Ильин день

– Возможно, и моя Галка, когда я уйду в мир иной, тоже будет говорить людям, что я был ей хорошим мужем, хотя всю жизнь нашу совместную хает меня за никчемность, что я так и остался простым человеком, не выбился в начальники и не обогатился в нынешние времена – подумал Илья Николаевич провожая взглядом старушку, которая с трудом входила в автобус на соседней остановке.

– Как же бабуся будет расплачиваться за проезд, если денег у неё вовсе нет, а проезд со вчерашнего дня стал по Москве платным для иногородних пенсионеров? Он остановился, ожидая отъезда автобуса со старушкой, но автобус, дернувшись, остановился, дверь передняя открылась и та самая старушка медленно вышла из него, а автобус захлопнул дверь и двинулся по своему маршруту.

– Вот негодяй-шофер, не пропустил старуху внутрь автобуса и высадил её, безденежную, на тротуар в чужом городе, - вознегодовал Илья Николаевич и направился к старушке, чтобы дать ей денег на проезд, но тут подошел другой автобус, старуха зашла в него и автобус уехал, увозя старую женщину доживать в одиночестве в каком-то городке Подмосковья, а Илья Николаевич направился к своему дому, мысленно похваливая себя за душевный порыв оказать помощь старой женщине.

– Потому я, Галя, и не стал денежным человеком в наше скотское время, что остаюсь добрым к людям и никогда не жил по принципу: «Или всех грызи, или живи в грязи». Это тебе, моя женушка, всегда чего-то не хватало, а я прожил свою жизнь достойно и сожалею лишь о том, что связался с такой женщиной, как ты, – продолжал Илья Николаевич свою вечную, мысленную перепалку со своей женой Галиной, которой, наверное, икалось от его мыслей там, на даче, где проживала летом эта женщина, называвшаяся его женой.

Поход в магазин благополучно завершился,  других дел по хозяйству сегодня не предполагалось, а потому Илья Николаевич, разобрав покупки, снова прилег на диван, включил телевизор и стал размышлять, как ему провести этот именинный день своей жизни.

– Можно прогуляться до канала и посидеть на берегу, глядя на проплывающие суда и мечтая о дальних путешествиях, в которых никогда не был, – лениво размышлял он под бубнение телевизора – который  напомнил Илье Николаевичу, что сегодня не только день Ильи-пророка и его, Ильи, именины, но и день Воздушно-десантных войск, а значит, будет праздничное гуляние бывших десантников, которое частенько заканчивалось крепкой пьянкой отставников в парках и скверах столицы.

– Может и мне, к вечеру, тоже немного выпить водочки? – подумалось имениннику, в то время, как на экране телевизора показывали десантников, которые, оголившись до тельняшек и трусов, с разбега плюхались в фонтаны на улицах столицы демократической России – Москвы.

– А что, выйду с бутылочкой на берег канала имени Москвы, посижу на травке, выпью в честь своих именин и Ильи-пророка, и этих десантников и потом спокойно пойду спать, благо, что впереди ещё целая неделя отпуска, - строил он планы на сегодняшний день, как раздался звонок в дверь.

 – Кого это, нелегкая принесла? – удивился Илья Николаевич, – неужто жена прикатила с дачи, по случаю моих именин? Тогда святой день потерян будет! Сначала поздравит, потом пошлет в магазин за чем-нибудь, чего ей не хватает для приготовления обеда, а потом, после обеда, вспомнит какую-то мелочь из нашей прошлой жизни и снова будет корить меня, что я, неудачник, загубил ей жизнь и ничего-то хорошего от меня она не видела.

 Лучше бы она вышла замуж за парня, что ухаживал за ней в школе, а она польстилась, дура на Илью и тем сгубила свою жизнь, потому что тот парень – Женя, выбился в люди, владеет несколькими магазинами, имеет особняк и дорогую машину, о чём она несколько лет назад узнала от одноклассников и весьма расстроилась.

 На эти воспоминания, Илья Николаевич всегда отвечал жене одинаково: - Тот парень и выбился в богатые, потому что не женился на тебе. А женился бы, и ничего у него не получилось бы тоже, поскольку ты, Галина, и его бы заела поедом. Потому ты, женушка и осталась у разбитого корыта, как старуха из сказки Пушкина, что любого своего мужа: хоть меня, хоть того бы парня, Женю, своей сварливостью лишаешь способности и стремления к совершению полезных дел, из которых и складывается карьера всякого мужчины.

Илья Николаевич встал с дивана и открыл дверь: на пороге стоял сосед Василий, тоже пенсионер, но с больными ногами, которые не позволяли ему выходить из квартиры и он, безвылазно сидел дома, смотря телевизор или наблюдая с застекленного балкона за уличной суетой и жизнью соседей. Одной рукой Василий опирался на палку, а другой прижимал к груди шахматную доску: они, по-соседски, частенько играли в шашки, - вот и сейчас сосед принес их, чтобы игрой отвлечься от повседневного безделия и серых мыслей.

– Я из окна видел, что ты, Николаич, ходил в магазин и решил зайти, чтобы сгонять несколько партий в шашки – если ты, конечно не против, - пояснил Василий свое появление у двери и вопросительно глядя на Илью Николаевича в ожидании ответа.

Настроения играть в шашки в это солнечное утро у Ильи Николаевича не было: этой игрой хорошо коротать время в непогоду и вечером, когда за окнами шумит дождь или воет вьюга, а ты сидишь удобно за шашками, обдумываешь нехитрые ходы и ведешь неспешную беседу с партнером по игре и пенсионной жизни на любые пришедшие в голову темы.

 Сейчас, с утра, играть в шашки не хотелось, но он согласился, чтобы не обидеть соседа, который и так сидел в своей квартире, будто узник, приговоренный к пожизненному заключению.

 Дом, в котором они проживали по-соседски, был кирпичный, заводской постройки, в хорошем состоянии, но пятиэтажный и без лифта – поэтому Василий, ослабев ногами, и не мог самостоятельно выбраться с четвертого этажа на улицу. Его жена Мария: грузная старуха, тоже еле-еле ходила и не могла оказать помощи Василию, а детей у них не образовалось по неизвестной причине.

 Василий всю жизнь свою, простоял за фрезерным станком, дотянул до пенсионного возраста, прекратил работу и года через два спокойной жизни почти обезножил, едва передвигаясь по своей однокомнатной квартире, не в состоянии осилить лестницу, чтобы выйти на улицу, но в состоянии дойти до соседа.

Вспомнив эти обстоятельства, Илья Николаевич не стал обижать Василия своим отказом и пригласил пройти в комнату, чему сосед искренне обрадовался.

- Моя Машка с утра пошла в церковь, чтобы помолиться: сам знаешь, что наши бабы вдруг на старости лет стали набожными. Ты тоже один проживаешь, сегодня у тебя именины, у меня и бутылочка по такому случаю нашлась, вот и подумалось навестить соседа, посидеть рядком и поговорить ладком, - обрадованно пояснил Василий свой визит, проходя в комнату Ильи Николаевича и доставая бутылку водки из кармана брюк.

Выпивать с утра Илье Николаевичу не хотелось, но и обижать соседа отказом тоже, и он, усадив Василия на свой диван, прошел на кухню, собрал нехитрую закуску: нарезал свежих огурцов, помидоров, колбасы и хлеба и выложил всё на тарелки, потом соорудил столик из двух табуреток, которые прихватил с кухни, поставив их у дивана и разложил закуску на этот столик – праздничный утренний фуршет был готов.

Василий тем временем расставил шашки на доске, которую примостил на диван и ожидал хозяина, чтобы выпив по рюмке водки начать игру в шашки, которую чрезвычайно уважал, пристрастившись к ней за долгие годы работы на заводе в обеденный перерыв: в их механическом цеху в обед практиковались две игры: шашки и домино и, выбрав единожды шашки, Василий оставался верен этой игре – за обеденный перерыв можно было сгонять несколько партий на вылет, когда победитель продолжал игру, а проигравший присоединялся к зрителям.

Илья Николаевич не очень жаловал игру в шашки, но за неимением другого партнера уступал просьбам соседа и в свободное от присутствия жены время охотно проводил турнир из трех или пяти партий на определение победителя: по силам соседи были игроками равного качества, побеждали поочередно, в зависимости от настроения, что сохраняло интерес к игре и совместному общению за доской, обсуждая насущные житейские и мировые проблемы -  как это принято у русских людей.

