ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Андрей Штин
Стоит почитать Реформа чистоты

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Лошадь по имени Наташка

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать День накануне развода

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Боль (Из книги "В памяти народной")

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Битва при Молодях

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Alex Til
Стоит почитать И как могла ты полюбить?

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Над белым утром

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Как будто пленники дома

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Вот и далёкое — близко...

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Таланты есть? Доходов нет...

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

ТРИ  «Л»  аnd  «К», ВСТРЕЧИ  НА  МАРСОВОМ  ПОЛЕ.
просмотры273       лайки0
автор Шенгер Алексей Алексеевич

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




ЗАГАДКА СИМФОСИЯ. ДЕНЬ ПЯТЫЙ


Валерий Рябых Валерий Рябых Жанр прозы:

Жанр прозы Детектив
843 просмотров
0 рекомендуют
1 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
ЗАГАДКА СИМФОСИЯ. ДЕНЬ ПЯТЫЙГлава I. Где осматривается келья убиенного изографа Антипия, коему не смогли помочь даже самоцветы-обереги. Глава Y. Где Василий узнает, что за книгу такую следует искать, и где они с боярином гадают о «приорах». Глава VIII.Где богомаз Филофей изобличает покойного Афанасия художника в кощунстве. X. Где говорится о Старце горы и ассасинах, и совсем мало о наставлениях Чурилы. Глава XI. В которой Аким послушник приносит раздобытую философом Зосимой заветную карту.

ексты сочинений, тайных и неправедных. Рисую буквицы чужие, а они, подобно шершням кусачим, скорбью жалят сознание, тиранят сердце мое. Почто Захария изгаляется над смиренным собратом, вводя того во грех?.. Сказывает он, якобы восполняет некогда забытую правду и мое содействие во благо тому. Но одно я знаю и трепещу — Господь накажет за своеволие... Ибо идем наперекор святым отцам, а возможно, и супротив веры православной. И лишь на то уповаю, что уподобился я греху сему по хилости и зависимости рабской. И, возможно, войдет Господь в мое уничиженное положение и не покарает меня ужасно, сколи я, доподлинно знающий, во что погряз, заслуживаю».
       Я огорошено перевел дух на сгибе странички. Неужели мы путем одних рассуждений попали в самую точку, выявили участие Антипия в изысканиях библиотекаря, разгадали саму их суть. И теперь исповедь припадочного изографа доказывала нашу правоту. Но продолжу разбирать запись:
       «Понудил он подновить оторванный клок с рисованным изображеньем тайной тропы, помеченным условными значками, и вшить в латинскую книгу о людях, принявших крест за Гроб Господень».
       У меня аж во рту пересохло: «Вот кто они такие, люди из-за моря? Ну что же, весьма разумное уподобление крестоносцев странникам на Святую Землю. А главное, карта не поддельная, и мы на правильном пути!» — но читаю далее:
       «Сообразил я скудным умишком, что запутываю начертанный Свидетелем путь к чему-то сокрытому. Боюсь очень, что ущемляю особ, коим есть дело до карты. Коль узнают о гнусности, казнят в отместку за пакость мою».
       Последние две строчки, сильно ужатые, едва умещались на листе. На обороте чернила сочней оттенком, написано гораздо позже.
       У меня пьяно кружилась голова. Разум ликовал, встав на пороге великой и ужасной разгадки! Я предвкушал разительные перемены в розыске, чуть ли не победные фанфары. Жаль, рядом нет боярина, вот бы он возрадовался вместе со мной.
       Но что там еще намарал Антипий? Всего три строчки:
       «Возмездие пришло! Захарию покарала рука ужасных в своем гневе приоров. Молюсь и трепещу... Господи, помилуй! Минуй меня, чаша сия... Мне страшно!»
       Закончив читать жуткое послание Антипия, я окончательно уразумел, что провидение существует. Оно ведет меня за собой. Ведь неспроста помыслил Зосима о поиске хождений. Чудны и недоступны слабому уму дела твои, Господи! Слава и хвала создателю за заботу о чадах своих! Аминь!
       Но вдруг следом волнение вошло в мою душу. Зацарапали под сердцем ледяные иголочки животного страха. Кольнула тошнотворная мыслишка: «Ой, не к добру, не к добру все это...». Спрятав томик в карман, я поспешно покинул келью, походившую на склеп.
       Подходя к странноприимному дому, оглянувшись, я приметил Андрея Ростиславича, покидающего игуменские палаты. Боярин ушел в свои мысли, выглядел расстроенным, я не отважился бы беспокоить его, коль не припасенная находка.
       Едва я открыл рот в надежде порадовать его — да не получилось, он пресек мою потугу безучастно и как-то обреченно отмахнулся, мол, все вздор, не суетись, потом расскажешь. Мой радостный пыл улетучился, и я тогда понял, что в сравнении с миссией, возложенной императором, наше расследование всего-навсего головоломная забава, нервная щекотка, попытка утвердиться в собственной значимости.
       Впрочем, то была минутная слабость со стороны боярина. Придя на место, я подробно известил о своих изысканиях, начав с отрока Акима. Выслушав меня, Андрей Ростиславич прямо-таки воспрял духом, даже с азартом ловчего потер ладони. Впрочем, чувствовалось, что совершенно иное занимает его помыслы. Он покуда пребывал в воображаемом споре с Владимиром Ярославичем, пока подбирал убедительные доводы, способные обратить князя в нужную сторону.
       Но я недооценил боярина. Хотя в его глазах все еще сквозила печаль, Андрей Ростиславич взялся щедро нахваливать меня. Присовокупил, что совсем не надеялся на такой успех. И, как бы оправдываясь, удрученно и кратко поведал о неудачных переговорах с Галицким князем:
       — Владимир стал невообразимым скупердяем, канючит одно: «Нет денег, нет денег!» Где же нам откопать столь щедрого заимодавца, где найти палочку-выручалочку — в каких таких краях?.. — боярин развел руками. — Опять у нас зашел разговор о мифических сокровищах Осмомысла. Я пытался разубедить князя, привел уже известные тебе рассуждения. Правда, оставил ему маленькую надежду. Лишь ради того, чтоб не отказал в поиске убийц. Уж очень мне хочется изловить злодеев. В нашем распоряжении два дня. Лоб разобью вдребезги, но катов найду! Ну а потом, — Андрей Ростиславич смял бороду в кулаке, — не знаю, как и поступить?.. Мне необходимо быть у Всеволода во Владимире. У нас оговорено с ним. Но я обязан известить императора Фридриха о переговорах с Галицким князем. Вот незадача-то?
