Я ловлю твои взгляды тайком

Как-то раз вошел в только что открывшийся зал офицерской столовой и от неожиданности застыл на месте – на раздаче вторых блюд стояла молоденькая девушка, как две капли воды похожая на мою любимую Людочку. Сердце больно сжалось от давней скорби, а разум отказывался верить в воскресение. В смятении чувств так и не смог встать в очередь сослуживцев, а присел за свободный столик и постарался успокоиться.
Хорошо, подошли офицеры нашей команды. Попросил их взять чего-нибудь на мою долю, пока буду держать столик, и стал исподтишка наблюдать за девушкой.
В шеренге одинаковых, как инкубаторские цыплята, шумных и смешливых девчат, бойко обслуживавших раздачу, незнакомка заметно выделялась – работала молча, сосредоточено, с выражением печали на красивом лице. 
“Бедная-бедная Людочка”, – подсознательно назвал девушку именем любимой, – “Какой бриллиант и в нашем навозе”, – горестно отметил ее яркий облик и незавидное место в жизненном маскараде отдаленной площадки космодрома “Байконур”.
Я смотрел и смотрел на живую Людочку, позабыв обо всем на свете, не в силах оторваться от дивного видения. Вскоре девушка заметила мои пристальные взгляды и постаралась скрыться за стойкой, а потом и вовсе исчезла. Вечером в гостинице у девочек, работавших с ней в тот день, узнал, что новенькую зовут Таня, и она из Ташкента.

С того дня в столовой у меня появился необычный интерес. Я стремился попасть к открытию зала, который обслуживала новенькая, занимал удобное для наблюдения место и покидал его одним из последних. Мне по-прежнему было не до еды, и из столовой, как ни странно, нередко уходил голодным. 
Зато, притаившись в своем убежище, мог тщательно, не торопясь, изучать каждую “детальку”, каждую черточку очаровавшей меня девушки. Я сравнивал их с ускользающим образом дорогого человека, и не мог понять, чем же так неудержимо влекла эта незнакомка, и что в ней напомнило Людочку.
Два года минули от скорбной даты, а я по-прежнему испытывал непреходящую боль. Стоило остаться один на один со своими мыслями, как наваливался поток воспоминаний. Я не гнал их, ведь только они, да редкие сны, в которых как наяву видел Людочку, стали единственным мостиком, связывающим с прошлым, где когда-то расцвела и трагически оборвалась наша первая любовь…
Людочка-Людочка… Как бы хотелось снова  увидеть тебя близко-близко, как в дни нашего счастья, когда, казалось, безнадежно тонул в твоих сиявших светом любви глазах, отражавших лишь меня и мириады звезд, раскинувшихся над нами… Как бы хотелось снова часами говорить обо всем на свете, как в детстве и юности, когда мы только открывали этот волшебный мир, и все самое светлое было еще где-то далеко впереди. Но больше всего хотелось бы никогда не расставаться, чтобы не испытать, как довелось, этой жуткой тоски одиночества...
Мысли-мысли… Сколько же их утекло бесследно в те горестные и все же по-своему счастливые часы ожидания неизвестно чего. Временами так и подмывало встать из-за столика и решительно подойти к незнакомке. Неважно, зачем. Главное – подойти к ней, к моей Людочке… От неразумного поступка удерживал лишь болезненный страх навсегда потерять хранимый этой девушкой живой образ любимой...

И все же, как сделать, чтобы оказаться рядом, но невзначай, как бы ни по своей воле?.. Казалось, чего проще – Таня жила в нашей гостинице и ей не миновать лавочку у входа, на которой всегда многолюдно. Вечера напролет сиживал там и я, временами включаясь в жаркие споры молодых офицеров о мировых проблемах и смысле жизни, или в пустую болтовню ни о чем наших гостиничных работниц и столовских стряпух. Мне нравилось это время суток, когда жара спадала, и на улице становилось приятно тепло. Гостиничные номера без кондиционеров еще хранили полуденное пекло, зачастую чуть ни до полуночи, а охладить нагретый за день камень можно было, лишь раскрыв настежь все окна и двери и впустив вместе с прохладой полчища комаров и всяческого гнуса, коего в здешних местах обитало предостаточно, чтобы отравить жизнь любому. Пробовал, было, поливать полы водой, но в результате получал парилку городской бани. Вот и приходилось коротать время в ожидании, пока комната охладится естественным путем.

