ХОЛОД. Сага.

– Слушай, Вова, – искоса взглянул на него Хосе, – ты точно не про Детройт читаешь? Тут белое хоть что-нибудь есть?

– А хрен его знает, – Вова почесал затылок и полистал брошюру, – утка есть, мандаринка. И еще этот… Как его… Чешуйчатый кро-халь, – по слогам прочитал Вова.

– Это что, рыба? – Владлен посмотрел на Вову.

– Не, птица, – ответил Вова, – на чайку похожа. Вот слушай, Владя, меня вопрос все время интересовал. Птичье молока. Вот что ты по этому поводу думаешь?

– Думаю, что ты херней занимаешься, – Владлен воткнул в уши наушники айфона и откинулся в кресле.

– А ты что, Хосе? – не успокаивался Вова.

– Птицы есть. Молоко есть. Птичьего молока нет, – пробурчал Хосе и отхлебнул из стакана газировку.

– Ага, ну я так и понял. Значит рыбий мех тоже херня полная, – он засмеялся и посмотрел на Холода, но поняв, что ему не до него, снова погрузился в изучение брошюры.

Холод смотрел в иллюминатор самолета. Где-то далеко внизу расплескалось зеленое пятно тайги. Самолет воткнулся в грязную вату серых облаков и начал заходить на посадку. По стеклу иллюминатора потекли тонкие струйки дождя. Когда подали трап, дождь закончился так же внезапно, как и начался, но серые облака продолжали висеть над землей, от которой им навстречу поднимался такой же мерзкий серый туман. Холод ступил с трапа на землю, и тут же яркое солнце выскочило из-за туч и тут же заставило, словно в парилке, вспотеть его спину и подмышки.

Хосе с Владленом удивленно оглядывались по сторонам, пока автобус вез их к зданию аэропорта. Лужи на бетонных плитах высыхали быстро и поднимались вверх облаками пара.

– Жарко здесь будет, – Хосе скривил губы, – жопой чую.

– И я чую, – шмыгнул носом Вован, – у меня даже трусы уже к ней прилипли. Ты это… давай, не потей на меня, – оттолкнул он от себя Хосе и засмеялся.

Холод посмотрел на них и на Владлена, который пытался вытереть потный лоб об Вовину майку, и, устав быть серьезным, тоже рассмеялся.

На выходе из аэропорта их встречали Левчик и Баир в шортах и сандалиях на босу ногу. Хосе наконец-то расстегнул свою кожаную куртку и облегченно выдохнул.

– Чё, татухи вспотели? – рассмеялся Вова и протянул руку Баиру и Левчику, – здорово, парни. Это наш друг Хосе из Детройта, парень горячий, правда немного потный. У вас тачки хоть с кондерами?

– С кондерами, – усмехнулся Баир, – а если не помогут – у Левки там сумка-холодильник с пивом. Жопой сядешь и полегчает. Привет, – он протянул руку Холоду и Владлену, – ну чё, поехали? Нам еще верст шестьсот до места херачить. Все что надо – уже там, – он похлопал Холода по плечу.

– А ты чё, испугался? – Вован посмотрел на Хосе, – вот такой у нас климат. Привыкай.

– К теплому пиву и потным женщинам? – рассмеялся Хосе, – ты еще в Сальвадоре не был.

– Сплюнь! – сказал Вова, и они вышли из хабаровского аэропорта.

* * *

Москва. Конец марта 2014 года.

– Ну, посмотрела я его, – Тея повернулась к окружающим, – все признаки налицо. Кстати зовут его Анри Кюри.

– Подданный Франции, – вмешался в разговор Доцент, – биолог. Исчез полтора года назад. Как говорят его коллеги по институту, отправился на Дальний Восток за новыми впечатлениями. Последний раз звонил из Хабаровска. Потом родные получили странную эсэмэску и после этого связь с ним прервалась. До нынешнего момента.

– А я повторюсь, – Тея уселась за лабораторный стол, – все признаки приема хиропона налицо.

– Ну, наверное, не на лице, – усмехнулся Холод, – а там, внутри.

– Нет, – посмотрела на него Тея, – мы еще в прошлый раз выяснили, что хиропон, подобно амфитамину, выводится через мочу, значит в крови он долго не задерживается. Несмотря на обезвоживание и сильную мышечную дистрофию, у него наблюдается чрезмерная двигательная активность. При этом аппетита нет и чувство голода отсутствует. Посмотрите, – она кивнула на стеклянную стену, за которой расхаживал француз, суетливо размахивая руками и разговаривая сам с собой, – видите? Однообразные непродуктивные движения и повышенная общительность, – улыбнулась Тея, – он даже самому себе что-то рассказывает.

– А о чем он вообще говорит? – посмотрел на Тею Владлен.

– Трудно сказать… Нечто бессвязное, – Тея покрутила в руках карандаш, – у него постоянные головокружения, а это говорит о необратимых изменениях головного мозга, вызывающих такие разительные перемены в психике. Говорит про лес, деревья, какого-то Франца, много слов на латыни. Я так понимаю, это названия растений. Потом вспоминает каких-то странных русских и перекрывается. После этого замыкается и уходит в себя. Но это как раз более чем объяснимо. Видимо, препарат перестал приносить желаемый эффект, а значит необходимость принимать его так интенсивно отпала.

– То есть получается, он слез? – заговорил до этого молчавший Вова, – ну, типа, переломался?

– Нет, – Тея покачала головой, – осталась самая страшная зависимость – психологическая. Просто хиропон перестал давать нужный эффект, и его перестали им пичкать. Это вынужденная ломка, с которой организм частично справился, но ему по привычке не хватает дозы. А отсюда такая подозрительность и необоснованная тревожность. Кстати, я заметила у него остаточные судороги, а это говорит о скачках внутричерепного и артериального давления. В принципе, кто-то выполнил функцию антидота, который мы разработали. Но это не препарат. Ему просто прекратили давать хиропон.

– Во! Новое слово в лечении торчков! – засмеялся Вова и зачем-то забрал у Теи карандаш, – я всегда говорил – надо лечить силой, сам никогда не пойдет. Надо его изолировать и перестать дурь давать. Он и поправится. Вот был у меня друган… Бухал, как черт последний…

– Нет, Вова, – рассмеялась Тея и забрала у Вовы карандаш, который тот собирался сломать пополам, а потом серьезно продолжила, – этот человек останется больным на всю жизнь. Избавившись от хиропоновой зависимости, он рано или поздно обретет другую. Вылечить его немедикаментозно невозможно. Скажу одно – хиропон ему кололи. Есть следы инъекций. А судя по состоянию организма, это классическое применение хиропона – для того, чтобы человек работал на износ.

– В смысле? – не понял Владлен.

– Он биолог, – пояснила Тея, – а его руки все в мозолях, как от долгого физического труда. А потом, даже находясь здесь, он все старается сделать сам – подвинуть, помочь что-то поднести. И делает это, несмотря на истощение организма, достаточно убедительно.

– Ты хочешь сказать, что его где-то держали, кололи и заставляли пахать, как лошадь? – резюмировал Холод, – а потом он по всей видимости сбежал и оказался на трассе, где его подобрали Левчик и Баир…

– Скорее всего так, – Тея снова повернулась и посмотрела на француза, бродящего за стеклом, и вслух произнесла, – вот такой вот он, наш французский пациент… Нужно время, – она повернулась к остальным, – я попытаюсь из него вытащить все, что он сможет вспомнить.

– Во, – Вова пихнул локтем Холода, – помнишь кино со Шварцем было «Вспомнить все»? Ну, где у него все воспоминания придумали.

– Да тут и придумывать нечего, – Холод почесал шею, – у человека такая манная каша в голове. Француз! В тайге! Биолог… с лопатой.

– Ага… И «тут помню – тут не помню», – попытался разрядить обстановку Владлен, – я вот одного не пойму, а там, на Дальнем Востоке, откуда этот хиропон взялся?

– Как я понимаю, – Холод посмотрел на Владлена, – не только Василича с Сенсеем эта дрянь интересовала. Были же и до этого партии. Кирюха говорил. Как минимум еще две. Вот, видимо, мы на ее след и попали.

– Вот слушайте, чё нам так не везет, а? Ну почему этот хренопон не поехал в Тайланд, или на Филиппины? – развел руками Вова, – это ж нам опять в какой Заднепроходск тащиться?

