ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Дети войны

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать В весеннем лесу

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать День учителя

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать ГРИМАСЫ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Автор иконка Владимир Котиков
Стоит почитать Марсианский дворник

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Ушли года(романс)

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Любимые не умирают

Автор иконка Анастасия Денисова
Стоит почитать Цени и создавай

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Как будто пленники дома

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Толпу засасывают ямы

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

Песнь влюблённого
Просмотры:  315       Лайки:  0
Автор Konstantin

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Журавлик в небесах


Георг Гемиджан Георг Гемиджан Жанр прозы:

Жанр прозы Драма
1684 просмотров
1 рекомендуют
3 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Первая любовь... Она ведь не умирает, она живет в нас до конца жизни. Нам только кажется, что все прошло, что мы счастливы в новой любви, что старые сердечные раны залечились. Увы! Иногда малейшая деталь, какой-нибудь предмет, запах, цвет, упавшая с зеленого листа капелька дождя способны так растревожить былую рану, что она начинает кровоточить и кричать, терзая душу. И тогда, как говорится, бес в ребро...

ГЛАВА 1

 

1. Татьяна

 

      — Слушай, Танька, мне кажется, ты злоупотребляешь «антигрустинчиком», а? Или я ошибаюсь? — Полная до неприличия соседка  Шура испытующе посмотрела на хозяйку. Она просто заскочила ненадолго — кофейку попить да поболтать. Понимала неудобность вопроса для Татьяны, но по простоте душевной не удержалась — высказала свои подозрения. Добродушные глаза ее опустились на перевернутую для гадания чашечку. — Сползаешь с колеи?

      — Да ну, что ты! Я ведь по чуть-чуть, — отмахнулась хозяйка. На вид ей было лет сорок — сорок пять.  Среднего роста, худенькая, черная кофточка, черная юбка — какая-то обреченность, если не сказать неряшливость, сквозила в одежде ее и в прическе. Несмотря на это, короткая стрижка подчеркивала не по возрасту красивый изгиб шеи, да и большие карие глаза, хоть и потухшие, без блеска,  все же обладали притягательностью.

     — Тань, ты-то ладно, что с тебя возьмешь, подруга, но ребенка-то зачем поишь!?

    — Какого ребенка? – не поняла Татьяна.

    — Какого, какого — Гарика своего! — Шура нетерпеливо подняла голову.

    — Ты что, он у меня не пьет. Даже меня отвадить от вина пытается.

    — Да ладно тебе… Отвадить он пытается! — Шура  безнадежно махнула рукой, — А сам из дома выходит — еле ноги волочет — заплетаются. Почти каждый день: идет себе не спеша, качается. Как это учителя не замечают? Школа ведь…

     — Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь — просто у него походка такая.

     Это был первый сигнал. Татьяна начала присматриваться к сыну: действительно, идет, покачивается из стороны в сторону. Проверила — спиртным не пахнет.

     — Да что ты, мам, это у меня походка такая,  ковбойская. Знаешь, ковбои, когда с лошади слезают, становятся такими кривоногими и раскачиваются, будто продолжают ехать верхом, — отшучивался Гарик.

     Но походка его продолжала ухудшаться. На глазах менялся почерк. Руки становились непослушными.  Со страху бросила пить. Повела к врачам. Обследования, консультации…. Однако дальше капельницы и физиотерапии дело не пошло. Врачи областной больницы только руками разводили: непонятная какая-то болезнь. На консилиуме неврологи определили, что это повреждение нервных узлов в головном мозге.  Запаниковала: «Господи, когда же кончатся мои мучения? Сначала муж, теперь сын…»

 

     Лет двадцать назад  счастье еще улыбалось им. Артем Хоренко был прекрасным супругом. Добытчик, защитник, надежда и опора семьи. По специальности инженер-химик, он работал на винзаводе начальником цеха. Когда родился Гарик, казалось, вот она — вершина счастья! Ничего более значительного в их жизни уже произойти не может. Материальный достаток, не сказать что особенно высок, но им хватало. Трехкомнатная квартира в Краснодаре, любимая работа — она работала бухгалтером на том же предприятии  и, главное — их цветочек, их ангел — сын.  Сложности в воспитании ребенка Татьяна как-то не замечала, а вот все важнейшие моменты его жизни помнила назубок. Помнила дни, когда он сделал первый шаг, когда сказал первое слово,  как смешно подпрыгивал, стараясь изобразить танец, как пошел в детский сад…

     Тогда они с Артемом  впервые привели его в детсадовскую раздевалку и воспитательница, чтобы не устраивать долгие проводы, предложила им уйти: я, мол, сама разберусь. Зная характер сына, Татьяна сказала:  «Солнышко, ты здесь побудь, а мы скоро за тобой придем».  В первый день надо забирать ребенка через три часа.  Когда они пришли, мальчик сидел на том же месте в раздевалке, напряженный, как струна. Только увидев их, позволил себе расслабиться — залился таким сердечным плачем, что стало понятно: думал, что его здесь оставили навсегда. Бедный ребенок, чего он только не передумал за три часа неподвижного сидения на лавочке в раздевалке. Ведь родители сказали, побудь здесь, мы скоро придем. Понятие «скоро» в детском сознании ассоциировалось несколькими минутами. Все три часа воспитательница  периодически пыталась уговорить его пройти в группу. Тщетно.  Тащить насильно она не решилась, и правильно сделала, потому что в этом случае он бы вообще отказался идти в садик.  Она помнила все. Помнила девчонку, в которую он был влюблен в седьмом классе, друзей его…

     Счастье улетучилось мгновенно, как-то сразу, как будто там, на небесах, кто-то сказал  «хватит»  и щелкнул выключателем.  В стране началась перестройка. Заводы разорялись и закрывались, какое-то время пожили в нужде. А потом муж пошел в кооператоры.   Занялся производством соков и безалкогольных напитков. Жизнь потихоньку нормализовалась. И вот — удар:  Артем пропал. Поехал в Москву заключать договор  на поставку своей продукции и пропал. Искали года три. И милиция, и друзья, и она сама два раза проехала по его маршруту, расспрашивая всех и вся, пытаясь хоть как-то пролить свет на это таинственное исчезновение. Никаких следов. Отсюда выехал, а туда не доехал. Друзья и подруги строили различные предположения. От «нашел любовницу», до «закатали в асфальт». И все эти разговоры терзали  сердце, и она постепенно как-то сникла, перестала следить за собой. Ходила все больше в черном, продлевая и продлевая для себя дни траура.

     Может даже спилась бы, так как стала все чаще, сидя на кухне одна, опрокидывать рюмку-другую краснодарского красного вина, если бы не Гарик.  Он, как мог, пытался ее вразумить. Парень был уже в девятом классе  и понимал, к чему может привести  ежедневное, пусть в небольших количествах, употребление спиртного.

     Здоровье парня медленно ухудшалось. Даже приостановить болезнь не представлялось возможным. Она с трепетом и страхом замечала, что походка  становилась все неуверенней, ноги его слабели, худели… А ведь сын — первый  красавец  в школе. Несмотря на юношеский возраст, мальчик имел атлетическое сложение,  мужественный подбородок, черные глаза и брови, густую волнистую шевелюру на голове — настоящий казак.  И, главное — золотое сердце! Он был добрым, умным, все понимающим  пареньком. Будучи острым на язык, обладая природным чувством юмора, умудрялся так пошутить, что все, даже те, кто был объектом его шуток, покатывались со смеху. Одноклассники его боготворили.

     Улучшений не было. Татьяна паниковала.  Однажды, когда сын был уже в десятом классе, заметила, что разговаривая, Гарик едва заметно трясет головой. Как при болезни Паркинсона. Они опять легли в больницу. Опять консилиум. Нет — это не болезнь Паркинсона.

     Кто-то посоветовал обратиться к народным целителям. Старенькая знахарка жила в трех кварталах от них, на соседней улице. Татьяна пошла сама, захватив фотографию сына. Идти к знахарке Гарик наотрез отказался: глупость все это и темнота средневековая. Бабка долго колдовала, плавила свечной воск, сливая его в холодную воду. Потом в горячую воду, потом — на гжельский поднос. Затем собрала весь воск, завернула в тряпки, пошептала над ним и велела закопать на перекрестке трех дорог.