Но буквально на днях знойное лето скоропостижно скончалось, а на смену ему пыльными бурями ворвалась осень, заполняя азиатские просторы ледяным арктическим воздухом. На лавочке в такую пору не усидишь, а потому в качестве наблюдательного пункта выбрал временно пустовавшую администраторскую. И не ошибся. Очень скоро объект вошел в гостиницу.
– Здравствуйте, Таня, –  поприветствовал девушку из администраторского окошка.
От неожиданности та приостановилась и удивленно вскинула широко раскрытые глаза Людочки. По-видимому, узнав (хотя я был в штатском), вежливо ответила и поспешила дальше, оставив наедине с ворохом тщетных надежд и сомнений.
К моему разочарованию, ее сходство с Людочкой оказалось весьма отдаленным. Она ниже ростом. Ее фигура не столь изящна, как точеная фигурка Людочки, совершенная от природы и отшлифованная многолетними занятиями художественной гимнастикой. Лишь что-то неуловимое в ее облике действительно напоминало любимую. И я до глубокой ночи мучительно пытался понять, что же.

На следующий день, впервые после долгого перерыва, бодро направился к раздаче, остановился около Тани, поприветствовал, теперь уже на правах знакомого, и стал неспешно выбирать блюдо, незаметно изучая ее вблизи...
Да нет никакого сходства!..
Лицо Людочки, открытое и одухотворенное, почти всегда озаряла чудесная улыбка. Эта – постоянно нахмуренная бука. Глаза Людочки – “чайного цвета”, у Буки – похожие, но чуть темнее. Волосы Людочки – темно-русые, у Буки – почти черные. Каждая черточка Людочки – словно вылеплена талантливым влюбленным скульптором. Буку лепил способный самоучка, но явно не в настроении. Об интеллектуальной идентичности говорить, разумеется, рано. Но и Бука вроде не глупа – так информировали девочки, а они хвалить не будут. Просто она года на два моложе. Но ведь я полюбил Людочку, когда той не было и четырнадцати. Она и тогда была более развита. Правда, оценивал ее в свои шестнадцать, и скорее чувствами, чем разумом… И все же, нет, нет и нет...

Получив заказанное блюдо, сел за столик и снова бросил взгляд на Таню. Наши глаза неожиданно встретились, она мельком улыбнулась, и тут же обернулась к очередному клиенту. Я вздрогнул. Что-то знакомое до слез было в том мимолетном взгляде. Но, что?..
 
Людочка, любимая. Что заставило искать твой неповторимый образ в девушке, похожей на тебя? Ведь она – не ты. И внешнее сходство еще не гарантирует родство душ. Тогда, зачем мне все это?.. Зачем я мучаю себя, пытаясь примирить яркое прошлое с бездарным настоящим?
Как бы хотелось хоть на мгновение снова увидеть тебя – живой и здоровой, как в дни, когда в наших сердцах бушевала первая весна… Увидеть не во сне, а наяву. Пусть даже прикованной к постели, как в дни твоего заката, но живой… живой!..
У меня никогда не было твоего фото. Зачем, если ты всегда была рядом, даже в дни  нашей разлуки? А сейчас, когда тебя нет, мне кажется, я бы просто не смог на него взглянуть – даже мельком.

Что со мной случилось?
То смеюсь, то плачу.
Может быть и правда
Потерял удачу?

Может быть и верно –
Моя карта бита?
И мечта святая
Саваном покрыта?

Много ли мне надо,
Что не успокоюсь?
Или мне не хватит
Гробовой доски?

Но весенним садом
Проходя порою,
Я, смеясь над жизнью,
Плачу от тоски...