Василий, на правах гостя, пришедшего с выпивкой, налил водки в стаканчики и, поздравив Илью Николаевича с днем именин, осушил стаканчик одним глотком - не дожидаясь именинника. Илья Николаевич неторопливо выцедил стаканчик водки сквозь зубы, закусил огурчиком и, сделав первый ход на шашечной доске, заметил:

– Это жены наши придумали снова отмечать день именин, про который при советской власти все забыли, ибо поминание святых всяких и соответственно именин своих никто не практиковал, и по телевизору не указывалось.

– Твоя, правда, Николаич, жили мы прежде без именин и неплохо жили – лучше, чем сейчас: с церквами, банками, биржами и прочими заведениями по одурманиванию людей и выманиванию денег, - поддержал Василий соседа, делая ответный ход без раздумий, чем и хороша шашечная игра в самом начале партии.

Илья Николаевич тоже двинул свою шашку вперед и, развивая тему, продолжил: - Сейчас по телевизору показывают всякую чертовщину, попы на экране крутятся, так что скоро не только свои именины научимся праздновать и всех святых поминать, но и хлеб покупать по предсказаньям потомственных колдуний и разных прорицателей, что вещают о конце света с экрана телевизора.

 Да и патриарх этот – Кирилл, что с лукавой усмешкой говорит о единении православных вокруг нынешних правителей России, раньше был главным от церкви по торговле спиртным и сигаретами: его так и называли – герцог Мальборо, а теперь стал главным во всей русской православной церкви и обнимается с нынешними мелкотравчатыми министрами и прочей нечистью, именующей себя демократической властью.

– Твоя правда, Николаич, – снова отвечал Василий, делая свой ход на шашечной доске и наливая водки в опустевшие стаканчики. – Давай выпьем просто за наше здоровье и ну их всех к черту: власть эту и маклеров-дилеров всяких, и банки еврейские, и жизнь нынешнюю нашу пенсионерскую- здоровья если нет, то ничего уже и не нужно!

Ты вот, Николаич, на своих двоих топаешь, а я простоял сорок лет у станка, сработался весь, обезножил от стоячей работы и ползаю теперь по квартире с палкой, словно змей безногий. Поэтому, Николаич, живи и радуйся каждый день, что здоров и на ногах, своих двоих, твердо держишься, а нечисть всякая, я надеюсь, будет сметена народом, когда все поймут, что так жить нельзя.

 Это ведь мы с тобой, и такие как мы, тогда в 91-ом году позволили Горбачеву и Ельцину – двум предателям, разрушить нашу страну и загнать всех нас в эту нынешнюю нашу жизнь. Ладно, мы старые сейчас, скоро доскрипим до гробовой доски, но молодых жалко: не видели они спокойной и беззаботной жизни  и вряд ли увидят в ближайшем будущем.

 Я из окна смотрю, как молодежь мается от безделия: пьет, дерется и наркотой травится и горько на душе становится - как же мы профукали, словно в шашки, свое народное государство и поддались вражьим посулам на лучшую жизнь, как в Европе.

Откуда ей взяться - этой хорошей жизни, если заводы останавливают и сносят, а вместо них открывают торговые заведения. Одной торговлей страна, любая, прожить не сможет, надо что-то и производить. Завод, наш с тобой Николаич, я считаю, тоже скоро снесут и построят на его месте какой-нибудь бордель и будут там торгаши гулять и плясать на фундаментах наших цехов, где мы с тобой проработали всю жизнь.

 Работали честно, за деньгами особо не рвались, но и не бедствовали, и завод о нас заботу проявлял: квартиры эти нам бесплатно выдали, путевки в санатории всякие – бери не хочу, да и зарплата достойная была, не чета нынешним работягам.

 Сейчас торгаши и мошенники всякие жируют и бесятся от денег шальных, а народ-то бедствует и перебивается с хлеба на воду. По телевизору нам вещают, что все хорошо «прекрасная маркиза» и замечательно идут дела под руководством президента, который из-под пьяницы и предателя Ельцина выскочил пятнадцать лет назад, словно черт из табакерки.

– Что-то ты, Василий, совсем захандрил и чтобы взбодрить тебя, я съем эту шашечку, – ответствовал Илья Николаевич на слова соседа.

– Ах, ты, черт, за разговором и профукал я шашечку, – огорчился Василий  и, сделав свой ход, предложил выпить за здоровье, что Илья Николаевич охотно поддержал. Стопка водки его взбодрила, впереди был ещё целый именинный день, да и партию в шашки он выигрывал через несколько ходов, что добавляло ему оптимизма.

Действительно, первую партию в шашки он выиграл. Василий, огорченно перевернул доску, снова расставил шашки, налил водки, и игра завязалась вновь.

– Ладно, Василий, хватит жалиться и корить себя за наше несмышление в смутное время четверть века назад. Мы-то в Москве живем, как у Христа за пазухой, а за кольцевой дорогой люди совсем бедствуют, но не унывают – затеял Илья Николаевич новый разговор под новую партию в шашки и рассказал об истории с бедной старухой, свидетелем которой он был утром в магазине.

Василий оживился: – Действительно, нас москвичей немного подкармливают здесь, чтобы не возбуждались при виде неправедной жизни нынешних богачей, которые из грязи, да в князи. Да и живем мы с тобой, Николаич, при женах, а не в одиночку, как та старуха.

 Думаю, что жены наши нас переживут и будут в одиночестве коротать свой век. У тебя Галина может пристроиться при дочери, а моя Машка, точно, будет жить подобно той старухе и московские субсидии ей не помогут. Есть у неё, правда, одинокая сестра где-то в Твери, можно съехаться с  ней и жить вместе, но вряд ли моя Машка с кем-то ужиться сможет.

Старуха уже, а всё пилит и пилит меня, что так и остался рабочим, и детей мол у нас нет по моей вине, и жизнь свою она загубила выйдя за меня замуж и прочее и прочее.

- Слушаю я тебя, Василий, и других своих знакомых о семейной жизни и такое впечатление, что все мы живем с одной женщиной: одинаковыми словами обвиняют нас наши жены в своей неудачной семейной жизни и сожалеют о том, что вышли замуж за нас. Помниться ещё баснописец Крылов говорил про мартышку: «Чем на других сердиться, не лучше ль на себя кума оборотиться».

- Точно ты подметил, Николаич, – подхватил Василий эту мысль, делая удачный ход и наливая водки только себе, поскольку Илья Николаевич отказался от дальнейшего употребления водки, сославшись на некие дела, что предстояли ему к вечеру, хотя никаких дел у него не было: просто, если он выпивал больше трех рюмок у него потом начинала болеть голова, а ему не хотелось провести этот день с больной головой.

– Как знаешь, хозяин-барин, - прокомментировал Василий отказ соседа от дальнейшей выпивки, заглотив очередную порцию водки. – У меня после водки ноги начинают двигаться живее и ломота в костях пропадает, – поделился он своими наблюдениями за своим здоровьем и ловким ходом выиграл вторую партию, расстроив немного именинника.

Решающую третью партию Илья Николаевич начал играть сосредоточенно, на что Василий затеял разговор о политике, чтобы отвлечь соседа и этим выиграть партию.

-Скажи, Николаич, что ты думаешь о международном положении нашей страны?   – Спросил Василий, делая очередной ход, - помнишь, как в молодости к нам на завод, прямо в цеха, приезжал лектор и читал в обеденный перерыв лекции о международном положении?

 По телевизору талдычат, что всё прекрасно, правители наши молодцы и умницы, санкции нам никакие не страшны, но Машка моя сегодня утром тоже ходила в магазин и говорит, что опять многие продукты подорожали, хотя никакого повышения пенсий и зарплат не было. Зимой, когда повышали пенсию, торгаши сразу повысили цены, а сейчас тихой сапой без всяких оснований повышают цены, объясняя нам, что доллар дорожает постоянно, после присоединения Крыма к России, и раздоры, по этой причине, с Европой и Америкой.

– Понимаешь Василий, они нам Крыма не простят и не забудут никогда, а правители наши нарочно рубль опускают вниз, чтобы доллары за нефть менять на рубли дороже и тем самым сводить бюджет с концами и платить нам пенсии дешевыми рублями.

 Я сегодня тоже был в магазине и взял пакет кефира, который подорожал за три дня сразу на пять рублей. Почему наш кефир дорожает, если наши коровы едят наши корма и их доят наши бабы? Это чистой воды спекуляция, на которую власть не обращает внимания, потому что сама замешана в этом деле: ворон ворону глаз не выклюет - говорит русская пословица.