Тея посмотрела на Холода, тот закусил губу, пожевал ее и встретился с ней взглядом:

– Ну вот видишь, Вова на все твои вопросы разом и ответил. Хреновый у нас глобус. Куда не ткни – все жопа. Так что поедем, как в той песне, «за туманом, за туманом»…

– Там это… еще гнус есть, – начал было Вова, но Владлен закрыл ему рукой рот.

– Вот о гнусе и прочих прелестях тайги ты лучше Хосе расскажешь.

Холод и Вова удивленно уставились на Владлена.

– А что вы на меня так смотрите? – улыбнулся Владлен, – звонил. Уже вылетает. Сказал, хочет историческую родину посмотреть. Говорит, соскучился по нам и нашим приключениям. Вот ты, Володя, ему нашу родину, вид сзади, и продемонстрируешь. Она ж передом к тебе редко поворачивается. Лицо у тебя больно суровое. А он тебе как раз про Филиппины расскажет, и после этого ты туда точно ехать расхочешь.

* * *

Трасса «Восток». Лето 2014 года

Холод прижался лицом к стеклу. Трасса «Восток», которую местные аборигены называли «дорогой в никуда», несла их по гладкой асфальтированной ленте с мостами-развязками и указателями мимо напуганных строительством таежных деревушек туда, где кончалась география. Наконец она уперлась в реку Бикин, петляющую словно змея среди таежных зарослей. На недостроенном шоссе стали появляться гигантские лесовозы, лениво тащащие на себе огромные бревна, насильно отвоеванные у тайги. Свернув на разбитую тяжелыми машинами грунтовку, джипы вмиг потеряли свои сто двадцать кэмэ в час «с ветерком», и превратились в черепах, ползущих с одной колдобины на другую, барахтаясь в грязных глубоких лужах. Деревьев становилось все больше. Лесовозов все меньше. Неожиданно тачки вырвались из сумрака елей и пихт и оказались среди яркого пейзажа почти альпийского луга. Природные зоны менялись через каждые несколько километров. На месте вырубленных сосен, среди ольхи и берез, в человеческий рост подрастали юные кедры и ели. В открытое окно машины долетал посвист рябчиков, которых совсем не пугал рев мощных движков. Дорога, протоптанная тракторами и выпиленная бензопилами, то и дело превращалась в живописную аллею цветущего парка, которую вокруг, казалось, окружала первозданная и нетронутая глухомань. Тайга словно сама возвращала то, что у нее когда-то отнял человек. Скоро дорога стала еще уже, и из колеи то тут, то там, стали вспыхивать таежным костром кусты барбариса, горящие кроваво-красным пламенем переспелых ягод. Над торчащими зелеными волосами тайги начали вылезать лысые макушки каменных гор. Вдруг из лесной чащи навстречу машинам шагнуло что-то большое и рогатое, в котором Вован признал изюбра – местного то ли лося, то ли оленя. Животное посмотрело на машины, словно решая – протаранить непрошенных железных гостей ветвистыми рогами сейчас или потом, но, решив не связываться, протрубило что-то пугающе-тревожное и исчезло, ломая густые заросли папоротника.

– Краями разошлись, – рассмеялся Владлен вслед уходящему рогатому гиганту.

Тем временем на тайгу опустился вечер, и фиолетовое небо словно обрушилось на них в тот самый момент, когда машины свернули к указателю «Красный Яр». Сквозь плотную, начавшую чернеть пелену тайги, словно звезды стали вспыхивать огни приближающихся домов.

– Ну вот, почти на месте, – Баир повернулся к Холоду, – вот она, жопа мира! – потом почесал подбородок, улыбнулся и добавил, – но, сука, жопа красивая… аж дыхание сводит.

– Че, вдул бы ей? – напомнил о себе Вова, – ничего, она нам еще сама всем вдует! Мало не покажется! Это тебе не Забайкалье с тиграми карманными.

Хосе открыл глаза и зевнул:

– Что, приехали уже?

* * *

Москва. Конец апреля 2014 года.

– Ну и что там наш француз? – Холод потянул Тею за руку и усадил рядом с собой на диван, – открыл тебе все свои тайны забытого прошлого?

– Да как тебе сказать, – улыбнулась Тея, – вся его жизнь здесь, как сериал, в котором серии между собой не связаны.

– Ну герой-то хотя бы там один? – рассмеялся в ответ Холод.

– В принципе, да, – Тея кивнула, – понимаешь, это сложно назвать амнезией. Скорее, это постнаркотическая абстиненция и защитная реакция мозга. Он помнит тайгу, с упоением рассказывает про флору и фауну, но вдруг неожиданно перекрывается и начинает произносить обрывочные фразы, причем на разных языках. Из чего, – она взглянула на внимательно слушающего ее Холода, – из чего мы с Доцентом сделали вывод, что он там был не один. Проверили пропавших на Дальнем Востоке иностранцев. Нашли таких, причем пропали они все при весьма загадочных обстоятельствах. На некоторые имена он дал положительную реакцию.

– Это ж чё выходит, их кто-то держал в каком-то типа лагере? Но зачем? Выкуп? – Холод пристально посмотрел на Тею.

– Скорее в тюрьме. Он неадекватно реагирует на наручники. И на счет выкупа я сильно сомневаюсь. Пропадали обычные люди. Причем большинство из них ученые. Ну как ученые…, – Тея задумалась, – не физики-ядерщики. Вот смотри, например. Школьный учитель биологии из Южной Кореи. Француз его знает. Говорит о его дочке. Или голландец. Специалист по тюльпанам. Он описывает дом, где тот жил, и может часами говорить о сортах тюльпанов. А потом его как замыкает, и он начинает рассказывать о дальневосточном грунте, почве, системе дренажа, поливе… И требует срочно проверить теплицу.

– Может они там наркоту выращивали? – хмыкнул Холод.

– Насколько я понимаю в особенностях того климата, она там сама по себе растет. А потом еще момент. Француз на латыни много слов произносит. И это не только названия растений, как мне сначала показалось, но и животных. И выглядит это примерно так, – Тея закусила губу, – мускус пятьсот долларов, жир триста, скелет пятьдесят тысяч рублей… И при всем при этом на охотника он вообще не похож. А неадекватнее всего он реагировал на татуировки. Он на Баира кисть с его перстнями тюремными не отрываясь смотрел. Жаль, что они уехали.

– Слушай, а может ему Хосе покажем, как он приедет? – улыбнулся Холод, – он сам весь как Третьяковская галерея с Эрмитажем в гжелевском исполнении.

– А когда он вообще приезжает? – Тея с ногами забралась на диван.

– Завтра. Владлен встречать поедет.

– И жить он будет, естественно, у нас, – Тея посмотрела на Холода.

– Ну, скорее всего да, – ответил он, – ну не молодым же медовый месяц портить. Хотя есть вариант его к Вове спровадить…

– Бедная Вовина мама, – засмеялась Тея, – такого «институтского друга» она точно не переживет.

– Да он нормальный, – серьезно сказал Холод, – только к татуировкам надо привыкнуть. Что делать, если у них так принято?

– Где принято? – Тея толкнула его в плечо, – расскажи мне еще сказку про сальвадорских туземцев! В тюрьме так только принято! Помню, ты мне уже рассказывал про верующего Баира с куполами на груди, который потом вообще буддистом оказался.

– Ну а что в тюрьме, не люди что ли? Вон тот же Вова…

– Вова?! – Тея, словно потеряв дар речи, посмотрела на Холода.

– Недолго, – попытался выкрутиться Холод, поняв, что сморозил глупость, – и по молодости. Случайно.

– Сколько недолго? – снова обрела дар речи Тея.

– Ну, лет семь… может восемь, – замялся Холод.

Тея укоризненно посмотрела на него:

– Ну вот, ты разрушил мой последний миф.

– Не, – покачал головой Холод, – Владлен не сидел, точно знаю, ну, если не считать… И дядя Гена. Так что есть ради чего тебе еще жить, – Холод чмокнул ее в щеку и пошел на кухню.

– Кстати, – раздался оттуда его голос, – а где у нас старый и малый?

– В школе! – Тея слегка покраснела и улыбнулась.

– Ну Марк-то понятно, а старого-то что к знаниям потянуло?

– Не «что», а кто. Физкультурница, – улыбнулась Тея, – он ей в спортзале помогает.

– А ничего физкультурница? – Холод уселся рядом с Теей с пакетом молока.

– Очень даже! Для своих-то пятидесяти.

– Странно. Я не знал даже, – Холод отхлебнул молоко прямо из пакета.

– Знал бы, если бы в школу хоть иногда ходил! – строго посмотрела на него Тея.

– Так я и ходил. С первого по восьмой класс, – Холод стер молочные усы.