Людочка, любимая, я тоскую по тебе. Мне так одиноко в этом опустевшем  мире, где тебя нет, и никогда больше не будет. Я ищу похожую на тебя и не нахожу, потому что ты – чудо, повторить которое могла бы только ты сама. Даже младшая сестра твоя так и не смогла хоть в чем-то напомнить тебя. Вы –  разные.
А вот эта девушка в одно мгновение напомнила – даже при таком  разительном вашем несходстве.
Но чем?.. И что дальше?..

Меня, как магнитом тянуло в столовую. Я подолгу задерживался на раздаче, когда обслуживала Таня. Мы перебрасывались заурядными фразами по поводу меню, не более. Она, как всегда, была букой. Я задерживался подле нее дольше других клиентов, но ни она, ни очередь не роптали.
Оказавшись за столиком, пытался гипнотизировать ее взглядами – ну, посмотри, посмотри… Изредка, незаметно для других, она все же поглядывала в мою сторону, но это были не те взгляды, как тот единственный, когда я был сражен ее сходством с любимой.
Нет, изначально у меня не было цели установить с ней какие-либо отношения. Но с каждым днем мне все чаще хотелось вывести ее из состояния печали, в котором она пребывала, казалось, постоянно. Ведь только улыбка делала ее похожей на Людочку.
А значит, надо сделать так, чтобы она чаще улыбалась… Может, все же поухаживать за ней?.. Тогда, возможно, станет ясно, что или кто причина ее бед.
Ведь не может молодая девушка ее возраста беспричинно пребывать в таком расположении духа, да еще столь долго. Улыбнулась же она мне тогда. И за все время наблюдений, никому другому. Так может еще не все потеряно?
Что ж, решено. Надо пробовать. И пробовать незамедлительно.

Был праздничный день. Утром в столовой поздравил Таню. Она вежливо поблагодарила, но разговор не клеился, тем более на работе. Она и в праздник грустила.
Я, как всегда, внимательно наблюдал за ней. Неожиданно она вновь одарила меня мимолетной улыбкой Людочки.
Ушел из столовой в приподнятом настроении. И повинуясь ему, решил поздравить Таню иначе. Нашел подходящую открытку. Пока размышлял, что написать, сами собой возникли эти строки:

Я ловлю твои взгляды тайком.
В них глубокой печали тень.
Лишь на миг улыбнулась мельком
В этот радостный, праздничный день.

Не грусти – это скоро пройдет.
Ты уедешь отсюда домой.
Там тебя твое счастье найдет.
Только может оно уж с тобой?

Там захочешь забыть навсегда
Эти дни нескончаемых бед.
Но от них не уйти никуда –
От своих восемнадцати лет.

Будешь помнить всегда Тюра-Там,
Его ветры, морозы и зной.
Где скучаешь всегда по цветам,
Что цветут только ранней весной.

Что ж, и я подожду до весны,
Хоть надежды пропал даже след,
Что тебе подарю те цветы...
Будет так?..  Или нет?

Я вложил открытку в конверт, надписал на нем адрес Тани и положил конверт с открыткой в ячейку почтового стеллажа у администраторской. Через час увидел, как Таня взяла мое послание.