       Помолчав, испытующе оглядел меня. Мне стало не по себе, что он задумал-то?..
       — Боюсь, как бы тебе, Василий, не пришлось ехать к Барбароссе, — и весело заключил. — А что, ты самая стоящая кандидатура: боярский сын иноческого чина, к тому же языки знаешь, на мякине тебе не провести. Самое то, что нужно! Дам в конвой двух гридней и отправишься к самому кесарю. Да не робей, ты поедешь с княжими посланцами, — предвосхитил он мой вопрошающий взгляд. — Князь в свое оправдание решил подольститься к императору.
       Ты же, Василий, будешь моим доверенным. Мне требуется верный человек в ставке императора. Сойдешься там с людьми Великого князя, я дам рекомендательное письмо. Выяснишь, что мне требуется, и спокойно возвратишься назад. Ну как, поедешь? — интригующе вопросил боярин.
       Признаться, я растерялся. Чего-чего, но такого поворота событий никак не ожидал. Моя цель скорей добраться до родной обители, повидать мать с отцом. А затем мирно предаться любимому занятию: читать в удовольствие и начать писать собственную книгу. А тут вон какие открываются горизонты...
       — Надо подумать, боярин, — единственное, что я нашелся сказать в ответ.
       — Хорошо, подумаем вместе, — обнадежил он меня. — Ну а теперь давай пораскинем мозгами над тем, что ты выведал. Где те «хождения», ну-ка покажи, — боярин поудобней устроился в кресле, даже обшивка затрещала.
       С трудом разбираясь в мудреном подчерке рубрикатора, он углубился в послание. С минуту поразмыслив, Андрей Ростиславич задался вопросом:
       — Ты вот, Василий, весьма осведомленный человек. Что за приоры (2) такие, само собой разумеется, не в буквальном смысле. О ком намекает Антипий? Может, ты знаешь? Получается, они вершат произвол в обители. Что за люди такие?
       — Приорами или верховниками, в латинских землях порой именуют вождей тайных сообществ или еретических сект. Я слышал, точно так же зовутся наставники Лангедокских катаров, избранная верхушка «чистых». — И вдруг в моей голове прояснилось. — Дай-ка, Бог памяти... Помнится, в тирольской харчевне один опившийся до чертиков рыцарь-крестоносец живописал свои приключения в Святой Земле. Бражник ненароком обмолвился о негласно учрежденном франками «Ордене Сиона», с его слов, дабы вершить «горнее правосудие». Правда, протрезвев, пропойца всячески открещивался от сказанного, но мне хорошо запомнилось, что он называл предводителей того ордена — приорами. — По наитию почувствовав, что ступаю на правильный путь, поспешил не дать мыслям разбежаться. — Больше ничего определенного вспомнить не могу. Замечу лишь, у нас то слово не встречается, наверняка заимствовано у католиков. Сам рубрикатор не мог такое вычитать (мы знаем, он не владел латинским), придумать и подавно... Скорее всего, просветил его отец библиотекарь. А уж какой смысл Захария вкладывал в слово, одному Богу известно...
       Пришел черед высказаться Андрею Ростиславичу:
       — Выслушай внимательно, Василий. А не о богомильских ли иереях идет речь? Посуди сам, богомилы и те самые катары — одного поля ягода. Сам знаешь, насколько близки учения еретиков, да и пошли они из павликанского корня. Вполне возможно, что именно так именовался причт эконома Ефрема.
       Ну а коль Ефрем?.. Многое ставится на свои места. И тогда не три, а все четыре убийства связываются воедино. А само поведение «святоши»?.. Крутится как уж на сковороде, путает нас всячески... Смотри-ка, ведь именно он возвел поклеп на старца Парфения. Обвиняет иже с ним травщика и ученого Аполлинария в заговоре супротив старого Ярослава и Настасьина ублюдка Олега. Он желал, чтобы порядочных иноков сочли адским исчадьем, заподозрив в убийстве. Умно, нечего сказать!
       А я ведь взаправду поверил, развесил уши. Да и сейчас не могу переубедить себя, что Парфений ни в чем не виноват. Тоже касаемо и лекаря Савелия. А уж куда богоугодный человек... И смотри: Ефрема и Захарию связывали грязные делишки, начни с малого — сводничество ключаря, остальное и поминать не хочется. Они и есть первые греховодники — они, а не старцы, в гроб смотрящие. Все предстает в другом свете.
       Внимательно выслушав Андрея Ростиславича, забыв о своём, я вдохновился его догадкой. По всем видам боярин прав. Если и есть в обители что незаконное, так-то богомильские радения. Вокруг них и крутится жуткое смертельное колесо, косящее иноков. Ну а апокрифы и прочая книжная напасть не что иное, как горнило еретических страстей, ядовитое болото их обретения. Окажись мы по ту сторону Карпат, папскому суду вполне достало бы улик, чтобы сжечь мерзких еретиков и развеять их пепел по ветру.
       Пожалуй, лишь одно непонятно, кто тогда же убил изографа Антипия, коль все богомилы за решеткой? Я набрался наглости и задал сей каверзный вопрос, введя боярина в смущение:
       — Я могу допустить, что сорная трава сполна не выкошена, — боярин явно вымучивал собственное оправдание, — возможно, кое-кто остался в сторонке, вот и вершит кровавую расправу. Да, так оно и есть, — заверял он себя, но, не отыскав вразумительных доводов, продолжил размышления. — Однако, братец, для очистки совести мы должны обнаружить злодея и доказать его вину. Но, к моему стыду, улик-то у нас кот наплакал. Так что же, будем искать, кстати, заодно проверим и Афанасиеву карту. Ты как думаешь, ведь дыма без огня не бывает?..
       Боярин ждал моего ответа, но я молчал, как воды в рот набрал. Тогда он стал подводить итог:
       — Бог даст, раздобудем ту «важную реликвию». Ты, Василий, куй железо, пока горячо, свяжись с Зосимой, надо обязательно отыскать книгу о крестоносцах. Пусть скорей разыскивает! — Помолчав, добавил. — Да, совсем забыл. Сегодня мне повстречался боярин Судислав. У него дельце имеется, старик вспомнил давнюю историю о засекреченных свитках. Обещал рассказать. Весьма любопытно? Для нас любая наводка, что хлеб насущный, особенно не из чего выбирать-то. Вот и сходим к Судиславу, — и наконец похвалил меня. — Скажу честно, ты, брат Василий, весьма силен в книжном деле, без тебя не обойтись.
      
