саныч разворачивается и шагает в сторону выхода из палаты.

    Оборачивается в дверях.

    -  И не шуми тут. Не надо…

    Глава 22

    Находиться взрослому человеку в теле ребенка - нелегкий труд.

    Во-первых, все время приходится смотреть на мир снизу вверх. Вот, не хватает высоты, хоть ты тресни! Юрась с Родионом, сопляки лет по десять-одиннадцать, для меня - суровые богатыри. А взрослая часть всего населения планеты - просто цивилизация гигантов.

    Зато прекрасно виден грунт.

    И все его мелкие обитатели. Они постоянно приковывают к себе мое детское внимание. Приходится порой волевым усилием отрывать собственное любопытство от какого-нибудь жука, или ящерицы. А над мелким скорпиончиком, который однажды вылез из старинной каменной кладки больничной стены, мне пришлось один раз сидеть на корточках вместе со своим малолетним носителем добрых пятнадцать минут. Гонять его палочкой и заставлять ужалить самого себя хвостом в уродливую головку. Наверное, самому стало интересно.

    Во-вторых, иногда трудно соизмерять свой мелкий рост, силу и воробьиную массу тела с взрослыми навыками, ухватками и привычками. Да элементарное - не все двери открываю с первого раза. Сначала легко и безрезультатно дергаю за ручку, а потом вспоминаю, что надо еще крепко упереться ногами, взяться двумя руками, а уже потом, пыхтя и обливаясь потом, тянуть тяжеленую деревяшку на себя.

    А телефоны!

    Видели бы вы, как я звоню по телефону-автомату! Там, где в будке выбиты стекла, еще более или менее просто - становлюсь двумя ногами на каркас и тянусь за трубкой. Но выбитые стекла здесь большая редкость! Приходится упираться ногами в обе стены в раскоряку и, оскальзываясь, ползти до желанной пластмассовой загогулины. А телефоны без будок, с одними лишь навесами - вообще не для меня…

    А выключатели!!

    Почему в советском прошлом все выключатели наверху?! Чтобы детей током не ударило? Мудро!

    Когда я захожу в темную комнату, всегда привычно начинаю шарить по стене на уровне своей, извините, задницы. А это - сантиметров шестьдесят от пола. Никакой чудо-архитектор туда выключатель не поставит. Спустя секунду с досадой вспоминаю это и тяну руку вверх. Это уже максимум метра полтора. Но здесь все выключатели на высоте 160 сантиметров! Стандарт, туды его в качель! И… начинаются прыжки к заветному электро-механическому устройству. А оно еще и щелкается туго! Скажу больше, его выключать легко снизу. А чтобы включить - надо ударить в прыжке по верхней части клавиши! Куда в темноте прицелится практически невозможно! Вот и скачешь наощупь козлом в полумраке.

    Как-то, самооценки это не повышает…

    И в-третьих, очень меня ныне беспокоит физиология воспроизводства рода человеческого, простите за интимную тему. Энергии - хоть залейся. Жизненный тонус зашкаливает, а возможностей…хм…никаких.

    Мои счастливо распахнутые от золотого детства глаза постоянно натыкаются на взрослых особей женского пола, которые раза в два выше и минимум раза в три старше малолетнего ценителя прекрасной половины. Не мешает даже заниженная в пространстве точка наблюдений. А иногда даже и…помогает.

    Ну и что дальше? В мозгах пожар, а… тела нету. Вернее, есть, но… как-то недостаточно. Маловато будет. Это все равно как, выйти на охоту, и пытаться застрелить медведя указательным пальчиком.

    Пуф-ф!

    Ирина, кстати, давно заметила сию диспропорцию психики своего подопечного, и это для нее стало предметом постоянных подколок в мой адрес. Спасает лишь то, что это не единственная странность семилетнего ребенка, о которой осведомлены мои наставники. Собственно, на моих странностях и зиждется наше с ними сотрудничество.

    Это я все о том, как трудно ощущать себя взрослым в детском теле.

    А каково ребенку?

    Каково этому хрупкому и беззащитному организму таскать в себе взрослое сознание? При том, что искушенный менталитет, обширные знания и не сладкий, прямо скажем, опыт прожившего нелегкую жизнь мужика постоянно втягивают ребенка в неприятности!

    Смотрите, как любопытно получается - жил себе ребенок и жил, ходил в школу, играл с друзьями, беззаботно взрослел и набирался опыта. А когда этот же самый опыт фантастическим образом оказался в его собственной голове, да уже в сформированном состоянии, у ребенка начались проблемы!

    Получается, взрослое сознание стимулировало возникновение агрессивной среды вокруг беспомощного ребенка. Взрослые мозги создали взрослые проблемы!

    И какой напрашивается вывод?

    Неприятный.

    Очень неприятный.

    Наши взрослые проблемы зародышами сидят в наших собственных взрослых мозгах. И теперь я тому - прекрасное доказательство.

    * * *

    -  Что так шумно у тебя? Постоянно орет кто-то!

    Ну, здрасте! Еще одна шутница заявилась. Ну, пошути, пошути.

    -  Баб что ли водишь в палату? - Ирина замечает мой выразительный прищур и паникует, - Ой! Вот только голос на меня повышать не надо!

    Делаю страшные глаза и подбородком показываю ей за спину. Мол, пришел кто-то. Ирина оборачивается, а я запускаю в нее подушку.

    Попал!

    -  Вот, жучара, - смеясь, она приносит подушку, бросает ее на постель и усаживается там же, - Ну, как ты, ма-аленький?

    Я замахиваюсь на нее ручкой.

    Упс!

    Капля чернил летит через всю палату и украшает собой подушку на пустой заправленной коечке. Пальцам тоже слегка досталось. Вот ведь архаика! Когда уже начнем писать шариковыми?

    -  Пишущей ручкой надо бить без замаха, - начинает умничать мой боевой педагог, - идеальный укол получается, если острие входит точно в глаз. Но в этой области очень незначительная площадь поражения. Чуть в сторону и попадаешь либо в кость, либо в переносицу - и то, и другое неэффективно. К тому же, верхняя часть человеческого тела почти всегда находится в движении. Противнику, заметившему опасность, достаточно просто слегка повернуть голову. А вот если так!..

    Вот, пантера!

   ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8