– К Марку в школу! На собрания, – Тея снова пихнула его в бок, – папаша! Кто, кстати, научил его дымовуху делать?

– Это Вова, – поспешил ответить Холод, – мы с ним только ампулы в костре на даче взрывали.

– Чего? – Тея уже начинала злиться по-настоящему.

– Проехали, – он поставил пакет молока на стеклянный столик, – давай лучше про француза, так что вы там с Доцентом решили?

– Пока ничего, – Тея понемногу начала успокаиваться, – только выводы сделали, из которых следует, что кто-то на Дальнем Востоке похищает людей. Причем только тех, кто имеет отношение к естественным наукам. Держат они их в изоляции и пичкают хиропоном, чтобы они выполняли какую-то работу. За провинность наказывают и заковывают в наручники. Охраняют их, видимо, люди, связанные с тюрьмой. Ну я уже говорила про реакцию на татуировки. И нашли его в тюремной одежде. Баир сфотографировал цифры на телогрейке.

– Номер, – поправил ее Холод.

– Ну да. Правильно, – Тея кивнула, – и Доцент их сейчас изучает. Конечно, цифры не очень хорошо видны, но он сказал, что шанс есть узнать, кому это принадлежало. Потом мы проанализировали, где примерно может находиться этот лагерь. Учитывая время года и погодные условия, Доцент вычислил примерный квадрат, откуда бежал француз. Река Бикин. Южная часть. Сейчас там хотят сделать национальный парк-заповедник. Редкие животные, редкие растения, что подтверждает француз своей бессвязной латынью. Поблизости очень мало населенных пунктов. Самый ближайший – Красный Яр. Поселок. Около тысячи жителей. И есть еще некоторые стойбища местных. Но это глубже, в тайгу. Места там дикие и необжитые.

– Даже негры не водятся? – улыбнулся Холод.

– Даже негры, – задумчиво ответила Тея, – а вот браконьеры водятся. Поэтому у Доцента есть предположение, что именно к ним француз и другие иностранцы и попали в рабство. И использовали они их по назначению. Сбор растений, охота… Дары тайги очень ценятся, особенно на рынках Азии. В том же Китае. Вот смотри, – Тея взяла планшетник и подвинулась ближе к Холоду, – вот женьшень, например. Его корень – традиционное средство китайской медицины. Причем главное. Его, конечно, выращивают в искусственных условиях, но дикорастущий на черном рынке стоит пятьсот тысяч долларов за килограмм.

Холод присвистнул, а Тея продолжила:

– Официально его нельзя собирать. Это статья со сроком. Смотри дальше, – она листнула планшетник, – маньчжурский орех. Вроде пустяки. Но килограмм стоит сто пятьдесят долларов. В Китае это, естественно, в разы дороже. В Чите, в гостинице «Турист» существует некий черный рынок. Приезжают заказчики из Китая и находят исполнителей. Сами боятся. А теперь самое главное. Конечно, Поднебесную можно усмирить, но ее кухню нет! Опустим тот момент, что тигр у них самое лекарственное и полезное животное, шкура которого на черном рынке стоит от ста тысяч, а скелет от пятидесяти. В Китае, конечно, дороже. Так что наш Дальний Восток снабжает их элитной ресторанной едой. Медвежья лапа в Новый год стоит тысяча долларов за порцию, – Тея поморщилась, – комплект из утки мандаринки, самца и самочки – лучший подарок для китайских молодоженов. Три тысячи долларов. Рыбный филин, – Тея быстро перелистывала картинки на планшетнике, – одно яйцо стоит пять тысяч баксов! Жир редкой древесной лягушки – десять тысяч за килограмм. Это представляешь, сколько лягушек ради этого килограмма надо истребить? – Тея взглянула на молчавшего в недоумении Холода, – губа изюбра около двадцати тысяч рублей. Черепаший панцирь триста баксов. Мускус кабарги… такой олень с клыками, – Тея показала Холоду фотографию, – от восьми до пятнадцати тысяч долларов! А с медведей они все берут – лапы, желчь, нос… Им даже шкуры не нужны! Просто выпотрошат зверя и забирают, что нужно! Дороже всего желчный пузырь, вырезанный у медведя, впавшего в спячку. Ты представь? – ее голос дрогнул, а Холод обнял ее за плечи и прижал к себе, – вся наша Красная Книга в меню их ресторанов оказалась. Хоть границу с ними запирай.

– Поздно запирать двери, если вор уже ушел, – Холод хрустнул шеей, – так уж получилось. Значит, вы думаете, что иноземцев наши зэки в оборот взяли для оказания помощи в хищении ресурсов нашей великой Родины с целью личного обогащения? – Холод прищурил глаз, – и помогает им в этом деле великий и могучий хиропон, тайна которого раскрыта благодаря твоему братцу с его анимашкой?

– Ну да, – тихо ответила Тея, опустив глаза, – мне с братьями вообще не везет. Прав был отец… Я вот думаю, нам-то зачем это все надо? Пусть этим, кто положено занимается. Пусть все будет так как будет, без нас.

– Я тоже так думал, – Холод взял из рук Теи планшетник, положил на столик и усадил ее лицом к себе, – а потом понял, что прошлое все равно нас находит. И лекарства от него нет. А было бы – мы бы с тобой не встретились. Не родился бы Марк, у Кирилла не было бы Мии, а Владлена вообще бы не было… Да ничего не было бы! Так что это небольшая цена за то, что мы есть сейчас.

– И сколько же еще это прошлое будет нас находить? – Тея обвила руками его шею.

– Пока живем и думаем о будущем, – Холод обнял ее и прижал к себе, – как говорят наши японцы – когда дорога кончается, начинается путь. И идти надо оглядываясь, иначе можно свернуть на чужую и заблудиться. Так что давай-ка мы своей дорогой. Те, кто там, на небе, лучше знают, куда нам идти, а спорить с ними, если честно, мне уже надоело. Куда хотят – туда и пойдем. Дальний Восток, так Дальний Восток. Хорошо хоть не Ближний, в то там вон что творится…

* * *

Поселок «Красный Яр». Дальний Восток. Лето 2014 года.

Несмотря на предположения Вована о дикарях, танцующих возле шамана с бубном, Красный Яр оказался современным поселком со спутниковыми тарелками и дорогими японскими внедорожниками возле ухоженных палисадников. Местные щедро перемешались здесь с бородатыми геологами-романтиками со всего бывшего СССР, и в память о них сохранили знакомые всем имена, нелепо сочетающиеся с их раскосыми лицами и местными фамилиями. Живя на реке посреди тайги. Все они были рыбаками или охотниками. Село по местным меркам было просто огромным – целых сто дворов с крепкими домами, школой, магазином и даже электростанцией, которая работала на новеньком дизеле. Правда в два часа ночи ее вырубали и включали только утром.

Дом знакомца Баира они отыскали почти сразу – в поселке была всего одна улица, и номера домов начинались прямо от ближайшего к тайге.

Отужинав местными деликатесами, они сразу завалились спать. С утра всех разбудил Хосе, не обнаруживший в доме туалета. Он долго не решался зайти в деревянную избушку с прорезанным посреди двери сердечком, но видя, что даже Вован не смеется, все же решился.

– Вот бедолага, – покачал головой Баир, – может мы его зря с собой взяли? У него сейчас поди мозги закипают. Сидит, походу, пыхтит и думает, как здесь воду сливать.

Мужиков в деревне в это время года было мало. Летом тайга помогала выживать зимой. Поэтому все были заняты своими делами – кто ушел на рыбалку, кто на охоту, а кто занялся сбором дикороса. Рыбалили, как говорили местные, на притоке Бикина Уланге. Места там были глухие и рыбные – хариус, таймень, щука, ленок. Отойди в тайгу подальше от поселка – там соболь, изюбр, кабан. Кто побойчее, тот зашибал свою копейку на туристах – катал городских на выдолбленных из цельного ствола дерева местных лодках ульмагах к верховью Бикина на рыбалку, возвращая оттуда в бессознательном состоянии от выпитого, пропахших костром, рыбой и водкой.

Больницы в селе, как ни странно, не было. До ближнего Лучегорска ехать было хлопотно, а к шаману, у которого все лечились, попасть можно было только по зиме, когда вставал лед на мелководье Бикина. Поэтому летом не болели, откладывая все болезни до зимы, не доверяя врачам. Вместо больницы был фельдшерский пункт, оставшийся со времен СССР, о котором напоминали просроченная зеленка и потускневший плакат «Мойте руки перед едой» вместе с сонным фельдшером, который по совместительству был ветеринаром и с легкостью принимал роды как у людей, так и у коров с лошадями.

