ХОЛОД. Сага.

* * *

            Монгол посмотрел на Холода с Баиром:

– Ну чё, значит представился один Северный-то? К зиме значит дело. Это, конечно, хорошо, только вот кто этот Веня? Газ в лимонаде. А нам сироп нужен. Да я понимаю всё. Вдвоем-то дело много не наделаешь. Ты вот, Баир, про Лёвку говорил...

* * *

            Левка, племяш дяди Васи, уже было собрался ехать к Монголу с двумя своими лучшими кентами, но в последний момент один знакомый в райцентре из автосервиса шепнул ему, что в последнее время здесь часто появляется Ярый. Нажравшись в кабаке, он таскается по телкам, при каждом удобном случае, размахивая стволом, и крича налево и направо о том, что нагнул дядю Васю, нагнет и Монгола. Мол, даже пошел слушок, что Ярый по-пьяни разоткровенничался с кем-то из местных и сообщил, что как завалят Монгола – всё будет по-другому. Короче, Левка решил – надо прочесать кабаки, а это сделать было легко, потому, что их было всего... один. Левка открыл дверь в него, и с этой минуты поверил в счастливый случай. Напротив него, в центре обшарпанного, больше похожего на предбанник сауны, Забайкальского ковбойского салуна сидел Ярый, тот самый, который нахамил Левке на стрелке из-за фуры, и которому он слегка поправил нос и поставил на место печень. Ярый тоже запомнил тяжелый Левкин взгляд и не менее тяжелые кулаки. Сидящий рядом с ним Колдун успел даже выпить. Ярый приподнялся, схватился за стул под собой, и метнул его в Левку. Левка пригнулся и тут же, поверх его головы звонко чирикнули две пули. Кент Левки выхватил ствол, и Колдун, потянувшийся вилкой к куску мяса, закусил в плечо хорошей свинцовой примочкой из обреза, отлетев вместе со стулом куда-то к барной стойке. Левка выхватил «Макар» и несколько раз выстрелил в Ярого. Тот в лучших традициях «вестерна» попытался запрыгнуть за барную стойку, но, врезавшись в высокого бармена, свалился назад. Он пополз, петляя между столами, стараясь укрыться от пуль Левки и его товарищей. Рядом с ним падали немногочисленные посетители. Расталкивая их, Ярый дополз до туалета и заскочил туда, захлопнув за собой дверь. В это время поднялся очень пьяный и ничего не понимающий Колдун. Он направил на Левку руку, и, получив в грудь несколько хороших порций свинца и картечи, понял, что вместо ствола он держит вилку. Левка бросился к двери и попытался высадить ее плечом. Дерево прорезало несколько пуль. Левка перемигнулся с пацанами и один из них вышел на улицу. Раздался звон разбитого стекла, дверь туалета распахнулась, и оттуда выскочил Ярый, спина которого была объята пламенем – Левкин товарищ, не мудрствуя лукаво, попросту закинул через стекло горящую жестянку с бензином, валявшуюся у него в бардачке для настоящей зажигалки сурового американского ковбоя "Zippo". Горящего Ярого тушили ногами, сбив на пол, а после, приподняв за шиворот, бросили в машину и повезли к Монголу. Там прикинув что к чему, Ярый рассказал все за Севера, Корня, московских воров, за их расклады и попросил вмазаться. Левка вывел его к коровнику и хорошенько вмазал в затылок из обреза, утопив труп в незамерзающем, как горячий сероводородный источник, коровьем дерьме.

            Две машины понеслись от места, где прятался Монгол к месту где прятался Север.

* * *

            Змей угрюмо смотрел на Владю:

– Слышь, Корень, беспонтово это все. Мы людей терять начали. Уже трое. Колдун, конечно, конченный, но руки, в которых ствол держать, были. Ну свалили мы из этой горы без медной хозяйки, дальше чё?

– Мы же их искали, – вмешался Север.

– Кого ты искал? – Владлен толкнул в грудь Севера, – вы чё, черти, – он выхватил ствол, – рамсы попутали? Один под дурью, два других бухие в хлам. Кого они искали? Пока мы здесь шкерились – они кайфовать ездили! Где они Монгола искали? В кабаке и у блядей что ли? Это ваши люди! Кому вы, суки, предъявляете? Мы дело делаем или чё? Ты, ну давай заднюю включим!

Север приподнялся с пола и недобро взглянул на Владю:

– А ты чё, основной здесь?

– А ты еще не понял?! – Владлен резко, ударом ноги снова свалил его на пол и направил ствол на сидящих Кузбаса, Змея, Казаха и Тюленя, – и вам что ли, блядь, на понятном объяснить? – он посмотрел на валяющегося на полу Севера, – ты вором хочешь быть или я? Чё ты сделал, черт? Чё ты вообще можешь? Сидеть и Монголу жопу лизать? А как дело до кипеша... – он злобно сплюнул.

– Слышь, а он дело базарит, – оглядел всех Кузбас, – только не так резко, братан. У нас соображаловка у всех есть. Это тема твоя – ты в ней и секешь.

Валяющийся на полу Север непонимающе посмотрел на Кузбаса, а тот продолжил:

– Да не зыркай ты так. Должен же тебя кто-то научить, если сам не вгоняешь. Одно дело фуры потрошить, а тут... Говори, короче, Корень. На меня рассчитывать можешь.

Владя протянул руку Северу:

– Извини, погорячился.

Все сели за стол и Владлен, оглядев всех, начал:

– Короче, так мы Монгола сто лет ловить будем. Он же не один. Кто Веню шлепнул, догадываюсь. А Колдуна с этим уже другие.

– Так Ярый же... Может ушел? – попробовал спросить слегка потерявшийся Север.

– Никуда он не ушел. До Монгола он дошел. Люди базарили – его в тачку кинули и поехали. А язык ему развязать – способы найдут. Так что верняк, что мы оттуда соскочили. Это уже не Монгола игра, я чувствую. Поэтому мы вот чего должны. До этого мы Монгола искали, а теперь пускай он нас ищет.

– И как? – усмехнулся Кузбас.

– А просто. У Монгола здесь темы все свои – железная дорога, трасса, нелегалы, фуры, коммерсы, эти, металлисты, ну железо которые у местных покупают. Так вот, это все порушить надо. Деньги в общак не пойдут – за Монгола базар гнилой пойдет. А он же правильный – вор слово дал! Вот тогда он вылезет, тогда ему есть, что терять. Это гребанное "Я В ЗАКОНЕ"!!!

* * *

            На узловой станции только что остановился товарный состав, следующий из Владивостока. Наверное, ни для кого не секрет, что большинство японских иномарок поступают к нам в качестве «конструктора» – битые и покореженные «Тойоты», свернутые «Ниссаны», согнутые «Хонды»... Обычные «Лего» -детали – капоты, крылья, движки, ходовые, колеса. Покупатель этого конструктора развозил запчасти и огрызки машин по тайным автосервисам, где они, благодаря умелым рукам превращались в узкоглазые и гордые «Тойоты», смелые и бодрые «Ниссаны», агрессивные и волевые «Хонды». Конструктор продлевал жизнь японского битого хлама, и, садясь за руль почти новой «японки» с совсем небольшим пробегом, покупатель чувствовал себя королем дороги. Именно в этом бизнесе хозяевам конструкторских бюро помогал Монгол.

            Владлен, Змей, Север, Кузбас и Тюлень с Казахом появились на станции в то время, когда с железнодорожной платформы выгружали контейнеры, по документам везущие в Россию товары народного потребления – тефалевые сковородки и нержавеющие вилки. Разговор с получателями груза был по-деловому краток. Для установления между ними моста взаимопонимания, Север прострелил одному из них руку. Второму, намекнувшему «что-то за Монгола», просто выбили зубы, ударив головой о железный семафор. Охранников и водителей, как пленных партизан, поставили на колени на запасных путях и пустили гулять вдоль их рядов Кузбаса с монтировкой. С курьером от поставщиков разговор вышел предельно краткий – Владлен тупо прострелил ему голову. Забрав все деньги, они при помощи крана пороняли контейнеры, разгрузив их прямо на неебовые тачки участников сделки, оставив всех в полном недоумении, униженных и обобранных. Разговор на трассе они не стали откладывать на долгое время, и в этот же день демонстративно, возле поста ГИБДД, сожгли две фуры вместе с дальнобойщиками, расстреляв в кафе экспедиторов и забрызгав их кровью товарно-транспортные накладные и поддельные сертификаты соответствия. С утра они нагрянули в бывшую военную часть, где охраняемые прапорщиком на КПП жили нелегальные китайские гасторбайтеры. Напуганных работяг они познакомили с особенностями национального разбоя, забрав у них все деньги, документы и по-простому перепиздив несчастных. Север зашел в кабинет командира части и ножом, воткнутым в живот, расторг его договор с Монголом. Одновременно по всему отрезку трассы, контролируемому Монголом, за один день сгорели все кафе, порушились автосервисы и были ограблены автозаправки. Напоследок от нечего делать, Кузбас тупо остановил первого попавшегося дальнобойщика, расстреляв при этом две машины сопровождения, и собственноручно спихнул груженную компьютерными мониторами фуру с моста в речку. Раздев дальнобойщиков, он выдал каждому по порванной покрышке, которую они натянули на себя как пачку балерины, и пешком отправил «ехать дальше» «с ветерком в жопе» под свой накуренный смех.

