Житие ты наше уральское.

      Встали все и выпили. Даже Дашка, не бравшая никогда в рот спиртного.

      -Ешьте, ребята, пока горячее…   Ешьте.

      Все склонились над тарелками.

      -А Аркаша где?- встревожилась вдруг Валентина, увидев пустой стул. – Он же был на кладбище!?

      -Придёт сейчас. Насчёт памятника договаривается. Не волнуйся, придёт…

      Снова налили.

      Встал Николай. Все смотрели на него, а виделся, почему- то, Степаныч. Похожи они были, очень похожи.

      -Вот… Знали бы- не поехали… Братишку потеряли…- Он глотал слова вместе со слезами и руки его тряслись. –Жить бы…   Любил он жить… Потеряли вот…

      Нельзя было на это смотреть. На горе всегда страшно смотреть. Женщины заплакали. А Никола стоял, рука его тряслась, и он все пытался сказать что- то связное и важное про брата! Не получалось. Он сел, так и не выпив и не договорив, уткнулся лицом в Лёшкино плечо.

      -Помянем,- тихо сказал Серёжка, и опять все выпили. Лишь Никола никак не мог оторваться от Лёшки.

      -Валя,- сзади неслышно появился Аркадий, обнял ту за плечи. –Извини, задержался…   У тебя там собаки закрыты. Выпустить?

      -Выпусти. Забыла я…   И не покормила, и не гуляла…

      -Сиди! Покормлю…

      -Аркаша, садись. Я сам покормлю,- поднялся Володька, похлопал по пустующему рядом стулу. – Помяни Степаныча.

      Аркаша пригладил остатки волос на голове, поднял рюмку. Посмотрел на фотографию друга.

      -Я что хочу сказать… Смерть- это всегда нелепо… всегда не ко времени… А здесь- Степаныч…  Сами знаете, кем он для каждого был… Валь… ребят… я не хочу о нём, как о мёртвом, говорить! Нет его с нами…   Да бред это сивой кобылы! Пока помнить о нём будем - он всё время с нами! И советует, и шутит, и молчит…  Да что я вам говорю, сами всё знаете! Обняться, руку пожать - это, конечно…- Аркадий тяжело вздохнул. – Здесь уж ничего не поделаешь… Ты куда, Валя?

      Валентина отчего- то засуетилась, встала, поставила рюмку.

      -Я сейчас, сейчас…   Подожди, Аркаша.

      Вышла из комнаты. Немного погодя следом вышла Надежда.

      -Куда же я её положила?- Валентина шарила по стеллажам в комнате мужа. – Господи, да куда же я её положила?!

      Вовка сидел на диване и недоуменно на неё смотрел. Здесь же сидела Рика, так и не прикоснувшись к еде. Плюм с жадностью долизывал остатки корма из чашки.

      -Валюша, что потеряла?

      -Да, Господи, Степаныч кассету просил передать всем, если вдруг что…  Накаркал, дурак…- Валентина заплакала, но искать не перестала. – Господи! Ну, куда же я её положила- то?!

      Кассета нашлась на Плюмовской подстилке.

      -Пойдём, Володя, пойдём! Потом прогуляешься с собаками.

      Валентина утянула Володьку за собой, к ребятам.

      -Вот,- сказала она. –  Он просил передать всем. Давно ещё говорил, полгода назад, наверное, говорил…   Вспомнила…

      Все так и не садились, не выпили, ожидая Валентину.

      -Извини, Аркаша. Иначе бы опять забыла.

      -Давайте. За него.

      Помянули. Сидели, ели и  молча  поглядывали друг на дружку.

      -Чего молчите?- Вовка был на взводе. За грудиной что- то тревожно тряслось, и стало тяжело дышать. Будто воздух откачали из комнаты. – Будем слушать?- Опять все промолчали. – Ну, я тогда несу магнитофон.- Сходил в комнату Степаныча, принёс магнитофон, вставил кассету.

      И так все молчали, а здесь тишина повисла, как в барокамере.

      Шум лентопротяга.

      Кто-то откашлялся.