Вообще, местные оказались людьми спокойными, без вредных привычек и равнодушными к зеленому змею, судя по водочным бутылкам, покрытым толстым слоем пыли в магазинчике местного Магамеда с добродушным раскосым лицом.

Холод прошелся по единственной улице и заметил одну особенность – местные никуда не торопятся. Оставшиеся в поселке женщины и дети не спеша куда-то ходили по своим делам, копали огороды и даже играли в футбол. На Холода они внимания не обращали, привыкнув к туристам, но ради приличия приветствовали дружелюбным кивком головы. Собаки-лайки здесь тоже были добрые и повсюду сопровождали Холода целой стаей, игриво повиливая хвостами.

Хосе тем временем отошел от первого шока с уличным туалетом, с трудом сообразив, что газета и есть туалетная бумага. Но он тут же столкнулся с новой правдой дальневосточной жизни – рыба была не замороженное филе в брикетах, а молоко оказывается хранилось не в пластиковом галлоне, а в живой корове, которая паслась на лужайке возле дома и радостно щипала траву. В этой «правде» не оказалось вилок, зато появились соленые грибы, совсем не похожие на шампиньоны, на вид скользкие и противные, зачем-то сверху посыпанные зеленой травой, которую почему-то называли луком. Плохо знакомый с обеими составляющими этого таинственного блюда, Хосе долго стеснялся их попробовать, но все-таки пересилил себя, зачерпнул ложку, и… через пять минут глиняная миска была пуста.

Баир со своим знакомцем тем временем сговорились с каким-то его дальним родичем, водилой из лесхоза, который согласился их подбросить до того места, где кончается дорога. Свободных проводников не оказалось, и знакомец связался по рации со свояком на удэгейском стойбище, который обещал им помочь в поисках того, чего они пока не знали сами.

Пока Баир рассказывал об этом Холоду, а Владлен и Вова проверяли привезенное ранее оружие и снаряжение, Хосе осмелел вконец, и попробовал вяленую рыбу, кабанье сало с хреном, закусил все это грибами, зачем-то зачерпнул из берестяного лукошка горсть кислющей клюквы, поморщившись, запил все это дело молоком, и уже ничего не боясь, смело шагнул в волшебный деревянный домик на заднем дворе, стребовав с хозяина «почитать» новую свежую газету.

Потом Хосе под присмотром Вовы долго изучал устройство умывальника-рукомойника, со смехом то вдавливая, то отпуская его железный носик. Когда они пошли изучать принцип работы щеколды на двери, действующей по принципу «дерни за веревочку – дверь и откроется», Холод с Владленом отправились на реку, решив искупаться. Вода, несмотря на жару, была холодная и прозрачная. В воздухе кружила мошкара и огромные слепни. Холод быстро разделся, нырнул, проплыл под водой несколько метров и довольный улегся на спину, покачиваясь на речной глади и подставив свою грудь лучам палящего дальневосточного солнца.

Владлен тем временем вернулся на берег и разговорился с местными пацанами о рыбалке, которые, хвастаясь, вывалили перед ним из мокрого брезентового рюкзака свой еще живой улов, который трепыхался и бил хвостами. Холод выплыл на берег, стряхнул с себя воду, уселся на бревно и закурил, наслаждаясь тишиной, которую нарушал лишь звон висящей над рекой мошкары. Но таежных букашек распугали Вован и Хосе в ватнике хозяина на голое тело поверх татуировок, гремя галошами по дороге и споря о том, где опаснее – в тайге или в Детройте.

Владлен взял у пацанов удочку, закинул и сразу вытащил сверкающего серебром на золотом солнце ленка. Холод вытерся, посмотрел, как Вован и Хосе бросают камни, пуская круги по реке, и решил еще немного прогуляться. Солнце начало уже медленно спускаться за островерхие крыши местных домов. Неожиданно Холод столкнулся с бурундуком, который перебежал ему дорогу и, словно домовой, хранящий покой своих хозяев, уселся на крыльце, с любопытством изучая его. От нечего делать Холод зашел в местный краеведческий музей. За пятьдесят рублей он узнал, что неподалеку отсюда, в протоках Бикина, откладывает яйца черепаха. Погладил медвежий череп, дающий силы охотнику, и даже примерил на себя ватную шапку шамана, которую, как потом выяснилось, никогда не стирают. Ударив на прощание в шаманский бубен, он вернулся в дом, где гостеприимный хозяин уже собрал ужин, нажарив пойманных Владленом ленков со сметаной. Хосе тем временем изучал старый телевизор и удивлялся обилию каналов на китайском, японском и корейском языках.

Владлен чистил оружие. Левчик пытался разгадать загадочный кроссворд «Судоку», а Вова и Баир аппетитно похрустывали жареной золотистой рыбной корочкой. Они своим довольным видом разбудили в Холоде чувство голода, и он, усевшись за стол, с улыбкой присоединился к ним.

* * *

Москва. Май 2014 года.

– Ну чё смотришь? – Вован похлопал по плечу Хосе, – негров что ли ищешь? Нету у нас их здесь. Вернее, есть, но по ночам их не видно, – засмеялся Вова.

– Это Холода дом? – Хосе кивнул на высотку на Котельнической набережной, взмывшую в весеннее московское небо.

– Ага, губу свою сальвадорскую закатай. Квартира у него там. Она здесь как бюджет твоего Гондураса на год стоит. В Москве цены на недвижимость самые высокие в мире. Пошли. Будем тебя хлебом с солью встречать.

Тея настороженно смотрела, как Холод обнимается с Хосе, обмениваясь дружественными похлопываниями по плечам, но, когда увидела белозубую русскую улыбку сальвадорца, немного успокоилась. Последнюю точку в отношении к гостю поставил всегда подозрительный к незнакомцам Снежок, который не просто дал Хосе потрепать себя за ухо, но и потерся белой спиной о его ногу. Марк долго выглядывал из своей комнаты и рассматривал дядю, который сняв с себя куртку, словно оказался в другой куртке, только синей, но потом осмелел и вышел навстречу огромному грузовику, которых вручил ему Хосе.

Пока Холод показывал Хосе квартиру, Тея с дядей Геной и Вованом накрывали на стол. Раздался звонок в дверь. Кармен с разбегу повисла на шее брата, и тот, обнимая и не отпуская ее, с улыбкой протянул руку Владлену. Немного погодя приехали Кирюша с Мией, и все уселись за накрытый стол. Хосе, запомнивший с детства пельмени, никак не мог ими наесться, а потом зачем-то вспомнил о борще, и Тея, словно угадав его мысли, поставила перед ним аппетитную дымящуюся тарелку. Хосе зачерпнул ложку, понюхал черный хлеб и вспомнил то, что так долго пытался вычеркнуть из своей памяти. Разошлись все ближе к полуночи. Дядя Гена постелил Хосе в кабинете Холода и зашел сказать ему спокойной ночи, но замер на пороге, увидев, какими глазами сальвадорец смотрит на висящую на стене старую икону.

– Казанская Божья Матерь, – Хосе повернулся к дяде Гене, – у нас дома такая же висела. Она всегда со мной… Она меня хранит.

Дядя Гена непонимающе посмотрел на парня, и тот поднял майку. На всю грудь, словно паутина, расползался синий рисунок – икона Божьей Матери, качающей на руках свое дитя.

– Я же в Казани родился, – Хосе опустил майку, – и зовут меня не Хосе… Маратом я раньше был.

* * *

Москва. Середина мая 2014 года.

– Ну что, ты все-таки едешь? – Холод посмотрел на Хосе.

– Ну, ехать не получится. Наверное, полетим, – усмехнулся тот.

– Ты смотри, это тайга, – предупредил его Холод, – река и лес.

– Это ты мне рассказываешь? – засмеялся Хосе, – Амазонка, бро. Джунгли. Узнаю заодно, чем они от вашей тайги отличаются, и что за звери там водятся. В джунглях – картели, а что у вас – разберемся и порешаем. Ну, а француз вам этот интересное что рассказал?

– Так можем поехать и посмотреть, – предложил Холод.

– Поехали. Я вроде по-французски понимаю. Помню, как-то в Марселе…

– Слушай, пока не забыл, – перебил его Вова, – тут Владлен говорил, что ты про Филиппины что-то интересное знаешь?

– А что, на филиппинке что ли решил жениться? – Хосе посмотрел на Вову, – забудь. Целыми днями на кухне шуршат, а по жизни грязные и вонючие.