       Примечание:
      
       1. Триера — многоярусный морской корабль.
       2. Приор (от лат. prior — первый, старший). — Настоятель небольшого католического монастыря. Должностное лицо в духовно-рыцарском ордене, ступенью ниже великого магистра.
      
      
       Глава 6
       Где послушник Аким остается нам верен, а боярин Судислав рассказывает то, что обещался забыть
      
       Окрыленный добрым словом боярина, я по-мальчишески резво сбежал вниз, с разгона выскочил на крыльцо. И лоб в лоб столкнулся с настоятелем, чуть не сбив старика с ног. Парфений будто специально подкарауливал, опередив мои извинения, изрек:
       — Отче, до тебя есть нужда, зайди после утрени, нужно поговорить наедине, — и, не пояснив, зачем я потребовался, важно прошествовал наверх.
       Я даже оторопел, так все быстро случилось. Радужное настроение испарилось. Предугадывая подвох со стороны игумена, мне пристало крепко призадуматься.
       Что за спешное дело у настоятеля? Резонно допустить, что оно связано с нашим розыском. Зная, что мы костью в горле застряли во мнении здешних старцев, я не ожидал от грядущего разговора ничего хорошего.
       Лишась воодушевления, тронулся я на розыски отрока Акима. Нашел его не сразу: пришлось заглянуть и на конюшни, и на скотный двор, и даже в трапезную. Везде, словно заклейменный, ловил я подозрительные взоры иноков и челяди, слышал за спиной язвительный шепот. Но стоило оглянуться, как чернь торопливо делала вид, что ей до меня нет дела. Дурное предчувствие подступило к сердцу, следом пришли суетные мысли, что я не так сделал, где оступился?
       Аким и два худосочных отрока укладывали рассыпавшиеся поленницы на дровяном складе. На мой оклик малый отозвался не сразу. Утирая вспотевший от работы лоб, неспешно подошел, отвел меня в сторонку. И приглушенным голосом, торопясь и сбиваясь, выложил свою тревогу:
       — Отче, сегодня поутру мне была выволочка от наставника. Ему кто-то донес о наших с тобой приятельских отношениях. В толк не возьму, что здесь плохого? Феодор-учитель грозит, коль продолжу знаться с тобой — посадит в холодную. Я хитро прикинулся оговоренным, мол, нет у меня дел с чужаками, да и быть не может. Но он не верит, сулил разобраться со мной, якобы перепадет мне на орехи, ишь как взъелся-то, не пойму, чего он озлобился.
       По малолетству Акиму не взять в толк, но мне стало понятно, откуда дует ветер. Определенно Парфений установил за мной и боярином слежку. Настоятель жаждет помешать розыску, ему не по нраву наша бойкость. И стало до боли досадно, что старец, облеченный игуменским саном, явно потакает чинимому злу в обители, уж коли не сам его зачинщик. Редко случается, но я раздраженно пожалел, что не выслужил высокого сана, да и по рождению своему недалеко ушел. А как хотелось мне уткнуть Парфения, как власть имущему, понудить его лебезить перед собой. Одно утешало: слава Богу, не в его воле я нахожусь, не обязан ему зад лизать...
       Но Акима грешно подводить, однако как я без него?.. И сказал я тогда:
       — Я на тебя, парень, очень рассчитываю, окажи последнюю услугу. Извести скорей Зосиму, что ему нужно искать книгу с подправленной картой о крестовых рыцарях. Только вот как без твоей помощи он принесет мне ее? Но коли такое дело пошло, сам попробую вечером встретиться с ним.
       Однако отрок оказался на удивление смекалистым, с непререкаемой удалью в голосе он твердо заявил:
       — Я сделаю, как нужно, отче, а коли что, подамся в бега! С голоду не подохну — руки есть, голова на плечах... Надоело мне горбатить на братию. Что я, холоп?! Как никак, пусть захудалого, но все же боярского роду-племени. Неужто не приткнусь где по душе?.. Давно собираюсь уйти из монастыря, вот только зиму переждать. Ты думаешь, я запросто так отлучался в Теребволь? Я ведь повод искал с отцом переговорить. Оно, конечно, денег у нас отродясь не было. Две сестрицы еще на выданье сидят, как бы вековухами не остались. А так бы подался я к каштеляну в дружину, да вот не на что снаряженье справить. Отец-то мне сочувствует, жалеет, чай, сам прежде воем был. Понимает, старый: не гоже смолоду юдоли придаваться. Сказал: «Потерпи, сыне, обожди хотя бы до весны, может, и надумаем что...» Ну а коль не повезет, так пешим поступлю в войско...
       Мне искренне жаль Акима. Имейся у меня золотишко, ей-ей, справил бы малому коня и доспехи. Да сам нищ, гроша лишнего нет за душой. Но тут я подумал, а не взять ли парня с собой к Барбароссе? А что?.. Надо посоветоваться с Андреем Ростиславичем. Акиму же ответил:
       — И то верно, не к лицу молодцу заискивать каженикам. Надеюсь, что смогу помочь тебе — вместе оставим обитель.
       Отрок обрадовался, как дитятко:
       — Просьбу твою, отче, немедля передам философу Зосиме, а книгу обязательно занесу. Ты не думай, я парень ловкий. Говори, чего еще надобно сделать.
       Условясь о месте и времени встречи, я велел малому хранить наш уговор про себя. А наушникам наврать, мол, Василий-инок просил за конем приглядеть, монетку обещал. На том мы и расстались.
       А теперь, скорей к боярину... Встречные черноризцы кротко кланялись и провожали замутненным взором, их удел смирение, я в их глазах вольная птица — сегодня здесь, завтра там!
       Андрей Ростиславич уже поджидал меня, встретил, загадочно улыбаясь. Я обстоятельно поведал разговор с Акимом, поделился тревогой по поводу учиненной за нами слежки. И напоследок посетовал на приказание Парфения явиться к нему. Боярин также был откровенен:
       — Ты прав, друзей в беде не бросают, парню нужно помочь. А еще лучше отпросить совсем из обители, не то изведут они его здесь.
       Я с преданной благодарностью посмотрел на боярина, он же с ухмылкой продолжил:
       — Чаешь, Парфений собственной персоной ко мне пожаловал. Возомнил о себе старик, учинил по нашему розыску сущий допрос. А главное, опять упорно вменяет мне в вину содеянные смерти иноков, якобы своим неумелым вторжением я возбудил убийц на дерзкие шаги. Не будь меня, все обошлось бы без лишней крови. Получается, это я разворошил навозную кучу — вони много, а толку мало...
       Старец потребовал от меня покинуть обитель вослед князю, Владимир, видимо, уведомил игумена, что наше расследование будет продолжаться, а тому не в жилу. Ты можешь себе представить, старец запугивает, что в противном случае не ручается за мою жизнь — и он не сумеет, да и не захочет помешать расправе над нами.
       Я тогда спросил Парфения откровенно: «В чем его-то интерес, чего он добивается? Выходит, игумену не нужен порядок в обители?..» От прямого ответа настоятель уклонился, вывернулся старый хрыч, мол, ему потребно лишь спокойствие, об остальном Господь позаботится. Вот хитрая лиса! Ну ничего, прижму его к стенке... Он того и боится, что отроется его подноготная, не желает, видать, каяться...
       Впрочем, в одном можно согласиться со стариком: после отъезда князя за нашу жизнь не дадут и полушки. Но и пусть не дают, да и я не отдамся! Коль нужно, всех по струнке выстрою, всех в стойло поставлю! Ишь чего удумал, хочет застращать посла Великого князя и Римского императора, меня — рыцаря, взявшего кре... — и тут мой боярин осекся, смекнув, что сболтнул лишнего.
       Однако его нечаянное откровение не явилось новостью. Я давно, еще в Праге, предположил, что Андрей Ростиславич возложил-таки на себя Крестное обязательство. Не знаю почему, но я был горд, что мой вожатый крестоносец. Хотя и не православных людей то поприще, но по справедливости, рассуждая — нет на Земле ничего более достойного почета, как пострадать за Гроб Господень. Вечная слава рыцарям Креста!
       Тем временем боярин, преодолевая неловкую паузу, вспомнил и о моей нужде:
       — Зачем ты-то ему потребовался? Не иначе и тебя запугивать станет. Ты, Василий, обязательно сходи к авве, прояви уважение к его летам, — боярин скоморошничал. — Но особо ему не поддавайся. Лишнего не болтай. Милей всего — прикинься несведущим, недалеким монашком. Использует, мол, меня боярин в темную, в планы не посвящает, только «поди да принеси». Давай, Василий, поиграем с игуменом в его игру, коль ему стало невтерпеж. А то так сделай вид, что устрашен его угрозами, якобы рад бы сознаться, да не в чем — предосудительного не творил, греха в помыслах не имел.
       — А-а-а... — попытался я напомнить недавнее свое похотливое падение, но боярин тотчас скумекал, что тяготит меня:
       — Ну, а коли ему донесли про твои шашни, так ты, братец, не робей. Так прямо и скажи: «Я, мол, с дальней дороги, оголодал без баб. Дело молодое, отмолю в старости...» Так ему и скажи, уткни его мужескую гордость и уже совсем по-отечески добавил. — И в самом деле, да не бойся ты его, у старца гонор взыграл, а мы причем тут?.. Нам ручки следует целовать, что разгребаем грязь в киновии, а не палки в колеса вставлять. Ишь, умник отыскался! — помолчав, боярин в раздумье добавил. — А может, и не умник вовсе, а кат висельный?.. Ну, ничего, Бог даст, разберемся... Главное, не показать, что уразумели его уловки. И постарайся, Вася, ничего не есть — не пить, ежели он угощать зачнет. Мы с тобой не голодные. Смекаешь?..
