Жиголо

Ну, что тут сказать… По началу самостоятельная взрослая жизнь у Паши не задалась, её реалии разительно отличались от безоблачно-счастливого детства и отрочества. А какие были перспективы! И мог ли он пять лет назад представить себе, что «судьба-злодейка» так грубо и ощутимо отпустит ему такую унизительную оплеуху. За что?!

Родился он в «ревущие девяностые», по аналогии с film noir Рауля Уолша «Ревущие двадцатые».

В те лихие для страны времена его отец, во вчерашнем прошлом партийный функционер средней руки, правильно сориентировался, и занялся бизнесом, пока его соратники по партии задавались извечными вопросами «Что делать?» и «Быть, или не быть?».
 
Бывший верный ленинец прибрал к своим «частным» рукам некоторую толику «общенародного достояния» на относительно законных основаниях, что уберегло его от навязчивого рэкета, а в дальнейшем, и от кровавого передела собственности.

Но маленький Павлик не мог знать о всех перипетиях становления капиталистических отношений, зарождения олигархата, как класса, политических баталиях и прочих «прелестях» неуклюжего поворота оглобель страны на путь к демократическим ценностям и свободной рыночной экономике. Ему было просто некогда.

 Павлик учился в элитной школе с углублённым изучением английского и французского языков, занимался теннисом и лёгкой атлетикой. Брал уроки танцев, и посещал театральную детскую студию.

Паша был поздним, и единственным ребёнком. Родители никогда не хотели иметь детей, но настояли дедушки и бабушки, пригрозив лишением протекции и наследства.

Mere, окончившая в своё время факультет «невест» МГУ, и не работавшая с момента замужества ни дня, не испытывая к нежеланному сыну подобающих чувств, тем не менее, плотно занялась формированием Павлика в гармоническую личность.

После поистине изнурительного для них с матерью учебного года, отец вывозил их в «Европы», на экзотические острова Карибов или Юго-Восточной Азии.
 
Павлик не так давно окончил школу, и собирался поступать на «инъяз», когда его размеренная и предопределённая жизнь мальчика-мажора рухнула в одночасье с оглушительным, как гром в ясном небе, грохотом.

Отец с матерью развелись.

Будучи сызмальства принудительно занят построением своей личности, и почти не бывая дома, он не был свидетелем феерических скандалов родителей, которые, как по мановению волшебной палочки, прекращались с его появлением.
 
Его мать, «потомственная» профессорская дочка, была просватана за молодого, подающего надежды номенклатурного работника, по обоюдному интересу договаривающихся сторон, то есть, родителей брачующихся. В то время уже входило в моду разбавлять густую пролетарскую кровь жидковато-дворянской.

Мнение молодых мало кого интересовало. Стерпится, слюбится.

Но увы… По выражению классика, «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань».

С первых дней совместной жизни молодая жена не скрывала презрения к своему супругу, называя его «Пупкин», а его деятельность, характеризуя не иначе, как: «Чумазые играть не могут…». Тогда его классовая ненависть, заложенная на генетическом уровне выплёскивалась ретроспективными: «Контра», - или, - «Буржуйка недорезанная!», - что вызывало ещё больший сарказм и язвительность со стороны жены. Высшая партийная школа явно пасовала перед филологическим факультетом.

Разъярённый муж, хлопал входной дверью, и пропадал на сутки, а выплеснувшая переизбыток яда жена усаживалась в кресло с томиком Пастернака и бокалом Шато Фэйо Бордо Суперьёр. 
Когда отец Павлика твёрдо «встал на ноги», мать с «Бордо» перешла на  «Курвуазье», её родители обнищали до неприличия, а его почили в бозе, не пе-ренеся краха социалистической системы и коллаборационизма единственного сына, приоритеты в семье резко поменялись.

До Паши в этом подобии семьи никому не было дела. Отец мог не появляться в их особняке в «Бельгийской деревне» неделями. Мать, к тому времени год не садившаяся за руль, пошла с сыном  (в компании приятелей уже отметившим восемнадцатилетие, и стараниями деда получившим «белый билет»), на сделку.  Она оформила на него дарственную на свой «БМВ» с условием, что он по первому её требованию будет привозить ей спиртное.

Сам по себе развод родителей не был неожиданностью, всё к тому и шло. Весь ужас состоял в том, что папахен, так и не простившей жене её многолетние издевательства над собой, подсунул ей на подпись какие-то бумаги, которые та, будучи в привычно нетрезвом состоянии, не глядя, подписала.

Словом, при разводе ей не досталось ничего. Павла, в котором отец видел ненавистное «барское» продолжение матери, постигла та же участь. Благо, хоть машина осталась за ним.