     Татьяна нашла такой перекресток на окраине Краснодара, и ночью, крадучись,  таясь посторонних взглядов, закопала  маленький  сверточек на краю газона.

      Улучшений не было. Узнала о враче-гипнотизере из Петербурга. Обменяла свою трехкомнатную квартиру на однокомнатную и повезла Гарика в Питер. Врач-надомник Михаил Исаакович Валилов был человеком немолодым,  на его  блестящей голове, вдоль висков, просторно расположились до тридцати штук  седых волос. Он их периодически приглаживал ладонью правой руки и пристукивал сверху, стараясь как можно плотнее прижать  к черепу. Михаил Исаакович  подолгу,  выжидательно смотрел на собеседника поверх очков, как будто задал вопрос и ждет на него ответа. Хотя, никакого вопроса не задавал. Просто манера общения у него была такая.  Татьяне это казалось странным, но выбирать не приходилось.

     Валилов и сейчас, облокотившись локтем о стол, около минуты смотрел ей в глаза, затем энергично заговорил:

     — А почему бы и нет? Давайте попробуем. Мы его, думаю, подлечим. Для начала назначу вам двенадцать сеансов гипноза. По два сеанса в неделю.  Стоимость часа моего времени оценено в 500 рублей. Вы в состоянии оплатить все сеансы?

     — Я заплачу вам, сколько скажете, но… — Татьяна замялась, — Вы не знаете где можно снять дешевое жилье?

     — Я не знаю. — Валилов пригладил волосы на макушке. — Но если мы начнем работать, могу устроить вам комнату в общежитии. Комендантом там моя сестра.

 

     За небольшую плату сестра Михаила Исааковича поселила их в «резервном фонде» — в пятнадцатиметровой комнате.  К тому времени Гарику исполнилось двадцать пять.  Он был бы слишком красив для мужчины, может, даже слащав, если бы не  глаза. Глаза умного человека, глаза, в которых теснились мысли. Разговор его, чуть заторможенный из-за болезни, но приправленный легкой иронией, создавал в собеседнике уверенность, что перед ним человек обстоятельный, рассудительный и уверенный в себе. Студентки общежития в большинстве своем влюбились в него.

     Ходить он практически разучился. Третий этаж  представлял  собой  длиннющий коридор, по обеим сторонам которого расположилось двадцать комнат, кухня и два туалета. Так вот, чтобы дойти до кухни или туалета, Гарику приходилось, цепляясь за стены, двери и  всякие выступы пройти три соседних комнаты. Обычно он приходил на кухню, садился на один из «курительных» стульев, закуривал и пристально смотрел на огонь включенной газовой плиты. Курил  только импортные  сигареты «CAMEL», что при его безденежье было, конечно, недопустимой роскошью. Оправдывало только то, что курил он немного. «Смотрение на огонь» продолжалось не более пяти минут, потому что тут же на кухне появлялась какая-нибудь студентка, потом вторая…  Почему-то именно сейчас всем одновременно срочно понадобилось приготовить что-нибудь поесть, а поскольку газовых плит всего две, то в ожидании своей очереди, они собирались вокруг Гарика. И не только студентки, приходили и ребята.

     Что это были за посиделки! Запретных тем не существовало. Он умел построить разговор так, что даже говоря о самом интимном, никто не испытывал ни стыда, ни смущения. Потому, что все сопровождалось таким легким, воздушным юмором, что тяжелые, «неудобные» слова не падали на дно души человеческой, а плавно, невесомо и весело обрамляли ее. И от этого становилось легко на сердце, и мысли прояснялись, и каждое, даже самое запутанное событие представлялось понятным.

     Случалось, на кухне наступала абсолютная тишина. Столпившиеся студенты  застывали, как в немой сцене у Гоголя, а потом, вдруг все это взрывалось таким дружным хохотом, что выбегали ребята из соседних комнат — посмотреть, что случилось.

     Среди студенток была девушка  Маша. Эта как-то по-особенному относилась к Гарику: создавалось впечатление, что она следит за каждым его шагом. Причем в прямом смысле. Как только он выходил в коридор, дверь ее комнаты приоткрывалась и оттуда высовывалась кудрявая головка с курносым носиком и ярко накрашенными ресницами. Маша  потихонечку, тайком, шла за ним.  Казалось, она силой мысли старается поддержать его, чтобы не споткнулся, не потерял равновесие, не упал. На кухне обычно приветствие ее было достаточно робким. Она неуверенно спрашивала: «Как ты?». Эта девушка не была «монахиней», о ней ходили слухи, что часто влюбляется. К третьему году учебы у нее было уже четыре бывших возлюбленных, с каждым из которых она жила какое-то время. Но все знали, что она не распутная баба, а слишком доверчивая  женщина.

     Татьяна видела, что между сыном и этой девушкой существует магическая сила притяжения. Когда он разговаривал на кухне, то чаще чем к другим его глаза были обращены к ней. Замечала также неумелую «слежку»  девушки. Замечала и плакала потихоньку, пока он сидел на кухне, ибо понимала, что отношения эти безнадежны, бесперспективны — сын болен.

     Тем временем, гипнотические сеансы  Михаила Исааковича подходили к концу и, к великому разочарованию Татьяны, не произвели на здоровье сына никакого воздействия. Прошло уже пять недель — улучшения не наступало. Гипнотизер, приглаживая оставшиеся на голове волосы, рассказывал ей насколько это трудный процесс — гипноз, насколько мало изучен, но он уверен, что эффект обязательно будет и наступит улучшение. То, что врач сейчас внушает Гарику, та информация, которую он вводит в мозг парня, должна проявиться через некоторое время. Через сколько — не знает: может, через день, может, через месяц, а возможно и через год. «Что поделаешь, — говорил он, — гипноз, особенно лечебный — это процесс, растянутый во времени».

        Они уехали обратно в Краснодар. Уехали, унося в душе зыбкую надежду, что гипнотические сеансы и потраченные на них немалые деньги не прошли впустую.

     Провожало их почти все общежитие. Напутствия, возгласы, записки с номерами телефонов, застывшие на глазах некоторых девчонок слезы. Она заметила, что Гарик, натянуто улыбаясь, ищет в толпе Машу. Ищет и не находит. Ее не было у вахты, где все собрались.

     «Ну и ладно, — подумала Татьяна, — может, так оно и лучше. Меньше слез, меньше страданий». Пока ребята сажали Гарика в такси, а его надо было именно сажать, потому что координация движений нарушилась окончательно, она вспомнила, что оставила в комнате бумажку с телефоном и адресом гипнотизера.

     — Я сейчас, —  крикнула она таксисту, —  и побежала наверх. Запыхавшись, поднялась на третий этаж. Дверь в их комнату была открыта. На кровати сидела скрючившись Маша, вся зареванная, с опухшими от слез глазами… Она испугалась, встала:

        — Здравствуйте… —  и, не найдя что сказать, как объяснить свое появление в комнате, взяла со стола стакан.  Татьяна уставилась на нее,  с удивлением отметив про себя, что девушка очень красива. Маша тем временем  терла пальцем стекло стакана, стараясь унять всхлипывания. Молча стояли друг перед другом и Татьяна чувствовала, как сердце наполняется слезами. Не могла ничего сказать, потому, что боролась с собой. Если заговорит — тут же слезы хлынут из глаз. Нижняя губа предательски дрожала: еще доля секунды — и она разревется.  Ни та ни другая не находили нужных слов, а сказать просто что-нибудь не хотели. Так и стояли друг против друга. Первой очнулась Татьяна — такси ждет. За прошедшие  годы она научилась выходить из состояния «неустойчивого равновесия», когда не хватает одной молекулы, чтобы разреветься, и столько же не хватает, чтобы преодолеть себя и  выйти  по другую сторону слез.

     — Если выздоровеет, он тебя найдет, – сказала, схватив бумажку с телефоном, и выбежала из комнаты.