       И тут в дверь кельи раздался острожный стук. Створка отошла, и в проем просунулась сморщенная мордашка княжьего вельможи Судислава.
       Андрей Ростиславич по-хозяйски радушно пригласил боярина в келью. Тот не заставил себя упрашивать. Быстренько юркнул вовнутрь, притворяя створку, опасливо оглядел покинутый коридор. Убедившись, что остался незамеченным, старик облегченно перевел дух. Но едва заметил меня, стоящего на отшибе, помрачнел и недовольно вымолвил:
       — Боярин Андрей, а как же наш уговор?.. — кивнул в мою сторону.
       На что Андрей Ростиславич, подойдя к вельможе, полуобнял его и с расстановкой ответил:
       — Извини, Судислав Брячиславич, что не предупредил сразу. Иноку Василию я доверяю, как самому себе. Он мой первый помощник во всех делах, к тому же сведущ в книжном деле и, как мне кажется, без его совета нам никак не обойтись.
       Старый боярин пристально оглядел меня с ног до головы, после чего молча кивнул головой, дав добро на мое присутствие. Пригласив нас к столу, Андрей Ростиславич кратко, по-деловому изъяснил суть дела:
       — Убийства в обители, несомненно, связаны между собой, но их нельзя отнести к распрям ополоумевших чернецов, в том просматривается более серьезная подоплека. По моему убеждению, убийца пытается сокрыть некую тайну, краешек которой приоткрыли излишне пытливые иноки. Что же это за секрет?
       Обитель полнится разными, весьма противоречивыми слухами. Монахи, кто со страха, а кто с умыслом, городят невесть что. Но, как сказано, дыма без огня не бывает... Поэтому надобно проверять любой факт, хоть как-то проливающий свет на преступление. Нужно понять, что движет убийцей, почему он так немилосердно жесток?
       Василий, мы с боярином Судиславом Брячиславичем уже обсудили эти напасти. Нас сблизила разгадка смерти Горислава. Хотя эконом Ефрем взят с поличным, однако не все ясно в этом, казалось, раскрытом деле. Злодейства с роковым постоянством следуют одно за другим, скорее всего, конец им еще не наступил. Посему, Брячиславич, доложи-ка, что ты припомнил на досуге...
       Боярин Судислав, сотворив заговорщицкую мину на лице, начал с отдельного предисловия, впрочем, судите сами:
       — Я говорил тебе, Андрей Ростиславич, что знавал покойного князя Ярослава Владимирковича с измальства. Мы с ним пуд соли съели и в походах дальних, а более в устроении мира-порядка в княжестве Галицком. Так вот, не имел Владимиркович привычки зарывать в землю свое достояние, подобно татям лесным. Помню его знаменитые слова: «Злато призвано работать, а не лежать под спудом. А коль не приращивает самое себя, то все равно обязано служить общему благу».
       Безусловно, князь Ярослав опасался за судьбу младшего сына Олега, видя непостоянство бояр и происки окрестных властителей. Но был уверен, что порукой безопасности княжича явится то почтение, что заслужил Осмомысл от галицкого люда, да и по всей Руси. Считал он, что не изменят бояре и дружина крестоцелованью, не поднимется до времени их рука на наследника престола, а там он сам Божьими молитвами в силу войдет.
       Верил Ярослав в провидение, помня судьбину отца своего:
       Старый Владимирко, лет сорок назад, потерпев поражение от Изяслава киевского, укрылся в Перемышле. Притворясь умирающим от ран, послал к венгерскому королю с просьбой о заступничестве. Венгры поручились за него, он целовал угорскую святыню — крест святого Стефана, обещаясь вернуть киевскому князю захваченные города. Стоило опасности исчезнуть, Владимирко отступился от клятвы и во всеуслышанье подло язвил о «малом кресте». Возомнив высоко о себе, с обидами прогнал киевского посла Петра Бориславича. Но вечером, возвратясь в палаты, проходя тем местом, где днем осыпал киевлянина бранью, Владимирко ощутил словно бы удар в плечо. Князь повалился, его скоро снесли в горницу, но через час он скончался. Так-то вот!
       А что клад?.. Конечно, деньги всегда сгодятся, особенно в лихую годину. Только схрон — схрону рознь. Умные люди сказывают: «Один зарывает злато, дабы самому и отрыть, другой, чтобы досталось наследнику. Первый безмолвствует, второй доверяет другу. Но в друзьях нельзя обольщаться. Ибо велик соблазн умыкнуть запрятанное, коль нет хозяина». Да и казну в одиночку не зарыть. Нет, Ярослав Владимиркович был не столь наивен. На том и сошлись мы с тобой, друже Андрей.
       Когда я узнал, что ищешь ты какие-то рукописи или книги старинные, меня как крапивой ожгло. Вспомнил я одну давнюю историю. И сейчас поведаю ее вам, только вот попью...
       Утолив жажду, вытерев рушником губы, старец продолжил свой рассказ:
       — После казни Настасьи полюбовницы, лишенный власти княгиней Ольгой и боярами, отправился Ярослав вослед немецким рыцарям в Святую Землю изгонять сарацин. И я с ним был по ту пору... Торопились мы к Дамаску, да опоздали малость, отступил Конрад (1) с воинством своим от града того великого. Пришлось и нам повернуть в сторону запада. И вот тут-то и приключилась с нами та история.
       Оставалось нам всего полдня перехода, как вдруг заприметили мы в ущелье кровавую стычку. Безбожные турки избивали горсточку непреклонных рыцарей-храмовников. Князь отдал команду поспешить на выручку союзникам. Как ураган налетели мы из-под кручи, мигом разогнали нечестивцев. Но, к нашей печали, из тех тамплиеров лишь один в живых остался, да и то смертельно израненный. Имел князь Ярослав беседу с умирающим воином. При том случились свидетелями я да писарь княжий черноризец Ефрем. Чтобы стало понятно, скажу, что стал он потом библиотекарем здешней обители. Смекаете?..
       Издыхающий рыцарь молил князя доставить в ближнее командорство и передать комтуру уцелевший скарб, уж очень важно было то имущество. Ярослав заверил умирающего, что исполнит его просьбу.
       Погребя, как должно, павших рыцарей, дружина справляла поминальную тризну. Мы же втроем уединились и подло вскрыли походный рундук рыцаря. Он до верху был набит старинными ветхими свитками с неведомыми письменами.
       Писарь Ефрем — человек книжный, пояснил князю, что это арамейские и еврейские древности. На его ученый взгляд — они цены неимоверной. Редкий в мире государь или монастырь владеет подобными сокровищами. Хорошо бы эти свитки не возвращать, а взять себе трофеем, ибо мы заслужили такую награду. Поначалу Ярослав отверг Иудино предложение. Но писарь стал канючить и таки убедил князя. Я же по дурости не стал им перечить. Вот так и порушили обещание франку.
       Изменили мы тогда и воинскому долгу, резко повернули к морю, сославшись на плачевные обстоятельства. То походило на правду, ибо разрозненные толпы разноязыких рыцарей брели к Акке, собираясь навсегда покинуть Палестину. Добравшись до первого порта, не встав за ценой, сторговали мы латинский корабль и отчалили восвояси.
       Радуясь возврату домой, пребывал я, подобно остальным, в беспробудном пьянстве и порочной игре в кости, перенятой у крестоносцев. Но все же узрел, как Ярослав Владимиркович уединялся вместе с писарем в трюме, и там они разбирали присвоенные рукописи храмовника. На мое язвительное замечание, уж не собирается ли князь перейти в иудаизм, он осадил меня, — не моего ума дело обсуждать занятие господина. Я внял уроку и впредь помалкивал о странном поведении Осмомысла.
       По возвращению в Галич я вскоре начисто запамятовал про те свитки. А на досужие расспросы о подробностях нашего похода отвечал: «Богу было угодно, чтобы армия крестоносцев потерпела поражение от неверных. И пусть бесславье падет на императора Конрада и французского короля — никчемные то полководцы. Мы же, галичане, ни разу не показали спины сарацинам, завсегда бивали слуг Пророка, и не к чести нам посыпать голову пеплом».
       На такой возвышенной ноте старый вельможа закончил любопытную повесть. Внимая которой, мы не раз переглянулись с боярином, но выказывать собственное мнение остереглись. Андрей Ростиславич искренне поблагодарил Судислава и не стал более его удерживать. Старик и так на многое открыл нам глаза. Вельможа с чувством выполненного долга поспешил к себе, полагая снаряжаться к отъезду.
       История, поведанная им, заставила нас глубоко призадуматься. Наше предположение о таинственных рукописях подтвердилось. Наверняка именно из-за обладания этими раритетами в обители творится невесть что. Но в тоже время, какой смысл из-за иудейской писанины изничтожать иноков?
       Возможно — есть иная, более веская причина для убийств... Какая?! Пока не ясно, но мы обязательно отыщем ее.
      
