Я от школы уже устал. Давно. Потому что всю жизнь здесь работаю. И всё чаще теперь думаю, что многое в этом мире прошло мимо меня именно из-за неё.

В молодости, когда хочется дерзости и полёта, так и не испытал всплеска адреналина в крови, потому что было некогда: надо с утра спешить на уроки, а вечером к ним готовиться.

Не совершил какого-нибудь головокружительного безумства, которое бы изменило жизнь кардинально, круто, на сто восемьдесят градусов поменяв её вектор: а как же дети? Не бросать же классы, в которых работаю, посреди учебного года. А летом? Тогда я на полдороге брошу своих восьмиклассников, скажем, и тот, кто придёт к ним вместо меня, обязательно раздражённо спросит: «Господи! Кто же вас раньше-то учил?..»

Так и не стал хотя бы директором школы, завучем, на худой конец. Хотя раньше предлагали, и даже неоднократно. А я всё боялся «растерять своё божье предназначение», уйти в сторону от главного в жизни – быть рядом с детьми…

Но иногда, нечасто, упоённо думаю: нет, всё правильно сложилось в твоей жизни, потому что… потому что вот…

… Вот сегодня на перемене после второго урока подошёл ко мне Васёк и спросил:

- У вас сколько сегодня уроков?

- Шесть, - отвечаю.

- А потом ничего не намечено?

- Кажется, нет, кроме тетрадей, разумеется – куда же мне без них:  русский язык, всё же, преподаю.

- А можно я к вам приду? Мне очень поговорить нужно.

- Зачем спрашиваешь? Конечно, жду и рад буду.

Говорю это искренне, потому что Ваську учу с пятого класса. Теперь он в десятом. Можно сказать, что полжизни своей провёл он у меня на глазах и у меня на руках. И, кажется, хороший человек  получается. И мужчина. Только чуть-чуть неврастеник сейчас. Ну так ведь душа в человеке именно в это время плечи расправляет, и в шестнадцать он – весь душа, с головы до пят, а кожа нарасти ещё не успела, потому и видно всю душу, каждую её складочку и закоулок, как на анатомическом муляже все мышцы видны.  И больно от малейшего неосторожного к ней прикосновения.  А кто-то ведь и специально обидеть норовит.

День получился сегодня совершенно угарный какой-то. Седьмой класс будто с ума сошёл. Я с ними про наречия на –О и –Е, а они орут, записочками какими-то идиотскими обмениваются, от телефонов своих глаз не отрывают. И нет им никакого дела ни до меня, ни до наречий на –О, а уж тем более – на -Е…

На перемене завуч заходила и отчитала меня за то, что электронный журнал неправильно заполняю: в графе «Домашнее задание» не подробно расписываю, что и как делать. Говорила со мною Марина Сергеевна мягко, но, всё же, с нажимом. Обидно. Ведь для меня она какая там «Марина Сергеевна»! Марина – моя бывшая ученица, причём, не из лучших. Я, когда узнал, что она поступила в пединститут после школы, то засунул глубоко брови под причёску. А через несколько лет вернулась в школу, но уже Мариной Сергеевной.

В шестом писали сегодня сочинение по картине. Ну, как об стену… даже не горох, а – фасоль или – арбузы мои с ними беседы! Опять бездарно и безлико: «На картине художник представил нам…», «В левой части репродукции я вижу…», «Хорошо летом в лесу!..» И зачем я им про кракелюр на лице Джоконды рассказывал? И про загадку её улыбки? И про то, что могила Рокотова так и не найдена, известно только, что прах его покоится где-то на территории Новоспасского монастыря, куда мы с ними весной ходили...

Потом маменька Вовика Сергеева приходила и поведала мне, что их совсем не так учили. Дала мне советов кучу, как лучше организовать мои уроки с её сыном в пятом классе. Я выслушал, потом спросил, кто она по образованию. Оказалось, что экономист и работает в Сбербанке. Ей, конечно же, виднее!..

Одним словом, к концу шестого урока я был очень похож… ммм… как бы это поизящнее выразиться, чтобы не оскорбить тонкого эстетического чувства читателей этих строк и, в то же самое время, быть максимально реалистичным… Похож я был на манную кашу, которую налили в презерватив, скажем. Да, именно так: чувствовал себя глупым, бессмысленным и каким-то совершенно уж бездарно пошлым.

И про договорённость с Васькой совершенно забыл. А потому был даже несколько раздосадован, когда он, как и обещал, после шестого урока просунул голову в дверь:

- Я пришёл. Можно?..

- Конечно, заходи, мы же договорились, - стараюсь я быть максимально любезным.

Заходит. Садится на стул возле моего стола и вздыхает. Вздыхает так, как, наверное, могла бы вздохнуть драматическая актриса на кастинге на роль жены Достоевского.

Не тороплю. Жду, чтобы сам говорить начал. И - начал…

- Я не знаю, как жить дальше…

Ничего себе - начало!  После таких слов от человека ни на шаг отходить нельзя, чтобы он руки на себя не наложил…

- ??? – спрашиваю его.

- Вы же знаете, что мы с папой вдвоём живём? Мама умерла уже давно, три года назад. Это горько, конечно, но мы уже как-то приспособились. Оба. Обязанности по дому чётко поделили. Всё получалось. А тут стал я замечать, что папа вечером стал приходить всё позднее и позднее. И, знаете, рассеянный какой-то всё время. Думал, у него на работе сложности какие-нибудь. Спрашиваю – отвечает, что всё нормально. А вчера за ужином заговорил… про то, что одиноким людям жить трудно, а мужчинам одиноким – вдвойне, что это противоестественно даже. Одним словом, жениться он собрался. И сегодня приведёт ЭТУ ЖЕНЩИНУ в наш дом, чтобы меня с нею познакомить. Когда он из шкафа в спальне мамины тапочки достал и поставил в прихожей – для НЕЁ приготовил – я думал, что с ума сойду!..

Сидит и смотрит на меня, ждёт, что отвечу или хоть как-то среагирую. Но в одном уверен точно: я приму, должен принять его сторону.

- Продолжай, Вась, продолжай, я внимательно слушаю, - отвечаю я по возможности нейтральным голосом.

- Продолжать?.. – как-то  сразу же потухши, говорит Васёк. – Я просто никогда не думал, что мой отец предатель…

И опять на меня смотрит. Молчу. Внимательно молчу. Тогда он ещё более робко продолжает:

- Лучше же нашей мамы не было… Как же можно её променять на кого бы то ни было!.. Хотя, правильно, конечно, мама – была. Теперь нет её. И не вернуть.

И опять ждёт от меня подтверждения своей правоты. Или хоть каких-нибудь слов. А я продолжаю пристально молчать.

- А папа у меня замечательный. И маму помнит, до сих пор: её большой портрет висит у него в комнате. Однажды я видел, случайно, что он с ним разговаривал. Трудно ему. Даже больше чем мне трудно. А я – дурррак какой-то! Только о себе и думаю…

И голову опустил Васька мой, и замолчал.

А я глажу его по голове, глажу и говорю:

- Я, Вась, тобою горжусь. Какой ты у нас с твоим папой умница…

- … спасибо вам, - отвечает. – Ладно, я домой побегу, надо же что-то приготовить к приходу гостьи и в доме убрать…

Ушёл. Сижу и думаю: «Хороший разговор получился, правильный…»

12.02.2017

 Олег Букач