Валерий Рябых Жанр прозы:

20 февраля 2021 Детектив

sp; — Сергей Александрович, — обратился Павел, как к старому знакомому, — разрешите поздравить вас с новым званием... — и разговорился. — Нам ведь перед отъездом не сообщили, что вас произвели в майора госбезопасности. Это правильно, считаю, вы давно заслужили повышение.
       — Пашка, давай тут, не подхалимничай... — подумав, Сергей добавил. — Видать, подошла очередь, да и не гонюсь, честно сказать, за званиями...
       — Товарищ майор, — ввязался в разговор чернявый Михаил, — говорят, что покидаете наше управление...
       — Мужики, неужели забыли, как учил — воспринимать сплетни критически?.. Мало что говорят... Но теперь здесь, на станции Кречетовка — придется толком поработать, иначе на верху не поймут... — и отчеканил командным тоном. — Отставить разговоры о моей персоне... — хмыкнув на последнем слове.
       — Так точно, товарищ майор! — ответили оба хором.
      
       Сергей распрекрасно знал молодых сотрудников транспортного управления — ребята его прямые подчиненные. Воронову пришлось вводить парней в курс работы управления, учить мыслить не провинциальными трафаретами и больше полагаться на самих себя. Молодые сотрудники впитывали ту науку как губка и в то же время стали откровенны с ним, как с отцом родным — при возрастной разнице только в десять лет. Короче, майор знал лейтенантов как облупленных. Парни пришли в железнодорожный отдел уже после финской войны, в апреле-мае сорокового года, успев на славу поработать оперативниками в региональных транспортных органах. Мальцы холостые, таких без зазрения совести принято мотать по командировкам, но Воронов пригляделся к ним ближе, стал отличать от других «новобранцев» и не раз брал на задание с собой.
       Михаил Григорьевич Юрков происходил из кубанских казаков, окончил Ростовскую межкраевую школу НКВД, работал на дороге имени Ворошилова в Ростове-на-Дону. Не по книжкам знал транспортные артерии Кубани и Северного Кавказа. Даже понимал горские наречия и умел общаться с тамошним строптивым народом. Юрков однажды сдуру похвалился, что дед по матери — удалой «черкес», воевал в Дикой дивизии под началом самого Великого князя Михаила Александровича (младшего брата царя) — героя той первой войны, тайно убитого ЧК в Перми. Воронову тогда пришлось резко остудить пыл бравого чекиста — молодых еще учить да учить...
       Как бывший ростовский работник, Юрков рассказывал Сергею о Викторе Семеновиче Абакумове (заместителе Наркома и начальнике особых отделов), назначенного в Ростовское управление в декабре тридцать восьмого. Воронова прежде удивляла стремительная карьера молодого выдвиженца. Это же надо — в тридцатом году стал членом партии, в самом конце тридцать шестого получил младшего лейтенанта. Минуя звание старшего лейтенанта — дали капитана, а уже в сороковом — присвоили старшего майора, перескочив через майора государственной безопасности. Чрезмерно трепались в коридорах Лубянки о «слишком раннем» комиссаре. Но Юрков отзывался об Абакумове положительно, правда, без льстивого восхищения, уж слишком крут был новый начальник, но и справедлив.
       Виктор Семенович после назначения в Ростов стал пересматривать дела прежде арестованных и, не найдя в них серьезной доказательной базы, выпустил большинство арестантов на свободу. И еще один примечательный факт, памятное «финское дело». С началом Финской войны ретивые ростовские чекисты посадили нескольких граждан финской национальности и одного цыгана, якобы как агентов финской разведки. Заключенным грозила высшая мера наказания. Новый начальник, изучив следственные материалы, пришел к выводу, что нужно самому поговорить с каждым арестованным. Почти неделю Абакумов вел допросы, делал очные ставки и пришел к выводу, что дело надуманное и арестованных освободили. За исключением цыгана, который распускал по городу ложные слухи, а затем оговорил себя и других людей. В итоге цыган получил десять лет лагерей. А вот сотрудников Ростовского НКВД наказали за очковтирательство, уволив из органов. А иных даже привлекли по уголовной статье за фальсификацию документов.
       Сергей не приятельствовал с Виктором Абакумовым. Правда, при Ежове частенько встречались в курилках, но говорили, как правило, о погоде. А уже когда в феврале сорок первого Виктор Семенович стал заместителем Наркома, даже шапочные отношения, естественно, прекратились.
       Павел Арсеньевич Гаврюхин — горьковчанин, закончил с отличием Горьковскую МКШ, работал до перевода в Москву на Горьковской дороге, в тридцать шестом выделенной из Московско-Курской. Гаврюхин разнился с импульсивным Юрковым — парень начитанный и вдумчивый. Происходил из интеллигентной семьи, отец трудился инженером на Сормовском заводе, мать работала учительницей в школе для девочек. Видимо, женщина и пристрастила Павла к русской литературе. Парень прочел от корки до корки «Клима Самгина», причем четыре книги выходили в разных издательствах на протяжении нескольких лет. Честно признаться, Воронов по недостатку времени так и не осилил в полном объеме это эпическое произведение Максима Горького. В органы Павел попал по комсомольскому набору, будучи студентом общественно-исторического факультета Горьковского педагогического института. Общаться с Павлом Гаврюхиным было любопытно, в особенности на гуманитарную тематику, к тому же парень считался докой в затейливом прошлом Нижнего. Естественно, в итоге беседы коллег сводились к личности Валерия Павловича Чкалова. Пожалуй, после самого Горького — Чкалов второй знаменитый человек из нижегородцев, человек-легенда. Да что тут говорить, Сергей дружил с ним, и память о Валерии для него священна, и даже больше... Часто бередила душу — боль о безвременной кончине старого друга.
