Тихонов Валентин Максимович
Вова Рельефный
Песня Ини
: 185 
: 0
Тем не менее, прямо с вокзала он пересел на электричку он направился в Западный Берлин в парикмахерскую, где работала Инге.
Постояв несколько минут возле входа, Богдан собрался с духом и вошел в помещение. Там, как всегда, стоял смешанный запах дешевого одеколона с пудрой, ставший характерных для всех подобных заведений независимо от страны пребывания. Клиентов в парикмахерской не было и Инге, с отсутствующим взглядом, равнодушно рассматривала свои ногти, медленно перемещаясь в крутящемся кресле то в одну, то в другую сторону.
- Фройлян, у Вас можно побриться? - громко спросил Богдан, стараясь казаться веселым и беззаботным.
Девушка медленно подняла на него глаза, а затем, резко вскочила с места и бросилась ему на встречу.
- Как же долго тебя не было, - оторвавшись от объятий и поцелуев, произнесла Инге. – Ты не представляешь себе, как я соскучилась.
- В командировке возникли непредвиденные обстоятельства. – Ответил Богдан и осмотрелся по сторонам. Его мало интересовали условия работы своей невесты, но в этот момент ему нужно было спрятать глаза, по которым Инге давно научилась читать его настроение.
- Ну, можно было, хотя бы открытку прислать, чтоб я знала, где ты находишься.- Продолжала причитать Инге.
- Не мог. Меня из Варшавы отправили в Москву вместе с делегацией. – Соврал Богдан, продолжая удерживать девушку в своих объятиях.
- Куда? – удивленно спросила Инге и отпрянула от Богдана.
- В СССР. – Пояснил он.
- Никогда в жизни не решилась бы поехать в эту дикую и ужасную страну.
Она сняла с вешалки свое пальто и, не давая возможности Богдану за ней поухаживать, сама быстро накинула его на плечи и крикнула своей коллеге:
- Марта, подстрахуй меня, на всякий случай.- И многозначительно улыбнувшись, добавила, - Я думаю, что сегодня уже на работу не вернусь.
Напарница с пониманием посмотрела на подругу и махнула рукой в знак согласия.
Прижавшись друг к другу, они вышли на улицу и сразу остановились, растворившись в объятиях. В свете тусклых фонарей медленно почти вертикально падал пушистый снег. Редкие прохожие, уткнувшись лицами в воротники, сосредоточенно спешили по своим делам, совершенно не обращая внимания на двух влюбленных, стоящих посреди улицы. Богдан молча смотрел на девушку, мысленно собираясь начать столь нелегкий для себя разговор.
- Йозеф, а у тебя деньги есть? – оторвала его от тяжких раздумий Инге.
- Не понял, что?
- Я спрашиваю, у тебя деньги есть? – улыбнулась Инге и тут же пояснила. – Предлагаю сегодня устроить банкет по поводу твоего приезда, да и подарки не мешало бы купить родственникам к Рождеству.
- Да- да, конечно. – Растерянно пробормотал Богдан и полез за бумажником во внутренний карман пиджака.
- Мне не нужны сейчас твои деньги, - остановила его за руку девушка, - в магазине сам расплатишься.
- Да, конечно. – Кивнул Богдан и опустил руку.
- Какой-то ты сегодня странный. – Посмотрела ему в глаза Инге. – Я тебя не узнаю. У тебя что-то случилось?
- Все нормально. – Улыбнулся в ответ Сташинский, и, взяв девушку под руку, добавил, - Просто устал с дороги.
«Может быть и к лучшему, что сегодня разговор не получился, - подумал он, - Не буду ей омрачать предстоящий праздник».
По приезду в Восточный Берлин, они посетили продуктовый магазин, где Инге купила все, что хотела купить к столу. Затем, они пробежались по сувенирным магазинам, где Богдан полностью доверился своей возлюбленной с выбором подарков для ее родственников. Вечером, в квартире Сташинского, они устроили настоящий праздник, завершившийся бессонной ночью любви.
Через неделю они вместе поехали в Дальгов к родителям Инге, чтобы отпраздновать Рождество. За столом Богдан старался быть веселым и непринужденным, много шутил, однако выражение его глаз настораживало Инге. Женским чутьем она понимала, что с ним что-то происходит, но не могла определить, что именно. Внешне, он оставался все тем же Йозефом Леманом, с которым она познакомилась почти три года назад. Зато внутри, по ее мнению, он стал другим: замкнутым и напряженным, не пускающим в свой мир, чужим человеком. В чем причина, Инге терялась в догадках, но первая идти на откровенный разговор не решалась.
Рождественскую ночь они провели в родительском доме. Утром, проснувшись с первыми лучами солнца, Инге открыла заспанные глаза и к своему удивлению увидела, что Йозеф неподвижно лежит на спине и, не моргая, смотрит в потолок.
- Ты можешь объяснить мне, что происходит? – тихо произнесла она, приподнимаясь на локте.
Сташинский, как будто давно ожидавший этого вопроса, медленно перевел взгляд на девушку, а затем, повернувшись к ней всем телом, сказал:
- Инге, любовь моя, я не могу тебе больше лгать. – Он сделал глубокий вздох, стараясь подобрать нужные слова, - Я не тот, за кого выдавал себя все эти три года.
Нечто подобное она уже была готова услышать, поэтому молча смотрела на него, ожидая продолжения. Но Богдан молчал. В его глазах появились слезы, которые он быстро смахнул ладонью. Стыдясь своей слабости, он отвернулся и вновь тяжело вздохнул.
- Ты вор? – осторожно произнесла Инге, предполагая, по ее мнению, самое страшное.
- Почему ты так решила? – вновь повернулся к ней лицом Богдан.
- У тебя всегда есть деньги, которые, как мне показалось, никогда не заканчиваются. Я не думаю, что переводчики в торговом представительстве имеют такие зарплаты. Ты постоянно куда-то уезжаешь, не предупреждая меня, а когда возвращаешься, то какое-то время всегда держишь себя как-то сдержанно и обособленно, как будто боишься о чем-то проговориться.
В ответ он грустно улыбнулся и погладил девушку ладонью по щеке.
- Нет Инге, я не вор. – Он выдержал долгую паузу и, наконец, произнес то, о чем долго не мог и не имел права говорить, - Я советский разведчик.
- Ты с ума сошел? Разве такими вещами не шутят?
- Это правда, Инге, и если ты хочешь, чтобы мы были вместе, ты должна с этим смириться.
- Ты точно сумасшедший. – Она вскочила с постели и стала быстро натягивать на себя одежду.- Если это Рождественская шутка, то она оказалась не удачной.
- И, тем не менее, это так. – Продолжал Богдан. – Поэтому сейчас все зависит от тебя.
- Что от меня зависит? – не поняла Инге. – Я должна смириться с тем, что ты советский шпион?
Во-первых, не шпион, а разведчик. А во-вторых, мое настоящее имя не Йозеф, а Богдан.- Он встал с постели и стал глазами искать свою одежду.
Инге смотрела на своего жениха глазами полными слез и молчала. Ее лицо исказила гримаса ужаса. Откровение Йозефа-Богдана она восприняла, как личное предательство. В этот момент, мужчина, которого она любила всем сердцем, умер. Перед собой она не видела прежнего человека, перед ее глазами находилась лишь внешняя оболочка того Йозефа Лемана, которого она знала все эти годы.
- Инге, возьми себя в руки. – Богдан подошел ближе к девушке и слегка встряхнул ее за плечи. – Ничего между нами не изменилось. Не важно, как меня зовут и кем я работаю, важно то, что я тебя по-прежнему люблю и ты для меня самое дорогое, что есть в жизни. Ты можешь называть меня Йозефом, если тебе так удобно, а моя работа так и останется моей работой.
Инге присела на стул и уставилась в окно, чтобы не смотреть на Богдана. Ее тело сотрясалось от мелкой дрожи, она пыталась успокоиться, но у нее это плохо получалось. Сташинский молча на нее смотрел, ожидая того момента, когда она придет в себя, чтобы продолжить дальнейший разговор. Он вновь сел на кровать и безвольно опустил руки вниз.
