Занималась весна, занималась, как чахоточная зорька среди ноябрьской непогоди, да так и не смогла осилить зиму. С самого утра сегодня идёт мелкий косой снежок. Точнее, начался-то он ещё, видно, ночью, потому  что к утру уже изрядно подкрасил черноту  земли на газонах.

Скоро апрель, самый сладкий из русских месяцев, когда очертания всех предметов так  нежно чуть растворены в нежарком воздухе, а просыпающаяся зелень даже привычных в городе клёнов кажется почти изысканной.

И вот – на тебе. Снова шаг назад, в недалёкое февральское прошлое, ещё не забытое, а потому и такое нежеланное.

Вчера Сергей опять вернулся к Анне. Она накануне позвонила ему и голосом, почти будничным, сказала:

- Хватит дурить-то, возвращайся домой…

Он, немножко подышав в трубку, ответил:

- Хорошо. После работы только заеду за вещами…

Она подхватила этот тон, словно не виделись они только с нынешнего утра  и не было этих трёх месяцев одинокой жизни, отдельной друг от друга:

- А я  пасту твою любимую приготовлю, с сыром. Ты вина только купи, хорошего какого-нибудь…

Он кивнул головой, будто она могла видеть этот жест, и нажал «отбой».

Вышел на улицу, где ещё досвечивало погожее солнце, и весь день, из окна, казалось, что весна уже истинная. Но было ветрено и студёно. А потому стало ясно, что до настоящего тепла ещё так далеко.

Когда сели за стол, Сергей даже не волновался и не думал о том, что станет говорить он Анне, что она ему.

- Ну, как ты всё это время жил без меня? – спросила она, когда он вино уже налил, а она положила в его и свою тарелку наскоро сваренные спагетти.

Он чуть плечом пожал и, разглядывая на свет вино, ответил:

- Жил? Нормально жил, без потрясений…

- А почему ушёл тогда? Даже записки не оставил…

- Почему? Я, Ань, сейчас сам не могу даже себе на это ответить. Как-то всё пусто и безрадостно было. И не нужно – ни тебе, ни мне.

Он перевёл взгляд на заоконную уже черноту, которая была такой пустой, что даже живой свет из окна наполнить её не мог. И снег опять белыми крошками  стал расчерчивать темноту по диагонали.

- Может, это у тебя кризис среднего возраста? Говорят, что примерно раз в пятнадцать лет с мужчинами такое случается. А мы как раз пятнадцать и прожили вместе…

- Раз в пятнадцать лет? А я как-то тут прочитал недавно, что раз в пятнадцать лет личность любого человека, мужчины ли, женщины, кардинально меняется – вкусы, привычки, привязанности…

- Значит, и во мне что-то поменялось. Но я этого не чувствую. Мне кажется, что я по-прежнему тебя люблю и другой никто мне не нужен…

- Наверное, только «кажется», ты же сама сказала…

Она перебила, почти с жаром даже:

- Нет, не кажется! Я просто уверена в этом! Послушай, а давай попробуем всё заново начать? Попробуем ребёнка завести, в больницу оба сходим…

- «Завести»? Это же не хомячок и даже не котёнок, которых заводят либо от скуки, либо от пустоты. Да и сама-то ты хочешь ребёнка? Тебе ведь всегда было довольно твоей работы, твоих друзей, твоих родителей. Ну, и я, наверное, входил в круг твоего личного комфорта… Знаешь, Анна, я вот смотрю сейчас на тебя и ничего не чувствую: ни любви, ни ненависти. Мне даже не стыдно перед тобой, что ушёл вот три месяца назад, ничего так и не объяснив. Сейчас тоже не буду.

Сергей встал, подошёл к окну и закурил, хотя раньше этого не делал: на балкон выходил покурить или в подъезд. Анна на это никак не реагировала. Он постоял спиною к ней, разглядывая квадраты светящихся окон в доме напротив, погасил сигарету прямо в цветочном горшке, стоявшем на подоконнике, где какой-то диковинный житель тропиков медленно чах вот уже несколько лет, а потом, обернувшись к жене, продолжил:

- Пойду я, наверное. Потому что, знаешь, так всё же честнее: быть одному, когда ты на самом деле один, а не вдвоём. Одиночество вдвоём – непереносимо…

27.03.2017

 Олег Букач