            Где территорию Монгола не удалось захватить – там тупо насрали. Побили стекла в мотелях, постреляли на рынках, убили какого-то таможенника и разобрали на дрова несколько придорожных кемпингов, до смерти напугав их случайных постояльцев. Так в империи Монгола появились варвары.

            Владлен смотрел с обрыва на догорающую фуру:

– Вот теперь они нас точно бросятся искать...

* * *

            За столом в бревенчатой избе царило какое-то смятение. Баир курил, Лёвчик нервно строгал палочку, один из его корешей, Сява, тупо перещелкивал два канала, второй крутил по столу «Макар». Монгол смотрел ничего не понимающим взглядом на Холода:

– Какая игра? Они дело моих последних лет порушили. Люди будут знать – Монгол не может дать защиты. С Монголом вот так можно – пришел, растоптал...

– Они на это и рассчитывают, что гордый ты. Им на твои дороги насрать. Им нужно, чтобы ты вылез, как там у вас, воров, положено – приехал, обозначил: «Я вор», предъявил, они напряглись, ты повернулся – и всё решено! Только сейчас ты ничего не рулишь. Они даже не будут ждать, пока ты спиной повернешься, они даже не услышат, что ты вор! Они просто снесут тебе голову. Не-е, по понятиям ты, конечно, станешь героем, но герои умерли! Вот из-за этого! Ты знаешь, Монгол, героизм – это глупость. У японцев есть пословица: «Мудрый ястреб прячет свои когти». А из-за этого героизма ты становишься легкой добычей. Цены выжить нет. Зато есть цена слову «жить». Если ты собрался это и дальше делать – нельзя играть в чужую игру.

– А с чего ты решил, что это игра? Всё гораздо серьезнее!

– Всё игра. Я знаю это лучше всех.

– Ты чё, Чингисхан, не проигравший ни одного сражения? – усмехнулся Баир.

– Да. Потому что «про-иг-рав-ший» – он не сражался, он играл. Проиграть сражение – не значит его слить. Проиграть – это сыграть. Вот ты, Монгол. Вот ты выйдешь на поле. Это их поле. Они хитрее тебя, умнее...

Монгол вопросительно с недовольством посмотрел на Холода, а тот продолжил:

– ...да, Монгол, еще и сильнее. Потому, что они подготовили поле. Ты был не готов к битве, но ты еще не проиграл войну. Они, и те, в Москве, и эти рассчитали твои шаги. А подумай, сейчас ты стоишь, и они не видят твоего движения. Тогда шаги начинают делать они. Они порушили всё твоё, и зная, что гнев бежит быстрее, ждут тебя, потому что в гневе ты не видишь ничего, у тебя перед глазами нет людей, только мишени. Ты стреляешь в них, ты смелый, храбрый, отчаянный! И только потом ты понимаешь, что они не прячутся, а смотрят на тебя, направив все свои стволы и дожидаются того момента, когда ты перестанешь перед ними клоунничать. И вот тут, Монгол, чисто по-японски, но очень по-нашему «смерть догоняет жизнь».

            Холод замолчал и увидел, как все смотрят на него, побросав свои ненужные занятия, смотрят осмысленно, понимающе и очень внимательно. Монгол поднялся из-за стола:

– Выходит, вот кто у нас старший. Ну и что ты предлагаешь?

Холод усмехнулся:

– Нет хитрых узлов, есть хитрые руки.

* * *

            Север встретился с нужным человеком в его небольшом магазинчике на краю поселка.

– Ну чё, Сурик? Слышно чё?

– Да Север, мутно всё. Ментам не до вас. Там в Чите сбербанк взяли, денег тьма, ищут все. Не до вас. У участковых, правда, ориентировка на тебя лежит, но ты сам знаешь, что такое наш участковый – пёс с конурой дырявой, – с легким кавказским акцентом продолжил Сурик, – пока дождь и у него конура течет, он дырки заделывает и лаять ему некогда. А местные в шамана с бубном верят. Знаешь, у меня сват чуть поодаль живет. Так вот у них двух участковых убили. А третий у того, кто убил, дома живет, с сестрой его спит. И никто их и не убил, оказывается. Просто они влезли куда не надо. В Москве раз был. Вот там менты! На каждом шагу – паспорт, шмаспорт... Но и там братки живут. А у нас... – Сурик махнул рукой, – давай, короче, не волновайся.

– Я на счет Монгола, – напомнил ему Север.

– Э, а вот тут, брат, есть интересный вещь. Другому бы не сказал – тебе скажу. Люди Баира видели. В общем, Монгол ехать отсюда собрался. Мол, с Москвы ему люди звонили, там на него все расстроились: коммерсанты... Вот воры Монголу и говорят: «Что-то у тебя плохо всё. И где деньги? Чё-то у тебя всё мимо. Дальнобойщики горят. Иномарки больше не везут, а люди деньги дали. Давай-ка мы, Монгол, спросим с тебя. И люди у тебя гибнут, и порядок нет никакой».

– А он чё? – заинтересовался Север.

– А он это, говорит: "Приеду сейчас". Дурак – человек! Я вон когда брата жены убил – в Ереван не поехал. Я жену убил. Пускай Ереван сам ко мне едет сюда. Замерзнет весь! А Монголу с деньгами ехать надо, которых нет у него. И никто ему их не даст, потому, что не верят ему. Вот Монгол и договорился, чтобы деньги были и доверие вернуть, надо ему китайских друзей деньги помочь отвезти. А люди у него сейчас с ним нормальные.

– Да уж, – передернулся Север, – и чё?

– Ну и вот, ему надо деньги с китайцем одним, он из ихней мафий, тириада, кажется. Надо место отвезти один, и там его люди через границу переправят.

– Ты не гонишь, Сурик, какие "тириады"? – поморщился Север, – чё за косые? Ты по-русски объясни.

– Съебывает Монгол! – на чистом русском языке без всякого акцента бросил Сурик, – с бабками, которые остались. И с людьми, которые половину твоих поклали. Договорились они. У вояк оружие взяли, автобус. А китайский коммерс – так, для прикрытия. У Монгола давно этот вариант продуман, потому что вор он, а ты беспредельщик. И давай, Север, всё, в расход. Я всё тебе сказал. И если у моего магазина хоть кого-то со спичками увижу – не обессудь, брат. Ты одно моё дело разрулил. А это тебе заместо спасибо. Лови Монгола. На туристическом автобусе они поедут, как туристы.

            Владлен, слышавший всё это, ждал Севера на выходе.

– Туфта какая-то, – сплюнул Север, – туристы... Гонево! Ты же говорил...

– Говорил, – сказал Владлен, – а сейчас думаю, – он поднял воротник куртки, – завьюжит, по ходу, скоро.

* * *

            Первым автобус увидел Змей. Подмигнув стоящим сзади четырем джипам задними габаритами, он рванул следом за ним. Во второй машине сидели Кузбас, Север и Владя. Экипаж Змея и все остальные машины были добиты Севером пехотой из местных, нанятых за «каждому по 500 баксов и всё, что есть в автобусе». Грозно прорычав, вся кавалькада понеслась вслед за Змеем. Обгоняя автобус, Змей увидел, что в салоне сидят какие-то люди и стоят баулы.

– Бей! – скомандовал он водителю.

