Особенный день

Рабочий день начинается привычно нудно. Мои напарницы — Лидочка и Настя – сидят и пьют кофе. Их компьютеры уже включены. Бумаги лежат на столах, неубранные с пятницы. Поскольку конец месяца – самая пора сдавать всевозможные отчеты, сваленные грудой документы – не повод для нареканий даже для нашего шефа Сергея Семеновича. Я вхожу и вижу, как он стоит рядом с «девочками» (именно так он и называет нас, экономистов) и угощает их конфетами.

— Девчата, – говорит он, растягивая слова, – и как себя чувствуют отчеты?

— Поганенько, – смеется Лидочка, миниатюрная симпатичная брюнетка. Ее и в сороковник никто не назовет Лидией Петровной.

– Помним, девочки, последний срок – четверг, мурлычет шеф.

– Такое – не забывается, – все также шутливо отвечает Лидочка.

Начальник весело кивает и направляется к выходу. Его хорошее настроение никого не обманывает. Все мы знаем, что если документы не будут готовы к установленному числу, этот невысокий лысенький человечек всех, как у нас здесь говорится, размажет об асфальт.

– Сергей Семенович, – окликаю я его. – Мне нужно завтра быть дома.

– Ничего проще, Инна, – кидает он, не оборачиваясь. – Сегодня – отчет, завтра – выходной.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – У меня он почти готов.

Гроза офиса останавливается и удивленно оборачивается.

– Правда?

– Я два дня брала документы домой и работала по ночам, – почти оправдываюсь я. – Не спалось.

– Всем бы так не спалось. Молодец, детка.

Обычно я злюсь, слыша «детку» в свой адрес, но сейчас как-то не до этого.

– Сегодня, что, какой-то особенный день? – удивляется Лидочка, когда шеф уходит. – Откуда такой приступ трудоголизма?

– Инна метит на повышение, — комментирует Настя. – Хотя лично мне как-то не верится, что ее старание кто-нибудь оценит.

И я тоже в это не верю. А день, он, пожалуй, действительно особенный.

Мой брат попал под машину. Какой-то мальчишка перебегал дорогу перед самым носом у автомобиля. Шофер ударил по тормозам. Машину занесло: гололед. Она вылетела на тротуар. Как так получилось, что именно там в тот момент и стоял наш Ванечка? Переломы, разрывы, ушибы. Как сказал врач? По-моему, что-то вроде «травмы, не совместимые с жизнью». А еще он сказал, что мой брат проживет самое большее три дня. Так вот, сегодня с утра наступил третий день.

В субботу и воскресенье я спасалась работой над отчетом. Никогда не думала, что буду так любить все эти цифры! У них есть одно хорошее качество – они не позволяют думать ни о чем, кроме себя. Это должно помочь и сегодня. Просто обязано, или я не выдержу ожидания.

Ни на кого не глядя, сажусь и вытаскиваю из кожаного портфеля папки и тетради. Включаю компьютер. Нет, все должно быть, как обычно. Встаю, наливаю себе кофе, накладываю в блюдечко печенье, возвращаюсь на свое место и пытаюсь есть. Лучше бы уж не начинала! Во рту сухо, еда застревает в горле. Нужно как-то забыться, но как? Отчет! Его нужно завершить до обеда. Обязательно нужно. Чтобы больше ни о чем не думать. А работы много, дико много. Можно свихнуться. Но уж лучше сойти с ума от бухгалтерских заморочек, чем от лезущих в голову мыслей.

Цифры, цифры, цифры… Я изо всех сил концентрирую на них внимание, стараясь не смотреть на правый нижний угол монитора, где равнодушные часы безжалостно отсчитывают минуты третьего дня.

Ближе к полудню к нам заглядывает шеф.

– Как идут дела, девочки?

– Поганенько, – утренним тоном отвечает Лидочка, не отрывая глаз от экрана.

– Вы бы немножко отдышались сейчас, – заботливо советует начальник, – чтобы не прерываться на обеденный перерыв. Надо поднапрячься, малышки.

— Мы не поднапрягаемся, – подает голос Настя. Из-за компьютера виден только ее белобрысый хвостик. – Мы тужимся.

– Молодцы, – шеф закрывает дверь.

Мои напарницы выжидают паузу, а потом дружно бросают в сторону двери: «Урод!» Потом они так же дружно замирают и оборачиваются ко мне. Что-то не так? Ах, да! Сегодня я промолчала.

– Ну, точно, - удивляется Настя. – Метим в начальство.

Девчата встают и начинают кипятить воду для кофе.

– Ты бы отдохнула, а?

В ответ я лишь отрицательно качаю головой. Только не останавливаться! Только не останавливаться! Ведь если дать себе хоть минуту передышки, то сразу вспомнится пластиковый пакетик, приклеенный скотчем к нижней стороне письменного стола у меня дома.

Это было два года назад. От меня ушел парень. Даже не к другой, а просто так. Наверное, его можно было понять: мне – тридцать пять, ему – тридцать Какие могли быть серьезные отношения? Разрыв без объяснений стал лишним доказательством надвигающейся старости. В какой-то момент мне показалось, что жизнь потеряла смысл. Этот момент настиг меня ночью. Я долго смотрела на звезды с балкона девятого этажа, а потом пришло решение о самоубийстве…  как-то так, само собой. Я выпила коньяку для храбрости, приготовила лезвие и начала набирать в ванну горячую воду. И тут раздался звонок в дверь. Ваня возвращался с вечеринки и захотел навестить меня. Заглянув в ванную, он обо всем догадался. Долго ругался, а потом буквально вытряс из меня честное слово подождать его всего один час, и уехал куда-то. Вернувшись, он усадил меня на диван, а сам сел напротив.