     Потом  долго колебалась: рассказать сыну об этой встрече с Машей, или поостеречься. Он может обрадоваться, что девушка его любит, а может, наоборот, расстроиться из-за того,  что любовь эта обречена.

     Решив не бередить рану, не рассказала.

     В Краснодаре наступило некоторое улучшение, даже не улучшение, а, скорее, стабилизация. Лучше не стало, но впервые за многие  годы процесс медленного разрушения двигательных центров нервной системы остановился. Два месяца  надежд и оптимизма в маленькой однокомнатной квартире! Голова перестала трястись при разговоре, координация движения рук  немного улучшилась. Правда,  ноги по-прежнему не работали. Чтобы скрестить их, ему приходилось брать двумя ладонями правую ногу, чуть выше колена,  силой рук приподнимать ее и опускать на левую. Или, наоборот.

     Но все равно, общее состояние улучшилось. И это прогресс!  Это здорово! Выходит, не соврал Михаил Исаакович — его сеансы подействовали! Теперь он мог, хоть и дрожащими руками, но все-таки взять стакан с водой и, не расплескав, поднести ко рту. Эти два месяца Татьяна вспоминала, как месяцы счастья. Потому что в эти месяцы у них была надежда, они мечтали о том дне, когда Гарик встанет с кресла и уверенно зашагает. Все равно куда: на работу, на свидание, на пляж…  Если бы они тогда знали, как коротко будет это счастье!

     С тех пор прошло два года. Вот уже больше месяца Гарик лежит в огромном больничном комплексе в Санкт-Петербурге.  Диагноз, как приговор — болезнь Фридрейха. Редкое заболевание, практически неизлечимое. Чтобы где-то ночевать, чтобы чаще видеть сына, ухаживать за ним,  устроилась в больницу санитаркой. Убирает палаты, выносит или подает «утки»,  меняет белье, два раза в день моет коридоры, рекреации,   лестничные марши.  Каждую свободную минуту использует, чтобы  прибежать в палату, где лежит сын. Именно лежит, потому что ни сидеть, ни тем более стоять, он уже не может. Изможденный организм  не воспринимает назначенное врачами лечение.

     Организм устал бороться с болезнью и вводимыми в него лекарственными  препаратами. Тем не менее, молодой человек старается не терять оптимизма, хотя, надо сказать,  ему это дается все труднее. Пытается шутить с врачами и медсестрами, но рассказывать анекдоты в палате, как раньше, уже не получается. Курить категорически запрещено. Он похудел. Глаза ввалились, ноги — как веревки. Сейчас он в сознании, в здравом уме, но практически без движения.  Помногу спит, а может, дремлет. И Татьяне трудно понять, спит он или потерял сознание.

     Сегодня после утреннего обхода  лечащий врач Виктор Борисович Сосновский предупредил, чтоб никуда не отлучалась: ее могут вызвать  к заведующему отделением.

     «Боже, — думала она, — неужели уволят?»  В этом случае она теряет не только крышу над головой, но и бесплатное питание. Вроде бы ничего плохого не сделала. Никто никаких претензий не предъявлял, наоборот, врачи хвалили: такого  порядка в отделении нейрохирургии никогда не было. За что же ее увольнять?

     Пошла в палату к Гарику. Лежит ее ангелочек, лежит неподвижно, спит, наверное.

Села на стул у изголовья кровати. Сердце разрывалось от боли за сына: так осунулся, синие круги вокруг глаз… «Как у покойника», — со страхом  подумала она и тоскливо посмотрела на аппаратуру, окружающую кровать. От нее к Гарику тянулись какие-то провода, трубочки, слабо светились приборные щитки, и всё это электронное чудо еле слышно жужжало.

     Отворилась дверь и в образовавшемся проеме появилась аккуратно причесанная головка медсестры  Люси.

     — Татьяна Григорьевна, — на выход! Вас Николай Данилович вызывает.

     Ну вот, свершилось. Уволят, наверное. Она посмотрела на Люсю, безнадежно махнула рукой  и пошла. Из кабинета заведующего вышли два хирурга, терапевты, и  уролог. Значит, консилиум  закончился. Она для верности подождала еще немного. Убедившись, что больше никто не выходит,  робко постучала в дверь.

     — Да заходите, заходите! Кто это там — такой стеснительный?

     Она нерешительно вошла,  встала у двери. В кабинете, кроме  заведующего отделением Николая  Богатичева, был еще и лечащий врач — нейрохирург  Виктор Сосновский. Он сидел один за длинным столом для совещаний, опустив голову, и медленно вращал между пальцев спичечный коробок. Сердце ее упало: то, что Виктор Борисович  даже не поднял головы, когда она вошла — не предвещало ничего хорошего. «Точно уволят», — обреченно подумала Татьяна  и  поздоровалась: «Здравствуйте».

     Заведующий вышел из-за стола, подошел к ней и, взяв за локоть, провел к столу совещаний. Усадил напротив Виктора Борисовича и сам сел рядом. Она напряженно ждала.

     — Вы мужественная женщина, — начал он, — вы многое перенесли. А перенесенные беды только закаляют человека. Я думаю, вам многое по плечу…—  Разговаривая, Николай Данилович пытливо смотрел ей в глаза, словно проверяя, действительно ли ей все по плечу, а карандаш в руке аккуратненько опускался на полировку стола после каждого ударения на слово. Круглое, одутловатое лицо его постепенно наливалось румянцем.

     Виктор Борисович поднял голову и укоризненно посмотрел на Богатичева. Под эти взглядом тот еще больше смутился.     Помолчал, уставившись на свой карандаш, и, наконец, решился.

     — Татьяна … простите, забыл отчество.

     — Да можно без отчества, — торопливо ответила она, все больше прозревая: это насчет сына.

     — Татьяна, — продолжил Николай Данилович, — только что закончился консилиум, на котором обсуждалось состояние троих пациентов.  Один из них ваш сын. Абсолютное большинство врачей  сошлось на острой необходимости  проведения операции по ампутации ног.

     Он прошел к журнальному столику,  налил воды в стакан и подал ей. «Словно во сне», — подумала Татьяна, принимая стакан. До нее не сразу дошел смысл сказанного. Она лишь почувствовала, что сердце падает куда-то и воздуха не хватает, чтобы дышать.

     — Выпейте, выпейте, — настоял заведующий и продолжил. — Поймите, если сейчас не сделать эту операцию (он старался лишний раз не упоминать слово «ампутация»), то парень может просто умереть!

     — Умереть? — переспросила она  растерянно, и только сейчас до нее дошел смысл беседы: ампутация! Сердце застучало, как будто ему стало тесно в груди, и оно хочет вырваться из нее. Потом  в глазах застыли слезы, но огромным напряжением воли она их сдержала. Минуты три боролась со слезами. Знала: если заплачет, то уже не остановится, а ей надо их разубедить. Никакой ампутации не может быть!  Они что,  с ума посходили  в этом  консилиуме! Не может быть, чтобы они были правы. Не может быть! Татьяна  представляла сына маленьким, двухлетним ребенком — и у этого ребенка  кто-то хочет отрезать ноги? У живого ребенка?!

     Она хотела протестовать, отговаривать, но никак не могла совладать с разрывающимся от горя сердцем. Чувствовала, если скажет, хоть слово — разрыдается.

     Ее молчание было истолковано лечащим врачом, как готовность к диалогу, и он, за все время беседы не произнесший ни звука, не поднявший глаз на нее, сам того не подозревая, нанес последний удар.

     -  Татьяна Григорьевна, вы должны понять и простить нас, но мы не имеем права ампутировать человеку ноги без его согласия. Даже если на это есть такая веская причина, как угроза летального исхода.

     Она смотрела на него, и все в ней протестовало. Обреченно протестовало. Несмотря на затуманенное сознание,  она понимала, что врачи делают все возможное и, наверное,  правы…. Но как! Как можно предлагать ей, матери, решать такую нерешаемую дилемму: либо отрежем ноги, либо умрет!