Спустя несколько минут, Инге сделала глубокий вздох, и, повернувшись к Богдану лицом, спросила:
- Можно тебя спросить? – Она умышленно не назвала его по имени. - Как ты себе представляешь нашу дальнейшую жизнь?
- Точно так же, как мы и жили прежде. – Спокойно ответил Богдан. – Ты будешь работать в парикмахерской. А я буду периодически выезжать в служебные командировки и всегда возвращаться домой.
- Ну, просто идиллия, - не скрывая сарказма, выпалила Инге. – А как я должна вести себя с твоими коллегами и начальниками? Неужели ты хочешь сказать, что они не будут вмешиваться в нашу жизнь и пытаться заставить меня шпионить вместе с тобой?
- Никто не будет понуждать тебя заниматься этой деятельностью вопреки твоей воле. – Попытался ее успокоить Богдан, - Хотя, не буду лукавить, подобное предложение тебе поступит обязательно, но ради нашего будущего, я думаю, ты сможешь сделать хотя бы вид, что согласна на это. Большего от тебя и не требуется. В противном случае, мне просто не разрешат на тебе жениться.
Инге, не глядя на Богдана, нервными движениями с силой стала расчесывать перед зеркалом спутавшиеся волосы, вырывая целые пряди. От перевозбуждения, она не чувствовала боли, слова Богдана прозвучали для нее как взрыв разорвавшейся бомбы. Инге уже не слышала его, стараясь воспринять только то, что он ей уже сказал. Если б она не стояла на ногах, то посчитала бы, что это кошмарный сон, который вот-вот должен закончится, но, увы, это была реальность.
- Я хочу быть с тобой, - наконец, заявила она твердым голосом. – Но я никогда не поеду в Советский Союз.
В течение двух минут, она походила по комнате, еще и еще раз обдумывая его слова и, наконец, подойдя к нему, села перед ним на корточки и тихо сказала. – Давай вместе убежим в Западную Германию, там нас никто не знает, мы начнем новую жизнь. Ты устроишься куда-нибудь переводчиком или учителем в школу, я буду работать в парикмахерской. На первое время мой отец даст нам денег, потом мы сами сможем жить, как все люди, без твоего КГБ, без страха и гонений.
Она с надеждой и мольбой в глазах посмотрела на Богдана.
- Это исключено. – Ответил Сташинский. Он взял со стула свои брюки и, надевая их, продолжил, - Неужели ты не понимаешь, что меня найдут на следующий день после нашего побега в любой точке земного шара и тогда, мы уже до конца дней своих не сможем быть вместе. Ты еще не знаешь, что такое КГБ. Попасть туда можно разными способами. А вот выйти, только одним. Думаю, догадываешься каким.
Он грустно улыбнулся и покачал головой.
- И что же нам делать? – обреченно произнесла Инге. Она встала и, расправив помятое платье, пересела на стул.
Богдан медленно одевался, стараясь не смотреть на девушку.
- Для начала, ты подтвердишь моим руководителям, что согласно вместе со мной сотрудничать с КГБ.
- А если нет? – перебила его Инге.
- А если нет, то нам придется расстаться прямо сейчас. – Категорично отрезал Сташинский. – Других вариантов у нас нет.
Инге беззвучно зарыдала, прикрыв ладонями лицо. Ее плечи, еле заметно подергивались, но она старалась держать себя тихо, чтобы не разбудить родителей в соседней комнате. Богдан продолжал молча приводить себя в порядок, давая возможность ей прийти в себя. Наконец, она успокоилась и, вытерев ладонями распухшие глаза, спросила:
- Значит ты русский?
- Не совсем. Я украинец.
- А это еще кто? – удивилась Инге. Она никогда ранее не слышала о такой национальности, но восприняла это известие с некоторой долей мужества, видимо предвкушая, что впереди ей предстоит узнать еще очень много неожиданного о своем любимом.
- В Советском Союзе есть такая республика, расположенная между Россией и Польшей. – Сташинский не стал дальше рассказывать ей о себе и продолжил, - Если ты согласна, то сразу после Нового Года поедем вместе в Москву. Я должен представить тебя своему руководству.
Инге долго молчала, уставившись глазами в пол.
- Так ты согласна или нет? – спросил Сташинский, выводя ее из оцепенения.
- Да. – Еле слышно ответила она и вновь заплакала.
Г Л А В А 21
Январь 1960 года г. Москва
Приезд в столицу четы «Крыловых» не ознаменовался чем-то новым для Сташинского, тот же встречающий офицер на Белорусском вокзале, та же гостиница «Украина», только с более просторным и комфортабельным номером и тот же Георгий Аксентьевич, только на этот раз представший для него в новом качестве. На этот раз он выступал не как опытный чекист и высокопоставленный генерал грозного ведомства, а как добродушный дядечка, приставленный к молодой семье в качестве гида по Москве.
Целый день он возил прибывшую пару по столице, начав экскурс с посещения Красной площади и завершив его походом в прославленный ГУМ. Последней точкой маршрута генерал пытался хоть как-то взбодрить капризную немку, на которую историческая часть города не произвела никакого впечатления. Инге в течение всего дня демонстрировала полную апатию и безразличие. Даже обед в ресторане «Центральный», который москвичи по-старинке назвали «Асторией» со своим изысканным и неповторимым меню, совершенно не изменил ее настроения. Она постоянно молчала, лишь изредка бросая на Сташинского недовольный взгляд. Инге совершенно не понимала, о чем говорят мужчины и это ее очень раздражало. Со школьных лет она ненавидела русскую речь и никогда не думала, что этот язык будет родным для ее будущего мужа. Все это не могло остаться не замеченным для старого чекиста.
Уже вечером, когда черный «Зим» привез «Крыловых» к парадному подъезду гостиницы, Георгий Аксентьевич на входе, пропустив Ингу вперед, взял под локоть Сташинского, и немного отведя его в сторону, на ухо шепнул:
- Помни о своем обещании, сынок, как бы потом не пожалел о своем решении.
- Вы можете, за нас не волноваться, я все сделаю, как надо. – Буркнул в ответ Богдан и, пропустив вперед начальника, последовал за ним.
Генерал не стал подниматься в номер к молодым. Галантно поцеловав руку Инге, он сухо попрощался со Сташинским и удалился.
- Ну, как тебе Москва? – спросил Богдан, усаживаясь в глубокое кресло, когда они оказались в номере одни.
Инге устало упала на кровать и раскинула руки в разные стороны. Она не посмотрела на Богдана, хотя прекрасно слышала его вопрос, а молча уставилась глазами в потолок.
- Что-то не так? – Богдан подошел к Инге и взял ее за ладонь.
- Знаешь, Йозеф. – она запнулась, - Извини, Богдан. Я, наверное, никогда не смогу привыкнуть к твоему настоящему имени.
- Ничего страшного, - улыбнулся он, - Я давно привык к своему немецкому имени. Называй меня так, как тебе удобно. Хотя, - он задумчиво почесал затылок, - будет лучше, если в Союзе ты будешь назвать меня Богданом или Александром. Все-таки по паспорту я Александр Крылов.
- Так вот, Богдан.- Демонстративно подчеркнуто продолжила Инге, - Если ты ждешь от меня восторга от всего увиденного сегодня, то я должна тебя разочаровать. Мне не понравилась Москва. Слишком большой, шумный и не уютный город. Все кругом куда-то торопятся, везде очереди, все толкаются. – Она замолчала, переводя дыхание.- Я не привыкла к таким городам и такому ритму жизни.
- А тебя никто и не заставляет к этому привыкать. – Богдан погладил ее, как ребенка по волосам, - Мы будем здесь жить только наездами, когда меня будут вызывать на переподготовку. А местом моей работы будет Германия или другие страны Западной Европы. Просто нужно будет немного потерпеть. Мне обещают очень хорошие перспективы по службе. Мы объедем с тобой весь мир, увидим многие страны, просто тебе нужно немного времени, чтобы ко всему этому привыкнуть.