       Толковые и способные оказались ребята Гаврюхин и Юрков, с прибытием лейтенантов Воронов получил желаемое подспорье. На парней можно смело положиться, но прежде их следовало как можно быстрей ввести в курс дел.
       Пока лейтенанты голодно поедали принесенные Свиридовым свиные консервы, намазывая гущу на зачерствевший черный хлеб и запивая чаем, Сергей пояснил сложившуюся обстановку. На все дела у них ушло четверть часа. Парни тесно приработались с Вороновым и понимали майора с полуслова. Да и оперативники — не первогодки, ребятам уже приходилось брать матерых врагов, как и принято в кино — с погонями и стрельбой.
       Короче, диспозиция складывалась таким образом:
       Наличные силы транспортного отдела и милиции перемещаются на Третью Кречетовку, штаб будет в поселковом совете. Там уже работают оперативники и линейщики, которые выясняют вероятные маршруты пути следования Ширяева. Туда же скоро подъедет поддержка из городского отдела. А там, разделив прибывших на поисковые группы, будет организовано преследование и задержание инженера, главная цель очевидна — взять немецкого агента живым. Потому конкретно брать шпиона придется обученному на то человеку. Слов нет, Юрков и Гаврюхин хваткие ребята, стреляют без промаха с двух рук... но в том и цимус — если придется применять оружие, то подстрелить Ширяева следовало аккуратно, желательно без крови.
       Андрей Свиридов деловито разложил на высвободившейся столешнице топографические карты Кречетовки и прилегающего района. Признаться, сам Воронов с трудом ориентировался в окрестностях станции и потому с большим интересом слушал толковые пояснения младшего лейтенанта. Сергей знал, что оперативные сотрудники НКВД куда лучше армейских командиров разбирались в военной топографии. Чекистов изначально учат читать карту, сразу же четко представлять рельеф и узловые точки территории. Майор и московские лейтенанты сразу увидали обилие ложбин, оврагов и запруженных логов на сильно пересеченной местности.
       Но неприятно напрягало, что с юго-востока и юго-запада Кречетовка сжата массивами яблоневых садов «Плодстроя» и «Коминтерна». Если Ширяев соизволит шмыгнуть в эти сады, то отыскать беглеца в яблоневых междурядьях, поросших травняком в рост человека, будет крайне сложно. Конечно, нужны поисковые собаки, только вот — где ищеек взять в таком количестве...
       К северо-востоку, за большим, разветвленным на усынки прудом протекала речка Паршивка с холмистым левым берегом, поросшим дубовым леском. А далее шли колхозные поля, перемежаемые болотистыми неудобьями. Если направиться в ту сторону, то через полсотни километров попадешь в соседнюю область, граничащую уже с Московскими землями.
       На севере и северо-западе по обе стороны железнодорожной ветки простирались хвойные леса, не зная дороги, в них можно сильно заплутать и без толку потратить время. Если Ширяев надумает идти вдоль железнодорожного пути, то отроги лесов закончатся, и беглец окажется на просматриваемой, как скатерть, равнине. Шпион неминуемо сунется в первую встречную деревеньку, но тут — к чужакам ревностное внимание... Колхозников давно нацелили на выявление дезертиров и диверсантов.
       Если Ширяев с «железки» подастся на юго-запад, то опять попадет в отроги соснового леса, тянущегося с перерывам аж до Липецка. А там уже близко Елец — там линия фронта. Но навряд опытный немецкий разведчик отдастся на волю случая и отважится в одиночку перейти фронтовые рубежи, где густая плотность советских войск.
       Если выберет юг, где раскинулся город, — здесь сразу сграбастают рукастые ребята Селезня.
       Скорее всего, в конечном итоге Ширяев двинет в сторону Москвы. Определенно, в столице разветвленная профильная резидентура Абвера, где агента примут с распростертыми объятьями. Впрочем, Бог знает, что у него на уме — какой инженер способен выкинуть фортель?.. И еще один серьезный момент — есть ли у него в Кречетовке или городе пособники, с помощью которых можно на время затаиться, переждать активную фазу розыска, а потом спокойно сделать ноги... Впрочем, в голову Ширяеву не влезешь, что там… у шпиона на уме только Богу известно...
       Карты картами, но одно дело прочерчивать по ним маршруты, а другое дело — сориентироваться на живой местности. Ведь картографический масштаб не отображает каждый клочок земли, каждый куст или заросли бурьяна, откуда можно запросто схлопотать в лоб вражескую пулю.
      