 С Крымом, я считаю, вообще дурость невообразимую проявили нынешние правители, которые ничего не умеют, но воображают себя государственными деятелями.

Крым, конечно должен быть русским, но хохлы, как и другие государства бывшего СССР, никогда не отдадут того, что им попало в руки при советской власти, которая не могла предполагать разгром СССР из-за предателей типа Горбачева. Ельцин как-то проговорился, что когда оформлял с другими предателями развал СССР, то если бы потребовал, хохлы отдали бы не только Крым, но и Донбасс и Одессу, что им подарил Ленин при образовании СССР.

Когда у хохлов началась в прошлом году заваруха, Крым проголосовал за выход из Украины и за присоединение к России. Конечно, их надо было поддержать и защитить от хохлов, но нельзя было сразу принимать в Россию, что Запад расценил как оккупацию. Пусть бы Крым оставался самостоятельным государством под нашей защитой, как например Абхазия или Осетия, а после можно было и присоединить, когда всё успокоится. Но президент и его свита решили вывернуться, вот и получили по сусалам и Донбасс предали.

 Как говорил Талейран, министр иностранных дел при Наполеоне: «Это хуже чем преступление – это ошибка». После санкций заговорили о восстановлении промышленности, а как её восстанавливать, если на месте заводов понастроили казино, бордели и прочие заведения, чтобы не было больших заводов, не было рабочего класса, который снова, как в семнадцатом году, изгнал бы буржуев и проходимцев и взял власть в свои руки, а предателей и ренегатов распределили по лагерям, чтобы своим трудом помогали восстанавливать страну.

Такие вот дела, Василий. Как говорят хохлы: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат»». Думаю я, что впереди ещё много пакостных дел наделают наши правители: посмотришь на их рожи по телевизору и ясно становится, что им по плечу любая глупость и любое недомыслие.

Вот и ты, Василий, за разговором просмотрел комбинацию: я сейчас отдаю тебе шашку, потом рублю три твоих и прохожу в дамки, и тебе остается только сдаться – закончил Илья Николаевич свои рассуждения о политике и выиграл третью партию, а с ней вместе и сегодняшний турнир по шашкам с соседом Василием.

Сосед засопел, налил водки, выпил, и ничуть не огорчившись проигрышем, зашаркал старческой походкой в свою квартиру, забрав недопитую бутылку водки с собой и пожелав ещё раз, на прощание, здоровья Илье Николаевичу в связи с его именинами.

Проводив соседа, Илья Николаевич прилег на диван, решая, что ему делать дальше в день своего тезоименитства, как называл царь Николай Второй свои именины. Выпитая водка расслабила тело и душу, и ему вспомнился приезд в Москву в такой же солнечный августовский день сорок пять лет назад.

IV

Окончив среднюю школу, Илья не смог поступить в институт по причине перелома стопы ноги, который он получил, неудачно спрыгнув с обрыва, спускаясь к реке вместе с друзьями, чтобы искупаться в жаркий июльский день. С загипсованной ногой в другой город не поедешь, а поступать в местный институт, чтобы быть учителем Илья не захотел, несмотря на уговоры родителей.

 В августе гипс с ноги сняли и Илья смог ходить с палочкой, прихрамывая на правую ногу, но сроки поступления в институт уже прошли: в те годы можно было поступать лишь в один институт и везде вступительные экзамены начинались с первого августа, поэтому, не поступив в один институт, повторить попытку можно было только через год.

Илья, в отличие от родителей, которые хотели видеть своего сына образованным человеком, ничуть не переживал за институт: в семнадцать лет всё кажется прекрасным, впереди целая жизнь и можно успеть исполнить все свои желания, в том числе и учебу в институте.

 Илью тогда больше огорчал перелом ноги: он опасался, что хромота останется на всю жизнь и помешает ему выбрать девушку по душе – какая захочет встречаться с хромым парнем, опирающемся на палку? Девушки уже интересовали его больше, чем какие-то институты и Илья усиленно тренировал сломанную ногу, чтобы избавиться от хромоты и палки, в чём к осени почти преуспел.

На семейном совете решили, что Илья пойдет работать на тот же завод, где трудился отец, получит специальность, зимой будет ходить на подготовительные курсы, а следующим летом попытается поступить в институт по своему выбору.

Илья оформился на курсы ученика токаря при заводском профессионально-техническом училище,  к  Новому году закончил эти курсы, получил удостоверение токаря второго разряда и приступил к работе в механическом цеху машиностроительного завода. За пару месяцев он вполне освоился за станком, но поскольку отличался добросовестностью в работе, настойчивостью, и не лодырничал, как некоторые его сверстники, то стал выполнять норму и не гнал брака, что обеспечивало приличную зарплату в двести рублей и более.

Наступила весна и юноша Илья, имея свободное время после работы и хорошие карманные деньги, поскольку всю зарплату тратил на себя, отдался весеннему половодью чувств, примкнув к компании таких же молодых ребят, не обремененных житейскими заботами.

 Закончив смену, они собирались у заводской проходной и, не заходя домой, устремлялись компанией в кино, на концерт заезжих артистов или в молодежное кафе, где можно было познакомиться с такими же свободными от забот девушками, которых тоже будоражил весенний дурман.

Вскоре у Ильи образовалась подружка Настя, которая была на год старше, уже познала мужскую ласку, не скрывала этого, и сама выбрала Илью для продолжения плотской утехи молодому девичьему телу.

Настя жила в заводском общежитии, куда поселилась, приехав из деревни, и поступив на работу. В комнате проживала ещё одна девушка Лена, которая на выходные частенько уезжала домой, так что Настя оставалась хозяйкой комнаты на целых два дня, чем она  умело пользовалась.

 Они познакомились в клубе на танцевальном вечере, куда Илья пришел со своей компанией молодых ребят, а Настя была в такой же компании девушек. Нашлись общие знакомые и две компании объединились в одну, причем Настя сама пригласила Илью на дамский танец. Вообще девушки в этом возрасте гораздо смелее и находчивее ребят и Настя мгновенно завладела сердцем Ильи, понравившись ему девичьей статью и веселым беззаботным характером.

Через пару вечеров знакомства Настя пригласила Илью к себе в общежитие. Соседки не оказалось на месте и после двух бокалов шампанского, которое принес Илья, девушка отдалась ему среди бела дня на узкой девичьей кровати, ничуть не стесняясь своей наготы и света.

Илья, не имевший опыта интимных отношений, неумело овладел Настей: чувство близости с девушкой ошеломило и поглотило его всего, он мгновенно достиг оргазма, но не успокоился и продолжал неутомимо владеть девушкой, снова и снова достигая высшей степени блаженства и ощущая ответные её бурные излияния, стоны и судорожные объятья.

С того раза плотские утехи полностью захватили его и Настю и при каждом удобном случае они уединялись в её комнате и занимались без устали любовными движениями до полного опустошения чувств.

Пару раз Илья приводил Настю к себе домой, когда родители уезжали на выходные к своим знакомым, а однажды даже привел Настю в гости и познакомил её с родителями, полагая, что в будущем он женится на этой девушке и введет  в свой родительский дом.

Как и большинство его сверстников того времени, Илья искренне считал, что близость с девушкой предполагает в дальнейшем вступление с нею в брак и лишь осознание того факта, что Настя имела такие же отношения с кем-то до него останавливало юношу от опрометчивого решения, да и Настя никогда не упоминала о женитьбе на ней.

Матери Ильи девушка не понравилась: веселая, беззаботная, старше сына на целый год и не любит Илью, а лишь забавляется с ним, что подсказал ей материнский инстинкт. Мать так и сказала Илье после того знакомства с Настей:

 - Не пара она тебе, сынок, чересчур смелая и разбитная, не любит тебя, а только пользуется, и будет крутить тобой по своему желанию, потакая своим прихотям. Да и рано тебе Илюша о женитьбе думать – учиться надо дальше сынок: мы хотим, чтобы ты был образованный - сейчас есть для этого все условия.

– Зачем, мама, мне учиться в институте, – возразил тогда Илья, – зарплата у меня в два раза больше, чем у инженеров в нашем цеху. В начальники я не стремлюсь, рабочим в нашей стране почет и уважение, какой смысл в учебе?

Мать не нашлась, что ответить сыну, но отец нашел достойные слова: - Учиться, сынок, надо тебе, чтобы уважить родителей, а потом, когда станешь образованным человеком, то и сам поймешь, что дело не в зарплате и в должностях, но в уважении, которое ты будешь испытывать сам к себе и от окружающих.