Отец, продав свой бизнес, отъехал в свой Chalet на Средиземноморское побережье Испании с двадцатидвухлетней топ моделью, а Паша с матерью - к её престарелым родителям.

На «универе» можно было поставить жирный крест. Бюджет его теперешней семьи базировался на дедовой пенсии («социалка» бабки не в счёт). Матери и  этого не видать ещё лет шесть, как и работы, по очевидной причине. В итоге ж…

Нужно было искать работу. «Эй! Кто рискнёт взять на работу восемнадцатилетнего «мачо» с запросами «принца крови» и опытом выпускника школы коррекции?». А в ответ тишина…

 Снова выручил дед.

Развивая, под бдительным присмотром me;re, свою личность, Паша изрядно преуспел на теннисном корте. Перед окончанием школы ему посчастливилось поучаствовать в одиночном разряде на Чемпионате России, где он особо ни на что не расчитывая, занял восьмое место. Новоиспечённому КМСу прочили перспективное будущее, но мать сказала: «Фи… Зарабатывать спортом на жизнь, дурной тон». А Паше, не особо-то и хотелось. Поиграть в удовольствие, это в кайф, а изо дня в день, до седьмого пота париться с ракеткой в руке… Нет уж. Увольте. 

Дед обзвонил некоторых своих бывших студентов, а ныне преуспевающих деляг, и устроил Павла инструктором в частную школу по теннису.

В своё время, отец, откупаясь от сына, за явное к тому безразличие со своей стороны, денег не жалел. Дорогущего инвентаря и спортивной формы на все времена года, принадлежавших Паше, хватило бы на сборную по теннису.
 
Павла, словно машина времени перенесла в такую знакомую ему, прежнюю жизнь. Вот только по другую её сторону.

Теперь ему приходилось терпеть капризы богатых бездарей, для которых в боулинге закрыть фрейм со второго броска, считалось бы верхом спортивного мастерства.

По началу, другие инструкторы отнеслись к нему с долей скепсиса и неприязни. Но не зря же Павел тусовался среди мажоров. Он с детства знал, чем можно взять обслугу. Вычислив «авторитетов», он подарил им по фирменной ракетке, остальных тоже не забыл – кому спортивную сумку, кому форму. В раздевалке инструкторов несколько раз обозвал клиентов богатыми зажравшимися свиньями и… Стал «своим».

Всё бы ничего, другие бы только позавидовали его работе, но он-то знал, что его место должно было быть по ту сторону сетки, где неуклюже бегали хозяева этой жизни, а не среди безликих холуёв.

Глядя на холёных, уверенных в себе и завтрашнем дне игроков, он готов был бросить всё к чёрту, лишь бы не раздражать не заживающую рану невосполнимой утраты украденной у него жизни. Наверное, когда-то с таким же чувством смотрел мёрзнущий на посту, разжалованный за провинность в солдаты поручик, на светящиеся в ночи окна такого знакомого и уютного офицерского собрания, загоняя внутрь себя желание пустить пулю в висок.

Но Павел-то не был ни в чём виноват! Разве только в том, что его отец - старый козёл, а мать - спившаяся дура.

 Это было невыносимо.

 Сколько он так ещё продержится? Одежда износится, ракетки сломаются, машина превратится в ржавый хлам, а его зарплаты, включая подачки, хватает только на более, чем скромную жизнь. Молодость не вечна. Он не хочет прийти к середине жизни таким же, как те, пожилые инструкторы-неудачники, с вечно кислыми физиономиями.
  
 Первое время он, занятый своими переживаниями, не придавал значения тому, что у него занимались в основном особи «мужеского» полу, девчонки, максимум его возраста, и дети.
 
Примерно такой же состав был у тренеров старшего возраста.
 
Инструкторы помоложе обучали премудростям игры дам бальзаковского возраста и старше. Часто они уезжали со своими «ученицами» на их дорогих авто.

Павел не замечал презрительные взгляды «стариков», которые они исподлобья бросали на держащуюся от них особняком, и нарочито игнорирующую их молодёжь.

Через два месяца он едва удержался от желания наорать на абсолютно «нулевую» толстуху, его лет, в очках, оправа которых стоила десять его месячных зарплат.

Он понял, если в ближайшее время ничего не изменится, он сойдёт с ума, или ограбит родителей вот этой самой толстушки. Та, прежняя жизнь не отпускала его, звала назад. А для того, чтобы вернуться, нужны деньги. Много денег.