       И тут Сергею вспомнилась краткосрочная командировка осенью двадцать девятого года на Дальний Восток. После убийства Войкова прошло два года, за этот период спецслужбы врагов Советского Союза не раз устраивали провокационные выпады против зарубежных представителей нашей страны. Чрезмерно активизировались антисоветские выпады в Китае. А после захвата там полноты власти Чан Кайши ставленники диктатора с подачи осевших там белогвардейцев и правительств западных стран выбрали путь прямой агрессии. Чанкайшисты захватили советские представительства и учреждения Китайско-Восточной железной дороги. Китайцы арестовали свыше двух тысяч служащих КВЖД и советских граждан, которых содержали в нечеловеческих условиях, подвергая изощренным пыткам и казням. Двадцатого июля Китай разорвал с Советским Союзом дипломатические отношения. В этот же день Чан Кайши по телеграфу обратился к армии, призывая к борьбе против Советов. А через два дня нанкинские власти опубликовали заявление, в котором объявили войну СССР. Шестого августа была образована Особая Дальневосточная Армия, которую поручено возглавить командарму Блюхеру. Но возник парадокс, Василию Константиновичу предстояло сражаться с войсками, которых тот сам же готовил, будучи с двадцать четвертого года (под псевдонимом генерала Галкина) главным военным советником Гоминьдана. Все ноты протеста Советского Правительства остались безответными. Пришло время поставить зарвавшихся марионеток на место.
       Когда Сергей прибыл на Дальний Восток — военный конфликт на КВЖД был в самом разгаре. Проходила Сунгарийская операция Красной армии. Воронов приехал в Благовещенск. Амур там не слишком широк, и с берега в бинокль отчетливо просматривался китайский городок Айгунь, где, словно муравьи, сновала солдатня Чжан Сюэляна.
       Пришла в голову частушка, которую наши бойцы в буденовках частенько распевали на марше:
      
       Солнце светит в высоте,
       Зной стоит невыносим,
       Но свою КэВэЖэДэ
       Мы врагу не отдадим.
       Мы до крови будем биться,
       Нам не страшно воевать.
       И китайская столица
       Скоро будет красных ждать
      