     А Виктор Борисович продолжал:

     — Вот смотрите, если не делать операцию сейчас — потом будет поздно.  Сто процентов — умрет через месяц, максимум два.  Если же провести ампутацию — есть шанс, что выживет. Хотя, должен сказать, гарантии  дать не могу. Теперь самое главное, — он вздохнул, — Вам нужно уговорить сына подписать согласие на операцию. Пока он в сознании, решать за него не можете даже вы…

     — Вы с ума сошли! — наконец слезы вырвались из глаз, и она перешла на крик, прерываемый плачем. —  Вы с ума сошли!  Как я к нему пойду… Облокотившись на спинку стула, она забилась в истерике.

 

      Весь вечер Татьяна не отходила от сына,  смотрела на его изможденное  лицо, опять изо всех сил старалась сдержать слезы. Он не спал, рассказывал о своем краснодарском друге какую-то смешную историю, пытался ее развеселить. Мать не могла решиться заговорить о консилиуме  врачей. Он рассказывал, а она думала о своем. Принесли ужин. Пошла помыть чашку и столкнулась с медсестрой Люсей. Девушка тоже переживала, да что там — все отделение знало о консилиуме и его рекомендациях. Не знал только Гарик.

     — Ну что? – озабоченно спросила Люся, — сказали?

     — Не могу решиться, никак не могу. Может, ты скажешь?

     — Ой, что вы, я ни за что не смогу. Я  все испорчу…  да нет, нет, извините, я не смогу.

     —  Я знаю, что не сможешь. Кроме меня никто не скажет ему так, чтобы не убить, чтобы он не расхотел жить.  Это мой крест. Ладно, пойду…

      Растерянная Люся готова была провалиться сквозь землю от обиды и недовольства своей робостью, но пересилить себя не могла.  А Татьяна, наоборот, набралась храбрости и пошла «на Голгофу».

     Она положила стакан с водой на тумбочку, села к сыну на кровать, провела ладонью по его лбу, поднимая вверх густые кудри, и тихо сказала:

     — Сына, мы с тобой одни на этом свете. Ты знаешь, я за тебя жизнь отдам, солнышко мое….

     Помолчала секунду. Он лежал, глядя в потолок, чувствуя, что сейчас мать скажет нечто такое, что невозможно представить. Погладила щетину на лице и продолжила:

     — Сегодня был консилиум. Не хочу тебя пугать, но они говорят, твое положение довольно опасно. И если не принять меры, своевременно, то ты можешь даже умереть. Сына, у тебя начинается сепсис, ну, гангрена, по-нашему.  Говорят, нужна операция, — она собралась с духом и выпалила.— Операция по ампутации… Сына, они говорят, — слезы душили ее, — они говорят, что надо отрезать ноги, они говорят, что это спасет тебя.

     Слезы текли, а она все говорила, словно боясь, что захлебнется и не доскажет самого главного.

     — Сына, вот… вот  эта бумага… ее надо подписать, для операции. Они не могут делать операцию без твоего разрешения. Сына, я не знаю, что делать, сына, я умру, наверное,  но если не сделать эту операцию, ты можешь умереть через неделю… —  Татьяна согнулась к коленям и, уже не сдерживаясь, зарыдала в голос.

     Гарик молча смотрел в потолок.  Только две слезинки медленно вытекли из глаз, скатились  по вискам  и пропали в волосах…

     Он ничего не сказал,  не попытался поднять руку, чтобы подписать согласие на операцию. А мать, молча просидев у кровати сына минут двадцать, не стала больше ничего говорить, уговаривать, разъяснять — провела ладонью по его щеке, встала и ушла.

     — Боже, — думала она, — за что ему все это? За что ты караешь моего ребенка? Почему другие – бандиты, хулиганы, прожигатели жизни — почему они веселятся и здравствуют?  Если с Гариком что-то случится… — она даже в мыслях не могла произнести слово «умрет», — я буду знать, что тебя нет, а если даже ты и есть, то на кой черт мне такой бог, который отнял у меня  последнюю надежду, мою кровиночку.

     Вечером Татьяна сидела в коридоре больницы на низеньком диванчике. Уперев локти в колени, она обхватила голову ладонями и, казалось, замерла над чем-то незримым. Большие, припухшие от слез карие глаза  с тоской  и отчаянием смотрели куда-то вниз. На первый взгляд Татьяна напоминала уставшую хозяйку, присевшую отдохнуть на кухне. Но если приглядеться, обратить внимание на опущенные плечи и затуманенный взгляд, возможно, стало бы понятно ее состояние: как будто женщина сидит на краю скалы и пытается покончить жизнь, бросившись в пропасть. И все никак не решается. Как будто надеется, что кто-то остановит, отговорит, предложит другой выход…

 

2. Юбиляр

     Свой пятидесятилетний юбилей Егор Михайлович Катенин справлял в небольшом кафе под названием «Лаура». Вообще-то он не любил проводить торжества в злачных местах, гораздо ближе ему были домашние «посиделки», уютные, непринужденные и веселые.  С удовольствием бы организовал праздник в своей квартире, но столько народу, а народу набиралось человек пятьдесят, в ней не поместилось бы при всем желании. Да и жена Алена настаивала на ресторане. Словом, объездив несколько ресторанов и кафе, остановились на «Лауре».

      Застолье началось торжественно и чинно. Зачитывались юбилейные адреса, выступали сотрудники, родственники спели песню-поздравление, главбух прочла стихи собственного сочинения… Смысл всех выступлений сводился к одному: лучше нашего директора Егора Михайловича нет никого, и дай бог ему и всем его близким сто лет жизни. Первый час, пока все это длилось, Егор вроде бы  весело улыбался, приветливо кивал головой, благодарил за пожелания, но все время чувствовал себя не в своей тарелке. Он смущался. Не любил, когда его захваливали, тем более что не всегда был уверен в искренности этих пожеланий.

      Но вот после нескольких заздравных тостов молодежь поднялась для танцев. Остальное общество распалось на «группки по интересам».

     В левом углу п-образного стола собрались любители анекдотов, и оттуда периодически раздавались взрывы смеха, и женщины смущенно отмахивались, умирая со смеху валились на мужей.  В правом торце стола оживленно беседовали две пары — остатки от шумной молодежной компании, большая часть которой перекочевала в соседний зал  танцевать. Три изрядно перебравших прораба устроили за столом производственное совещание. Сидевшая рядом с Егором жена тоже не могла наговориться с двумя дальними родственницами. И так уж получилось, что Катенин  остался один. Напряжение первых минут прошло, много он не пил, поэтому четко понимал, что никому до него нет сейчас дела…

     Ан нет. Вот идет начальник отдела снабжения с бокалом, доверху наполненным коньяком. Он уже дошел до той черты, когда количество выпитого не имеет  значения.   Сергей Иванович, в предвкушении  задушевного разговора с директором, улыбается  во всю ширину своего узкого рта и, покачиваясь, лавируя между  стульями, аккуратно несет себя и двести грамм Hennessy  к столу любимого директора.

     — Михалыч! —  раньше он никогда не позволял себе такой фамильярности. — Михалыч, я…  ты меня знаешь… Я никогда… слышишь, никогда… Михалыч…

     Катенин натянуто улыбался: «По-моему,  некоторые товарищи уже готовенькие. А? Что скажешь, Сергей Иванович, мне кажется, тебе хватит».

     — Кому? Мне? Да ты что, Михалыч, да я за тебя… жизнь отдам, ты что, Михалыч… Давай выпьем! — дрожащей рукой, обливая скатерть, наполняет  бокал из-под шампанского коньяком, при этом элегантно отведя левую руку со своим бокалом в сторону, — не обижай, а?

      Понимая, что отделаться не удастся, Катенин берет наполненный бокал:

      — Ну, ладно, давай за тебя.

     — Да ты что, Михалыч! За тебя!

     — Ну, давай за меня, — согласился Егор.

    — На бродиршафт! — загорелся Сергей Иванович.

     — На «бродиршафт», — добродушно передразнил его Катенин. Он задумал хитрость: незаметно и  ловко подменил свой бокал с коньяком на бокал с шампанским жены. Выпил его до дна. Поморщился для вида и даже потряс бокал, показывая, что выпито до дна.