- Не знаю, смогу ли я все это вытерпеть. Я совершенно не понимаю, о чем говорят люди вокруг. Мне становится дико оттого, что здесь все женщины одеты почти одинаково, как в инкубаторе. У меня сложилось такое впечатление, что на ваших швейных фабриках нет никаких материй, кроме как серого, черного и коричневого цветов. Я чувствую себя здесь инородным телом.
- Не суди так категорично по одному дню. – Засмеялся Богдан и нежно прижал девушку к груди.- Мы будем с тобой ходить по театрам, ресторанам, выставкам и ты сама увидишь, сколько в этом городе модниц, ничуть не уступающих европейским. Поверь, пройдет время, и ты полюбишь Москву так же, как Берлин.
- Не знаю, - тяжело вздохнула Инге, - пока я страшно хочу вернуться домой.
- Глупенькая, ты просто устала. – Он поцеловал ее в щеку и продолжил. – Хочешь, завтра утром пойдем в Мавзолей? Георгий Аксентьевич поможет нам попасть туда без очереди.
- Не хочу в Мавзолей. – Категорично заявила Инге и по-детски надула губки. – Я терпеть не могу мертвецов.
- Ну что ты, попасть туда – мечта любого советского гражданина…- Но не успел он закончить свое предложение, как Инге перебила его.
- Странные вы люди, русские. – Задумчиво произнесла она. – Я, наверное, никогда не смогу понять, зачем выстаивать километровые очереди ради того, чтобы посмотреть на покойника в гробу. В конце концов, по христиански канонам, любой умерший должен быть предан земле, иначе его душа никогда не обретет покоя. Неужели, вы здесь в Советском Союзе все безбожники?
- Ну почему же, - улыбнулся в ответ Богдан. – Я родился и вырос в религиозной семье и до поступления в институт регулярно по праздникам посещал церковь. Просто для советского человека, Владимир Ильич Ленин – это куда больше, чем обычный покойник, лежащий в Мавзолее. Многими нашими людьми он воспринимается куда более значимой фигурой, нежели Иисус Христос для христиан. Он создатель нашего государства, автор целой идеологии, которая для большинства значит гораздо больше, чем религия.
- Ты сам-то веришь в то, о чем говоришь? – Инге серьезно посмотрела в глаза своему будущему мужу.
- Это не важно, во что я верю или не верю. – Богдан отстранил от себя девушку и опустил руки. – Я работаю в разведке, а потому не должен зависеть от каких-то человеческих предрассудков. Я служу государству и поэтому обязан поступать так, как того требует государство. Если я буду расценивать приказ своего Руководства с точки зрения религиозных канонов или постулатов какой-то идеологии, я перестану быть разведчиком и тогда, на мне можно смело поставить крест.
- Но ведь это же страшно так жить. – Инге с испугом посмотрела на Богдана. – Без веры, без принципов, без совести. Рано или поздно работа когда-то закончится, и с чем ты будешь доживать свой век?
- Самое главное, что я живу с любовью к тебе. Надеюсь, что это чувство взаимное. Поэтому я собираюсь, свой век дожить в любви и согласие с тобой. А то, чем я занимаюсь в настоящий момент, тебя не должно тревожить. – Он вновь заключил девушку в свои объятия и начал страстно ее целовать.
«Смотрины» в Москве продолжались более месяца. Руководство КГБ не жалели ни денег, ни других средств на то, чтобы переломать отношение будущей жены перспективного ликвидатора к Советскому Союзу. Их культурной программе мог бы позавидовать любой высокопоставленный чиновник того времени. Через несколько дней гостиничный номер будущим молодоженам поменяли на загородную дачу. Обеды, как правило, проходили в кабинетах престижного ресторана «Арагви», а ужины в соседнем «Савое». Почти всегда столы ломились от икры всех сортов, от севрюг и белуг, от грузинских вин и лучших армянских коньяков. Вечерами «супруги Крыловы» посещали спектакли в Большом театре и МХАТе. Днем – осмотры Кремля и художественных галерей, поездки на катере по Москва-реке, и многое другое, чего не могли себе позволить обычные советские граждане.
В конечном счете, Инге дала официальное согласие на сотрудничество с КГБ, чего так долго добивались начальники Сташинского. После этого, 23 марта уже в Берлине Йозеф Леман и Инге Поль зарегистрировали свой брак. Вместе с тем, особую озабоченность берлинской резидентуры вызвал факт их венчания в церкви. Для чекиста, пусть даже работающего под прикрытием, подобный обряд, был кощунством над социалистической моралью и советским образом жизни. Однако, сам Шелепин воспринял эту новость спокойно, отметив для всех, что данное обстоятельство наоборот укрепит легенду разведчика. В мае, после отпуска проведенного на Черном море, чета возвратилась в Москву и поселилась в меблированной однокомнатной квартире в ведомственном доме КГБ. Сташинский стал посещать курсы изучения английского языка, а его жена начала активно изучать русский язык и совершенствовать западно-германские диалекты. Спустя месяц в кабинете Председателя КГБ собрались все руководители подразделений, ответственные за подготовку Сташинского к выполнению дальнейшего задания.
- Георгий Аксентьевич, как идет подготовка «семьи Крыловых»? - поинтересовался Шелепин у своего заместителя.
- Не важно, - вяло ответил тот, - Немка оказалась совершенно не склонна к изучению иностранных языков. Ей понабилось больше суток, только для того, чтобы наизусть выучить свой новый адрес – 2-я Ново-Останкинская улица, дом 18. Наши аналитики провели с ней тестирование, но она не смогла правильно ответить даже на те тесты, по которым отбирают солдат для службы в Пограничных войсках. Наши потуги показать ей преимущества советского образа жизни оказались тщетными. Поэтому я не вижу смысла начинать с ней какую-либо специальную подготовку. Извините, за прямоту, но она просто ограниченный и ни к чему не пригодный кандидат. Начинать ее чему-то обучать, заведомо зная бесперспективность этого мероприятия, напрасная трата времени и средств. Да и нет смысла перед ней раскрывать тайны, которые ей совершенно ни к чему. Тем более, что ее отношение к социализму, за время, проведенное в Москве, абсолютно не изменилось. И это при том, сколько времени и средств мы потратили на то, чтобы показать ей все преимущества советского образа жизни.- Он сделал небольшую паузу, не решаясь продолжить, но все же добавил. – Более того, я опасаюсь, что она сможет оказать негативное влияние на Сташинского, передать ему свои антисоветские настроения и, тогда мы получим гарантированный провал.
Шелепин нервно покрутил карандаш между пальцами и спросил:
-Ваши предложения?
- Я думаю, что нужно готовить вариант «В». – Он не стал вдаваться в детали этого плана, так как совсем недавно обсуждал его наедине с Председателем. – Но перед этим, считаю, целесообразным создать такую ситуацию, в результате которой Сташинский почувствовал бы, что мы перестали ему доверять. Для этого он должен сам найти признаки того, что его квартира прослушивается и почтовая корреспонденция перлюстрируется. Плюс к этому, нужно несколько изменить к нему привычное лояльное отношение.
- И что это нам даст? – удивленно взглянул на своего заместителя Председатель КГБ, до конца не понимая сути его замысла.
- Сташинский сам по себе чрезвычайно честолюбивый и, в некотором смысле, амбициозный человек. – Продолжал излагать свой план генерал. – Почти за десять лет работы в органах, он привык быть фаворитом в своей области, чувствовать свою незаменимость и благосклонность руководства. Согласитесь, для молодого человека 29 лет уже иметь ценный подарок от Председателя КГБ и орден Боевого Красного Знамени, это не просто разовый успех, это показатель его высокого профессионализма. Он прекрасно отдает себе отчет в том, какие перспективы по службе его ждут и ему неоднократно мы об этом говорили. Для людей с его складом характера, уйти на второй или даже третий план, гораздо большая утрата, нежели потеря любимой женщины. Такие, как он, не созданы для рая в шалаше, им нужна слава. Хотя, - он добродушно улыбнулся, - Понятия «Слава» и профессия ликвидатора, плохо сочетаются, но тем не менее. Прожить вторую половину жизни, прозябая где-нибудь в конторе, он уже не сможет. Поэтому, смысл расшифровки проверочных мероприятий, о которых я сказал ранее, сводится к следующему. Если он пойдет на поводу у своей жены, то, в конечном счете, перейдет в общении с ней на определенные условности, замкнется в себе, что в любом случае, не останется незамеченным с нашей стороны. Если же он останется верным нашему делу, то сам факт проверки, его разозлит, как профессионала, и он обязательно потребует от нас разъяснений. В этом случае, я не исключаю, что он сам пожелает разорвать свои отношения с этой немкой, только ради того, чтобы остаться в обойме. Если так произойдет, то в дальнейшем его можно будет посвятить в детали нашего плана.