       Примечание:
      
       1. Конрад — Конрад III Гогенштауфен (+1152), германский император.
      
             
       Глава 7
       В которой Парфений спольщает Василия, предлагая тому стать помощником библиотекаря
      
       Сразу же из трапезной я с сердечным трепетом направился в покои отца настоятеля. Удрученное состояние вызывал отнюдь не страх. Старец Парфений мне не указ, он не волен распоряжаться моей судьбой, поэтому нечего опасаться гнева игумена. Однако на душе скребли кошки. Внутренне я приготовился к наихудшему, что может случиться, — позорное выдворение из обители. Ну и пусть! Я всего-навсего прохожий: сегодня здесь, завтра там...
       Вопреки опасениям, Парфений находился в благодушном настроении, встретил дружелюбно, даже сказать, ласково. Провел меня через анфиладу комнат в зарешеченную ризницу. Усадил на покрытый пушистым ковриком табурет и вместо назиданий с хвастаньем стал показывать богатую утварь, разложенную на полках:
       — Всякий из предметов, — старец очертил обширный круг, — имеет собственную историю и даже судьбу. Вот, к примеру, потир, — он взял в руки золоченый сосуд с искусно выполненным рельефом, — сия вещь получена в дар от княгини Ольги, родительницы Владимира Ярославича. Чаша принадлежала великому князю Юрию, перешла к нему от матери порфироносной греческой царевны. Живописец Паисий, мир его праху, знаток редких поделок, относил потир к временам Юлиана Отступника (1).
       Посмотри внимательно, — и стал вращать сосуд перед моими глазами, — видишь, на троне восседает мускулистый муж, то не господь Саваоф, как кажется на первый взгляд, а Зевс вседержитель. В его руке разящий трезубец, испускающий молнии.
       Полногрудая жена, прикорнувшая к спинке трона — Гера, матерь богов.
       По другую сторону муж в доспехах — их сын Арес, бог войны. И дальше, да ты смотри... — Парфений поднес кубок к самому моему носу. — Боги олимпийцы: Афина с совой на плече; Феб, прижавший к груди кифару; Диана, у ее ног трепетная лань. А вот посланец богов Гермес с крылышками на шлеме и поножах.
       Я еще не пришел в доброе расположенье духа, чтобы умиляться филигранной чеканкой, но изобразил на лице восторг, чтобы ублажить старца. Парфений же, войдя в искус, продолжил назидательным тоном:
       — А теперь обрати внимание на фигурки у подножья трона? Глянь, они попирают ногами распластанный крест. Догадался?..
       Признаться, я пребывал в тупости и лишь недоуменно пожал плечами. И тогда игумен, как завзятый искуситель, прошептал заговорщицки:
       — Так-то христиане, пришедшие на поклон к язычеству.
       Ожидая всякого подвоха, я уклонился от рассуждений на скользкую тему, но молвил с опаской, притворяясь наивным:
       — Помилуй, отче, вещь хоть и красивая, но лепота ее чревата погибелью, место ли ей в святой обители?
       — Ты не прав, иноче, самое что ни на есть ей тут место. Знак поруганного христианства, угодив в твердыню оного, доказывает тщетность потуг гонителей православия, их ущербность. Сатана и его Ваалы могучи, но что их мощь в сравнении с Правдой Божьей?..
       — Наверное, ты прав, отец Парфений, — спорить я не хотел, да и не за тем явился, чтобы ввязаться в богословскую полемику.
       Настоятель же, упоенный собственной велеречивостью, перешел к следующей посудине — медному блюду с кудлатым ликом властного старца.
       — Как думаешь, отче, чье это изображение?
       По логике вещей узнавалась эллинская работа. Бородач, выдавленный на братине, — Зевс-Юпитер. Но я прикинулся несведущим и нарочно несмело предположил:
       — То Бог Саваоф кто же еще...
       — Ты прав и не прав иноче. Разве ты не распознал царя богов олимпийцев — Зевеса?.. В подтверждение моих слов посмотри на окантовку блюда, узнаешь греческий орнамент из изломанных линий, сплетенных в строгий узор. Тот же Паисий сказывал, что первые богомазы и византийские мозаичисты по вдохновенному наитию, а я вижу тут высший промысел, копировали лик Бога Отца со скульптурного изображения Зевса Олимпийского. Если вдуматься глубже, начинаешь проникаться замыслом Господним, постигаешь его абсолютный, всеохватный смысл. Через древних Господь открыл миру образ свой, пусть опосредствованно, но явил себя в обличье седовласого мужа с окладистой бородой. И нет ничего удивительного, что и ты, и все остальные до тебя и после тебя воспринимали и будут воспринимать изображение на посудине как лик Создателя. Да пребудет так вовек! Чудесный сей поднос дар Осмомысла.
       Парфений, довольно потирая руки, продолжил показ диковинок. Поначалу я внимал с недоверием, но вскоре купился на обходительную манеру игумена и стал с неподдельным интересом рассматривать сокровища обители. Встречались подлинные шедевры. Рядами стояли начищенные изогнутые кувшины, изящные подсвечники и тонко кованые кадильницы — все арабской работы. Привлекало внимание множество статуэток: бронзовых, керамических, слоновой кости и просто деревянных. Они изображали неведомых мне божков и сказочных существ разных стран и народов: эллинов, персов, армян, сирийцев, египтян.
       Парфений много тогда чего изрекал, большую часть рассуждений старца я и припомнить не могу. А коль и помню чуток, но из-за высокого полета мысли игумена не смогу передать простыми словами. Скажу одно, по его изощренной логике выходило, что это обильное разнообразие в своей совокупности, сливаясь в целостную сущность, воспроизводит общего для всех Бога-творца, создавшего мир в гармонии с желанием своим, а людей по образу своему и подобию.
       Одно открылось мне из тех рассуждений — старик отнюдь не прост. Он самобытен не только силой природного ума, но и склонностью к интриге, в чем мы с боярином никогда не сомневались. Игумен выявился с новой стороны в смысле душевной тонкости, способности к восприятию искусства и философии. Старец стал интересен мне. И если бы не розыск и наша чрезмерная скрытость, я бы с удовольствием пообщался бы с Парфением на досуге и, уверен, многое бы почерпнул от него.
       Но, как обыкновенно происходит в жизни, то, чего жаждет душа и сердце, мало исполнимо из-за препон, чинимых судьбой. И наоборот, обстоятельства подвигают нас к решениям и поступкам, противным чаяньям сердца и души.
       Оттого я с опаской ожидал, когда старец известит, для чего все-таки вызвал меня, однако он продолжал тянуть время.
       Поравнявшись с резным ларцом, инкрустированным перламутром, игумен обнажил его внутренности. Там лежало два увесистых фолианта. Но каких!.. Яркие сафьяновые переплеты отделаны золочеными ажурными окладами с вкраплением жемчужин и самоцветных каменьев. Одна риза уже целое богатство! А что же там внутри?.. Игумен распахнул одну из инкунабул, стал перелистывать тяжелые страницы, показывая мне удивительно красочные цветастые заставки и миниатюры. Воистину царская книга!
       Я не преминул спросить, что за сочинение он держит в руках. Последовал полный достоинства ответ:
       — Пятикнижие Моисеево, изложенное на латыни. Книга принесена из града Рима — папский дар князю Ярославу Владимирковичу.
       Вторая книга, — настоятель указал на не менее роскошный фолиант, — Деяния Апостолов на греческом — подарок патриарха, когда игумен Геронтий сопровождал митрополита Иаанна(2) из Царьграда на Русь.
       Парфений высокопарно заключил, укладывая книги на место:
       — Книги сии знаменуют окончательное торжество христианской веры над диким безбожием. Ибо слово, облаченное в порфиру и злато, становится царственной истиной и законом. Ему поклоняются подобно кесарю, оно правит миром.
       В чем я мог возразить Парфению?.. Молча закивал головой, выражая восхищение увиденным и полное согласие со словами игумена. Старец, разжигаемый проповедническим зудом, продолжил излагать отнюдь не бесспорные суждения. Смысл их сводился к тому, что накопленные монастырями и храмами богатства и есть главный показатель торжества веры и преуспеяния церкви.
       — Церковь, подобно рачительному хозяину, преумножившему собственное добро, в ознаменование завидного состояния своего, как и он одежды, украшает себя драгоценностями. Каждый перл, каждая жемчужина на окладе иконы или книги обозначают торжество того духа и тех истин, коих мы являемся носителями. И пусть порой завистники, видя сияние и блеск литургии, обилие сокровищ на алтаре Господнем, порицают нас за отступление от духа христианства, якобы стоящего за бедность. То идет от скудоумия их. Бог, которому мы поклоняемся, есть единственный и истинный Бог, а великолепие нашего культа выражает величие нашего вероучения. Все взаимосвязано и взаимообусловлено. Великая церковь носит украшающие ее величественные же одежды. По делам ее — ей и воздается! При том мы не прячем своих сокровищ, как вещественных, так и духовных. Они явлены всем сполна! — и самодовольный старец, окинув горделивым взором достояние обители, хвалебно добавил. — Так и сия киновия являет тому наглядный пример: «По нашим заслугам да имеем!»
       И тут я не выдержал. Меня словно прорвало:
       — Отче, — сказал я, — церковь Христова не должна кичиться накопленным земными богатством. Удел слуг ее сеять зерна веры и благовейно растить духовные плоды. Цель тех трудов улучшение натуры и характеров людских в строгом соответствии с заповедями Господними, с заветами святых апостолов и преподобных учителей наших. Ибо стяжание злата и серебра на этом свете не позволит познать сокровищ того горнего света. И здесь весь Закон и пророки!
       И не мне объяснять Вам, отцу-настоятелю, что сам дух православия глубоко чужд воспеванию внешнего благополучия. Он, наоборот, ратует за красоту и совершенства внутренние, ибо лишь они определяют сущность как человека, так и его деяний. Мшелоимство (3) же великий грех! И не стоит далеко ходить в поисках подтверждения тому. Обитель сия, бездумно обретя пышность свою, оказалась вторгнутой во внутренний разлад. Следствием коему — убийство иноков, причиной же тому — стремление к мирской славе и богатству.