На этом знакомство Насти с родителями закончилось, а их бурный роман продолжался не оставляя  Илье времени и сил на подготовку к поступлению в институт. Прошла весна, настало лето, привязанность Ильи к девушке Насте лишь возрастала, тогда, как Настю такие постоянные отношения уже немного начинали тяготить, вызывая желание побыть с подругами и друзьями-ребятами, а не проводить всё свободное время в постели с этим приятным, но скучным своим постоянством юношей, замуж за которого она не собиралась выходить.

 Ей грезился принц на белом коне или тот, первый в её женской жизни парень, который был на пять лет старше и овладел ею смело и решительно, не слушая возражений, чего Илья никогда бы не добился от неё по слабости характера. Парня того, посадили за драку на два года, и этим летом он должен был выйти на свободу и встретиться с ней, о чем написал письмом на адрес общежития.

Однажды, в июле месяце, Илья пришел в субботу к Насте в общежитие, чтобы удовлетворить свои и Настины интимные желания, а после сходить на реку искупаться и посетить городской парк, где летними вечерами работала танцплощадка.

Вахтерша привычно пропустила Илью, который уже примелькался здесь за последние месяцы. Дневные посещения женского общежития лицами мужского пола разрешались днем без всяких ограничений и до десяти часов вечера, когда полагалось покинуть девушек, чтобы не повредить их девичьей чести.

Илья толкнул дверь Настиной комнаты, взглянул и замер от увиденного. Настя лежала на своей кровати обнаженная, в привычной позе лягушки- если её перевернуть брюшком вверх. Над девушкой трудился голый мужчина весь в татуировках, ноги и спину которого покрывала густая шерсть, словно обезьяну. Настя вскрикнула, увидев Илью, который от этого крика машинально прикрыл дверь, оставшись стоять в неподвижности.

Через минуту дверь открылась и в коридор вышла Настя в одном халатике, накинутом на голое тело: этот халатик Илья любил снимать с неё сам, добираясь до её заветных местечек.

Настя испуганно прикрыла дверь и шепотком сказала: - Я не ожидала, что ты придешь так рано, а позже хотела тебе сказать, что это мой первый мужчина, он сидел в тюрьме, сейчас освободился, я его люблю и хочу быть с ним. Он пришел сегодня утром и взял меня сразу, а потом побил немного за измену с тобой, о чем ему сказала вахтерша.

 Видишь у меня синяк под глазом? – и девушка показала Илье ссадину на лице. - Павел настоящий мужчина, а мы, девушки, хотим не только получать удовольствие от мужской ласки, но и подчиняться мужчине. Ты, Илья, ещё мальчик и не понимаешь женской радости подчиняться грубой мужской силе и грубому обращению самца с самкой, как я видела в зоопарке у обезьян.

 Уходи и не появляйся здесь больше, а то Павел изуродует тебя и снова загремит в тюрьму. Тебя я никогда не любила, а лишь баловалась, но вот пришел мой мужчина, и баловство кончилось. Уходи, - повторила Настя,  скрылась за дверью, и Илья услышал, как она заперла дверь изнутри.

Юноша вышел из общежития и присел на скамейку. Именно сегодня, Илья хотел сделать Насте предложение выйти за него замуж и вот он застает свою избранницу в неглиже под заросшим шерстью самцом – как она ему только что призналась. От обиды он чуть не заплакал, но скоро успокоился, пошел домой, лег на диван и пролежал неподвижно до самой ночи, даже не выйдя на призыв матери к ужину, сославшись на отсутствие аппетита.

Поздней ночью Илья решил уехать в Москву, устроиться на работу, поселиться в общежитие и начать самостоятельную мужскую жизнь, подальше от Насти, обвинившей его в отсутствии мужских качеств и променявшей порядочного Илью на уголовника, когда-то соблазнившего Настю и оставшегося для неё навсегда идеалом мужской силы.

В те времена устроиться на работу в Москве можно было, лишь получив временную прописку в общежитии. Лимит и такое разрешение имели многие столичные заводы, на которых не хватало рабочих рук.

Утром Илья сообщил родителям о своем решении, пояснив, что в Москве он продолжит свою учебу и научиться жить по-взрослому, а не под родительской опекой. Отец, покряхтел недовольно, но дал сыну согласие на эксперимент, пояснив матери, что до Москвы недалеко, всего 400 километров и сын сможет их навещать по праздникам, а не заладится у него столичная жизнь, так всегда есть возможность вернуться назад.

Мать всплакнула немного, но тоже противиться не стала, держа в памяти визит Насти и справедливо полагая, что сын поссорился с ней и теперь убегает от этой женщины, которая не понравилась ей с первого взгляда.

 – Пусть уедет подальше от этой девки, успокоится, помыкается в чужом городе, а там, глядишь, и назад вернется, - думала мать, поглаживая сына по волосам и замирая при мысли от предстоящей разлуки со своим единственным дитем, которого она продолжала считать мальчиком, несмотря на то, что Илья был выше матери на целую голову.

В понедельник, утром, Илья написал заявление на увольнение, сказав мастеру, что едет поступать в институт, хотя сроки уже прошли, и мастер Тимофеич, – как его звали рабочие, почесав затылок, подписал заявление без обязательства отработки Ильей двух недель, что полагались по закону.

В три дня Илья уволился с работы, собрал чемодан вещей и все свои документы и в четверг утром, попрощавшись с родителями, сел в поезд, который повез его в Москву.

 Уезжал он не один: по соседству жил знакомый парень, который ещё в прошлом году уехал в Москву и устроился там на работу. Он как раз был в отпуске, неделю назад Илья имел с ним разговор, парень по имени Никита живописал Илье столичную жизнь и когда тот решил уехать, то Никита взялся ему помочь с трудоустройством на свой завод, где он работал слесарем. Вот вместе с этим Никитой юноша Илья и поехал покорять Москву.

Через шесть часов пути поезд высадил друзей на Белорусском вокзале, откуда юноши на метро и трамваем добрались до общежития Никиты, где Илья намеревался проживать, пока не устроится на работу.

– Я живу вдвоем с товарищем, – объяснил Никита, – тот сейчас в отпуске и его кровать свободна, главное, чтобы комендант общежития не заартачилась, но думаю, что мы её убедим коробкой конфет и бутылкой сладкого вина, до которого она большая охотница.

Так все и получилось и, переночевав, впервые в жизни, на чужой кровати в незнакомом городе, Илья вместе с Никитой утром пошел устраиваться на работу.

 Никита объяснил, что в Москве иногородних на  работу не берут, но рабочих не хватает, и многие заводы имеют лимит на прописку рабочих в свои общежития и, проработав пять лет, можно от завода получить комнату, а затем, если женишься и пойдут дети – то завод даёт и квартиру – если ты хорошо работаешь. – Многие так стали москвичами, надеюсь, и нам повезет, – закончил Никита свои объяснения Илье, когда они подошли к заводской проходной.

Прямо у проходной на стене заводоуправления висел большой железный щит, на котором объявлялось, что заводу требуются рабочие многих специальностей и иногородним предоставляется общежитие.

– Видишь, навечно здесь повесили это объявление, так что иди в отдел кадров, что над проходной и оформляйся на работу и в общежитие, - напутствовал Никита своего земляка, – а я здесь тебя подожду и с ребятами знакомыми переговорю. Просись в двадцатый цех: я там слесарем, а ты будешь токарем и ребята там хорошие подобрались – почти все иногородние.

С этими напутствиями Илья и пошел устраиваться на работу на столичном машзаводе, который, как ему шепнул Никита, делает в основном оборонную продукцию – поэтому и заплата здесь выше, чем у соседей.

В отделе кадров его принял инспектор по кадрам, просмотрел документы о квалификации, трудовую книжку и характеристику с места работы и, сказав, что станочники очень нужны, поинтересовался: – Почему вы, Илья Николаевич, уехали из дома сюда в Москву: за длинным рублем погнались или за приключениями столичными?

– Нет, я хочу учиться в институте по машиностроению, а там, на родине таких институтов нет, - немного слукавив, ответил Илья, покраснев от удовольствия, что его впервые в жизни назвали по имени-отчеству.

– Ну что же, это похвальное стремление к учебе, – одобрил инспектор пожелание Ильи. - Кстати, прямо у проходной в здании на площади, есть машиностроительный техникум и там же филиал машиностроительного заочного института с вечерним обучением. Если выдержите испытательный срок и будете приняты на завод, сможете учиться в этом институте, сдав вступительные экзамены. Учились вы в основном на 4 и 5, хотя есть и троечки в вашем аттестате зрелости.