         Сергей Иванович в это время пил тяжелыми глотками, и видно было, что  «не лезет», но он упорно допивал. Егор даже поморщился, представляя, как ему тяжело.

     — Ну все, ну все, — повторял он, пытаясь оттянуть бокал от Сергея Ивановича, — хватит, Сергей Иванович, хватит, тебе поплохеет.

     — Ни ф-ф-фига, — бормотал Сергей Иванович,  отбирая расплескавшийся коньяк, и вдруг, потеряв равновесие,  всем телом навалился на Катенина и мгновенно захрапел. 

      Разбудить его было уже невозможно. Положили на низенькой лавочке в холле для курильщиков и начальник отдела снабжения, разметав пиджак и галстук  по полу, благополучно предался глубокому сну, граничащему с комой.

     — Не забыть бы его здесь, когда будем уходить, — пошутил кто-то из курильщиков.

     — Не забудем, — Катенин разозлился.  Он не привык видеть такое безрассудное пьянство. Было обидно и стыдно за коллегу и за всех присутствующих, которые как ни в чем не бывало продолжали веселиться.

 

     — Пойдем танцевать, — предложила Алена, видя, что настроение его резко ухудшилось. Он неохотно поднялся. Пляска в центре зала была в разгаре. Разгоряченные гости раскованно и непринужденно, почти вульгарно трясли грудями и вертели задами. Раздавались подбадривающие крики.

     Егор улыбнулся, опять же натянуто, и притянул жену к себе, давая понять, что скакать, как козлик, он не будет. Танцевать медленный танец под ритмы быстрой музыки было нелегко, но они справлялись.

     Он задумался: вся жизнь прошла с этой женщиной, разное бывало, но никогда, почти за тридцать с лишним лет, у него не появилось ни малейшего сомнения в правильности своего выбора. Бывали ссоры, упреки, разговоры на повышенных тонах, но оба понимали, что никуда друг от друга не денутся. Никто и ничто не заставит их расстаться.

      Егор вспомнил как они познакомились. В студенческом общежитии первокурсники старались держаться вместе. Даже если их комнаты располагались на разных этажах. Они уже прошли месячную практику в колхозе и практически все друг друга знали.

     На следующий день после приезда из колхоза в дверь его комнаты постучали. Две девушки — Алена и Варя, переминаясь с ноги на ногу и теребя в руках какие-то бумажки, в один голос:

     — Мы хотим…

     — Подожди, — перебила подругу Алена и, глядя в глаза Егора, продолжила, — я хочу пригласить тебя сегодня вечером к нам. Будем отмечать окончание сельхозработ.

     — Придешь? — с надеждой спросила подружка.

     Остолбеневший от неожиданности Егор только и успел спросить: куда?

     — К нам, в пятнадцатую.

     — Ну… приду. А что принести?

     — Да ничего не надо, — Алена весело взглянула на него, — часов в шесть, ладно?

 

         Неожиданным для Катенина был не факт приглашения, а то, что приглашала сама Алена. Еще в колхозе он обратил внимание на эту красавицу. Она чем-то была похожа на его первую любовь. Очень нежные черты лица, вьющиеся волосы, стройная фигурка и большие бездонные глаза. Хорошая девушка, но не его. Она встречалась с Юрой  Симагиным — одним из представителей «золотой молодежи». Этот был везунчиком, в институт поступил легко, сдав, как медалист, всего один экзамен. В колхозе сразу занял «руководящую должность» старосты курса, ну и, как водится, лучшая девушка — тоже ему.

       «Почему именно я? — спрашивал он себя, — поссорилась с Юркой, что ли? Может, они организовывают общее празднество, хотят всех пригласить, в том числе и меня? Нет, не похоже… В комнате было еще двое ребят с курса, но их почему-то не позвали».

       А соседи уже куражились над ним. Сашка достал боксерскую перчатку и с поклоном вручил ее Егору — она поможет, когда Юрка начнет тебя «мочить». А низенького роста  узбек  Самад по прозвищу «Бухара» завернулся в простыню, взял со стола тоненькую методичку и, обмахиваясь ею как веером,  засеменил к Егору. Закатывая глаза, он томно вымолвил: «Тренируйся на мине целоваца, пажалюста». Егор дал ему подзатыльник и, хмурясь, лег на кровать. Все-таки, что бы это значило?

      Тем не менее, он нагладил измятые донельзя джинсы, надел свою любимую синюю рубашку, вымыл голову и ровно в шесть стоял у комнаты номер пятнадцать. Подумал, что надо бы цветов купить, но поленился ехать за ними к рынку. Вместо цветов купил коробку конфет в магазине, что напротив общежития.

      За маленьким журнальным столиком, накрытым белым листом ватмана, сидели четверо: Егор, его однокурсники: Виктор, Алена и Варя. На столе — бутылка молдавского вина, яблоки на тарелке, нарезанная тоненько колбаса «Полтавская», хлеб и конфеты в вазе. Вино пили из того, что было, а именно, из граненых стаканов для чая. Ребята сидели уже около получаса, разговор, собственно, шел ни о чем. Так, местами… О прошедшей практике, о сокурсниках, о погоде… Пили немного, но тягостного молчания, которое обычно бывает в начале встречи в малознакомой компании, не было. Вечеринка проходила в непринужденной дружественной обстановке.

       Егор все еще терзался сомнениями, почему она пригласила именно его? Неужели он ей нравится? Нет, скорее всего, поссорилась с Юркой и позвала как бы в отместку. Эта мысль и роль, отведенная ему при таком раскладе, совсем не нравилась, но сбрасывать ее со счетов  не мог. В итоге, решил не думать, пусть все сложится так, как сложится. Он смотрел на Алену. До чего ж похожа на его первую любовь. Не копия, но… те же вьющиеся волосы, только цвет другой, те же огромные глаза, только не карие, а серые, та же стройная фигурка… Она начинала ему нравиться.

       В дверь постучали. Виктор, сидевший ближе ко  входу, открыл. На пороге стоял Юра Симагин. Весь из себя джинсовый, с букетом роз… Видимо, он не загадывал встретить здесь такую компанию, потому что застыл, ожидая приглашения.

     — Эй, как там тебя, наливай, — неожиданно повернулась к Егору Алена. Она, видимо, тоже растерялась, и этим «как там тебя» интуитивно попыталась показать Юре, что она не имеет ничего общего с Егором, в то же время, делая вид, что игнорирует появление своего «бывшего».

      Все встало на свои места. Подозрения Егора, что он является всего лишь орудием мести, подтвердились. Никто никогда не наносил ему такого оскорбления. Он, который уже начинал строить какие-то планы в отношении этой девушки, вдруг получил нокаутирующий  удар от нее же. Обида и ярость охватили все его существо. Он встал.

      Алена испугалась собственных слов больше всех. Они вылетели у нее спонтанно, неожиданно. Девушка покраснела и уставилась в тарелку, боясь поднять глаза.

      «Эй, как там тебя…» — слова висели в воздухе над столом и никак не хотели рассеиваться. Неловкое молчание длилось меньше секунды, но всем это показалось вечностью. Юра  перешагнул через порог и подошел к столику. С цветами наперевес он был абсолютным антагонизмом создавшейся ситуации. Егор встал, с каменным лицом неспешно разлил вино по рюмкам:

     — Я хочу поднять бокал, — сказал он, угрюмо глядя сверху на притихшую Алену, — за девушек, которые при виде любимого мгновенно забывают имена всех остальных мужчин. Дай бог им счастья!

     Медленно, чтобы не расплескать, под изумленные взгляды присутствующих вылил содержимое своего бокала в тарелку Алены,  аккуратно поставил бокал на место, и стремительно вышел из комнаты, задев плечом ничего не понимающего Симагина.

                                                                                                                 

                                                                       ***

       На следующий день начались занятия в институте. Егор специально старался не смотреть в ту сторону, где могла быть Алена. Он вычеркнул ее из своего круга и ничего не хотел знать о ней. На первом же уроке  к нему по рядам пришла записка: «Прости меня!» Без подписи. Он не стал оглядываться в поисках автора. Им могла быть только Алена, а ее-то как раз он не хотел видеть. Очень уж сильно было задето самолюбие.