       Игумен воздел руку, пытаясь умерить мой пыл. Но я уж совсем безрассудно продолжил, уповая лишь на свой внутренний голос:
       — Вот ты, отче, призываешь простецов постигать через церковное благолепие суть веры, мол, царственное величие культа выражает величие веры. Так я не согласен с тобой. Истинная вера является результатом работы ума, ущедренного проповедями и наставлениями, но отнюдь не итогом наивной впечатлительности от увиденной лепоты.
       И еще одно хочу заметить. Что может быть прекрасней и удивительней дивного храма, созданного самой природой?.. Но тогда, по твоей логике, отче, выходит, что, вдохновясь природными красотами, люди невольно воспримут язычество как меру того совершенства — и будут правы...
       Притягательность каждой религии, каждого верования определяется суммой ценных и полезных идей, привнесенных ее создателями в мир. Идей, объясняющих миропорядок, идей, воспитывающих понимание, что есть истинное благополучие и как обеспечить личное спасение в веках.
       Ты, отче, прекрасно знаешь, что первые христиане были движимы отнюдь не стремлением к культовой роскоши. Наоборот, она претила им. Тогдашние города переполняли прекрасные святилища всяческих ваалов, а культ тех божеств был гораздо изощренней и помпезней нынешних литургий. Но те люди пошли за нищими проповедниками, собираясь для общих молитв в катакомбах и на кладбищах, их воспламенили не злато и жемчуга, а жажда справедливости и воздаяния по заслугам.
       А насаждаемая по Руси история, что Владимир Святой, выбирая веру, доверился восторженным оценкам Цареградского благолепия и оттого избрал православие, — лишь красивая сказка, потому что неправда! Равноапостольный князь выбрал греческую веру по здравому размышлению, а не поддавшись чувственному искушению. Естественно, он соотнес свой выбор и с дедовскими обычаями и предпочтениями, и с многовековыми связями славян и византийцев, да и с самим раздольным духом русского народа.
       Ты же, отче, представляешь все так, якобы мы, русичи, дети несмышленые. По неразвитости спольщаемы блеском висюлек и треском погремушек, будто дикари пещерные. Но ведь ты прекрасно знаешь, что не из лесу мы вышли, когда восприняли христианство. По ту пору обретались предки наши в многочисленных городах, успешно торговали по всему подлунному миру. Не раз оружие русское одерживало громкие победы над ромейским воинством, не говоря уж про хазар и булгар. Владели пращуры наши письменной грамотой, и нет такого ремесла, коего не было бы на Руси. А уж кольчуги и мечи русские ценились повсюду на вес золота. Да, многое в чем преуспели наши деды, но сейчас не время заниматься перечнем их заслуг.
       Одно лишь добавлю, что старая вера славянская не такая глупая и примитивная, как принято вещать с амвонов. Не будь ее у нас, не имей мы собственной традиции, объясняющей окружающий мир, причем близко к православным постулатам — не восприняли бы мы христианство как должно. А неминуемо бы низверглись в одну из множества скотских ересей, причина возникновение которых невежество их адептов.
       Так с какой целью я так много говорю? А все для того, чтобы доказать тебе, отче, что задача церковная состоит отнюдь не в сохранении и преумножении земных богатств, а тем паче их умиленном воспевании. Церковь, как и сам Христос, обязана быть бедной, абсолютно безразличной к мамоне. Именно в том ее сила! Она призвана стоять над бренными вещами и лишь тогда приобретет полную власть над сердцами и умами людей!
       Парфений слушал, разинув рот, не перебивая. Когда я завершил свой монолог, он очнулся, словно ото сна:
       — Позволь, иноче, мне воспротивиться, согласен с тобой, катакомбная церковь обязана быть бедной уже оттого, что неимущи ее прозелиты. Но, приобретя статус узаконенного религии, церковь обязана показать миру свое торжествующее величие, лишить своих противников всякой надежды на перемену принятой веры. Уже видом своим гордым доказывать, что она есть неприступная твердыня. Надеюсь, я понятно выразился?
       — Да уж, куда понятней, — я решил стоять до конца. — Скажу одно, спор наш пребудет извечным. Церковная и монастырская знать всегда будет противиться бедной жизни, исходя из своекорыстных, стяжательских устремлений. Каково ей лишиться привилегий и достатка?..
       Таким, как я, выражающим евангельские истины, никогда не достучатся до ушей ваших. Ибо никогда сытый не уразумеет голодного, а гордец не послушает скоромника. Оставим наши препирательства, отец настоятель. Лучше поведай мне, для чего все-таки позвал меня...
       Моя отповедь была не в жилу Парфению, но он сдержался.
       — Ну, коли, инок, ты так ставишь вопрос, изволь... Но прежде поясню, с какой целью я показал тебе монастырское достояние. Я хотел зримо донести до тебя мысль, что никакие потрясения не смогут повредить столь славной обители. Все напасти и всякую суету перетирают жернова времени, оставляя нетленными только подлинные сокровища, которые, итожа минувшие дни, показывают сущую цену делам прошлым и убеждают нас в правильности выбора настоящего.
       Обитель всегда была и остается самодостаточной. Свои нужды и проблемы она разрешает без постороннего вмешательства, надеясь лишь на промысел Божий и собственные силы. Нам не нужны доброхоты, вмешивающиеся в размеренный распорядок нашей жизни, критикующие наши устои, надменно поучающие, как нам дальше жить. Любая подобная потуга приводит к сбоям в ладно отлаженном быту обители, ведет к непоправимым последствиям.
       Я, как настоятель, не могу позволить раскачивать вверенный мне корабль. Я полагаю, что благодаря попечению Господа обитель без постороннего вмешательства изничтожит зародившееся зло, сама восстановит попранную справедливость.
       Я не стерпел и перебил настоятеля:
       — Отче, ты говоришь «сама», но ведь за этим стоят люди. Само собой, ничего не происходит — любой итог есть результат чьих-то усилий. И если ты клонишь к тому, что мы с боярином поступаем неверно и наше расследование не нужно, то скажу одно: любое преступление в замкнутой среде, где все повязаны личными отношениями, должно расследоваться извне. И, слава Богу, князь это понимает...
       — Вот вы и залезли «по самое не хочу», куда вас не просили. Ничего толком не раскрыли, а лишь преумножили число невинных жертв.
       — Так уж они и невинны? И позволь заметить, отче, коль не мы, не быть бы тебе игуменом. Остался бы Кирилл, а грязные богомилы по-прежнему бы радели в подземелье. Вот тебе наглядный пример полезности стороннего вмешательства.
       — Вы всего-навсего ускорили естественную развязку. И я утверждаю, все разрешилось бы гораздо безболезненней, нежели теперь. Впрочем, я благодарен вам за услугу. Однако, согласись, те, у кого вы искали содействия, — убиты... Странно, не правда ли? Я не стану спорить с боярином Андреем, он прав: преступник устраняет свидетелей. Но не лучше ли отказаться от следствия, не множить число жертв, оставить все как есть. Мы сами наведем порядок в монастыре. Ко всему прочему, черноризцы недовольны, они страшатся заклания и потому не станут сотрудничать с вами.
       Пока, замешкавшись, я осмысливал сказанное настоятелем, Парфений, сменив обличительный тон на милостивый, продолжил:
       — Не подумай, Василий, что я обвиняю тебя в чем-то. Я понимаю, за тобой стоит Андрей Ростиславич, но мне хочется, чтобы ты осознал, будучи иноком, — вмешательство светской власти в церковные дела недопустимо. Оно подрывает пастырский авторитет, низводит иереев на положение княжих тиунов, подменяет задачу нашего служения — вместо «богово» получается «кесарево».
       — Помилуй, отец игумен, никто не собирается посягать на монастырские права, тем более подрывать значимость духовенства. Бог с вами... Но коль вы не способны обезвредить преступника, волей-неволей приходится вмешаться светской власти. Так принято везде в христианском мире, и, я думаю, это разумно. А как иначе, зло должно быть повержено — убийца не имеет права обретаться среди невинных людей.
       — Согласен! Но нельзя плодить новое зло в надежде искоренить существующее. Не будь вас, были бы живы Афанасий и Антипий.
       — Да кто тебе сказал, отче, что мы тому виной? — вспылил я.
       — Я сам вижу, чай, не слепой.
       — Ладно, не стану больше спорить. Это пустой спор. Чего ты, игумен, от меня-то хочешь?..
       — Я хочу, брат Василий, — Парфений приосанился и опять подобрел, — чтобы ты оставил службу у боярина Андрея. Она не делает тебе чести. Да и не дело иноку быть в подручных у мечника. Курьезно это... — и, понизив голос, добавил. — Ведомо мне так же, что, пользуясь попустительством боярина, ты преступил обет целомудрия... — игумен, как кощей, уставился на меня.
       Я ощутил, что щеки мои налились кровью. И было, собрался я солгать, совершенно забыв о подсказке боярина. Но Парфений, предвосхитив мою ложь упреждающим жестом, беззлобно продолжил:
       — Нехорошо, брат, так нельзя, одумайся и исполни, о чем прошу. А я, со своей стороны, ценя твой книжный талант, предлагаю тебе остаться здесь и стать помощником библиотекаря. Ты видел, что наше книжное собрание одно из крупнейших на Руси. С твоим дарованием ты вскоре станешь библиотекарем. Многие достойные люди мечтают о подобной чести.
       — Спасибо за заботу, отче Парфений. Предложение твое лестно и по нутру мне, действительно я не смею мечтать о лучшем уделе, но позволь мне повременить с ответом. Хочу хорошенько поразмыслить, прежде чем сказать «да», — признаться, я совсем не ожидал подобного расклада от Парфения, он поверг меня в настоящий шок.
       — Иди, брате Василий, подумай! Посоветуйся с Андреем Ростиславичем. Надеюсь, он не враг тебе, глупо отговаривать в таком деле. Ну а теперь прощай! Мне нужно к князю, — Владимир Ярославич покидает обитель.
      