– Да не, я чисто за отдохнуть, – смутился Вова.

– Отдохнуть? – переспросил Хосе, – Вова, ты головой ни обо что не ударялся? А что ж сразу не в Афганистан? Или в Ирак?

– А там что, война сейчас? – не понял Холод.

– Война, – Хосе покачал головой, – с наркобаронами местными, – наркотик у них появился дешевый. Шабу называется. Его везде делают. В кафе, магазинах, даже в тюрьмах. Дешевле чашки кофе. Полстраны уже подсело. Героиновых и кокаиновых наркобаронов вытеснили. Вот президент ихний и объявил операцию «Двустволка». Смысл прост – дилеров живыми не брать. И мочат их местные вместе с армией и полицией. По пятьсот баксов за голову дилера платят. И казнят показательно. Зовут их «эскадронами смерти». Тупо вытаскивают человека из толпы и убивают. На лицах маски, все в черном. Труп за город вывозят, рожу черной изолентой перематывают и табличку бросают «Я дилер». Многих уже перебили. Бывает, что и ошибаются. Особенно если туристы. Наркота-то дешевая, вот вся Европа и тащится теперь туда. Так что, если не хочешь, Вова, нож под ребра и лицо в изоленте, забудь про Филиппины. Не с твоей хитрой рожей туда ехать.

– Ясно-понятно, – причмокнул Вова, – остановимся на Испании.

– Ну что, поехали? – Хосе посмотрел на Холода.

– Слушай, а Кармен как? – Холод спросил Хосе.

– Аааа, забей, устал я от Кармен и от ее музеев с театрами. Прикиньте, смотрю на картины в «Третьяковке», вроде красиво, а в голове одна мысль – сколько это стоит, и кому это можно продать, – он рассмеялся, – так что надо, видимо, отвлечься от прекрасного. Поехали.

* * *

Москва. Спецлаборатория МВД. Май 2014 года.

– Ты уверен, что его с собой надо брать? – Доцент сквозь очки внимательно посмотрел на Холода.

– Уверен, – кивнул тот, – ты лучше расскажи, вы по номерам на телаге что-то пробили?

– С трудом, но да, – Доцент протянул Холоду распечатанную на принтере фотографию, – это его номер.

– Что-то рожа знакомая, – Холод дернул себя за ухо.

– Знакомая, – улыбнулся Доцент, – года три назад с экранов телевизоров не сходила. Сотрудник МВД Васюков в Питере половину супермаркета перестрелял. Осужден на пожизненное. Срок отбывал в закрытом ИТУ в тех местах. Но ближе к Уссурийску, километров пятьсот. При попытке побега был убит. Похоронен на местном кладбище для заключенных.

– Значит не совсем убит, – поморщился Холод.

– В этом сейчас будем разбираться. Старый начальник колонии на рыбалке год назад утонул, а новый до сих пор с делами заключенных никак не разобрался, – Доцент посмотрел за стекло, где Хосе с французом сидели друг напротив друга и молчали, – там вообще бардак творился. Одну колонию закрыли и в другую всех перебросили. На головах друг у друга спали. Причем смешали вместе наших урок и осужденных иностранцев. Так что, я думаю, поезжайте так. Примерный квадрат поиска мы знаем. Я так понимаю, Баир и Лева людей там знают, – Холод кивнул, – поэтому сами искать начинайте, а тут мы подключимся.

– Может сразу туда вертолет со спецназом отправить? Чё мы там бродить-то будем? – предложил Холод.

– Не, боюсь, спугнем, – Доцент покачал головой, – там не все так просто. Мы просчитали, и вышло, что больше тридцати иностранных жителей пропали без вести в том регионе. Как я понимаю, француз многих знает.

– А про хиропон он что говорит? – спросил Холод.

– Да ничего не говорит. Пакетик видит и радуется, как ребенок, – ответил Доцент, – но он точно из той японской партии, по иероглифам совпадает. Мы связывались с японцами. Отец Мии вывез четыре партии. Они все проверили. Последняя была у Сенсея. Предпоследняя у твоего Василича. А вот где две других неизвестно. По всей видимости, одна на Дальнем Востоке.

– Так трясанули бы этого якудзу, Ямаги, – Холод посмотрел на Доцента.

– Не могут. У него иммунитет. А сам он не попался. Их полиция ходит вокруг да около, а взять его не может. Он же вроде как от дел отошел. Так что сами, батенька, сами, – Доцент покрутил головой.

– Слушай, вот зачем нам все это надо, а? – Холод устало взглянул на Доцента.

– В принципе, ни зачем. Но надо. Тебе проще. Ты можешь отказаться. Вас никто не держит.

– Мог бы – отказался, – Холод хотел сплюнуть, но не стал, – в общем будем считать, что делай, что делается, и будь, что будет. Я думаю раньше лета нам туда все равно соваться смысла нет. Так что пойдем, узнаем, о чем Хосе с французом молчат. Кстати, ему документы, наверное, надо сделать.

– Вообще-то у него есть свидетельство о рождении. Еще советское. Петров Марат Александрович. Уроженец Казани. Так что, я думаю, с паспортом проблем не будет, – успокоил Холода Доцент.

Они вышли и зашли в комнату, где Хосе и француз уже целый час изучали друг друга.

– Молчит, – Хосе повернулся к Холоду, – не доверяет.

– Слушай, – Холод положил руку на плечо Хосе, – а ты покажи ему татуировки свои.

– Зачем? – непонимающе уставился на него Хосе.

– Посмотрим, – ответил Холод.

Хосе нехотя поднялся и стянул с себя водолазку. Лицо француза изменилось. В глазах вспыхнул страх испуганного зверька:

– Есть, гражданин начальник! Так точно, гражданин начальник! Кум сказал – Анри сделал! Кто не работает – тому нет пайки! – на чисто русском доложил француз и, схватившись за забытую уборщицей в углу комнаты швабру, активно начал тереть пол.

– Во как! – глаза Доцента чуть не вылезли наружу из-под очков.

Хосе и Холод переглянулись.

– Что это сейчас было? – в комнату заглянул охреневший Вова.

* * *

Река Бикин. Лето 2014 года.

Дорога до притока Улунга оказалась скучной и серой. С трудом пробравшись через топь, Холод с друзьями побрели вниз по течению Бикина. Береговые пейзажи, которые завораживали вчера, сегодня стали обыденными и надоедливыми. Страшно палило солнце. Гнус облеплял лицо, шею, и набивался в рот, нос и уши не затыкающемуся ни на секунду Вовану, игнорируя дорогущий спрей от мошки и комаров. Низкое небо постоянно меняло свой цвет. Когда оно становилось серым, начинал накрапывать мелкий колючий дождь. Уровень воды в реке спал, и идти приходилось среди оставшихся на берегу после разлива заломов из деревьев, обрубая топорами цепляющиеся за одежду мертвые сучья и корни.

Очень скоро береговые скалы и сопки с густыми елями исчезли. На смену им явились живописные болотца – мари, которые, нагреваясь под солнцем, испарялись в посеревшее небо. Заросли брусники, клюквы и голубики, казалось, захватили болотистую равнину, усыпав ее многочисленные кочки разноцветными ягодами. Мох и низкорослые лиственницы составляли им компанию, пристально следя своими листьями за расчерченными звериными тропами болотами. К вечеру Холод с товарищами добрались до отмеченной знакомцем Баира на старенькой карте охотничьей избушке. Наскоро перекусив консервами, они завалились спать. Вован на всякий случай подпер хлипкую дверь изнутри огромным сосновым чурбаком, служащим импровизированным охотничьим столом в домике, и положил рядом с собой автомат, сняв его с предохранителя. Но тайга этой ночью пощадила их. Единственным неудобством стали надоедливые мыши, которые до самого рассвета скреблись и шуршали почему-то в районе потолка, не обращая внимания на заливистый храп Баира и брошенные в них Хосе кроссовки мирно посапывающего Вована. Холод ворочался на жестких досках до самого рассвета и встретил туманное утро глотком крепкого, успевшего остыть, кофе из термоса. Он разбудил остальных, и они двинулись дальше.

