Из жизни животных

Трош хорошо помнил свое детство. В то время все его звали не Трошем, а Трошей. В пронизанной солнечными лучами осиновой роще, у круглого лесного озера, звери оставляли своих детенышей на весь день. Там располагались лесные ясли, и ни один взрослый зверь не заходил в рощу, чтобы не потревожить малышей.

Троша всегда играл с волчатами. Почему так сложилось, он уже не помнил, но так было всегда. Волчат всегда было много, но они не прогоняли Трошу, а играли с ним как с равным. Чаще всего они играли в волчью стаю. Обычно самый крупный из волчат поднимал морду кверху и протяжно выл. Это был сигнал к «охоте». Волчата, будто в настоящей засаде, прижимались к траве, прятались за кусты и окружали «добычу». Троша охотился вместе со всеми, и, конечно, в этот момент ощущал себя не маленьким скунсом, а грозным хищником, при одном виде которого кровь у жертвы стыла в жилах. После «охоты», довольные своим успехом, они бежали к берегу. Выстроившись шеренгой, они припадали к воде и пили. Троше нравилось видеть свое отражение в воде в окружении волчьих морд, и приятный холодок пробегал по его спине от чувства, что он член волчьей стаи. Особенно любил он представлять себя вожаком, матерым зверем, подчинявшим всех своей воле едва заметным оскалом белых клыков.

Но время шло, волчата быстро росли, и взрослые уводили их от озера в лес, чтобы молодежь привыкала к взрослой жизни. На место ушедших приходили новые волчата, и игра в «охоту» начиналась снова. Среди новичков Троша чувствовал себя особенно хорошо, ведь он знал приемы охоты лучше других.

Однажды после удачной «охоты» вдруг началась такая гроза, что зверятам показалось, будто небо раскололось над головой. Все бросились под бурелом, где всегда прятались от непогоды и филина – единственных опасностей в жизни малышей. Троша заскочил под бревно и смотрел, как к убежищу бегут отставшие волчата. Самая маленькая – девчонка по имени Анжелка - бежала последней. Троша смотрел, как она смешно перебирает короткими лапами, спотыкаясь о ветки, а в душе у него возникло и стало стремительно расти какое-то новое чувство, от которого шерсть на загривке поднялась, а взгляд его стал таким же, как при игре в «охоту» - он не видел вокруг ничего, кроме «добычи».

Анжелка подбежала к бревну и присела на лапах, чтобы пробраться в сухое место, но услышала глухое рычание и увидела прямо перед собой оскаленную пасть скунса. Анжелка замерла, прижав уши, и так они смотрели друг на друга какое-то время. Наконец, будто пелена упала с глаз Троши. Он оглянулся вокруг и увидел, что все волчата смотрят на него как-то по-особенному, и ему не понравился этот взгляд. Такими глазами иногда смотрят друг на друга взрослые волки.

После этой истории Троше почему-то не разрешали играть с волчатами, и вскоре ему пришлось уйти от озера в дальний ельник. С тех пор его уже не называли Трошей – только Трошем. Трош поселился в расщелине скалы, и часто вспоминал игры с волчатами. Когда солнце опускалось, чтобы спрятаться на ночь в своей норе, Трош выходил на скалу и смотрел туда, где на малиново-бурых стволах елей ненадолго появлялась его тень. Это была тень огромного и могучего хищника, и в эти моменты скунс Трош вновь превращался в волка, взглядом и воем своим наводившего оцепенение на мелкую лесную живность.

Старый барсук, живший по соседству, как-то сказал Трошу, что ему пора бы уже выбросить из головы детские фантазии.

- Ты скунс, - с барсучьей прямотой сказал он, - и веди себя, как скунс. Если Мать Природа создала тебя скунсом, тебе не стать волком.

Трош оскалил зубы от злости. Больше всего на свете он хотел бы сейчас вцепиться в загривок барсуку и прокусить его толстую шкуру, почувствовать на языке вкус барсучьей крови. Но даже в этот миг лютой ненависти скунс отлично помнил, каковы у барсука когти и зубы, и понимал, что проиграет схватку до того, как нанесет первый укус.

«Ничего, - подумал Трош, - придет время, когда барсук потеряет свой последний зуб, и тогда я рассчитаюсь с ним за насмешки…»

Барсук будто чувствовал, что скунс бессилен перед ним, и спокойно продолжал:

- Прибереги свою злость для охоты. Если будешь и дальше питаться падалью и ворованными из гнезд птенцами, превратишься скорее в гиену, чем в волка.

Это было слишком. Трош сделал движение навстречу барсуку, но увидев клыки, развернулся хвостом, поднял его, как белка, и брызнул в барсука едкой вонючей струёй.