Я не подписал открытку, в надежде, что она догадается, кто поздравил ее столь необычным способом. Да и что сказала бы ей моя подпись. Может, она и фамилию мою не знает. И я стал с нетерпением ждать чего-то особенного от девушки, которую, как оказалось, совсем не знал.
Ее реакция показалась странной не только мне. Но могла ли она быть иной? Не знаю.
Вечером в мой номер бесцеремонно, без всякого приглашения, ввалились девочки из столовой. Как всегда, нанесли много вкусностей, приготовленных для себя, с профессиональным умением и любовью. Не преминул заметить дипломированным поварам: “Ведь можете, оказывается, готовить”. От меня, как обычно, требовалось лишь спиртное, которое возникло незамедлительно. И не только в виде жуткого гидролизного спирта, который никогда не переводился. Накануне привез из Ленинска несколько бутылок вина.
Всего оказалось слишком много, а потому пригласили соседей. Праздник пошел.
Когда все достаточно расслабились, в смежной комнате организовали танцы.
Я никогда не участвовал, и остался за столом в гордом одиночестве, которое, впрочем, в тот день вовсе не тяготило.
И тут ко мне подошла одна из гостий и рассказала, как получив мою открытку, Таня стала показывать ее всем подряд, спрашивая, кто бы мог ей это написать. Прочтя стихотворение, все тут же безошибочно называли автора. Ведь уже давно исподволь наблюдали за нами. Девочки удивлены, а, посоветовавшись, решили рассказать все мне, чтобы не слишком заблуждался на ее счет. Для того, якобы, и пришли.
Стихотворение понравилось. Многие, с разрешения Тани, переписали в свои девичьи альбомы. И оно зажило самостоятельной жизнью. Года через три сам видел его в чьем-то альбоме, но, когда спросил, оказалось, никто уже не помнил, откуда взялось это стихотворение, кому посвящено и кто автор.
Я не понимал, почему Таня выставила мое очень личное послание на всеобщее обозрение. Зачем? Нет, моя Людочка никогда бы так не поступила.
В столовой я переместился в другой зал, чтобы больше не видеть Таню  и жить, как жил до этого наваждения.

Примерно через месяц девушка подошла сама. Причем, не в столовой, а где-то на полпути в военторговский магазин – в самом тихом месте небольшого скверика, который я всегда выбирал для прогулок. Она первой поприветствовала меня, улыбнувшись улыбкой Людочки. Я вздрогнул, как от ожога, и она тут же мысленно была прощена. Мы остановились друг против друга, как в столовой на раздаче, только теперь нас ничто не разделяло.
– Почему ты перестал ходить в наш зал? Разве мы хуже готовим? – первым делом поинтересовалась Таня и смущенно опустила глаза, застыв в ожидании ответа. Не знаю, чего она ждала, но я не стал придумывать нелепых отговорок, ведь не могла же действительно не понимать, в чем дело.
– Ты получила мое послание? – негромко спросил ее. Девушка молча кивнула в ответ, – О чем подумала, если не секрет? – осмелел я.
– Стихотворение понравилось… Ты сам написал? – снова обожгла она взглядом Людочки, и от этого взгляда, такого знакомого и родного, я мгновенно потерял ощущение реальности. Вдруг неудержимо захотелось обнять и прижать к груди эту все еще таинственную незнакомку и крикнуть ей, как то часто бывало в моих снах: “Людочка, любимая, не исчезай, останься со мной навсегда!..” Но мы молчали в ожидании чего-то значительного и, похоже, безнадежно пугаясь этого...
– Пушкин написал. Он служит где-то здесь неподалеку, в Молдавии, – постепенно приходя в себя, сердито ответил девушке, которая так и не оказалась Людочкой, – Что понравилось? Форма или содержание? – продолжил я нелепый допрос. Похоже, это было слишком, но мне уже было все равно. Занавес опустился.
– А ты не хочешь пригласить меня в ваш клуб на вечерний сеанс? – вместо ответа спросила Таня, улыбаясь своей собственной улыбкой. Разумеется, она тут же была приглашена. Спектакль продолжился.

Неожиданно девушка поставила условие. Оно показалось странным, впрочем, как и все ее предыдущие поступки. Она вдруг захотела, чтобы места были непременно в определенном ряду, и чтобы только мы вдвоем сидели в том ряду.
“Что за восточные причуды?” –  подумал я, но пообещал.
Я выкупил все билеты ряда, хотя имел право ходить в наш клуб без билетов, даже с приглашенной девушкой. Поразмыслив, догадался, для чего ей это понадобилось. То был самый заметный ряд в клубе, и если бы мы сидели там вдвоем среди пустых мест, это видели бы все в зале, в том числе и девочки, которые ее осудили. Неплохая идея. Видно, знала, что делала.
Я отдал ей билеты, потому что меня срочно вызвали в часть. Мы договорились встретиться в клубе. Когда вечером подошел к клубу, выяснилось, что сеанс отменен. Тани возле клуба не было, но мне сказали, она приходила. Я не решился зайти к ней в гостинице – боялся быть неправильно понятым.