Зарождающееся утро открыло все прелести девственного леса, который зеленым забором тянулся вдоль берега реки. Через несколько километров они оказались в стройном светлом березняке, который всего через несколько сотен метров сменился жутковатым еловым бором. Ноги стали проваливаться в мох, застилающий землю плотным ковром. На каждом шагу они ощущали его мягкость и пушистость. Даже отжившие свое, гигантские корабельные сосны, рухнув вниз, были полностью поглощены им. Время превратило мертвые стволы в рассыпающуюся от малейшего прикосновения труху, в которой застревали ноги. Пройдя еще несколько километров, они вышли на звериную тропу, протоптанную то ли косулями, то ли изюбрами, по которой они ходили на водопой испить чистой, студеной, бикинской водицы. Здесь река совершала крутой вираж, и, пройдя еще несколько километров до ближайшего поворота – луки, они вышли к стойбищу удэгов, отмеченному на карте, которое встретило их непонятно зачем дымящимися летом трубами торчащих из вросших в землю домов с толстенными бревенчатыми стенами, покрытыми клочьями мха и лишайника с узкими закопченными окошками. Вовсю пахло копченой рыбой и жареным мясом. Навстречу им шагнул высокий молодой парень с топором, оказавшийся свояком знакомца Баира и по совместительству внуком местного шамана.

– Леха, – он широко улыбнулся и протянул Холоду дубовую, как доска, руку, – свояк по рации про вас говорил. Сейчас повечеряем и побалакаем. Может и смогу вам спомочь. Баба моя уже на стол ставит. А вы молодца, – он оглядел товарищей Холода, – не пужливые. Не заплутала вас по тайге Огза. Видать, чем-то вы Поде приглянулись, – он подмигнул ничего не понимающему Холоду и продолжил, – в доме гостевом располаживайтесь. Баба к столу позовет. А я пока дров порубаю и баньку стоплю. С дороги – самое то. Поди все ноги по нашим тропам истоптали, – Леха улыбнулся белыми без «Блендамеда» зубами и с размаху воткнул топор в березовый чурбан, расколов его на пополам.

ВТОРАЯ ГЛАВА

РЕКИ, КОТОРЫЕ ВСЕ ВРЕМЯ ОТ КОГО-ТО УТЕКАЮТ

Москва. Спецлаборатория МВД. Середина мая 2014 года.

– Ну, разговорился наш француз, – Доцент потер руки и посмотрел на Холода, – сработала твоя шоковая терапия. Ну, значит, смотри, – он взял со стола лист бумаги, – итак, прибыл он на Дальний Восток. Как положено, икре, крабу поудивлялся, водки русской попробовал, и решил все-таки делом заняться. Познакомился с какими-то товарищами, и те ему пообещали семян редких растений достать. Женьшеня дикого. Он, естественно, обрадовался, и угостил своих новых друзей. А очнулся уже в тайге. Как попал туда – не помнит. Жил, если можно так назвать, он в каком-то бараке. Иностранцев там было человек двадцать – корейцы, китайцы, голландец, немцы, семейная пара итальянцев. Еще были какие-то русские. Как я понял, кто-то из местных. Толи нанайцы, толи удэгейцы. Но их там никто не держал насильно. Они, в основном, охотились. Пайкой они хиропон называют, потому что кормили их так себе. Главных там было три человека. Васюков – он его хорошо запомнил – здоровый амбал, который в лагере зэковские порядки устанавливал. Он весь татуировками раскрашен, бил их и сам хиропоном баловался. Только он от него наоборот, спокойнее становился. Иногда у них его забирал. Занимались они там разными делами. Он с голландцем и корейцем травы разные собирал и растения, а потом обрабатывал, сушил. Судя по тому, что он рассказывает, у них даже была теплица. Они там женьшень пытались выращивать. Помимо Васюкова, заправлял там всем еще китаец. Чен. С виду очень спокойный, тоже с татуировками. Кореец, который с ним работал, что-то про китайские триады говорил. Был еще один. Китаец и Васюков называли его Рыбой. Он с Курил был.

– Чего он скурил? – вмешался Вова, прижавшийся к стенке.

– Курильские острова, – Доцент укоризненно посмотрел на него, – Владимир…

– Да понял я, – покраснел Вова, – это так… Шутка юмора.

– Ну так вот, – Доцент продолжил, – работали они много. Днем по лесу с охраной лазили, собирали все. Ночью сортировали, перебирали, фасовали. Потом отдавали все китайцу. Были те, кто после русских охотников добычу разделывал, шкуры дубил и сушил. То, что должно быть свежим, складывали в специальные холодильники, как для трансплантации органов – медвежьи внутренности, лапы… В общем любая дичь – животные, птицы, рыбы. Что хоть чего-то стоит. Потом это все китаец забирал и исчезал из лагеря на несколько дней. Пару раз туда какой-то человек приезжал. В костюме, богатый. Он обычно с Рыбой разговаривал. Вроде похож на корейца. Но говорил по-русски. С японскими словечками. Когда он приезжал, их прятали. Обычно приезжал с большим чемоданом, и Анри однажды увидел, когда его открыли, что он был полон китайских юаней. После этого уже Рыба исчезал. У них там две лодки с мощными движками, так вот он куда-то уплывал. Возвращался тоже через несколько дней. Кормили, как я уже говорил, так себе, тем, что от охотников останется, но ему это неинтересно было. Главное, пайку хиропона получить. Много очень про женьшень рассказывает. Чем дикорос от самосада отличается, как его выращивают, какой климат ему нравится, какая почва, как растет, как поливают. На хиропоне дольше года люди не держались. Чувство вечной бодрости кончалось, и они превращались в сонных мух. Тогда они возле дома работали. По хозяйству. Порядок в лагере поддерживали, грядки копали. Иногда исчезали. Васюков говорил, что дали им денег и отпустили, но Анри в это не верил. Да и остальные тоже. Держали их в комнатах по два-три человека. На зиму одежду выдавали теплую. Так у него телогрейка васюковская и оказалась. На ночь запирали на висячий замок и держали до восхода солнца. Где-то месяца три-четыре назад он себя чувствовать неважно стал – головокружения появились, даже какие-то галлюцинации. В лагере электричества не было, освещали все лампами керосиновыми, а топили дровами. Вот его на их заготовку и бросили. Один из местных из охраны пилил, а он бревна таскал и складывал. Однажды потерял сознание. Ну, видимо, охранник посчитал, что он умер и в яму спихнул. Снегом присыпал. Где-то сутки он там провалялся, а потом очнулся. И пошел. Долго шел по берегу реки, чтобы не заблудиться. Вначале от редких людей прятался. Потом понял уже, что от голода загибается – жрал он только ягоды мерзлые и снегом закусывал – и вышел к трассе. Ну, тут его как раз Баир с Левой и подобрали. Вот такие приключения француза в России у нас вышли.

– А место он точно не помнит? – Холод посмотрел на Доцента.

– Само место нет. Но кое-какие ориентиры запомнил. Река там близко. Она в том месте на протоки расходится. Мы тут поизучали, и поняли, что это где-то здесь, – Доцент ткнул пальцем в висящую на стене карту, – и второй ориентир совпадает. Голый утес. Рядом ничего. Стойбище где-то километрах в двадцати по реке. Но попасть туда можно и по дороге. Там раньше лесозаготовители были, и путь в тайге проложили. Судя по всему, это какая-то заброшенная метеорологическая станция. На картах ее нет. Да и вообще карт того места мало. Если только старые. Так что разбираться, судя по всему, придется на месте. Места там довольно глухие и необжитые. Зато зверья и растений море. Мы пока по Васюкову еще работаем. Много вопросов у нас к товарищам с ГУИН. А также очень интересно, кто эти китаец, Рыба и кореец в дорогом костюме. Мы внимательно изучили корейских бизнесменов, связанных с Дальним Востоком и Китаем. Есть люди. Но пока делать какие-то выводы рано. Я думаю, мне придется в Уссурийск ехать, в ту колонию, где Васюков срок отбывал. Надеюсь получить там ответы на интересующие нас вопросы. Такие дела надо на месте решать.

– Француз-то наш отходит? – спросил Холод.

– Отходит, – кивнул головой Доцент, – Тея с ним много работает. Он уже Францию начал вспоминать, родных, друзей. В общем, как говорится, неадеквата все меньше. Конечно, память только частично возвращается, больше вспышками. Но надежда есть.

– Значит их там лагерь… пионерско-наркотический, – Вова присел за стол, – и что нам с ними делать, когда найдем? Хотя их еще найти надо, – Вова почесал затылок.

– Для начала, правильно, Владимир, найти. А потом освободить. Ну и с устроителями этого мероприятия желательно побеседовать. Я думаю, хиропоновая дорожка не такая длинная. Может они что-то знают о последней партии, вернее о первой. Надо только след взять. А там, глядишь, этот клубок и раскрутим.