- Весьма сомнительное предложение. – Произнес Шелепин и, подумав, добавил. – Хотя, не лишено здравого смысла.
- А что Вас в нем смущает?
- Видите ли, Георгий Аксентьевич, - Председатель встал с места и начал ходить по кабинету. – Я не сомневаюсь, что Вы прекрасно изучили психотип самого Сташинского и можете прогнозировать его поступки, но его избранница изучена нами только поверхностно. Ее дальнейшие действия непредсказуемы. А вдруг, как личность, она окажется сильнее Сташинского и все же сможет подавить его? Опять же, я не исключаю, что их отношения выйдут за рамки наших расчетов. Извиняюсь за лирику, но просчитать действия влюбленных людей, мне кажется не возможно. Любовь одинаково творит, как чудеса, так и глупости. Поэтому поиск логики в поведении двух, безумно любящих друг друга людей, мне кажется утопией. Я умышленно употребил слово «безумно», так как вижу, что Сташинский перестал отдавать отчет своим действиям. Во всяком случае, такое мнение у меня сложилось на основании ваших докладов.
- Я не думаю, что мы в данном случае чем-то рискуем. - Возразил генерал. - Задача по ликвидации еще одного лидера ОУН, в которой мы собирались использовать Сташинского, отпала сама собой, по причине разразившегося скандала вокруг убийства Бандеры. Очередное его задание в далекой перспективе. Поэтому у нас есть время готовить его к заброске в западные страны по отдельному плану и параллельно проверять их обоих. Поэтому я намерен посвятить проверке Сташинского и его жены не меньше времени, чем его дальнейшей подготовке.
- Ну, что ж, Георгий Аксентьевич, полагаюсь на Ваш опыт и интуицию. – Развел руками Шелепин и перешел к обсуждению следующего вопроса.
Г Л А В А 22
Теплым сентябрьским вечером Богдан возвращался с занятий домой. В этот день у него было прекрасное настроение. Занятия закончились раньше обычного, солнце еще не скрылось за горизонтом и раскаленные камни столичной застройки продолжали держать тепло бабьего лета. На душе у него было легко и светло. Он, как обычный нормальный человек, спешил домой, где его ждала любимая жена. По пути, возле городского сквера он купил у старушки букетик крупных ромашек для Инге и улыбнулся, предвкушая, как она им обрадуется.
«Интересно, почему именно на ромашке, люди гадают, любят их или нет».- Подумал Богдан и для убедительности пересчитал лепестки на цветке. – Любит» - Остановившись на последнем из них, в голос произнес он и, не прекращая улыбаться, вновь поспешил туда, где его с нетерпением ждали. Поднявшись на четвертый этаж, он открыл дверь своим ключом и с порога крикнул:
- Инге, я вернулся и очень проголодался.
Однако ответа не последовало. Он прошел по коридору и заглянул в комнату. Супруги там не оказалось. Тогда он прошел в кухню. Женщина сидела в углу возле окна и, прикрыв ладонями лицо, тихо всхлипывала.
- Дорогая, что случилось? – он бросился к Инге и, присев перед ней на колени, попытался убрать ее руки.
- Не трогай меня. – Резко выкрикнула девушка и оттолкнула от себя Богдана.
- Да, ты можешь сказать, что произошло?
Инге вытерла внутренней частью ладони, распухшие от слез глаза, и уже более спокойным тоном произнесла:
- Я беременна.
Богдан облегченно вздохнул и улыбнулся.
- Глупенькая! Это же прекрасно. У нас будет ребенок, а ты плачешь.- Он попытался прижать Инге к себе, но та, как уж, выскользнула из его объятий.
- А что здесь прекрасного? – в ответ бросила она. – Ты считаешь нормальным, если наш будущий ребенок будет расти в этой халупе, где нам вдвоем негде развернуться? Что хорошего он может получить в этой стране, где прилавки магазинов пусты, одеться-обуться толком не во что, в аптеках хороших лекарств не достать и при этом везде нужно выстаивать многочасовые очереди. А где наш ребенок будет гулять? Неужели ты не видишь, какая кругом грязь и антисанитария на улицах, пьяные на каждом углу.
- Инге, по-моему, ты сгущаешь краски.- Попытался сгладить ситуация Богдан. – Это так на твоем настроении сказывается беременность. На самом деле, здесь скоро все образуется. Посмотри, какое идет строительство в городе. – Он кивнул в сторону башенных кранов, возвышающих над крышами домов за окном. - Когда родится ребенок, мы получим другую, более просторную квартиру. И продуктов в магазинах станет больше. Неужели ты не замечаешь, как развивается наша страна. Началось освоение целины, мы запустили в космос спутник…
- Хватит мне читать политинформацию. – Перебила его жена. – Я устала от достижений вашего социализма.
- И все же, - не унимался Богдан, которому в последнее время понравилось жить в Москве, - они реально существуют. У нас нет ни помещиков, ни капиталистов, у нас все равны. Конечно, мы живем беднее, чем вы или жители в других стран Запада, но это все временные трудности. Нельзя забывать, какой ущерб мы понесли во время войны.
- А что ты скажешь на это? – она протянула ему почтовый конверт.
- Что это? – с недоумением посмотрел на Инге Богдан, но все же протянул руку к конверту.
- Это письмо от моей мамы. – Пояснила Инге, глядя прямо в глаза своему мужу, - Я нашла его в нашем почтовом ящике вскрытым.
Богдан покрутил конверт в руках и даже посмотрел на свет, тщетно пытаясь найти на нем какие-то следы.
- Такое иногда бывает. Может быть, нерадивые сотрудники почты пытались там найти переводные открытки. – Неуверенно пробормотал Сташинский и сам смутился от собственной глупости.
- Может быть. – Кивнула головой Инге и продолжила, - А может быть, твои коллеги стали интересоваться нашей жизнью?
-Этого не может быть. – Категорично заявил Богдан, хотя его глаза красноречиво говорили, что в этом он уже начал сомневаться. И, тем не менее, он продолжал настаивать на своем. – Если б мои коллеги проявили интерес к твоей переписке, они бы никогда не оставили конверт вскрытым. Это грубое нарушение службы оперативно-технического обеспечения. Поверь мне на слово.
- Все равно, Богдан, я так больше не могу. – Инге обреченно вздохнула и, наконец, положила ему голову на плечо…
В очередной выходной, Сташинский решил уделить время косметическому ремонту их квартиры. С утра он покрасил рамы на окнах, поправил покосившиеся плинтуса и ближе к обеду стал подклеивать оторвавшиеся обои. Дело оказалось не таким простым, как показалось ему на первый взгляд. До этого, Богдану никогда в жизни не приходилось разводить клейстер, и он долго не мог подобрать нужную консистенцию смеси воды и муки. Наконец, когда бумага стала держаться на стене, он приступил к работе, с которой ранее никогда не сталкивался. Забравшись на табурет, он жирным слоем стал намазывать на стену смесь и тут же прикладывать к ней листы обоев. Первые шаги вселили ему оптимизм, и, окрыленный успехом в начале ремонта, он стал вскрывать целые участки, наслаждаясь тем, как на глазах их жилье приобретает относительно пристойный вид. Инге молча смотрела на своего мужа и улыбалась. Никогда ранее она не видела Богдана, занятого домашней работой. С одной стороны это ее радовало, постепенно ее муж становился настоящим хозяином в семье. С другой стороны пугало – Ее Йозеф, которого она вынужденно называла Богданом, не собирался бросать это жилье и перебираться вместе с ней в Берлин.