Это произошло мгновенно, Трош сам не мог понять, что заставило его так себя повести, и с испугом оглянулся. Он ожидал увидеть что угодно, только не улыбающуюся морду барсука. Барсук увернулся от струи, как будто знал, что так все и произойдет, и теперь удовлетворенно ухмылялся:

- Я же говорил тебе, что ты СКУНС…

***

Стыдясь своего поступка и боясь, что о нем узнают окрестные волки, Трош вскоре перебрался за Смрадную Топь в Кривую Балку. Там он поселился в норе, в которой жила до него семья лис. Нора была не очень удобная, весной ее заливало полой водой, но зато здесь никто не напоминал Трошу о его позоре.

«Хотя, - рассуждал иногда сам с собой Трош, - не такой уж это позор. Каждый защищается, как умеет. Вот они не умеют, как я, им и приходится драться каждый день. Только зря теряют здоровье в драках. А я, если придется, и с барсуком, и с волком справлюсь». И Трош стыдливо, но с удовольствием представлял, как он пускает струю прямо в морду старому барсуку или матерому волку.

Соседкой Троша была ехидна Фима. Сначала они друг другу очень не понравились. «Я волк, просто мне не повезло с внешностью, но не водится же мне с ехидной!». Но друзей у них обоих не было, а одиночество даже зверя меняет.

Прошло время, и Трош с Фимой неплохо поладили. Каждый занимался своим делом, а в свободное время они садились на нагретый солнцем камень, вросший в склон Кривой Балки, и подолгу обсуждали лесных обитателей. Они старались о каждом звере рассказать что-то плохое, и тогда у них надолго поднималось настроение. Если не вспоминалось ничего дурного, они придумывали какую-нибудь особенную гадость и вместе радовались шутке. Только друг о друге они ничего не говорили. Это был их негласный договор, и они с удовольствием его придерживались.

***

Иногда Трош и Фима ходили друг к другу в гости. Не то чтобы они любили принимать у себя гостей, но это была как будто такая полуигра-полуритуал. Трошу не очень нравилась нора ехидны, но в дальнем углу норы, у кладовочки, лежали у Фимы разные безделицы, среди которых Трош однажды разглядел волчий клык, вырванный, видимо, ехидной у павшего волка. Трош вспоминал о нем всякий раз, заходя в нору ехидны, и однажды, улучив момент, как бы случайно накрыл его лапой.

Придя к себе, Трош зарыл клык у входа в нору и обильно обрызгал это место своим защитным составом, чтобы никто случайно не учуял его сокровище. Иногда в вечерних сумерках он отрывал клык, и тогда чувствовал, как внутри его растет чувство радости. Правда, через некоторое время к этой радости добавилось чувство досады из-за пропажи двух беличьих хвостов. Пропажа обнаружилась наутро после очередных посиделок с Фимой.

***

Недалеко от Кривой Балки жила старая енотиха Люси. Нора ее была не намного лучше, чем у Троша с Фимой, но полая вода ее не заливала. Жила она одна, и хотя у нее были родичи, они жили далеко и редко к ней заходили. Трош с Фимой часто обсуждали енотиху.

- Она слепая, как дохлый крот! – говорил Трош.

- Это точно! Я утащила у нее сушеного таракана прямо из-под носа, так она у меня же и спрашивает: ты не видала тут моего таракана?

- Да если рядом дерево упадет, она и этого не заметит! У нее в ушах пауки паутину вьют!

- Она весь свой нюх растеряла!

- Да если я ей в нору пущу струю, она и не почует!..

Трош вдруг испуганно осекся: одно дело - мечтать об этом, другое – обсуждать с ехидной… Но ехидна только весело усмехнулась:

- Она и норы-то своей не найдет, если ее увести подальше…

- Или пустить в ее нору росомаху!

При этом они как-то одинаково испытующе посмотрели друг на друга. Наверное, подумали об одном и том же.

На следующий день, когда ехидна пришла к камню, Трош уже сидел там. Глаза его блестели, но он старательно сдерживался. Фима пристально посмотрела на скунса.

- Тут на болоте дохлая выдра лежит. Может, сходим, попробуем?..

Трош поморщился, быстро взглянул на подругу и немного с хрипотцой спросил:

- Что ты там вчера про енотиху говорила?

- Да много чего, все и не упомню…

- Ну, ты говорила, что если ее подальше увести…

Голос Троша изменился, будто он хотел побыстрей закончить разговор.

- Ну, говорила… Ты что, хочешь ее нору занять?

- Ну почему я… Мы же вместе… да просто пошутить…

- Да ладно, чего ты трясешься как осина, пошутить, так пошутить.