В его мозгу, как мантра, бесконечно повторялись слова Маргарет Митчелл, из «Унесённых ветром»: «Я обнаружила, что деньги — самое важное на свете, и Бог свидетель, я не желаю больше жить без них!».

Как-то раз, когда один из молодых тренеров уселся в машину своей подопечной, которая рванула с места так, словно должна была доставить в больницу тяжело раненного, он услышал обрывок разговора проходивших мимо «стариков». Один из них посетовал другому:

- Не школа, а жиголятник!

- Есть спрос, есть предложение. Рыночные отношения! - попытался пошутить коллега.
- Б… это, а не рыночные сношения…

Продолжение разговора Павел не слышал, да ему и не надо было… У него, как пелена с глаз упала. Он всё понял. И про состав групп, и про частые отъезды молодых инструкторов.

Павел с пятнадцати лет уже не был «мальчиком-колокольчиком». Что такое «динь-динь», знал не понаслышке.

То-то на него оценивающе посматривали матроны-теннисистки.

«Ай, да «бабульки»! А почему бы и нет? Среди них есть очень даже ничего… А этим «навозникам» я ещё фору дам!», - Паша переизбытком скромности не страдал, хотя и возразить ему было нечего.

 Лицом он вышел в родню по материнской линии, лёгкая атлетика и теннис сделали его тело достойным, случись такое, послужить моделью для Давида, мастера Буонарроти. Два языка, отличный танцор, «Ну а занятия в театральной студии пригодятся для проявления «искренних» чувств, чтобы покруче развести старых лохушек».

Щепетильность? Этому ни мама, а тем более папа, его не учили.

Да если бы даже и учили! Всё равно, сегодня бы он на эту хрень не повёлся.
Старик Децим Ювенал был прав: «Запах дохода хорош, каково бы ни было его происхождение». 

Дело за малым, нужно заполучить себе подходящую клиентуру.
 
Но оказалось не всё так просто. Группы укомплектованы на полгода вперёд, подходящую кандидатку, просто так, за белу руку на свой корт не уведёшь, по мордасам запросто получить можно. Подходящего момента ждать невмоготу, значит надо его организовать.

Теперь, когда у него появилась цель, он перестал хандрить, и приступил к первой части своего плана.
 
У одного из молодых  инструкторов занималась шикарная тётка лет тридцати пяти- тридцати шести, которая на фоне Пашкиных подруг, «бледных немочей», выглядела Афродитой, из пены морской рождённой. Ездила она, что немаловажно на салатовом «порше».

Но самое главное, Паша слишком уж часто ловил на себе её «случайные» взгляды. Когда их глаза встречались, богиня морщила точёный нос, ювелирно откорректированный буржуазными хирургами косметологами, и прятала интерес за длинными ресницами.

Павел изучил расписание её занятий, обратил внимание, что дама очень пунктуальна.
 
Проследил он также за «тойотой» её инструктора. Узнал, что окна его квартиры выходят на противоположную сторону от парковки.

В день, когда занятия у дивы начинались задолго до обеда, Паша в четыре утра был уже у дома «терпилы». «Тойота» была на месте.

Паша, аки тать, подкрался к машине, и трёхгранным шилом проткнул все четыре колеса, при этом напевая себе под нос: «Эх, тачанка, ростоПчанка…».

 Сигнализация даже не пискнула.

«Ничего личного, фрателло, ; la guerre comme ; la guerre», - прошептал Павел,  ретируясь с места акта вандализма.

Ровно в десять часов «Афродита» с обалденно дорогой ракеткой, в чёрной футболке с длинными рукавами и в белой теннисной юбке-шортах и кроссовках стояла на корте, недоумённо оглядываясь по сторонам.

Паша материализовался перед ней, как Сивка-бурка, вещая каурка.

- Тренер запаздывает? – продемонстрировал он сообразительность.

- Д-да… - она подняла на него зелёные ведьмины глаза.

«Не годись она мне в матери, влюбился бы…», - мелькнула ненужная мысль в Пашкином мозгу.

- Могу помочь вам размяться, мой клиент отзвонился, что не приедет, - у Павла сегодня был нерабочий день.

- Сделайте одолжение, - она «ножницами» легко перепрыгнула сетку, показав безупречные ноги, и уже с той стороны съехидничала, - да, забыла спросить, а вы играть-то умеете, или за мячиками будете бегать?

- Иногда, получается отбивать, - похвастался Паша, размышляя: «Найдётся у этого козла четыре запасных колеса, или нет?».

Она действительно хорошо играла. Павлу пришлось работать в полную силу.
Потом прибежал мальчишка-«опция», принёс её телефон.
Говорили на том конце, она только слушала, потом сказала «да», и отключилась.