И тот протаранил левый бок автобуса. Раздался скрежет, и Змей, опустив окно, вылез с заднего сиденья с автоматом. Очередь ударила по стеклам и тут же вернулась, полосонув по крыше «Поджеро». Сидящему рядом со Змеем, пуля пробила голову. Водитель резко вывернул руль влево, но очередь из автобуса перекрестила двери. Сидящий рядом с водителем, от страха выпрыгнул на ходу и тут же попал под колеса «Ниссана», в котором ехал Казах. Ударившись об решетку, он перелетел через крышу и в нелепой позе примерз к обочине. Змей выстрелил в ответ, но к первой очереди добавилась вторая, которая размазала мозги водителя по салону. Об лицо Змея шлепнулся кусок мозгов. Джип несколько раз перевернулся вокруг своей оси и вылетел навстречу автобусу. Тот ударил его, и он, проскользив дальше, будто споткнувшись о кювет, вылетел на обочину, и со всего размаху, несколько раз перекувырнувшись, ударился об столб. Тут же раздался взрыв. Казах грязно выругался, и, сидя за рулем, ударил по газам по полной. Он врезался в зад автобуса, покорежил бампер, а сидящий рядом с ним выбил ногой стекло и начал обстреливать заднюю часть автобуса. Вслед за ним уже спешил джип с местными. «Ниссан» Казаха, как будто приклеенный, не отрываясь катился вслед за автобусом. Отклеил его кто-то очень лихо высадивший заднее стекло автобуса и вваливший в капот джипа несколько коротких очередей. Джип дернулся и заглох. Из-под капота повалил густой пар.

– Нет дыма без огня, – усмехнулся Холод и выпусти сквозь разбитое стекло заряд «Мухи».

            Последнее, что увидел Казах, была яркая звездочка, приближавшаяся к нему на огромной скорости. Не успев услышать его желания, она стала его последним пиздецом.

            Джип с местными остановился от неожиданности, но его уже обогнал «Крузер» с Тюленем. Тюлень вылез в люк и из «Калаша» начал стрелять по колесам. Стучащий по бетонке отвалившийся бампер автобуса упорно не давал ему это сделать. Наконец, он вроде бы попал и потряс автоматом от радости. В этот момент автобус резко затормозил, джип на огромной скорости ударился об него, танкист – Тюлень вылетел из люка и оказался зажатым между «Крузаком» и автобусом. Таких железных объятий он не выдержал. Кровь фонтаном ударила изо всех щелей в голове. Автобус рванул вперед, а джип намотал на колеса то, что когда-то гордо представлялось на стрелках Тюленем.

            Оставшиеся две машины старались взять автобус в клин. В это время им на помощь на «Сузуки» уже спешил матерящийся за рулем Кузбас. Джип, идущий слева от автобуса, так увлекся погоней, что не заметил неизвестно откуда взявшийся на Богом забытой трассе грузовик с прицепом, груженным силикатным кирпичом. Его водитель попробовал уйти правее, но скользкая дорога понесла его, прицеп выкатился вперед, соскочил с фаркопа и несколько раз перевернувшись, похоронил под собой преследователей.

– Во! – усмехнулся в окно Холод, – гранит умеет молчать. Слышь, Баир, – он крикнул водителю автобуса, – прикинь, пацанам повезло – целый силикатный мавзолей на братской могиле!

И тут же он выстрелил из автомата по идущей справа машине. Но это уже было ни к чему. Левчик с пацанами методично превратили ее сначала в дырявый дуршлаг, а потом в консервную банку, которая тупо остановилась сама по себе и в которой, как кильки в томатном соусе, были утрамбованы братки в своей крови.

            Кузбас, матерясь черти знает как, всё еще пытался догнать автобус. Владлен, высунувшись из окна, несколько раз выстрелил. Человек, сидящий в автобусе у когда-то заднего стекла ответил ему прицельным автоматным огнем, разбившим фару и продырявившим радиатор. Кузбас попытался обогнать его, но автобус упорно прижимал его к правому краю обочины. Давление усиливали сразу четверо человек, стрелявших сквозь разбитые стекла. Кузбас пробовал проскочить вперед, Владлен пытался безуспешно прострелить колеса, а Север с перепугу как пират орал: «Давай на абордаж!» ... И тут Владлен увидел меж осколков боковых автобусных стекол того, кого он ждал с автоматом в руках. Владя выхватил второй пистолет, но в это время автобус снова ударил по боку. Как показалось Владлену, Холод с дьявольской улыбкой выпустил длинную и очень долгую очередь в «Сузуки». Посыпались стекла. Одна пуля попала Северу в плечо, а вторая в ногу. Владлен вроде уже поймал Холода в прицеле, но автобус ударил в бок еще раз. Севера отбросила на Кузбаса, тот не удержал руль и джип по касательной вылетел с трассы как раз в тот момент, когда Владлен выстрелил. Пуля ударила в крышу. Владю отбросило к противоположной двери, в шее у него что-то хрустнуло. Кузбас постарался выровнять потерявший управление джип, который летел уже среди каких-то кустов и редких деревьев. Он безуспешно давил тормоза, окровавленный Север зачем-то пытался выйти, а автобус, ставший маленькой точкой вместе с ухмылявшимся Холодом, уносился куда-то вдаль. «Месть слегка перекипела...», – подумал Владлен перед тем, как «Сузуки» ударился о дерево, и он потерял сознание...

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

            Дато зашел в фешенебельный ресторан. Узнавший его мэтр, на ходу подхватил пальто, и, хлебосольно раскланявшись, провел его в зал, проскользив по паркету до VIP-кабинета. Дато зашел внутрь и уселся за явно небосяцкий стол. Напротив него сидел угрюмый мужчина лет пятидесяти со свернутым набок носом.

– Здравствуй, Веселый, – Дато протянул ему руку, – как дела брат?

– Здравствуй и ты, брат Дато, – Веселый посмотрел на холеную руку без единой татуировки и схватил своими синими исколотыми клешнями ребра барашка и вгрызся в них железными зубами, – извини, не ручкаюсь, запачкать боюсь, или запачкаться. Как лучше, брат Дато?

– Это что, шутка юмора такой? – попытался возмутиться Дато.

– А я чё, так на циркача похож? – Веселый швырнул кости в тарелку, – ты чё, вот так посмотрел на меня и клоуна увидел? – правое веко Веселого нервно задергалось, – ничё мне рассказать, Дато, не хочешь?

– Работаем, Веселый, дела помаленьку, о бродягах помним, общак греем...

– Греешь блядь?! – Веселый гневно сплюнул в тарелку, – о бродягах помнишь, а обо мне забыл? О том, кто твою черную жопу на трон воровской посадил! Чё там у тебя за дела в Забайкалье?

– Да как бы в принципе ничего и нету, – попробовал выкрутиться Дато.

– Ой, блядь, – поморщился Веселый, – не юли, кутаисец. Через голову думал прыгнуть? Думал, сидит Веселый, весь такой по масти...

– Да нет, упаси Господи...

– Ой, зря ты Бога поминаешь! – Веселый загробастал бутылку коньяка, налил себе в фужер для минералки и залпом выпил, – дошла до меня малява оттуда одна. Ну ладно, Монгола ты порешить решил. Никак с ним не пересекался, но мешал тебе старик. Допустим. Ну зарядил ты людей. Ну побеспределили они. Но так у меня на виду еще никто не обсирался! Там, сука, какой-то Дикий Запад! Все наши партнеры стонут! Груз не идет, склады горят, людей пачками ухлопывают, бардак полный! И говорят, Дато все это замутил. Пока говорят.

– Так больше ничего и не скажут! Пускай говорят, псы бешенные!

– Они-то пускай говорят. Главное, чтобы Монгол ничего не сказал. Ты с беспредельщиков бабки брал? Крышу им делал? – Веселый как удав на кролика уставился на Дато.

– Ну... если там..., – замялся Дато.