Трош хотел закричать, что ничего он не трясется, но тут со стыдом обнаружил, что действительно дрожит мелкой противной дрожью. Но ехидна продолжала, как ни в чем не бывало:

- Если с умом подойти, то никто и не узнает… Пока родичи объявятся, пока разберутся, глядишь, и возвращать будет некому…

Трош перестал дрожать, уверенность ехидны передалась скунсу.

Еще долго после заката можно было видеть фигуры скунса и ехидны у большого камня.

***

Следующим утром Трош с Фимой подошли к норе енотихи. Люси разбирала какие-то корешки у входа.

- Люси, ты все копаешься в грязи? – начал разговор Трош.

- А-а-а? Да вот, посоветовали корень рогоза от живота натощак жевать.

- Кто присоветовал? Родичи что ли объявлялись?

- Нет, это сорока про рогоз-то… А я половину не разобрала, что она стрекотала…

- Брось ты свои кочерыжки, - посоветовала ехидна, - только зубы сотрешь под корень. Вот мне Ворон рассказал по большому секрету, что есть в лесу грязь целебная, с элементами всякими. Кто знают, пользуются, говорят, молодеют на глазах…

- Да я про грязь тоже что-то слышала, только кто ж меня туда сведет…

- Да вон, Трош завтра туда пойдет, попроси, может и тебя прихватит.

- Троша, правда ли, что пойдешь? Возьми с собой, я уж в долгу не останусь…

На рассвете Трош подошел к норе енотихи.

- Давай Люси живее. У меня дел полно, с тобой еще возиться…

Он пошел по брусничнику к лесу, енотиха мелко семенила за ним.

К полудню они подошли к Старой Гари. Среди сухостоя и валежника темнела старая, с обвалившимися стенками, медвежья берлога.

- Пришли, – оглядевшись, негромко сказал Трош. – Вон по той лесине спускайся в берлогу, я за тобой. Там, на дне, самая целебная грязь-то… С элементами…

Фима ждала Троша у норы енотихи.

- Ну как, подлечил дальнюю родственницу?

- Я тебе сотню раз говорил, что я волк, она мне не родственница…

- Ладно, ладно, волк так волк… Нору-то смотреть будешь?

- Нет, мышам оставлю… Конечно, буду!

***

Была у Троша одна привычка, или даже общественная нагрузка, как посмотреть. Пару раз в неделю он ходил на Кротовую Горку и разговаривал с кротами. Точнее, он разговаривал, а кроты, в основном, слушали. Кроты вообще любят слушать, но редко кто в лесу может себе позволить долгие разговоры. А Трош получал от этого занятия большое удовольствие и кроты стали специально собираться на Кротовой Горке, чтобы его послушать.

Трош рассказывал им про свое детство, про игры в волчьих яслях, про «охоту». Кроты время от времени вздыхали и покряхтывали, сопереживая рассказу. Трош иногда так увлекался, что начинал рассказывать кротам свои фантазии, как случаи из реальной жизни. Конечно, в этих рассказах Трош был не скунсом, а матерым красавцем-волком. Как там представляли себе Троша слепые кроты – неизвестно, кроты молчуны, но главное, они его слушали.

Трош рассказывал кротам, как росомаха Габи выгнала из норы старую крольчиху Лару.

- Эта мошенница Габи до того обнаглела, что и не скрывает, что в чужой норе живет. Ну какой волк станет спокойно смотреть на это безобразие? Я, как узнал о таком, сразу к Ларе. «Ты чего же, - говорю, - клюв раскрыла, проходимцев кругом – как пиявок в болоте». Та – в слезы. «Ладно, - говорю, - на этот раз помогу тебе, но впредь гляди…». Пришли к норе. Я встал напротив выхода, чтобы росомаха мимо не проскочила, и рявкнул ей: «Вылезай, жаба, с волком говорить будешь». Та, конечно, на свет не высовывается, понимает, что не на пряники зовут. Кричит из норы: «А ты кто такой, чтобы честную росомаху жабой обзывать?». Я ей опомниться не даю: «Ты, - говорю, - выдь из норы, увидишь кто я». У той паника: «Я сейчас косолапому на тебя пожалуюсь». Я говорю: «Хоть бегемоту жалуйся, я с тобой только начал говорить». Поняла мошенница, что от расплаты не уйти, запричитала: «Троша, что я тебе плохого сделала? Эта Лара сама меня к себе позвала, а я просто пошутила с ней». «Я, - говорю, - тоже с тобой сейчас пошучу, шкуру твою плешивую немного прокомпостирую». В общем, кроты, разобрался я с росомахой по-волчьи, теперь ее в нашем лесу никто не увидит.