– Если честно, надоело уже. Задолбался, – Холод прижался спиной к белоснежной стене, – чем больше ищем, тем больше находим. И, кажется, что это уже никогда не закончится. Ни конца, ни края.

– Ну почему? – Доцент посмотрел на него, – определенные результаты есть. История с хиропоном слегка пощекотала нервы нашим коллегам из таможни и наркоконтроля. Каналы азиатской наркоты стали прикрывать все чаще. Задерживают людей, товар изымают, наказывают. И, как следствие, его на наших улицах меньше становится. Так что не все так напрасно.

– Ну да… Потомки оценят, – усмехнулся Холод, – только вот, Доцент, наркоты-то от этого меньше не становится. Новую быстрее придумывают, чем они старую отбирают. А потом хиропон это не наркотик.

– А что это по-твоему? – Доцент из-под очков взглянул на Холода.

– Исполнитель желаний. И не всегда очень хороших. Хиропон помогает сбываться мечтам. Но почему-то он всегда оказывается в не очень чистых руках. Мне Тея рассказывала, что его даже как лекарство, в принципе, можно использовать, и людей спасать. Но создали его почему-то совсем для других целей.

– У нас, у людей, так всегда, – горько улыбнулся Доцент, – мирное открытие может нести смерть и разрушение, а средства массового уничтожения становятся лекарством. В этом и вся наша сущность человеческая. Иногда мы что-то изобретаем и не задумываемся, где и как это сможем применить. Тот же хиропон был придуман для того, чтобы превратить человека в суперсолдата. В результате мы получили рабов, способных… да, в принципе, ни на что не способных…

– Тупых красноглазок, – засмеялся Вова, – но грохнуть их действительно тяжело. Значит, Доцент, где нам лето провести, ты уже придумал.

– Владимир, я уже устал от твоих обвинений! – Доцент с укором посмотрел на Вована.

– Да ладно, шучу я, – примирительно улыбнулся Вова, – ты просто давай уже, организовывай нашу экспедицию. Оружие, снаряжение. Это все туда как-то переправлять надо. Или ты че думаешь, мы там в тайге палками воевать будем?

– Ну тогда надо для начала составить список всего необходимого, – Доцент взял лист бумаги с карандашом, – диктуйте.

– Так. Пиши! – лицо Вовы стало серьезным, – каждому по автомату, снайперских винтовок парочку, спрей от комаров, костюмы непромокайки, обувь хорошую и бабу резиновую.

– Бабу-то зачем? – Доцент перестал писать и поднял глаза.

– Оооо… А ты че, не знаешь? – присвистнул Вова, – баба резиновая – в тайге вещь многофункциональная. Надул ее – можно по реке сплавляться. А так, если чего, то и по назначению. Не лосей же нам там того… В тайге вообще с бабами туго. Только пиши «из плотной резины», чтоб комары не прокусили. И огнеупорную. А то вдруг я решу ей ночью у костра песни под гитару попеть, а у нее пятки оплавятся. И знаешь. Чтобы она еще похожа была… на Памелу Андерсон в красном купальнике. Помните, «Спасатели Малибу»? Она так бежит, а у нее сиськи под музыку вверх-вниз, – Вова мечтательно закатил глаза, – эх, я тогда готов был за ней на край света убежать…

– Вот ты это сейчас серьезно? – Доцент снова посмотрел на Вову, – или опять шутка Вовиного юмора? – он посмотрел на Холода, который беззвучно давился смехом, сползая по стене вниз.

* * *

Река Бикин. Стойбище удэгов. Лето 2014 года.

– Ну все. Жрать садитесь, – Леха указал рукой на накрытый своей женой стол, – повечеряем по-скромному.

– Это ни фига себе! – присвистнул Вован, – это ж еды-то сколько! Мы ее три дня жрать будем.

– Да это ж разве еда? – улыбнулся Леха, – у нас еда – это мясо, остальное так… заедка.

– Ну давай, объясняй, чего тут есть можно, а чего не стоит. Мы в вашей кулинарии как-то еще не особо разобрались, кроме вон разве него, – Холод кивнул Лехе на смутившегося Хосе.

– Да, Хосе, – предупредил Баир, – тут волшебного домика нет. Если прихватило – чеши в тайгу, только хезай аккуратно, смотри, чтоб медведь сзади не подкрался.

– Ладно, что уж говорить-то, – Леха подтолкнул Холода к столу, – садитесь, объясню. И деда пока дождемся. Ну вот, смотрите, – начал он, – это аунта солони, – он ткнул пальцем в дымящуюся на столе кастрюлю, – суп по-вашему. Мясо изюбра и стебли дудника – растение такое. По вкусу на сельдерей похоже. Изюбр-то он, как корова, чистая говядина.

– А чё ж вы тогда коров не едите? – поинтересовался Владлен.

– А зачем? – белозубо улыбнулся Леха, – корова молока дает. Мы молоко тоже едим. Вы не удивляйтесь, у удэгов нет слова «пить». Мы все едим – что чай, что мясо… Это бада солони, – продолжил он, – считай, уха по-вашему. Хариус с чумизой. Корень, что-то вроде репы.

Хосе поднял крышку и вдохнул ароматный пар, а Леха уже показывал следующее блюдо:

– Это манэ. Похлебка пшенная с тайменем. У нас-то вообще рыбы много. Зверя тоже, но на него не на всякого охотиться можно. Поэтому наши племена в честь рек называются, где живут, по месту. Мы вот, например, бикинские.

– А медведЯ-то есть будем? – высунулся из-за плеча Баира Левчик.

– А то! – мотнул головой Леха, – вон, – он ткнул на блюдо, – это яема, сало копченое медвежье. Его с гагэ, с лепешкой кукурузной, и гила гамкалой лучше есть, – Леха приоткрыл еще одну кастрюлю, – ну на пюре похоже картофельное ваше, только солить побольше надо. Вообще у нас супов не так много. Ботэ солони – суп грибной, ну и так еще, с мяса, с рыбы. Рыбы-то, конечно, больше. Мы ж рыбу впрок сушим, юколой называется. А потом, когда зима приходит, готовим. Хлеб не особо жалуем. У нас мука только лет сто назад появилась. Стали из нее делать боузы – лепешки из кислого теста с мясом и капустой.

– Да, мяса у вас тут много, – Холод заглянул в еще одну кастрюлю, – а это что?

– Сулухи булони – рябчик с черемшой тушеный. Деликатес по-вашему. Мы-то его не особо очень. Там мяса-то с гулькин нос, – посмотрел на Холода Леха, – мы больше талани едим – потроха его вареные. И наваристей, и сытнее.

– А это что? – Хосе приоткрыл какую-то сковородку.

– А это лучше не тронь, – Леха задержал его руку, – это баба сдуру поставила. Это каму – рыбка с душком. Ну, тухлая. Не каждому желудку подойдет. Ты вот это лучше попробуй, – он пододвинул к Хосе другую сковородку, – сугзя манасани – рыба, запеченная в лопухе.

– Ага, точно, – рассмеялся Вова, – будешь знать, чем потом подтираться. Только смотри, на лопухах ничего не написано. Зверь в тайге неграмотный.

– Да иди ты, – толкнул Вову в плечо Хосе.

Владлен с Холодом рассмеялись, а Вова приоткрыл еще одну посудину, вдохнул аромат, зажмурился и зацепил ложку:

– Вот эта жрачка так по мне! Чё это?

– Солими. Рыба с икрой, ягодами, топленым рыбьим жиром залитая. И жеваная, – ответил Леха.

– Чего? – Вова выронил ложку из рук.

– Легенда есть такая, – невозмутимо продолжил Леха, – когда царь удэгейский, Сагди Коюн, состарился и без зубов остался – жевать не смог. Вот тогда для него наши молодухи красавицы пищу пережевывали. Так это блюдо и появилось.

Вова посмотрел на суетящуюся жену Лехи и напрягся.

– Да ты не боись. Зачем сейчас зубами жевать? Мясорубка же есть, – улыбнулся Леха.

– А это что? – Холод посмотрел на три тарелки.