Утром на автопилоте  прошел в зал столовой, в который ходил все последнее время, и сообразил, что ошибся, когда уже позавтракал.
В обед направился в зал, обслуживаемый Таней, но на раздаче та встретила демонстративно холодно. Пока сидел за столиком, так ни разу и не посмотрела в мою сторону.
Ужинал уже в другом зале. Теперь не сомневался, что, скорее всего, она хотела продемонстрировать наши “отношения” кому-то, кто действительно ее интересовал и мог увидеть в клубе. Роль подставной куклы меня не устраивала. И даже если это не так, все равно – к  другим отношениям, с кем бы то ни было, я не был готов. Так что, мне не за что было бороться...
Людочка, любимая, похоже, мне лишь показалось, что в мимолетных взглядах другой девушки я видел твою улыбку. Нет, ты улыбалась иначе – открыто и доброжелательно. И, главное, ты любила меня. Только меня и никого другого.
Что ж, мне больше нечего искать в той девушке. Но мне надо срочно менять свою жизнь, иначе я сойду с ума от бесконечной тоски...

После неудавшегося культпохода года два мы с Таней демонстративно не замечали друг друга и жили каждый своей жизнью. Я по-прежнему пребывал в состоянии, о котором лучше всего говорят строки, написанные еще в годы нелепой разлуки с Людочкой:

Я плыву по теченью судьбы
Неизвестно, куда и зачем.
Только серый туман впереди –
Вольной мысли сознательный плен.

Что б могла эта мысль сотворить,
Если дать ей широкий простор?
Но любимая, можно ль забыть
Роковой для меня приговор?

Я страдаю, а годы летят,
Чередой уходя в пустоту.
А душа, как осенний сад,
Растерявший свою листву.

Однажды глубокой осенью я скучал в администраторской (в эту пору со мной такое бывало нередко). Дежурный администратор куда-то отлучился, оставив “за себя”, и я развлекался общением с обитателями гостиницы, проходящими мимо моего убежища.
Неожиданно входная дверь распахнулась и впустила необычных “гостей” – двух бойцов азиатской наружности, явно последнего призыва (“салаг” – в воинском обиходе).
– Вы хоть понимаете, куда приперлись, салаги?! А ну, марш отсюда, пока не арестовал! – взревел болтавший со мной прапорщик в штатском, как и я.
– Таня Смирнова здесь живет? Мы к ней, – обратился ко мне один из бойцов, не обращая внимания на грозного “штатского”.
– Ну, Толик, это уже по твоей части, – заржал прапорщик, помнивший, очевидно, мою историю, и тут же ринувшийся разносить свежую сплетню по гостинице.
– Валечка, позови, пожалуйста, Таню Смирнову. Тут к ней два “урюка”, – попросил я проходившую мимо “шницелиху”.
Таня не заставила себя ждать. Что-то тарахтя на узбекском, она радостно бросилась к одному из бойцов. Они обнялись, как родные, продолжая общаться на понятном обоим языке. Потом боец представил ей своего товарища, и они затарахтели втроем. В этой радостно возбужденной девушке я не узнавал прежнюю Таню. “Так вот о ком ее печали… Похоже, жених”, – определил я статус довольно симпатичного бойца.
И тут Таня увидела меня. Густо покраснев, она мгновенно перешла па русский и буквально отскочила от приятелей.
– Толик, можно, они пройдут в мою комнату? – вдруг обратилась девушка со странной просьбой. Ясно, что бойцы в самоволке, и по долгу службы я просто обязан сдать их в комендатуру, что в соседнем здании. Ей же за подобное посещение грозит увольнение с работы и удаление с космодрома в 24 часа.
– Идите, – неожиданно разрешил ей, – Потом предупреди. Я провожу, чтобы патруль не задержал.
– Спасибо, – благодарно кивнула Таня, и троица бодро прошла в гостиницу…

Примерно в те дни я подал рапорт об увольнении из армии. Разумеется, мне отказали. А через неделю вдруг зачитали приказ о присвоении звания старший инженер-лейтенант. Поздравляя, командир части посоветовал выбросить из головы даже мысль о возможности ухода из армии. “Служить тебе здесь, на этой площадке, до самой пенсии”, – пожелал он мне то, что я бы и врагу не пожелал.