Оторвав очередной, местами порванный лист, Сташинский не сразу обратил внимание на темную точку в стене с вывалившимися вокруг нее кусками штукатурки. Он попытался поддеть отверткой несколько выпирающую над поверхностью ее часть, но она не упала на пол, а осталась висеть на тоненькой проволочке, змейкой тянувшейся в соседнюю квартиру. Сомнений не было, это был микрофон. Богдан осторожно оглянулся на Инге. К счастью, та подметала пол и не обратила внимания на его находку. Сташинский намазал это место толстым слоем клейстера и плотно прижал к нему обои. После этого, он спустился с табурета и, ничего не объясняя Инге, стал сантиметр за сантиметром осматривать каждый закуток квартиры. К своему удивлению точно такие же микрофоны он нашел в коридоре, на кухне и в ванной комнате. Его возмущению не было предела. «Да, как они посмели, меня, героя – орденоносца проверять, как последнего шпиона. Сволочи, козлы» - про себя негодовал Богдан. – Ладно, еще, если прослушку устроили свои, с этим я разберусь. А если враги?»
На следующий день, минуя плановые занятия, Сташинский вошел в кабинет начальника курса подготовки.
- Разрешите, Аркадий Андреевич, - обратился Богдан, оставаясь стоять на пороге.
Седой полковник, что-то напряженно писал в своем журнале. Опустив очки на кончик носа, он сначала посмотрел на часы, а затем на Сташинского.
- Крылов, а ты почему не на занятиях?
- Товарищ, полковник, - начал Сташинский, едва стараясь себя сдерживать. – Есть два момента, о которых я обязан Вам доложить.
- Слушаю тебя. – Полковник отложил в сторону ручку и снял очки. Рукой он указал Богдану на свободный стул.
- Спасибо, я постою. – Ответил Сташинский и подошел ближе к столу, - Вчера в своей квартире я обнаружил несколько подслушивающих устройств. Как это понимать?
От неожиданности полковник заерзал на стуле и заметно покраснел, однако в течение нескольких секунд взял себя в руки и добродушно улыбнулся.
- Ничего сказать тебе конкретно не могу, потому что сам не знаю. Но ты не паникуй. Ты же знаешь, где мы все работаем, поэтому должен понимать, что слушают всех, независимо от чинов и заслуг. Не ты первый, не ты последний. Порядок такой. Это своего рода, элемент системы собственной безопасности.- Он посмотрел в глаза слушателю и не найдя на его лице и тени понимания, продолжил. - Согласен, приятного в этом мало, но что делать. Не нами это заведено, не нам и отменять. А с другой стороны, твоя квартира раньше использовалась в других целях, может быть с того времени и оставили оборудование. Уяснил?
Сташинский не первый год работал в разведке и прекрасно знал, что никто никогда не оставляет «технику» в помещении после проведения оперативно-технических мероприятий, но, тем не менее, ответил:
- Уяснил.
- Вот и прекрасно. – Потер руки Аркадий Андреевич, посчитав, что первый вопрос Сташинского закрыл. – Давай излагай суть второго вопроса.
- Моя жена беременна.- Также лаконично, без предисловий, заявил Богдан.
- Ни хрена себе. – Непроизвольно проронил полковник и откинулся на спинку кресла.- Это уже серьезнее.
Он нервно постучал кончиками пальцев по крышке стола. Это обстоятельство никак не вписывалось в план подготовки Сташинского.
- И что ты собираешься делать? – осторожно спросил он.
- А что тут можно поделать? – удивленно развел руками Сташинский.
- Ты что, идиот? – взревел полковник. – Неужели, в твоей дубовой башке не укладывается, куда и для чего тебя готовят?
Богдан молча стоял и слушал руководителя, опасаясь что-либо сказать в ответ. А тем временем, тот, не церемонясь в выборе эпитетов, продолжал закипать от возмущения.
- Вас дуроломов готовят для нелегальной работы в Западной Европе. Какой от вас там будет прок с ребенком? Родина ждет от всех нас конкретных результатов, а не пеленок с распашонками. Ты хоть отдаешь себе отчет, что ставишь под удар всю предстоящую операцию.
- А что мне теперь делать? – как школьник спросил Сташинский.
- Что делать, что делать, - передразнил его начальник. – Головой нужно было думать, когда на бабу залезал. А сейчас можно сделать только одно. – Полковник сделал паузу и, стараясь не смотреть в глаза Сташинскому, заявил. – Аборт.
От этого предложения у Богдана потемнело в глазах. Он был готов ко всему, но только не к этому. На аборт Инге не согласится никогда в жизни.
- Я думаю, моя жена на это не пойдет.- Буркнул в ответ Сташинский, не поднимая глаз на полковника.
.- Ну, надо же, она не пойдет? – с сарказмом повторил тот, - Вы посмотрите, какая принцесса. А кто ее будет спрашивать? Не для этого на тебя потрачено столько времени и средств, чтобы все бросить ради вашего будущего отпрыска. Короче так, через неделю ты мне докладываешь, что твоя жена сделала аборт, иначе пеняй на себя.
- А что будет, если она не согласится? – с вызовом спросил Сташинский.
Полковник тяжело задышал, его лицо заметно стало наливаться кровью.
- А ты не знаешь? Первый день работаешь в разведке. – Ехидно зашипел он. – Вылетишь из органов, как пробка из-под шампанского, причем без пенсии, без трудоустройства и без права выезда за рубеж. Немку твою отправят домой в Германию, а ты здесь начнешь свою новую жизнь с нуля. Изначально нужно было головой думать. Так что теперь сам решай, как жить дальше. А сейчас иди вон с глаз моих, видеть тебя не хочу. И запомни, через неделю жду с докладом.
Сташинский выскочил из кабинета начальника, вне себя от возмущения, обиды и ярости. Вернуться на занятия у него даже не возникло мысли. Он бежал домой, не чувствуя ног под собой. Еще ни разу в своей жизни он не испытывал подобного шока. Даже ликвидация Ребета и Бандеры не вызвали у него столь тяжелых эмоций, как этот приказ. На этот раз он должен был вновь убить человека, но только уже не врага, не предателя своего народа, а своего собственного ребенка. До этого момента, Богдан считал, что вполне способен себя контролировать, но оказалось, что и в этом он ошибался. Вне себя от перевозбуждения, он забежал в квартиру и, не заходя в комнату, сразу же влетел на кухню. Не обращая внимания на Инге, он вытащил из буфета початую бутылку водки и, едва сорвав с горлышка пробку, стал жадно пить ее, как воду.
- Что случилось, Богдан? – с тревогой в голосе спросила Инге. Она никогда не видела своего мужа в таком состоянии.
Сташинский оторвался от бутылки и молча посмотрел на свою жену. Затем, ни слова не говоря в ответ, вновь прильнул к горлышку.
- Хватит пить, - крикнула не него Инге и выхватила из рук бутылку. – Сядь на стул и скажи внятно, что произошло.
Богдан послушно опустился на табурет и, уткнувшись глазами в пол, тихо произнес:
- Инге, ты должна сделать аборт. Так требует мое руководство.
- Еще чего. – Даже не осмыслив услышанного, ответила женщина. – Это мой ребенок и только мне решать, оставить его или нет.
Сташинский тяжело вздохнул и с мольбой в глазах посмотрел на Инге.
- Тогда у меня по службе возникнут очень серьезные проблемы. Я думаю, что нам не разрешат быть вместе.
В этот момент, он вспомнил, что все помещения квартиры оборудованы микрофонами. Инге хотела что-то ответить, но Богдан зажал ей рот своей ладонью. Второй рукой он поднес указательный палец к губам, давая понять, чтобы она замолчала, а, затем, совершенно спокойным тоном предложил:
- Дорогая, давай выйдем на воздух, прогуляемся.
- Хорошо, - не понимая, что происходит, ответила Инге и пошла в коридор за плащом.
Когда они вышли во двор, Богдан уже вернулся в свое обычное относительно спокойное состояние.
