Сегодня бы ей исполнилось 106 лет. Бабушке моей. Но прожила она значительно меньше – только 70. Жила с нами, до смерти. А умерла, когда мне было 19. Потому и помню её хорошо. И внешне, и разговоры наши длинные в конце её пути.

В детстве мне казалось, что не любил я её. Потому что следила за мною всегда. Внимательно и пристально. А мне всё казалось, что – шпионила. Шпионила и маме всё доносила. А мама моя – крутааа. В 28 лет овдовела, похоронив папу моего (утонул на одной из многодневных охот, которые так любил). И стала мама моя Главой Семьи нашей, в которой были мы с младшим братом и баушка. Так вот, мама моя на расправу была стремительна и часто даже жестока. Сейчас понимаю – почему…

И ещё с годами пришло понимание того, что была мама за баушкой, что называется, «как за каменной стеной», потому что мама много работала, а дом наш и мы, мальчишки 3-х и 4-х лет, целиком были на бабушке.

Утро раннего детства. Просыпаюсь, но глаза ещё не открыл. И по запаху уже чувствую, что бабушка моя напекла к завтраку пирожков или пышек.

И как купала нас, тоже помню: выкупает в ванной, а потом подставит спину. Обхватишь её за шею. И она несёт тебя до самой кровати. Уложит, а потом и чаю с малиной и мёдом прямо в кровать подаст. Мы с братом швыркаем этот чай, потеем. И даже не понимаем в тот момент, что это и есть абсолютное счастье.

И как ругала нас за провинности какие-то в детском саду и говорила, что в следующий раз непременно побьёт. А мы дразнили её и не верили, что бить будет. Она хватала швабру и гналась за нами. А мы хохотали от её тучной неловкости и прятались под кровать. Она обегала кровать, чтобы достать нас с другой стороны, а мы хохотали и переползали подальше. И счастье было беспредельными, потому что знали, что это не наказание, а игра такая, которую баушка для нас придумала.

И ещё помню, как в субботу, после ванной, садилась бабушка на кровать и круглым таким гребешком расчёсывала серые свои волосы. От седины были они серыми, но глянцевыми, тяжёлыми и блестящими остались до самой старости. Особенно мне нравилось, когда она эти самые волосы от макушки расчёсывала по кругу, и они закрывали лицо. А я подлезал под этот волосяной полог и почему-то спрашивал: «Бабушка, а ты когда молодая была, высокая была?»

- Хто знить, унук, - отвечала она.- Я уж и забыла, как это, молодою быть.

И ещё, знаете, что особенно помню?

Что всегда руки у неё тёплыми были. Зимой бегаешь во дворе, снежки катаешь, с горки ледяной на картонке летишь. Руки в просвете между мокрой варежкой и рукавом шубы станут похожими на гусиные лапки. Бабушка негромко, но очень убедительно позовёт:

- Унуки мои, а ну, подите сюда.

Бежим оба быстро, потому что знаем, зачем. Она носы нам высморкает, а потом возьмёт наши озябшие ручонки в свои, почти горячие, стоит и греет.

- Баушка, ну пусти!...

Отпустит и непременно скажет вдогонку:

- Гляди, не прокудь там мне…

Когда стала уже стара, а мы как-то незаметно повырастали, любили мы слушать её рассказы о том, как была наша мама маленькой, как они со старшей сестрой по дому хозяйничали в бабушкино

отсутствие, как радовались, когда дедушка с «ярманки» привёз им по козлёночку живому, настоящему, которых назвали они Майка и Томочка, и водили пасти на выгон за деревней.

Деда мы не знали и не помнили, умер рано, а потому и про него расспрашивали:

- Бабушка, а ты, когда замуж выходила, дедушку любила? – спрашивали мы уже почти совсем взрослыми.

- Красивенький был. Видела его два раза на ульце в деревне. Когда сваты от него пришли к матери моей, я лежу на печке и боюююсь…

- Чего же ты боялась, бабушка?

- А вдруг мне лет ещё мало и мать меня замуж за Ваню не отдаст.

- Ты что, не знала, сколько тебе лет? Так разве бывает?

- Усяко, унук, бывает. Мне мать только в церкви сказала, что мне недавно 17 исполнилось. И очень я обрадовалась, когда узнала, что дедушка ваш на 2 месяца меня старше.

- А он красивый был, бабушка?

- Хто знить. Большой такой, волосы волной. Юрик вот на него похож.

И я сильно обижался, что не я похож на деда:

- А я, я на кого похож?

- А ты на отца своего дюже похож.

- А он тоже красивый был?

- Умный он был и очень сурьёзный такой. Такими мужики настоящие и бывают.

И было уже не так обидно. Я искоса и с превосходством смотрел на брата. А бабушка продолжала, ужа сама поддавшись своим воспоминаниям:

Они когда в первый раз у церкву меня привезли, то вместо Вани женихом рядом со мною его брата- дурачка Петю поставили. Почему? Да потому что Петя тот не женился бы никогда, а тут быстро окрутить решили, пока я ничего не поняла. Я стою, и мать моя за плечом стоит. А мне уж и свечку в руку сунули. Я мать спрашиваю: «Мам, чего делать-то?» Она мне отвечает: «Стой, дочк, а то стыдно». И мне стыдно. Стою. А потом уже, когда поп заголосил, мать мене за косы дёрнула, свечку из рук приняла: «Беги, дочк, не поддавайси!!!» И всё. Убежала я…

Уже потом, через месяц, сыграли свадьбу с Ваней моим. Они к нам всей семьёй приходили и винились за обман. Мать моя им говорит: «Чё вы мне-то поклоны бьёте? Вы вон, перед Марусей моей обман свой признайте.» А потом Ваня мой подошёл ко мне. Глаза в землю. И тихо так говорит: «Иди за меня. Не стану обижать…» Веришь, нет, у меня сердце так и ёкнуло в грудях. Так вот и стала я из Мани Ярасовой Маней Гревцевой.

Теперь уже мы с братом – сами деды. И не по одному разу. Но иногда смотрю на него и вдруг неожиданно узнаю  поворот головы, интонацию бабушкину. Маме нашей сейчас 80. И она стала очень на бабушку похожа: такая же хлопотливая. И теперь уже она правнукам своим в постель чай с малиной и мёдом подаёт…

И продолжается жизнь. И никогда не остановится, потому что наши бабушки с нами…

Октябрь 2012 года.

 Олег Букач