В гостинице меня ждал донельзя расстроенный приятель Жафер (Женя). У него появилась своя “радостная перспектива” – его возвращали в часть.
– Что ты так переживаешь? Я же твой непосредственный начальник. К тому же тебе осталось служить всего полгода. Ты уже “старик”, – успокаивал его.
Мы отметили последний день его работы в должности коменданта гостиницы, вспоминая, как мы познакомились год назад, и все то хорошее, что было в дни нашей дружбы.
 
Утром вместе сходили в столовую. Там нас увидела наша подруга Фаина. Она немного посидела с нами, но ей надо было работать. Уходя, попросила обязательно зайти к ней вечером.
– Зачем? – недоуменно спросил ее.
– Там увидишь, – загадочно ответила Фаина.
– Спирт брать?
– А как же.

Вечером зашел к Фаине. Меня действительно ждал сюрприз. Я совсем забыл, что она жила в одном номере с Таней. Девушки накрыли шикарный стол. Хорошо, что вместо спирта, захватил бутылочку привезенного с десятки вина. Чего ждала от того вечера Таня, не знаю. Но девушка явно была расположена к разговору, чего никогда за ней не замечал. После ужина она показала свой альбом. Подробно рассказала о себе, о семье, о том, что ее мать – узбечка, а отец – русский. Боец, которого я тогда видел, ее двоюродный брат.
Мы сидели рядышком, на ее койке. Я с интересом разглядывал фотографии. Она комментировала.
Не знаю, если бы Фаина догадалась куда-нибудь уйти, быть может, мы с Таней о чем-нибудь и договорились. Как знать. Но Фаина крутилась рядом, буквально втискиваясь между нами. Вечер окончился, а продолжения не последовало. У меня же не было желания проявлять инициативу – больше прочего занимали проблемы ухода из армии. Девочки тоже молчали. Похоже, то был последний всплеск золотой рыбки...

Лишь через два года мне удалось демобилизоваться и уехать в Москву, где жила моя семья. И только через три года штатской жизни удалось попасть на космодром.
В ту двухнедельную командировку мы вылетели с коллегой. Тот, правда, направлялся по своим делам, связанным с разгонным блоком.
И вот мы, наконец, вышли на раскаленный трап и мгновенно оказались в жаркой сауне пика казахстанского лета. Нестерпимо захотелось пить. 
Сели в автобус, который тут же тронулся по знакомому маршруту. Загуляли сквозняки, а на зубах, как и много лет назад, привычно захрустела песчаная пыль. Казалось, за годы моего отсутствия ничего не изменилось. Но теперь я смотрел на проплывающий унылый пейзаж иными глазами. Исчезло чувство обреченности, которое охватывало всякий раз, когда возвращаясь из очередного отпуска, осознавал, что следующий лишь через год. Сейчас же прилетел ненадолго – выполнить конкретную работу и максимум через две недели покинуть этот суровый край.

Как-то раз, вернувшись с работы, коллегу в номере не застал. Готовить ужин только для себя не хотелось, и я впервые за время командировки пошел в столовую. С трепетом вошел в знакомый зал. Внешне ничего не изменилось. Те же столы и стулья. Те же запахи общепита. Та же очередь у раздачи.
Лишь люди вокруг другие. Ни одного знакомого лица, ни в очереди, ни на раздаче. И еще удивило, что среди персонала столовой появились молодые казашки.
– Толик, ты как здесь оказался? – вдруг спросил кто-то невидимый. Обернулся – Натэлла.
– Наташка! Привет! – пожал ее протянутую руку, – Ну, вот. Хоть одно знакомое лицо в родной столовой. Куда все подевались?
– На десятку перебрались… Толик, пойдем за столик, – рассмеялась своему экспромту Натэлла, – Девочки! Обслужите нас! – выдала она команду и потащила меня в отдаленный уголок зала.
– Я смотрю, они тебя слушаются, – удивился, когда увидел, что девчонки тут же засуетились и быстро накрыли столик для двоих.
– Еще бы! Директор столовой как-никак, – похвалилась Натэлла, – Ну, а у тебя как дела?
Ужиная, мы проговорили с полчаса, вспоминая знакомых и прошлые времена. Похоже, нас обоих обрадовала встреча. Я не расспрашивал девушку о личных делах. Судя по всему, их по-прежнему не было. Впрочем, как знать...