Кстати, почему вы не комсомолец? Может баптист какой, и будете нам молебны устраивать в цеху?

– Так получилось, что когда весь класс принимали в комсомол, я приболел, а потом никто не предлагал, а я не настаивал, – ответил Илья, – и никакой не баптист и родители мои тоже в церковь не ходят.

– Ладно, это не важно, - заметил инспектор, – главное чтобы работал хорошо, а в душу лезть не наше дело. Может, на заводе  вступишь в комсомол, у нас здесь сильная организация.

 Оформлять я буду вас с испытательным сроком в две недели: у нас здесь станки новые, каких, вы Илья, у себя на заводе не видели и сможете ли работать на них большой вопрос. Направление в общежитие мы выпишем с сегодняшнего дня, а с понедельника сможете приступить к работе.

Обрадованный Илья пошел устраиваться в общежитие, а инспектор принялся готовить документы о зачислении Ильи на работу токарем в 20-й цех, как и просил юноша.

В общежитии комендант устроила Илью на свободное место, сказав, что когда юноша освоится на новом месте и заведет друзей, можно будет выбрать соседа по приятельству.

В выходные дни Илья ездил по Москве, знакомился с городом, в котором никогда не был и где собирался жить и работать ближайшие годы, а возможно и навсегда.

В понедельник Илья получил временный пропуск на завод и приступил к работе, которая ничем не отличалась от его прежней деятельности, только станки были новейшие с автоматикой, которую ему предстояло освоить с помощью специалистов, наладчиков и других мастеров токарного дела.

За две недели испытательного срока Илья зарекомендовал себя положительно и был зачислен на постоянную работу, став полноправным москвичом. Он успел зайти в заочный институт, сдал документы и экзамены, и через месяц был зачислен в число студентов - заочников с вечерним обучением в здании, рядом с проходной.

 Всё, о чем мечтал Илья, сбылось, и он написал письмо родителям, чтобы обрадовать и их своей удачей. За суетой и устройством дел Илья почти не вспоминал о Насте, а по прошествии времени и вовсе забыл об этой девушке, которой совсем недавно готов был сделать предложение.

Когда московская жизнь Ильи совсем наладилась, вдруг пришла повестка из военкомата на комиссию для призыва в армию. Илья расстроился: ему не время было идти в армию на два года, когда он только-только начал самостоятельную жизнь.

 По совету соседа по общежитию Саши, который оказался на три года старше Ильи и, отслужив в армии, не стал возвращаться в свой поселок, а решил пытать счастья в столице, Илья купил себе трость, взял выписку из истории болезни, как он сломал ногу в прошлом году и пошел на комиссию в военкомат, чтобы уклониться от службы в армии, как его научили товарищи.

Врач сразу обратил внимание на трость, опираясь на которую Илья, прихрамывая, пришел на медкомиссию. Выслушав объяснения Ильи, что у него был сложный перелом ступни ноги и с тех пор он не может долго ходить и нога начинает болеть, врач посмотрел справки, пощупал и помял ногу и дал заключение, что с такой ногой Илья не годен к военной службе в мирное время и ограниченно годен  в военное время, если таковое когда-нибудь наступит. По этому врачебному заключению, Илья через неделю получил военный билет, освобождавший его от службы в армии раз и навсегда и, вздохнув свободно полной грудью, принялся постигать азы столичной жизни.

Собственно говоря, распорядок его действий определился работой и учебой: пять дней в неделю он работал на заводе по восемь часов в смену, три вечера занимала учеба в институте со вторника по четверг, и лишь оставшееся время можно было назвать свободным и заниматься личной жизнью и досугом, который не слишком уж отличался от того времяпрепровождения, что было в его родном городе.

Утром Илья вставал в 6.30, шел в туалет, который был в конце коридора, поскольку общежитие было старое, коридорного типа, пятиэтажное, и туалет с умывальником и душем были в одном конце коридора, а кухня с газовыми плитами в другом.

Посетив туалет и умывшись, Илья решал как быть с завтраком: попить чаю с бутербродами в своей комнате вместе с соседом Сашей, или пойти на завод и там перекусить в буфете перед сменой,  выбрав завтрак из меню, а именно: каша рисовая, или овсяная на молоке, сметана, творог, яйцо вареное или глазунья, сосиски горячие с винегретом, пирожки с мясом, повидлом, булочки свежие, кофе, чай, какао, иногда бывали котлеты, шницель, студень и даже борщ, если эти блюда оставались от вчерашнего обеда в заводской столовой. Сытный завтрак обходился ему в 50-60 копеек, что при зарплате за двести рублей, казалось почти даром, и не надо было мыть за собой посуду - если с соседом решали завтракать в своей комнате.

До заводской проходной было две остановки на трамвае или десять минут пешего хода и Илья обычно прогуливался, если позволяло время, чтобы размяться перед предстоящей рабочей сменой у станка, где он должен был оказаться за десять минут до начала работы, чтобы успеть получить дневное задание от мастера и подготовить станок к работе.

 Он числился токарем-универсалом и делал простые, но разные детали, что требовало перенастройки станка и смены инструмента, а соответственно и зарплата его была несколько ниже, чем у станочников, постоянно изготавливающих серийные типовые детали, что обеспечивало хорошую выработку и большую зарплату.

 Илья уже мечтал перейти на серийную продукцию, но для этого ему надо было повысить квалификацию, набить руку и заслужить доверие мастера Степаныча, который не особенно жаловал молодых лимитчиков, прибывших в Москву за приключениями и при первой же возможности менявших тяжелую работу станочника на более легкую, - пусть и менее оплачиваемую.

В 8 утра начиналась смена, и необходимо было включить станок, чтобы показать мастеру и другим начальникам, что ты приступил к работе, даже если и продолжаешь подбор инструмента и заготовок для обработки деталей, согласно заданию.

Илья не курил, потому не пользовался положенными минутами для перекура, и работал без остановки, прерываясь лишь по необходимости посетить туалет или попить газировки из аппарата, установленного возле курилки, где собирались, в основном, пожилые станочники и слесаря и обсуждали новости или случаи из жизни, немало не заботясь о том, что их рабочие места пустуют.

 Этих рабочих мастера называли «золотой фонд» и прощали им длительные перекуры, поскольку по просьбе мастера они могли быстро изготовить необходимые для плана детали или устранить брак,  допущенный кем-либо из молодежи. Руки у них действительно были золотые, и они могли исправить почти любую сложную деталь, кроме грубого брака. Илья тоже прибегал к услугам этих профессионалов, если допускал, по недосмотру или второпях, брак в своей работе.

В полдень в цеху наступала полная тишина – это был перерыв на обед и шуметь никому не позволялось, даже если кто-то и хотел использовать обеденный перерыв для продолжения своей работы.

Рабочие мыли руки и расходились кто куда: кто сразу за столы для отдыха, чтобы забить партию в домино или шашки, и лишь в конце обеденного перерыва сбегать в столовую, или перекусить на скорую руку, здесь в цеху, прихваченными из дому бутербродами, а кто-то торопился в столовую, чтобы быстро пообедать и потом сменить игроков и спокойно доиграть до конца перерыва. Илья следовал второму пути и быстренько бежал в столовую: его молодой организм требовал питания после четырех часов почти непрерывной работы у станка.

Столовая примыкала к цеху, обед по цехам сдвигали на пятнадцать минут, чтобы не создавать толкучки и Илья, выбрав самостоятельно блюда двигаясь с подносом вдоль раздаточных полок, и расплатившись у кассы, быстро управлялся с обедом, присев за свободный столик. Пообедав и отдав поднос и посуду в мойку, он спешил из столовой в цех, чтобы присоединиться к игрокам, отчаянно сражавшимся за столами в домино и шашки, или, если игра затягивалась, подбадривая работяг со своего участка в качестве зрителя.

К домино, старые рабочие молодежь не подпускали, говоря, что они уже играли здесь до войны, с которой вернулись немногие, и поэтому пусть молодые заслужат место за столом своей хорошей работой, а пока потренируются в шашки. Именно тогда Илья и приохотился к шашечной игре, чем и пользовался теперь сосед Василий, предлагая сыграть несколько партий в шашки уже пенсионеру Илье Николаевичу.

Игра проходила на вылет:  проигравший освобождал место и более уже не подпускался к шашечной доске, но и выигравшему не разрешалось играть более трех партий подряд, чтобы всем желающим можно было успеть сгонять партию за обеденный перерыв.