– Значит брал, – не дал договорить Веселый, – так вот, это считай как приговор себе поднять с земли. Монгол тебе дорогу перешел! Ты с кем делиться-то вздумал, а, Дато? Кто ж тебе так шоколадно все маршруты попутал? Был у меня кореш один в восьмидесятых, – Веселый вытащил из золотого портсигара сигарету и закурил, – банду на Дальнем Востоке сколотил и цеховиков грабить начал. Это что-то вроде барыг наших. Прогремел по полной, а как горячо стало – ко мне пришел: помоги мне, Веселый, мол садиться сейчас, менты на хвосте, а чё там на зоне будет? Сел, в общем, а я словечко за него замолвил – дурак был. Досидел он нормально, за зоной даже кажется смотрел. Вышел и жуликов охуячил. В кабаке они сцепились. Ему-то предъявлять ничего не стали – ко мне приехали. А тогда уже перестройка пошла, капуста зеленая расцвела – только руби. В общем, пришлось мне его искать, чтобы пером проткнуть, и потом на зону садиться, на десятку! И вышел я, Дато, только в девяносто седьмом. А кореша мои уже, сам знаешь. С одной стороны – вроде как от девяностых уберегся, а с другой – всё поменялось. И я потом, как пацаненок за свою же поляну до последнего кусался, до железок вот этих! – он щелкнул себя по зубам, – а к чему всё это я, Дато? Денег он мне дал – мы тогда сильно нуждались. У нас тогда все по лагерям сидели. Чтобы дачку братве собрать – мы сами карманы рвали. Так-то вот, Дато.

– Да там не то, что ты думаешь...

– Главное, Дато, чтобы тебе думать не пришлось, потом – где и когда я тебя проткну. Я же тебя в закон привел. Помог ты, базаров нет. Но сейчас так насрал! И сейчас ты Монголу по сто пятьдесят свечей в день за здравие ставить должен, чтобы он там всё выровнял, потому что, Дато, кончится Монгол – ты туда с Тимой поедешь. Так толковище решило.

* * *

Владлен пришел в себя, и первое, что он увидел – это руль, который был зачем-то на крыше машины, и ноги Кузбаса, которые торчали из разбитого окна.

– Кто же, блядь, с кожаными черными ботинками белые носки носит? – Владлен выругался и попытался ногой отбить то, что осталось от двери.       

Вытащив Кузбаса за ноги, при этом порезав ему всю морду и голову битым стеклом, он хорошенько его встряхнул и по обилию матюков, вырвавшихся из его рта понял, что он жив. Север вывалился из тачки немного раньше и черной мертвой птицей валялся на желтой траве. Владя пнул его ногой, тот что-то прохрипел.

– Каркает, Блядь, – разочаровался Владлен, – живой, блядь еще.

Прихрамывающий Кузбас приподнял Севера, и они пошли через куцый осенний лес с хлюпающим под ногами болотом. Ближе к вечеру они набрели на осколки какой-то котельной с сараем и завалились спать на мешках с технической солью. Владлен проснулся от того, что почувствовал – его лицо покрылось инеем. Дрожащими руками он достал пачку сигарет, закурил, потом насобирал каких-то досок и обрывков картонных коробок и разжег костер. Усевшись возле ярко пылающего пламени, он крепко задумался, и, выкурив полпачки зараз, понял, что хорошо встрял – Холод здесь, Монгол жив, их нет. О том, как они накуролесили – уже знают. Ни сегодня – завтра Дато, сообразивший, как его наебали с двумя «лимонами», зашлет сюда людей, и глупо полагать, что эти люди будут убивать Холода, они будут убивать Владлена. Значит, время еще есть. Он посмотрел на Кузбаса и Севера. Хотя, Север может раньше Дато отзвониться... Гребанный Холод! Он опять его наебал!!! Как всегда! Владлен зачем-то вспомнил, что в его новогоднем подарке три года подряд не было мандаринов. От Холода мандаринов точно не дождешься. Владлен рассчитал его шаги, но рассчитать Холода было невозможно. Нет, он не мстил за отца, он искал Владлена еще до того, как он начал искать его! Холод не знает, что такое месть. Ему уже некому мстить! Он всегда говорил, что убивать – это его работа. Деньги не важны, важен результат – хорошо сделанная работа! Он же альтруист, всё ради красоты стиля. Из-за этого стиля Владлен наебался. Его месть вышла какая-то тормознутая и слишком поздняя, причем совсем не к месту. Перекормили, гады, валиумом и галоперидолом! Владлен с этой местью жил вчера и завтра, а Холод жил сегодня. И из-за этого трижды ебанного сегодня завтра Владлена может никогда не наступить... Он поднялся и начал ходить вокруг костра. Если мести не получилось – значит, надо хотя бы сделать больно. Он толкнул Кузбаса:

– Слышь, дело есть.

Север проснулся. В сарае не было ни дня, ни ночи. Был едкий дым старых досок и мокрого картона. Он поднялся с мешков и наступил на простреленную ногу. Скривившись от боли, он полез в карман за сигаретами, но не нашел там ствола. Спросони он попытался что-то крикнуть, но дым едкими комками забился в его горло, нос, глаза. Слезы полились градом. Он понял, что горит. Бросившись к двери, Север начал беспомощно ломиться в нее, совсем не чувствуя огненного жара, лизавшего доски. Прогоревшие стропила рухнули, обдав его целым фонтаном огненных брызг. Север бросился к забитому досками окну и, сдирая пальцы в кровь, принялся отдирать их. Горячий воздух жег внутренности изнутри. Он не почувствовал, как загорелась его штанина. С разбега он снова ударился об дверь, отлетел назад и бросился к окну. Скрипя ногтями, зубами, он, словно пойманный хищник, раздирал доски. Пламя со штанины перескочило на куртку. Он сорвал ее с себя и принялся забивать горящие обломки падающей крыши. Сарай был объят огнем. Сознание медленно уходило от Севера, глаза застилал плотный туман. Дощатый пол уже горел. Спасаясь от огня, он запрыгнул на мешки с солью. В это время вниз рухнула часть крыши вместе со стропилами. В образовавшейся дыре Север увидел небо, затянутое клубами черного дыма. Хватаясь руками за горящие доски, он как акробат, вскарабкался по ним наверх и спрыгнул туда, где заканчивался огонь Упав на простреленную руку, он даже не почувствовал, как она хрустнула. Проведя рукой по волосам, он почувствовал, как они превращаются в золу. Север посмотрел на ладони, покрытые волдырями – ожогами и кости, торчащие из локтевого сустава. Собрав последние силы и волоча за собой простреленную ногу, он сделал шаг и двинулся вперед. Метров через триста жуткая боль пронзила все тело. Огромная сопка перед глазами, похожая на горб верблюда, материализовалась в две огромные женские груди размера никак не меньше «пятый» с торчащими наверху сосками – елками. Улыбнувшись чему-то своему, Север потянулся к ним здоровой рукой, пытаясь замацать, но, покачнувшись, рухнул вниз, звонко стукнувшись о землю.

* * *

Холод вернулся в дом Монгола. Как водится, они закатили пирушку, последствием которой стало купание Левки без трусов в конце сентября в какой-то грязной луже, названной им «то, с чего начинается море». Баир поборолся с двумя Левкиными корешами на руках, и поборол их сначала по очереди, а потом обоих вместе. Относящийся спокойно к алкоголю Холод, нажрался так, что весь вечер разговаривал хайку, причем не утруждая себя их переводом с японского. В конце вечера изрядно захмелевший Монгол взял в руки гитару, дал первый блатной, обнял ее и уснул. Утро встретило Холода шумом в голове и Левкой, уснувшим напротив него в тарелке. Мучимый вопросом опохмеляться или нет, Холод вместе с бородатым фермером напоил и накормил скотину, и, усевшись на валуне, подставил сбегающему на зиму солнцу обветренное лицо. Шутка с автобусом удалась. Друг Баира, готовивший этот автобус для каких-то китайских бизнесменов, услышав сумму на один ноль больше, не задумываясь, продал свое усиленное бронированными пластинами чудовище, предназначенное для перевозки рублей и долларов в Поднебесную с целью их превращения в косоглазые юани. Волновал только один вопрос – жив ли Владлен? Холод видел, что произошло со всеми машинами, но судьба последнего экипажа волновала его больше всего. Левка видел, как он, несколько раз перевернувшись в воздухе, ударился об дерево, но Холод этого не видел. Вполне возможно, Владлен расквасился где-то раньше, хотя Холод в последнее время совсем отвык от разных случайностей. Жизнь в Японии сделала невозможное. Среди «ускользающее прекрасно, а постоянное нет» он начал ценить не только жизнь, но и смерть. Недаром там любят говорить: «Гранит не молчит, он слушает». Холод научился слушать себя. До этого он повиновался инстинктам. Да, они были быстрее разума, они помогали выжить, но они мешали жить. Откручивая пленку своей прошлой жизни, он не только видел, что он сделал не так, что не успел, что не захотел, он видел нечто большее – зачем и почему. Глупо сваливать на «такое было время». Он узнал, что таким был ОН. Также, как и Монгол. Они похожи. Холод достал сигарету. Похожи, как отец с сыном. Он поступал так, как в свое время поступал Монгол – не задавая вопросов «зачем?» и «почему?». Они шли, просто шли. Как им казалось, выбрав свой путь. На самом деле путь выбирал их. Ведь путь, выбранный тобой, очень сильно отличается от пути, выбравшего тебя. Холод поднялся с камня и зашел в дом. Толкнув спящего на диване Монгола, он предложил выйти на улицу.