А в один из выходных на десятке лоб в лоб столкнулся с Галкой – бывшим администратором нашей гостиницы.
– Толик! Откуда ты? – бросилась она на шею.
– Ну, Галка, ты меня задушишь, – еле вырвался из ее объятий, – Какая неожиданная встреча. А так приехал на площадку – ни одного знакомого лица. Одна Натэлла осталась. Где девчонки? Куда все подевались?
– Да здесь они все. Никто никуда не делся, – неожиданно обиделась Галка, – Встретился со мной, а спрашиваешь о ком-то… Знаю, кто тебя интересует. Не замужем она, но ребенка заимела… Дурак ты, Толик, да и она не лучше… Как узнала, что ты женишься, стала сама не своя. Захочу, говорит, сегодня же будет мой… Твоя Татьяна была при том разговоре, но никто еще не знал, на ком ты женишься… Сообразила, промолчала… А когда ты женился, тут же с этим типом связалась. Похоже, назло самой себе… Ничего у них не вышло. Только ребенок… Ладно, Толик, пойду. Адрес ее все равно не дам… Не интересую я тебя… Знаю… Ловушки тебе устраивала, а ты так и не воспользовался. Ладно, Толик, пока, – горестно махнула рукой Галка и ушла, не оборачиваясь...

Да-а-а… Сколько девичьих тайн неожиданно узнал от нее… Таня Смирнова...
Она поразила меня едва уловимым сходством с моей любимой Людочкой – порой заметным, а порой ускользающим. Месяца два длилось это наваждение. Я подолгу смотрел на Таню и пытался разглядеть в ней живую Людочку. Все это время глубоко страдал, но не от любви к похожей девушке, а от осознания жуткой реальности моей потери...
А может, я обманывал себя? Не знаю… Несомненно одно – Таня мне нравилась… “Я ловлю твои взгляды тайком. В них глубокой печали тень. Лишь на миг улыбнулась мельком в этот радостный, праздничный день”, – вдруг припомнился первый куплет стихотворения, которым много лет назад поздравил ее с праздником.
Иногда я спрашивал себя, а смог бы полюбить ее так же сильно, как Людочку?.. И всегда давал отрицательный ответ… Почему?.. “Я полюбил мечту мою, которой ты была”, – именно об этом размышлял еще в юности, оставив след тех мыслей в стихотворении “Подруге юности”, посвященном любимой… А ведь это действительно так – Людочка раз и навсегда стала моей мечтой, моей богиней, оставаясь при этом реальной земной девушкой, которую оберегал с детства и любил преданно и самозабвенно – как первую любовь, а потом как желанную невесту. И только смерть разлучила с любимой, надолго бросив в бездну отчаяния...
Вместе с тем, мне кажется, именно Таня, как в свое время Валя-Валентина, могла бы изменить мою неприкаянную жизнь, отогрев страдающую душу ответной любовью. Валя это почувствовала сразу и уже в первые сутки нашего знакомства решительно стала моей Королевой… Правда, когда мы встретились, она была старше Тани...
А Таня?.. Могла ли восемнадцатилетняя девушка обладать такой же душевной чуткостью и такой решимостью? Вряд ли… Лишь через два года повзрослевшая Таня сама инициировала нашу встречу… Как жаль, что та единственная встреча оставила лишь круги на воде...
И вот через много лет я узнал, что мои чувства к Тане не были безответными… И что?.. Да ничего, кроме бессонной ночи и этих строк на память о ней.

 Анатолий Зарецкий