Николай, очевидно, Михалыч решил, что больше он свою «пращурку» любить не будет.

Но – по порядку…

В том, что он «Михалыч», окончательной уверенности не было. Вообще-то отца его действительно звали «Михаил». Но его уже так давно не было, что Николай не был уверен, что его лично именно так зовут.

А «пращурка» - это его мама. Она так сама себя называла, говоря, что является таковой для Николай Михалыча. Хотя, если честно, то звала она сына просто «Михалыч», без затей, знаете ли. Например, утром она кричала, распахнув дверь в его комнату:

- Михалыч! Хорош дрыхнуть. На производство опоздаешь…

И уходила в недра квартиры, в которой они вдвоём с мамой и проживали.

А Михалыч лежал ещё некоторое время  с закрытыми глазами и обдумывал нынешний  трудовой день, ибо дел предстояло великое множество. Но среди этого потока бытового нужно было выделить самые важные.

Мама опять появлялась в раме дверного проёма, теперь уже почти готовая к бою с буднями, которые и ей нужно было превратить в «косые скулы океана», и уже более требовательно говорила:

- Любезный, не расстраивайте свою пращурку столь длительным включением в процесс жизнедеятельности. Короче, хорош валяться! Начинай функционировать как личность!!.

И снова ныряла в недра квартиры, где топала, что-то оглушительно громко роняла, чертыхалась и вообще вела себя неадекватно утру бурно.

Но Николай же – мужчина скала, кремень, а потому на женские провокации поддавался и в этот раз не сразу. Он начинал обдумывать слово «пращурка», которым мама себя навеличивала. Ему всегда представлялась зелёная блестящая ящерица, выбегающая на солнечный камень, чтобы погреться. Мама и на самом деле таковою и была. Стройная, гибкая, с длинными пальцами, заканчивавшимися такими же длинными ногтями, на которых всегда был какой-нибудь замысловатый узор с драгоценными камешками. А спереди она была похожа на акулу. Николай акул никогда не видел, кроме как по телевизору, но ему казалось, что у них так же много зубов, как у его мамы. И все эти зубы белые, крупные. А ряд их не кончается и уходит куда-то в самый желудок.

Когда мама смеялась, то сияла прям вся – от зубов до кончиков ногтей. Волосы и глаза у неё тоже сияли.

Когда Михалыч её такой видел, то чувствовал, что в животе у него что-то сжимается и дух перехватывает. Он не знал ещё, что это мужская нежность.

А не знал потому, что было ему только шесть лет, и ходил он в старшую группу детского сада «Белочка», куда каждое утро, пять раз в неделю, «пращурка» его и доставляла.

Сегодня вот тоже доставила по привычному маршруту. Перед длительной разлукой на весь день потрепала по голове и кинула, уже оказавшись в дверях:

- Бывай, Михалыч!..

Тут к нему подошла его закадычный друг и соратник Таня Петрашова, осмотрела своего боевого товарища с головы до ног, убедилась, что это он и есть, горестно вздохнула и присоединила свой взгляд к взляду Михалыча, устремлённому в пустоту, которая мгновение назад была наполнена ещё мамой. Опять вздохнула и только потом спросила:

- Кто она тебе?..

Михалыч удивлённо приподнял красные шишечки над глазами, которые в перспективе должны были превратиться в широкие мужские брови, и неуверенно ответил:

- Мама… кажется… А что?

Друг Петрашова была мудра как библейский змий, потому что родилась на полгода раньше Михалыча. А из-за этого предварительно взвесила то, что собиралась извлечь из недр своей мудрости и выплеснуть в мир.  И только потом изрекла:

- Нет… Скорее всего – нет. Мамы такими не бывают. Наверное, она твоя сестра. Вы оба были маленькими, ты, конечно, меньше чем она был, а потому и не помнишь. Вы поехали на дачу. Машина перевернулась, и твои мама с папой погибли смертью храбрых. А она (Петрашова кивнула в сторону пустовавшего уже несколько мгновений провала распахнутой двери) спасла тебя из огня и на руках принесла домой. Там она тебя вырастила и, чтобы не травмировать детскую психику, сказала тебе, что ты её сын.

Натура у Михалыча была впечатлительная, а потому глаза его тут же наполнились слезами. Но сразу подпадать под обаяние женской логики он не собирался, а потому спросил:

- Чё это – сестра сразу? Она говорит, что она моя «пращурка». А сёстры «пращурками» не бывают.

- Нет такого слова. Это она специально придумала для тебя, чтобы ты поверил и не вздумал сомневаться, - тут же отреагировала Танька. И, не переводя дух, продолжила:

- Если бы она мама тебе была, она бы при расставании нос тебе вытирала и целовала на прощание. Меня вот мама с папой пятьсот шестьдесят четыре раза в день целуют, надоели прям уже со своей любовью…

Тут Петрашова отёрла ладошками поочерёдно обе щеки, словно избавляясь даже от воспоминаний об этих «противных» родительских поцелуях. Но Михалыч видел, что она сейчас впала в ханжество и откровенно гордится перед ним.

Петрашова была настоящей женщиной, а потому, посеяв зерно смятения в душу мужчины, перегибать не стала, а отправилась в игровую, бросив Михалыча наедине с его собственными мыслями.

Через несколько минут он, сидя тут же, в раздевалке, возле своего шкафчика с вишенкой на дверце, принял решение больше маму свою, то есть, - «пращурку», не любить за то, что она его сестра, а не мама и обманула его. Решил и отправился вслед за Петрашовой в игровую.

Уже после сончаса он вспомнил, что принял одно из суровейших решений в своей жизни, но теперь уже не был столь категорически уверен в  своей  правоте.

Ещё ближе к вечеру уверенности сильно поубавилось.

Когда же мама пришла его забирать, он кинулся к ней с таким пылающим в груди чувством любви и нежности, которого хватило бы и на мать и на сестру вместе взятых.

Подбежал, обнял её за колени и поднял мордашку вверх. Мама даже растерялась, кажется:

- Что это ты, Михалыч?..

Потом встревоженно присела на корточки и заглянула в глаза ребёнка:

- Что случилось, сынок?..

И опять всё поняла. И ответа дожидаться не стала, а продолжила:

- А знаешь, что? Завтра же восьмое марта. Пойдём-ка мы с тобою в ресторан, «Мак-Дональдз» называется. Я тебе денюжки дам, чтобы ты расплачивался. Пусть все видят, что меня в ресторан мужчина пригласил…

07.03.2018

 Олег Букач