 Игра в домино и шашки сопровождалась возгласами и прибаутками игроков и зрителей и обеденный перерыв проходил весело и быстро, пока в цеху не включалась пневматическая система, подающая по шлангам сжатый воздух на ручные инструменты, и цех не наполнялся вновь шипением сжатого воздуха, что означало конец обеда и продолжение рабочей смены, оканчивающейся в пять часов вечера.

Закончив смену, Илья сдавал изготовленные детали мастеру ОТК – так именовался отдел технического контроля, подписывал у своего мастера Степаныча сменное задание, если его выполнил, что означало прибавку к расценкам за изготовление деталей до 40%, ну а если выполнить задание не удавалось, то приходилось довольствоваться расценками по тарифу. Потом он сдавал наряд табельщице Наде – маленькой невзрачной девушке, тоже работавшей по лимиту и надеявшейся найти жениха-москвича, чтобы не работать в шумном цеху. После табельщицы Илья убирал свой станок от стружки и масла, потому что сменщика у него не было, а если бы был сменщик, станок можно было передать, как он есть, без уборки.

 Сменщика у Ильи не было, поскольку он, как учащийся вечернего института, всегда работал в первую смену, вызывая недовольство мастера, но так было положено по закону: учащиеся-вечерники всегда работали в первую смену, чтобы не пропускать занятия и ещё им давалось сорок дней учебного оплачиваемого отпуска в год, для подготовки и сдачи экзаменов – так власть советская заботилась о повышении квалификации трудящейся молодежи.

 Хочешь учиться – пожалуйста, открыты все пути для работающего человека, а не хочешь учиться – дело твое, но работать где-то все равно обязан, ибо есть статья в уголовном кодексе о наказании за тунеядство, и всякий здоровый совершеннолетний человек должен работать, чтобы не причислили к тунеядцам, которым становится любой, неработающий более трех месяцев подряд.

Закончив дела в цеху, Илья шел в раздевалку, к которой примыкала и душевая комната. Он принимал горячий душ, снимая грязь и усталость, переодевался в свою одежду и торопился в институт на занятия, которые начинались ровно в шесть вечера. Идти было недалеко – метров сто от проходной и Илья всегда успевал вовремя, иногда умудряясь и перекусить в техникумовском буфете булочкой с чаем, сосиской или бутербродом с сыром. Буфет работал до семи вечера, и после первого урока можно было утолить голод, если не успевал перед занятиями.

Буфетчица, как её звали ученики – тетя Маша: грузная женщина лет сорока, с несколькими золотыми кольцами на сосископодобных пальцах обеих рук, ловко и быстро обслуживала студентов-вечерников, так же, как днем управлялась с учениками техникума.

 Видимо буфет давал ей неплохой доход, и потому буфетчица была приветлива с посетителями, не забывая, однако, обсчитать каждого на две-три копейки, что все знали, но не придавали значения: какая разница заплатить за ужин сорок семь копеек или пятьдесят, при заработке двести и более рублей в месяц? А если кто-то дотошный и уличал тетю Машу в обсчете, то она всегда ссылалась на отсутствие мелочи для сдачи и предлагала зайти завтра и получить свои недостающие три копейки, – тем дело и заканчивалось.

Отбыв четыре или пять часов занятий, которые Илья по привычке называл уроками, он возвращался в общежитие вместе с несколькими товарищами по учебе, обычно пешком, чтобы прогуляться перед сном за длинный рабочий и учебный день.

 Иногда они заходили в трамвайный парк, где работал ночной буфет, и можно было съесть удивительно вкусную сардельку с винегретом и запить её сладким чаем с пирожком с повидлом. Такое отклонение от пути к общежитию занимало минут двадцать, и к половине двенадцатого Илья уже заходил в свою комнату и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящего соседа, ложился спать с сознанием хорошо выполненной работы и добросовестной учебы, на которую он обрек себя сам, и чтобы угодить родителям, желающим увидеть сына закончившим институт.

Сосед Саша не уставал удивляться учебе Ильи. – Зачем учиться, если, став инженером, ты будешь получать зарплату меньше, чем сейчас? – искренне недоумевал он. – Лучше заведи себе девушку из москвичек и занимайся ею, чем просиживать вечера в институте!

– Успею ещё, какие мои годы! – отнекивался Илья на упреки соседа по комнате. – Учеба еще никому не помешала и знания тоже никому и никогда не навредили. Окончу институт и тогда решу, что делать: оставаться у станка, пока ноги держат и большая зарплата, или уходить в инженеры, где зарплата поменьше, но работа почище, да и девушки больше заглядываются на инженеров, чем на рабочих парней, – на том разговор об учебе и заканчивался.

В свободные от занятий вечера, Илья читал учебники, выполнял задания и на личную жизнь оставались только выходные дни.

Сосед  Саша на выходные дни обычно уезжал к своей девушке, которая была москвичкой, но жила отдельно от родителей, имея комнату в коммунальной квартире, которая досталась ей от умершей бабушки.

Оставаясь один, Илья в субботу отсыпался часов до десяти утра, потом организовывал себе завтрак: обычно из нескольких яиц, поджаренных на сковородке вместе с колбасой или грудинкой, и бутерброда с чаем. Готовить более существенный и разнообразный завтрак ему не хотелось, да и не из чего: продуктов про запас в их комнате не водилось, ввиду отсутствия холодильника, и кое-какую провизию удавалось сохранить в сетке, вывешиваемой из форточки на улицу, если не было морозов, которые, несмотря на конец ноября, всё ещё не наступали.

Позавтракав, Илья снова ложился на свою кровать и смотрел телевизор, который купил Саша, ещё до поселения Ильи в эту комнату, и разрешал соседу пользоваться в его отсутствие.

 Пролежав в безделии до обеда, Илья, иногда шел в ближайшую столовую, чтобы полноценно и без хлопот пообедать с кружкой пива, но чаще варил себе пачку пельменей, которую оставлял на хранение у соседей, имевших холодильник в комнате: общежитие обеспечивало только проживание, замену белья и кое-какую мебель, а всё остальное рабочие покупали сами из своей зарплаты – если считали покупку необходимой и были деньги, но и стоило общежитие всего два рубля в месяц.

Илья покупку холодильника, телевизора и других вещей, применяемых в быту, ещё не считал необходимой, да и денег на такие покупки пока не находилось: с начало надо обуться-одеться по столичным меркам, а уже после заниматься устройством быта.

 Из своей зарплаты в двести рублей Илья тратил на пропитание и проживание третью часть, а остальные деньги, что заработал за три  месяца своего пребывания в Москве, потратил на покупку костюма, пальто, туфель, зимних ботинок и всякие необходимые для работы и учебы мелкие вещи.

Отобедав, Илья проводил остаток субботнего дня у телевизора, отдыхая после недели работы и учебы, или же присоединялся к компании соседей, чтобы пойти в кинотеатр, попить там пива и посмотреть новый фильм и тем закончить выходной день.

Два или три раза соседи заманивали Илью посетить дом культуры автомобильного завода «ЗИЛ», где по субботам проводились танцевальные вечера для молодежи.

Илья, в новом костюме, впервые посетил эти танцы вскоре после устройства на работу в сентябре месяце, когда стояло бабье лето, и даже по ночам было тепло, как летом. Танцы проводились в фойе дома культуры и, взяв входные билеты по полтиннику, группа рабочих из общежития вошла в зал, где уже играл духовой оркестр и пары танцевали кто как умел.

Ребята тотчас выбрали себе девушек, которые стайками и поодиночке стояли вдоль стен и у колонн, и смешались с танцующими, а Илья, тоже встал у стены, присматриваясь к окружающим его девицам.

 По всему было видно, что присутствующие здесь молодые и не очень девицы и парни отнюдь не москвичи, а, вероятно, такие же, как и он, приезжие в Москву провинциалы, пожелавшие себе удачи и блеска столичной жизни. Осмотревшись немного, Илья наугад пригласил девушку из стайки, сгрудившейся неподалеку, на медленный фокстрот, позволяющий прижать девушку к себе и заговорить с ней, чего не позволяли сделать быстрые танцы и вальсы.

Девушка, однако, заговорила первой: спросив Илью как он здесь оказался и услышав, что он работает на заводе и пришел сюда с товарищами по общежитию, тотчас утратила к нему интерес и, закончив танец, присоединилась к подругам, а когда Илья пригласил её снова, отказала, сказав, что больше не танцует.