- Инге, нам нужно сделать выбор. – Начал он. – Известие о твоей беременности мое руководство восприняло с большим возмущением. Они говорят, что не смогут послать нас за границу, если родится ребенок. Вполне возможно, что меня отстранят от нелегальной работы, а может быть, вообще выгонят из Комитета.
- Но это же прекрасно. – Наивно улыбнулась Инге. – Значит, вместе вернемся в Берлин и начнем жить, как обычные люди.
- Мы не сможем вернуться в Германию вместе. – Уныло произнес Богдан. – Боюсь, что после увольнения, меня вообще больше никуда за границу не выпустят.
Инге задумалась. Она сосредоточенно смотрела в одну точку, мысленно перебирая возможные варианты решения этой проблемы. Затем резко повернувшись лицом к Богдану произнесла.
- Поступим так. Аборт я не буду делать ни при каких обстоятельствах. Пусть меня отправят рожать в Германию, а ты останешься здесь. Но ведь на рождение ребенка тебя все равно отпустят ко мне. Вот тогда мы с тобой сбежим в Западный Берлин? – с надеждой в голосе предложила Инге. – Там попросим политического убежища. Сейчас так поступают многие беженцы из Восточной Германии.
- Но я не хочу быть перебежчиком. – Взмолился Богдан и взял Инге за руку. – Давай говорить начистоту, кто из немцев бежит в Западный Берлин? Подонки и жулики, стремящиеся любым способом делать деньги, а я не могу так. Я разведчик, понимаешь ты, - он со значением поднял указательный палец вверх и гордо повторил, - разведчик.
В ответ женщина резким движением освободила свою руку.
- Знаешь, Богдан, тебе здесь здорово забили голову пропагандой. Конечно, в мире нет идеального общества, но у вас здесь, в Советском Союзе, можно задохнуться от всеобщего рабства, серости и тотального дефицита. Поэтому передай своим начальникам, что я БУДУ рожать, – она сделала ударение на предпоследнем слове, - и буду рожать только в Германии, потому что не доверяю вашим коновалам. А как жить нам дальше, решать тебе, ты мужчина и ты должен принимать ответственное решение. Мою позицию ты знаешь.
В этот вечер они впервые серьезно повздорили и последующие два дня не разговаривали.
На третий день они помирились, однако в их отношениях образовалась невидимая трещина, которая круто изменила их последующие отношения. Богдан, как и прежде, старался оставаться с Инге заботливым и любящим мужем, периодически дарил ей цветы и даже по утрам готовил кофе, однако с ее стороны он перестал ощущать былое тепло и открытость. Хотя, именно в тот момент, ему, как никогда нужны была поддержка со стороны любимой женщины. Через неделю после беседы с начальником курса, Богдан так и не дал ему ответ относительно того, будет ли Инге прерывать беременность или нет. В свою очередь руководитель курса больше и не настаивал. Просто в один из учебных дней дежурный офицер сообщил Сташинскому, что его подготовка временно приостановлена до особого распоряжения. Это был первый сигнал к тому, что в его карьере, как нелегала-ликвидатора, начались серьезные проблемы, а точнее крах. Ему очень хотелось поговорить об этом с Инге, потому что никого ближе и роднее у него на тот период не осталось. Однако, после ссоры Инге совершенно перестал волновать внутренний мир мужа, она все чаще и чаще замыкалась в себе, порой даже не слыша, когда к ней обращался Богдан. Сам он неоднократно стал заставать ее дома со слезами на глазах или просто в раздраженном состоянии. Инге списывала изменения в своем настроении на беременность, однако Сташинский понимал, что женщина ждет от него не столько заботы и ласки, сколько ответственного поступка, на который он никак не мог решиться. По сути, он оказался на распутье, нужно было сделать очень ответственный выбор, пожалуй, самый главный выбор в своей жизни. Он по-прежнему любил Инге и с нетерпением ждал рождения их ребенка, но вместе с тем, дальнейшая жизнь, вне КГБ, теряла для него всякий смысл. Десять лет службы в органах госбезопасности сделали свое дело. Богдан перестал чувствовать себя живым человеком, он стал частью сложного механизма, который не мог функционировать вне отлаженной и работающей системы.
Г Л А В А 23
Через месяц полного неведения на службе и отчужденности в семье Сташинский не выдержал и записался на прием к Шелепину, но тот не принял его, а поручил провести беседу с опальным ликвидатором одному из своих заместителей.
Уже второй час Богдан сидел в приемной генерала КГБ. Периодически в кабинет заходили на доклад начальники различных уровней, совершенно не обращая внимания на сидевшего в углу Сташинского. Молодой капитан, исполняющий обязанности то ли секретаря, то ли адъютанта, демонстративно не замечал Богдана, подчеркивая всем своим видом особый статус доверенного лица одного из руководителей такого ведомства. С выражением лица серьезного чиновника, преисполненного чувством собственного достоинства, он листал журнал «Огонек», периодически бросая взор на свое отражение в зеркале, висевшем напротив.
Когда в приемной никого не осталось, Богдан все же обратился к нему:
- Меня, вообще-то, сегодня примут или нет?
Капитан оторвал взгляд от журнала, но не посмотрел на Сташинского, а огляделся по сторонам, как будто не услышал вопроса, а только отвлекся на непонятный звук, прозвучавший откуда-то извне.
- Я спрашиваю, меня примут сегодня или нет? – более настойчиво повторил свой вопрос Богдан.
Наконец, уловив источник непривычного шума, секретарь посмотрел на посетителя, а точнее на его ноги и, выдержав театральную паузу, вяло буркнул: «Ждите» и вновь уткнулся глазами в «Огонек».
Ближе к вечеру, когда рабочий день уже подходил к концу, наконец, раздался телефонный звонок.
- Слушаю, Владимир Яковлевич, - неестественно радостно и бодро воскликнул офицер, называя генерала по имени-отчеству, тем самым, демонстрируя посетителю свое привилегированное положение. Затем, бросив пренебрежительный взгляд на Сташинского, почти сразу ответил, - Так точно, Владимир Яковлевич, ждет Вашего вызова.
Положив трубку на рычаг, его лицо вновь приняло чванливое выражение. Он размяк в кресле и, не глядя на Сташинского, произнес:
- Владимир Яковлевич ждет вас.
Богдан вошел в генеральский кабинет. Его хозяин сидел за столом и, скрестив пальцы рук в замок, пристально смотрел на Сташинского в упор.
- Товарищ, генерал,… - попытался доложить о своем прибытии Богдан, но не успел.
- Отставить, - перебил его начальник и, не предлагая присесть, сразу же, заговорил тоном, не терпящим возражений, - Мне доложили, что твоя жена не желает делать аборт и хочет рожать в Германии. По этому поводу мы не имеем возражений, это ее право, как матери. А вот относительно тебя принято следующее решение.- Он еле заметно усмехнулся и продолжил. – Ты остаешься в Москве. В ближайшие семь лет выезд за границу тебе будет закрыт и причина здесь не в твоих семейных проблемах. – Он на секунду прервался, а затем, потерев пальцами по подбородку, продолжил, - Хотя, твои семейные проблемы давно уже стали нашими. Сейчас речь идет о другом. О твоей собственной безопасности. По агентурным данным, немцы и американцы в последнее время почему-то возобновили повышенный интерес к убийству Бандеры. Как мы не пытались через свои возможности в Восточной Германии запустить дезинформацию о причастности к его смерти агентуры БНД, у нас, к сожалению, ничего не получилось. Вот полюбуйся.
Генерал вытащил из папки лист бумаги и протянул его Сташинскому.
- Это выписка из выводов комиссии ОУН о причинах гибели Бандеры.- пояснил он. - Особое внимание обрати на слова « … Акция была давно спланирована агентами большевистской Москвы и после ряда неудачных попыток окончательно исполнена 15 октября 1959 года в Мюнхене». Так что возвращаться на Запад тебе никак нельзя. Привлекать тебя для работы в других регионах, мы тоже не можем, нет специальной подготовки. Но ты не расстраивайся, - генерал улыбнулся одними губами, - На улице мы тебя не оставим. Подыщем тебе работу инструктора в какой-нибудь школе с сохранением прежнего оклада. А если пожелаешь уволиться, что ж, это тоже твое право. Держать не будем. На этом у меня все, свободен.