       После первой пары она пришла в «курилку» и направилась прямо к нему, минуя многих знакомых.

     — У тебя не найдется закурить? — не найдя более подходящего вопроса, спросила девушка. Голос ее дрожал от волнения. Егор молча протянул ей пачку сигарет.

     — Спасибо, — она попыталась достать сигарету из плотной пачки, но та никак не хотела выпадать. Алена беспомощно вертела пачку, пока Егор не сжалился и легким щелчком по дну заставил выдвинуться  из коробки сигарету.

     — Спасибо, — опять сказала она и быстро зашептала, чтоб другие не слышали. — Прости меня, я тебя прошу, прости. Я дура! Я сама не знаю, как это у меня вырвалось. Прости, пожалуйста.

     — Да ладно, — смягчился он, протягивая огонек зажигалки, — я не злопамятен. 

      Дальше — молчание, в течение которого Алена пыталась курить, руки ее нервно подрагивали, а Егор думал о том, что простил только на словах, на деле же, сердечная обида еще долго будет томить душу. Их молчание могло бы затянуться надолго, если бы девушка вдруг не закашлялась от нечаянной затяжки дыма сигареты. Слезы выступили из глаз, сигарета упала на пол. Егор встал, постучал по спине.

      — Ты что, курить не умеешь?

     — Я не курю…

     — Зачем тогда просила?

     — Ты меня простил, да? Скажи — простил?

     — Простил, простил, успокойся, — неожиданно для себя улыбнулся он.

     — Вот, поэтому и просила покурить.

       Опять помолчали. Каждый думал о своем. Он — что она,  может, и неплохая девушка, а она — что он, наверное,  все-таки в душе не простил. И как сделать, чтобы он забыл ее вчерашние слова? Ей почему-то стало очень важно знать, что этот парень не думает о ней плохо.

     — Знаешь, — предложила она, — давай опять соберемся в нашей комнате.

     — Зачем? — насторожился он.

     — Хочу вычеркнуть тот злосчастный момент из памяти.

     Он вопросительно посмотрел на нее снизу вверх:

     — Так вычеркивай. Я-то здесь причем?

     — Попробуем повторить все, только без тех слов… Без моей глупой выходки.

     — И как ты это мыслишь? Будем играть роли, что ли? Что-то я не вижу у себя актерских способностей. — Он встал, чтобы уйти вместе с группой других ребят.

     — Прошу тебя, Егор, не отказывайся, — торопливо зашептала она. — Прошу, не надо. Если не придешь — значит, не простил, значит, все еще обижен.

     — Слушай, — раздраженно сквозь зубы выговорил он, хотел добавить «как там тебя», но сдержался, — простил не простил — какая тебе разница? Мое поведение на твоих отношениях с Симагиным никак не может сказаться. Живи своей жизнью, а мне дай жить моей.

     Егор вышел, оставив  растерянно стоявшую Алену в пустой курилке. Угрюмый, но внутренне довольный собой. «Так ей и надо, стерве, — думал он, —  Пусть знает, что не все тают от ее глаз. Тоже мне, королева!»

     Прошла неделя. Они не общались больше, хотя при нечаянных встречах в институте она не спускала с него глаз, ожидая, что он заговорит первым. Но Егор был непреклонен. Ему вообще было не до нее. Все его время занимали только учеба да мысли о Жене — девушке его мечты, первой школьной любви. «Где она, — думал он, лежа в одежде на кровати вечером, — может тоже живет в общаге,  в каком-нибудь Энске, может, сейчас также лежит на кровати и думает… Нет, он уверен, что о нем она не думает. Скорее всего, нет. Может,  кто-то у нее появился. Немудрено — только поступила, новый коллектив, в котором наверняка есть свои Симагины. А он здесь, и ничего не может поделать. Как же он не узнал в свое время, куда она поедет поступать!  Какой же он идиот!»

        Вздохнув,  вставал с кровати  и садился за учебники. Занятия  отвлекали от ностальгии и меланхолии. Да еще ребята, которые все время придумывали разные приколы, подтрунивая друг над другом.

      Суббота. Занятия закончились.  Кто первым предложил размяться и сыграть в игру - уже и не помнили. Все покатывались со смеху. Суть сводилась к следующему: один из студентов выходил из комнаты, а остальные трое договаривались о том, в какой ситуации он должен оказаться. Договорились, что все представят, будто Бухара — а вышел именно он — заходит в комнату, где его ждет девушка. Естественно, Бухара не знал, в какой ситуации он должен оказаться.

     И вот, осторожно приоткрыв дверь, испытуемый зашел в комнату. Осторожно —  потому, что не знал чего ждать от сидевших с серьезными лицами оболтусов. То, что они способны на любую пакость, парень не сомневался.

     Уже одна его осторожная поступь приводила всех в состояние истерики, но ребята держались, с большим трудом сохраняя серьезные лица. Но вот парень подошел к кровати и тщательно ощупал ее:  не подложено ли тут какое-то хитроумное устройство. Ребята представляли, что он пришел к девушке! Егор даже ногами задрыгал, чтобы не сорваться в дикий хохот и удержать серьезную мину. Поняв, что в кровать ничего  не подложено, Бухара сел, недоверчиво осмотрел комнату и сказал простую фразу, от которой накопившийся и сдерживаемый долгое время смех вырвался наружу дикими воплями. Он сказал: «Ну, что, начнем?»

     Катались от смеха все трое жильцов комнаты номер пять. Не смеялись разве что воображаемая девица и сам Бухара, который не знал, о чем они договорились, и поэтому недоуменно смотрел то на одного, то на другого. А ребята, глядя на его растерянную физиономию, еще больше распалялись.

        В самый разгар веселья раздался стук в дверь. Все еще угрюмый Бухара открыл ее: на пороге стояла Варя —  подруга Алены. Смех прекратился, но лица ребят по-прежнему были опалены весельем.

     — Егор, можно тебя, — спросила она, заглянув в комнату.

     Под дружный возглас ребят «Ооо!», Катенин вышел и прикрыл дверь.

     — С Аленой творится что-то неладное, — торопливо заговорила девушка, — она перестала смеяться, забросила учебу, целыми днями лежит на кровати и смотрит в потолок.

     — Сочувствую. Я-то здесь при чем?

     — Как ты не понимаешь, это все из-за тебя!

     — Хорошенькое дело! Меня опустили по самое никуда, и я же еще и виноват!

     — Да никто не говорит, что ты виноват, просто, — она перешла на шепот, — мне кажется, она влюбилась в тебя.

     — Еще раз сочувствую. Что же мне прикажешь делать? Жениться на ней?

     — Егор, я все понимаю, но сейчас она в таком состоянии… Уважь ее. Приди к нам.

     Вот и ребят своих веселых захвати. Просто приди… Господи, до чего мы дожили: я, девушка, зазываю парня к себе… Унизительно!

     — Кто будет?

     — Все.

     — И тот молодой, при виде которого у нее отшибает память?

     — Нет. Вот его-то как раз не будет. Они не просто поссорились. Вернее, они не ссорились. Алена его отшила, потому что, как она сказала,  чувствует к нему отвращение. Она поняла, что Юрка — пустышка. Удивлялась, как она раньше этого не замечала.

     — Силы небесные! Как же так? — Егор стал иронизировать. —  Что случилось? Папа римский принял ислам? Фабрика «Большевичка» выпустила мясные консервы? Или в честь дня рождения вождя Тумбы-Юмбы завтра объявят окончание учебного года? Почему так? Куда вы девали этого славного парня, этого простого советского миллионера?

     — Все. — обиделась Варя. — Я сделала все что могла. Мы собираемся в семь. Она повернулась, и высоко держа гордую голову, зашлепала тапками по коридору.