– Дальше, Монгол, чего будет?

– Всё по-старому.

– По-старому, Монгол, уже ничего не будет, – Холод зябко поежился, – «всё меняется, всё течет, пусть всё это унесет вода» – так говорят. Знаешь, в чем наша самая жестокая ошибка? В том, что мы хотим что-то вернуть. Это мешает нам идти вперед. Я знал тех, ну из-за кого всё это.

– Из-за кого? – посмотрел на Холода Монгол.

– Из-за меня. Я тебе говорил, а ты не понял.

– Ну значит всё. Твои грешки закончились.

– Ты не понял, Монгол, из-за меня, потому что я так хочу. Это не прошлое. Я давно уже сегодня жить научился.

– А может ты и завтра видишь? – криво улыбнулся Монгол.

– Завтра наступит – тогда и посмотрим. Сегодня, Монгол, есть те, которые не дадут жить по-старому. Это дурак думает, что «сегодня» уже закончилось. Оно не закончилось. Ты знаешь, сколько у тебя таких Северов? Ты уверен, что мы их всех...

Монгол непонимающе посмотрел на Холода:

– Ни в чем нельзя быть уверенным.

– Вот это ты правильно говоришь. Пока будут «Северы», «Корни», другие – они тебе не отдадут свое завтра, Монгол.

* * *

Майор Кольцов уже начал забывать ставшую для него судьбоносной фразу «ёб твою мать!». Это зловещее ругательство преследовало его коллег – «оборотней», начальника, попавшегося на взятке, и даже соседа по даче, огурцы которого росли медленнее. Кольцову дали какой-то отдел, загадочно намекнув в главке про Академию МВД и звание подполковника. Борясь за раскрываемость, он постоянно кого-то задерживал, с кем-то боролся, и дослужился до какой-то юбилейной медали и юбилейных часов от замминистра. Его Нинэль, расстроившись на часы от замминистра, которые оказались не от «Картье», переселившись к нему со всеми кремами, косметичкой и гардеробом, толкала Кольцова на путь коррумпированности. Но, оставаясь честным дураком, Кольцов продолжал честно задерживать и бороться. Пока не наступил тот день, когда вернулось «ёб твою мать!» вместе с вызовом в главк и ужином, который забыла приготовить Нинэль. Последнее было не так опасно, потому что проставляясь за новую должность, Кольцов не только напился, но еще и нажрался разных салатов. Начальство решило, что с преступностью он будет бороться не в каком-то отделе с буквой, а на передовой в бронежилете с надписью "СОБР", в который, как выразился один из его коллег, преступникам проще стрелять в темноте. Не дождавшись ужина и секса, Кольцов включил телевизор. Лихой репортер, изображая то преступников, то жертву в своем репортаже – театре одного актера, рассказал о том, что сейчас творится в Забайкалье. Кольцов посмотрел на сопящую рядом Нинэль, и почему-то подумал: «ёб твою мать, а ведь туда и пошлют!», после сказав это еще несколько раз вслух. Проворочавшись полночи и дождавшись утра, он поехал на новое место работы. Оперативное совещание началось с показанной вчера по ящику ситуации. Измученный ночными кошмарами Кольцов, безысходно высказал свои предположения по данному вопросу, проанализировав сложившееся положение и предложил несколько вариантов решения данной ситуации. И только тогда понял, что сам напросился туда вместо майора Носова, обреченно молчавшего где-то в углу. «Ёб твою мать!!!»

* * *

...Сеня уже три часа дожидался на квартире курьера. Он в одно рыло протоптал дорогу с наркотой, шифруясь и от мусоров, и от воровских. Нет, конечно были жулики и на его стороне, которым он щедрой рукой насыпал килограммами «белого». Но всё было шатко, как перила старого моста, с которого Сеня уже однажды шлепнулся прямо на зону, где несмотря на воровские запреты грел общак наркотой. Халявный раскумар за три года отсидки вылетел ему в копеечку. И вот сейчас он отрабатывал новый маршрут. В дверь позвонили. Сеня оглядел своих подручных и отправил одного из них открывать дверь. В комнату вошел азиат с чемоданом в сопровождении четырех крепких парней. На столе появился кожаный кейс с несколькими свертками, который уже сегодня должен был быть разбит на дозы и граммы, и незнакомые Сене люди должны были разбадяжить это мелом или известкой, и начать впаривать среди постоянных клиентов. Сеня облегченно вздохнул и вытащил из внутреннего кармана зеленые кирпичи баксов. Азиат улыбнулся и превратился в... Баира, выхватившего пушку. Холод и Левка с подручными последовали его примеру. В квартире запахло кровью и порохом. Мозги Сени смешались с содержимым пакета, вспоротого для пробы. Граммам так и не суждено было стать чьими-то смертоносными дозами...

...Исса преследовал фуру уже несколько десятков километров. Он видел, как в нее загружали какие-то большие картонные коробки. Судя по кряхтящим грузчикам – очень тяжелые, а по охране, внимательно следящей за этим процессом – достаточно ценными. В отъехавшей от склада конфиската бытовой техники фуре ехала новая машина Иссы – джип, а может быть даже БМВ или мерс. Новая квартира, если даже получится – с евроремонтом. Пиджак от Армани, как у Вахтанга, и цацки с брюлами, за которые ему точна даст Оля, безнадежно окучиваемая им последние полтора года «вице-мисс Забайкалья». Прижав фуру к обочине, Исса с друзьями выскочили из машины, натягивая на ходу черные маски и вытаскивая оружие. Исса распахнул дверь и направил ствол, уже уверенный, что напугал водителя одним своим грозным видом, подкрепленным для большей значимости раздолбанным ТТ. «Бабки! Что везешь? Быстро всё! И дверь открывай. Это налет! Быстро! Что везешь?», – проорал Исса. «Пиздец твой!» – пуля Холода из обреза вмазалась прямо в прорезь шапки. Исса отлетел от машины на несколько метров и распластался на дороге, раскинув руки в стороны, наверное, пытаясь убедить своих людей, что он лег просто позагорать. Картину «пляжа» окончательно дописал Левка и сотоварищи, вылезшие из кузова и короткими очередями раскидавший подельщиков Иссы по асфальту в самых нелепых позах, оставив «туристов» возле фуры, в коробках которой лежал майонез, безнадежно просроченный и испорченный. Холод и пацаны заскочили в подъехавший джип Баира...

...Бригадиру Савве знакомый из администрации намекнул, что землей возле Богом забытого поселка заинтересовались какие-то московские бизнесмены с целью строительства здесь элитного коттеджного поселка, возможно даже с пятизвездочными гостиницами и бизнес – центром. Не сразу понявший всю нелепость этого положения и строительства чего-то элитного среди убогого и грязного захолустья, Савва услышал фразу «московские бизнесмены», и, почему-то решил, что на осмотр участков они приедут с деньгами. Приехавшие Холод, Баир и Левка, наверное, поступили нехорошо, расстреляв Савву и пятерых его кентов в глухой Забайкальской степи, в которой они, конечно же, ничего не собирались строить...

Вот так началось «светлое завтра» в крае непуганных идиотов и беспредельных возможностей среди местных царьков на один день, работников ножа и топора петляющей трассы, тружеников утюга и паяльника и вольных беспредельных стрелков «шервудских» сопок. Одного из них вместе с джипом утопили в каком-то грязном озере на потеху местным, которые в шутку стали друг другу рассказывать по-пьяни веселую историю про «крышу озера», которая «вон там до сих пор торчит». Другого застрелили в бане, и, пожалев пули на «контрольный», добили паленом по стриженной голове. Третьего, раскидывающего трупы китайских бизнесменов по канализационным люкам, не просто поломали и скинули туда же, а еще и засыпали сверху самосвалом угля. Четвертого, мечтавшего о своей чисто бандитской поляне, прокатили по «его» земле на фаркопе, предав его тело тому, о чем он так мечтал. После этого глупые кончились, а умные стали думать и отправлять к объявившемуся вновь Монголу своих «гонцов» со скупыми малявами, что «бес попутал и больше они так не будут». Последнего, самого несговорчивого, Троца, удостоили визитом Холод и Баир с топором, на понятном объяснив, что «чужое бес спроса брать нельзя», отрубив то, чем оно берется по самый локоть. И тогда стало совсем тихо. Последний выстрел в полной тишине прозвучал в кабаке в каком-то бурятском улусе. Он потерял для всех беспредельщика Кореша, однажды решившего, что банду Севера чисто по-пацански жаль. Стреляли на этот раз бухавшие с ним же то ли не совсем пьяные, то ли более сообразительные подельщики.