      И - голос Степаныча…

      «Здравствуйте, ребята! Здравствуйте, мои родные! Здравствуйте, бродяги!»…

      Зарыдала в полный голос Валентина, замотала головой.  Черная  косынка сбилась назад, упала на пол, а она всё не могла успокоиться, истерично всхлипывая в полный голос. Будто смеялась. Страшно смеялась.

      -Не надо! Не надо сейчас слуша – а - ать!

      Надежда выключила запись. С трудом оторвали Валентину от стула,  увели в спальню отпаивать пустырником.

      Минут через пять Надежда вернулась, налила воды в стакан.

      -Как там она?

      -Мы пока с ней посидим. Не ждите нас, поминайте… Вов, не забудь про собак.

      Надежда вышла.

      Сумерки  сгущались  и сделалось совсем темно. И тихо.

      -Я не понимаю, почему тогда Рика не выла, не лаяла…   Говорят, собаки очень остро смерть чуют. Заранее даже…

      -Значит, не чуяла смерти…   Спала, может…

      -А, может, и не было смерти…

      Опять замолчали в темноте. Лишь пламя свечи слегка подрагивало.

      -Мужики, давайте послушаем Степаныча. Пока Вали нет…   Да и девчонок тоже…

      Кто- то поднялся в темноте и налил всем в  первые  попавшие под руку рюмки. И включил магнитофон.

      «Здравствуйте, ребята! Здравствуйте, мои родные! Здравствуйте, бродяги!

      Вот уж, наверно, не ожидали, да? Не пугайтесь, ребята, я коротенько. Здесь, на кассете, написано «длительность одной стороны- 45 минут».  Ну, на полтора- то часа  вас хватит. Ежели  всей компанией да под водочку… О, стоп, пришел кто – то! Подождите, открою…» 

      Зашаркали шаги. Захлопали двери. Невнятный бубнёж и приглушенный лай. Опять шаги. И  смешок Степаныча:

      «Эт, Вовка, ты пришел с Улькой. Я вас к Валюхе с Плюмом послал на кухню. Ты, как обычно, опять голодный. И бесцеремонный, как танк: Рика- и та ноги обтёрла…

      Так вот, ребята… Я вам песенки свои любимые немного попою, ну, и говорить чего - нибудь буду… Бог его знает, когда ещё свидимся…»

      Стуки. Звякание гитары. Фон. Видимо, микрофон передвинули в сторону. И песня.

               «…Знать бы всё, что нас ждёт наперёд,

                 Только это не жизнь- тяжкий плен.

                  Посмотри: дождь – бродяга идёт.

                  Сам не знает – куда и зачем…»

      Вовка залпом выпил налитое. Тихонько поднялся, поманил собак и вышел из квартиры.

      Двор был пуст и темен. В ночь с понедельника на вторник людей тянуло в сон. Даже уличные фонари горели через один.

      Вовка присел на песочницу. Собаки, повозившись в кустах, подошли к нему, улеглись у ног.

      Закурил. В голове уже немного шумело от выпитого и пережитого. Он вдыхал ночной, пахнувший нагретой пылью и железной дорогой воздух и ни о чем старался не думать.

      Гасли окна в домах. Он  поднял глаза: в Валиной спальне тускло желтел ночник. Поднял глаза ещё выше, на чернильное небо. Звёзды безразличными тусклыми  светлячками висели над ним. Мерцали, пульсировали. Даже те, умершие за миллиард лет до этого летнего понедельника. Но не падали. А до Леонидов было ещё целых девятнадцать долгих счастливых лет.

      Он докурил.

      Поднял Плюмку на руки. Погладил Ульку- Рику.

      -Идёмте, ребятишки. Степаныч что – то сказать хотел…

      Они зашли в квартиру. Володька разулся. На цыпочках, стараясь не шуметь, прошмыгнули мимо спальни, остановились у открытой двери кухни.

      А навстречу, немного хрипловатым, несильным голосом Степаныча неслось:

              «Жаль, что неизбежна смерть,

                Но возможна сатисфакция:

                Уходя, оставить свет

                В тех, с кем выпало прощаться…»

        Вовка окаменел. Комок в горле всё рос и рос, не давая дышать. И лишь слёзы всё капали и капали на спящего на руках Плюмку и сидящую у ног Ульрику фон Модус. Из дома Алленс.

                                     К О Н Е Ц.  E N D.                     

 Потапов Владимир