Генерал махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.
На ватных ногах от услышанного, Богдан вышел на площадь Дзержинского, и, пройдя несколько минут по тротуару, уткнулся в « Детский Мир». Он вспомнил о том, что Инге просила купить его несколько пеленок для будущего ребенка. Сделав покупки, Богдан вышел из магазина и поплелся в сторону сквера, расположенного возле памятника Юрию Долгорукому. Усевшись на лавочке, он вытащил пачку «Казбека» и закурил. Только сейчас он, наконец, успокоился и попытался проанализировать то, что услышал от генерала.
« Как же, держи карман шире, - с грустной иронией размышлял он, - найдут они мне новую работу или отпустят на все четыре стороны. Если я стал им не нужен, то без сожаления спишут меня, как отработанный материал, особенно теперь, когда на Западе возобновили следствие по делу об убийстве Бандеры. Кому нужен списанный ликвидатор, который сам по себе и без того не безопасный свидетель». Сташинский прекрасно понимал, что, исполнив смертный приговор сначала Ребету, а затем Бандере, автоматически подписал его и себе. « Что делать? Что делать? – молча твердил он, пытаясь найти выход из тупика. – Может быть, стоит послушать Инге и сбежать в ФРГ? – стал перебирать варианты Богдан. – Можно, но как долго мы сможем оставаться там в безопасности? Наверняка, найдется другой ликвидатор, который устранит меня так же, как и я своих жертв. Оставаться в Москве и ждать неизвестно чего? Глупо. Итог и без того ясен, в один из дней меня наверняка собьет на улице машина, которую никто никогда не найдет, да и вряд ли будет искать. Бросить Инге и вернуться к своей работе на условиях, которые выдвинет руководство? Тоже маловероятно. После всех перипетий со скандальной женитьбой и проверок они не поверят мне. Замкнутый круг какой-то получается».
Он встал со скамейки и, машинально отряхнув рукой брюки, поплелся, куда глаза глядят. Совсем скоро ноги привели его к «Яме», так назвали эту пивную москвичи-старожилы. На удивление, очередь там оказалась совсем небольшой, и Богдан, взяв чекушку водки и два бокала пива, наполовину заполненных пеной, отошел к столику возле окна. Сделав два глубоких глотка, он облегченно вздохнул.
- Завтра поговорю с Георгием Аксентьевичем, - решил для себя Богдан. - Как он скажет, так пусть и будет. Посчитает нужным ликвидировать – значит, так тому и быть, оставят на службе - значит еще поживу.
Допив второй бокал, он закурил папиросу и вышел на улицу. Через час он вошел в квартиру, открыв дверь своим ключом.
Инге вышла ему навстречу и, потянувшись к нему всем телом, чтобы поцеловать, вдруг сразу отпрянула назад.
- Тебе противопоказано жить в Москве. – Помахав ладонью возле носа, произнесла она. - Ты очень быстро превращаешься в русского.
- А я и есть русский. – Огрызнулся Сташинский. – Мне в Германии надоело быть немцем. Я могу хоть здесь почувствовать себя тем, кем есть на самом деле?
одинеродине я быть самим собой.
- Да-а, - протянула Инге, - А кто в Германии меня учил хорошим манерам, читал стихи Гейне и Шиллера? Возил в Дрезденскую галерею? Или все это была только игра? Тогда кем ты был, немцем или русским? И даже, находясь в России, русским ты себя никогда не называл, а гордился тем, что украинец. Откуда тебе это двуличие?
- Все это было в прошлой жизни, забудь. – Буркнул в ответ Богдан и поднес указательный палец к губам. – Дорогая, давай лучше пойдем, прогуляемся, доктора рекомендовали тебе больше бывать на воздухе.
Инге по виду мужа поняла, что он не настолько пьян, как хочет казаться и, вспомнив о подслушивающих устройствах в квартире, стала молча собираться на улицу.
Не глядя на Богдана, она следом за ним спустилась по лестнице и лишь, когда они оказались во дворе, произнесла:
- Богдан, я так больше не могу. Мне надоело жить, как на сцене, зная, что каждый наш разговор становится достоянием гласности. Мне надоела это неопределенность, надоела эта страна, я устала жить в страхе и хочу домой. С меня хватит, я сыта вашим социализмом и вашими шпионскими играми.
- Инге, я должен тебе сказать одну очень неприятную новость. – Сташинский взял ладони женщины и поднес их к своим губам. – Тебе разрешили выехать рожать в Германию, но мне запретили выезд за границу на семь лет.
- Что-о? – не поверила своим ушам Инге. – Ты хочешь сказать, что мы должны расстаться?
- Ну что ты, дорогая, нас никто не заставляет разводиться. – Попытался улыбнуться Богдан, но улыбка оказалась больше похожа на гримасу боли. – Просто ты должна смириться с тем, где я работаю и после рождения ребенка вернуться в Советский Союз.
- Нет, Богдан, если я отсюда вырвусь, - категорично отрезала Инге, - Я сюда больше никогда не вернусь, поэтому ты делай свой выбор: или наша семья или твоя работа.
Богдан тяжело вздохнул и отпустил ее руки.
- Я что-нибудь придумаю. – Он обнял жену за плечи и они, не торопясь, пошли через двор к оживленной улице, освещенной яркими фонарями. Сташинский полностью отдавал себе отчет в том, что ничего он уже не сможет придумать самостоятельно, настроение у него испортилось окончательно и не только от этого. В сложившейся ситуации Инге единолично сделала свой выбор и совсем не в его пользу.
Г Л А В А 24
Стояла поздняя осень. Деревья на улицах Москвы успели сбросить пожелтевшие листья и теперь грустно напоминали своими голыми стволами о приближении суровой русской зимы. В тон погоде на душе Богдана также стало грустно и тоскливо и видимо не столько от состояния природы, сколько от состоявшегося общения с Георгием Аксентьевичем. После нескольких месяцев забвения ему все же удалось попасть на прием к своему непосредственному начальнику, но эта встреча не оправдала тех ожиданий, на которые рассчитывал Богдан. Генерал, которому он доверял как собственному отцу, оказался на этот раз необычайно резким и жестким. Богдан надеялся получить от него поддержку или хотя бы дельный совет, но тот был непреклонен в своем мнении. Его позиция была однозначна – дальнейшая карьера Сташинского несовместима с Инге. О былых заслугах ликвидатора-орденоносца генерал уже не вспоминал, он в очередной раз озвучил то, что Сташинский уже слышал несколько раз от других руководителей ведомства. Сидя напротив генерала, опальный чекист ощутил себя полным ничтожеством, которого сначала тупо использовали, а затем раздавили и выбросили на помойку. За все тридцать лет своей жизни он никогда не чувствовал себя настолько униженным и беспомощным. Ему казалось, что жизнь закончена и впереди его ждет только пустота. Хотя, это было лишь первым ощущением, с которым Богдан очень быстро справился. Георгий Аксентьевич был опытным руководителем и не привык разбрасываться подготовленными кадрами. Он прекрасно знал психологию людей и умело этим пользовался. В ходе двухчасового общения, он все же предложил Сташинскому единственный, по своему мнению, реальный выход из сложившегося положения. Суть его заключалась в том, что Богдан продолжает жить некоторое время вместе с Инге, но при этом начинает новую многоходовую игру, касающуюся только его лично. Перед Богданом вновь неожиданно всплыла дилемма: либо он дальше работает в интересах КГБ, согласившись с планом генерала, и руководство «забывает» о его семейных проблемах, либо КГБ больше не нуждается в его услугах. В обоих случаях места Инге в жизни Сташинского не предусматривалось. Не смотря на участившиеся скандалы дома, Богдан все еще продолжал любить эту женщину и с трудом представлял свою жизнь без нее. Но в тоже время дальнейшая жизнь вне КГБ, его пугала гораздо больше, чем потеря семьи. В связи с этим, он был вынужден принять предложение своего начальника. Вариант, предложенный Георгием Аксентьевичем, казался ему компромиссным, он откладывал срок разлуки Богдана с женой на некоторое время, давая возможность надеяться на возможные перемены их отношений к лучшему. При этом, он оставался на службе. Вариант ухода из КГБ, Богданом даже не рассматривался. Невзирая на свой возраст, он не был новичком в разведке и прекрасно отдавал себе отчет в том, что, оставшись вне системы, не только потеряет семью, но и, возможно, сам в ближайшее время станет объектом ликвидации. В связи с этим, Сташинский попросил у генерала время, чтобы все взвесить и принять окончательное решение.
