Привести в исполнение

Обманывая сына, она убеждала себя, что скоро, очень скоро она услышит его шаги. 

Приближался рассвет. В хате уже видны четкие очертания предметов.  Тося босыми ногами прошлепала во двор. Было слышно, как она там чем-то гремит и чертыхается. Постепенно проснулись все. На их вопросы о Карпо, Юлия только пожимала плечами.

Тарасовна, как всегда, вошла, энергично изгоняя из всех остатки сна, но, почувствовав, что ее усилия неуместны,  она умолкла и опасливо оглядела всех. Ее взгляд остановился на Юлии:

—Всякого бувае на билом свити! Я пиду в мастерскую и всэ узнаю.

Тарасовна, провожаемая одобрительными взглядами, вышла. Путь не был длинным, навстречу ей шел Василий Панин. Лицо его основательно помято вчерашними возлияниями.

—А ну пидожды, окаянная твоя голова! – Тарасовна решительно загородила путь Василию. – Куда цэ ты так бежишь?

—Да…, —  Панин замялся, пытаясь поскорее обогнуть неожиданную преграду.

—Стой! Тоби кажу, бо  я не знаю шо с тобою зроблю!

—Ну, шо ты хотила, тетя Таня? Я спешу.

—Успиишь, «Монополька» ще закрыта. Скажи  мини, де Карпо?

—Да я не знаю. Разбиглысь, як тилькэ стимнило.

—Цэ правда?

—Истинный Бог! – радовался Панин скорому избавлению от Тарасовны.

Тарасовна постояла, прикидывая варианты: «Неужели,— ее  взорвала догадка, — неужели Полина. Ах ты, змеюка, подколодная. Мало тоби одного мужика? Ты решила отнять отца у дитэй».

– Ее яростная мысль металась в голове, будто она уже точно знала об измене Карпо.

  Решительным шагом она направилась к дому Сабитовых. Никем не остановленная вошла в прихожую, где ее встретила горничная.

—Здравствуйте! Вы что хотели?

—Полина мини треба! – не отвечая на приветствие, громко  потребовала гостья.

—Ее, со вчерашнего вечера, нет дома.

Тарасовне сразу стало все ясно, она прищурила глаза и стала медленно наступать на горничную.

—Проклятэ гнездо! Да, что б вам тут пусто було!

Горничная попятилась готовая закричать, но ее выручил Андрей.

—А-а, Танька-брехло!  Что же ты возмущаешься?  Ищешь Карпо? Он с моей женой  в городском доме станции Торговой, — голос Сабитова звучал ровно и спокойно.

Тарасовна попятилась от его спокойной правды.

—Цего не можэ буты!

Тарасовна  не хотела верить в то, о чем думала минуту назад и в чем была уверена.  Его слова снимали все сомнения, отрезая путь надеждам.

Она шла домой, замедляя шаг, часто останавливалась. Уж очень тяжелый груз она несла: — Я ж его люблю як сыночка, а вин….  Ох, Господи! Цэ вона змеюка! Тыхенько пидповзла, та укусыла его! Цэ вона!

Прошло несколько дней, от Карпо “ни слуху, ни духу”.  Юлия просила дать ей денег, чтобы уехать на родину.

—Там у меня родственники, я верну вам деньги, – слова ее прорываются через безудержный плач, – он детей не пожалел. Не пожалел.

—А мы тоби хто? – ярилась Тарасовна

—Перестань плакать, проживем,— обняла ее Ольга, — я  живу с надеждой, что вернется мой муж. Может и Карпо одумается.

Тарасовна вдруг вспомнила, что Андрей очень спокойно говорил о связи жены с Карпо.

—Казав, а сам шо лед,— вспоминала она его лицо, у нее засосало под ложечкой, — такэ лицо як, будто их вже нема.

***

Карпо и Полина  жили как в тумане. Для них  все ушло, не тревожило ни  время, ни события в нем.

Они утоляли жажду прошлого.

Стук в дверь напомнил им о существовании окружающего мира.  Карпо вопросительно взглянул на Полину. Он подумал, что его нашла жена Юлия. От угрызений совести у него заныло сердце. Он представил взгляд сына и содрогнулся.

Полина приложила палец к губам и прошептала.

—Об этом доме ни знает никто, кроме меня. Это муж,  выследил. Он в охранке тайным агентом значится. Повторный, настойчивый  стук в дверь.

—Откройте,  полиция! В этом доме опасный преступник, мы выломаем дверь.

—У меня нет в доме преступников, — ответила Полина, — убирайтесь к черту!

За дверью стихло. Карпо подозвал взглядом к себе Полину.

—Если постучат, я открою дверь и разберусь с ними.

—Они с оружием, пришли нас убить. Их нанял муж.

—Почему ты так решила?

Полина рассказала о годах замужества, о своей тоске  и мечтах о нем, потом расплакалась и попросила прощения:

—Ничему я не рада ни богатству, ни деньгам, мне нужен ты.

—Особенно с деньгами! —  многолетняя обида взломала все преграды и вырвалась из души Карпо,  раня ее сердце.

Она замкнулась в себе.  В висках стучали молоточки:

—Так тебе и надо! Так тебе и надо!  Чтобы снять напряжение, Полина стала понуро накрывать стол.  Карпо не чувствовал вины, даже наоборот, он не стал отгонять мстительной  мысли: — Она должна знать, как ему было больно.

Ему показалось, что в замке двери что-то щелкнуло,  тут же  она приоткрылась. Так получилось, что Карпо оказался за открываемой  дверью. Чувство опасности еще не притупилось, он приготовился к бою. 

В следующее мгновение два человека, с револьверами в руках, ворвались в дом. Они на миг остановились, чтобы сориентироваться. Карпо успел схватить вазу, которая от удара по голове убийцы со звоном брызнула  хрусталем.  Второй нападавший, не понимая, что произошло, вертел головой. Удар в челюсть отбросил его к стене, но он не выпустил револьвер. Грянул выстрел.

Наемник с револьвером поник головой. Полина выронила из рук  своё,  еще дымящееся оружие, ее била истерика. Карпо успокаивал ее, целовал, говорил ласковые слова.

Беды они не ждали. Напарник убитого наемника, которого Карпо ударил вазой, нашел в себе последние силы для выстрела.

Карпо стал оседать, Полина пыталась удержать, но тело его было слишком тяжелым.  Он окончательно пришел в сознание в тюремной больнице. Ему требовалась операция по извлечению пули, которая, застряла между ребрами.  Огромных усилий  и денег стоил ей перевод Карпо в больницу. Операция прошла хорошо.

***

Полина и Юлия столкнулись у двери палаты. Они не знали друг друга, но поняли, кто стоит перед каждой из них. Прямой, ненавидящий и виноватый, уступающий взгляды встретились.  Не было между ними сражения, была только тоска.

Полина быстрым шагом покинула больницу и отправилась в село к мужу. Ее съедали опасения, что Андрей повторит попытку убийства. Этого она допустить не могла.

—Револьвер остался в полиции, – с сожалением подумала она, времени, чтобы приобрести новый, не оставалось.

Карпо лежал на белоснежной больничной кровати. Он почувствовал, что за дверью что-то произошло.

—Юля,  его Юля!  Это она! В подтверждение догадки, жена вошла несмело, опустив глаза долу.  Подошла к кровати,  бросила взгляд на мужа, потом на тумбочку, заваленную сладостями и едой, и  остановила его на своей потертой  сумке.

Ей стало как-то не по себе, может быть стыдно за свой узелок с пирожками  и кусочком хлеба, переданным сыном Мишей.

Карпо смотрел на печальную и бедно одетую жену, к его горлу подкатил неумолимый комок стыда и жалости, слез и нежности. Он знал, что тетины пирожки должны оказаться в сумке Юлии, по-другому и быть не могло.

—Ты принесла пирожки, давай, а то остынут. Хочется своего, а не казенного, —  он кивнул на тумбочку.

Вспыхнувший факелом  ее взгляд, простил ему все и сразу.  Она, торопясь, вытащила  пирожки, бережно завернутые в белую чистую тряпицу, покосилась на тумбочку и сказала.

—Дорога дальняя, остыли пирожки уже давно, не взыщи.

—Убери это в тумбочку положи узелок на нее, да скорее мне не терпится.