– Я тебя хорошо знаю, - сказал он мне. – Если что-то задумала, все равно сделаешь. Но ведь резать вены – это больно.

Он достал из кармана небольшой пакетик и повертел его перед моим лицом.

- Здесь героин. Если развести его водой и уколоть просто в мышцу, ты «отъедешь» – без боли, без крови. Тебе даже будет очень хорошо. Только перед тем как уколоться, подумай обо мне, ладно?

Я поплакала у него на плече. Он меня уговаривал, как маленькую, доказывал, что все еще впереди, и не стоит так убивать себя из-за сопляка, не оценившего меня. Через пару часов мы пришли к выводу, что мой бывший парень – сам дурак, и я снова стала взрослой. А став ею, начала «допрос», откуда у Вани героин.

- Я не колюсь, –  оборвал он меня. – Просто знаю, где взять.

Мы проболтали всю ночь, а под утро приклеили этот пакетик к крышке стола, и я забыла о нем…до сегодняшнего дня.

Я трясу головой, надеваю очки и еще ближе утыкаюсь в экран.

Цифры, цифры, цифры…

Звонок!

Как мелкими бусинками по паркету. Мне никогда не нравился этот звук, но сегодня он противнее, чем когда-либо. В нем есть что-то страшное, черное.

Это не меня.

Луч света бьет прямо в лицо. За окном пронзительно чирикают воробьи. Часы на стене мерно тикают, а чья-то невидимая рука сыплет и сыплет бусинки на пол. Назойливое, тревожное пощелкивание.

Это не меня!

– Инна, – не выдерживает Настя. – Возьми трубку. Ты же ближе всех!

– Это – не меня!!!

Звук словно нарастает. Где-то в глубине души я уже знаю, ЧТО он означает, и ЧТО я услышу, но может быть, если не трогать телефон, все еще обойдется? Может, это действительно не меня?

– А кого же еще? – Настя раздраженно кладет трубку рядом с аппаратом.

От ушей к затылку бегут мурашки, дрожат коленки, холодеет в груди. Медленно подхожу к столу, осторожно беру трубку, будто она может укусить. Вот я почувствовала ее холод у своего лица.

– Мама, – тихо выговаривает кто-то моим голосом.

– Ванечка… – чьим-то чужим голосом говорит мама.

– Я сейчас приеду.

Гудки.

Я механически двигаюсь назад, сажусь за компьютер. Все также тикают часы, и шуршит системный блок...

– Его больше нет, – громко произношу я. А потом перехожу на крик: – Его больше нет!

И только теперь окончательно осознаю смысл своих слов.

Потом помню плохо. Говорят, я по-звериному выла и лупила ладонью по клавиатуре. Говорят, это было похоже на припадок. Говорят, я потеряла сознание.

Запах нашатыря приводит меня в чувство. Одновременно с сознанием приходит боль. Она охватывает мою грудь изнутри, нарастает и нарастает. Хочется закричать, застонать или хотя бы заплакать. Боль физически непереносима. Кажется, еще чуть-чуть и моя грудь лопнет, разорвется изнутри. Интересно, если я не разомкну губ, не произнесу ни звука, это и вправду произойдет? Я умру, но ведь и боль умрет со мной. А она все сильнее и сильнее. Еще немного, совсем немного… Я снова теряю сознание.

Опять запах нашатыря. Открыв глаза, я вижу человека в белом халате. Мне делают какой-то укол.

– Сейчас станет легче, – говорит доктор.

Откуда-то взявшийся Сергей Семенович присаживается передо мной на корточки и берет мою ладонь в свои пухлые лапки.

– Малышка, – увещевает он меня, как больного ребенка. – Детка, постарайся быть сильной. Хотя бы ради родителей. Постарайся. Ведь им так нужна поддержка. Они же потеряли сына.

Кусаю себя за язык, чтобы не сказать: «Я – тоже».

Это случилось двадцать лет назад. Отношения с первым мальчиком зашли гораздо дальше, чем было положено в столь юном возрасте. Сначала я не заметила сбоя цикла, а когда заметила, было поздно. Шокированные родители все же нашли в себе силы быть мудрыми. Меня с мамой отправили на несколько месяцев к бабушке в деревню. Там и появился на свет Ванечка. Родители усыновили его, и он стал моим братом. Мы уехали из своего города на другой конец карты, туда, где никто не знал о том, что со мной произошло.

Я нормально окончила школу, отучилась в институте, получила хорошую профессию, стала самостоятельным человеком. Глупо, но теперь я готова отдать все свои успехи за возможность хотя бы разок назвать моего мальчика сыночком, так, чтобы он это слышал.

– Наверное, не стоит сейчас ехать в больницу… в таком состоянии, – говорит шеф. – Лучше подожди родителей дома.

Я киваю, потому что не могу и не хочу видеть Ваню… безжизненным. Накачанная до самых каким-то успокоительным, я отправляюсь домой на такси. В пути мне снова вспоминается тот пакетик.

***

Вот так все и было.

И теперь, в Ванечкину годовщину, я как бы заново переживаю тот день, заново ощущаю страх и боль, но мыслей о смерти больше нет. Пакетик тот я сохранила, он спрятан в рамке с Ваниной фотографией, которая стоит на моем письменном столе. Он напоминает мне о том, что случилось вечером особенного дня.

Когда я извлекла бумажку, свернутую наподобие аптекарских порошков и осторожно ссыпала содержимое в баночку из-под новокаина, то заметила, что на внутренней стороне обертки есть надпись.

Через секунду я прочитала фразу, перевернувшую всю мою жизнь. Неровным, до слез знакомым почерком там было написано: «Не делай этого. Пожалуйста, мама!».

 Марина Дегтярёва

x

Иллюстрация к: Особенный день