– Икра. Жареная и вареная. А это ауфа, к которой вы привыкли. Мы ее тузлуком, соленым раствором заливаем и так, в основном только для гостей держим. А вот это я вам всем настоятельно рекомендую, – он принял у жены большой чугунок, – это у нас главное гостевое блюдо – гудэни. Отварной желудок лося. Так что хватит разговаривать, давайте есть. Быстро покажу что к чему, – и он начал перечислять, – это ванзя, рыбные котлеты. Пельмени с косули медвежьим жиром политые. Это глаза лосося в масле, вместе с талой, головными хрящами рыбьими, деликатес местный для гурманов, которые рисковать любят. Это отоу содои, черемша соленая. Это сугзя. Таймень запеченный целиком. Там хумта, паштет рыбный. Запивать можете вон, из кувшина туктани, кисель брусничный. Это солино, юкола тушеная. Там стебли папоротника. Вместо соуса вон приправа из цветков чеснока. Дюйцехаза называется. У китайцев переняли. Это пампушки обычные. Вместо хлеба. На десерт варенье из черемухи. И дихэ ивовое, что-то типа мармелада. Водки не держим. Так что дохтой запьем. Это типа чай из чаги желтой березы. Так что все. Жрать давайте, а то вон и дед уже вышел.

Леха привстал, почтительно пропустил старика и усадил его во главе стола. Одноглазый седой старец со спутанными волосами под ватной шапкой оглядел незнакомцев своим единственным глазом, достал деревянную трубку и закурил. Остальные замолчали, занявшись изучением и поглощением местной пищи.

– А он почему не ест? – тихо спросил у Лехи Холод.

– Хрен его знает, – пожал плечами Леха, – я даже вообще не знаю, ест ли он вообще. Он шаман, говорит, его там духи кормят.

– Да ладно, – удивился Холод, – а лет-то ему сколько?

– А я почем знаю? – снова пожал плечами Леха, – он отца моего еще дед. Тут паспорт приезжали ему давать. Не знают, когда он родился. Написали так, от балды, сто лет. Я ж говорю, он шаман. Живет где-то в своем мире, молчит и на нас внимания не обращает. Он уж и детей своих всех перехоронил, и внуков, а сам вон… Поначалу страшно было, но потом привыкли.

– В смысле шаман? – не понял Вова, спросив в полголоса.

– Да ты обычно говори, – Леха подмигнул Вовану, – он все равно по-вашему не понимает. Настоящий шаман. Людей лечит. Скотину. Вещи пропавшие находит. С погодой как-то договаривается. В бубен свой постучит, покамлает… ну, поколдует по-вашему, и на тебе – хочешь солнце, хочешь дождик. К нему-вот люди до сих пор со всей округи таскаются. Тут надысь староверы приезжали из скита. Коровы у них пропадать стали. Ну деда в бубен свой постучал и говорит, а я перевожу: «Нет вашей коровы, ни в мире живых, ни в мире мертвых. Я не нашел, и вы не найдете». Те даже обиделись. А потом выяснилось, кто-то их коров убил и сожрал. Так что угадал он.

– А чё, чужих здесь много? – Холод на всякий случай отодвинул от Хосе какую-то тарелку, которую тот почти полностью изучил своей ложкой.

– Да, бродят частенько, – Леха отхлебнул брусничного киселя из кружки, – браконьеры в основном. Тут же для китайцев стараются. Но мы как-то с ними не пересекаемся. Не суются они к нам. Сейчас время такое, что в тайге много люда разного стало. То туристы тебе, то ученые, то так… любители острых ощущений.

– Слушай, Леха, – Холод посмотрел на него, – мы же тут людей ищем. Ну, на зэков похожие. И с ними иностранцы должны быть.

– Зэки говоришь? – Леха почесал за ухом. Да тут все неместные зэки. Кто сюда по доброй воле попрется? Тут родиться надо, чтобы жить. Давай-ка, может, у деда спросим?

Он что-то сказал старику на своем языке. Тот закрыл единственный глаз и задумался, покачиваясь, как маятник, на деревянной табуретке.

– Чего это с ним? – удивленно уставился на шамана Хосе.

– В транс впал. Камлает, – обыденно ответил Леха, – да вы ешьте, пока лезет. Он так долго может качаться. Не обращайте внимания. Как вернется – может, что скажет. Если духи его в настроении будут.

Все снова продолжили есть. Лехина баба уносила пустые блюда и тарелки и ставила новые. Холод выжидающе смотрел на деда. Неожиданно его единственный его глаз открылся, и он цепко схватил своей сухой лапкой-клешней Холода за запястье, что-то быстро заговорив. Леха подошел поближе и стал переводить:

– В тайгу волк пришел. Волком он стал среди каменных деревьев. Злой волк. И зубы у него железные. Плюется он этими зубами, и новые отрастают. А с волком стая его. Один медведь большой. Любит прикидываться, что глупый. А так умный. Лис косой с ним. Долго этот лис в клетке жил. Теперь свободен и назад в клетку не пойдет. Белок с ним. Молодой, быстрый. Говорит быстро, а думает медленно. А мог бы быстрее. Птица с ним. Коршун. Глаз острый. Раньше он волка поклевывал, а потом родней стал. А еще с ними зверь, которого не знает никто. С другой он тайги. Там деревья такие же, а реки быстрые, как змеи. Этот зверь здесь родился, а потом в ту тайгу ушел. А там мурашом стал с зубом острым, как нож большой. Железный. Тайна у них всех одна. Дома ёж колючий. И кабарга с раскосыми глазами. Но ей палец в рот не клади. Их другие звери ищут. Волки. Белые волки. Живут под большой горой, на верхушке которой снег и в тумане она спрятана. А вокруг деревья розовые цветут. А у волка дом есть. Но не с волчицей серой. Иная. Сестра волка другого, который однажды бешеной собакой проснулся, и волк загрыз его. С тех пор их сердца вместе бьются. И детеныш у них есть, который пока не решил, каким зверем ему быть. И кот ученый за ними наблюдает. С глазами стеклянными. Старый медведь там остался. За детенышем смотрит. В косулю он влюблен. Стройную. И она в него… Только вот зачем все они пришли? Духи не знают. Но они должны сюда прийти. Это другие духи решили. Не нашенские.

Холод и все сидящие за столом напряженно переглянулись, а Леха махнул рукой:

– Да вы его особо не слушайте. Он такого может натрендеть, аж жуть берет. Ты лучше, деда, скажи, – он заговорил на своем, – что за люди? Есть те, кого они ищут здесь?

Старик кивнул головой и снова заговорил. Леха снова начал переводить:

– Есть люди. Найдут и потеряют. Снова вернутся и дальше пойдут. Савоська поможет, сукин сын.

– Это еще кто? – переспросил Холод.

– Да поп местный! – сплюнул прямо на пол Леха, – не любит его дед. Срать тому и на удэгов, и на тайгу, и на Бога своего. Год назад без порток сюда пришел, а теперь на джипе ездит. Местные его ой не любят! А из-за него и Бога его. Так что дед может на него и наговаривает. Но поговорить с ним можно. Он не только таежных людей знает, так что, может чё и прояснит. Давай дед, вставай, а то ты и так сегодня что-то разговорился, я тебя спать покладу. А вы чайку пока попейте, – Леха взял деда под руку и поднял со стула, – а ты им, Люськ, сладкого чего-нибудь принеси. Я с дедом разберусь, в баню их отведу.

Леха с дедом уже направлялись к выходу, но старик опять схватил Холода, на этот раз за плечо, и что-то сказал.

– Чё это он? – Холод посмотрел на Леху.

– Сказал, человека Леший усатый водит, а волка ведет, – перевел Леха, – да не обращай внимания. Дед чё-то сегодня в ударе, – и они вышли.

– Леший… усатый… – вслух начал размышлять Холод, но Лехина жена его остановила, поставив перед ним тарелку с пирожками с брусникой:

– Да ты не гадай. Тигру у нас так называют. Он что-то вроде Дьявола. Наших-то Богов у нас много, дедушка их всех знает, а Дьявол-то один – тигра. Мы вон в хорошего Бога верим, акромя Иисуса. Его Подя зовут. Местные ему дары носят, чтобы охота удачная была, рыбалка, дети рождались. У него на скале место есть, куда подарки кладут. Алка называется. Кто колечко принесет золотое, кто денежку, кто бусы какие. А однажды все это пропало. Дедушка на Савоську и грешит. И все наказать его хочет. А Леха не хочет с ним связываться, да и местные тоже. Вдруг его Бог возьмет нас и накажет? – она улыбнулась.

– А плохие-то Боги у вас есть, кроме тигры? – улыбнулся в ответ Холод.

– Есть, – серьезно ответила Лехина жена, – Огзя. Только он там живет, где мертвые. Он у нас с Лехой двух детей нерожденных забрал.

Лехина жена исчезла, а за столом возникло неловкое молчанье.

– А ведь прав дед, – первым заговорил Хосе, – муравьи, другая тайга, да и Вова на медведя похож. И с лисом угадал, – Хосе посмотрел на Баира, – и с ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34