       И вот тогда еще молодому чекисту довелось на деле столкнутся с нашей отечественной картографией... У полномочного представителя ГПУ Терентия Дерибаса, конечно, имелся обширный картографический архив, большинство которого составляли истертые дореволюционные раскладушки, как правило, периода русско-японской войны пятого года. В задачу группы, к которой прикрепили Воронова, входило отслеживать и координировать с армейскими частями и пограничниками возможные передвижения белогвардейских групп, стремящихся прорваться на территории Советской России. Приходилось часто выезжать на место поступившего сигнала. И, разумеется, без стоящего проводника из местных туда не стоило соваться, рельеф крайне сложный, тайга, частые водные преграды — какие тут, черт, топографические карты, только время на них терять. Но это еще семечки...
       После подписания Хабаровского протокола (полного поражения Чжан Сюэляна) в конце декабря двадцать девятого года Сергея перевели в Харбин, тут уж начались действительные мучения. Первым делом его направили в концентрационный лагерь Сумбэй, где чжановцами содержались в неволе советские граждане, люди нуждались в серьезной медицинской помощи и последующей реабилитация. Воронов попал в следственную группу по выявлению безвинно казненных соотечественников и мест их захоронения. Отыскать эти могильники было чрезмерно трудно. Во-первых — примитивные топографические карты не давали точных координат. Вероятно, картографы варганили казенное дело наобум лазаря, но не исключено, что специально вредили, продавшись япошкам... Но теперь с них уже не спросишь по давности времени... А во-вторых — сами китайцы неохотно давали пояснения по вопросу имевших место массовых казней. Приходилось идти на все изжоги, чтобы найти места содержания арестантов, а уж тем более участки упокоения. Но уж лучше теперь не вспоминать те ужасные картины после эксгумации трупов с отрезанными головами и изуродованными конечностями. Начали выявлять исполнителей казней, но, со слов, выживших свидетелей, как ни странно, усердствовали в заплечных делах белогвардейцы — русские люди, православные по своей вере. Много извергов взяли по горячим следам, чего уж тут говорить об подлых увертках нелюдей — мрази оказались жидки на расправу.
       Но тут стала происходить непонятная чехарда. Главными на «китайском фронте» стали политработники. Было объявлено о необходимости работы по нормализации отношений с местным населением. Повсеместно убеждали китайцев, что Советский Союз их лучший друг. Повсюду распространялись листовки и плакаты на китайском языке, появились советские газеты, напечатанные иероглифами, вскоре даже стало выходить популярное издание «Красный китайский солдат». С коренными жителями начали проводить открытые собрания, душевные беседы и показы киносеансов. Открылись многочисленные пункты питания и раздачи пищевых продуктов бедным жителям, крестьянам и горожанам возвращались лошади и упряжь, реквизированные китайским командованием и оказавшиеся в числе трофеев Красной Армии. Да и с военнопленными стали хорошо обращаться, их сытно кормили, с ними проводилась агитационно-разъяснительная работа. На бараках вывешивались красочные лозунги на китайском языке: «Мы и Красная армия — братья!».
       Воронова перевели в фильтрационный лагерь под Харбином, где проводилась тотальная чистка персонала КВЖД. Сотрудников, уволившихся с дороги в период конфликта, восстановили в должности, им возвратили казенное жилье и выплатили жалованье за период отсутствия работы. Если потерпевшие отказывались от дальнейшего нахождения в Китае, то получали выходное пособие. Людей же, сотрудничавших с китайской администрацией во время конфликта, а также персон, имевших двойное гражданство, уволили без выплаты пособия и зачисления стажа, а иных просто арестовали. Такое тогда наступило тяжелое время... Да и когда было легким?..
       А что Сергею еще запало в голову из этой дальневосточной поездки... Разумеется, перво-наперво — временной казус. Когда едешь по Транссибу на Восток, каждый день укорачивается на один час, не успеваешь в поезде толком выспаться ночью. Зато обратно — время тянется бесконечно.
       Как сказочный сон, даже и не верится, предстал красавец Байкал, местами даже не замерзший — целый день поезд мчит вдоль берегов гигантского озера. Еще врезалась в память пословица дальневосточных железнодорожников: «Бог создал Крым и Сочи, а черт — Сковородино и Могочи…» — есть такие поселенья на подъезде к Благовещенску. Ну и, конечно, редкое в своем роде названием станции «Ерофей Павлович» — в честь Хабарова.
       Остальная Сибирь уже одета снегами, а в представших за окном вагона картинах природы — чисто осенние пейзажи: зеленовато-бурые горные кряжи и межгорья, поросшие пожухлым серо-желтым ковылем. Только замерзшие русла многочисленных рек вдоль трассы, одетые в белый саван, напоминали, что идет зима.
       И вот теперь Воронову опять предстояла очередная поездка на Дальний Восток, только уже летом. В тяжелую военную годину одно радовало, что опять увидит величие родной страны, неповторимые природные красоты России, узрит новые города и веси. И то... как говорится — душе в радость...
      

 

       

 Валерий Рябых

20 февраля 2021