—Юля недоверчиво посмотрела на мужа, но сделала так, как сказал он. В эту минуту ей было неважно, играет Карпо словами, добиваясь прощения, или искренне хочет отведать гостинцы.

Он ел  пирожки с удовольствием, они хоть и остыли, но не потеряли пышности и вкуса.

—Тетя! Мастерица, у мамы, царство ей небесное, так не получалось.

—Это я пекла.  А это гостинец Миши, —  Юлия  протянула маленький уже засохший кусочек хлеба и подняла на мужа взгляд, полный слез, любви и тепла. Она прощала его.

Карпо взял подарок сына, глаза его затянуло пеленой слез.  Голос его сорвался:

—Дети здоровы?

—Здоровы. Миша ревел, просился к тебе.

    Карпо виновато опустил голову

—Ты хорошая ученица! Тетя Тося похвалила бы тебя за пирожки.

—Для тебя старалась.

—Прости меня, если можешь!  Прошлое  вырвалось из меня. Прости. Теперь я свободен от него.

—Ой, ли? Увидишь ее,  опять все завертится.

—У нас трое детей. Я клянусь на этом кусочке хлеба, что этого больше не будет. На больничной койке было время подумать.

—Если ты это решал головой, то….

—Я люблю тебя….

Она прижала его голову к своей груди, не давая договорить до конца.

—Будем считать, что это обещание от самого сердца.

Карпо упросил врача, чтобы Юлия  осталась  с ним в палате до завтрашнего утра.

***

Увидев входящую в дом Полину, Андрей обомлел. Его движения стали неуверенно - угловатыми, он брал совсем ненужные ему предметы и ставил их на прежнее место.

—Не ожидал? Думал, что я уже на том свете? Да? – ярость, накопленная за дорогу, рвалась и текла оскорбительным потоком слов.

Она потянулась за своей объемной сумкой, Андрей побледнел. Он еще ощущал на груди дуло ее револьвера. Тогда все обошлось, но сейчас она в ярости, может убить.  Полина отбросила сумку и увидела направленное на нее оружие, сразу успокоилась и попросила:

—Стреляй, много узелков развяжешь. Стреляй, ты же этого хотел?

—Я хотел убить Карпо, а тебя не смогу. К тому же весь наш капитал у тебя, дорогая.

—Я тебе дам денег много, но с одним условием, что ты и пальцем не тронешь Карпо.

—Если у меня будут деньги, то….

Полина в запальчивости прервала мужа.

— Убью, даже если  умру. Тебя убьет моя судьба!

Приободренный Андрей  вошел в свою колею.

—Если ты умрешь, то кто же будет выполнять твой заказ? Не смеши!

—Это мое дело, советую не рисковать. Будем жить, будто и не было между нами ничего.  Дом остается тебе, деньги получишь. Прощай!

Через два дня Полина подъехала к дому Куриловых.  Во дворе она встретила Юлию с девочкой на руках. Ее сестренка, одетая в старые, перешитые одежки, дергала мать за подол и плаксиво просила:

—Мама, что остановилась? Пойдем.

Полина решительно взяла девочку на руки и сказала:

—Идем в хату.

Юлию трясло, но она повиновалась. Недоуменные глаза Тоси  и Ольги с ужасом смотрели  на гостью.

—Не ожидали?  Я пришла….

—Зачем ты пришла? Ты….

Тосю прервала прибежавшая Тарасовна, но, встретив властный взор Полины, сказать ничего не смогла.

—Я пришла сказать тебе, Юля, что все кончено. Я уезжаю далеко и больше тебе мешать не стану. Прости, если сможешь.  Она положила на стол пачку денег.

 – Этого вам пока хватит, не о чем не беспокойтесь. Прощайте!

Тарасовна хотела ринуться в бой, чтобы, как она не раз говорила: “прочистить зубы” Полине, но гостья оставила лишь  шелест платья да запах дорогих духов.

***

Сразу после Рождества Курилов прибыл в полк. Новый ремень и портупея издавали непривычно хрустящий звук, который находил мягкое местечко в его душе. Комполка Егоров встретил его восхищенными возгласами: «Каков  орел, а, начштаба, Петр Евгеньевич, познакомься со старым солдатом и новым офицером, — после обычной церемонии знакомства продолжил, —   не ошибся я в тебе. Если все такие социалисты, я тоже вступлю в их партию.

Большая часть офицеров полка поменялось.  На вопрос об их участи, комполка Егоров с грустью ответил известными словами: «...одни далече, других уж нет совсем…», в том числе и  начштаба Петра Васильевича Глебова. Погиб под артобстрелом. Царство ему небесное.

Бывшего солдата, а ныне подпоручика Курилова встретили сдержано. Знакомые жали руку, поздравляли, незнакомые, ограничивались кивком головы и озвучиванием своей фамилии.

Хорошо знакомый поручик Назаров удивленно спросил:

—Почему ты вернулся в полк, где тебя знают солдатом?

—Удалось! С трудом  упросил в этом столоначальника распределительной комиссии.

—Тебе здесь трудно будет служить. Новые офицеры, видел, как бодаются, не считают нужным руки подать.  А солдаты и того хуже, хамить станут.

—Помнишь, каким я был чужаком для солдат, которые считали меня писаришкой штабным, а для офицеров быдлом. Потом все наладилось, наладится и сейчас.

Знакомые, друзья, солдаты подходили к нему, робели, теряясь в догадках, как назвать его, Карпом или “ваше благородие”. Требования устава победили, назвали:

—Ваше благородие.  Можно обратиться?

—Благородие у нас одно крестьянское и солдатское. На службе, как требует устав, вне службы мы товарищи.

Февральскую революцию встретили сдержанно. Солдаты не видели в своей жизни никаких перемен, откровенно посмеивались, но только до выхода приказа №1, от третьего марта 1917г.  Этот приказ отменял офицерские звания, ношение офицерами оружия.  Особенно солдатам понравилось то, что без согласия солдатских комитетов командир полка не имеет права отдать приказ.

—Что это? – спросил Егоров у Курилова. Ты тоже хотел скинуть царя. Скинули, и что поучилось?

—Скинуть царя хотели разные силы. Это удалось пока Керенскому, но будущее за коммунистами. Приказ №1 разложит армию. Власть окажется беззащитной. Почти вся армия состоит из крестьян, им пообещали землю.  Простите, господин полковник, я задам  вопрос, который может Вас обидеть.

—Валяй, я на тебя не обижусь, тем более, —  это дискуссия.

—Хорошо! Сколько десятин земли в Вашем имении?

—Две с половиной тысячи, — полковник  как-то виновато взглянул на Курилова.

—Земля в Вашей  собственности?

—Да.

Чувствовалось, что командир полка испытывает неловкость.

—А крестьянский надел в десятки раз меньше.  Пирог разве правильно разделен? А есть все хотят одинаково. У вас хороший дом, конюшни, аллеи с клумбами цветов. Ваши охотничьи собаки живут лучше, чем  народ! Я вернулся из своего села, где сейчас мужика не отыскать, калеки  да контуженные.  Многим скоро нечего будет есть. Разве они меньше заслужили щедрот от власти? Все закончится революцией, после которой власть перейдет к большевикам.

—Ты, Курилов, как всегда прав, но где гарантия, что после революции все пойдет так, как ты говоришь. Все-таки  ты ошибаешься. Человека не переделать! Его жадность и стремление к богатству, вскормленное веками, не победить большевикам.  В народе есть такая присказка: «Только курица от себя гребет!»

—Возможно, Вы правы.  Именно стремление  если не к богатству, то к  хорошей жизни, снесет всех, кроме большевиков. Они такую жизнь обещают, в то время  никто  ничего предложить народу не может. Что будет потом? Об этом никто думать не хочет.

Армия бузила.  Участились случаи арестов и расстрела офицеров, несогласных  сдавать оружие и подчиняться солдатским комитетам.  В соседнем полку  пьяные солдаты прикладами и штыками убили всех, кто носил погоны, которые отличались от солдатских. Те офицеры, которые пренебрежительно относились к крестьянскому подпоручику теперь при встрече с Куриловым, не “бодались”, а, заискивая, тянули руки для приветствия. Курилов возглавлял полковой солдатский комитет, несмотря на то, что был  подпоручиком. 