Паша уже стоял у сетки, когда она подошла.

- Представляете, у Саши все колёса прокололи! – она пристально посмотрела ему в глаза.

- Какой ужас! – Павел почувствовал, как краснеет.

- Я сегодня ещё не завтракала, составите мне компанию? Вашего-то сегодня тоже не будет, - она снова внимательно взглянула на него.

- С удовольствием!

- Непременно с удовольствием, - чему-то своему улыбнулась она.

Они, то ли позавтракали, то ли пообедали в дорогом кафе в центре.
Как-то само-собой оказались у неё дома.

В постели она оказалась мастерицей, затейницей… Волшебницёй.

Звали её Марта, её предки были из поволжских немцев.
 
- А что в Германию не уехала? – спросил Павел, когда они на кухне пили кофе.
 
- Родители с сестрой уехали, а я здесь осталась. Нравится мне тут. Здесь русский дух… здесь Русью пахнет! – продекламировала она.

- Угу. И ещё ступой пахнет…

- Какой ступой? – не поняла Марта.

- Ну, той, которая с Бабою-Ягой, - Паша, видя её растерянность, едва сдерживал смех.

Потом, поняв в чём дело, Марта прыснула, обрызгав его кофе, который задумчиво прихлёбывала из чашки.

Как-то Марта предложила ему уволиться с работы:

- А то ты там в теннис играть разучишься.

- А на…

- Ни о чём не беспокойся, я всё понимаю, - она отвела глаза.

- Ну-у…

- Не мямли. Да, - да. Нет,- нет, - она умела быть резкой.

- Да! – Паша почувствовал, что где-то внутри него, наверное там, где должна жить душа, что-то негромко хрустнуло…

Они до обеда валялись в постели, потом ехали в какой-нибудь ресторан. Гуляли по городу, ходили на выставки, в театр и на концерты. Много разговаривали обо всём.

Павлу никогда и ни с кем не было так хорошо.

Марта была в меру цинична, и обладала каким-то изощрённым  чувством юмора.

Она много расспрашивала Пашу о его жизни, хотя о себе говорила мало. Очень часто точно объясняла ему мотивацию тех, или иных его поступков.

- Ну и умная ты Марта! – искренне восхитился он, когда она с лёгкостью разложила ему по полочкам неразрешимую, казалось  ситуацию.

- А, то! Дурашка.  Я же как-никак кандидат психологических наук. Это немного не то, что кандидат в мастера спорта по теннису, - она легонько постучала ему кулачком по лбу.

- Ну, ты даёшь, ващще!

- Конечно, даю… Ты не заметил?

Потом она как-то сразу посерьёзнела, взяла его лицо в ладони, и близко вгляделась в него своими колдовскими глазами.

- Я уезжаю, Паша, н а в с е г д а! – одними губами прокричала она последнее слово.

- Как навсегда! Куда навсегда?! – к такому, Павел совершенно не был готов.

- В Англию, к мужу. У него там кафедра.

Паша чуть не плакал.

Она, понимая его состояние, потащила его на улицу, поймала такси:

- Поехали, Пахан! Надерёмся! Мне тоже чего-то хреново.

Двумя днями позже, когда он провожал её в аэропорту, Марта по матерински поцеловала его в лоб, и передала ему сложенный вчетверо листок бумаги.

- Здесь телефоны моих, - она замешкалась, подбирая слово,- скажем, подруг. Они классные бабы, тебе понравятся. Я им про тебя рассказала. Ждут звонка, - она невесело улыбнулась, - а внизу, номер телефона одного хорошего человека. Он непременно поможет. Без всякой этой дря... . Зовут его Сергей Владимирович. Ему про тебя я тоже рассказала. Кому звонить, советовать не буду. Выбирать тебе, это твоя жизнь. Прощай.

Марта на секунду крепко прижалась к нему, отстранилась, прошла несколько шагов спиной вперёд, развернулась, и направилась к стойке регистрации.

Павел не двигался с места, надеясь, что она посмотрит на него ещё хоть раз.
Она не посмотрела.

Он сидел за рулём машины, крутя в пальцах сложенный вчетверо листок бумаги.

«Всё хорошее когда-нибудь кончается… Надо как-то налаживать жизнь дальше», - невесело, уже в который раз подводя итоги, думал он.

Вздохнув, он достал телефон, развернул список потенциальных спонсоров: «Мария, Светлана, Елена, Анна, Людмила, Юлия, Маргарита, Олеся…».

Павел, сверяясь со списком, набрал номер:

- Здравствуйте! Сергей Владимирович?... 

 Андрей Григорович

x

Иллюстрация к: Жиголо