Илья был немного удивлен таким поведением девушки, но товарищи подсказали, что сюда съезжаются парни и девушки со всех концов Москвы и Подмосковья, такие же как и они сами, жители общежитий, в надежде встретить здесь москвичей с постоянной пропиской и жильем и, если повезет, вступить в брак или, на худой конец, в любовную длительную связь, имея возможность уединиться, а не прятаться в комнатах общежитий.

– Смотри Илья, – сказал ему сосед из комнаты напротив, – видишь здесь много одиноких девушек, которые стоят у колонн или стен зала поодаль от оркестра, – это, скорее всего, москвички, обеспеченные жильем – они пришли сюда не для танцев, а для знакомства с понравившимся парнем, чтобы завязать отношения.

 Девчата, что держатся группами – это такие же, как и мы, они приехали из общежитий  развеяться и такие как мы им неинтересны. Хочешь просто пофлиртовать – выбирай девушку из группы, а если хочется интимных отношений, то выбирай одинокую девушку: здесь есть девчата на любой вкус и на любые отношения, главное не промахнуться - тогда получишь желаемое.

 Я, поначалу, тоже выбирал приглянувшуюся девушку из группки и иногда уезжал, провожая её за пятьдесят километров от Москвы в какой-нибудь Звенигород или Электросталь. Там, посидев с ней до утра на садовой скамейке и нацеловавшись досыта, я с первой электричкой возвращался к нам в общежитие, и никогда больше не встречался с этой новой знакомой, потому что слишком далеко она живет и в общежитии. А вот на одиноких мне пару раз везло и я после танцев провожал девушку до собственной комнаты и ночевал у неё: потом, встречаясь некоторое время, пока девушка не понимала, что оформлять наши отношения браком я не собираюсь.

После советов соседа Илья стал внимательнее всматриваться в присутствующих девушек и, действительно, заметил несколько одиноких девиц, скромно стоявших за спинами танцующих, но эти женщины были значительно старше его, по внешнему виду невзрачные, и потому он, по окончанию танцевального вечера, поехал домой вместе с соседями по общежитию, не досчитав двух или трех своих товарищей, которым повезло больше, и они поехали провожать приглянувшихся девушек в надежде на любовные приключения.

Ещё дважды Илья посещал танцы в ДК «ЗИЛ», но также безрезультатно, как и в первый раз. Потом началась учеба, а напряженная работа и учение не вызывали пока желания завести любовные отношения с девушкой, так как времени на любовь не оставалось вовсе.

Зато посещение кино в субботний вечер не требовало ни усилий, ни много времени и, сговорившись с соседями, Илья посещал кинотеатр: они пили пиво перед сеансом, потом смотрели фильм едва дотерпев до конца из-за позывов в туалет и выскочив из кинозала и облегчившись, они возвращались в общежитие, обсуждая по дороге просмотренный кинофильм.

Такой жизни незаметно мелькнуло полгода, и после однодневного праздника Нового года Илья оформил учебный отпуск в институте и засел за учебники, чтобы сдать экзамены достойно и тем обрадовать родителей, желающих видеть своего сына образованным человеком, которому не придется стоять всю трудовую жизнь у станка и верстака, что почетно и денежно в советской стране, но трудно и утомительно с возрастом.

Воспоминания Ильи Николаевича о начале своей столичной жизни прервал звонок в дверь.

– Наверное, сосед Василий снова напрашивается на совместную выпивку за шашечной доской – подумал Илья Николаевич и пошел открывать дверь, за которой, к его удивлению, оказалась жена Галина.

V

Приход жены Илья Николаевич встретил неприязненно, отвыкнув за лето от свар и склоки, что приносила с собой эта женщина, последние годы, при каждом своем появлении в их общей квартире летом, и проживая здесь постоянно зимой.

– Могла бы и сама дверь открыть, есть же ключи, – высказал он совет жене, на что мгновенно получил возражение-осуждение от Галины:

– Ключи я забыла взять, торопясь на электричку, а тебе полезно оторваться от любимого дивана и прогуляться до двери, небось, пролежни уже появились от лежания перед телевизором, так скоро и ходить разучишься, как наш сосед Василий.

Илья Николаевич, ничего не ответив, прошел в свою комнату и прикрыл дверь, которая мгновения спустя, открылась усилиями жены Галины.

– Я старалась, ехала сюда, чтобы поздравить мужа с именинами, а ты, не сказав доброго слова, запираешься в своей комнате, словно отшельник. Хотя бы для приличия сказал пару слов своей жене, с которой прожил сорок лет – так ты даже и на это неспособен. Как же я ошиблась, когда выходила за тебя замуж – думала, что ты станешь верным мужем и добьешься успехов в карьере, но ты как был ни кем, так им и остался.

 Единственно чему научился, так потихоньку изменять своей жене с такими же, как сам, ничтожными женщинами. Небось, и сегодня договорился с какой-нибудь потаскушкой отметить вместе свои именины, – закончила Галина обличительную речь и внимательно осмотрела комнату мужа ища взглядом следы присутствия здесь женщины, но даже её великолепное зрение таких следов не обнаружило, и, сделав обиженное лицо, Галина вышла из комнаты мужа и начала с остервенением перемывать посуду на кухне, громко приговаривая так, чтобы слышал муж:

 – Всё покрылось грязью, словно посуда никогда не мылась. Наверное,  ест как собака и плошки за собой не моет. Хоть заставил бы своих потаскух убираться в квартире, но они, наверное, такие же никчемные грязнули, как и он. Послал мне бог муженька: ни к чему не годен и ни к чему не стремится.

Илья Николаевич слушал восклицания жены, доносившиеся из кухни, не стараясь возразить или оправдаться, зная, что этим лишь вновь распалит Галину на ссору.

У его жены были две постоянные темы для разговоров: никчемность Ильи Николаевича, который, не сделав карьеры, так и остался на всю жизнь простым инженером и подозрения в его изменах в её отсутствие на даче.

 Как и всякая женщина, утратившая с возрастом свою привлекательность и пережившая период увядания, она считала искренне, что муж только и занимается тем, что ищет себе падших женщин и развлекается с ними при любом удобном случае, хотя и знала, что такие развлечения требуют денег, которых у её мужа никогда не было в достатке, что тоже всегда вызывало приступы раздражения у Галины.

Но знать и осознавать для неё были не связанные между собой понятия и потому, жена постоянно пыталась уличить мужа в прелюбодеянии, чтобы окончательно убедить себя в его непригодности для семейной жизни.

Вот и сейчас, занимаясь на кухне мытьем посуды, Галина громко обвиняла мужа, перечисляя его недостатки:

 - Другие мужчины при смене власти обогатились и семьи свои обеспечили достатком, а ты продолжал работать на своем гребаном заводе простым инженеришкой со смешной зарплатой, в то время, как другие набивали себе карманы деньгами шальными. Сосед наш по подъезду, армянин со второго этажа, открыл торговую палатку, потом другую, купил квартиру, машину и дочь обеспечил, а наша дочка мыкается в комнатушке одна и никакой помощи от отца ей нет и не будет.

Илья Николаевич хотел возразить жене, что он помог дочери купить комнату, продав родительскую квартиру, доставшуюся ему по наследству, когда дочь профукала свою квартиру за долги, что оказались у неё из-за воровства компаньона, с которым она занималась туристическим бизнесом.

 И сосед-армянин, как только разбогател, то сразу бросил свою пожилую жену и женился на молоденькой хищнице, которая переехала с этим армянином на новую квартиру, а старая жена осталась в старой квартире и сейчас спивается от одиночества, ибо ни дочь, ни бывший муж-армянин не желают знаться с этой опустившейся женщиной.

 Всё это Илья Николаевич хотел прокричать своей жене, не вставая со своего дивана, но вовремя опомнился, зная по опыту, что ещё ни единого раза ему не удавалось убедить жену в чем-либо, а осознание ею своей неправоты лишь вызывало у неё новый взрыв обвинений в адрес мужа и дополнительное раздражение.

Закончив мытье посуды, и убедившись, что холодильник почти пуст, Галина вновь вошла в комнату мужа и предложила ему сходить в магазин и прикупить хотя бы торт для чаепития по случаю именин.

– Не собираюсь я отмечать свои именины, – возразил Илья Николаевич, – если ты хочешь, то сама и сходи в магазин.

- Может мне совсем уйти из дома и уехать на дачу, чтобы ты смог привести сюда гулящую девку и поразвлечься с ней: я же старая для тебя, чтобы заниматься любовными делами, – вновь вскипела жена на отказ Ильи Николаевича сходить в магазин.

