После конца

С эмпатией смотрела на меня жемчужная луна. Вместо наплаканного прилива, как если бы встряхнутый в бутылке, всколыхнулся океан, вскинулся вдали куполом вспененных брызг. Вихрастый колосс Дропенеры группировался в вышине для удара, готовясь снести двенадцать скалистых апостолов, рассчитывая поглотить целый материк. Я был сокрушен конечностью прямой, предчувствием растущей боли от синхронной гибели всего живого в земной колыбели.

 Я замкнулся в коконе своих перерождений, и если что-то и будило меня, то это было ощущение молодых заботливых рук.

Знакомая отяжелела моим ребенком. Отправной точкой для моего отцовства было далекое студенчество. К моменту появления второго отпрыска, я был наупражнявшимся папашей. Когда перестал тянуть живот будущей мамочки, я выкрал ее из клиники и поднял на вершину сопки, отмечавший свой золотой юбилей. Грязь разлеталась от привода колес. Я толкал в гору крепко засевший джип, в то время как малышка невозмутимо квартировала в маминых апартаментах.

Ей перешла по наследству фамилия мамы, зато имя девочки стало производной от моей фамилии. Елизавета не спешила говорить, нашим времяпровождением стали сочиненные мною сказки, проделанные на стиральной машине путешествия во времени. Вихри моего обожания протолкнули её через коридоры неверия, она смогла ощутить и принять присутствие необъяснимого. Надо сказать, что в год её рождения вся солнечная система преодолела область высоких энергий, вознаграждая восприимчивых людей особыми свойствами.

Лиза вышла за границы своей комнаты. Уходя в ночные странствия, она часто просыпала остановки в туалет, появляясь в конце тоннеля в мокрой пижаме. Академически запущенной, не терпящей фальши, такой я запомнил Лизу до её переезда в Австралию. Она осталась для меня грузом, который цеплял меня за сердцевину реальности.

   Моё прибытие в Мельбурн совпало с кульминацией весны в южном полушарии. Арктический ветер расшурудил ледяным дыханием фиалковую россыпь жакаранды и повел меня по великой океанской дороге, сокращая десятилетнее расставание быстрым преодолением последних миль. Меня удивил избыток аглицкого в архитектуре прибрежного городка, в его названии стоял туман славного Альбиона.

В мангровых зарослях погибал крик, пряча открывшиеся коробочки цветов эвкалипта в загибе обмелевшей подковы. Худощавая, скуластая красавица заманила меня в первобытную тьму, изгнанную из круга времени, всюду бродило эхо морского органа.

- Какая скорбь охватила вселенную? ­- спросил я просто о сложном.

- Они посчитали нас бесполезными, паразитарными, пап.

Блуждая по вселенной в размене тел и планет, мы не даём плодов. Побеждая болезни, мы не излечились от главной, от духовной недостаточности. Нет такого муравья, который бы любовался окрестностями с горки своей колонии, нет такого человека, который бы прожил тридцать тысяч дней как один.

- Вспомни свой сороковой день рождения в центральном парке, коллизии метавших искры машин на автодроме, мои глаза цвета неба.

- Вспомни свой десятый день рождения, отца, отвоевавшего тебе первый заезд на том же автодроме. Не переставай рисовать расплывчатые, едва заметные очертания того самого дня до последней минуты жизни.

В этом призыве слышалось предзнаменование вечного пути. Мы протопали по каменной радуге моста маршем солдатиков и свесили ноги с Лондонской Арки.

В аэропорту мы заручились обещанием быть вместе до конца своих дней. Я поднялся в воздух и открыл послание дочери.

- Милый папочка, мы вместе покидаем эту землю….

Закипела облачная карамель, сбрасывая крышку с пузатого дымящегося чайника. Самолет набирал высоту, нарушая отведенные ему коридоры и эшелоны. Я надел кислородную маску и с волнением вернулся к чтению.

- Милый папочка, мы вместе покидаем эту землю. Я не хотела, чтобы ты видел, как погибает моё тело, как уходит мама. Наблюдай за разрушением этого мира сверху. Так будет лучше. Спасибо, что дал мне жизнь, помог обрести истину!

Мне оставалось минут пять, без чувств оставались многие пассажиры. Я прильнул к иллюминатору. За бортом в густой синеве, как и прежде, сияло лучистое солнце. Я вошел в лабиринт вечности, напряг руки и приготовился принять летящую ко мне девочку.

 Дмитрий Самойлов