На губах скунса белой теплой пеной собралась слюна. Так всегда случалось, когда он увлекался рассказом. Трош облизнул губы. Кроты удовлетворенно кивали. Как же любил Трош такие моменты!

В один из дней, когда Трош закончил рассказывать кротам очередную историю, крот по имени Степан вдруг заговорил:

- А я вот слышал, что ты еще зверей на лечебные грязи водишь…

У Троша на секунду перестало биться сердце.

- От кого это ты слышал? – Трош сам не узнал свой голос.

- Да вот сойка за рекой от старой Люси слышала…

Сердце Троша снова остановилось. Скунс хотел что-то сказать, но из горла вылетел какой-то свистящий хрип. Он сглотнул. Сказал как мог безразличным тоном:

- Она еще жива? Я уж думал, она в болоте сгинула…

- Жива, жива, за рекой у нее новая нора…

- А где за рекой? -  Трош громко зевнул, чтобы показать кротам, как надоел ему этот пустой разговор.

- Да сойка разве толком что скажет? За рекой живет – и ладно…

- Ну всё, кроты, на сегодня хватит, пора мне…

Фима у норы разбирала медвежий помет. Трош, не здороваясь, позвал ехидну к камню.

- Что за срочность, - ворчала Фима, - тебя бешенная блоха укусила?

- Фима, мне кроты насвистели, что Люси за рекой живет…

- Ну, что с того… Облажался малёк, бывает…Пусть себе живет. Она ж тебя не гонит.

- Она-то не гонит. А как другие прознают?

- Да кто безумную енотиху слушать будет?

- А родичи ее? Раздуют историю, не отмажешься…

- Уж не боишься ли ты, что тебе темную в лесу устроят? – усмехнулась Фима.

- Не боюсь я ничего!.. – Трош почувствовал вдруг прилив неприязни к ехидне, - А если что, так ты в стороне отсидеться не рассчитывай!

- Так Люсину нору не я заняла, и на грязи не я ее водила. С меня какой спрос.

- А кладовочку Люсину кто к себе перетаскал? Ты не крути, а думай, что делать будем!

- Ты вот что… Слышала я, ты кротам складно врал про росомаху. Если припечет – говори, что это Габи Люси выгнала, а ты вроде заступиться решил, да пока с росомахой разбирался, енотиха пропала без следа. Скажи – искал мол, не нашел. Кому первей поверят – тебе или Люси? Если что, я за тебя вступлюсь, подтвержу слова твои.

- Ты ехидна, хоть и неблагородный зверь, но голова у тебя варит! – снова почувствовал Трош, что ехиднино спокойствие передается ему.

- Где уж нам до вашего благородства… - усмехнулась ехидна и уползла в нору.

***

Лето подходило к концу. Лесное общество с утра до вечера занималось подготовкой к скорым холодам. На брусничниках собиралось разношерстное зверье, слетались птицы из тех, что остаются на зиму в лесу. Грибов, орехов, ягоды было достаточно, чтобы прокормить все население леса на протяжении двух зим, поэтому кладовочки были набиты до отказа.

Молодой волк Тарас, в прошлом году ушедший из стаи, чтобы охотиться в одиночку, завел логово в лесу у Кривой Балки и уже показал окрестным жителям, что теперь он, Тарас, будет следить за соблюдением лесного закона в этом месте. Беспокойства в этой части леса было немного, редкие стычки между обитателями чаще всего были не слишком кровопролитными и заканчивались примирением сторон.

Конечно, случалось, что к Тарасу прибегали за помощью. Жаловались на филина, прилетавшего из чащобы леса и обижавшего мелкое зверьё, на бобров, по близорукости валивших деревья с заселенными дуплами. Поговаривали, между прочим, что лесных кротов, которых никто сроду не трогал, иногда поодиночке душил скунс из бывшей енотихиной норы. Слухи эти появлялись после каждой пропажи крота, но свидетелей не находилось. Однажды одна синица нащебетала Тарасу, что сама видела, как скунс тащил придушенного, но еще живого крота, но на другой день она из своего дупла исчезла вместе со всем семейством. Тарас несколько раз заговаривал со скунсом, но всякий раз скунс отвечал волку, что в тот вечер он был у ехидны. Ехидна же клялась здоровьем всего своего рода, что скунс все время был у нее на глазах, а подлых клеветников он, Тарас, должен придать публичной казни, чтоб другим неповадно было.

Но однажды Трош сам явился к Тарасу. Волк вопросительно уставился на скунса.