О самом Севере кончились даже слухи, так же, как и о Корне. Монгол успокоился, и даже сам Холод немного поосел. Схемы Монгола продолжили работать.

* * *

Владлен валялся на пыльном матрасе прямо на полу. Кузбас грелся, прижавшись спиной к батарее и жрал сухой «Доширак» прямо из коробки, при этом очень противно хрустя.

– Слышь, Кузь, – приподнялся Владлен, – язву себе нажуешь. Сходи чё-то человечье купи. Неделю здесь сидим. Бабки вон возьми.

– За на хуя? – Кузбас высыпал в рот приправу из пакетиков, – тут вон еще с прошлых постояльцев этой хавки две тумбочки осталось. Ты мне лучше скажи, долго мы в этой красоте еще сидеть будем? – он обвел рукой гостиничный номер, в который селили без паспортов, лишних вопросов и каких-то требований, – чё, номера с телевизором не было?

– Был. Но без сортира с умывальником.

– А за на хуя нам умывальник? У нас зубных щеток нет. А поссать я и в форточку могу, – прикололся Кузбас. 

– Ну ты, блядь, и Жванецкий! – Владя поднялся и закурил, – сам привел, а теперь «сколько сидеть будем?». Слышь, а может как медведь – ни зиму в спячку, а по весне разберемся?

– Не, мне белые медведи больше нравятся. Они как мы – отмороженные. Еще дней пять, Владь, придется, пока документы сделают. Я думаю, в Китай рванем. Мы по детству с пацанами пешком через границу ходили. А тут к «челнокам» прибубенимся – «шопинг-тур выходного дня» кажется это называется. А там у меня корефаны есть. Нам после рыбалки с Монголом здесь ловить нечего. А Север сука! Под монастырь подвел!

– Ну а чё в Китай, – Владлен выпустил в потолок кольцо дыма, – без денег...

– О, блядь, нашел кого спросить. Поди где-нибудь в земле лучше, наверное. А деньги? Сегодня нет – завтра будут.

– Блядь, все у вас по-тупому.

– А у вас чё, по-другому? – Кузбас зашвырнул пустую коробку из-под «Доширака» в угол.

– По-другому мы сами сделать можем.

– К Монголу прийти что ли покаяться? На карачах: «Простите, дяденька, мы больше не будем. Мы вот ваших людей зашмаляли. Так здесь баб много, мы новых нарожаем».

– Ты долго на больничке лежал? – Кузбас достал сигарету, – да не жлоби ты, – он посмотрел на начинающего закипать Владлена, – к слову пришлось. Вот, блядь, делов нет и слова появились. А раньше пиздеть некогда было.

– Так вот давай и не будем. По делу давай, – Владлен достал вторую сигарету и закурил. А может все-таки давай, с Монголом по свойски договоримся. Он вроде сейчас как в козырях весь. Вальнем его, а там люди подтянуться.

– Где они, те люди? – Кузбас посмотрел на Владю,– у нас медленнее тянуться. Монгол вон как на нашу братву окрысился. Только и базарят – одного ухуячили, другого. У нас тут домов и метров мало, поэтому радио быстро летит, хотя... Монгола, говоришь? Можно! – Кузбас поскреб в затылке, – так, если насрать на все, чисто по-приколу. А потом – один хуй, в Китай!

– За на хуя? – Владлен совсем потерял нить всей беседы.

– Да хотя бы за «Дошираком» – Кузбас подошел к тумбочке и вытащил еще одну пачку.

* * *

Группа Кольцова приехала в Читу на поезде из-за того, что чин из прокуратуры страдал «летной болезнью». Поэтому все остальные страдали из-за него неделю. Кольцов вместе с «ёб твою...» страдал на верхней полке. Больше всего ему запомнились слова начальства – «разобраться...». Покачиваясь над столом, где в стаканах звенели ложки, он просматривал оперативные сводки и рисовал в уме картины борьбы. В мозгу отпечатывалось слово «сумо». Запутавшись в именах, погонялах, названиях группировок, Кольцов побеждал с коллегами – СОБРовцами несколько бутылок водки и снова забирался к себе наверх строить планы, пока в одном из донесений то ли бухого, то ли накуренного местного оперативника он не увидел что-то до боли знакомое, связавшееся в полупьяной голове в слово «методично». Анализируя Монгола по Ламброзе, он как-то под мелькающие за окном полустанки перешел на его личные качества, нарисовав портрет Забайкальского крестного папы. «Папы!» – словно выстрелило в голове у Кольцова. Да! Монгол был папой того самого человека, который сделал всепоглощающее «ёб твою мать!» всем смыслом его жизни. Холод! Он в сотый раз пересмотрел оперативные сводки: «нагло», «цинично», «дерзко», «тремя выстрелами в голову», «на огромной скорости», «угрожая физической расправой», «огнестрельное по касательной», «в составе неопознанной преступной группы». «Ёбтвоюматческая» тень душным ватным одеялом нависла над протрезвевшим Кольцовым. «Опять» стало «снова». Как только где-то появлялся этот отмороженный Карлсон, пули начинали летать быстрее и точнее. Любая стрелка превращалась в фонтан крови, люди разучивались разговаривать и превращались в мясников, все вокруг стреляло, взрывалось, горело и плавилось. Значит, все-таки сын за отца? Кольцов вспомнил фильм великого Копполы: «Я сделал предложение, от которого он не смог отказаться». Этот Холод опять предлагает ему «ёб твою мать!». Кольцов спрыгнул с полки и направился в тамбур. Вечерние осенние огни за окном словно чертили светящиеся линии. Города, села, поселки, не пытаясь обогнать поезд, оставались где-то позади, а криминального археолога Кольцова где-то впереди ждала мезозойская эра, которая благодаря Холоду превратилась в «ледниковый период» в царство сосулек, сталагмитов, снежинок и белой вьюги, которое выло этой блядкой собакой, перехуячившей хуй знает сколько народу, о которой слышали все, и к которой ближе всех был он, Кольцов! И если бы не могущественное «ёб твою мать» и Нинэль с сиськами, он бы наверняка взял бы Холода, поехав бороться с преступностью, а не тупо трахаться. Впервые за много лет работы в органах, Кольцов сам почувствовал себя органом, который, к сожалению, висел на полшестого.

* * *

Монгол с Холодом сидели в кабаке и вели неспешный разговор, о котором не стоило знать Баиру, Левке. Разговор двух чужих людей, ближе которых друг у друга не было...

– Ну вот, Монгол, житуха налаживается, – Холод отхлебнул кофе, – ты в общак, я в Джапан.

– Жаль.

– Того, чего не было, или то, что закончилось?

– Наверное того, что бы могло, – Монгол закурил, – я же ведь Георгием мог быть, Жориком, отцом твоим...

– Вместе бы на рыбалку ходили, – горько усмехнулся Холод, – хоккей бы смотрели, ты бы мне шины на велике надувал, сказки на ночь рассказывал.

– Да нет. Может, оно так и надо было. Нам, обоим. Ты знаешь, почему тебя мать Сергеем назвала?

– А сколько той матери-то было? Как и отца... В честь деда говорили. Ну там, когда я у этого жил. 

– Да нет... Дед здесь не при чем. Я отца своего не помню, а материного Валерой звали.

– Ну, в принципе одно и тоже, – горько усмехнулся Холод, – а к чему ты это?

