Тряпичная кукла

Погода все эти дни держалась великолепная. Это когда солнечно, сухо и не жарко. Когда всё цветёт, а у аллергиков носы и глаза красные, но всё равно на душе благостно, даже им, аллергикам, хорошо.  Серёга был одним из них: у него – на пыльцу одуванчиков. В глазах словно бы песок, всё время их почесать хочется. В носу жарко и свербит. Кажется, что вот-вот чихнёшь. И чихаешь. Часто и «запоем». Но всё равно внутри тебя тишь и умиротворение.
А это потому, что он, наконец, решил Томке всё сказать. И не придумывать, а выложить как есть.
Они три года уже вместе. И, теперь-то Серёга это понимает,  всё это время он человек несчастный. Отношения их можно назвать как угодно, но только не любовью. И ведь было так сразу, только Сергей не разобрался, не понял сам себя и решил, что это любопытство по отношению к человеку, который совершенно на тебя не похож, и есть любовь. Оказывается, что нет.
Любопытна Томка ему была ярким макияжем, экстравагантными выходками, зычным голосом и уверенной манерой держаться.
Могла, например, громко рассмеяться на улице. Да так, что прохожие оборачивались. Рассмеяться, а потом обнять его за шею, по-мужски, будто сошлись они в борцовском поединке, и поцеловать прямо в губы, никого не стесняясь.
А Серёга стеснялся. Да ещё как!..
И когда впервые она к ним в дом пришла, а мама взялась их угощать. А Серёга резал колбасу и маленький кусочек взял в рот. Томка проносила мимо тарелку с салатом в комнату. Вырвала этот кусочек у него изо рта и съела. Мама видела. От удивления у неё брови прямо под причёску заползли. Но ничего не сказала. А Серёга опять застеснялся.
Вот сейчас в кафе он всё это, и многое другое, ей скажет. И попросит, чтобы она его отпустила.

Пришли они почти одновременно, и она, ещё только подходя к столику, уже начала шуметь и быть обыкновенной Томкой, к которой он уже, кажется, начал привыкать. Она ведь даже шла как-то шумно, используя много воздуха вокруг.
Плюхнулась на стул, ткнула себя пальцем в щёку и сказала: «Целуй…» Серёга поцеловал послушно. Сел на своё место, сплёл пальцы в узел и, глядя на них, начал даже торжественнее, чем сам от себя ожидал:
- Том… Тома! Отпусти меня. Я устал. Не могу больше…
- В смысле – отпусти? – удивилась она так же темпераментно, как всё делала.
- Ну, совсем отпусти. От себя. Я, знаешь, чувствую себя рядом с тобой таким мальчиком, такой тряпкой, что сам себя презираю. Я ведь даже не знаю, какие фильмы я люблю, потому что смотрю только те, что нравятся тебе. Я ненавижу всякие там пикники на природе, но регулярно на них бываю, потому что это нравится тебе. Я ненавижу под гитару «Давайте восхищаться, друг с другом целоваться…», но послушно подпеваю людям у костра. У меня ведь даже друзей собственных нет, а есть твои, которые стали нашими общими друзьями, хоть я и не понимаю, что может связывать меня с этими любителями футбола и пива. А когда, оставшись в «сугубо мужской компании», они начинают «трепаться про баб», я просто молчу, потому что была у меня только одна – ты, а тебя обсуждать с ними я не хочу. Я давно уже ничего не читаю, потому что, по мнению нашего с тобою окружения, быть «батаном» постыдно и несовременно. А знать марки автомобилей и имена американских игроков в баскетбол – это как раз и значит «быть в тренде». Возле тебя меня же просто нет. Есть ты и при тебе – что-то такое, невзрачное и невразумительное. Даже если приглядеться, то не сразу определишь, что это – мужчина. Если вместо меня рядом окажется кто-то ещё, то те, кто вокруг, подмены даже не заметят… Одна ты всё равно не останешься. Моё место займёт кто-нибудь ещё. И уже вскоре! Да и зачем я тебе? Раздавить тебе меня удалось. Да так, что даже мокрого места не осталось. Отпусти…

Последнюю фразу он уже как будто даже канючил. А Томка смотрела на него длинным каким-то взглядом и, кажется, даже не была очень расстроена. Потом шумно вздохнула, опершись руками о край стола и глядя куда-то поверх Серёгиной головы, ответила:
- Ступай… Не держу… Только пропадёшь ты без меня с твоей мамочкой и её жлобскими супчиками и кисло-сладким жаркое по выходным…
А потом встала и пошла, даже не сказавши «прощай», потому что прощаться было незачем…

Через двадцать лет за окном стелился такой же нежный май с эмалевыми небесами, прозрачным нежарким воздухом и глазастыми одуванчиками на газонах. Серёга сидел дома, потому что у него всё так же была аллергия на цветочную пыльцу, только мамы уже не было, а от аллергии лечила его жена Тамара.
Вот придёт она сейчас домой после работы, гаркнет прямо из прихожей: «Привет, доходяга! Я дома!!.» - и станет кормить его супом и кисло-сладким жаркое, которые научилась делать по маминым рецептам.

А пока Серёга сидит у окна и попивает коньячок, который хранит в маленьком таком графинчике за книгами в книжном шкафу, потому что жена не любит, когда он выпивает…
 

 Олег Букач