Он плелся домой, едва передвигая ноги. В последнее время неудачи его преследовали со всех сторон. Жить так дальше становилось не возможно.
Богдан вошел в квартиру и, не снимая пальто, прошел на кухню. Он бессильно плюхнулся на табурет и опустил голову, не обращая внимания на вошедшую Инге. Женщина стояла в дверном проеме, прислонившись к двери, и двумя руками придерживала округлившийся живот.
- Богдан, что-то случилось? – тихо спросила она, стараясь, лишний раз не тревожить мужа.
- Ничего, дорогая, - грустно улыбнулся Богдан, - Просто у меня сегодня был очень трудный день.
Он подошел к женщине и нежно поцеловал ее лоб.
- Пойдем, прогуляем на свежем воздухе. – С многозначительной интонацией в голосе предложил Сташинский. – Сегодня удивительная погода.
- Одну минуту, - с пониманием ответила Инге и поспешила в коридор надевать пальто.
Выйдя на улицу, Богдан провел женщину узким переулком в соседний двор. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что за ними никто не наблюдает, он усадил ее на скамейку и присев рядом с ней, взял в руки ее ладони.
- Знаешь, Инге, я сегодня был у нашего знакомого Георгия Аксентьевича, надеялся. Что он сможет нам чем-то помочь, но и он настаивает на нашем разводе.
- А мне он сначала показался порядочным человеком. – Злобно огрызнулась Инге и тут же настороженно спросила, - И что ты ему ответил на это?
- Я сказал, что никогда с тобой не расстанусь. – Он обнял женщину за плечи и прижал к себе.
- Но ты же сам не так давно говорил, что тебе запретили выезд за границу на семь лет. – Женщина отпрянула от мужа и заглянула ему в глаза. – Как ты себе представляешь такую семейную жизнь, если я семь лет буду одна растить ребенка в Германии, а ты будешь прозябать здесь в России?
- Нет, Инге, - твердо заявил Богдан и улыбнулся, - мы будем вместе и, пожалуй, в этот раз поступим так, как ты предлагала. Мы сбежим в Западную Германию.
От этих слов, Инге даже привстала с места. На ее лице сначала заиграла улыбка, постепенно сменившаяся гримасой разочарования.
- Но как же ты попадешь в Германию, если тебе туда не разрешают выезжать? Ты собираешься бежать прямо отсюда? – она обреченно махнула рукой и вновь присела на скамейку. – Это безнадежный вариант. Тебя задержат прямо в аэропорту или на вокзале. Не мне рассказывать, как работает ваш КГБ.
- Глупенькая ты у меня.- Улыбнулся Богдан и вновь прижал ее к своей груди, - Конечно, никто отсюда бежать не собирается. А в Германию у меня все же есть шанс попасть. Не забывай, что рожать нашего ребенка ты будешь именно там.
- И ты надеешься, что я побегу с новорожденным ребенком за границу? – с возмущением возразила Инге, - Ты представляешь себе насколько это хлопотно? Его же кормить нужно, пеленать, где мы все это будем делать?
Она отодвинулась от Богдана и закрыла лицо руками.
- С тобой становится тяжело разговаривать. – Откровенно разозлился Богдан. – Сначала, ты сама настаивала на побеге, а теперь, когда я согласен, тебя стал смущать ребенок.
- Ты говорил, что у тебя появился какой-то план, а на самом деле, кроме наивных фантазий ничего предложить не можешь. А еще считаешь себя разведчиком. – Инге бросила на мужа пренебрежительный взгляд.
- У меня есть реальный план, но ты должна набраться мужества, чтобы выслушать его.- Сохраняя интригу в голосе, спокойно продолжал Богдан.- Так вот, к сожалению, на рождение нашего первенца меня никто в Германию не отпустит, руководство будет настаивать на том, чтобы ты, вместе с ребенком вернулась в Москву…
- Еще раз тебе повторяю: я никогда не вернусь в Россию, тем более с ребенком. - Перебила его Инге. – и давай, не будем к этому больше возвращаться.
- Помню, помню. Но я от тебя этого и не прошу. – Успокоил ее Сташинский. – Я прекрасно понимаю, что бежать с ребенком у нас не получится. Поэтому мы уйдем за границу вдвоем. Но ты, пока будешь в Германии, должна мне немного подыграть.
- Что я должна сделать? – серьезно спросила Инге, демонстрируя готовность принять любые условия.
- Слушай меня, не перебивая, и ничему не удивляйся. – Предупредил ее Богдан и, сделав глубокий вдох, начал излагать свой план.
Инге слушала его с широко раскрытыми глазами, периодически вскакивая с места от возмущения, но Богдан каждый раз ее успокаивал, подробно разъясняя каждый пункт своего замысла. Когда он закончил, Инге выглядела настолько уставшей, что даже не могла ничем возразить своему мужу. Она, склонив голову немного на бок, молча рассматривала отсутствующим взглядом носки своих туфель.
- Ну что скажешь? – спросил Богдан, ожидая реакции на свое предложение.
- Ты с ума сошел. – Не поднимая глаз, тихо произнесла Инге. – У тебя нет ничего святого.
- А по-другому, у нас ничего не получится. Теперь решать тебе. Или мы дальше будем жить вместе или придется расстаться навсегда.
Она долго смотрела не мигающим взглядом на Богдана, а потом неожиданно расплакалась.
- Будь проклята твоя работа, будь проклят ваш Советский Союз.
Г Л А В А 25
В самом конце января 1961 года Инге уехала в ГДР. Через три месяца в Дальгове на свет появился долгожданный малыш, мальчика назвали Петером. Еще до отъезда супруги обговаривали имя будущего ребенка и тогда пришли к единому мнению, что оно должно быть универсальным для любой страны. Тогда они посчитали, что если родится мальчик, назовут его Петром или Петером на немецкий манер, если девочка, то Екатериной – Катрин.
Все это время Сташинский с нетерпением ждал известий о прибавлении в семье. Инге сообщила в письме, что роды прошли очень трудно и несколько дней врачи боролись за жизнь ребенка, но все обошлось благополучно. Однако, как и предполагал Богдан, в Германию, его не отпустили, но это не очень его расстроило. Морально он давно был к этому готов.
Вместе с тем, в Москве у Сташинского наступила белая полоса в жизни. Руководство по отношению к нему сменила гнев на милость и в целях повышения квалификации определили его на курсы при Институте иностранных языков, изучать английский язык, однако при этом обязали появляться в Комитете ежедневно. Со стороны начальников вновь стали звучать намеки на новые ответственные задания вплоть до радужных перспектив долгосрочной работы в резидентуре одной из Западноевропейских стан. Сташинский почти ежедневно писал жене письма, при этом, не забывая использовать ранее оговоренные условности. Они оба знали, что их переписка находится под неусыпным контролем КГБ. Так продолжалось до начала августа.
8 августа 1961 года Сташинский, вернувшись домой после занятий, увидел в дверях вчетверо сложенную записку. Он быстро развернул ее. На желтой бумаге, неизвестным размашистым почерком, были начертаны четыре ничего не значащих слова: «Зайдите на почту получить телеграмму». Единственным адресатом, от которого Богдан ждал сообщений, была Инге, поэтому, не заходя в квартиру, он побежал на почту, которая находилась в двух кварталах от его дома. К счастью, в это время в почтовом отделении очереди не было, и Богдан протянул записку вместе с паспортом молоденькой девушке, отвечавшей за выдачу корреспонденции. Та, в течение нескольких секунд, нашла нужную телеграмму в лежавшей рядом пачке. Она невольно б... Читать следующую страницу »
Частный вебмастер