– День, когда ты родился, хмурый был, пасмурный, серый какой-то. «Серенький мой» – мать тебя называла. А я ей сережки обещал подарить золотые. Их мусора потом с обыском забрали. Меня выпустили, а их не отдали. Украл, говорят, и всё. А она мне тогда и говорит: «Ты мне другого Сережку подарил». Уехали мы тогда. Мне кореш один про город Солнца рассказывал. От Новосибирска в тайгу. Там озеро. Оттуда еще верст сорок. И камень такой. А возле него два ключа бьют – один с живой, а другой с мертвой водой. На юг идти надо, точно помню. С деревеньки там начинается всё, толи Кратово, толи Кротово. На юг и до камня. Сказка, конечно. Я ей врал, а сам верил: будем там – всё нормально будет, типа, счастливы там все. А когда счастливы – никого вокруг не замечаешь. Знал, что вру. То, мол, билеты покупать пойду, а сам с корешами. То – адрес точный узнать, а сам на дело. Так заврался, что сам поверил. И она верила. Пока меня на два года не закрыли. А там мне счастливо мозги братья пиковые и промыли. Вышел злой. На себя злился, а на вас отрывался. Я на ней – она на тебе. А потом поперек все стало. И прошло. И нет того больше города. Лагеря были, на ножа ставили, сам ставил, корона была – съезжала, давила, но я удерживал. И ты был. И я был, а города не было. Он где-то там остался, вместе с сережками в том пасмурном сером дне. Понял почему теперь? Просить ни о чем не буду, одно скажу...

В это время дверь кабака резко распахнулась. Кузбас на ходу расстегивал куртку и доставал автомат:

– Монгол мой! – крикнул он Владлену, сжимающему до боли в пальцах два ТТ.

Холод отпихнул Монгола и выхватил ствол, но Владлен залпами заставил его прижаться к полу. Кузбас вскочил на стол и выстрелил в Монгола. Старый вор, закрываясь, подставил руку. Его плащ порвало несколько пуль. Холод повернулся к нему, но Владины выстрелы еще плотнее прижали его к дощатому полу. Кузбас спрыгнул со стола и, глядя на Монгола, залитого кровью, всадил в него жгучую хлесткую очередь. Холод зарычал, словно раненый зверь, и, не обращая внимания на выстрелы Влади, резко вскочил и в прыжке сбил Кузбаса с ног. Словно взъерошенные псы, они сплелись в клубок, хищно лязгая зубами. Кузбас выбил из рук Холода пистолет. Холод ударил его в подбородок, но, не рассчитав силы, рухнул вниз. Отлетевший в сторону Кузбас направил на него автомат. Холод каким-то нечеловеческим усилием перевернул железный столик и пули звонко зацокали по нему. Владлен, хищно раздувая ноздри, бешенными глазами искал Холода. Он стрелял во все, что движется – в людей, в перевернутую кружку, из которой лилось пиво, в чей-то зазвонивший сотовый телефон... Он ничего не замечал вокруг. Все, что он видел, стало для него Холодом. Месть превращалась в пули, которые не щадили никого и ничего. Кузбас, нажав на курок, услышал сухой щелчок. Отбросив уже ненужный «калаш» в сторону, он выхватил из кармана нож и вскочил во весь рост. Холод, отшвырнув стол в сторону, кинулся на него и методично заработал кулаками. Обороняясь, Кузбас выкинул руку с финкой вперед, полосонув Холода по костяшкам. Не чувствуя боли, Холод перебросил его через себя и швырнул на пол. Звонко звякнув, нож вылетел у Кузбаса из рук. Владя увидел Холода и поймал в прицеле его спину. Кузбас в этот момент откинул от себя нападавшего. Холод разминулся с Владиной пулей, и она ударила в барную стойку, разбив бутылку шампанского. Ревя, как раненый зверь, Кузбас пополз к ножу. Холод поднялся и ударом ноги врезал ему в живот. Кузбас попробовал сделать подсечку, но поскользнулся то ли на луже крови, то ли на разлитом красном вине, и больно ударился о стул. Владя выстрелил еще раз, и Холод, падая, успел схватить «перо», которое вонзил ни о чем не думая пытавшемуся подняться Кузбасу под ребра. Удар был такой силы, что Холоду показалось, что ребра Кузбаса хрустнули и стальной клинок на все свои шестнадцать сантиметров вошел в его плоть. На этот раз Кузбас закричал – громко, надрывно и скрипуче. Человек, привыкший делать больно всем, встав на колени, впервые задыхался от своей собственной, настоящей боли. Кровь изо рта лилась на пол тягучей красной струей. Кузбас попытался встать, но Холод ударом руки вбил нож еще сильнее, по самую рукоятку, словно в кусок масла. Косые глаза Кузбаса на миг стали яркими и выразительными. Схватившись рукой за бок, он пошатнулся и рухнул назад, захлебнувшись своей собственной кровью. Холод повернулся и обжог Владю ледяным взглядом. В это время дверь скрипнула и на пороге появился Баир, взъерошенный и злой. В его спину с размаху врезался Лёвка с «Макаровым». Владлен, словно загнанный волчара, оглянулся по сторонам. Он направил пистолет на Холода: «щелк» – он откинул его в сторону, второй на Баира: «щелк». Плетка полетела на пол.

– Стоять, суки! – в руках Владлена появилось две гранаты, дрожащие пальцы оттянули чеку, – всем стоять, суки! – он оглядел бар безумным взглядом, – никто не уйдет! Ни одна мразь!

Стоявший в полный рост Холод оглядел испуганных оставшихся в живых людей. Его взгляд остановился на плавающем в луже крови Монголе. Баир с Левкой направили оружие на Владлена:

– Ты это, не нервничай, – зло зыркнул Баир, – люди-то тут при чем?

– Все при чем, суки! Бля буду, щас рванет!

            Холод повернулся лицом к лицу к Владе:

– Так хотел? – от его слов Владю словно передернуло, – месть? – Холод усмехнулся, – ты и я? Рви! Ни тебя и ни меня. И ни мести. Или забыл? – он сделал шаг в сторону Владлена, – рви давай, мсти. Или усрался? Страшно, Владя? Ты же этого хотел? Спал на койке, плакал от страха и боли и видел, как я умираю. Как ты режешь меня на куски, рвешь. Вот он я! – Холод развел руками, – мсти! Ты же воин! Давай!!! Взорви всех!!! – заорал Холод, – но помни, калека, ты этой мести не увидешь. Ты не увидишь Холода, порванного на куски. Ты не будешь последним... – в глазах Владлена красной лампочкой загорелся испуг, – потому что ты сдохнешь раньше. Порвешься, Владя. Рви!

Владлен резко повернулся и плечом выбил стекло. Пули Левки и Баира уже не могли его догнать. Он запрыгнул в джип Кузбаса и попытался схватиться за руль до сих пор сжимая гранаты. Побелевшие от напряжения пальцы и горевший огнем мозг не слушались друг друга. Выскочив из джипа наружу, он метнул одну гранату. а потом вторую в сторону кафе. Два взрыва сотрясли и без того покрытый трещинами асфальт, на мгновение осветив ночь.

– Суки!!! – провыл Владлен на висящую над Забайкальем луну, и заскочив в джип, помчал пьяным петляющим бегом обманувшего самого себя человека. Вместо мести он варил жлобу, которая уносила его прочь на запредельной скорости.

Холод бросился к Монголу. Бледное небритое лицо смотрело на него пока живыми глазами:

– Найди город, – прошептали становившиеся непослушными губы, – Солнце где... не сказка...

– Неси его! – резко бросил Баир Левке, – по ходу всё..., – он схватил Холода за плечо, – всё, брат. Конец сегодня. Вот оно, завтра. Давай, пошли, уходить надо.

В это время к кабаку на всех парах несся Кольцов со своей группой для того, чтобы, наверное, в очередной раз беспомощно простонать «ёб твою мать!»...

ПЯТАЯ ГЛАВА

Кольцов, побывав на месте преступления, результатом которого стало три расстрелянных жизни, пропажа двух мобильных телефонов и взорванная «Газель» с кошачьим кормом предпринимателя К., не считая несколько пулевых ранений и испорченной мебели, не долго размышляя отправился почему-то в пожарную часть, где ютились местные милиционеры, третий год ожидающие ремонта в здании УВД. Начальство сидело в коморке, с которой забыли снять странную надпись «Брандспойты и рукава», в просторечии обозначающая «шланги». В простенке висел портрет Михаила Сергеевича Горбачева, родимое пятно которого облюбовал паук с паутиной, заключив последнего правителя СССР как будто в оптический прицел.

– А чего это он? – поморщился Кольцов.

– Так это... Ельцина пока не прислали, – местный борец с преступностью улыбнулся прокуренными желтыми зубами.

– Так Путин уже давно!

– Ну я и говорю, Ельцина-то еще не прислали. А когда Путина пришлют...