- Совсем в лесу жизни не стало честному зверю! – начал подрагивающим от праведной обиды голосом Трош, - вот ты, Тарас, сидишь в своем логове, о сытой жизни думаешь, а в лесу бандиты шайку сколотили, прохода никому не дают!..

- Ты о чём скулишь? Давай без патетики!

- А я и так прилично выражаюсь! А тебя раз поставили за порядком следить, так ты слушай меня!

- Может, перейдешь к делу?

- Вот я и говорю: иду я два дня назад вечером к норе, никого не трогаю. А у дуплистого тополя стоит енот какой-то и спрашивает: «Ты здешний? Не знаешь, здесь норы свободной нет?». Я отвечаю, что, мол, все норы в округе заняты, а он: «Сегодня заняты, завтра, глядишь, свободны…». Я пошел своей дорогой, забыл про него, а вчера стал кладовочку смотреть – нет двух беличьих хвостов! Главное, за день до разговора с енотом были, точно знаю! И ехидна подтвердит, были! Излови их, Тарас, пока они нас всех поодиночке не изловили!

- Ты что, след его в норе видел?

- Да я точно знаю, это енот, больше некому! А следы хвостом замел!

- Ты, скунс, ступай домой, и пошарь свои хвосты в округе, может, завалились куда. А вот когда поймаешь кого с поличным – тогда хвост в зубы и ко мне, разберемся!

- Ты не имеешь права мне не верить! У меня свидетели есть, что были хвосты!

Скунс ушел, злобно бормоча под нос проклятия в адрес Тараса и всей лесной живности.

 И вот в начале сентября к Тарасу пришла енотиха, жившая за рекой. Ее сопровождал незнакомый енот. Близоруко щурясь, она назвала себя – Люси. У Тараса не было настроения выслушивать старуху, но он не смел нарушить лесной закон: волк отвечает за порядок в своих охотничьих угодьях. Поэтому он положил морду на передние лапы и приготовился слушать.

- Мне уже двадцать семь лет, - начала старуха, - потомство мое живет на Северной Гриве, а я одна в этих местах век доживаю. А когда молодая была, хорошо жила, моя кладовочка всегда полная была… Даже в неурожайный год белок подкармливала…

- Ты мне про белок рассказать зашла? – с легким раздражением спросил енотиху Тарас.

- Да я бы и не пришла к тебе, сын вот притащил, а я ему сразу сказала: без толку это…

Енот, сидевший до этого молча, заговорил:

- Про тебя говорят в лесу, что ты по закону живешь и другим спуску не даешь… История эта старая и быльем поросла, но точку в ней поставить нужно. Жила Люси у Кривой Балки, со всеми в ладу, да и кому вред может быть от старухи. Только нашлись выродки шакальего рода, обманом ее на Старую Гарь увели да в яму сбросили, на медленную смерть обрекли… - енот помолчал, - Чудом ее ворон сверху заметил, да по округе-то новость разнес. Достали полуживую из ямы, выходили всем миром, с тех пор за рекой наша Люси поселилась, про прошлое вспоминать не хочет.

Тарас почувствовал, что когти передних лап глубоко вонзились в землю. Уважение к старшим прививалось волчатам с молочных клыков. А убивать зверя без главной цели - утолить голод – считалось позором, смываемым только кровью.

Тарас встал, посмотрел на Люси, спросил, прищурившись:

- Дай угадаю, не скунс ли «благодетель» твой?..

***

Трош никак не мог найти Фиму. Чтобы ехидны так долго не было возле норы – такого еще не бывало. А скунс с утра был в хорошем настроении – сегодня утром он разыскал-таки в зарослях тростника гнездо уточки-нырка и с мстительным наслаждением, припоминая уточке свои неудачные попытки поймать верткую птицу, сожрал всю кладку. Вернее, не всю сожрал. На четвертом яйце он почувствовал себя пресыщенным, потому два последних яйца раздавил лапами.

И вот он сидел на камне и сыто размышлял, куда запропастилась подруга. Заметив сидящую на сучке сойку, он решил спросить ее.

- Эй, никчемная птица, ты Фиму не видела?

Сойке к обидам не привыкать и поговорить всегда рада, а все ж обращение скунса ей показалось вызывающим.

- А ты сам по лесу полетай – глядишь, отыщешь сестрицу названную…

И сойка демонстративно повернулась к Трошу хвостом. Трош уже привык, что в лесу подшучивают над их с Фимой дружбой, и более миролюбиво добавил:

- Были бы крылья – слетал бы. Так ты Фиму нигде не заприметила?

Сойка не удержалась:

- Еще до солнца подружка твоя снялась отсюда. Уж поди и влёт не догонишь!