       Примечание:
       1. Отступник — Юлиан Отступник (331-363), став римским императором (361) объявил себя сторонником языческой религии, гонитель христианства.
       2. Иоанн — Иоанн IV (+1166), киевский митрополит (1163-1166).
       3. Мшелоимство — корыстолюбие (от «мшель» (церк.) — мзда, корысть).
      
      
       Глава 8
       Где богомаз Филофей изобличает покойного Афанасия художника в кощунстве
      
       Покинув палаты настоятеля, я с трудом преодолел сумятицу в мыслях и желаниях, возникшую по милости Парфения. Возможность заполучить неограниченный доступ к книжному богатству обители редкого книгоеда оставила бы безучастным. Каждому известны хлопоты и унижения в стремлении раздобыть вожделенную книгу. Самое обидное, не всегда точно знаешь, есть ли предмет твоей страсти в скрипторном собрании, ибо не позволительно страждущему иноку запросто так шарить по книжным полкам, удовлетворяя читательский зуд. На то есть библиотекарь и его помощник, они доподлинно знают, кому и что положено читать. Я даже предвкусил усладу, с которой перелопачивал бы монастырские развалы, отыскивая редкую книгу. Это настоящая отрада — жизни не хватит, дабы перечесть все книги в собрании...
       В то же время я понимал — став одним из хранителей библиотеки, придется навек поселиться в химерическом мире чужих дум и откровений. Есть ли резон лишать себя умственной свободы ради схимы библиотечного анахорета? Не рано ли в тридцать лет обрекать себя на удел, более приличный ветхому старцу?..
       И мимо тогда пойдет бурлящий поток людей и событий. И станут чуждыми мне заботы смертных, их страхи и радости. Лишусь я стержневого ощущения: чувства жизни, присутствия в живущем мире. Мой ли то удел?..
       Нет! Не смогу я схоронить себя за книжными полками. Подобно таракану, выглядывать из щели на свет Божий. При каждом скрипе ускользать в свою норку. Блюсти душевный покой, паразитируя на чужих трудах. Не по мне это! Уж лучше, как «перекати поле», скитаться по свету, чем всю оставшуюся жизнь сидеть взаперти, вдыхая гниль пергамента и чернил. Лучше воочию зрить красоты природы, нежели о них читать на линованных листах. Лучше бражничать на пиру, нежели слушать рассказ о чужом застолье, как лучше быть здоровым и живым, нежели больным и недвижимым.
       Мысль отказать игумену Парфению окончательно победила соблазн предаться размеренной жизни книгочея. Кроме того, я не мог отбросить принятые на себя обязательства... Связавшие нас с боярином узы не разорвать, они завязались помимо моей воли, знать то судьба...
       Окрыленный принятым решением, отставив предательские сомнения, повернул я к гостиному дому. У парадного крыльца игуменских палат в предвкушении торжественного отъезда князя Владимира праздно толпились иноки и служки.
       И тут меня кто-то сдавленно окликнул. Оглянувшись, увидел я инока Филофея, вжавшегося в кирпичную стену. Два дня назад он подробно поведал мне историю своего собрата, покойного богомаза Афанасия.
       Художник, по-свойски кивнув головой, поманил меня заговорщицким жестом. Заинтригованный, я на некотором отдалении последовал за ним. Черноризец уводил меня все дальше и дальше от храмовой площади. Обойдя трапезную с полуденной стороны, он свернул в узкий проход меж глухих стен амбаров и вывел меня окольным путем к строению, где хранились языческие истуканы и греческие статуи. Поджидая меня, он с опаской оглядывал окрестности: толи опасался слежки, толи выискивал кого?
       Я замедлил шаг, во мне шевельнулась несуразная мысль, а вдруг меня заманивают в ловушку. Понятна причина подобного опасения, боярин неоднократно призывал к бдительности, да и сам я видел, что многие жаждут пресечь нашу надоедливую деятельность. Однако Филофей — скромный труженик, как-то не вязался с ним образ коварного заговорщика. Все, конечно так, но, кажется, я впервые пожалел, что не взял болонский кинжал, а уж об кольчужке и не говорю. Хотя что поделать, оставалось лишь дать зарок впредь носить оружие.
       Между тем художник увлек меня за собой, отбросив глупый страх, я подчинился и ступил за порог. Оказавшись со света во мраке, боясь поломать ноги, я отступил к стене, коснувшись бревен, спросил инока:
       — Филофей, ты куда меня завел? Ты чего удумал-то?..
       Но богомаз, кошкой зрящий во тьме, проскользнув к известному ходу в подземелье, бодро ответил:
       — Отче Василий, погодь капельку. Дай огоньку зажгу, — и скоро запалил припасенный масляный фонарь.
       В отблесках пламени, колышимого сквозняком, различил я нагромождение знакомых истуканов. Выискав обнаженный торс Афродиты, я подумал: «Уж не ты ли, богиня, прельстила меня, ниспослав встречу с Марфой, вторгнув во сладкий грех? Не ты ли искушаешь прелестями мирской жизни, так и норовишь подвигнуть меня к отречению от пострига?»
       Но тут в ход моих мыслей вмешался Филофей:
       — Отче, я привел тебя в Ваалов погост, чтобы показать мою недавнюю находку. Но сначала выслушай меня, — и, не дожидаясь моего утвердительного ответа, стал рассказывать. — Случалось, живописцы, совершенствуя мастерство, в их числе и Афанасий, использовали в качестве натуры собранных тут идолов. Особенно вон тех!
       Он указал пальцем на античные скульптуры — безупречное воплощение в камне человеческой плоти. Я напрягся, ожидая любого подвоха. Богомаз, не видя моего лица, продолжал:
       — Поясню малость... Иноки не сами до того дошли, они взяли пример с ромейских художников, которые издревле подобным образом обучали начинающих. В Царьграде и крупные мастера не чураются оттачивать свое мастерство, копируя идеальные формы и пропорции языческих статуй.
       Я перебил Филофея, поинтересовался: по чьему почину и с какой целью свезли в христианскую обитель языческие древности. Я задавал тот же вопрос игумену, но мне хотелось узнать мнение простого богомаза, общее цеху живописцев. Последовал немедленный обстоятельный ответ:
       — Стаскивать каменных идолов из лесных капищ стали со времени крещения Галичины вослед созданию обители. Мудрые владыки считали, что лучший способ избежать поклонения низвергнутым кумирам — лишить русичей памяти о древних богах. Деревянных болванов сжигали на месте, каменных поначалу раскалывали. Узнав, что осколки изваяний приверженцы язычества растаскивают по домам, велено было увозить истуканов прочь. Местом их упокоения избрали монастырь, оттуда их никому не вызволить.
       Ну а что среди груботесанных изваяний оказались перлы античных ваятелей, то вполне объяснимо. Достаточно вспомнить славные походы Олега, Игоря, Святослава (1). Многочисленные трофеи наших праотцев и по сей день украшают жилье и торжища славян. Взять, к примеру, Корсунскую бронзовую квадригу, вывезенную в стольный Киев князем Владимиром.
       Поначалу каменюки складывали у стены в кучу, собираясь применить в качестве бута под фундамент. Однако нашелся умник, изрекший, что здание, построенное на языческом основании, обречено на погибель. Ему поверили. Затем объявился просвещенный иерей, который надоумил стащить поверженных кумиров под кровлю, как память старины и образчики искусства.
       Вот и заладилась у богомазов страсть запечатлевать кудлатые лики богов и полногрудые торсы богинь, переняв сие занятие у византийцев, — богомаз вздохнул, переводя дух.