     Немного поколебавшись, Катенин решил принять приглашение. Тем более  ребята, узнав о вечеринке, загорелись желанием посетить соседушек, но Егор взял с собой только Сашку Белова, который неплохо пел и играл на гитаре. Собралось человек десять однокурсников. Он удивился тому, как радостно его встретила Варя. «Я ужасно рада. Молодец!» — сказала она, восхищенно глядя на него снизу вверх. А уж как рада была Алена! Внешне она была спокойна, поздоровалась и прошла к шкафу за тарелками. Но он видел, как горели ее щеки, и какой радостью светились глаза.

       Нескончаемые разговоры об учебе и прошедшей практике в колхозе сменялись песнями под гитару и танцами. Так получилось, что за стол они сели поодаль друг от друга, но в оживленной  атмосфере веселья и шуток их взгляды встречались ежесекундно. Во всяком случае, чаще, чем с другими. Но вот однажды Егор не отвел глаз и замер, глядя на нее. Алена тоже не спасовала. Их взгляды встретились где-то над столом и повисли там, подрагивая, как нечто, удерживаемое в магнитном поле. Получилась игра в «гляделки».

       Не отрывая глаз, он поднялся с места, обошел стол и встал перед ней, склонив голову. Молча, жестом пригласил на танец. Так же, не отрывая взгляда, она поднялась и, как загипнотизированная, подошла к нему. С этой минуты жизнь Егора Катенина круто изменила свое русло и потекла в новом направлении.

     Он вдруг понял, что самонадеянная деловитость и стервозность ее  —  это всего лишь маска. Защитная маска! На самом деле эта девушка очень ранима и одинока.

     Кто-то предложил пойти на Неву. Идею поддержали и всей гурьбой отправились «разводить мосты».

 

     Наверное, набережные Невы в гранитном облачении имеют какое-то мистическое влияние на людей. Здесь легче всего влюбиться, здесь проще всего исполнить тайное желание, здесь проще всего сорвать поцелуй с губ недотроги.

     Пролет Троицкого моста поднимался медленно и натужно. Огромные механизмы заставляли взмыть в небо широкую асфальтированную дорогу с витиеватыми фонарями, трамвайными рельсами и электрическими столбами. Народ кричал «ура!!!», звенели гитары, звучали стихи и песни…  Но Егор и Алена не видели этого. Под дружные крики «ура», и звон гитарных струн они целовались. Долго и упоительно.

      Обнявшись, по-английски ушли от своей компании и углубились в ночные улицы старого Питера — Ленинграда. Было холодно. Начало октября. В городе уже не белые ночи, но, тем не менее, сравнительно светло. Сереет небо, туманы блуждают между старинными зданиями, и от этого улицы становятся гулкими и сказочными. Кажется, что именно сегодня, именно в этот час здесь неспешно гуляют призраки Пушкина и Достоевского, Фальконе и Монферрана. Они совсем не страшные. С добрым любопытством великие старики наблюдают за влюбленными парами, радуясь их счастью. Изредка, на минуту-две разрезая душу тумана, проносится дежурный трамвай или скорая, мчащаяся  кому-то на помощь.  Но затем туман снова смыкается и сказка для влюбленных  воцаряется на старых улочках.

       Егор снял куртку и накинул на плечи Алены.

     «Что случилось, — восторженно думал он, — еще вчера я слышать не хотел о ней, она была совершенно безразлична мне, а вот сегодня… Что же случилось? Любовь с первого взгляда? Так ведь не первый был взгляд!  Нет, как ни крути – я влюбился. И это факт».

      Он теснее прижал ее к себе и поцеловал. И снова они остановились посреди пустынной улицы и целовались страстно и не целомудренно. Алена вообще ни о чем не думала. Она была счастлива безмерно. Никогда еще она не чувствовала такой нежности к мужчине.

       Атланты и кариатиды, подпирающие навесы и балконы старинных зданий, с завистью смотрели на людей, счастье которых было им недоступно.

       Прошло полгода. Егор привык к ежедневным встречам с Аленой. Они давно уже жили как муж с женой, используя для интимных встреч любые случайные и неслучайные возможности. Поэтому, когда она сообщила о своей беременности, он воспринял известие спокойно, хотя и без особого энтузиазма.

     Перед ним не стоял вопрос что делать. Внутренне он был готов к такому повороту. Поэтому успокоил Алену, сказав, что все будет хорошо.

     Придя к себе, по обыкновению лег на кровать и задумался. Как быть? Собственно, в глубине души он давно уже решил, как быть, потому, что не мог представить себя, отказывающимся от Алены и ее ребенка. Он еще не совсем ясно осознавал, что это и его ребенок, что он очень скоро станет папой. «Вот это да! — думал он, — я — папа! Да не может быть!»

     Через секунду в сердце с разбега врезалась возмущенная мысль: а как же Женя? Он что, откажется от своей мечты? Нет, так нельзя. Женя, Евгения — это чудо в его жизни, это ангел во плоти… Женя, Женечка… Господи, как же мне быть?

     И еще через секунду: а что было с Женей. Были встречи? — нет. Были объятия и поцелуи? — нет. Были обещания? — нет. Она, скорее всего, даже не помнит о нем.

     И все-таки Женя — это мечта! Эх, если бы не беременность Алены! У него были бы развязаны руки. Он бы непременно выбрал Женю, нашел бы ее, объяснился…

     Через минуту: а где бы я ее искал? Она как птичка — упорхнула и пропала.  А  Алена… Алена — она теплая, мягкая, верная… Эх, Аленушка.

     Женя — это для него журавль в небе, а Алена — вот она — синица в руке. Что гласит народная мудрость?  Народная мудрость гласит: лучше синица в руке, чем журавль в небе.

     Егор смутился. Как-то не идет к Жене такое прозвище — журавль. Журавль это большая птица, с длинными костлявыми ногами. Разве Женя похожа на него? Нет, она, скорее журавлик, милый, бесценный, недосягаемый журавлик, что парит в небесах, не оставляя ему никакой надежды на встречу.

      Промучившись сомнениями всю ночь, Егор так и не решил что делать. Утром, как обычно, они встретились у ее комнаты и пошли в институт. Он до сих пор не знает, что им  двигало, когда после долгого молчания, уже на улице неожиданно для себя предложил:

     — Давай завтра подадим заявление.

     — Куда? — спросила она с замиранием сердца.

     — В Телеграфное Агентство Советского Союза, — пошутил он и продолжил. — Внимание. Работают все радиостанции Советского Союза. Передаем Заявление Егора Катенина: В последнее время участились случаи неожиданной беременности у некоторых особ женского пола. Исходя из многовековой практики человечества, а также принимая во внимание особые чувства, испытываемые к этим особам, Егор Михайлович Катенин предлагает этим особам руку и сердце.

      Они не пошли в институт — решили прогулять занятия. Вместо этого поехали во Дворец бракосочетания на Английской набережной и подали заявление. Свернув за угол, зашли в ближайшее кафе, заказали отменный завтрак и выпили почти бутылку  «Цинандали». До свадьбы им давалось два месяца. Тут же в кафе решили искать съемное жилье.

     Вот так Егор Михайлович Катенин вступил в законный брак.

 

3. Первое чувство

     Тихий лист печально падал на извилистые русла улиц. И осень — уже глубокая, непоколебимая,  но теплая и приятная, как все на юге, захватила энергией увядания город. Казалось, даже птицы засуетились, торопясь куда-то. И море все чаще меняло цвет с голубовато-синего, на темно-зеленый, а то и вообще черный, и вездесущие чайки  носились над водами, даже не пытаясь поймать рыбу, предпочитая столоваться на помойках.

     Это было время, когда имущество человека охраняла всего лишь одна деревянная дверь, иногда даже остекленная. Когда дверь практически не запиралась, а если и запиралась, то ключ хранился под ковриком. И соседи могли без стука войти, сесть за стол и поговорить о важном или не очень…

     Это было время, когда поездка на такси считалась роскошью и стоила в любой конец города, в любом направлении всего один рубль. Даже с переплатой. Это было время, когда лозунг «Догнать и перегнать Америку» был таким же актуальным как транспарант «Слава КПСС!». Когда народ радостно выходил на праздничные демонстрации, и передовики-комсомолки, выстроившись за начальственными мужчинами, несли огромные знамена из красного кумача и портреты вождей мирового пролетариата.