Внутри скунса похолодело от дурного предчувствия.

- Как снялась? Ты что?! С чего ей вдруг уходить отсюда?

- Уж я не знаю с чего, только как поговорила с сорокой, так сразу и собралась.

- С какой сорокой? – Троша стала раздражать манера сойки не договаривать, - Что ей сорока настрекотала? Говори толком!

Польщенная интересом скунса, сойка спустилась на ветку пониже и заговорила шпионским тоном:

- Вчера сорока разносила слух, будто Люси в наши места вернулась. Да не одна, а с сыном своим. И сразу к Тарасу. А сегодня Тарас старейшин собрал под трехглавой сосной… Эй, ты куда, я ж еще не все рассказала…

Трош несся по тропе, проходящей по дну Кривой Балки, и обрывки мыслей мотались в его голове, как в плохо уложенной корзине. «Засада!.. Теперь обложат!.. Ах, ехидна, чтоб ей… Куда бежать?.. От волка не убежишь…». От последней мысли скунс вдруг всей своей шкурой ощутил бесполезность своего бегства. Лапы стали, словно ватные…

Трош даже не представлял, что бежать ему будет так трудно. Спокойный и сытый образ жизни сделал свое дело. Отвисший за год живот болтался при беге, ни на секунду не давая о себе забыть. В горле раздавался жуткий сип, лапы – будто чужие. Мелькнуло воспоминание о молодом русаке, над которым неделю назад смеялся Трош: «У тебя не сердце, а мозги в пятках!..».  С какой радостью он отдал бы сейчас свои воспаленные страхом погони мозги за заячьи задние ноги!

***

Уже через несколько минут скунс знал, куда бежать! Во всей округе было лишь одно место, где можно было рассчитывать избежать преследования. Смрадную Топь все обходили, делая огромный крюк, теряя полдня, чтобы только не видеть скелеты елей, опутанных сизой паутиной зловонного тумана. Даже птицы старались не пролетать над топью. Старые или безнадежно больные звери уходили на Топь, когда их ничто уже не связывало с миром живых. В жаркие годы случалось, что горячий ветер июля наносил в лес запахи Топи, и лес словно вымирал на несколько дней – зверье забиралось вглубь своих нор, чтобы не чуять запаха мертвого болота.

Раньше скунс Трош несколько раз подходил к самому краю Смрадной Топи и подолгу стоял, глядя на расстилавшуюся перед ним зыбкую равнину. Странно, но он никогда не чувствовал страха перед мертвым болотом. Сейчас же, когда позади себя он всей своей шкурой чувствовал неумолимого преследователя, он несся туда, как заплутавший пес несется к хозяину, ища в нем спасения и защиту.

Со стороны леса на Топь выходила Рыжая Гривка – цепочка бугорков, постепенно понижавшихся и исчезавших в сизоватом тумане. Выскочив на первый бугорок, Трош резко остановился: в ранних сумерках он увидел перед собой уродливое чудовище. Несколько мгновений скунс стоял, оцепенев, пока не разглядел в бесформенном чудище обросшую мхом корягу, протянувшую к нему свои сучья-щупальцы.

***

По следу Троша шли трое: Тарас, сын Люси и вездесущая сойка. Они не торопились. Тарас знал, что быстрое нападение не так страшно для зверя, как неотступное, изматывающее неотвратимостью своей преследование. И он спокойно шел за скунсом, зная, что расплата злодея уже началась.

Когда среди окружавших болото кустов Трош увидел преследователей, он почувствовал, как холодный комок, вдруг появившийся в горле, медленно опустился в низ живота, вызвав нестерпимое желание опорожнить кишечник, тем более странное, что он не ел с самого утра. Но он боялся выдать себя. Его крупно трясло.  Сцепив изо всех сил зубы, чтобы не слышать их оглушительную дробь, он присел на задние лапы и замер, не сводя глаз с волка. А Тарас остановился в самом начале Гривки и дальше не двигался. Молча он глядел то на кусты, где прятался скунс, то на Топь. Трош понимал, что, сделай волк несколько шагов, и ему некуда будет бежать, негде спрятаться. Но Тарас ждал. И это было еще хуже, чем, если бы он двинулся на скунса. Потом он о чем-то недолго поговорил с енотом, тот, подумав, кивнул.

И в тот момент, когда Трошу начало казаться, что он сейчас сойдет с ума от страха, волк встал боком к болоту и когтями правой передней лапы медленно процарапал на земле длинную полосу, как бы отделившую гривку от леса. Затем он пометил ближайшие кусты и развернулся к лесу. На лесном языке эти действия означали то, что показалось в тот момент Трошу страшнее любой расправы. Теперь он, изгой лесного сообщества, не имел права переступить волчью метку на земле, но оставался жить за этой чертой.