       Я с пониманием кивнул головой, так как в Италии сталкивался с похожим рвением у тамошних живописцев. Замечу так же, что римская церковь весьма недоброжелательно относится к такой вольности. Но послушаем еще не завершенные откровения черноризца:
       — Афанасий, как никто из богомазов, преуспел в рисовании мраморных тел. Пожалуй, в последние годы лишь он один с завидным тщанием упорстовал в сих трудах, — помолчав, инок пояснил подробней. — Покойный показывал мне свои рисунки. Скажу прямо, достоверность его парсун не выразить словом, словно глядишь в зеркало. Насколько мне известно, те листы он складывал в специальную папку, и немало их скопилось. Меня, грешного, разжигало любопытство — сполна познать ее содержимое. Но Афанасий скромничал, никому не позволял прикоснуться к ней, прятал свои наброски от посторонних взоров.
       Только его не стало, каюсь, я задался бесстыдной целью добраться до заветной укладки. Искал ее повсюду и, ты не поверишь, нашел именно тут. Место, прямо скажу, совсем не годящее для сохранности парсун, но Афанасий умней не придумал... как прятать на холоде. Я не открыл бы тебе, отче, что польстился на работы собрата, однако обнаружил среди них кое-что, показавшееся мне странным и страшным. А как сам понимаешь, открыться мне больше некому. Да, вот, посмотри сам...
       Филофей протиснулся чрез залежи истуканов, подошел к нагой Афродите и, о... Боже, поднатужась, стащил статую с постамента. Лишь сейчас я увидел, что ваяние располагалось на замшелом саркофаге, различался даже стертый рельеф по его бокам. Инок сдвинул тяжелую плиту, извлек стопку матерчатых листов и протянул мне. Присев вблизи пылающего факела, я с нескрываемым любопытством вгляделся в первую из парсун.
       На меня с улыбкой смотрела мраморная богиня — только один лик. Я перевел взгляд на стоявший сбоку оригинал — сходство изумительное, во истину зеркальное подобие... Тот же абрис лба, щек, подбородка. Неподражаемой светотенью переданы завитки уложенных локонов, ушные раковины, тонкий благородный нос. Лишь в одном погрешил против истины художник: если мраморные губы статуи были равнодушно стиснуты, то на листе они изображали непередаваемую словами таинственную усмешку, настоящую улыбку богини любви. Я оцепенел, потеряв дар речи. Никогда ранее не доводилось мне лицезреть подобное живописное совершенство, я соприкоснулся с чудом.
       Войдя в разум, я лихорадочно принялся разглядывать другие перлы. Помимо начертанных свинцом, а лучше сказать, мастерски вылепленных ликов, были столь же отточенные изображения могучих торсов и, пусть ни покажется зазорным, спин и ягодиц мраморных изваяний. Окончательно удостоверился я во мнении: Афанасий гениальный художник, подобного которому мир еще не знал.
       Но что такое? Чьи это распластанные, увядшие тела, безвольно повисшие руки, сморщенные лики с окаменелыми чертами? От странных видов повеяло хладом и разложением. Сдерживая собственную догадку, я обратился к Филофею за разъяснением.
       И тут сконфуженный инок поведал сугубую тайну покойного собрата:
       — Афанасий не по-христиански возомнил себе, что ему все позволено. Он рисовал с натуры мертвецов!.. — Филофей скорчил страшную рожу, ожидая отклика на ужасные слова.
       Я был обескуражен. Монах разъяснил совсем уж замогильным тоном:
       — Афанасий самовольно, скрытно ото всех, проникал в склеп, разоблачал мертвое тело и срисовывал его. Не исключаю, что он оттаскивал труп в укромный отсек, чтобы не подглядели, ибо был иноком рассудительным. У нас тут зело понарыто, прости Господи, сам черт не разберет, — чернец торопливо перекрестился и вздохнул. — Ходил в мощехранилище, наверное, отсюда, — показал на знакомый мне проход. — Здешний лаз мало кому известен. Все свыклись с пристрастием Афанасия к идолищам. Никому и в голову не придет подумать плохо о нем. А он, надо же, — подобно стервятнику, терзал мертвецов.
       — Зачем? — оставаясь бестолковым, переспросил я.
       — Видно, не мог лучших образчиков сыскать, не раздевать же собратьев донага, ведь могут подумать невесть что?..
       Что двигало Афанасием, для меня дело второе. Надо знать его страждущую, вечно недовольную, ищущую природу, понятно, что он ухищрялся в поисках натуры. Но дикость и непристойность способа оттачивать навыки рисовальщика, прямое надругательство над усопшими — возмутительна. Это сущее кощунство! И хвала Господу, что вовремя прибрал Афанасия, иначе разразился бы огромный скандал, далеко ни чета изобличению богомильского отребья. Кощуннику наверняка был бы обеспечен костер. Его храмовые фрески велели бы сбить, алтарные доски и иконы поколоть на дрова. А уж обитель «прославилась» бы на весь крещеный мир.
       Представив весь ужас содеянного богомазом, нимало не раздумывая, я принял единственно верное решение: немедля уничтожить парсуны Афанасия. Именно все до одной, хотя сердце кровью обливалось при мысли, что уже никто никогда не увидит такого взлета человеческого мастерства. Но лучше пусть так, нежели обвинят живописца в некромантии и уничтожат, как сатанинское, все ранее содеянное им.
       Филофей с тяжелым чувством согласился со мной. Я видел, как нелегко ему отважиться на твердый поступок. Сам будучи художником, он сознавал, что за варварство мы собрались устроить. Но делать нечего, никто больше не должен страдать, да и смерть Афанасия обрубила все концы. Мы уговорились с Филофеем впредь помалкивать. Правда, я выговорил право уведомить боярина Андрея Ростиславича, заверив инока, что ему то ничем не угрожает, к тому же и самих улик вскорости не будет.
       Но прежде чем осуществить наш отчаянный замысел, я спросил Филофея:
       — Послушай-ка, брат, а еще мог кто прознать о рвении Афанасия к покойникам, скажем, невзначай подглядеть за рисовальщиком? Ну, ты понимаешь, о чем речь...
       — Как не понять... Черноризцы народ болтливый, коль так, то богомазов давно бы затягали расспросами, но Бог миловал, думается мне, кроме нас с тобой, никто не ведает.
       — А не могли Афанасия лишить жизни за эти упражнения? Якобы нет человека и говорить не о чем... Ведь монастырскому начальству — ой, как несладко бы пришлось, выплыви все наружу.
       — Если даже и так, то зачем убивать инока при наплыве высоких гостей, можно и погодить. Хотя как сказать, подожди, дай-ка еще подумать...
       — Предположим, богомилы, шастая по подземельям, могли заприметить Афанасия в склепе. Став узниками ради спасения собственной шкуры, они шантажировали тем самого игумена.
       — Так ты полагаешь, отче, что это Парфений приказал лишить Афанасия живота?
       — Экий ты скорый, Филофей! Я такого не говорил, просто гадаю, как могло быть. Ты сам-то что думаешь?
       — Скажу тоже самое, а решать тебе. Раздевание покойника от одежд, пусть даже для рисования его бренных останков, в глазах верую... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3


3 апреля 2019

1 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«ЗАГАДКА СИМФОСИЯ. ДЕНЬ ПЯТЫЙ»

Иконка автора Валерий РябыхВалерий Рябых пишет рецензию 25 октября 22:50


Последняя редакция 25.10.23 г.
Перейти к рецензии (0)Написать свой отзыв к рецензии

Просмотр всех рецензий и отзывов (1) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер