Я найду кто убил тебя!

Когда они вышли из машины, я перевёл дыхание, оказывается, весь путь я боялся дышать полной грудью.

Ещё немного проехав, повернул налево, в сторону пионерского лагеря. Интересное совпадение, подумал я, совсем недавно я убежал из лагеря, а сегодня я опять еду в лагерь…

Но, не совсем одинаковая причина заставляет меня это делать, здраво рассудил я. Там был мой побег на волю, а здесь – освобождение девушки из неволи, смотри-ка ты, опять двадцать пять - чтобы дать Ирке волю. И там свобода, и здесь – свобода. Во, как жизнь закручивает! - поскрёб я в затылке.

Не доезжая метров триста до цели, я поставил машину в более-менее широком месте, но так, чтобы со стороны лагеря её не было видно и она не мешала другим автомобилям, вдруг ещё какой-нибудь «любитель» вздумает сюда прикатить.

Пройдя чуть вперёд, я осмотрелся.

Только из четвёртого дома в ряду других, курился слабый дымок, остальные были давно заброшены. Сегодня я был одет почти так же, как в первый день моего прибытия в Москву, правда, с небольшим изменением. Под брезентовым плащом на мне была стильная куртка, а на ногах, вместо подшитых пимов, современные итальянские ботинки с высокими голенищами…. А горб был! Куда я без горба-то?!

В таком, несколько необычном виде, с ружьём за спиной я и постучал в дверь домика, из трубы которого курился дымок. Лишь на пятый или шестой стук загремел засов, и в полуоткрывшейся двери возник человек. Любопытный, на мой взгляд, человек.

Он был какой-то весь серый, как мельник обсыпанный мукой. Серая одежда, серовато-седые волосы и такого же цвета трёх, пятидневная щетина на лице, а глаза…, о глазах стоит сказать отдельно. Они у него были какие-то белёсые, в первый момент я даже не разобрался в их цвете. Конечно, они были не бледно-голубые, а… они, пожалуй, были похожи на чешую несвежей рыбы - блёкло-серые, с… лёгкой мутноватостью что ли. В них, невозможно было прочесть никаких эмоций. На меня смотрели какие-то бездушные глаза.

Волк! Ну, чистый, заматерелый волк, решил я. От такого ни сострадания, ни пощады не жди, пырнёт ножичком и не перекрестится – зверь человек!

- Дед, чего тарабанишь? – Заблудился что ли?

По-видимому, он следил за мной, когда я подходил к дому, потому что сразу назвал меня дедом. Значит, хорошо рассмотрел. Слава богу, что я перекрасил бороду – добавил ей седины.

- Понимаешь сынок, пристал я маненечко, года, знаешь ли… - Не позволишь ли отдохнуть чуток? - Меня раньше здесь завсегда пускали, знали – безобидный я человек, - стал я проситься зайти во внутрь дома.

Мне обязательно нужно было попасть внутрь, чтобы убедиться, не здесь ли держат Ирину? А, как её освобождать, я пока даже малейшего представления не имел - не было у меня плана. Как я мог заранее планировать, если ещё ничего не знал и ни в чём не был уверен. Поэтому мне и нужно было, обязательно, попасть внутрь бывшего директорского дома.

Он на какое-то мгновение заколебался. По-видимому, решал, стоит ли меня впускать в дом, и не нарушит ли он чьего–то приказа. Это так явственно читалось у него на лице, что я решил ещё чуть добавить сострадания к себе.

- Знаешь, как ноженьки устали. У меня же застарелый ревматизм, а силёнки я не подрасчитал…, года, понимаешь ли, не те. – Пусти отдохнуть, за ради Бога, век поминать в своих молитвах буду твою доброту человеческую.

- Витюха, принимай гостя, - крикнул он кому-то внутри помещения и, посторонился, пропуская меня, - тут дед пришкандыбал, просится отдохнуть…

- Тебе надо, ты и принимай, мне пофигу!

В комнате, за столом у окна, сидел Виктор Викторович Козлов собственной персоной, наш пропавший недомерок и свидетель по моему делу.   Я, конечно, надеялся, что он будет здесь, но увидев его, то ли от неожиданности, то ли ещё по какой причине, чуть вздрогнул. Он пил чай из большой фарфоровой кружки, и совершенно игнорировал моё появление в комнате.

- Можно, я вот здесь, в уголочке посижу? – говорил я, одновременно обшаривая комнату глазами, - я вам совершенно мешать не буду.

Опять раздалось равнодушное - «Мне пофигу!».

По старой памяти я знал расположение комнат в этом доме-канцелярии. Справа была жилая комната директора пионерского лагеря, слева - комната поменьше, старшего пионервожатого.

В какой комнате может находиться Ирина? И вообще, здесь ли она? Может, я здорово ошибаюсь в этих людях, и они к похищению моей подруги никакого отношения не имеют? Как проверить? Не будешь же в присутствии этих двоих и, как я заметил, под пристальным взглядом впустившего меня, открывать поочерёдно двери комнат и заглядывать вовнутрь.

Бессознательно, я расположил стул прямо у двери комнаты директора и, снимая берданку со спины, нечаянно запутался в плаще.

Вот тут-то и случился со мной конфуз: я потерял равновесие и, чтобы не упасть, ухватился за ручку двери, нажал на неё, и дверь открылась. В комнате никого не было!

Ошеломлённый падением я, глупо моргая, стал подниматься. Остановившийся у входной двери «серый» человек, сделав пару-тройку широких шагов, подошёл ко мне и помог встать. Усадив на стул он, пристально взглянув мне в глаза, прошипел: «Ты, что дед, больной?»

Нужно было как-то выкручиваться из этого конфуза, и я пробормотал первое, что мне пришло в голову - «извините, что-то голова закружилась. Простите великодушно старика».

Виктор  Козлов на мгновение прервал чаепитие, окинул меня взглядом, отвернулся и, неожиданно вновь повернулся ко мне. В его взгляде промелькнуло: узнавание? Сомнение?

Промелькнуло всё то, что присуще человеку, вроде бы что-то вспомнившему, то есть, вся та гамма эмоций, что предшествует разоблачению другого человека…

Я напрягся в предчувствии провала своей миссии. Но он, слава Богу, кажется, не узнал меня. Ещё раз, пристально окинув меня взглядом, покачал в сомнении головой, затем, всё ещё сомневаясь, опять пару раз качнул головой и, отвернувшись от меня, обратился к «серому человеку»: «Слушай, Серый, когда обещал приехать Куприян? А-то мне уже до чёртиков надоело здесь торчать, торговля завалится.

Серый укоризненно покачал головой:

- Ты, Козёл, сначала, с этим «товаром» разделайся, - кивнул он на другую закрытую дверь, - а потом будешь вякать про свой товар.

- И нафига я с вами связался, - раздражённо пробормотал Козлов.

- Раньше надо было думать. Ты лучше скажи спасибо своему братану, это он с Куприяном тебя из финансовой кабалы вытащил, забыл, что ли?

Я насторожился - о каком это товаре заговорил Серый? Не об Ирине ли, случайно? Как бы мне хоть одним глазком заглянуть в комнату пионервожатого…

Второй раз не упадёшь от слабости, такой номер не пройдёт, сразу догадаются, что дело не чисто, стал прикидывать я. Этот… Серый… прирежет не задумываясь. Правда, у меня есть ружьё, заряженное, но справлюсь ли я, одновременно, с двумя?

Одолеваемый сомнениями, я сидел, а время шло. Скоро будет уже неудобно пользоваться «гостеприимством» Серого – посидеть, отдохнуть. Нужно будет уходить.

Помог мне, и совершенно неожиданно, курьёзный случай, произошедший с Козловым.

Как уж он умудрился смахнуть со стола кружку с только что налитым кипятком на себя, я не заметил. Но он, громко взвыл и, матерно ругаясь, выскочил из-за стола, при этом опрокинув стул на бок и, стал приплясывать на одном месте.

Посередине штанов, как раз на месте ширинки, расплывалось мокрое пятно.

Серый, безудержно хохоча и чуть ли не приплясывая от смеха, приговаривал - «Хорошо, что у тебя, Козёл, есть дети! Ты потрогай, потрогай руками…, что, совсем вкрутую сварил? Теперь тебя жена, точно, выгонит из квартиры, примак!»

- Заткнись, сволочь, - прошипел недомерок злобно, и загнул такой матерок, что я ушам своим не поверил.

Воспользовавшись возникшей суматохой, я встал, и на ходу прощаясь, со словами – «Спасибо за гостеприимство!», двинулся к выходу.

Недомерку Виктору и Серому было не до меня. У них были свои разборки. Серый издевался, а Козлов огрызался! То и дело из их уст вырывались нецензурные слова, и они были готовы вцепиться, как настоящие волки,  друг другу в глотку.

Подойдя к двери нужной мне комнаты, я открыл её. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять – эта комната тоже пуста, но кровать, стоящая у стены была смята, и в комнате я уловил тонкий запах Иринкиного  парфюма. Уж, его-то я хорошо знаю…

- Эй, дед! – раздался позади меня сразу переставшего смеяться, посуровевший голос Серого, - ты, это куда попёр?

Оглянувшись, я увидел - оба, перестав ругаться, подозрительно уставились на меня.

- Домой, касатики, куда же ишшо.

В два или три шага Серый оказался подле меня и, крепко ухватив за рукав брезентового плаща, со словами - «Ты, что дед, совсем мозги потерял от склероза?» - потащил меня к выходу на улицу.

Через мгновение дверь за мной захлопнулась, и я оказался на улице.

Шаркая ногами, как дряхлый старик, я пошёл к машине. Спину мне жгло от сверлящих взглядов Серого и его обваренного напарника.

Я шёл, не оборачиваясь, а  голову в это время, назойливо сверлила мысль – где же Ирина? Она была там до моего прихода, запах знакомого парфюма однозначно говорил мне об этом. Куда они могли её спрятать?

А, что она была там, говорил и намёк Серого на «товар», и его  кивок на дверь комнаты…

Он точно показал на дверь комнаты пионервожатого, я не мог ошибиться. Так, где же она?

Глава пятнадцатая

Я возвращался в город переполненный тревогой и страхом за жизнь Ирины.

Заканчивались вторые сутки после её похищения. Только слабая надежда, возникшая после слов и кивка Серого, что Ирина всё ещё жива, поддерживали во мне энергию.

Ещё более странными мне казались действия похитителей. Все похитители, об этом написано в книгах и показано в кинофильмах, после похищения требуют выкуп за жертву, а здесь… сплошное молчание. Совершенно непонятно!

Задумавшись, я чуть не пропустил мгновение, когда мимо меня по встречной полосе промчался чёрный джип с Куприяновым в салоне. Если бы он не посигналил кому-то, то совершенно очевидно, я не повернул бы голову на раздавшийся сигнал.

Увидев его, я понял - да для этого вовсе необязательно быть «Семи пядей во лбу» - что он едет в пионерлагерь.

Поток машин в обе стороны был настолько интенсивным, что прямо сейчас я не смог бы развернуться в обратном направлении. Приходилось ехать в общем потоке до эстакады, и там разворачиваться. Собственно, зачем мне это нужно, подумал я. Я же только что оттуда, и ничего нового прибыв за ними следом, не узнаю….

Решив так, я не стал разворачиваться, и поехал прямо домой. Но тут мне, как чем-то стукнуло по голове! – А её запах, разве это не причина ещё раз побывать в домике, или хотя бы около него. Не просто так джип помчался в ту сторону…, не просто так. И я, нарушая Правила, чуть не столкнувшись с двумя, или тремя несущимися машинами, развернулся, и помчался назад, в бывший пионерский лагерь.

* * *

Приехал я минут через двадцать после джипа.

Уже наступили поздние сумерки. Джип стоял у дома. Я, потушив все огни, крадучись проехал мимо дома (Слава Богу, меня не увидели и не услышали), и завернул за стоящий напротив, дом.

Оставив машину за домом, я осторожно подошёл к светящимся окнам и стал, поочерёдно заглядывать в них. Как я и думал, вся компания расположилась в центральной комнате, но о чём шёл разговор, я не слышал. Раскрывались рты, да раздавалось лишь невнятное – «Бу-бу-бу».

Перейдя со всей возможной осторожностью к окну комнаты пионервожатого, я увидел Ирину. Она сидела на кровати, и одна её рука была прикована к спинке наручником.

Увидев её живой, я чуть не задохнулся от счастья.

Я нашёл тебя, любимая – пело всё в моей груди, я нашёл тебя…, и я спасу тебя от этих нехристей!

Отойдя от окна, и став за углом так, чтобы видеть входную дверь, я приготовился ждать, ждать столько – сколько нужно! Ждать хоть всю ночь или даже сутки! Главное, чтобы не остались ночевать Куприянов и водитель, а с этими, двумя я как-нибудь справлюсь.

Прошёл уже час, а джип всё стоял и стоял на месте, и дверь не открывалась. Я уже хотел было пойти к окну и посмотреть, что у них там происходит, но не успел сделать и двух шагов, как раздался скрип открывающейся двери.

Я хорошо его запомнил, этот скрип, запомнил ещё при первом своём посещении этого бандитского гнезда.

Вышли трое. Радость захлестнула меня, неужели Серый тоже укатит с ними? Но они, поговорив пару минут, расстались.

Джип выехал с территории, а Серый вернулся в дом.

Что ж, решил я, придётся с двумя справляться. 

Подождав минут двадцать, я вернулся в машину и, обогнув загораживающий меня дом, включил дальний свет, и подъехал к крыльцу. Я рассчитывал, что охранники Ирины решат, что по какой-то причине вернулся джип.

Так и случилось.

Дверь отворилась, и показался  Серый.

Я тут же уткнул ему ствол ружья в живот и прошептал: «Попробуй шевельнуться, сразу получишь дыру с ведро величиной, у меня патрон с «Жаканом»!»

Он, по-видимому, знал, что это такое, и лишь повёл взглядом в мою сторону.

- Дед, опять ты? – И, чего тебе не лежится на печи? – спокойным, слишком спокойным голосом поинтересовался он.

- Заткнись! Заходи в дом!

Я заметил, как его рука медленно полезла за спину.  

У него сзади, за поясом, или пистолет, или нож, сообразил я.

- Убери руку!!! Я же сказал – стреляю без предупреждения!

Он криво улыбнулся, как оскалился.

- Ну, что ты, дед, у меня спина зачесалась.

Ох, волк, недаром такая кличка – Серый. Надо быть с ним предельно осторожным.

Войдя в дом, он остановился в средине комнаты.

- Что дальше дед?

Я чуть не проворонил его молниеносного движения.

Откуда-то в руке у него появился раскрытый нож.

Мы действовали одновременно: он метнул нож в меня, а я нажал на спусковой крючок.

Боль в левом плече обожгла меня, но и он согнулся пополам. Десяток мелких дробинок вонзились ему в живот, и кровь начала проступать из-под его пальцев: «Ах, ты ссу-к-ка-а! – прохрипел он, - я тебя урою!»

Я быстро перезарядил ружьё.

- Сделаешь ещё движение – убью! На этот раз в патроне, действительно, жакан!

Я бессовестно блефовал, но другого выхода у меня не было.

Он, оскалив зубы, как матёрый волк, прошипел:

- Надо было тебя, дед, ещё днём прирезать, чуяло моё сердце, что с тобой не всё в порядке. Один раз в жизни пожалел и вот, результат…. Всех вас буду давить, как мокриц, и в погреб сбрасывать!

Его напарник лишь наполовину приподнялся со стула, штаны его опять стали мокрыми, и в комнате запахло нечистотами.

Господи, какой трус, подумал я и, поведя ружьём в его сторону, приказал:

- Забери у него пистолет! Быстро!

Козлов, бледный от страха, распространяя вонь по всей комнате, трясущимися руками забрал у Серого из-за пояса пистолет и, держа его в руке, не знал, что дальше делать.

- Медленно положи его на пол и, ногой подтолкни его мне! - опять скомандовал я.

Я говорил, наверное, нужные в этой ситуации слова. Как уж я находил их, не знаю! Но говорил, командовал, приказывал.

Впоследствии, анализируя своё сегодняшнее поведение и слова, я решил, что я действовал под впечатлением ранее виденных телесериалов. Они научили меня именно так поступать.

Действуя, словно в сомнамбулическом сне, он беспрекословно выполнил и этот мой приказ.

- А теперь, открой погреб! – снова приказал я.

Тут я действовал наугад, по какому-то наитию, но оказался прав. Он отодвинул стол и поднял крышку.

- Серый! Быстро полезай в погреб! – Ты же понял, я церемониться не буду!

- Я истеку кровью, - огрызнулся он.

- Козлов, дай ему какую-нибудь тряпку и, пошевеливайся! А то получишь такой же заряд, как он!

Иссиня-бледный недомерок бросил своему напарнику полотенце.

Когда Серый скрылся в погребе, я приказал Козлову закрыть крышку и подвинуть стол на старое место.

- А теперь, бегом, сними наручники с девушки! – опять приказал я.

Отодвинув верхний ящик стола, он достал ключ от наручников и кинулся в комнату, где находилась Ирина.

Вначале она испуганно сжалась, увидев входящего Козлова, потом брезгливо сморщилась, а  увидев меня с ружьём в руках, радостно заулыбалась, и её глаза заблистали.

- Козлов, теперь сделай то же, что было с девушкой!

Я не орал, по-моему, я шипел как змея. Иногда мне думается, если бы я начал орать, они бы меня меньше испугались, и неизвестно ещё, как, и в чью пользу повернулась бы ситуация в домике.

Я помню, как-то читал в одной книжке про диверсантов и шпионов: так там, один матёрый шпион специально приучал себя к окрикам, и постепенно приучил себя не бояться их и не теряться. А вот в ситуации, когда наш пограничник подкрался к нему сзади, и шёпотом приказал поднять руки вверх, он растерялся.

Козлов непонимающе переводил взгляд с Ирины на меня. Чувствовалось, он в совершеннейшей прострации и ничего не соображает.

- Пристегни себя наручником к кровати! Быстро!

Я понимал, он хоть и трус, но от отчаяния может такое выкинуть, что потом я всю жизнь буду жалеть, что оставил его на свободе.

Когда он застегнул наручники, я выхватил из его мерзких рук ключ и потащил Ирину к выходу.

Пока мы быстро шли к двери, у меня занозой, вызывая неприятное ощущение, мозг колола мысль - я что–то не доделал, что-то не доделал! Что? Задержав Ирку за руку, я обвёл  комнату взглядом, и увидел валявшийся на полу окровавленный нож.

Когда я успел его выдернуть из плеча, я не помнил. События нагромождались так быстро, а я был так напряжён, что половина моих действий происходила без участия моего сознания, на уровне инстинкта.

Вытащив из кармана носовой платок, я аккуратно завернул в него нож и положил во внутренний карман, затем, прихватив со стола газету, я также аккуратно, газетой, поднял пистолет и, завернув его, сунул в карман плаща.

- Зачем ты подобрал этот грязный нож, он же весь в крови? Им, наверняка, резали сырое мясо?

- Так надо. Все объяснения оставим на потом. А сейчас - быстро в машину!

- Как ты здесь оказался и, где второй, злой?

- Вопросы потом, я же сказал! Сейчас делай, что я говорю!

- Не кричи на меня! Я не уличная девка!

- Прости.

Я даже не думал, что рана так серьёзна. Плечо всё сильнее ломило от боли, и капельки крови выступили на плаще. Ирка села впереди, на пассажирское сидение, а я за руль и, пересиливая боль, повёл машину в сторону другого выезда из лагеря, так как краем глаза увидел наблюдавшего за нами, Козлова.

Вероятно, подвинув кровать к окну, он решил проследить, куда мы направимся.

Выехав за ворота и проехав метров сто, я потушил свет, и аккуратно развернувшись при свете луны, вернулся в своё прежнее укрытие за дом, и правильно сделал! Ирка вновь начала задавать дурацкие вопросы, но я оборвал её, повторив: «Потом! А, сейчас, посиди молча».

Потрогав место ранения, я почувствовал - вся моя рука в крови, а я всё больше и больше слабею.

- Ирина, давай поменяемся местами. Садись за руль. Только дверкой не хлопай – услышат!

- Зачем, я так устала…

- Садись!

- Ты опять кричишь на меня! Я ведь могу обидеться.

- Не нужно обижаться, нам некогда обижаться…. Я больше не буду кричать…

- Ты и раньше говорил, что не будешь, - опять возмутилась она, и даже не сдвинулась с места.

- Я же сказал - не буду! - переборов на мгновение боль в плече, пообещал я, иди, садись за руль, пожалуйста.

Мы поменялись местами.

* * *

От постепенно покидающей моё тело крови и нестерпимой боли у меня начала кружиться голова. Пока я не потерял сознание и окончательно не вырубился, я попросил Ирину посидеть некоторое время тихо, не включать свет и не хлопать дверками, и  ехать, только когда я скажу.

Прижав рану лацканом плаща, я прикрыл глаза и, стараясь силой воли, что ли, не провалиться в бездну боли и хоть немного утишить её, замолчал.

Через полчаса на территорию лагеря ворвался джип, и двое, выскочив почти на ходу, бросились в дом.

Или Серый из погреба вызвал их по сотовой связи, или Козлов, вяло подумал я. Я не проверял их на наличие мобильных телефонов, и не знал, есть ли они у них, или нет, но предполагал, что  в наш-то просвещённый век, они не могли здесь находиться без связи.

Мои поступки совершались по какому-то наитию. И, когда я, вернее, когда Козлов надвигал стол на крышку погреба, и когда он пристёгивал себя к спинке кровати, я совершенно не думал о какой-то там связи по телефону или через Мобилу. Я делал то, что делал…

Минут через пять, уже четверо, загрузились в машину и она, выбрасывая снег из-под колёс, рванула в погоню за нами.

Но меня на той дороге не было, я был здесь, рядом, всего в сорока-пятидесяти метрах от них!

Когда свет от мощных фар джипа, пропал вдали, я попросил Ирину, выехать из-за дома и, на максимальной скорости, мчаться в противоположную сторону…, домой.

Весь путь от лагеря до дома, я сидел, боясь пошевелиться, и молил Бога, чтобы мы добрались домой поскорее.

Ирина загнала машину в гараж и, хлопнув дверкой, пошла к крыльцу.

Всё-таки обиделась, понял я.

Превозмогая разрывающую плечо боль и головокружение, от которого становилось темно в глазах и всё плыло, я осторожно, держась за стену и, еле переставляя ноги от слабости, пошёл вслед за ней.  Но далеко от гаража я уйти не смог. Голова закружилась так сильно, что я упал, и больше уже не смог подняться. Вероятно, я всё-таки отключился.

Пришёл я в себя уже в комнате, на кровати. Рядом сидела Ирка, из её глаз двумя ручейками катились слёзы и падали мне на грудь. Вероятно, они и привели меня в чувство.

- Миленький, родной мой, - шептала она, - что же ты сразу не сказал, что ранен. Я бесчувственная стерва! Я могла бы сразу догадаться, ещё там, что с тобой не всё в порядке, а я, эгоистка, только о себе и думаю.  Прости меня, дуру безмозглую…. Я сейчас вызову скорую помощь…

- Нельзя.

- Поче-му-у?

Это «Поче-му-у?» я уже не услышал, потому, что опять провалился в беспамятство.

Сколько времени я провалялся в таком состоянии, я не знаю, но пришёл я в себя от звона посуды на кухне. В комнате было светло от солнечных лучей, золотящих стены и пол. Вероятно, Ирина что-то готовила. Мне было лучше, но голова продолжала кружиться, и я был так слаб, что не мог даже пошевелить рукой.

Ирина, наверное, что-то почувствовала, потому что не прошло и секунды, как она оказалась рядом со мной.

- Ты проснулся, милый?

Чуть кивнув головой, я прикрыл глаза, подтверждая.

- Я тебя не очень измучила, дорогой, когда приводила тебя в порядок?

- Какой порядок? - не поняв её, прошептал я.

- Представляешь, я тебя сама лечила! Даже сумела раздеть тебя. Ты, когда больной, такой тяжёлый, такой тяжёлый, просто ужас…

Опустив взгляд, я посмотрел на себя. Правду она говорит, признал я её слова, увидев своё голое тело с нашлёпкой на ране.

…Я тебя сначала раздела, продолжала она рассказывать, ты прости, может я делала не так аккуратно, как в больнице, но ты же всё равно был без сознания…. Потом, я промыла твою рану кипячёной водой, протёрла спиртом, – тебе не очень было больно, дорогой?

В её, чуть ли не детской непосредственности при рассказе о том, что она делала и как, было столько радости и чувства гордости за себя – весь её вид говорил - видишь, я какая! – что я улыбнулся.

- Ты мне не веришь?

- Что ты, что ты! Конечно, верю, - прошептал я.

…потом нашла шёлковые нитки и иголку, промыла в спирте и, зашила тебе рану, - похвасталась она, - а уж потом, смазала всё зелёнкой и залепила пластырем.

Я слушал её, и удивлялся её смелости. Она, трусиха вообще, к тому же, до ужаса боящаяся крови и любых ранений, сделала то, на что я, молодой мужик, не знаю, согласился ли бы, сделать. Она совершила, поистине, героический поступок!

- Ириш, ты у меня молодец! Ты очень смелая девушка! - с восхищением признал я.

- Ты, правда, так думаешь? Не врёшь?

- Ей-богу не вру! Правда, Ириша, настоящая, правда! - подтвердил я свои слова.

- Ой, что же это я, тебе же, наверное, нельзя разговаривать? Да, родной? Теперь ты у меня больной, и я буду за тобой ухаживать. Я уже съездила в магазин и купила для тебя курочку. Скоро она сварится…, - и погладила меня по щеке прохладной, пахнущей жасмином, ладошкой.

Это было так приятно, что мне захотелось, чтобы она ещё раз погладила меня, но нужно было поговорить с ней серьёзно, иначе…, иначе будет худо, очень худо! Не понимает она всей серьёзности нашего положения, не понимает!

- Ты ездила на машине?

- Аа-а, на чём же ещё? Не пешком же в такую даль топать, - подняв плечи, ответила она, и в её глазах промелькнуло удивление ребёнка.

- Ирина, больше машину не трогай…. Ни в коем случае!

- Почемуу?

- Они запомнили твою машину, и если хочешь жить, - строго произнёс я, - не подходи к ней даже близко! А лучше всего – продай, но не через объявление в газете, а прямо на рынке. Вместо неё купи себе какую-нибудь дешёвенькую машинку, хотя бы, Ваз-копейку…

- Лёша, но моя машина… такая удобная и…, я к ней так привязалась…

- Ира, когда я верну свой бизнес, а я верну его обязательно, я куплю тебе новую машину, обещаю... Да, ещё, у тебя есть парик?

- Не-ет, а зачем?

- Тебе необходимо изменить внешность до такой степени, чтобы тебя не узнавали даже твои хорошие знакомые…, иначе…

- Лёшенька, что иначе? Договаривай уж, добивай свою девочку.

- Не хочу тебя пугать, но нас ищут, и ищут очень тщательно. Кто они, я не знаю, но они страшные люди. - Найдут - не миновать смерти! Посмотри на меня. Видишь, в каком я состоянии?

- Лёша, зачем ты меня пугаешь? – в глазах Ирины появились слёзы.

- Милая, я не пугаю тебя, но я чувствую, мы влезли, или влазим, во что-то страшное, где единственное, что нас ожидает, если мы не справимся – смерть!

Ирина сквозь слёзы прошептала: «Я не думала, что всё будет так страшно…»

- Ирина, не плачь маленькая, дай мне передохнуть чуток, я устал. Как только отдохну, мы продолжим разговор, хорошо?

Она, кивнув головой, пошла на кухню «доваривать», как она похвасталась перед нашим коротким разговором, курочку, но сейчас лицо её было не жизнерадостным, как вначале моего предупреждения, а печальным, и слёзы проложили мокрые дорожки на её лице.

Глава шестнадцатая

Через некоторое время мы продолжили разговор о сложившейся ситуации, и попытались наметить план на ближайшее будущее. Хотя, честно признаться, сейчас мы ничего не могли предпринять. Я не меньше чем на пару недель был прикован к постели, а Ирина не могла даже воспользоваться машиной, зато она рассказала о своей жизни в «плену»:

…Я даже не успела ничего сообразить, попыталась она в лицах рассказать о том, что с ней произошло в тот день, когда её захватили в заложники.

Когда ты ушёл купить чаю, подъехал «Мерседес» и, остановившись, загородил моей машине дорогу. Из него вышли двое, а третий, водитель, остался сидеть за рулём. Эти, двое, подошли ко мне и постучали в стекло двери. Я хотела было заругаться на них за неправильную парковку, но они, рванув дверку машины, открыли её, затем, грубо вытащили  меня из машины. А, чтобы я не закричала, они зажали мне нос и рот какой-то тряпкой, и я задохнулась.

Представляешь, я очухиваюсь в какой-то незнакомой комнате, на кровати, и моя рука прикована к ней этими…, как их…, ну, подскажи, попросила она меня, пощёлкивая пальцами.

- Наручниками?

- Да, этими самыми…, наручниками, а рядом стоят двое -  «метр с кепкой» и этот…, «Серый». Потом, слышу, спрашивают - Ну, что, оклемалась, ментяра?

Только, сразу я не поняла, кто спросил и кого. Когда совсем пришла в себя, поняла – спросил «Серый», и спросил не кого-нибудь, а меня. Я им отвечаю - «Я не мент, с чего вы взяли?»

Как же, он даже осклабился, тоже скажешь…, не мусор, и больно ударил по щеке. Сколько дней вы следите за нами, говори сука! - заорал он - говори…, придушу! Волки поганые! Давить вас надо! Сволочи, даже на рынок заявились к этому, он кивнул в сторону напарника, и комедию разыграли – «Продавец-покупатель», а говоришь, не мусор. Уу-у ссука! Удавлю собственными руками!! И опять сильно ударил меня…

А глаза у него, Лёша, страшные какие-то…, какие-то…, аж белёсые. Страшные и бездушные глаза! Я так испугалась…. Особенно, когда он меня ударил. Меня ж никогда в жизни не били, а тут…

Дура ментовская, мы вас в первый же день засекли, - это уже недомерок сказал. Совсем работать разучились? Или специально так сделали, чтобы мы из боязни быть раскрытыми, свой бизнес прикрыли?! – брызгая слюной и всё больше распаляясь, заорал он. Но его прервал Серый, он зашипел на него: «Закрой хлебало, придурок!»

Они, наверное, видели, как я ходила в райотдел, и целые рабочие дни проводила там, выходя только на обед в столовую.

В общем, Лёша, приняли они нас за работников полиции, и выкрали они меня, чтобы узнать, что мы «наскребли». А, на второй день приехал «Директор» со своим громилой, и давай меня опять допрашивать. А, что я могла сказать? Что ты сбежал из лагеря и хочешь отомстить за друга? Как же, щас, не дождутся! Ну, я и врала, что попадя. Как они на все мои выдумки повелись, не знаю, но… до твоего появления они меня не трогали…

- Совсем, совсем? – забеспокоился я.

Ирка удивилась моему глупому вопросу, и даже как-то растерянно заморгала, а потом, наверное, сообразила, что я имел в виду и, смотря мне прямо в глаза, чуть покраснев, твёрдо ответила - ну, да. Не трогали. Наверное, боялись, что полиция этого им не простит, или… кто-то запретил меня трогать.

- Аа-а, что ты им говорила о нашем появлении возле них?

- Я с «трудом» призналась, когда они ещё пару раз ударили меня по лицу, что мы следили за квартирой на четвёртом этаже, якобы там живёт перекупщик краденного… Лёша, я бы ещё долго не признавалась, если бы не били…. Я думала, у меня голова лопнет и мозги выскочат.

- Бедненькая…. Знаешь, в тот день я уже заходил в дом…, заходил к вам, и все комнаты проверил. Тебя в доме не было…

- Так они меня в подвал сунули и рот заклеили, и руки связали, и…

- Понятно. Ириш, ты ничего такого не подслушала в их разговорах?

- Нет. Они всегда разговаривали тихо, а когда оставались одни, «Серый», ты обратил внимание на его вид, и недомерок вообще молчали. Серый его в «грош не ставил», считал ниже своего достоинства - достоинства профессионального урки - с таким слизняком разговаривать… Правда же, он дерьмо, а не человек?

- Кто, Серый?

- Да, нет. Недомерок.

- Ааа. - Так всё-таки, ты, значит, ничего полезного для нас так-таки от них и не услышала?

Ирина немного подумала, затем, отрицательно покачала головой.

- Что, так уж ничего-ничего?

- Они, когда приезжал Куприянов, перед серьёзным разговором дверь ко мне в комнату плотно закрывали. Так, что до меня лишь доносилось - бу-бу-бу, да бу-бу-бу… - Подожди-ка.

Она наморщила лоб и пощёлкала двумя пальцами, словно кастаньетами, затем, неуверенно продолжила:

…Знаешь, однажды я разобрала несколько слов…, вроде… «герыч», «Марфа», потом… я услышала, что-то вроде… постирать бабки…

- Может, отмыть бабки?

- Вот, вот, правильно, кто-то из них так и сказал - отмыть бабки. И ещё, может быть, я ослышалась, но они почему-то говорили о своём боссе, как о женщине…. Всё повторяли – «Она приказала, она недовольна и…, если завалимся – она нам головы пооткручивает».

- Любопытно…, любопытно... Чтобы женщина была боссом группы мужиков, надо быть ой, какой крутой!

- Или... любимой, - тихим голосом докончила за меня, Ирка.

Герыч - это, конечно же, героин, а Марфа…, Марфа…

Я стал вспоминать, где слышал это слово и…, вспомнил. Марфой в лагере называли…, да, точно, марихуану. Я призадумался. Значит, мы имеем дело с группой, как-то связанной с наркотиками…. Они, или просто мелкие продавцы товара, или, что для нас ещё опаснее – оптовые продавцы, имеющие дело с ближним или дальним зарубежьем…

Вырисовывалась страшная картина. Они забрали наш с Севкой бизнес, чтобы под его прикрытием отмывать деньги. А может…, в мастерских…, вместо пошива одежды занимаются…

Нет, наверное, я всё-таки перебарщиваю в своих подозрениях…, а может…

Тут я остановился в своих размышлениях, боясь продолжить мысль, и посмотрел на Ирину.

Она, широко раскрыв глаза, следила за мной, и ждала разъяснений. Пришлось ей всё выложить, вернее, выложить мои подозрения.

- Даа… Алексей Игоревич, - почему-то шёпотом выразила она своё мнение, - вот это кашу мы с тобой заварили…

- Заварили? Заварили - не то слово. - Мы влипли Ира по самые…, – я сначала хотел сказать прямо, как мы влипли, но потом передумал, и закончил совсем по-другому, - влипли, как куры в ощип! И теперь мы не можем её не доварить, - добавил я, - потому что, пока мы их не раскроем, и не передадим в руки правосудия, нам покоя не видать.

На некоторое время в комнате повисло молчание.

Я задумался. Иринка тоже, погрустнев, замолчала.

Я же собирался только найти убийцу Севки, и наказать его. Как? Об этом я как-то не задумывался, я считал - вот найду его, тогда и подумаю о наказании.

А что же теперь получается? Фигово получается! Я, а со мной и Иришка, вынуждены заняться, кроме поиска убийцы, ещё и выявлением наркоторговцев…. Страшно, чёрт побери! Ой, как страшно! Что же делать, что делать?

В душе моей, а может в голове, исподволь нарастало и крепло решение - я обязан найти убийцу! Обязан - кровь из носу! Я обещал погибшему другу найти убийцу, а обещания надо выполнять…! Надо! А то какой же я тогда ему друг? А наркоторговцы…, что ж…, конечно, они серьёзная помеха, очень серьёзная, но, так уж сложилось в моей судьбе, так сложилось, что без них никуда.

Вздохнув, посмотрел на сидящую рядом любимую девушку - Господи, родная моя, ты то, за что должна страдать? - пожалел я её.

Мои мысли прервала Иришка. Она вдруг встрепенулась и, схватив меня за руку, сказала - Лёш, а давай мы пойдём в полицию и всё им расскажем.

- О чём, Ира?

- Нуу…, хотя бы, что меня украли, держали в заложниках и, скажем, что это сделали они…

- Фии, Ирка. Бандиты на твоё обвинение ответят - «Ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем, и знать не хотим!».

- У меня есть живой свидетель, который меня освободил, ранил одного бандита и, сам получил ранение.

- Кто это?

- Как, кто? Ты!

- Яаа? Я не свидетель. Меня нет в этой жизни. Я не существую. Я – ноль! Я заключённый номер…, к тому ж ещё сбежавший из-под стражи…. - Теперь ты поняла, почему мы не можем прибегнуть к помощи полиции?

Ирина, опёршись подбородком на руку, опять задумалась.

- Так, что же делать? - спросила она неизвестно кого. Где выход?

- Выход, Ира, для нас один - кровь из носа, но довести дело до конца… самим. Может, слышала такую поговорку – «Назвался груздём, так полезай в кузов!»

Так вот, ты, из-за меня, стала этим самым груздём, хочешь, не хочешь, а придётся тебе выложиться до конца.

- И, это всё, чем ты меня можешь порадовать?

- Нет. Для тебя есть ещё другой, более безболезненный выход...

- Какой?

- Ты можешь уехать из Москвы - далеко, далеко…

- Ага, где кочуют туманы, - за меня закончила она словами из песни. Нет, уж, спасибо! Из Москвы…, из-за каких-то… грёбанных недоносков…. Нееет, я уезжать не собираюсь, - и добавила с заботливой лаской, - на кого я тебя, слабенького, но такого любимого, оставлю? - и погладила меня по волосатой щеке. - Фуу! Когда ты приведёшь себя в человеческий вид?

- Как только стану полноправным членом общества.

- Поскорее бы.

- Всё зависит от нас с тобой, подруга.

- Тогда надо поскорее начинать, - как бы закруглила разговор Ирка.

- Ну, что ж, продавай «мазду», покупай другую машину на авторынке, не мешкая.

Но Ирина упёрлась, и категорически отказалась избавляться от «Мазды». – Пусть стоит в гараже…, пусть, сказала она, но я её не продам ни за какие коврижки.

На чём же мы будем передвигаться? – поинтересовался я.

- Ты мужчина, тебе и решать, - ответила, словно отрезала, она.

Я понял, придётся покупать машину за оставшиеся у меня деньги. А на что жить? Если мы купим старенький «Жигуль», у меня останется денег месяца на полтора, не больше, а что потом? Идти побираться? Хотя слух идёт, будто побирушки огромные деньжищи загребают для своих боссов!

А, если приловчиться и работать побирушкой самостоятельно? – подумал я. Э, нет! Тоже о таких, смелых, разговор есть. Через неделю, максимум, пропадают такие люди, и никто найти их не может. Во, как!

Пришлось, скрепя сердце, выделить Ирине полторы тысячи баксов на покупку «нового» авто.

- Вот, как хочешь, а больше дать не могу, - сказал я.

Кстати, пока я валялся с раной в плече, Ирка перекрасила волосы в каштановый цвет, изменила причёску и прикид…. Совсем другим человеком стала. Не узнать. Для себя я решил: моя девочка - прелесть как хороша!

Но ей я, конечно, этого не сказал…, а то зазнается!

* * *

Через три дня во дворе раздалось фырканье незнакомого мотора. Выглянув в окно, я увидел Ирку, вылезающую из, канареечного цвета «Жигуля» третьей модели, и выглядевшего очень даже прилично.

- Как смотрится моя покупка? – задала вопрос Ирка, как только появилась в дверях. - Шик, не правда ли? - Повезло с одной бабулькой, избавляющейся от «ненужного хлама» после смерти деда...

- И, что, передвигается?

- Кто? Бабушка?

- Да, нет же - это чудо автопрома…., твоя «Канарейка».

- Я сгоняла её на СТО к знакомому механику, он её всю проверил, и сразу же предложил перекупить её у меня за двойную цену…

- Что, машина так хороша?

- Лёшка, нам здорово повезло с машиной. Мотор, не работает, а «Шепчет!»…  Это механик так сказал. И… пробег у «Жигуля» - совсем ничего…, считай, новый автомобиль приобрели, - продолжала хвастаться, довольно улыбающаяся, Ирка.

- Молодец, - решил похвалить я её, и поцеловал в прохладную, розовую щёчку.

Ирка, гордая и довольная своим приобретением, убежала в кухню, а я, смотря ей вслед, подумал - Господи, как совсем немного нужно человеку, чтобы стать счастливым! Небольшой сувенир на память - человек счастлив! Идущий навстречу человек улыбнулся - человек счастлив! А уж если кто-то сказал комплимент - то, вдвойне счастлив!

С этой мыслью в голове я потихоньку пошёл следом за Ириной.

Передвигался по комнатам я ещё с трудом. От большой потери крови у меня кружилась голова, а от слабости часто прошибал холодный пот.

Все дни после ранения, Ирина усиленно кормила меня морковкой, свеклой, вообще всякой зеленью, говоря при этом - «Ешь, это тебе полезно!» Вскоре я на зелень уже не мог без содрогания смотреть. Но, раз нужно…. И я храбро совал себе в рот очередную морковку или сельдерей.

Не знаю от чего: то ли от Иркиной зелени, то ли по какой другой причине, но к началу второй недели, я уже чувствовал себя, относительно конечно, сносно, и стал поговаривать о продолжении моего..., нет,  нашего с Ириной, расследования. Но Ирка упёрлась - пролечишься две недели, тогда посмотрим, сказала она, как отрезала. И, я подчинился.

За оставшееся до моего полного выздоровления время, Ира поставила на учёт «Жигули», и получила новенькие номера на машину.

Теперь она стала владелицей двух автомобилей. Только, вот гараж у неё был для одной машины, и бедный «жигулёнок», так она его называла, вынужден был прозябать во дворе, под окнами дома, уперевшись облицовкой радиатора в стену.

Поиск убийцы продолжается

Уже пошёл третий день, как мы вновь находились на своём посту, невдалеке от входа в «Амплитуду», и на нас, теперь мы следили за этим зорко, никто пока не обратил внимания. Мы, казалось, превратились в невидимок, сменив автомобиль, одежду…, короче, всё, что можно было сменить что бы, хотя бы на время, стать неузнаваемыми.

Пока нас не было на «посту» ничего не изменилось в распорядке работы офиса. Когда Куприянов был на месте к нему шли посетители, но без сумок, кейсов и портфелей, и выходили они от него тоже с пустыми руками. Офис, как офис - пришёл, договорился, подписал бумаги и адью!

Правда, кое-какие непонятки мы заметили. Одни и те же клиенты иногда приходили два, а то и три раза за день. Возникал естественный вопрос - зачем? Но, в основном, офис не вызывал подозрений.

Я решил переключиться на мои, пока бывшие, конечно, ателье и мастерские. Вот тут кое-что начало наклёвываться.

Ирина заходила в каждое ателье и везде ей отказывали в принятии заказа, ссылаясь на большую перегруженность.

Но Ирина заподозрила неладное и, делясь со мной впечатлениями обо всех ателье, охарактеризовала их предельно точно - «Что это за ателье, если в нём не слышно стрёкота швейных машинок? Что это за ателье, если в примерочной, представляешь, ни одного клиента? Это нормально? Я тебя спрашиваю - это нормально?»

Да, это было не нормально.

Я, как специалист швейного дела и бывший хозяин ателье и мастерских, тоже посчитал этот факт  довольно подозрительным. И ещё более подозрительным был тот факт, что в случайно приоткрывшуюся дверь, Ирина увидела охранника с маленьким автоматом в руках.

Вот это был уже не факт, а фактище! Мы немного посоображали и пришли к выводу – ателье прикрытие. Пошивом одежды для населения они не занимаются, а выполняют другие функции.

Осталось, ни много, ни мало, узнать, что происходит на самом деле внутри ателье. Эта задача была трудновыполнима, и мы решили заняться ею позже, а пока проверить мастерские.

По пути к мастерским у нас было ещё одно «моё» ателье, не очень большое, но раньше, при моей деятельности, приносящее хороший доход. Оно располагалось на 5-й Парковой улице.

Ирина, уверенная, что и здесь произойдёт то же самое, что и в других, проверенных нами ателье – ей откажут, сославшись на большую уйму заказов и попросят прийти позже..., когда они немного разгребутся, с неохотой отправилась на «разведку».

Ничего подобного!

Её усадили в кресло, подали несколько журналов, чтобы она смогла выбрать себе модель…, или, может у вас есть что-то своё? – вежливо поинтересовалась менеджер - дама, вполне достойная и прекрасно задрапированная в модный прикид.

Ирину вежливо приняли, выслушали, показали  образцы материала от ретро, до самого модного сейчас, и когда она сказала, что подумает, вежливо улыбаясь, проводили её к выходу.

Вернулась она в машину сияющая, как «Тульский эксклюзивный пряник покрытый глазурью».

Даа, подумал я, и усмехнулся – женщину хлебом не корми, только дай ей в руки тряпки, когда она, захлёбываясь, а иногда и пропуская гласные, рассказывала, как её приняли, как хорошо поставлено обслуживание клиентов…

Лёшка, если у вас во всех ателье было так, восхитилась она, то вы, молодцы! Ей Богу, молодцы!

Так, Ира, так! Только у нас ещё кофе или чай предлагали и прохладительные напитки. Поэтому мы от отсутствия клиентов не страдали. У нас была репутация добросовестных, профессионалов…

Молодцы! - ещё раз повторила Ирка, и чмокнула меня в щеку, то есть, в волосы на щеке, то есть, в бакенбарды. – Всё, больше я тебя не целую, сказала она, а если уж очень захочется поцеловать, у тебя есть более привлекательные места…

- Ии-и, какие же это? - игриво поинтересовался я.

- Дома узнаешь!

- Буду с нетерпением ожидать вечера.

Значит, одно ателье всё же работает, сделал я вывод. Ну, да, закрой они все, им бы долго не продержаться не замеченными. Пошли бы ненужные вопросы, а там, глядишь, и кое-какие структуры заинтересовались бы…, а так…, мы работаем по мере сил и даже больше!

С работой ателье мы разобрались. Теперь, на очереди были мастерские.

* * *

И здесь схема оказалась такой же, или почти такой же. Только половина цехов работали на клиентов. Исполнительному директору, или кто там у них «Шеф», нельзя было полностью отказаться от заказов. Это уж точно показалось бы подозрительным, и они перезаключили договоры с театром, армией – почти со всеми моими бывшими заказчиками, правда, несколько поурезав их количество, иначе они бы завалили всё – и сроки, и качество.

Наладив контакты с армией, полицией и другими силовыми структурами, они вынуждены были держать, как говорят во флоте - «Марку».

Мои мастерские располагались в зданиях, в основном старой постройки, за высоким кирпичным забором в промышленной зоне Москвы. Попасть на территорию, практически, невозможно - забор с колючей проволокой по верху, ворота охраняются собственной службой безопасности...
Нам с Севкой пришлось пойти на такие меры, когда на нас стали наезжать разные отморозки. Но, по-видимому, всё же мы не всё учли. Оказывается нужно было охранять не только цеха, но и нас самих!

Более опытные бизнесмены, раньше нас открывшие свой бизнес, неоднократно советовали завести собственных телохранителей,  но мы как-то несерьёзно отнеслись к этому вопросу, все отмахивались, да переносили на потом. А оно, видишь, как вышло! Нашли всё-таки в нашей жизни слабое место, и ударили исподтишка и очень больно. Севка – мёртвый, я в бегах и без документов.

Задумавшись, я проскочил нужный мне поворот. Пришлось пятиться назад, вызывая очень даже отрицательную реакцию у других участников движения, и нелицеприятные отзывы о моём водительском мастерстве.

Уличное движение – это тот же конвейер. Стоит одному участнику движения сделать что-то неправильно, как конвейер начинает давать сбой, лихорадить. Возникают, выводящие из терпения, автомобильные пробки, нарушаются личные планы водителей и их пассажиров, срываются договора и договорённости, деловые и любовные свидания, и много, много появляется разных неприятностей – таких, как вынужденный выезд на место происшествия работников ДПС, ГИББД, скорой помощи, а иногда, и бригад МЧС…

Вот это заборище! - восхитилась Ирка.

- Алексей, как мы внутрь попадём?

- Я сейчас остановлюсь немного в стороне от ворот…, кстати, ты камеру захватила?

- Даа…

- Ты молодец, что шторки на боковые окна прицепила. – Расположись на заднем сидении и фотографируй людей, машины, старайся на машинах сфотографировать номера, а у людей лица. - Фотографируй возвращение людей с территории, а машин - выезд. У тебя таймер включён?

После утвердительного кивка головой, я только добавил - постарайся фотографировать, не шевеля шторки. Поняла? – Ну, всё, с Богом!

За целый день Ирина сделала всего пять-шесть снимков – засняла две машины и трёх человек. Не густо, подумал я. Когда мы были владельцами, движение было в несколько раз интенсивнее – завозили рулоны материала, фурнитуру, а вывозили полными машинами готовые изделия: телогрейки, шинели, солдатское обмундирование, головные уборы…

- Ира, нам нужно перекусить чего-нибудь горячего и…, ты не знаешь, у кого из твоих знакомых, можно разжиться профессиональной фотокамерой?

- За-че-е-м?

- Нужно последить за мастерскими ночью.

- Ты, случаем, не свихнулся, дорогой? – Сам говорил, ночью мастерские не работают.

- Вот и проверим, а сейчас на ужин и пару часов, пока не стемнеет, на твой отдых. Сегодня работаем без фотоаппарата.

- Ладно, - нехотя согласилась она. – Тоже мне, взял моду, командовать…

Пару часов мы с Ириной были на посту. Оказывается, не напрасно я решил проверить мастерскую ночью, не напрасно. Не подвело меня чутьё…

- Лёшь, смотри, легковушка заезжает, - зашептала Ирка, теребя меня за рукав.

- Вижу. Ты, номер рассмотрела?

- Вроде да, хотя…

- Так запиши…

- Алексей, ты совсем с катушек съехал, честное слово?! Где я ручку и бумагу тебе найду…, темно же.

- Хоть карандаш-то у тебя есть?

- Нет.

- Господи, тогда запиши губной помадой на лобовом стекле.

Роясь в сумочке и бормоча - «Да куда же ты запропастилась, чертовка? Разве в этой темноте что-нибудь найдёшь! Фу ты, Господи, наконец-то» - она облегчённо вздохнула…, давай, диктуй.

Я заморгал глазами, хоть в темноте этого кажется не видно.

- Что, диктуй?

- Как, что? Номер…

- Здрасьте. Ты же сказала, что запомнила номер…

- Лёшь, прости. Сначала помнила, а пока искала губнушку – забыла.

- Тоже мне, сы-ы-щик.

- А, сам-то.

Часам к двум ночи движение прекратилось, Подождав, на всякий случай ещё около часа, и ничего не увидев, вернулись домой.

Глава семнадцатая

Я проспал! Я позорно проспал, меня даже звон будильника не разбудил. Открыв глаза, я не увидел на подушке рядом Иркину голову. На кухне её тоже не было. Случайно глянув в окно, я не увидел на «своём» месте нашу «Канарейку». В магазин умчалась, решил я, и пока её не было привёл себя в порядок.

Прождав около полутора часов, я совсем проголодался, я готов был собственный ботинок сжевать. Пришлось готовить самому яичницу с беконом и луком, моё коронное блюдо. Съев половину, остальное я оставил Иринке, приедет голодная, вот я её и накормлю, решил я позаботиться о «ближнем своём».

Но она не появилась ни в обед, ни после обеда. – Куда эту козу опять понесло? - забеспокоился я. – Вот, где её черти носят, а? Хоть бы записку оставила! Волнуйся тут, переживай.

К пяти часам вечера я уже совсем извёлся, и от беспокойства за неё начал пинать всё, что попадалось под ноги.

Я уже собирался принимать какие-то «срочные» меры, сам не знаю какие, но от душевной тревоги у меня голова стала плохо варить и я, в очередной раз выглянул в окно. У ворот стояла наша канарейка, а по двору, в распахнутой шубейке, с растрепавшейся причёской, быстро шагала Ирка, Иринка, Иришечка – моя любимая девочка.

- Быстро влезай в куртку, хватай шапку и, бегом в машину! - открыв дверь в кухню, без объяснений приказала она.

- Ира, - я принял строгий, неприступный вид, хотя душа моя пела от счастья, - Ира, поешь, я тебе оставил немного яичницы, правда она остыла…

- Некогда! Пока я готовлю бутерброды, ты должен быть одет, обут, и сучить ногами от готовности бежать по моему первому требованию! Давай, шевелись, не стой истуканом, как эти..., на острове Пасхи!

Ну, вот, что ты с ней будешь делать. Пришлось подчиниться.

* * *

В салоне канарейки нас было трое. Третий – Гриша-фотограф, так он представился, протягивая мне руку.    Я моментально приревновал Ирку к нему, но она так посмотрела на меня и на него, что у меня сразу пропала охота к ревности.

Мы вновь стояли у ворот мастерской, но теперь в нашей команде появился третий, и не лишний. Гриша - профессионал! Профессионал: с профессиональной камерой, профессиональным чемоданом с огромным набором объективов, умеющий фотографировать не только ночью, но даже на Марсе. Так он поведал о своём мастерстве.

Хвастун, решил я. Посмотрим, посмотрим, как ты справишься с задачей...

Гриша, снимая кадр за кадром, балагурил, к каждому действу находил нужную присказку, травил анекдоты. Мы еле сдерживали смех, а иногда, не сдержавшись, прыскали в кулак, или зажимали рты ладонями…

Если бы нам предоставили возможность свободно выражать свои эмоции, из салона машины    доносился бы на улицу сплошной смех, переходящий, иногда, в гомерический хохот.

Весёлый парень – этот Гриша-фотограф, и компанейский к тому же - балагур и весельчак! Наверное, это издержки его профессии. А может так и должно быть при его работе? - восхищаясь, решил я. Постоянно на людях, постоянно в разъездах…

Ему тоже, как видно, понравилась роль тайного сыщика и, отработав с нами несколько дней он, при прощании пожимая мне руку, а Ирку сочно чмокая в щеку,  намекнул - «Понадоблюсь, всё брошу, только скиньте СМСку на Мобилу».

После его сеансов фотографирования мы стали собственниками огромной коллекции фотографий, запечатлевших всю ночную, тайную деятельность мастерских. С таким набором компромата, как говорят опытные сыщики, можно было попытаться связаться с полицией - на чём настаивала Ирина, но я тянул с этим вопросом.

У меня подспудно зрела, или дозревала, одна шальная мысль, но о ней я Ирке пока не говорил, лишь отвечал на её предложение - «Подожди, ещё не время…. Не хватает у нас чего-то для полной гармонии, и крутил в воздухе пальцем».

- Чего тебе не хватает? Фотографии есть, номера машин сфотографировали – какого рожна тебе ещё надо? - возмущалась Ирка.

- Давай немного подождём, радость моя, отвечал я. Я, вот, додумаю одну мысль…

Ирка надула, по своей девчачьей привычке, губы, и обиженно засопела.

Не прошло и суток, как говорят в народе, моя мысль окончательно оформилась и дозрела. Я решился на смелый, по-моему, даже отчаянный, шаг.

* * *

- Ира, сегодня я должен уйти на всю ночь, ты мне не одолжишь на время свой фотоаппарат?

- Куда это ты намылился на ночь, глядя, и без меня? – в её глазах засверкали огоньки шутливой ревности.

- Надо, Ирина, надо. Утречком я вернусь.

- Ага, извазюканый в помаде и с запахом чужого парфюма... – Нет уж, дудки! Я хочу, чтобы от тебя всегда и везде пахло только мной! - Или мы вместе, или… ты сидишь дома под моим неусыпным надзором…

- Ира-а!

- Я всё сказала, и никаких, понимаешь, никаких возражений не принимаю!

- То, что я хочу сделать… очень опасно…

- А, для чего жена? – Она накормит, обстирает, приласкает, и от беды спасёт…

- Ноо…

- На сегодня все «Но!» отменяются. Я с тобой, и давай, не будем спорить!

Я не хотел втягивать её в эту, действительно, опасную авантюру, тем более, что очень опасную! Но пришлось подчиниться.

Для её выполнения нам необходимо было соответственно экипироваться или, как говорят разведчики, а возможно и не так они говорят – надеть, соответственно выполняемой операции, соответствующий прикид, то есть, камуфляж.

Ирка подыскала чёрные свитера из отцовых запасов, и мы напялили их на себя. Ещё Ирина натянула на себя, тоже чёрные, тёплые гамаши, и полезла в поддувало плиты за холодным угольком. Я, вначале, не понял зачем, но когда увидел на её лице продольные и поперечные тёмные полосы, упал на пол и задрыгал ногами в припадке смеха…

- Ты, чего? – изумленно воззрилась она на меня.

- Ой, не могу! – корчился я от смеха. Ты только посмотри на себя…

- А, что? – она подошла к зеркалу и увидела в нём своё отражение. По-моему, очень, даже неплохо…, как в кино…

- Вот, вот…, как в кино! - продолжал хохотать я.

Она ещё немного постояла, любуясь своей работой, потом её губы медленно поползли в стороны и она, сначала тихо, а затем во весь голос, стала вторить мне. Нахохотались мы, до упаду!

Если бы кто-то в это время проходил мимо нашего смеющегося домика – решил бы, что в доме проходит бесовский шабаш! Честное слово!

Обстановка разрядилась смехом.

Иришка смыла свой макияж, а когда была готова, мы поехали на задуманную мной ночную операцию.

Тёмным переулком подъехали к забору. Я остановил машину у знакомого мне места. Здесь, в бытность мою хозяином, была повреждена упавшим деревом, часть ограды. Забор мы восстановили, а вот колючую проволоку, нет. Её не оказалось на складе. Прошло сколько-то времени, мы про недоделки благополучно забыли, а вот теперь, я вспомнил.

- Сиди здесь, и жди меня.

- Я пойду с тобой, - опять упёрлась Ирка.

- Да, чтоб тебя! - не сдержался я. – Могут ведь подстрелить…

- Тебя подстрелят, а я - тут как тут! Представляешь, как твой верный, боевой товарищ…,  я  вытащу тебя из-под губительного вражеского огня, и спасу твою жизнь.

- Смотри, мой верный, боевой товарищ, чтобы мне не пришлось спасать твою жизнь от «Губительного вражеского огня».

- Не боись, командир! – «Смелого пуля боится, смелого штык не берёт!», - продекламировала она. Прорвёмся!

Я понял, уговаривать Ирку бесполезно, махнул рукой, и лишь проворчал: «Захвати фотоаппарат и, за мной».

Канарейку я поставил вплотную к стене. Взобравшись на крышку багажника, затем, на временный багажник, укреплённый на крыше кузова и с заранее постеленными на него несколькими досками, подал руку Ирине. Она встала рядом со мной.

- Теперь, полезай на забор, - шёпотом приказал я.

- А, ты?

- Я, следом за тобой…

- Подсадив Ирину, помог ей вскарабкаться по кирпичной стене, а когда она села на его вершине, как всадник на лошадь, дотянулся до гребня забора руками и, подтянувшись, уселся рядом с ней.

Первым спрыгнул, с другой стороны забора в снег я, затем, поймал Ирину.

Благополучно преодолев забор мы, полусогнувшись и стараясь ступать бесшумно, двинулись к освещённым окнам первого цеха. Снег, покрывавший пространство между забором и цехом, затруднял наше передвижение, но одновременно и заглушал шум шагов.

И вот, мы у цели!

Сквозь мутное от пыли стекло, в ярко освещённом цехе, вернее, половине цеха, на закроечных столах лежали небольшие пластиковые мешочки с  белым порошком. Женщины и девушки, большинство были молоденькие девушки, полностью раздетые, черпали маленькими лопаточками порошок и сыпали  на чашечки весов.

У двери стоял охранник с израильским короткоствольным автоматом в руках, а двое других прохаживались между рядами работающих.

Вот одна из работниц, по-моему, нечаянно, просыпала немного порошка на пол. Тут же подлетел охранник и ногой, в шнурованном военном ботинке, берце, ударил нагнувшуюся женщину, между ног, и на лице его появилась садистская улыбка.

Сквозь двойное стекло я увидел, как рот стоявшей на четвереньках женщины, искривился в крике, и она упала на пол, и лишь потом, до меня донёсся крик нестерпимой боли. Охранник, с ярко отразившимся на лице наслаждением и садизмом, ещё пару раз ударил её по рёбрам  и в живот, а затем, схватив лежащую за волосы, потащил из цеха.

У меня непроизвольно сжались кулаки от бессильной ярости.

Остальные работницы равнодушно продолжали выполнять свою работу, словно не при них это происходило. По их тупым, без единой живой эмоции, глазам,  было видно, они доведены до животного состояния. Жизнь для них, была равна смерти.

Это были – живые мертвецы…

Я смотрел на всё происходящее за мутным стеклом, как завороженный.
В основном здесь были люди из Азии. Мне кажется, из Китая или Вьетнама, но твёрдой уверенности у меня не было. В своей оценке я мог ошибиться, так как  совершенно не мог отличить человека из страны Восходящего Солнца, от китайца, вьетнамца или малазийца.

Я так увлёкся наблюдением за происходящим за стеклом, что чуть не забыл, зачем я здесь нахожусь. Привела меня в чувство Ирина.

- Что, дорогой, на женские голенькие фигурки засмотрелся?- прошипела она.

Сконфуженный её замечанием, не совсем верным, но… частично она была права, я обернулся к ней и строгим шёпотом проговорил - Вместо того, чтобы за мной наблюдать, лучше бы приступила к своим обязанностям. – Сколько фотографий можно было бы уже сделать…, особенно момент избиения женщины…

- Так, ведь, стекло грязное, - возразила она и хитро улыбнулась.

- Ты, знай, щёлкай, а как получится, знающие люди разберутся!

- Лёша, - укоризненно прошептала она, - пока ты наслаждался лицезрением молодых тел, я всё давно уже запечатлела.

Честно говоря, я до этого момента ничего не видел и не слышал, так погрузился в наблюдение за происходящим там, на той стороне мутного стекла.

– Ты права, дорогая, - «Пора рвать когти!» - фразой из известного кинофильма, подытожил я наше стояние под окном. Мы увидели такое, что не дай бог, даже в кошмарном сне увидеть.

В своём стремлении выполнить операцию, я совершенно забыл о возможной опасности быть   «Застуканными на месте преступления».

Подойдя к забору, я остановился, и в растерянности почесал затылок. Ирина переводила взгляд с меня на возвышавшийся перед нами забор и обратно.

Вот, простофиля! - ругнул я себя, знал ведь, что забор высокий, подготовил подъём на него со стороны переулка, а вот назад…

Я стоял и не знал, что предпринять.

- Чего истуканом застыл, подсади меня! - прошептала Ирка, и подошла вплотную к стене.

- Не так, - быстро сообразив, поправил я её, - освободи мне место.

Оперевшись спиной на стену, я подставил ей сомкнутые руки.

- Становись на руки, я тебя подсажу…

- А, ты, как?

- Здесь останусь ночевать, вон, сколько девушек вокруг, - грубовато ответил я, злясь на свою непредусмотрительность и плохую продуманность операции. – Достанешь из багажника буксирный трос и перебросишь мне один конец через стену.

- Хорошо.

Через минуту Ирина была на стене, а затем, ещё через какое-то время, через забор прилетел трос. Я молодцевато поплевал на ладони, схватился за трос и, перебирая по нему руками, попытался, как в боевиках, упираясь ногами в стену, вскарабкаться на забор, но не тут-то было!

Мои руки совершенно не были приспособлены для такого рода занятий. Обидел меня Бог силёнками! А может я сам был виноват, что мало уделял внимания физическим упражнениям?

Короче, ничего у меня не получилось.

Одним молодецким махом на забор я не взлетел. Пришлось вспомнить школьные годы и упражнение с поднятием по канату, подвешенному к потолку.

Получилось вовсе даже неплохо, я даже стишок сочинил, пока поднимался по тросу: «Не ленитесь, дети, в школе, будет вам легко на воле!».

Тьфу ты, причём здесь школа и неволя, одёрнул я себя. Тоже мне, поэт-самоучка!

Перебравшись через забор, я подтягивал последний метр троса, когда из-за угла, вышли два охранника. Один из них увидев мою руку с тросом, быстро «полоснул» очередью из УЗИ.

Одна пуля-дура всё-таки нашла свою цель и я, не издав ни звука, скривился от боли.

Мне нельзя было шевелиться и охать, чтобы не привлечь шумом внимание к себе, к себе и Ирине, то есть, к нам обоим.

Второй охранник, их разговор хорошо был слышен, посмеялся над своим напарником - «Что это ты, Кирюха, по сидящим на заборе воронам палишь? Сказано ведь, никакого шума!»

- А вдруг кто-то сбежал? Нам головы поотрывают!

- Чёрт с ними, узкоглазыми! В такой мороз, голяком…, да она через полчаса сдохнет от холода.

По-видимому, они подошли к месту нашего подъёма и спуска.

«Смотри» - услышал я голос стрелявшего Кирюхи - «Следы двух человек – мужика и бабы».

- Не бери в голову. Значит, кто-то из «наших» приводил к себе шлюшку. Видишь, обутые.

- А вдруг…

- Да наплюй ты.... Лучше замаскируй следы, - посоветовал второй охранник. – Хочешь без выходного пособия оказаться в речке, и я с тобой, на пару?

После его слов, я услышал, как, чертыхаясь, Кирюха замаскировывал следы у забора. Он затоптал своими ботинками наши следы и ещё,  для большей достоверности, рядом с забором помочился. Потом попросил сделать то же самое своего напарника.

- А, как быть со следами под окном? - всё ещё, по-видимому, сомневаясь в правильности действий, спросил он.

- Скажем, подсматривали за голыми девахами. – Ты только глянь, какая панорама! - и он смачно, с удовольствием, почмокал губами. Повезло внутренней охране... Чо меня не поставили за курочками присматривать?

Я, смотря на Ирину, всё время держал палец у губ, чтобы она, не дай Бог, не начала, по своей привычке, давать советы и охать, а тем более, возмущаться вслух.

«Из простреленной руки, на белый снег капала его алая, революционная кровь - представил я себя героем. А боевая подруга ждала его, стоя внизу у забора, и любящие глаза её, следили за каждым его движением» - проносилось в моей голове. Тьфу, идиот! Надо думать, как улепётывать отсюда не привлекая внимания охранников, а не высокопарно, стихами выражаться. И я, ещё раз, бичуя себя, повторил - идиот!

Была боль. Она отдавалась во всём теле, она отзывалась на каждый удар сердца, и с каждым ударом всё больше крови покидало меня.

Замаскировав наши следы, охранники пошли дальше. Их разговор и поскрипывание снега под подошвами берц, постепенно удаляясь, затих.

Морщась от боли,... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9