Преследователи давно уже скрылись в лесу, в холодных сумерках не было слышно ни звука, а Трош все стоял в кустах, не в силах двинуться с места.

***

Первый день изгнания. Проснувшись утром от непривычной тишины вокруг, Трош сразу вспомнил вчерашний день, и его охватило чувство досады. Да с какого это перезвона он должен соблюдать волчью метку? Кто в лесу не нарушал закона? Плевал он на метки, уйдет с Топи в дальние леса и никто его там не отыщет! Да и искать не станут!

Скунс вылез из куста и сразу ощутил такой голод, будто не ел дня три. Он решительно направился к лесу, но, чем ближе подходил к черте, тем яснее видел перед собой глаза волка, пришедшего по его следу. Когда он, наконец, остановился перед чертой, от его решимости осталась только злоба и чувство бессилия. Волчья метка держала его на Топи не хуже, чем густые терновые заросли. Трош поднял морду и увидел старого ворона, внимательно наблюдающего за ним с верхушки старой сосны. Никогда еще Трош не чувствовал себя добычей падальшика. Он развернулся и быстро засеменил к кустам.

В этот день скунс впервые попробовал на вкус дождевого червя и болотную воду.

Второй день изгнания. Логово Троша было не так плохо, как могло бы показаться. Неглубокая ямка в кустах вербы вполне годилась для лёжки. Кусты давали тень днем и защиту от ночного сквозняка. Место было довольно уютное, да и опасаться здесь было некого.

На склонах Гривки и на кочках болота было много клюквы, но Трош, лишь попробовав ее на вкус, понял, что никогда не станет питаться этой кислятиной. В детстве, вспоминал Трош, он охотно объедал с волчатами кусты голубики, а весной они искали на проталинах прошлогоднюю бруснику. Тогда ягода казалась зверятам изысканным лакомством, но с тех пор вкусы его сильно переменились.

Здесь же основным продуктом питания для скунса обещали быть грибы. Пройдясь по бугоркам Гривки, Трош убедился, что грибов много и конкурентов в сборе сыроежек и лисичек у него нет. Конечно, это не птичьи яйца, но выбора все равно не было. Скунс долго разжевывал маленький подберезовик, не в силах проглотить безвкусную водянистую мякоть. Как только белки их едят?..

Трош несколько раз пытался рыть себе нору, но всякий раз, углубившись на полхвоста, он обнаруживал вязкую рыжую глину, никак не пригодную для рытья убежища.

К вечеру он был измучен рытьем, вымазан глиной до самой холки и дико голоден, хотя желудок его был забит грибной массой. Едва забравшись в кусты с лёжкой, он провалился в сон без сновидений и без надежды на завтрашний день.

Третий день изгнания.

Вылезать из лёжки не хотелось. Моросил мелкий дождик и было непонятно, давно ли наступил день. Думать о грибах не хотелось еще сильнее, чем покидать убежище. С непреодолимой настойчивостью мысли возвращались к разоренному гнезду уточки-нырка. Сейчас бы сюда те два последних яйца! Чтобы отвлечься от этой мысли, пришлось вылезти из куста. Почему же он вчера не привел в порядок шкуру? Комья глины, впитав в себя капельки дождя, скользкими сосульками торчали по бокам и на брюхе. Подойдя к воде, Трош невольно задержал взгляд на своем отражении. Из болотной жижицы на него смотрело жалкое создание. Он даже представить себя таким не мог! От роскошного мехового одеяния остались жалкие обноски. В глазах читался нескрываемый страх и отчаяние потерянного родителями звереныша. Трош попытался вспомнить, как, окруженный волками, он рассматривал свое отражение на водопое в лесных яслях, но ничто в нынешнем облике даже близко не напоминало волка. Главное, не думать о еде... Эх, сейчас бы сюда те два последних яйца!

Двенадцатый день изгнания.

Какая радость с утра увидеть солнце! Живя в енотихиной норе, Трош редко обращал внимание на утреннюю погоду. Теперь же он научился радоваться солнцу, как великому благу. О яйцах он больше не вспоминал. Несколько дней назад, когда мысли о еде преследовали его днем и ночью, произошел с Трошем один случай.

Ближе к вечеру скунс прилег на прогретом солнцем бугорке и задремал. Как всегда, он сразу увидел перед собой утиную кладку и стал жадно глотать яйца. Он глотал их одно за другим, но никак не мог насытиться. Вдруг одно, самое крупное яйцо шевельнулось. Продолжая глотать другие яйца, скунс следил за тем из них, из которого должен был вылезти птенец. Когда яйцо, наконец, раскололось на две половинки, из него появился крот. От него пахло теплым свежим мясом. Скунсу вдруг так захотелось мяса, что он одним движением схватил крота за пушистый загривок. И сомкнул челюсти.