– Ну ладно, – Кольцов огляделся в надежде куда-то сесть

Начальник смахнул со стула какие-то папки с отказниками, «глухарями» и прочей дребеденью.

– На счет охоты с рыбалкой, скажу сразу – как отрезал Кольцов, садясь на стул, – стрелять и ловить у меня есть кого. На баню у меня аллергия. А водку, положенную организму, я по дороге уже выпил. А теперь к делам. Майор, ты чё, в Чикаго живешь?

Начальник смутился и поморщил лоб:

– Да вроде как нет...

– А мы в Москве подумали, что да. У тебя тут местные «аль капоны» такого настреляли...

– Да не, местные тихие, – попытался объяснить майор, – они если только курево стреляют и чирик. Это всё... Да я как-то это... А почему у меня? – возмутился он, – они везде стреляют...

– Слышь, командир, – Кольцов еще раз посмотрел на фотографию Горбачева, – а ты год-то сейчас знаешь какой? Вы чё тут, все замерзли? Следователи протоколы еще советские заполняют. Один вообще, в резиновых сапогах приехал – эксперт! Все следы затоптал. Другой водку допивать начал. Еще один официанток за жопу хватать... Не, дружок! У тебя здесь мэры пачками пропадают, бандиты как сирень цветут, трупов по весне больше, чем подснежников, ездить по трассе скоро перестанут и летать начнут. Хотя тут начни! У братков скоро ракеты появятся. Да понимаю я всё. У нас в Москве тоже только стало налаживаться, но не до такой же степени!

– Да тут всяко разно бывает, – майор уселся на старые, свернутые в бухту пожарные рукава, – у нас, товарищ Кольцов, преступность сама по себе, а мы сами по себе. Нам вначале с собой бороться научиться надо. Местные в милицию не идут – западло, а городских не затащишь никого. Вот приехала следовательша одна. Так она забеременела от местного одного, посадила его на пятерку и сейчас сидит и ждет – и надо, и жалко. Жизнь у нас такая, как окрошка. Чё мы можем? У них вон тачки какие, а мы скоро на лошадях ездить будем. У меня, вон, с УАЗика два колеса свернули. Пока на место происшествия выедешь... Мы вон даже раз на пожарной машине ломанулись. Ни телефонов, ничего. Задержанных, пока здание чинят, в сарае маринуем, под замком. У меня вон весь поселок на сутки арестовывался, а держать негде. Есть тут у нас мокрушник местный – тещу свою топором зарубил. Судьи выездные приехали, срок дали, семь лет, кажется. С собой не взяли – места не хватило, сказали транспорт пришлют... Так он у меня уже пол срока на глазах каждый день пьяный шатается! До сих пор! А ты, Кольцов, Чикаго... У нас свет на три часа в день включают и газ привозной.

– Мда..., – совершенно искренне вздохнул Кольцов, – и как же вы здесь? Ты это, извини, брат...

– До пенсии. А дальше на хрен отсюда. Я в отпуске уже лет десять не был. Только деньги соберешь – то реформа, то не платят по полгода. У меня мать в Саратове. Звоню иногда. Жена неделю здесь выдержала, а потом забрала детей и уехала. Я уже двадцать рапортов на стол клал – уволим, говорят, как замена появится, а дурак за десять лет только я нашелся. Я то, что майор, от дальнобойщиков узнал. Свои сказать забыли. А мэры... Так это – политическая борьба, политики здесь никакой, вот они и борются друг с другом как умеют. А бандиты им помогают. Но нам-то, блядь, они не мешали! Ни один из дальнобойщиков заявления не написал.

– Так их всех... – Кольцов развел руками.

– Тогда вы откуда об этом знаете? Я тебе, майор, здесь не помощник. Жить мне потому что здесь еще три года. Скажу одно – здесь до этого Монгол был и куча банд душегубов и живорезов. Монгола вчера подстрелили. Банды друг друга пошмаляли. А чё здесь будет – только Баир знает. Вот он как раз местный. Захочет говорить – узнаешь чего-то. Где искать – скажу. А на счет охоты – ты зря. Все лучше, чем людей стрелять. Устать можно.

* * *

– Так значит это ты – Баир? – Кольцов в сопровождении рослого СОБРовца прошел в единственную комнату, обставленную можно было бы сказать по-простецки, если бы не икона в золотом окладе в «красном» углу, и не огромная плазменная панель, установленная на рассохшемся комоде.

– Но судя по документам Вашим, Бояров Баир Иркутович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, нигде не работающий, ранее судимый по статьям УК РФ…

Баир назвал номер и добавил: «…гражданин начальник».

– Ушлый, – улыбнулся Кольцов, – Баир Иркутович, наверное, догадался, зачем к тебе пришли?

– Ну если бы за мной – браслеты бы прихватили и ордер. Значит поговорить хотите.

– А о чем, догадываешься?

– За жизнь. За охоту с рыбалкой, наверное, местное начальство уже рассказало. Зверь у нас знатный – лис много, запросто на шубу с шапкой настрелять можно, утки всяко-разно, а вот с рыбой, – Баир помотал головой, – клюет плохо. Спать ложится к зиме ближе.

– Как друг твой новый залегает? – без лишних вопросов словно выстрелил Кольцов, – Холод? Или как его сейчас там? Дед Мороз? Санта Клаус? Йети? Выбирай, как больше нравится. Вот о нем давай и потолкуем, если не против.

– А я завсегда! Только все никак не скумекаю, о ком ты?  Ты знаешь, я на детских утренниках и в программе «Очевидное невероятное» не шестерил. А Холод? Здесь все холодные. Климат такой. Я вон, даже летом в фуфайке хожу.

– Ну, Баир Иркутович, трудный ты человек, хоть и семидесятого года рождения. Давай я начну. В ИТУ, – Кольцов назвал номер, – познакомился ты с добрым дядей, звали которого люди воровские Монголом. Уважаемый он, и ты зауважал. Потому, что не было у тебя отца. Только не папа это, а крестный твой. И стал ты смотрящим, молодым и нужным. И с того дня с Монголом, как нитка с иголкой. Вот и сюда приехал – ты домой, а он царствовать. Долго жили, счастливо. Ведь у вас как воров – год за пять? Но силища темная пришла с Севера. Ну Забайкальские добрые молодцы и дали отпор ей, и затаили жлобу на вас они. Отзвонились в Москву, на Монгола пожалились, и приехали сюда стрелки вольные, привыкшие к климату суровому. Один из них некий Коркин, осужденный по всем пунктам сто пятой, прикинувшийся невменяемым в одном закрытом мед учреждении... Знаешь, Бояров, я одного не пойму – у нас же в Москве воры люди не глупые, как они это чудо в перьях послушали? Он же с транквилизаторов там не слазил и с Богом в шашки резался? Но поверили, усилили его неким Змеем – чудо еще чуднее. Он у одного коммерса за десять штук четыре «мерина» ценой в сорок спалил. Но это ладно. Ну и ударили они по ворам – дядя Вася, Резанный, ребята ихние. Тебя с Монголом я понять могу. А вот что дальше было – в голове не укладывается. Прямо кино «Волчья кровь». Пока Холод не объявился. А я знаю, как он объявляется – со всеми вытекающими: ножевыми, огнестрельными и прочей его ледяной атмосферой... Об отце вспомнил! Монгол же его отец, если не знал. И выкинул Холод свой очередной номер, цирковым его не назовешь – смертельный, под куполом. Редко пацанчик гастролирует, но метко. И клоунов не любит. И вот Монгола нет. Я знаю, что вы тело вывезли. И Холода вывезли. Ты вывез, Баир. Где Монгола закопали – мне не надо, а вот где Холод очень хочется...

– А мне чё с твоей хотелки? – озлобился Баир, – ну рассказал ты свою байку, я послушал. Понравилось даже – складненько. Но вот без протоколов я тебе одно скажу, пока разговариваю, был он. И сплыл. И всё как было будет. Потому что, начальник, ты здесь ничего не думаешь. Где ты раньше был? И вот такой нарядный нарисовался! По понятиям...

– Да по каким Холод понятиям? – скривился Кольцов, – он воров стрелял десятками. И ты чё, Баир, думаешь, после Монгола корону поднимешь? Москва своих пришлет. Это уже пройденное. У нас так же, Баяров, придет человек, который нужен там, – он поднял указательный палец вверх, – придет, Баир, чтобы ты был внизу. Ты чё ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34