  Только авторитет комполка Егорова и Курилова спас многих от расстрела. Более того, в полку спасались  офицеры других подразделений. В дальнейшем полк не устоял перед усиливающейся агитацией, распался. Во главе большей части солдат, принявших  большевиков, стал Курилов.

Полковник Егоров  пытался отойти от армии и сотрясающих страну событий, уединившись в своем имении, но время заставило его выбирать. Погиб  он в составе Добровольческой армии под Екатеринодаром. 

      Годы лихолетья бросали Курилова по разным фронтам.  Награжденный двумя солдатскими Георгиями, подпоручик  царской армии Курилов командовал в Красной армии  ротой, затем полком.

Душа Карпа Курилова давно очерствела. Привыкла к крови и насилию, но в нем  копился протест.   Он не  смог забыть, что пленных  в годы Гражданской войны часто расстреливали или рубили только потому, что не хотели иметь с ними забот. Поначалу он списывал все на войну.

Когда война шла к концу, и на большей части России была установлена советская власть, все изменилось, но не в лучшую сторону. Он больше не ожидал от власти послаблений крестьянам, ибо коммунисты расстреливали, не разбираясь, кто буржуй, а кто крестьянин. Причем делали это  без промедлений и жалости.  Его сердце обливалось кровью, когда у крестьян изымалось последнее зерно или забирали последнюю лошадь за деньги, которые ничего не стоили, и их никто не принимал всерьез.  Все оправдывалось лозунгом: «Задушить гидру контрреволюции». 

При подготовке штурма Перекопа Карпо получил ранение в бедро, шальная пуля, задев кость, рванула по мышцам и нерву, ушла своим путем.

 После операции осталась небольшая хромота, которая помогла в конце октября Курилову покинуть Рабоче-крестьянскую Красную армию.

***

Карпо, чуть припадая на ногу, подходил к селу.  Впереди мирная жизнь, но время лихое, поэтому под шинелью  маузер грел душу, придавал уверенности.

Карпо понимал, что ожидать хорошего не приходится. Страшные годы войны, двоевластия и безвластия не могли обойти стороной ни село, ни его семью.  Волнение возрастало с каждым шагом, который  приближал его к дому.  Карпо спустился в  балочку, на склоне которой  небольшой кругляш терновника, а чуть поодаль  одиноко растущая акация.  Курилов увидел  трех волков, которые выбежали из кустов и уверенно приближались.

Ему было известно, что во время войны, эти звери расплодились в великом множестве. Самое страшное было в том, что они  питались телами убитых солдат, которых не смогли захоронить.  Когда боевые действия прекратились, волки начали нападать на людей.

Карпо побежал к акации, на ходу сбрасывая шинель.

Волки остановились около шинели, что дало время Курилову, чтобы взобраться на сучок, торчащий из ствола дерева, ступни его ног оказались  около метра над  землей.  Волки цепью быстро приближались.  Вожак с налету попытался в прыжке достать  Курилова.

Пуля попала в его раскрытую пасть. Жизнь покинула зверя еще до падения на землю. Звук выстрела и запах пороховой гари отпугнул остальных.   Карпо огляделся. Волков был только два. Это были волчата. Они стояли в метрах тридцати. Карпо спустился с дерева и пошел к ним. Волчата, поджав хвосты, отбежали, но в следующую минуту их поведение вдруг изменилось. Карпо оглянулся,  в десяти шагах с оскаленной пастью  стояла волчица. Они несколько мгновений смотрели в глаза друг другу. Волчица, бочась пошла по кругу, выбирая момент для атаки. Карпо поднял маузер, выстрелил. Пуля попала ей  в бок, она закрутилась на месте, пытаясь зубами устранить появившуюся боль, но повторный выстрел уложил ее на землю. Волчата кружили вокруг  своих родителей, пока их враг - человек сделал два удачных выстрела.

Курилова встретили брошенные, давно небеленые хаты. Казалось, они наполовину вросли в землю, покосились, хмуро взирая незастекленными глазницами окон. Кое-где окна и двери заколочены сгнившими досками.  Дворы заросли бурьяном и успевшим вырасти кустарником. Навстречу попадались незнакомые люди, закутанные в тряпье.  

За время войны  он  видел много сел и деревень, но их вид  не трогал его душу, а рождал лишь сочувствие. Может потому, что  не знал, какими они были до войны. Состояние родного села рвало сердце, гнало к  хате дяди Трофима, где жила его семья.

Хата встретила его открытой калиткой и зарослями бурьяна. Карпо взбежал на крыльцо, рванул на себя дверь.

В нос ударил мертвый запах сырости и плесени. Он огляделся, дом был пуст, кое-где на  полу валялись истлевшие тряпки. Карпо крутануло влево, вправо, но он не нашел признаков жизни, выскочил на крыльцо, надеясь найти людей, которые ему расскажут о судьбе, постигшей его семью.  Затравленный взгляд  уперся в хату Тарасовны, надежда вспыхнула в его сердце.  Карпо бежал, не разбирая дороги. Рванул на себя дверь — обнадеживающе пахнуло жильем. В центре комнаты стояли две женщины, голова одной из них  снежно белела сединой. На топчане сидели дети.  Взгляды двух женщин и детей испуганно вскинулись на человека, стоящего в проеме двери. Старуха, в которой с трудом можно было узнать  некогда разбитную и неунывающую Таньку-брехло,    секунду присматривалась, затем ее глаза взорвались радостью.

—Господи! Наш Карпо объявился! Карпо.

Тарасовна и  двоюродная сестра Ольга прилипли к нему, шептали: — Слава Богу! Слава Богу! 

Карпо огляделся, сердце его вновь заныло.  Дети, мальчик  десяти — одиннадцати лет и  девочка, года на два меньше, жались в сторонке, не понимая, что происходит.  Карпо с  трудом узнал сына, а по возрасту и сходству с матерью, догадался, что девочка его дочь Фрося.  Он резко отстранился от женщин. В его глазах застыл немой, страшный вопрос:

—Ира жива? Почему ее здесь нет?

Поняв его взгляд,  Тарасовна опустила голову.  Радость на ее лице сменила душевная боль.

—Всэ,  я тоби скажу….

—Где Ира? Где Юля?  – Карпо тряс Тарасовну за плечи, – говори не молчи!

    Карпо слушал  горестный вперемежку со слезами рассказ.

—Всэ скажу, как же, всэ скажу.  Нема Юли! Царство ей небесное, она поскользнулась   и разбилась на льду, промучилась ныдилю и вмерла. Ириночку отдали в чужие руки, теперь не знаем где она и что с ней.  

Карпо почувствовал, будто какой-то неведомый поток приподнял его и несет в неведомую даль, но вал яростного протеста остановил этот поток, заставил вскочить.

—Как же не уберегли Юлю, она никогда не рассталась бы с дочкой!  Зачем? Как Вы могли с ней так поступить? Где же тетя Тося? Почему она согласилась на это? 

Ольга загородила дорогу Карпо, плакала, уцепившись за шинель, старалась удержать его от каких либо действий. Тарасовна начала горестный рассказ:

—Слухай, все по порядку и не перебивай. В моей голови вжэ давно нэма порядка. Ты ще лежал в больнице, прыйшла ця  твоя и дала богато денег. Та хто ж знав, шо воны скоро ничого стоить не будут. А потом пишло. Били  грабылы, потом красни,  дуще билых грабылы. Надавалы яких-то бумажок та  шо з ных толку.  Пришла така пора, шо в хати нема и кусочка хлиба. Всэ шо було проминялы, шоб як-то выжить.

Ира булла уже совсем слабэнькой, колы сталы у нас люды, попросылысь пэрэночувать. Воны нас накормили, далы хлиба….  Утром, перед тим, як уихать, попросылы отдать им Иру.

—Моей дочерью расплатились за харчи!?

Карпо сверлил взглядом старуху. Ярость волной поднималась в нем. Он сделал шаг к Тарасовне. Выручила Ольга, она  опять бросилась на грудь брату и повисла на нем.

—Стой, братик, очнись. Она не виновата. Она делала все, что могла. Только если бы мы не отдали Иру, то умерли бы все….

—Думай як знаешь! – голос Тарасовны  был страдальчески глухим и хриплым, будто прорывался через сдавленное горло. —  Тильке ты, за ци годы, не прислав ни весточки, ни кусочка хлиба. А воны ридни для тэбэ. Воны твоя кровиночка! —  Тарасовна отвернулась, заплакала.

Карпо сразу обмяк, сгорбился, а потом рухнул на колени перед плачущей женщиной.

—Прости, Тарасовна! Прости, Бога ради!  Ты права! Я во всем виноват, воевал за революцию и счастье будущих поколений, а революция, в это время, сосала, из моих детей и родных  последние силы. Прости!  Хотя, нет мне прощения. Виноват я во всем.

—Бог простит! — Тарасовна еще глубже прятала лицо в подушку.

Постояв на коленях, Карпо встал и направился к детям. Они с ревом и плачем бросились от него к Тарасовне и Ольге, прижались к ним, будто на них напало чудовище. В комнате стало тихо, даже дети перестали плакать.   Отец стоял в полной растерянности посреди хаты, огромный, полный горя и чужой.

—Где тетя Тося? — наконец Карпо нашел выход из тупика и виновато взглянул на Ольгу.

—Мама в прошлом году умерла,— как-то буднично сообщила она, — ушла тихо, утром нашли ее в постели мертвой. Похоронили. Кладбище за эти годы разрослось. Многие умерли от страданий войны и голодной смерти.  Ты насовсем к нам или, как красное солнышко, до вечера?

—Насовсем, конечно насовсем, навоевался и за царя  и за счастливое будущее  человечества.  Только вот сначала постараюсь найти Иру.

—Ты мне братик, но неродной, поэтому я должна спросить:

—Как жить будем?

—Не понял! Ты о чем?

—Мне отдельно жить или оставаться здесь?

—Куда ты пойдешь?

—Пустых хат много.

—Не говори глупостей. Я за Вас теперь в ответе.  Только бы Ирочку найти, – глаза его повлажнели.

—Та де ж ты ее теперь найдышь? – всхлипнула Тарасовна.

—Когда отдавали, Вы спросили  фамилию тех людей? Куда они ехали?

— Даже записали, — голос Ольги звучал тихо, обреченно, — только, на том хуторе, куда они, якобы, направлялись, таких людей нет. Мы справлялись. Хотели забрать Иру назад. Похоже, эти люди схитрили, фамилию и хутор назвали неправильно. 

 Ольга подала клочок бумаги, где неровным почерком была написано название казачьего хутора и  неразборчиво какая-то фамилия.

Долго перечислялись, в рассказе Ольги и Тарасовны, знакомые  сельчане, судьбы которых как щепки в бурном половодье, подхваченные водой проносились мимо и исчезали в черной волне войны, голода и страданий.

 Дошел черед и до Евдокии Полозовой.  Когда Евдокия осталась одна, она в основном, жила на станции. Но нашли её на дороге, ведущей в село. Говорили, что лошади испугались волков и понесли. Колесо, попавшее в яму, разрушилось, она  оказалась на земле. Там её и настигли волки. Страшную смерть приняла она.   Имя Полины  Тарасовна и  Ольга старательно обходили. Но оно висело в воздухе.  Первой не выдержала Тарасовна:

—Хоть мовчи, хоть кричи, все ровно Полину не обойдешь! Нихто не знае дэ вона. На похоронах матери её не було. Казалы люды, шо бачилы в Ростове з мужиком на ав… авв…, —  она не смогла выговорить слово автомобиль, — ну тэ шо само бижить, без конэй. Кажуть, вроде выйшла замуж. Правда, цэ чи ни, я нэ знаю.

Сообщение о Полине Карпо будто  не слышал,  повел себя так, что  разговора и не было.

—Вы мне скажите, чем питаетесь? Идет зима! Что нас ждет?

—Война отодвинулась. Люди добрые помогли с семенами,  — вступила в разговор Ольга,— зерно есть, но только на пропитание.  Теперь все в селе ученые, все съедобное и оставшуюся скотину попрятали.

—С зерном понятно, а со скотиной как?

—На день угоняют в дальние балки.

—Вы тоже зерно спрятали?

—Да, война-то еще не кончилась. Мало того, ездят по селам отряды с ружьями, забирают хлеб.

Вечер быстро спустился с низких ноябрьских туч. Огня не зажигали, нет керосина.  Карпо лежал на топчане, иногда он вставал, чтобы положить в ненасытный огонь печи, кизяк. Огонь сначала несмело, будто пробуя на вкус, съедал небольшие кусочки, а затем с жадностью пожирал все без остатка.

—Вот так и война ненасытно жрет людей,  все ей мало.    Убили принца, а он захватил с собой в могилу тысячи, ни в чем неповинных, людей.  Чем лучше этот принц? Ничем, а возможно был  сволочью  изрядной.  Кто в этом виноват? Кто ответит за смерть и страдания детей и их матерей? Почему мы, как стадо баранов, идем на бойню? Кто решает за нас, жить нам или умереть?

Бесплодность поиска ответов на вопросы, заставила думать о дочери Ире, и строить планы на дальнейшую жизнь.  Как только забрезжил рассвет Карпо ушел.

У Василия Панина взял оставленную красными конягу и поехал в указанный в бумажке хутор, но людей  под указанной фамилией там не оказалось. Не оказалось их в ближних хуторах и селах.

После недели поисков, Карпо вернулся домой! Тарасовна подошла к нему, сняв армейский треух, запричитала:

—Господи! Ты за ныдилю зовсим став сидый. Прости меня старую.

—Найдем мы Иру, найдем, – голос дрогнул, будто из груди его вырвался  стон.

***

Время лечит, заставляет думать о делах насущных и неотложных. Весна, скоро весна, все выше солнце, все звонче капель. Но радости  у Куриловых нет. Где взять семена? Где взять тягло, чтобы вспахать надел?  Как ни  экономили, но зерна почти не осталось. До нового урожая еще далеко.

Карпо отыскал в зарослях бурьяна косилку. Заржавевшая машина, после необходимых усилий, оказалась вполне работоспособной.  Если есть косилка, то найдется и компаньон. Компаньонами стали Василий Панин и Виктор Коршунов.  Зазеленела делянка Куриловых дружными всходами, обещая  если не привольную, то неголодную зиму.

Война закончилась. Стали возвращаться домой мужики. Их руки, затосковавшие по работе, мало-помалу поднимали село. По вечерам еще несмело, с грустинкой слышались песни. По глиняным полам хат  делали первые шаги дети, родившиеся после войны.

Открытые раны, нанесенные войной, рубцевались.

На радость Ольги, из плена вернулся  ее муж Иван Таманский.  Шло время, жизнь потихоньку налаживалась.  Панин и Коршунов стали получать жалование от государства, так как перешли работать  в Управу, которая располагалась в доме Сабитовых и  называлась «Сельским советом». Панин стал председателем или в народе ”головой”, а Коршунов писарем.

Незаметно идут годы, дети подрастают, радуя души родителей. Миша  похож на отца  лицом, и норовом. Фрося  с детства сильно походила на мать, но, повзрослев, приобрела некоторые отцовские черты. В ней не было материнского  мягкого, всепрощающего характера.  Иван Таманский отделился,  живут они с Ольгой, дочерью и долгожданным сыном в хате, где  жили ранее Карпо и Ганна. Тарасовна не раз затевала разговор о женитьбе Карпо, но пока достучаться  не могла.

Узнав, что его принимает солдатская вдова. Тарасовна вновь атаковала Карпо.

—Послухай мэнэ, Карпо! Ты вжэ не мальчик. Тоби трэба жинка. Веди  вдову, хай  живэ тут. Будэ хозяйкою, бо я вжэ не можу всэ успивать робыть. Мои ножечки вжэ бигать нэ умиють.

—Куда я ее приведу? Дети уже взрослые. Переругаетесь и все.  Толку никакого.  Вот поженятся дети, может тогда.

—Все вроди так, тилькэ ты ще и брэшишь.

—Шо я брэшу? – в тон ответил Карпо.

—Полину ждешь, по глазам бачу, ждешь!

Карпо на секунду задумался и неожиданно для Тарасовны сказал:

—Отризана скиба от хлиба. Давай больше не будем об этом.

***

Годами хозяйство ширилось и крепло. Карпо взял пустующие делянки в аренду. Купил косилки, завел скот. Все больше земли под его началом. На его полях трудятся наемные рабочие. Карпо давно не погоняет волов, а покрикивает на лошадь, запряженную в бедарку. К началу двадцать девятого года Курилов имеет  хозяйство, за счет которого кормилось значительное количество людей.  Все больше и больше односельчан приходили с просьбами принять  в артель. Их не смущало то, что глава артели имел выездную тройку белых лошадей, выстроил новый дом.  

Дети стали взрослыми. Сын Михаил, готовился уйти  служить в армию, как тогда говорили на “действительную”.  Дочь-красавица на выданье. Только Тарасовна сильно сдала, больше сидела на кровати и ворчала на всех. В доме хозяйничала Ольга, выполняя работу домработницы? За что получала неплохое жалование.

В сентябре тридцатого года  к Карпу Николаевичу пришел посыльный из сельсовета, просил срочно прибыть.

Старые товарищи, председатель Панин и  Коршунов, против обыкновения, приняли без  дружеских приветствий.

—Проходи, садись, Карп Николаевич.

—Что это с Вами, деготь проглотили?

—У нас и на тебя дегтя хватит. И проглотишь и обмажем, – хмуро буркнул Панин.

—Ладно, не томи, давай лей свой деготь.

—Ты с партией связь  потерял. Нет на тебя управы, богатый стал.

—К чему ты клонишь,  Василий Сергеевич. – Карпо впервые назвал Панина по имени отчеству.

—Запрос пришел на тебя  о членстве в партии.

—Зачем мне партия? Царя скинули,  в гражданскую войну  белых побили….

—Ты политически слепой человек.  Таких, как ты, называют отщепенцами и социально опасными элементами.

—Чем же я опасен? Сколотил артель. С людьми пашу, сею, жну, хлебозаготовки выполняю. Народ не обижаю! – Курилов  развел руками. — Чем я могу быть опасен?

Карпо, не понимая предмета разговора, начинал злиться. Поэтому последние слова он говорил громко, почти кричал.

—Не кипятись, сейчас все поймешь. Партия взяла курс на индустриализацию страны.  А поэтому….

—Какой еще курс? – не понял Курилов.

—Курс на индустриализацию.

—А это еще,  что за зверь?

—Это не зверь, просто страна хочет иметь заводы, фабрики, чтобы выпускать машины у себя и не кланяться буржуям.

—Это очень хорошо, но причем здесь мы крестьяне. Тем более  все планы заготовок мы выполнили.

—Этого мало. Пришла новая разнарядка. Тебе  как богатому человеку  придется сдать в амбары страны еще десять процентов от плана. Твоим артельным придется сдать  по пять.

—В прошлом году повышали.  Теперь опять, десять, пять, а потом скажут еще давай. Моя артель и я выполнили план, больше ничего не дам.

—А говоришь, что ты не опасный элемент.

—Я воевал за Россию и царя, проливал кровь за большевиков, работаю на благо страны, а меня еще и называют опасным элементом. 

—По нынешним меркам  ты кулак, а этот класс нашего общества подлежит выселению.

—Куда выселять? Я здесь жизнь прожил!

—Ты лучше нас знаешь куда. Ты там тоже свой.

—Тогда я убил человека, а сейчас, я кормлю  своим трудом  людей.

—Ради будущих поколений  мы не можем допустить возврата к старому.

—Чем же не подошло партии нынешнее поколение?

—Не станем спорить о поколениях! Товарищ Сталин указал путь на индустриализацию. Вопрос закрыт!

—Кто же индустриализацию кормить будет?

—Об этом партия тоже позаботилась.

—Что же она придумала на этот счет?

—Сплошная коллективизация всей страны. Кулаков раскулачить.  А всех единоличников в коллективные хозяйства. По-новому  колхозами будут называться.

—Раскулачить? Это означает, все отнять и как ты сказал выселить.

—Ты все правильно понял.

—Работать коллективно, мысль в общем правильная, но зачем крепких хозяев уничтожать. Ведь они, к примеру, в нашем селе, сдают большую часть продуктов для страны. Не проще ли  вокруг них собирать людей в колхоз?

—Ты разорвал связь с партией. Партия вела нас по полям сражений, чтобы не было частной собственности. А то, что ты предлагаешь, возврат к прошлому? Теперь  иди домой и крепко подумай, с кем ты. И еще, я думаю, что ты не станешь на путь саботажа заготовок и коллективизации. Пойми, ты теперь кулак, чуждый элемент рабоче-крестьянскому строю  и потому враг. А с врагами революции ты знаешь, что бывает.

Карпо  шел домой, в нем впервые  вместо ярости  появилось чувство безысходности.   Он знал методы борьбы с врагами старой и новой властей. Если старая власть сажала по тюрьмам и ссылкам, то новая большевистская, ставила врагов к стенке. А его уже объявили врагом советской власти. Когда зашел во двор, увидел, что сын оседлал коня.

—Дай мне коня, сынок.

—Что случилось, папа?

—Подведи мне его, все потом. Я поеду в  Сальск.

—Почему верхом?

—Все, потом.

В Сальске  Курилов посетил  старого большевика Филиппа Дольского, бывшего секретаря еще дореволюционной партячейки. Разговор был долгим, суть которого свелась к тому, что нынешние события не были целью революции.

Старые большевики считают, что страна идет не тем путем. Курилов просил Дольского попытаться, используя старые связи, снять клеймо “врага”. Но  некогда всесильный большевик  ответил отказом, так как во власти  другие люди, которые забыли о целях революции. Они работают больше локтями и доносами, чтобы оказаться на самом верху.

Карпо вернулся домой, когда спустилась ночь. Лег спать,  но думы о будущем семьи набросились со всех сторон. Скоро утро, а уснуть не удалось, как не удалось найти путь к спасению.  Его записали в кулаки, которые из кормильцев превращались  в социально чуждый класс, который подлежит безусловному уничтожению.

Путь ему и его семье предстоит неблизкий. Опять в Сибирь. Вспомнился Исаевич. — Чтобы он сейчас сказал мне? Куда подевалась его теория о заботливом государстве?

Утром стали сходиться члены артели. Карпо призвал их, не противиться новой разнарядке по заготовкам.  Народ угрюмо молчал. Собравшись с силами, Курилов объявил:

—Артель распускается, все расчеты с Вами проведены, за исключением семян.

—Как распускается? Как, Как? – загудели мужики,— да разве можно? Что ты удумал, Карпо?

Карпо присел на ступеньки крыльца, снял шапку и устало вытер испарину со лба.

—Ничего не удумал, не я распускаю артель, а государство. Теперь  моя семья будет раскулачена и, по всей видимости, нас вышлют в Сибирь. А Вы, мужики, вступите в колхоз.

 Ошарашенные члены артели молчали, не понимая, что происходит.

—Какая Сибирь?

—А шо цэ таке колгосп?

—Как же так, ты же тоже партейнай?

—Вот нам  и дали землицу!!!

—Дадут, как ноги протянешь, чтобы закопать.

Мужики расходились, кляня власти и большевиков. Что такое колгосп, селянам стали разъяснять на следующий день. Их по одному стали вызывать в сельский совет.  Народ приходил нехотя, с надеждой, что все отменят, но из района председателю Панину указали на затяжку коллективизации и потребовали ускорить процесс.

Посыльные ходили по хатам, объявляли, что через два дня состоится собрание жителей села по коллективизации и предупреждали каждого хозяина, что если кто не придет, тот кулак и враг советской власти.

Потянулся народ к дому Курилова, шли все, артельные и единоличники.  Карпо вышел на крыльцо дома, оглядел толпу.

—Зачем пришли, мужики?

Вперед вышел рябоватый  Петр Семенов, которого знали как крепкого хозяина и серьезного человека.

—Пришли потому, что голов у нас много.  А без твоей, похоже, не обойтись.

—Чего хотели?

—Ты ездил в город, что узнал, что выездил? Расскажи, что такое колхоз, чтобы мы на собрании знали, кумекали, что по чем. А то ведь обманут.

—Кончай, Семен, все равно обманут, они же там шибко грамотейные. Пусть Карп Николаевич скажет.

—Пусть грамотейные, а если с нами будет Карпо, не обманут.

—Расскажи, Карпо, расскажи.

—Колхоз — это коллективное хозяйство, в которое должны вступать по своему желанию, – речь Курилова звучала негромко, но наступившая тишина, позволяла слышать его каждое слово.

—А если мы не желаем?—  выдохнула толпа.

—Об этом спросите у Панина.

—Так он уже сказал, что кто не придет, тот кулак,— выкрикнул мужик в куцей телогрейке и матерно выругался.

—Говори,  Карп Николаевич, говори!

—Все, кто пожелает быть колхозником, должны сдать весь инвентарь  и всю живность в колхоз.

—Птицу и коров, тоже?

—За это не знаю, а вот свои наделы, волов, лошадей, косилки, веялки-все в колхоз.

Мужики заволновались, загудели, будто огромный рой пчел. Из общего гула часто, будто камни летели матерные и оскорбительные слова в адрес властей.

—Заманили, сволочи, землицей в революцию, а как власть взяли, так и кукиш под нос.

***

Перед собранием  Панину доложили, что народ уже собирался у дома Курилова, из тех же источников он знал, как себя вел Карпо  и как реагировали на его объяснения селяне.

Ему не нравилось то, что люди шли не к нему, к председателю, а к Курилову и потому понял, что Курилов для него может стать большой помехой.

Двор Сабитовского дома не вместил всех, кого волновало слово колхоз. Мужики, бабы, подростки и даже дети, напряженно слушали слова Панина:

—Дорогие селяне, я рад, что вы откликнулись на призыв партии и пришли, чтобы совместно решить, как нам жить дальше? Наша партия указывает нам широкую дорогу к лучшему будущему. Она приняла курс на коллективизацию, единственно правильный путь, который приведет нас к обильному столу в ваших хатах, а потому к благополучию.

Односельчане, мыкали мы горе поодиночке, разве кто-то из вас разбогател? Нет! Разбогатели только те, кто использует труд бедняка, обирая его до нитки.

Партия, сегодня говорит нам: вступайте в колхозы, соедините земли, инвентарь и трудитесь сообща и на себя.   Народ  молчал, но чувствовалось, что сейчас должна грянут буря.

—Что соединять там? – спросил самый бедный житель села Иван Морозов.

—Все, кроме птицы, необходимо сдать в колхоз.

—А бабу мою вредную, тоже сдать?— ловко ввернул мужик в старом зипуне.

—Ха-ха-ха и мою!

—И мою!

Шутка несколько снизила напряженность,  председатель совета, подождав, пока уляжется шум, продолжил:

—Кулаков-мироедов раскулачить, то есть взять их имущество в колхоз, а их в Сибирь. Там им место, пусть там теперь трудятся на себя.

—Так можно и половину села в кулаки записать. Кто в артели Курилова был, те все крепко живут.

—Курилов не всех брал себе в артель, а только работящих и  ничего у них не забирал.

Толпа одобрительно загудела.  К столу председателя вышел степенный человек  с бородой лопатой и, зычно крикнув, заставил всех замолчать.

—Дайте слово сказать! –  не дожидаясь дозволения, кричал, —  давайте мы колхоз сделаем, а Курилов пусть колхозом командует. Они всегда больше всех зерна получали, хлебозаготовки перевыполняли.

—Правильно! Правильно! Пусть Курилов командует!—  кричали сразу все, молчали только люди, сидящие за председательским столом.

—Нельзя  Курилова! Нельзя! Он багатей! Дом у него под железом и тройка белых лошадей! Барином ездит, —  кричал, вечно пьяный Красин.

 Но его голос потонул в криках возмущения и угроз:

—    Дайте ему по голове, чтобы не открывал свой гнилой рот.

Панин стоял долго с поднятой рукой.  Секретарь райкома, прибывший на собрание, жестом попросил нагнуться к нему Панина.

—Не тот ли Курилов, который отказался от членства в партии.

—Да.

—Что он сказал, когда отказывался?

—Сказал, что к чему теперь партия, если буржуев победили.

—Он выступал против линии ВКПБ?

—Нет, он об этом ничего не говорил.

—Получается это не протест, а политическая близорукость.

Панин слышал эти слова, и даже уловил некоторые нотки удовлетворенности, и даже благосклонности.  Его это насторожило, вызвало ревнивое чувство соперничества с Куриловым. Он понял, что пока есть Курилов, не быть ему предводителем и хозяином села.  Шум, наконец, стих.

 —Курилов не может стать во главе колхоза, он сейчас самый богатый человек в селе, заменил Сабитова. Он, что ни есть, первостатейный кулак и мироед. Разве он трудился с вами на пахоте или жнивье? Нет! Это вы пахали, косили, жали, а он только указывал вам пальцем. Здесь говорят, что Курилов не обдирал артельцев и батраков. Тогда откуда у него новый дом и тройка белых лошадей? Откуда?

Завороженная последними словами Панина толпа,  несколько мгновений молчала, затем по ней эхом прокатилось:

 —Откуда? Откуда? Откуда?

Панин видел, какое смятение он посеял в умах мужиков и баб, и решился на последний удар:

—Курилов-кулак, а потому по решению партии подлежит раскулачиванию и высылке.

Толпа уже успела оправиться от нахлынувшей зависти. Инстинкт самосохранения взял верх:

—Брешешь, гад. Это он тебя из грязи вытащил.

—Ты бы  пьяным загнулся под  забором мастерских!

—Он тебя вытащил из грязи в князи, а ты теперь его угробить хочешь!

Панин не ожидал такого яростного отпора, оторопело смотрел на секретаря райкома, ожидая поддержки, но тот не поднимал глаз.

Карпо рванулся из толпы, как бывало из окопа врукопашную.

—Дозвольте мне слово сказать! —  крикнул он, выходя к столу.

—Говори, Карпо, скажи им правду.

—Да, у меня новый дом и выездная тройка белых лошадей. Только мой бывший компаньон забыл, что я, по его разрешению, взял для обработки  пустующие после войны делянки. Распределение доходов идет от количества земли работника артели. Ты, Панин, не работаешь на своих делянках, а зерно за них получаешь исправно. Получается, что ты тоже мироед! Если бы я пахал, сеял своими руками то, тогда главой артели, должен быть  другой человек.  А что касаемо лошадей, то многие из артели могли бы их иметь.

—Правильна-а! Крепко живут!

Курилов подождал, пока стихнут голоса, продолжил:

—Человек, который будет управлять колхозом,  станет к плугу или косилке? Нет, не станет! У него не будет на это времени. Люди, которые работали на моих делянках, получили сполна по договору. Я никого не обманул и не ободрал. В чем моя вина?

Последние слова,  собравшиеся селяне,  покрыли одобрительным гулом. Курилов повернулся к Панину и секретарю. Толпа выжидающе смолкала, но, видя, что Панин упорно молчит, опять требовательно загудела.

Встал секретарь райкома. Тишина быстро восстановилась: «Что скажет партиец из города? Может, Панин все это придумал?»

—Товарищи! Первое, что надо сделать, это успокоиться. Уже темнеет, вопрос мы сегодня не решим. Собрание переносится на завтра. У Вас будет время все обдумать.

Народ, кляня все на свете, нехотя расходился.  Когда секретарь райкома   остался наедине с Паниным,  задал вопрос:

—Почему ты обрушился на Курилова?

—Он здесь верховодит, а потому может помешать быстрому переходу на колхозный строй.

—Ты же говорил, что он не выступал против линии партии.

—Не выступал, но все побежали к нему за советом.

—Что же он советовал людям?

—Он распустил артель и советовал сдать хлебозаготовки по новым планам.

—Тогда чем он тебе не угодил? Хочешь в председатели колхоза? Если это так, то я тебе сразу скажу: «Не твое это дело!»

—Почему  я не подхожу? Я большевик еще с николаевских времен, организовать тоже могу.

—Этого мало! Чтобы быть во главе большого дела, нужно признание и уважение людей. У тебя его нет.

—Я так понимаю, что Вы хотите сделать председателем Курилова?

—Партия и товарищ Сталин требуют скорейшего выполнения планов коллективизации. В стране не хватает продуктов. Представь, что мы поставим тебя или еще кого-либо. Начнется саботаж, и затянется это дело надолго. А мы с тобой получим по шапке. А так получается готовый колхоз. Вызовем  Курилова и поставим ему условие. Организация колхоза или Сибирь.  Получится - хорошо, нет, будем искать новые пути. Сослать его или еще кого-то всегда успеем.

Утром Карпо пришел по вызову.

—Садись,  Карп Николаевич, потолкуем, — подавая руку для приветствия, сказал секретарь.

Курилов удивился и неуверенно пожал руку секретаря, присел на краешек стула.

—Я слушаю Вас, товарищ секретарь.

—Расскажи мне историю жизни твоей.

—Это долго.

—До собрания успеем.

Чем-то этот человек подкупал, заставлял верить ему. Курилов, сам не ожидая, выложил ему свою жизнь, ничего не утаивая.

—Все мне нравится в тебе, но почему ты отказываешься от членства в партии. Только мне твои отговорки не нужны, говори  как на духу.

—Хорошо! Скажу все, что на сердце! Сулят светлое будущее детям нашим, внукам, но скажите, чем наше поколение не подходит к хорошей жизни? Почему нам мешают устроить ее по нашему уму и возможностям?

Нам говорят, что партия коммунистов заботится о рабочих и крестьянах, но во время войны, мобилизованных  крестьян, которые не по своей воле воевали за белых, а потом попали к нам в плен, убивали без сожаления. Никто за это не ответил.

В Крыму  пленных офицеров, несмотря на данное слово сохранить жизнь, утопили в море. Мы же партия большевиков, как мы можем не сдерживать своих слов. Потому селяне не идут в колхоз, ибо знают, могут обмануть.

Обещали землю, а на деле  отнимают все, что человек наживал годами, надрывая пупок.  У меня были хорошие учителя, я им верил. Почему получается не так, как они планировали?

—Ты больше никому об этом не говори, партия со временем во всем разберется.

—Простите меня! Пока это случится.  Многие и многие могут до этого не дожить. К примеру, меня и мою семью сошлют в Сибирь. А таких кулаков, как я, по стране сколько?

—Ты в Сибирь не поедешь, но с одним условием: все, что имеешь, отдашь в колхоз и возглавишь его. Люди потянутся за тобой. Этим ты избавишь себя и многих односельчан от больших бед.

—А если из колхозов ничего не получится, я буду проклят людьми  как предатель.

—Согласишься ты или нет, другой дороги не будет. Коллективизации быть! И здесь уже ничего не поделаешь. Это должны понять все. Попытайся спасти многие семьи. Если надумаешь, объяви на собрании о своем решении.

—Отложите собрание под каким-либо предлогом.

—Зачем?

—Попытаюсь уговорить артель войти в колхоз в полном составе.

    Вот и ладненько.

Утро следующего дня вся артель в сборе.

—Мужики. Я сообщаю Вам, что если мы не станем колхозом, по правилам государства, то многие будут раскулачены. Другой дороги нет. Я никого в колхоз не тащу, каждый принимает решение сам.

—Ты-то как?

—Я вступаю в колхоз.

—Все что есть, отдашь?

—Да.  В том числе и  свой дом  под правление. Теперь идите домой и думайте.

***

Собрание открывал секретарь райкома.

—Товарищи, много говорить не буду, Вы знаете все. Добавлю, что лучший выход из ситуации — это написать заявления, вступить в колхоз и выбрать в правление уважаемых людей. Председателем хотелось бы, избрать Курилова Карпа Николаевича. Мужики и бабы  одобрительно загудели.

 —По Вашему одобрительному гулу  я понял, что согласны с моим предложением, и потому ставлю на голосование кандидатуру Курилова Карпа Николаевича. Но я должен спросить, возможно, есть другие предложения?

—Нет, не будет, не будет, — селяне не стали и не хотели слушать другие предложения.

Собрание единогласно проголосовало за Карпо. Воздержался Панин.

Прошло несколько дней после собрания, но селяне решимости,   идти в колхоз не показали.

Ночью во многих дворах под ножом издавали последние хрипы многие животные. А на рынке продавалось невиданное количество мяса. Цена упала втрое.

На улицах появились работники ОГПУ. Они ходили по дворам, проверяли, забивался ли скот. Троих, самых ретивых,  обвинили в саботаже и увезли в Сальск.  Сельский совет приступил к переписи домашних животных  у населения.  Но это мало выправило ситуацию. Крестьяне прятали скот  для дальнейшего забоя, чтобы продать на рынке. Избыток мяса на прилавках и низкие цены  приостановил процесс забоя животных в крестьянских хозяйствах, но большая часть его пошла под нож.                                                                                      

Первым заявление о вступлении в колхоз написал  Курилов. За ним потянулась унылая  вереница хозяев подворий. Под правление колхоза определили новый дом Куриловых. Так как у колхоза не было больших помещений для скота, содержание скотины оставили у прежних хозяев.

ОГПУ через сельский совет предупредило, что за сохранность скота и лошадей  ответственность несут прежне хозяева. Семенной фонд ссыпали в амбары артели.

Строительство сараев, базов  начали немедля, но из-за отсутствия стройматериалов  работы почти прекратились.

Некоторые хозяева не торопились вступать в колхоз. Они не верили, что их родная Советская власть, за которую они готовы были отдать жизнь на полях сражений, отберет нажитое добро и отправит их на выселки.

Раскулачивание  грянуло как гром среди ясного неба. Старики женщины дети сидят на подводах, которые сейчас тронутся и увезут их туда, откуда мало кто вернется. Подводы, охраняемые солдатами ОГПУ, тронулись, десятки детских, женских голосов слились в рыдающий хор. Грянет выстрел, упадет лицом в землю очередной беглец, и вновь под стук колес и плач безвинных людей  катится в Сибирь поезд скорби и горя.

***

Отсеялись. Всходы пшеницы, ячменя дружно  пробивались к солнцу. Теперь нет  ни одной межи. Поля непривычно большие.    Души крестьян, вчерашних собственников, плутали во тьме тревог и сомнений.

—Как отыскать теперь, где мое зернышко?

—А дадут ли мне его?

—Я работаю, а кто хозяин?

—Хватит ли на зиму того, что дадут?

—А если не дадут?

Курилов не отдыхал сам и не давал передышки колхозникам, но сразу убедился в том, что даже самые работящие мужики  не спешат на работу, ибо знают плоды своего труда пойдут в чужие руки.

С большими трудностями Курилов добивался выделения стройматериалов.  Строительство  животноводческих помещений  и амбара для семян шло с потугами.

После посевной не перепало ни одного дождя. Рост зерновых сильно сдерживался. Тревога нарастала, пошли слухи, что в некоторых местах начался голод.

Наконец  тучи, принесенные западным ветром, обрушили на поля колхоза ливень.  Урожай собрали ниже среднего, но он позволил выполнить план заготовок по зерну и закрыть его по остальным показателям. Но это был лишь островок счастья.  Другие колхозы сняли урожай значительно меньший по сравнению с прошлыми годами.  Они не могли выполнять хлебозаготовки, так как зерна у них могло хватить только на семена и собственное пропитание. Опять заговорили о голоде.

Колхозники  должны были получить все, что полагалось по договору, но пришел приказ из района  сдать государству все, оставить только семена.

Секретарь райкома посмотрел Курилову в глаза и спросил:

—О своих колхозниках подумал?

—Насколько это было возможно.

—Молодец! Все бы так.

Последний пуд увозимого в район зерна провожали всем миром, со слезами  на глазах и красным транспарантом: «Сверхплановый хлеб — Родине!»

Наученный горьким опытом, Курилов засыпал несколько сотен пудов в потаенный амбар.  Он боялся только одного, что кто-то донесет об этом в ОГПУ. Тогда смерть будет владычицей судеб многих людей.

Припрятанный хлеб делили на правлении колхоза всю ночь, спорили, как выдавать? На работающего колхозника или по  количеству едоков.

Решили выдавать пуд в месяц на работающего члена семьи и по четвертинке пуда на каждого едока. Все понимали, что зерна хватит всего на половину зимы. Курилов видел, что колхозники припрятывали зерно во время уборки, но не препятствовал, а поэтому надеялся, что голод будет хоть с трудом, но преодолен.

В феврале  появились первые ходоки, которые просили у Курилова, зерна на пропитание.  Курилов знал, что в соседних колхозах начались голодные бунты. Доходило до вооруженных столкновений. Бабы брали палки и избивали председателей колхозов и работников сельсоветов. Раскрывались амбары с семенным зерном, которое тут же растаскивалось. 

ОГПУ свирепствовало. Колхозники отправлялись в места ссылки большими и маленькими группами. Большая часть их гибла по причине слабости и голода. Курилов знал обо всех событиях, но ходокам  отказывал. В начале марта он видел, как хоронили девочку, умершую от голода.

От Панина он узнал, что это уже третья смерть, причем две из них в семьях колхозников.

Курилов шел домой с невеселыми думами:

—Я же обещал людям, что все будет хорошо, я в ответе за загубленные души.

Его окликнули, но он слушал только крик своей души.  Тогда  кто-то тронул его за плечо.  Он поднял голову, перед ним стояла Полина.  Она взглянула в его отрешенные глаза, прикрытые матовой пеленой слез.

—Карпо, что с тобой? Это я, Полина, не узнал?

Радость колыхнулась в глубине его души, но тяжесть переживаемого горя, задушила ее.

—Узнал я тебя, Поля, узнал….

Ночью он, георгиевский кавалер, плакал как маленький ребенок у нее на груди.

Она гладила его по волосам и просила:

—Карпо, милый, бросай все,  уедем далеко, далеко, где будем жить ты и я.

Он молчал и только отрицательно мотал головой.

—Уедем, прошу тебя.

—У меня сын, осенью его призовут в армию и дочь на выданье. Куда я без них?

—Заберем их с собой, проживем.

—Ты не понимаешь главного.

—Чего!?

—Я в ответе за души поверивших мне людей,  а я уже обманул,  допустил три смерти. Теперь  ты хочешь, чтобы я сбежал!?

—Что ты можешь сделать? В других колхозах умерли уже тысячи.

—Я спасу своих людей!

—Как?

—Буду подкармливать их из семенного фонда. Весной посеем с меньшей нормой высева.

—Это верная смерть! Все равно кто-то донесет. Ты понимаешь это или нет? – Полина трясла его за плечи, но он упрямо не поднимал на нее глаз и перевел разговор на другую тему:

—Ты останешься со мной?

—Я не уверена, что у нас получится? Слишком много между нами плохого, в котором я виновата.  Я боюсь, что со временем все всплывет, нам опять будет больно.

—Мне так думается что все, что могло быть плохого, уже случилось. Мы опять, несмотря на все, что было, будем жить, взявшись за руки.

—Ты не сможешь забыть все зло и  предательство, сотворенное мною.

—А ты уверена, что врозь нам будет лучше?

—Ты забываешь, что у тебя взрослые дети.

—Вот именно, взрослые, я надеюсь, что они поймут.

—А если не поймут?

—Поймут, не поймут — это дело второе.

—А первое?

—Я затеваю опасное дело, за которое, скорее всего, окажусь в тюрьме. Кто-то должен за ними присматривать и помочь в трудную минуту. Дело это сложное и трудное. Ты должна найти к ним дорожку, — потом, спохватившись, сказал, — что это я тебя  нагружаю, будто ты уже согласилась.

—    Я уже согласилась. Я не оставлю тебя!

***

Ходоков больше не было, от голода никто не умер. Весной в речке и прудах буквально кишела рыба. Об этом явлении говорили, что не иначе людям помог Бог. Он спас многих, но не всех.

На улицах села стали появляться голодные, изнеможенные люди, которые пришли из соседних сел. Они просили милостыню, но, не дождавшись ее, переходили к следующей хате….

Те, кому повезло выжить с помощью селян, рассказывали, что в других селениях люди умирают прямо на улицах, и никто их не убирает. Некоторые, чтобы спастись, ели трупы.

Неожиданно в сельском совете появился Андрей Сабитов, о котором многие успели забыть. Он представился ответственным работником районной конторы,  которая производила государственные закупки  зерна, мяса и других продуктов.

Он сидел перед Паниным, его белесо-рыжеватый взгляд, заискивающе мялся и покорно соглашался со всем, что говорил председатель сельсовета.  Голос льстил похвалами:

—Давно, давно  уехал я отсюда и  честно скажу, не ожидал, что голод вас почти обошел стороной. Как это вам удалось?

—Работаем, – уклончиво ответил Панин.

—Я к чему это спрашиваю. Может у вас остались излишки продовольствия.  Знаете ли, во многих местах остро ощущается нехватка продовольствия.

—Ты мне зубы не заговаривай, сказывай, что выведать хочешь?

—Правды захотелось?— мгновенно преобразился  Сабитов.

Взгляд жесткий, требовательный, увенчанный презрительной усмешкой.  Тогда слушай.

—Мне стало известно, что Курилов разбазаривает семенное зерно, а ты представитель власти, его покрываешь. Таким образом, ты должен написать обо всех  преступлениях Курилова в ОГПУ или пойдешь с ним в тюрьму.

 —Какие преступленья? Мы людей спасаем, а ты хочешь всех убить.

—Спасают они людей! Шкуры свои спасаете!

Ты думаешь, что вас прикроет секретарь райкома? Не надейся! Он арестован и дает признательные показания.

—Как арестован?

—Очень просто! ОГПУ это умеет делать.  Итак, подведем итоги.  Пишешь донос и тем спасаешь себя  или….

—А  почему ты сам не напишешь?

—Все просто в этом мире! Тебе скорее поверят, и доверься мне, я хочу спасти тебя. Хороший из тебя председатель колхоза будет.

—Ты считаешь себя умным, а нас дурашками. — Панин вперил свой взгляд в Сабитова, — напишу я донос или нет, пойду вместе с Куриловым. А ты со своими дружками станете рассаживать по креслам своих людей. Пошел отсюда, пока цел!

—Я советую подумать.

—Пошел вон!

Сабитова выскочил  из сельсовета и быстро направился к дому на окраине села, где жил одинокий   мужик Степан Красин.  Еще один безрадостный  день отжил свой век. Быстро смеркалось.  Красин встретил Сабитова голодными глазами.

—Дай еще хлеба, я тебе все сказал, что знал. Дай хлеба.

А где же тот хлеб, который дает тебе Курилов?

— Его дают раз в три дня по килограмму. Я не выдержал и съел все в первый день. Дай хлеба!

— А ты точно знаешь, что дают зерно из семенного амбара.

—Да, я сам видел, как грузили мешки.

—Ты знаешь тех людей, что грузили мешки.

—Знаю!  Дай хлеба! Ради Бога, дай кусочек хлеба.

—Я дам тебе хлеба, если все, что ты сказал мне, расскажешь  в ОГПУ.

—Скажу! Скажу!

Металлический звук щеколды заставил Сабитова вздрогнуть. Он оглянулся. Прямо в его лицо смотрело дуло нагана.

Успела молнией  проскочить его последняя мысль,

—Говорила же мне Полина, чтобы не трогал Курилова.

Один за другим прогремели два выстрела.

Укоризненный голос спросил у Красина:

—Мало было хлеба, что давали тебе? Ты решил убить за него своих односельчан?

Просить о пощаде Степану Красину не пришлось.  Он  неуклюже ткнулся в тряпье, служившее ему постелью, а затем сполз на глиняный пол.

***

Карпо арестовали на следующий день, после приезда в село Сабитова. Его подвели к линейке, запряженной парой лошадей,  усадили рядом с председателем сельсовета Паниным.

 На второй линейке сидели писарь Коршунов и заведующий семенным складом. В третьей подводе лежали трупы Сабитова и Красина.

 Курилов и Панин поздоровались взглядами. Карпо удовлетворенно шепнул ему:

—Хорошо, что успели дать людям зерна из расчета на один месяц. Может, выживут.

—Помоги им, Боже.

Народ быстро собирался вокруг линеек, на которых сидели арестованные. Толпа с ропотом надвигалась на охрану.

Курилов видел, как к нему рвалась Полина, но солдаты никого не подпускали к арестованным. Она что-то кричала, но  ее слова тонули в  криках колхозников. Толпа  угрожающе замкнула кольцо и стала сужать его. 

Охрана ощетинилась винтовками с присоединенными к н... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6