Боль наполнила тело скунса, заставив забыть о голоде. Трош с яростью и отчаянием взвился с прогретой земли и, опустившись на лапы, дико водил вокруг глазами, пытаясь найти источник своего страдания. Но вокруг была та же пустынная Топь, только солнце почти опустилось к горизонту. Лишь спустя какое-то время Трош понял, что это он сам во сне вонзил свои зубы в свой же хвост, которым обернулся, ложась отдохнуть.

После этой истории мысли о животной пище стали сопровождаться болью укуса. И через два дня Трош почти перестал думать о мясе.

Вчера он обнаружил среди корней сломанной ветром ели ямку, а сегодня занялся ее углублением. Лапы болели и плохо слушались скунса, корни переплетались и не давали работать, но к вечеру он вырыл-таки подобие неглубокой норы. Втиснувшись в свое новое жилище, Трош испытал чувство успокоения. Чувство, потерянное им во время бегства из Кривой Балки и вот теперь ненадолго – всего на несколько минут - вернувшееся к изгнаннику.

Тридцатый день изгнания.

Сегодня к Трошу приходила Люси. Она привела с собой ехидну Фиму и Тараса. Ехидна рассказывала Трошу последние новости, а Люси сидела рядом и улыбаясь, смотрела на скунса. Потом ехидна спросила, почему Трош не заходит к ней в гости. Скунс перевел взгляд на Тараса, но тот, как ни в чем не бывало, растянулся на солнышке и спал. Трош изо всех сил пытался вспомнить, что привело его на Рыжую Гривку, но назойливая муха, кружившая возле морды, не давала сосредоточиться.

Он проснулся, когда, щелкнув зубами, пытался покончить с проклятой мухой. Голос ехидны продолжал звучать в ушах. Троша вдруг охватил озноб, хотя день был нехолодный.

Сколько же он живет на Гривке? Первые дни приносили с собой что-то новое, пусть неприятные, но открытия. Дни отличались друг от друга СОБЫТИЯМИ и ими же запоминались. Был день, когда Трош наелся по незнанию поганых грибов и всю ночь страдал слабостью живота. Был день, когда Трош поймал в тростнике ужа и хотел сожрать его, но не смог преодолеть отвращение к запаху.

Последнее же время дни сменялись днями, не оставляя в памяти скунса никаких отметин, словно брел он по бескрайнему заснеженному полю, забыв, откуда тянется его след и ни мало не представляя, что ждет впереди. Хоть бы крошечная надежда на спасение!

Не мог он вспомнить и дня, когда начал разговаривать с корягой. Той самой, что напугала его в первый день. Проходя теперь мимо, Трош задерживался возле коряги, чтоб рассказать ей, что снова какой-то воришка стянул с сучков развешенные им вчера грибы, что он припрятал в своей норе десяточек схваченных морозцем ящериц и тому подобные новости. Когда же коряга насмешливо начинала раскачиваться, будто показывая, что не верит ни одному слову Троша, скунса охватывал приступ слепой ярости, и он, схватив корягу всеми четырьмя лапами, повисал вниз головой, разрывая зубами сухую кору.

Разговор с Вороном – эпилог

Ворон: ОТКУДА ТЫ?

Трош: Я из Чистого Бора…

Ворон: ГДЕ ТОТ ЧИСТЫЙ БОР?

Трош: Не могу вспомнить… Там я последний раз был счастливым.

Ворон: ЧТО НУЖНО ТЕБЕ ЗДЕСЬ?

Трош: Спасения…

Ворон: КТО УКАЗАЛ ТЕБЕ ДОРОГУ СЮДА?

Трош: Енотиха…

Ворон: КОГО ВСПОМИНАЕШЬ ТЫ КАЖДЫЙ ДЕНЬ?

Трош: Вспоминаю мной растерзанных…

Ворон: ЧТО ГОВОРЯТ ТЕБЕ ОНИ?

Трош: «Жизнь прошла, Троша»…

Ворон: ЧТО ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ?

Трош: Жизнь… Другую жизнь!

Ворон: ЧТО ВЗАМЕН?

Трош: Возьми шкуру и мясо моё!

Ворон: КТО ТЫ?

Трош: Я скунс без роду! Я тень без имени.

Ворон: КАКОВА ЦЕНА ЖИЗНИ ТВОЕЙ?

Трош: Меньше этого камня...

 Сергей Хибин