– Вон сосед Василий, хоть и с больными ногами, но женой своей не брезгует, ублажает иногда – она сама мне об этом говорила, а ведь Василий одного с тобой возраста и жена его, Мария, мне ровесница.

– Вот и иди к Василию за мужскою ласкою: он за бутылку водки приласкает тебе причинное место, а я возражать не буду – не удержался Илья Николаевич на упреки жены. – Или найми какого-нибудь чурека: он за тысячу рублей и траву на даче скосит и тебя ублажит. Им, азиатам, всё равно, что женщина, что коза. Как говорили у нас в цеху; «оприходовать девчонку – это может каждый шкет, а ты попробуй старушонку от шестидесяти лет».

От таких предложений, жена Галина взорвалась злобой: - Я всегда знала, что ты спишь и видишь, как бы избавиться от меня, но чтобы предложить мне сожительство с соседом или узбеком каким – такого я не ожидала. Зря я приехала отмечать твои именины – ты здесь совсем умом тронулся в одиночестве, коль предложил жене завести любовника. Я с тобой свою молодость загубила и прожила в нищете всю жизнь, чтобы на старости лет услышать эти твои пожелания насчет связи с узбеками. Хорош муженек, нечего сказать! Так и знала, что мой приезд сюда закончится перебранкой.

– Если знала, то зачем ехала? – удивился Илья Николаевич. – Могла бы по телефону позвонить и поздравить меня с именинами, а не мотаться по электричкам. В твоем возрасте о встрече с богом, к которому ты ходишь на поклоны в церковь, думать надо, а ты о греховодстве думаешь и меня же в этом упрекаешь. Тебе скандал был нужен – вот ты за этим скандалом сюда и приехала без предупреждения и нарочно ключи не взяла, чтобы не застав меня дома, потом обвинить меня в том, что день провела в ожидании, пока я, по твоим словам, шастаю по девицам.

– Всё, нет больше моего терпения слушать оскорбления в свой адрес от бывшего мужа, и я уезжаю назад на дачу, – вскинулась Галина. Там котенок приблудился: его покормишь, погладишь и он отзывается, а тебя сколько ни корми, ответной ласки никогда не дождешься, - закончила жена свои поздравления имениннику и, подхватив свою сумку, вышла из квартиры, громко хлопнув дверью.

Илья Николаевич после ухода жены встал, прошел на кухню, открыл шкафчик с лекарствами, накапал в чашку по 30 капель валерьянки, пустырника и корвалола, добавил воды и выпил эту успокоительную смесь, чтобы снять напряжение от этого визита, и снова прилег на диван, постепенно расслабляясь.

– Галина назвала меня бывшим мужем, что соответствует действительности, но продолжает устраивать скандалы, словно в далекой молодости. Какую же глупость я совершил, женившись на этой женщине без любви и взаимности, а лишь по необходимости узаконить рождение дочери в браке, – размышлял он, вспоминая обстоятельства прошлого времени, что связали его с этой грузной, неряшливой и сварливой женщиной, в которую незаметно, но быстро превратилась бойкая и сметливая девчонка, каковой она была во времена их знакомства.

Познакомился он с Галиной на шестом году проживания в столице, возвращаясь летом от родителей из отпуска. Был месяц август, возможно Ильин день, – точную дату знакомства Илья Николаевич не помнил, да и не заслуживал этот день такой точности.

Он сел вечером в проходящий поезд, простившись с родителями и своими дворовыми друзьями, с которыми выпил несколько бутылок портвейна в ближайшем сквере, чтобы не огорчать родителей, которые весьма гордились своим сыном, работавшим в Москве и, главное, закончившим уже пятый курс института, пусть и вечернего.

Галина впустила Илью в вагон, где она служила проводником. Будучи под хмельком, Илья сказал несколько любезных слов проводнице, которые она восприняла с улыбчивой доброжелательностью.

 В купе он достал припасенную в дорогу бутылку хорошего вина и коробку конфет, что хотел передать комендантше общежития, как многолетний жилец за снисходительное её отношение к вечерним посещениям девушек в его комнату. Сосед по комнате – Филипп, который два года назад сменил прежнего Александра, частенько уходил пожить к очередной своей пассии, сохраняя, однако, место в общежитии за собой, чтобы в случае разлада в отношениях вернуться назад в общагу и пожить там, пока не подвернется следующая подружка.

Сейчас Филипп уже с полгода жил у женщины с ребенком в её отдельной двухкомнатной квартире, где-то на Юго-западе столицы, оставив комнату Илье в полное распоряжение.

Вернувшись из отпуска, Илья тоже надеялся подыскать себе девушку не строгих правил, чтобы соглашалась посещать общежитие и задерживаться там до утра, для чего и требовалось ублажить комендантшу.

Разбитная проводница понравилась Илье, и он с бутылкой вина и коробкой конфет заглянул к проводнице в служебное купе и был там принят гостем. Пассажиры вскоре угомонились на ночь, а молодые люди весело болтали до поздней ночи, попивая вино и закусывая конфетами, которые проводница Галя, как оказалось, очень любит.

Часа через два выяснилось, что Галя любит не только конфеты, но и мужские объятия и едва минула полночь, как Илья овладел девушкой на её служебном месте. За годы жизни в Москве он утратил провинциальную стеснительность, обрел решительность, что так нравится шальным девицам, непременно сообщая им, что учится в институте. Учеба в институте как бы ставила на Илье знак качества и делала девиц более уступчивыми его мужским домогательствам.

Вот и в тот раз, выпив вина и разговорившись, Илья упомянул, что учится в институте, работает на заводе, живет в общежитии, но если женится, то ему в полгода дадут комнату от завода, а по рождению ребенка и квартиры ждать недолго. И вообще, ему уже давно предлагают перейти работать технологом, но он пока не решил, зачем ему это надо: зарплата хорошая, забот и ответственности у станка стоять нет никаких, и комната в общежитии почти всегда в полном его распоряжении.

Откровения захмелевшего Ильи были услышаны проводницей купейного вагона поезда Минск-Москва, что и побудило её, как оказалось много позднее, уступить домогательствам молодого человека с тайным прицелом превратить случайную интрижку в прочные любовные отношения.

За час до прибытия поезда в Москву, Илья выскочил из служебного купе, взял свои вещи и перенес их к проводнице Гале, оставшись вместе с ней и после высадки пассажиров, когда поезд был отправлен на стоянку в резерв.

Дождавшись, когда Галя сдала вагон следующей смене проводников, молодые люди вместе поехали к Илье в общежитие:  было утро пятницы, Галине заступать на смену только в воскресенье по возвращению поезда из Минска и впереди было два свободных дня, которые Илья и Галя намеревались провести вместе к взаимному удовольствию.

Илья привел новую знакомую к себе в общежитие, вахтерша, получив свою коробку конфет, пропустила их, не отметив в журнале посещений постороннюю женщину, и они благополучно добрались до постели Ильи, где и провели, почти безвылазно, эти два дня и две ночи.

Галя оказалась умелой и отзывчивой любовницей, чутко отзывалась на ласки юноши, не выказывая претензий и часто, впоследствии, называла эти два дня их медовым месяцем.

Илья выходил пару раз за продуктами и вином, до которого Галя оказалась охочей, а вечером, в субботу они сходили вместе в вечернее кафе, где хорошо поужинали, потанцевали под оркестр и довольные вернулись в комнату Ильи, где продолжили познание интимных чувств  друг с другом.

В комнате у Ильи уже были: собственный холодильник, телевизор, магнитофон, так что скучать и голодать молодым людям не пришлось. Илья проводил Галю на товарный двор, где она приняла свой вагон и, уговорившись о новой встрече, они расстались вполне довольные собой и теми отношениями, что завязались между ними.

С того времени, возвратившись из рейса, Галя спешила в общежитие к Илье, если был рабочий день, там она готовила, убиралась и к возвращению Ильи с завода в комнате был накрыт стол, на котором женской умелой рукой были расставлены блюда и закуски, вино и фрукты, сладости и молодые люди дружески поужинав, переходили к постельным процедурам, интерес к которым не угасал, а лишь разгорался стараниями девушки Гали.

Она ездила проводником уже три года и давно поняла, что кроме случайных любовных связей эта работа ничего не обещает ей в будущем. Пора было остепениться, и тут подвернулся Галине молодой и перспективный парень Илья, которого она посчитала надежным спутником для ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7