     Детство Егора Катенина проходило именно в это время.

     Конец сентября. Листья кленов уже краснеют и обреченно падают. Дожди идут все чаще,  все интенсивней,  солнечных дней становится все меньше, и в этой вечной борьбе солнца с тучами время летит незаметно: дни за днями, ночи за ночами… И детство так же незаметно переходит в юность, юность — в молодость, молодость —  в зрелость, зрелость — в старость.  И вот уже есть на что оглянуться, и мудрость, приобретенная к зрелости, уже вроде бы ни к чему и, оглядываясь, понимаешь:  все хорошо, но что-то не то, что-то гложет исподтишка, что-то не так! И начинаешь искать, где допустил ошибку, на каком перекрестке в лабиринте жизни свернул не на ту улицу, перешел не на ту сторону. И, найдя, понимаешь, что жизнь — это дорога с односторонним движением, назад возврата нет, ничего уже не вернуть, что жизнь прошла, как прошла она у этого падающего листочка, у которого тоже были все этапы роста…

     Яркий, красочный восточный базар, на воротах которого красовалась надпись  «Колхозный рынок», все равно оставался базаром, а не рынком.  Недалеко от него стояла маленькая мечеть, в скверике перед ней собирались аксакалы. Некоторые из них садились на невысокие перила чугунной ограды  и задумчиво перебирали четки, погружаясь в только  им  известные думы, другие играли в нарды, громко спорили, жестикулируя руками. Третьи, сидя на корточках, о чем-то беседовали.

     Вдоль железнодорожных путей, огражденных чугунным забором, пролегала основная дорога на кладбище. «Умера несут! Умера несут!» — кричали мальчишки, сообщая миру об очередной похоронной процессии, движущейся по улице.

     У самого берега моря,  вдоль побережья раскинулся Приморский бульвар — место отдыха просвещенных стариков. Здесь, сидя на красивых лавочках, в тени магнолий, пенсионеры в шляпах и очках играли в шахматы, говорили тихо, спокойно, иногда подшучивали друг над другом, но всегда оставались вежливыми  и уверенными  в себе. Надо сказать, что приморский бульвар был местом паломничества всего населения города. По вечерам, после знойного дня на город опускалась прохлада, темнело довольно быстро. И вот уже огромное, бездонно-звездное небо опрокидывается на бульвар и на море, как чаша, накрывая все своей мерцающей бесконечностью.

     Многие горожане семьями и поодиночке чинно прогуливались по аллеям или сидели на длинных скамейках, обсуждая последние городские новости и сплетни.  Били в небо фонтаны, пытаясь достать до звезд,  опьянительно пахли клумбы с чайными розами, а на летней эстраде массовики-затейники развлекали народ.

     Еще одной достопримечательностью был Морской вокзал. Сюда причаливали большие пассажирские лайнеры, готовые доставить в город любопытных туристов, и увезти желающих горожан в увлекательные путешествия по всем морям планеты.

     Город был очень дождливым — субтропики. Поэтому,  еще с давних времен его улицы обрамлялись с двух сторон глубокими канавами,  и на перекрестках тротуары  соединялись с проезжей частью маленькими чугунными горбатыми мостиками. В дождь канавы переполнялись стремительно несущейся водой, и по этим мостикам можно было сравнительно легко перейти на противоположную сторону улицы. Но, чаще, ливень быстро заканчивался, выглядывало солнышко, асфальт  истекал паром, а по канавам еще долго убегала вода. Упавшая с неба вода…

       Узкая, кривая, словно змея, улица его детства была для проживающих здесь подростков и стадионом и клубом и своего рода Гайд-парком.

     В тот день все было, как и десять, как и сто лет назад: дождь промыл все на свете, улицы заблестели чистотой и упавшая с неба вода, с чувством выполненного долга весело понеслась по канавам, сливаясь в преисподнюю. Ветерок ласково теребил листву деревьев, и те,  кокетливо отряхиваясь,  обрызгивали прохожих хрустальными капельками. Попрятавшиеся от неожиданного ливня люди выходили из укрытий, весело переговаривались, постепенно заполняли улицы и дворы.

      Два мальчика  лет  тринадцати-четырнадцати пускали по стремительно несущейся воде самодельные кораблики. Они озабоченно бегали вдоль канавы и  спорили,  какой из них мчится быстрее.  Проходивший  мимо мужчина, насквозь промокший под дождем, неожиданно  обернулся к  одному из них  и  задорно пошутил: «Эй, парень, тебе уже жениться пора, а ты все кораблики гоняешь». «Парень» смутился, но продолжал играть. Однако, фраза, брошенная прохожим, оказалась программной.

     Мальчик - Егорка Катенин по-прежнему носился по двору, по улице, играл в футбол, волейбол, пускал кораблики, но, подспудно, в него уже вселилось новое чувство… Он стал поглядывать на девочек. Чувство это так окрыляло!

     Все чаще смотрел он  на играющих сверстников, и отмечал про себя, что они еще не созрели до его ощущений. И это ужасно радовало: он  взрослел!

     И вот наступил день икс. Начало девятого года учебы. Какой-то учитель заболел и восьмой «а» класс в полном составе  сбежал с урока. Тоненькая, нежная и хрупкая девочка из этого класса в последнее время привлекала его внимание.  Она явно нравилась ему. Беглецы пошли на бульвар. Вернулись к следующему часу: все девочки  с  чайными розами в руках,  и сразу же вслед за ними пришел милиционер. Гоша первым заметил его  и, не столько во спасение беглецов, а больше из-за того, чтобы привлечь к себе ее внимание, подбежал и предупредил, что «пришла милиция, прячьте розы!» Он видел, как все засуетились, и она  взволнованно о чем-то говорила подружкам.

     На мгновение их  взгляды встретились. Они не могли не встретиться: как ни старался он изображать равнодушие, но глаза сами искали ее глаза. Всего доля секунды. Для нее, скорее всего, ничего не случилось, она даже не заметила его взгляда, да и его самого не заметила. А он… Он ослеп!  Ослеп  не физически: он видел все, но мозг не анализировал увиденное. Сердце выпрыгивало из грудной клетки. Чтобы никто не заметил его состояния, отвернулся к окну.

     «Вот это да! Что это было?  Неужели…  Все! Теперь все! Никто… Никто теперь мне не нужен — только она!» — задыхаясь от восторга, думал он.

     Вот так — чайные розы и милиционер «навели» мальчика Егорку  на девочку Женю.

     Учеба, досуг, друзья — все полетело в тартарары. В одно мгновение все отошло на десятый план. Потому что на первом месте была она. И на втором, и на третьем, и на восьмом, и на девятом — всегда и везде была она.

     Он  решал у доски примеры по геометрии, а в голове витал девичий образ, ее случайный взгляд.  Писал сочинение — перед глазами она, мыл посуду, помогая матери — думал о ней.

     Возвышенно-задумчивое состояние сына не могло остаться  незамеченным родителями. Мал... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7


16 января 2017

Кто рекомендует произведение

Автор иконка Дмитрий Выркин



3 лайки
1 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Журавлик в небесах»

Иконка автора Дмитрий ВыркинДмитрий Выркин пишет рецензию 19 января 16:57
Рад за ваше творчество и ваши успехи! Видно, что стараетесь!!!
Перейти к рецензии (0)Написать свой отзыв к рецензии

Иконка автора Дмитрий ВыркинДмитрий Выркин пишет рецензию 17 января 10:19
Текст неплохой и задумка ваша мне нравиться!
Георг Гемиджан отвечает 18 января 20:01

Спасибо, Дмитрий, стараюсь.
мила отвечает 21 января 19:51

Георг, прекрасное произведение... чудно ... спасибо вам ....
Георг Гемиджан отвечает 23 января 19:48

Спасибо, Мила, за добрые слова. Наша юность не дает нам покоя.
Перейти к рецензии (3)Написать свой отзыв к рецензии

Просмотр всех рецензий и отзывов (5) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер