Пора в дорогу! Повесть

Пора в дорогу! 

Подготовка к дороге

Утро начиналось как обычно: муж ушел на работу, дочка не хотела есть кашу и орала, размахивая ложкой. Плотные комки каши разлетались по кухне, и опять надо будет это все убирать. Потом нужно будет выйти с ней на площадку. Взять книжку и почитать. Надо только периодически смотреть, чтобы Оля не наелась песка, не подбирала с земли фантики и не совала в рот. А потом снова домой, снова посмотреть почту, снова мыть, стирать, сушить и гладить. Все как обычно. Вечером прилетит мама, Коля поедет встречать ее в Руасси-Шарль-де-Голль. На выходные поедем в Диснейленд, ну и потом все как обычно.

Резкий и неожиданный звонок прервал размеренные размышления.

- Госпожа Сергиенко?

- Да. Слушаю Вас.

- Вас беспокоит парижский филиал компании «Рёдль и партнеры». Мы занимаемся ведением различных…

- Прошу прощения, меня не интересуют юридические услуги.

- Извините, Госпожа Сергиенко, мы не предлагаем услуги. У нас для вас сообщение, крайне важное сообщение.

- И, каково оно? – Госпожа Сергиенко задала этот вопрос неприятным тоном – издевка, и «скорее бы вы отстали» явственно прозвучали в ее голосе.

- Благодарю. Итак, сообщение. Вчера около 11 часов вечера в больнице скорой помощи в Харькове скончался Владимир Владимирович Обревко. Как мы понимаем, это Ваш знакомый?

- О, Господи. Да…

- Последняя воля покойного, зафиксированная нотариусом, состояла, в том числе, в следующем – ныне покойный г-н Обревко просил Вас принять участие в погребальной церемонии, которая назначена на субботу, 14 октября, в 12.00 на 17-м городском кладбище в городе Харькове. Готовы ли вы подтвердить, что Вы прослушали сообщение?

- Да, я прослушала. Что еще? Что-то еще?

- Нет, это полное сообщение, к нему нет никаких дополнений или уточнений. Благодарим за внимание и примите наши соболезнования.

- Да… Не может быть… Так не может быть…

- Что, простите?

- Это не вам.

Она выключила телефон. Внутри головы билась одна мысль «не может быть, не может быть!». Мысль закольцевалась в монотонную фразу, слабо гудящую как пчела. Стало очень пусто. Серо и пусто. Только что было так ярко – и солнечное утро, и яркие одежки Оли, и… И все стало серым, тусклым. Потом эта серость и тусклость стала стягиваться в одну точку, все втянулось в нее. Она осталась одна. Слезы медленно покатились по щекам, она промокнула их тем, что было под рукой – кухонной прихваткой с вышитым Микки Маусом и белой биркой «сделано в Китае». Набрала телефонный номер.

- Привет, мама.

- Привет, привет! Как вы там? Ждете уже бабулю?

- Мама, Володя умер.

- Ох… Когда? Что случилось?

- Вчера. Не знаю что и как, похороны послезавтра и мне надо ехать.

- Смерть, Ирочка, это ужасное событие, тем более близкого человека. Но что поделать – все мы умрем. По-другому не бывает. И ехать тебе на похороны совершенно незачем. У тебя давно совсем другая жизнь.

- Мама, я полечу туда. А ты приезжай, как раз день-два с Олей побудете.

- Ирочка, я очень серьезно тебе говорю – тебе там нечего делать. Уже прошло около десятка лет.

- Нет, я сказала – значит, я поеду.

- Ты не понимаешь, что тебе говорит мать? Пусть старая, но, я же не выжила еще из ума! Ты много чего делала так, как хотела. И что? Черти что вы натворили в жизни своей, чуть все не испортили! А у тебя дети! Муж на такой ответственной работе! Тут как в армии, берешь и делаешь, что тебе положено! Я так жизнь прожила, пусть не всем была довольна, и отец твой пусть не Ален Делон, но семья цела, никто не разводился и бардак не устраивал! Ты не поедешь! Если ты еще раз об этом скажешь, я сдам билеты. Николай не будет вечно сидеть с ребенком сам, так что тебе придется взяться за свои обязанности жены и матери! Это я тебе говорю, как военный человек! Взялся за дело – делай! Сколько можно хвататься за эти бредни? Пусть у меня с отцом особой любови не было, зато семья крепкая получилась!

- Чтоб вы все сдохли…

- Что?!

- Говорю, чтоб вы все сдохли…

- Как ты, паршивка, смеешь такое говорить матери?!

- Повторяю – чтоб вы все сдохли! Все пересрали, все испортили! Меня пересрали!

- Ты сама отвечаешь за то, что делаешь! И никто не отвечает более! И за эти все слова ты ответишь! Сколько сил на тебя потрачено, на твоих детей, на то, чтобы все стабильно было! И тут – чтоб мы сдохли?! Да что ты без нас? Ноль без палочки! Дура! Как была дурой, так и осталась! Вот только приеду – я тебе устрою! Будешь у меня по одной половице строем ходить!

- Мама, я все уже решила.

Ирина ссадила дочь со стульчика, обтерла мордашку от каши и включила мультяшный канал. Вернулась в кухню, в баре нашла бутылку Гленморанж, сделала хороший глоток. Сигареты лежали в старом чайнике на полке, за посудой. Ира вышла на балкон, закурила. Алкоголь и никотин немного встряхнули ее. Монотонная фраза «чтобвывсесдохлинеможетбыть…» медленно ползла внутри головы. Она набрала номер мужа.

- Привет. Добрался?

- Да, Ирочка, конечно. Ты что-то хотела?

- Коль, если вдруг у мамы не получится прилететь, ты сможешь на выходных побыть с Олюшей?

- Я посмотрю по расписанию. А что такое? Ты куда-то хочешь поехать?

- Да. Мне надо в киев на день-два.

- Давай, я приду домой – и обсудим. Я не вижу никакой необходимости туда ехать, тем более на два дня, тем более за месяц до нашего отпуска.

- У меня есть необходимость.

- И, какая она? Что за срочность?

- Мне надо на похороны. Володя умер.

- Володя? Что, вот тот самый Володя?

- Да.

- Туда ему и дорога! И ты никуда не поедешь! Только попробуй еще раз об этом сказать, будет тебе разбор полетов за все прошлые годы! Дрянь.

Он бросил трубку. Ирина смотрела на бульвар с балкона. Она так мечтала о том, как будет жить в Париже, на бульваре Распай. Некоторое время после переезда во Францию, она каждую свободную минуту выбегала посмотреть «как оно там?». Все было таким новым и удивительным, красивым, волшебным. Но ее звали не Амели, и она поняла, что дома выглядят так же, как и в Одессе и Питере. Люди такие же. Преступность выше, а собачье дерьмо, в которое ты вступила, пахнет так же отвратительно. В том числе, после этого, все стало «как обычно».

Монотонная фраза росла, пухла в голове, мешала смотреть на улицу. Подростки с велосипедами, курившие возле дома напротив, поглядывали на Ирину. Потом, прокричав что-то по-французски, помчались через бульвар на Нотр-Дам Де Шамп. Хилые платаны роняли листья. Возле зеленого киоска с восточными сувенирами стояла молодая женщина с коляской, там же на уступе стены сидели девчонки и болтали. Она снова набрала телефонный номер.

- Мам, когда ты прилетаешь? А то я бумажку задевала куда-то.

- Я через три часа выезжаю в Борисполь. И ты приедешь меня встречать. С Оленькой и Николаем.

- Мама, я не приеду тебя встречать. Оле надо будет спать.

- Ничего, любимая внучка может встретить бабулю один раз в год!

- Но ты же приезжала месяц назад? Какой раз в год?

- А что это ты к словам придираешься? Что снова вожжа попала под хвост? Николай знает когда я прилетаю. Он заедет за вами, я с ним все обсудила.

- Что ты обсудила?!

- Встречу в аэропорту обсудила!

- Что еще обсудила? Что это ты снова начинаешь с ним что-то за моей спиной обсуждать? Мама! Мы же договорились еще пять лет назад!

- Договорились о том, что ты нормально жить будешь! Все, я кладу трубку!

- Мама!

- Жду вас в аэропорту. До встречи!

Внутри нее все звенело от злости и ужаса. Они не дадут ей поехать. Они – заодно. Они запрут ее тут, в квартире, они ее не выпустят. Хотя, она и так привязана к ним толстенным канатом. Таким просмоленным, колючим, лохматым корабельным канатом. И руки прибиты гвоздями. И ноги приклеены к этому образцово-показательному быту украинских дипломатов. Приемы, рауты, коктейль-парти, театры и выставки, открытие дней Украины с вонючими танцорами и певцами в вышиванках. Раздача пысанок1  и обучение вышиванию крестиком. Привязана к кредитам и депозитам, страховкам и медосмотрам, спецполиклинакам и спецсвязистам, кодировщикам и секретчикам, к живым карим глазам доброго кадровика, в которые если посмотреть подольше – видишь на дне только блеск стальных инструментов Торквемады. Некуда бежать. Только внутрь себя. Только внутрь. Нет пути наружу.

День вяло прополз до вечера, монотонное жужжание в голове не стихло. Оленька покакала, обедала плохо и не хотела ложиться спать. Потом она уснула и не хотела просыпаться. Проснулась – выла и орала, пока Ирина не дала ей сока и жвачку. Потом позвонил Николай.

- Я буду через час. Собирайтесь пока, поедем, встретим маму.

- С каких это пор, она стала мамой? Ты же в ее отсутствие кроме как «тёща» еще ни разу не называл?

- Ира, я буду через час. Собирайтесь.

- А если я не поеду? Дома дел куча кучная – готовить, убирать. Что, ты будешь это делать?

- Ну что ты, милая, конечно, мы (он надавил на «мы») это все сделаем. Вместе. Через час.

Телефон онемел. Она снова вышла на балкон курить. Смеркалось, машины двигались размеренно с включенным ближним светом, в такт фразы «чтобвывсесдохлинеможетбыть…». Ирина одела Олю, оставила ее в коридоре и пошла в комнату за телефоном. Потом они вышли на лестничную площадку, а Оля завизжала так, что Ирина выронила сумочку из рук. Тут же Оля весело засмеялась и помчалась вниз по лестнице. Ира подняла с пола рассыпавшиеся ключи, помады и какую-то мелочевку, и заспешила вслед за дочерью.

Николай ждал у парадного входа. Оля бросилась ему в ноги и что-то начала рассказывать, размахивая руками, дергая за полу осеннего пальто. А он смотрел на Ирину, смотрел в глаза наглым взглядом сытого хищника, и она, обмирая от ужаса, увидела в его взгляде тот же холодный блеск звонких инструментов, которые будут расчленять ее душу и сердце. И эта пытка будет длиться вечно.

Начало дороги

Встреча в аэропорту прошла в дружеской, неофициальной атмосфере. Все были рады. Оля скакала конем и скандировала «Бу! Бу! Ля!». Вечером никто не затронул «щекотливую» тему, после ужина и мультфильмов Николай решил (в кои-то веки) уложить Олю, и Ира с мамой остались прибирать на кухне. Ирина как раз заталкивала упаковки от заказанной в ресторане еды в ведро, когда мама неожиданно начала разговор:

- Я очень сочувствую и соболезную его родным и детям. У него их кажется трое?

- Четверо…

- Тем более. Так вот. Тебе там нечего делать. У нас своя жизнь – у них своя. Мужик он был неплохой, мне он не нравился, но – неплохой. Ты, доча, пойми – все уже окончилось. Он уже умер, старый был, болел. Уже все. Можем поплакать вместе, и пусть земля ему пухом… И займемся своими делами. А дел у нас много – вот как ты думаешь мы поедем в этот Диснейленд? Ты поведешь машину?...

Мама еще что-то говорила, Ирина кивала, но не слушала. Фраза «чтобвывсесдохлинеможетбыть…» билась черной змеей внутри головы, сдавливала горло и грудь. Ира испугалась, что мама заметит отблеск фразы в глазах и отвернулась протирать чашки.

- Так что, Иришенька, договорились?

- Да, мама, конечно…

- Вот и здорово, вот и отличненько. Так и надо было с самого начала поступать. Не мудрить, а делать как надо. Ну, я спать пойду. Ты мне постелила?

- Ой, забыла, мам. Сейчас, минуту…

Ирина пошла стелить постель. Фраза билась судорожной птицей в клетке черепа.

- Иди, мам. Поспи. Ты же устала с дороги?

- Спокночи, доча.

- Спокночи.

Николай уже спал, Оленька – тоже. Ира поправила сбившееся одеяло и аккуратно укрыла дочку. Прикрыла дверь в комнату и уперлась лбом в дубовую филенку. Слезы хлынули рекой. Мокрая и соленая, горько-раскаленная река текла из глаз. Она рыдала молча. Слезы были такими как всегда, дверь была такой как всегда. Только вот мир не будет таким как всегда. Пальцы рук свела судорога, было страшно, больно, одиноко и очень-очень плохо. Несмотря на это, Ирина не позволила себе ни единого звука, ни всхлипа, ни вздоха. Опираясь о стену, она побрела в кухню и выпила виски. Затем пошла курить. Хорошо, что все они спят. Уже давно Ира назвала своих родных «они». Просто «они». Которые «там». Которые вне, снаружи, не внутри. Речитатив уже заполнила ее всю, во всем теле ощущалась пульсация черной, жирно блестящей змеи.

- Убей меня, - попросила Ира змею.

- Чтобвывсесдохлинеможетбыть… - отвечала змея, искрясь лаковым телом.

- Так не может быть, так не может все закончиться! Сделай что-нибудь!

- Чтобвывсесдохлинеможетбыть… - отвечала змея, поблескивая антрацитовыми глазами.

- Ведь это все обман? Правда? Меня обманули! Нет никакого Рёдля, и партнеров у него тоже нет, Володя жив, только не пишет, уже давно не пишет. А это все – обман!

- Чтобвывсесдохлинеможетбыть…

- Мамочки, что же делать… - Ирина тонко завыла, тут же схватила полотенце и прикрыла лицо. – Мамочка… Даже ты против меня… Володенька, что же делать, милый…

- Чтобвывсесдохлинеможетбыть…

Дорога № 1

Ирина успокоилась, умылась холодной водой. На балконе было холодно и сыро, воняло от мусорных баков, а под платаном лежал кто-то. И из-под этого кого-то вытекала лужа. Ветер мел по бульвару обрывки упаковок чипсов, пустая бутылка колы гремела по тротуарной плитке, подгоняемая ветром. Оранжевое небо ночного Парижа не давало ни единого шанса увидеть звезды. Ирина легла спать в детской на второй кровати. Старшая - на каникулах. Ничего она не расстилала, повалилась на кровать и забылась в объятиях черной змеи.

Ее выбросило из сна совсем скоро, резко, как от удара клюшкой по шайбе, как пробка из бутылки она вылетела из короткого забытья. Ирина лежала, обливаясь холодным потом, и, глядя перед собой, в ужасе рассматривала новый кусок знания. Да, теперь она знала, как зовут черную змею. Это была Беда. Именно с большой, самой заглавной буквы. Она знала, что эта Беда ее теперь не оставит, и что эта беда почти не имеет отношения к послезавтрашнему событию. Беда охватила всю ее прошлую жизнь и уже охватывает невидимыми воронеными петлями всю ее последующую. Ирина не думала, она просто знала. Есть такой вид знания, назовем его «внешнее знание», которое дается далеко не всем и далеко не всегда. За всю свою жизнь Ира получила всего три таких кусочка, три подсказки. И ни разу их толком не использовала, не обращая на них внимания. Первый раз, как говорил Володя «ей показали» сон. Это было как раз перед отъездом в Америку, когда старшенькая была еще 8-ми месячной малышкой. Весной, буквально за неделю до отлета, они вместе гуляли на стадионе с коляской. Володя купил где-то две баночки мыльных пузырей, солнце сияло и грело, пробивалась первая трава. Дочь спала в коляске, а они выдували яркие мыльные пузыри, их уносил ветер, и над полем стадиона образовалась длинная вереница этих самых радужных шаров. Ирина тогда рассказала о сне. Там она сидела в классе, не школьном, а скорее всего институтском, в аудитории. Перед ней лежал большой лист бумаги и фломастеры. Голос «за кадром» (в таких снах нельзя увидеть того, кто говорит) сказал – нарисуйте рисунок. И Ирина начала рисовать по самому краю листа. Тут же резкий голос произнес: «Ты делаешь неправильно! Ты забыла о главном!». И сон оборвался. Володя объяснял, в чем тут дело, к чему это все, очень удивлялся, что «в конце концов» ей показали урок. Ирина не понимала, ей было совсем не до толкования снов, она очень нервничала – очень странный сон, непонятно о чем, но – неимоверно правдиво и реалистично. И еще не знала, до сих пор не знала, как поступить: ехать в Америку - или остаться. Жажда приключений и новой жизни толкала ее вперед. Но, на душе было очень неспокойно. Точно так же, она не обратила внимания на вторую подсказку. Запомнила, но не придала значения. И вот теперь – третий, последний раз. Больше подсказок не будет. И вообще ничего не будет. Потому, что уже в ее жизнь пришла она, Беда, которая не оставит ее ни на час, которая будет ежесекундно суфлировать ей, которая распотрошит на прозекторском столе каждый ее поступок, каждое слово. Змея пришла рассказать Ирине историю ее жизни, и Ирина в паническом ужасе пыталась стереть из памяти отвратительные, гадливые моменты, чтобы их не заметила змея. Ира попыталась старательно спрятать тот кусок истории, когда она давала согласие выйти замуж за Николая, при этом встречалась, фактически – жила, с Володей, и в то же время встречалась с Иваном, который однажды, уходя со съемной квартиры, столкнулся с Володей лицом к лицу. И, слава Богу, Володя с ним не был знаком. Ирина орала внутри себя: «Этого не было!!! Это не случилось! Это не я!». И змея услужливо, с ухмылочкой, ответила: «Чтобвывсесдохлинеможетбыть…». Ирине стало, наконец, абсолютно понятно – змея не оставит, не забудет, не простит и не извинит. Ира панически бросалась от эпизода к эпизоду, пыталась выдумать, вспомнить побудительные и оправдательные причины того или иного поступка, пытаясь отыскать лазейку, отговорку, вескую причину… И не находила. Змея радостно трясла шипастой головой, мерзко улыбалась и нараспев повторяла: «Чтобвывсесдохлинеможетбыть…».

С огромным трудом, Ирина отлепила себя от промокшего покрывала и побрела в ванную. Умывшись, почистив зубы, приняв контрастный душ, Ира стала чувствовать себя немного свежее и легче. Надо выпить кофе, надо кофе…

Первой встала мама, потом Оленька. Завтрак, кофе, Николай уехал на работу, мама смакует какие-то конфеты, рассказывая о том, как было бы хорошо привезти их в Киев. В смысле – конфеты привезти. Ира двигалась как автомат, выполняя обычные дела, привычно отвечая, привычно растягивая рот в улыбке. Позже, днем Ирина спросила:

- Мам, а хочешь замечательных круассанов? Тут на углу с Нотр-Дам Де Шамп с неделю назад арабы открыли новый хлебный. Хочешь?

- Ой, конечно! Хочешь – вместе все пойдем?

- Да ну ладно, я быстро сбегаю!

Ирина вышла в ветреную осень, рядом слышалось шуршание черной змеи. Теперь Ирина никогда не будет одинока. Ира ловила отблески на лаковой чешуе краем глаза, и посматривала в редкие витрины закрытых магазинчиков в попытке увидеть ее целиком. На небольшом стритлайне Ирина прочитала надпись «Vendredi 13 Octobre2 » и обомлела. Оказалось, она активно пыталась спрятать поглубже вопрос «Сколько же осталось времени до похорон?». Оставались сутки. Чуть больше суток. Сзади ее окликнули: «Fille! 3». Ирина обернулась и увидела явно сумасшедшего мужчину, одетого в рванье и тряпки, немытого, небритого, по запаху - явно не умеющего ходить в туалет. Его руки были украшены часами. Самыми разными – детскими, китайскими электронными часами, со стрелками, с браслетами и без - просто привязанными к рукам веревочками, приклеенные скотчем. Браслеты поднимались выше локтя на каждой руке, отчаянно блестели, звенели и шуршали. Они напомнили Ирине о змее. Руки напоминали змей. Сумасшедший громко проговорил глядя мимо Ирины: «Fille! J'ai perdu dut emps!4 », и только тут Ирина заметила, что все часы на его руках стояли. Мертвые экраны электроники, стоящие секундные стрелки. Промелькнула мысль – этот сумасшедший и есть время, потерявшее само себя. Еще она подумала, что для этого сумасшедшего мужика нет никакого времени, он завяз в своей последней секунде навсегда. Ирина ужаснулась этой мысли, сжалась от страха. А сумасшедший, совершенно не замечая остолбеневшую женщину, прошел рядом и свернул за угол.

- Что это было?

- Чтобвывсесдохлинеможетбыть…, - ехидно ответила лаковая скотина.

Ирина развернулась и пошла в сторону дома. Открыв дверь, она пошла в спальню.

- Мам, представляешь, я деньги забыла. Сейчас возьму и вернусь.

- Хорошо! Приноси булочек, да и для нашей булочки не забудь! – Оленька при этом заливисто засмеялась из гостиной.

Ирина открыла свой «секретный» коробок, вынула три с небольшим тысячи евро, проверила на месте ли паспорт, сунула в карман куртки запасные трусы, влажные салфетки и вышла из дома. Быстрым шагом дошла до входа на станцию метро Нотр-Дам Де Шамп, буквально прыгнула в поезд. Ей нужно было как можно быстрее добраться до вокзала Nord 5. Оттуда нужно быстро доехать до аэропорта на электричке. Ирина нашла в телефонной книжке контакт офиса «АэроСвит6» , набрала номер.

- Добрый день, вас приветствует…

- Добрый, девушка. Мне нужно сверхсрочно в Киев. Как это сделать?

- Прямой рейс уже улетел, сейчас, я посмотрю с какой пересадкой вам будет удобнее.

- Спасибо, очень жду.

- Итак… Вы можете через полтора часа вылететь в Москву, и из Москвы вылететь в Киев. Будете на месте в 22.30.

- А раньше, раньше нет возможности?

- Можно попробовать через Франкфурт, но там будет очень короткая стыковка. Если самолет опоздает хоть на 5 минут, Вы останетесь в Германии на сутки.

- Хорошо, я полечу через Франкфурт. Забронируйте на фамилию Сергиенко. Я смогу оплатить в аэропорту билет? Я плачу наличными.

- Девушка, мы стараемся не принимать наличные, у вас есть кредитная карта?

- Я как раз получить должна новые карточки в понедельник. Так что остаются только наличные.

- Тогда тариф будет немного больше.

- Насколько больше?

- На 80 Евро. Вас устраивает?

- Да! Бронируйте, я еду в аэропорт.

Ирина выключила телефон, вынула из него батарею и симку, положила в карман. Ее гнало отчаянье, а черная змея неслась за нею. Ирина понимала, что в очередной раз совершает необратимый поступок. И вдруг ей стало безразлично, что случится. Совершенно наплевать, лишь бы вырваться, показать, что она способна на то, что Володя назвал бы «Поступком», хоть на что-то быть годной, не тряпкой, о которую все вытирают ноги. Ирина знала, что это второй по размеру безответственности поступок в ее жизни, но она не могла остановиться, да и не хотела. Она снова собрала телефон на улице, написала маме смс-ку – мол, встретила подружку, пьем кофе, скоро буду. И снова его разобрала. До вылета оставалось около 30 минут, когда она оплатила билет и прошла паспортный контроль. Через полтора часа самолет заходил на посадку во Франкфурте, и Ирина смотрела сквозь легкий туман на стрелы автобанов, разлетающиеся от города во всех направлениях. Полтора часа ожидания перенесенного рейса она провела в ирландском пабе. Курила, потягивала виски. Много раз внутри нее поднималась волна ледяной дрожи, страха – что сейчас будет? Они же уже знают! Перед ней на стойке бара лежал демонстративно разобранный телефон. Она вспоминала, пыталась вспоминать его. Прошло очень много лет, еще и такая разница в возрасте. Ирина не могла представить себе Володю, которому сильно за 50. Было. Было. Он остался с ней таким, как она его видела в последний раз перед вторым отъездом в Америку, 29 октября 2010 года. Другим он для нее не существовал. В зеленых широких штанах с накладными карманами, в мягком свитере, ветровке, стриженный под насадку 6 на 9, чисто выбритый, с красными от недосыпа глазами. Она сказала тогда, стоя на лестничной площадке возле своей двери – «Ты меня больше не отпускай никуда. Пожалуйста…». Он согласился, как ей показалось.

- Больше ее отпущу. Никогда. Ты и так всегда со мной, даже если ты в Вашингтоне.

- И ты со мной. Ты во мне, а я в тебе, да?

- Да, Сергиенко, так было и так есть. Боюсь, что так будет всегда. Не подведи меня, реши все быстро. Как обещала.

- Да, на этот раз я все сделаю как надо, родной…

Ира взяла его ладонь в свои ладони, уткнулась носом в его пальцы, потом, повернув голову, уперлась в них щекой.

- Ты знаешь, что я никогда в жизни не целовала никому руки? Твои я буду целовать всегда. И во сне и наяву. Знаешь почему? Потому, что я тебя люблю. Ты – мой любимый человек, единственный любимый мужчина. Я все решу, для меня очень важно все решить быстрее, очень-очень важно быть рядом с тобой. Я тебя люблю…

Потом, через пару минут, она стояла, приоткрыв входную дверь квартиры, и слушала, как на лестнице затихают его шаги. Хлопнула дверь подъезда. Последний день – прочь!

После прилета в Вашингтон она писала Володе в ответ на его письмо: «Голуби голубями, но сколько пришлось бы ждать такой голубиной почты? Практически как в Юноне. Хоум8 совсем не такой свит как казался в самом начале, но.. Имеем то, что имеем, попробуем это изменить. Удачной тебе командировки и помой лапы в море за меня». И снова бессмысленная пучина текучки засосала ее. Надо заниматься ребенком, причем, делать это самой – Николай-то на работе. Толком она не знала что делать, не умела заниматься детьми, к родам и воспитанию ребенка не готовилась. Для нее это было, как получить живую игрушку, ну, которую надо мыть, кормить, которая будет тебя веселить что ли, радовать там... Не тут-то было. Только через некоторый очень длительный период времени она осознала свою ответственность перед этим куском губки, которая впитывает все и понимает все. Но, ни знаний, ни навыков, ни желания делать что-то серьезно у нее не было. Зная такое отношение Ирины вообще ко всему окружающему, Володя, перед родами купил все медикаменты и вещи ребенку на первое время, включая пеленки, мыло, пипетки и т.п. Николай не занимался этим. Вернее как, вроде как бы занимался, но особого результата эти занимания не принесли. И, фактически, посторонний человек собрал все, что только было надо для Ирининого, чужого для него ребенка. Она отнеслась к этому как к должному и занялась своими делами. Николай улетел в Америку, оставив ее с крошечной и не сильно здоровой дочерью в родительской квартире. Мама, конечно, помогала. Папа и брат могли только подержать дочь на руках и тут же отдавали орущий комочек назад – сама занимайся. Маминой помощи не хватало – мама почти ничего не понимала ни в медикаментах, ни в новых смесях. Позже, Ирина с ужасом поняла, что и в воспитании детей мама смыслила ровно столько, сколько дровосек понимает в нанотехнологиях. Это был сущий кошмар. Тогда она при разговоре с Володей ввернула фразу: «Лучше было бы рожать с тобой». Володя очень расстроился и, заспешив, уехал домой. Потом Ирина поняла, что случилось. Володя пытался ее забрать, даже беременную чужим ребенком, забрать. Ему нужна была Ирина. И для него не имело значения, чей конкретно ребенок у нее в животе – это был бы его ребенок. А Ирина побоялась. Просто побоялась что-то менять. Задолго до родов Ирина писала Володе: «Я поняла, что не умею так любить, преданно, голо, безоговорочно и вся без остатка, отдавая в сотни раз больше, чем можешь, это правда, очень страшно об этом писать… И так хочется верить, что все еще может измениться…Мне не хватает тебя. Очень. И это, тоже, правда. Как и то, что круг на самом деле замкнулся, и не вырвешься».

Так у Ирины стало два мужчины – один «официальный» муж, которой толком не был, да так и не стал для нее родным человеком. Просто «удачный вариант», как ей тогда казалось. И Володя, который был родным, но не был мужем. Очень удобно. С учетом того, что Володя был в Киеве, а Николай – в Америке, - вообще замечательная ситуация. Поначалу ей казалось, что это именно так. Ирина не умела любить, плохо понимала значение этого слова. А еще, было крайне приятно, когда о тебе заботятся сразу два мужика. И, теперь, сидя за стойкой бара во Франкфурте, Ирина думала о черной змее, человеке с часами и о том, кем для нее был Владимир. Ее Володенька, который лежит на эмалированном столе с разрезанной грудной клеткой и ватными тампонами в носу и за щеками. Стоящий рядом патологоанатом готовится широкими стежками зашивать пожелтевшую кожу живота, и где-то далеко его жена носится по городу, «пробивая» справки, свидетельства и прочую бумажную мишуру, необходимую для окончательной и бесповоротной смерти. Неописуемая невозможность что-либо изменить стояла перед ней каменной стеной. Но, Ирина упрямо думала, что, наверное, есть еще какая-то лазейка. На заднем плане размышлений черная змея нервно хихикала, видя такие мысли искалеченного эгоистичного ребенка, которым являлась Ира. И, тем не менее, Ирина упрямилась: «Был пройден такой путь, он не может просто так оборваться». И, правда, путь был пройден большой. Эволюция Ирины началась из «домика», в котором она постоянно сидела и поплевывала на Мир, и довела ее до истерически любящей женщины, которая не умеет и не может действовать самостоятельно. Володя в ее сердце прошел путь от «просто друга» до «единственной цели» Ирины, и, она писала через годы: «ты одновременно для меня и отец, и муж, и сердечная сиделка8 , и настоящий друг и ангел-хранитель… А я при этом чувствую себя неблагодарной скотиной, которая ничего не делает для родного и близкого человека...». И Володя ждал. Нельзя сказать, что Ирина в это время занималась только развлечениями, но делать она особо ничего не делала. Просто жила. Как ребенок, который никому не нужен, прибегающий домой только в случае крайней необходимости - писала или звонила Володе только когда совсем припекало. А потом, пустота текучки снова подхватывала Ирину и уносила прочь. Ведь так здорово кататься на лыжах, плавать в океане, пить «Маргарита санрайз» во Флориде, до икоты объедаться «капитанским» стейком, толщиной в полтора дюйма. А потом, как только рядом с сытым животом тихонько заскребет сердце, - вот тогда, можно написать «мужу и отцу». Она понимала, что это невероятно неправильно, это отвратительно, это предательство любимого человека, но, продолжала поступать именно так. Однажды, после празднования Нового Года, Ирина написала письмо, в котором жаловалась: «Получился очень стандартный праздник - неинтересный, скучный, с банальными пожеланиями и традиционным телевизором... В общем-то ничем существенным первое января не отличалось от 30 или 31 декабря, наоборот, появился привкус обманутости, злости и жалости к самой себе..... Противненькое чувство». Ирина даже не вспомнила о том, что они договаривались с Володей о следующем: она едет к мужу с целью решить вопрос развода. И сразу возвращается. Володя сделал ей в общей сложности пять предложений, и Ирина в конечном итоге согласилась развестись и выйти замуж второй раз. Но, как же капитанский стейк? И прочие милые штучки? Яблоки в карамели? Владимир не писал какое-то время, Ирина сердилась, потом написала очень пространное письмо о том, что пока не получается решить их вопрос, и «на самом деле основная причина - страх, страх изменений, страх затевать всю эту возню, самая обычная трусость.. Вот так.. Как выяснилось.... Никогда не думала, что я настолько сильно в нем завязну...». В итоге, слово «возня» сыграло фатальную роль: Владимир был взбешен, разругался с ней, перестал писать и звонить. Какое-то время Ирина ждала, потом обычная текучка подхватила и унесла ее. Но, как говорили классики марксизма-ленинизма, диалектический переход количества в качество неизбежен. Проснувшись ранним февральским утром в съемной квартире в пригороде Вашингтона, Ирина смотрела на храпящего и чавкающего во сне Николая. Она пыталась понять, а что же произошло? Почему ей так тошно смотреть на это лицо? Почему уже долгое время ни стейки, ни любимые горные лыжи, ни прочие развлечения не приносят былой радости и веселья? Ведь все как обычно? А с Володей она сейчас помирится, ведь всегда так было. Сколько же раз так было…

Она написала письмо и не получила ответ. Время шло, но почтовый ящик был пуст. Ирина начала нервничать, непривычно нервничать из-за очень-очень далекого, как казалось, любимого человека, и написала еще раз. И снова безрезультатно. Николай почувствовал неладное, начал в достаточно резкой форме требовать ответ, а Ирине нечего было отвечать. Она обычно врала, вернее, она не отвечала на вопросы: ведь не отвечать - это же не вранье? Правда? Очередной скандал заставил ее заново посмотреть на свои «основные средства9» , и она с ужасом поняла, что все, что у нее есть сейчас, да и то, что было раньше, было как бы не настоящим, было не ее, а арендованным, в долгосрочном лизинге. И для того, чтобы все стало принадлежать ей по-настоящему, придется дорого заплатить лизингодателю. Она продолжала упрямо писать Володе - «Прости, прости, пожалуйста, прости, даже если не станешь дочитывать это письмо до конца. Я очень хотела вчера поговорить с тобой, попытаться объяснить, что это просто неудачно подобранное слово, не больше, которое к тому же больше описывает меня саму, чем наши отношения в целом или твое ко мне... Не получилось. Еще эта чертова разница во времени и твой телефон недоступен…». Почтовый ящик был пуст. Еще через некоторое время Ирина заметила, что думает только о Володе, все время занята только этим, пытается говорить с ним, что-то объясняет ему, убеждает. Еще через пару дней она поняла, что не может жить без Володи, дыхание сбивалось, она роняла и теряла вещи, почти не могла вести машину. Ей был необходим, жизненно необходим Владимир, яркое, жестокое и злое чувство заполнило ее всю, не давало ни есть, ни спать, ни заниматься нормально домашними делами, голова и сердце рвались от боли, злости, потребности в нежности, слове, да хоть букве от него! Она решила возвращаться в Киев. Конечно, она ни с кем ничего не обсуждала, да и не думала этого делать. Утром Ирина набрала Володю, чтобы поделиться радостной новостью: «Я возвращаюсь, возвращаюсь к тебе! Ты мне очень нужен!» и т.д. и т.п. Владимир достаточно жестко отказал ей и бросил трубку. Ира была в шоке – как? Это не правда! Так не может быть! Ведь я-то уже все решила! Он же так этого хотел! Столько лет хотел! Так просил! Не веря в случившееся, она написала: «Я буду пробовать еще и еще. Ты как то сказал, что ты не так много просишь. Теперь моя очередь. Я очень прошу тебя - прости меня..Никогда и никого я не просила так настойчиво. И, дело совсем не в том, что забрали любимую игрушку, - забрали часть меня. Ты меня часто пугал, где-то преувеличивая и сгущая краски, но сейчас я на самом деле напугана, мне страшно никогда тебя больше не увидеть, не обнять, не попробовать как это - открыть дверь не дожидаясь звонка10 ... Я люблю тебя». Ответа не последовало. Ирина впала в панику, ей очень не хотелось провести остаток жизни с официальным «мужем», который, как выяснилось, ей не был толком нужен, которого Ира не любила, а в большей степени презирала. Но, она боялась. Она боялась полететь в Киев, она боялась выяснения отношений с Николаем, она боялась снова звонить Володе. Она боялась всего. Свой панический страх перед поступками и действиями она объяснила себе просто – ведь это путь к стабильности (ведь так просто ничего не менять!), затолкала поглубже желание лететь к Володе (страх и трусость оказались сильнее), и вернулась в свою обычную текучку.

Ирина заняла место в салоне самолета. Телефон остался разобранным, вокруг дышало жизнью сочное украинское тело, пропитанное баварским пивом, нашпигованное белыми сосисками, сдобренное вином долины Шварцвальд-Пфальц, пахнущее драпом и дорогими одеколонами. Сыто икающее тело летело испражниться на родную землю. Она сидела, думала и вспоминала.

Она поздравила Володю с 23-м февраля и получила в ответ сухое «Спасибо». Потом потянулось долгое молчание. Она пару раз писала ему, и не получала никакого ответа. Внутри Ирины происходило что-то страшное – ей был нужен этот мужчина. Как глоток воздуха, как вода. И тут же страх сковывал волю, руки опускались, и Ирина молча ложилась с мужем в постель. Жизнь превратилась в постоянное мучение, но не было никаких сил что-то менять. Оказалось, что мучение все-таки можно разбавить развлечениями, лыжами, стандартной болтовней с мамой «ни о чем» и другими важными делами. Но, забыть или перестать чувствовать потребность в Володе она не смогла.

Однажды вечером (в Киеве было около 4-х утра) она получила оповещение на телефоне о приходе нового сообщения в почтовый ящик. Свыкнувшаяся с тем, что Володя не пишет, она открыла почту, чтобы удалить спам. И увидела следующее: «Еще тпеую нось ч не переживву не а реанимации». Письмо было от Володи, отправленное с мобильного. Ира в ужасе набрала номер, но с телефоном не было связи. Утром она снова безрезультатно звонила в Киев, а ближе к вечеру получила еще одно письмо. Володя лежал в больнице, лежал уже давно и вряд ли скоро выйдет оттуда. Ирина не поняла, что с ним конкретно произошло, но дело было серьезное. Ира попросила маму заехать и проверить, как Володя себя чувствует, разобраться, что и как. Мама съездила, и вечером, по «Скайпу» коротко сказала: «Очень сдал, видать сильно болеет. Ну, так как там Коленька? Когда во Флориду едете?». И Ирина снова начала писать Володе. И он ответил. Она была безумно рада, но билеты были уже куплены, и она с Николаем улетела на океан. Там не было особого времени писать, один раз она позвонила, да и то на три секунды – сказать, что у нее все нормально. Почту она не смотрела, и, вернувшись в Вашингтон, была нимало удивлена пустому почтовому ящику. Ира написала письмо с вложенными пляжными фотографиями: «Приветики! Как то давненько от тебя никаких новостей, как здоровье? Помню, что ты собирался немного отдохнуть, прийти в себя после болячек? Собираешься еще или на работе? Вообще чем занимаешься?». Ответом снова стало молчание. Ира сразу сообразила, что наделала. Тут же написала еще одно письмо, начинавшееся так: «Согласна, что последнее письмо было ужасным и по форме, и - по сути. Прости, пожалуйста. Это совершенно не означает, что мне все равно, что с тобой происходит. Мне все так же необходимо знать, что с тобой, чем ты живешь, твои мысли и чувства». Ответа не последовало.

В то время она изнывала от жары в Вашингтоне, а Володя лежал под капельницами в институте Амосова, откуда его перевели в пульмонологию с еще большим числом капельниц, уколов, болезненных и небезопасных процедур. Переживания, попытки как-то разорвать нитку отношений с Ириной привели его в больничную палату, нервная система не выдерживала, на этом фоне начало рушиться все остальное – сердце, легкие, зрение. Врачи разводили руками… А он, бился насмерть с собой за жизнь, за возможность выжить. Свое чувство к Ирине он сам описывал так: «Если бы эта любовь была материальна, она бы выглядела природным катаклизмом – но не лавиной или наводнением, а, скорее, наступлением ледника в ледниковый период. Неумолимое движение неимоверной силы. И эта сила наступает на меня». Володя был в ужасе и не мог ничего поделать. Он старался разорвать эту жуткую связь, а вместо этого она крепчала, душила в своих объятьях, убивала его. Каждое письмо от Иры, в котором зияла пустота, приводило его в неадекватное состояние – он не понимал, как могло случиться так, что он любит человека, которые не только не в состоянии ответить ему чувством, не может понять, что чувствует он, чем и как живет. За пару лет до событий в больнице он написал Ирине:

«Милая, любимая, родная, та, которая так странно вошла в мою жизнь, самый любимый человек, тот, для кого встает солнце и идет дождь, тот, кого я ждал сорок лет, тот, без кого, жизнь теряет самое главное, самый важный, нужный, необходимый как воздух, тот, кому есть что отдать и сказать, именно ты - моя любовь, страшная, разрывающая все во мне и вокруг меня, ты, ты и только ты...

Ты, кружащая во тьме иллюзий, обмана и лжи.

Ты, не умеющая говорить.

Ты, идущая странной дорогой внутри себя и не менее странной – снаружи.

Ты, до сих пор не вышедшая из своего запущенного, грязного, темного и сырого "домика".

Ты должна знать: я скучаю по тебе.

Так было и так будет.

Я теряю и теряю, получая взамен еще больше огня и горя, я мечусь по клетке, грызу прутья, пытаясь немного остаться честным перед тобой и собой, разбиваю голову о стену, рвусь в дверь, которая нарисована мелом на бетонной стене, мне очень плохо. Я не знаю, что мне делать. Мне больно и холодно. Я пытаюсь вылить из себя этот кошмар, пишу ужасные вещи, выписывая их кровью из сердца, каждую букву - отдельно для тебя, чтобы ты заметила, чтобы ты удивилась и ужаснулась, чтобы ты улыбнулась, чтобы ты задумалась. Ведь у меня осталось так мало всего. Вернее, меня осталось так мало. Уехав, ты увезла почти всего меня, ничего, кроме надежды, не оставив в замен. Ведь уже много лет я живу только тобой, жадно ожидая слова, касания, движения, запаха. Нет никакой дистанции, ты ошибаешься, не было и нет. Есть только попытка защитить себя от зверя, от боли, от этого страшного кошмара, который со мной происходит. Я не могу жить без тебя, но мне надо жить, поэтому, изредка, я рисую себе картину мира без тебя, и ты это чувствуешь. Но, картина мира без тебя и реальный мир с тобой - очень разные вещи. Потому, что ты есть. Где то там, за углом дома, но есть. Расстояние - чепуха. Наш мир мал, как орех. Ты рядом, я все еще чувствую твой запах, смотрю на пустое сиденье машины, на физические знаки. Но дело не в них, ты - со мной, внутри меня, такая как есть - ужасная и прекрасная. Я не могу не говорить с тобой, просыпаясь, я вижу только тебя, мысли адресованы тебе - а как бы я ей об этом сказал? Что бы я показал?

Нет никакой пустоты, отрешенности, равнодушия... Их никогда не было и нет по отношению к тебя... Есть только край пропасти, когда некуда идти, есть только пылающая вершина, выше которой только небо... Но, ты знаешь меня. Остановившись на краю, постояв там минуту, я продолжаю идти дальше - по воздуху, по небу. Я не могу остановиться.

Ведь, есть ты...»

На это письмо Володя не получил ответ. Впрочем, как обычно.

Самолет достаточно мягко приземлился в Борисполе. Таможенник на паспортном контроле с удивлением посмотрел на Ирину и начал копаться на невидимом за перегородкой столике. Протянул Ире паспорт и положил поверх клочок бумаги и улыбнулся: «Вам сообщение». Ира вышла за линию контроля и развернула бумажку. Там был простой и понятный текст: «Ирина Петровна! Вам необходимо немедленно вылететь в Париж. Н.М.». Она скомкала и бросила записку на пол. Вышла на улицу, закурила. Сзади кто-то кашлянул. Ира обернулась. Ее, оказывается, встречали. Заместитель начальника одного из отделов МИДа, ее старый знакомый.

- Привет, бегунья!

- Привет, привет. Сразу увезешь и покурить не дашь?

- Ни то, ни другое, Ира. Я хотел бы услышать объяснения.

- Зачем они тебе? Чтобы Коле передать?

- Не злись. Ты понимаешь, я не хотел ехать за тобой. Коля позвонил, скажем так, убедил меня. – собеседник улыбнулся, – Я и согласился. Только вот у меня нет никакого желания тебя тут ловить, везти, отправлять и все такое. Просто, Ир, так сложилось, что уже достаточно давно я, как бы точнее выразиться, симпатизирую тебе. Наверное, влюблен…

- Ты? Господи… Дорогой… Но…

- Ничего не надо делать. Просто, я подумал, тебе надо об этом знать. И еще, знать, что я тебе всегда помогу и выручу. Просто так. Можешь рассчитывать.

- Спасибо… Слов нет…

- Ирина, очень прошу, расскажи по-человечески что случилось. Мне нужно знать. Мне кажется, что произошло что-то важное. Правда?

- Да. Умер человек. Очень близкий мне человек. Похороны завтра. А они решили меня не отпускать. Вот я и улетела…

- Я предполагал что-то такое. Николай не сказал, а я подумал, что тут имеет место далеко не попытка просто широко выступить. Скажи, а он тебя любил?

Голос Ирины дрогнул.

- Да, очень.

Собеседник протянул ей бумажный платок, по-собачьи печально взглянул на нее.

- Ты не переживай. А я, вот, ухожу из МИДа. Мне надоело это все. Возня эта… А ты… Всегда будешь для меня образцом, что ли, именно той женщиной, которой я бы в других обстоятельствах поклонялся. Извини, пожалуйста…

- Ну что ты… Ты всегда был молодцом, в отличие от меня.

- Не наговаривай на себя. Тебя подвезти?

- Мне надо в Харьков. Я полечу.

- До Харькова ты не долетишь – там ремонт полосы сегодня и завтра. «Автолюкс11» последний ушел с час назад. Могу тебя в Борисполь подвезти. Плохо, что ты так поздно прилетела, на ночь глядя. Ну, ничего, давай, поехали…

Дорога № 2

Ира стояла на остановке возле круглосуточных ларьков. Через дорогу белело здание Укртелекома. Черная змея свернулась в клубок за спиной. Она решила не ночевать в гостинице, а ехать сразу. Очень поздно прилетела, очень поздно. Еще полчаса такого стояния и она согласится на непомерный тариф в триста Евро у местных таксистов. Черный Паджеро вильнул к обочине. Открылось окно, и Ирина подошла ближе, чтобы попросить подвезти. Из открытого окна несло перегаром, музыка ревела, стриженное на лысо мурло смотрело на Иру. Растягивая жирно блестящие губы в ухмылке, мурло проговорило: «И куда тебя, котик?». Ира отступила на шаг. Мурло снова уставилось на нее и произнесло: «Куда? Если в жопу дашь, так мы тебя хоть до Луганска довезем!». Из машины послышалось довольное ржание. «Чего стоишь и не отвечаешь? Сама руку тянула! Или рот чем занят, сучка?» - мурло довольно заржало. Ира развернулась и пошла в сторону круглосуточных киосков. «Куда, курва, понеслась?» - заорало мурло и вывалилось из двери. Ира рванула вперед, хорошо, что была в осенних туфлях, не на каблуках. Мурло неслось за ней матерясь и ревя как бык. Ира даже не успела толком испугаться – бежала в темноту, летела, что есть сил. Мурло, судя по звуку, отстало, а Ира все бежала. Поскользнувшись на краю лужи, она грохнулась на бок в грязь и мусор, с трудом поднялась на ноги. Сердце выскакивало из груди, она хрипела, не в силах отдышаться, грязь текла по куртке и джинсам. И тогда она испугалась, ее начало трясти, Ира не могла найти сигареты, да и если бы нашла - не смогла бы подкурить, руки тряслись, слезы катились градом.

Через некоторое время она успокоилась, нашла салфетки и выпавшие сигареты, немного почистилась и пошла обратно к киоскам. Как назло, все таксисты куда-то запропастились, и Ирина одиноко стояла в кругу света под фонарем, грязная, как черт. Снова подняла руку, и проезжавшая старая копейка затормозила, заскрипев тормозами.

- Здравствуйте, вы, случайно, не в Харьков едете?

- Приветствую, дочка. Нет, но в том направлении. Садись.

Пожилой седой мужчина, одетый по-простому, потянулся с водительского сиденья и открыл ей скрипучую дверь.

- А что ты так поздно собралась ехать?

- Да я только час как с самолета, везде опаздываю, вот и в грязь свалилась… Вы уж извините.

- Ну ничего... Я тебя до Пирятина довезу, там я на Сумы, а ты машину остановишью И до Полтавы или Харькова довезут.

- Я вам очень благодарна…

Некоторое время они ехали молча, машина не отличалась ни скоростью, ни комфортом. Потом водитель затеял разговор.

- Вот ты мне скажи, хоть это и не мое дело, но что у тебя случилось?

- Человек умер.

- (Чоловік?) Супруг12? Ох, вот дела... Пусть земля ему пухом будет... И Боженька пусть к себе возьмет, в Светлое Царство... У меня год тому жена умерла. Быстро так... Так что я даже "до свиданья" не успел сказать, чтоб меня... Сорок лет прожили, такая любовь была. Так что ты думаешь, я ее все еще люблю... Как приду на кладбище, плачу так, плачу... Говорю, что же она так быстро, как же мне жить, когда ее нет, и "до свидания" не успел сказать...

Водитель вытер нос рукой и снова замолчал. Ирина не знала что и сказать, просто молчала. Чуть позже он продолжил.

- Я тебе, старый человек, скажу... Мы с женой встретились случайно, но сразу увидели, что мы - пара. Такая любовь была... Такая любовь... Весь Вороньков говорил: "Вот любовь, так любовь!" И цветы, и поженились тут в Борисполе, в ЗАГСе, все майские гуляли... Потом пошли в церковь, что бы никто не знал, и попросили, чтобы нас по-настоящему поженили... Так и жили потом... Счастье такое было... Долго нам Боженька деток не давал, а я, дурак, начал пить, думал что со мною не порядок. А потом, забеременела моя Наташенька... Такое счастье было. Так я тебе скажу, что если бы даже у нас не было деток, от моей любимой никуда бы не ушел... Только вот "до свидания" не сказал, не поддержал... Но она не боялась умереть. Говорила, что сделала в жизни все, как надо. Все у нас было - и дети, и дом, и деньги, вот - машину купил.. А она... Почему, я так спрашивал у Него, почему он меня вместо не взял Чтобы она внуков увидела... Как же она хотела их увидеть....

Водитель шумно вздохнул и надовго замолчал.Ночная дорога плавно катилась на Ирину. Она подумала, что если бы она сказала правду о Володе, этот мужчина, скорее всего, ее бы высадил. Очень простой человек, который не понимает, не понимал, ди и не понял бы, не одобрил никогда в жизни того, что делала она… Господи, кем же она может быть в его глазах? Тут и слов нормальних не подобрать. Но, все равно, она начала говорить.

- Володя умер. А я заграницей была. Инфаркт. Мне позвонили – и вот как была, прыгнула в самолет… Не знаю, что и делать… И я не знаю как жить… И, честно говоря, мне бы очень хотелось оказаться на месте вашей покойной жены, чтобы сказать, что я все сделала правильно… А так… Посмотришь – все не так сделала… И с Володей… Тоже «до свидания» не сказала…

- Ты, дочка, уже ничего не сделаешь. Не дали тебе возможности быть с ним, когда он умер. Так это - Его воля. Может теперь тебе надо что-то сделать, чтобы светлая память ему была. Мертвому телу кроме гроба ничего не надо, а для души - память твоя нужна. Чтобы напоминала Господу нашему о твоем муже, о суженом твоем, с которым по жизни вместе шла. Я же вижу, что ты не безразлична к нему была, так не будь безразличной никогда. Деточкам своим расскажешь каким он был, как ты его любила, учи их в Любви и Вере...

В Ирине будто щелкнул включатель, и она зарыдала, как кран открыли. Слезы текли ручьем, забивали дыхание. Силы оставили ее – она не могла даже поднять к лицу скомканную салфетку, зажатую в кулаке. Через какое-то время она успокоилась, попросила разрешения покурить, и, получив его, приоткрыла форточку… В Пирятине они попрощались, мужчина обнял ее, погладил мозолистой, сухой, как корень дерева, ладонью по голове, и уехал. Ирина осталась стоять возле заправки ТНК. Хорошо, что все освещено – можно и почистить засохшую грязь на брюках. И туалет работает… Пожилому водителю она незаметно сунула сто евро в карман. Может он удивится, может ему понадобится…

КраснаяХ5 остановилась возле Иры, опустилось окно, и женский голос сквозь музыку крикнул: «Чего стоишь? Садись бегом!». Ира села в машину.

- Фигасе! Ты чего в такой грязище? - спросила молодящаяся крашенная полноватая блондинка.

- В Борисполе один урод толкнул, так я в лужу упала… Вы уж извините. Я на заправке чистилась, не все оттерла…

- Ты это, давай на «ты». Это раз. Два – сзади попонка Дизи лежит, так ты это – подсунь, чтоб не засрать сиденье. О кэй?

Ира потянулась за собачьим ковриком и послушно подсунула его под себя.

- Какой породы твоя собачка?

- Дохлой, нах, породы! Сдохла, падла, на той неделе, - отвечала блонда, подкуривая блестящую сигарету. – Слышь, стоко денег нах на нее высыпала, так на тебе – копыта кверху, нах. А шмотки эти все никак не выкину… Слышь, любила я эту суку, просто капец. И еду там повкуснее, стрижечки с маникюром нах… И сдохла, падла. Вот шо ты скажешь!

- Жалко. Живая скотинка была…

- Да, была. Стоко денег нах… Ну ничё, куплю еще покрепче суку… Не… Хай любовник покупает. Сдохнет – так я ему скажу, шо ж ты мне, зараза, собаку говняную подсунул? Прально?

- Ну, типа да! – подхватила Ирина новую нить разговора.

- Ну а ты мне вот скажи, чё ты тут голосовала? Куда едешь, вааще?

- В Харьков мне надо. На похороны еду.

- А шо? Мужик помер? Не, ну ты мне скажи, мужик? – оживилась блонда.

- Мужик… Мой мужик…

- Слышь, а ведь это любовник твой? Прально? Не ошиблась? Я ж такое за версту чую! Прально? – блонда толкнула Ирину локтем.

- Ну, наверно, любовник…

- Ты шо, не знаешь, любовник он тебе или нет? Ты шо, с ним не спала? Да спала… Точно вижу!

- Спала… Давно только. А потом замуж пошла…

- Прально! Так и надо! Шоб и муж и любовник, а лучше – два! Там - бабла, тут - бабла, машину там, собачку – и, вся в шоколаде, как Сникерс ходишь! А эти говнюки вонючие шуршат, бабло зарабатывают, шубы покупают! Маладца!

- Любила я его сильно…

- Ну, ты это, подруга, брось нах! Какие такие любови да в наше время? Наш век короткий, как член у дятла, а надо ж всего попробовать – и бабла, и шубы поносить и коксу нюхнуть! Всего надо! Кстати, ты коксу хошь?

- Та не, не буду…

- Эт ты зря… Хороший кокс на дороге не валяется… А с утреца его, нах, как дунешь, так еще двое суток прет… Ты не стесняйся, я такая, я угощу подругу!

Блонда довезла Ирину до Полтавы и высадила напротив Мак Дональдса. Отсыпала пару грамм кокаина в пустую пудреницу. Как она сказала, - «Угостила кайфовую подругу! А шо? Мой кокс, кого хочу – того угощаю!». Ира пошла в Мак перекусить и выпить кофе, она еле стояла на ногах, устав от ночных перипетий. На часах в Маке было 7 утра. Внутри было хорошо, тепло и уютно. Ира почистилась в туалете, заказала большой завтрак и два кофе. Облокотившись подбородком на сложенные на столе ладони, она стала смотреть телевизор. Вдруг в телевизоре появилась черная змея с микрофоном, улыбнулась Ирине жуткой улыбкой с саблевидными зубами и запела. Ира в ужасе осмотрелась – никакого Мака не было и в помине. Она стояла посреди огромного стадиона, который был заполнен зрителями под завязку, далеко, возле облаков висел гигантский телевизор с черной змеей. Справа на поле, возле футбольных ворот стояла команда игроков, среди которых была крашенная блонда с повязкой капитана на рукаве. Слева стояла команда, во главе которой был пожилой водитель. В обеих командах мелькали знакомые лица, только Ира не могла их толком разобрать. Иринина рука против воли поднялась вверх, и Ира увидела в своей руке блестящий свисток, который тут же оказался у нее в губах. Ира заорала: «Нет!!!!», но вместо этого раздался свист. Сверху нахлынул дикий рев зрителей и бодрый голос змеи – «чтобвывсесдохлинеможетбыть!». Блонда рванула вперед, неслась она как молния, в красных туфлях на высоченном каблуке, неслась прямо к пожилому водителю, который просто стоял и смотрел на Иру. Блонда одним махом оторвала голову мужчине, и, огромными, выпятившимися накрашенными губами впилась в обрывок шеи. Ира завизжала от ужаса. Блонда повернулась к Ире и громовым голосом спросила – «Чёт не так, подруга? Это же разрешено правилами!». Высосанное тело мужчины тряпкой упало к ногам блонды. И тут Ирина заметила краем глаза Володю, который стоял в воротах слева. Ира хотела повернуться, но не могла никак пошевелиться. Блонда медленно, вихляя бедрами, подошла к Ире, кровь стекала по ее жуткому лицу с хоботом-ртом. Тихо спросила – «Это он? Там, в воротах? Да я же вижу, подруга…». Ира ничего не была в состоянии ответить, животный ужас сковывал ее. А блонда медленно развернулась и направилась в сторону ворот. Ира безрезультатно рвалась с места, черная ненависть окутала ее облаком, все вокруг трещало и гудело, а блонда медленно приближалась в Володе. И в момент, когда блонда подняла свои когтистые лапы к его горлу, Ира сорвалась с места с диким криком. И упала на кафельный пол. Люди в Маке смотрели на Иру с удивлением и неодобрением. Она встала и вышла. «Сон, что за страшный сон…» - подумала она. Ира повернулась к двери, чтобы поправить волосы в отражении, но то, что она увидела, было страшнее сна. Часы показывали 20 минут одиннадцатого. И Ира бросилась на противоположную сторону дороги, на остановку…

Дорога № 3

Милицейский наряд ППС садился в старый «Форд», когда к нему подбежала сильно помятая и растрепанная женщина. Ирина была в отчаянии – никто не хотел везти ее в Харьков, а маршрутка не успеет ее довезти.

- Ребята, милые! – заголосила она, - пожалуйста, довезите до Харькова! Мне в 12 на похороны надо успеть, умоляю…

Один сержант смотрел мимо нее, на поток машин, чему-то улыбался, а второй разглядывал Ирину внимательным и безразличным рыбьим взглядом.

- Вы чего это, гражданочка, в таком виде? А документы при вас имеются?

Ирина сунула ему под нос дипломатический паспорт. Сержант удивленно взял его в руки и стал внимательно рассматривать.

- Ну, Ирина Петровна, мы тут ничем помочь не можем… Мы ж на службе… Нам уже смену сдавать… Так что…

- Очень, очень прошу, сержант… Мне нужно там быть… Обязательно… Он просил приехать, и я приехала, но опаздываю! &‐ Ирина заплакала, и от бессилья осела прямо на асфальт.

- Слышь, Серега! – сказал старший, - ты может ее прокати, ну хоть до Чутово. Все равно по трассе надо проехаться, а я пока домой смотаюсь. Свози, видать дело нужное…

- Я заплачу, за бензин – 100 Евро пойдет? – прошептала Ирина.

- Не, Петрович, я никуда не поеду, мне еще и в деревню надо и дел столько, - начал загибать пальцы младший.

- Вы это, Ирина Петровна, в машину садитесь, мы сейчас разберемся, – сказал старший.

Ира забралась на заднее сиденье, сдвинула какие-то бумаги, термос переставила в ноги и стала ждать. Она всегда ждала. Ждала момента, когда все станет хорошо. Когда все наладится. Она не знала, как нужно сделать, не любила делать, любила ждать. Ее ожидание было не ожиданием чуда, а было ожиданием чего-то более светлого, чем просто серая ежедневная рутина. И, как она считала, у нее не было выбора. Ни в учебе, ни в работе, ни в мужчинах, ни в жизни. Она катилась по волнам, подгоняемая ветром, и это ее устраивало. Однажды ветер прибил ее к Николаю, подающему надежды офицеру СБУ13 , который, до кровавых соплей, хотел попасть на дипломатическую работу. Жаль, вот семьи у него не было, а то давно бы где-то в Люксембурге был бы послом. Ирина не очень хотела выходить за него, но родительский пример оказался практически решающим. Она была воспитана в семье, в которой были только хозяйственные отношения, которая строилась не на взаимном (и даже не на одиночном) чувстве, и, тем не менее, эта семья существовала, жила и не причиняла ей особых неудобств. Она привыкла к безразличию и вранью, привыкла к отсутствию целей, привыкла ко всему… И это «все» стало ее нормой жизни. Поэтому, на очередное предложение Николая она ответила согласием, быстро, Володя был тогда в Москве, в обеденный перерыв съездила с Колей в Подольский ЗАГС и получила паспорт со штемпелем. Теперь она стала как все – замужем. И очень скоро она стала как все – с ребенком.

Однако, даже она понимала, что этот брак сильно далек от не только идеального, но и от среднестатистического. Совместное житье людей должно на чем-то базироваться – на любви, на симпатии, уважении, деньгах, желании получить квартиру или машину. Что-то должно стоять за ежедневными обязанностями по стирке грязных трусов, носков, готовки и т.п. А в ее случае… Ира панически боялась что-то изменить – а как она останется с ребенком на руках, без денег, квартиры, машины? Хотя из списка пока присутствовал только ребенок. Ребенок был неким флагом, ради которого она старалась жить – по официальной версии. Вот, все – ради нее, на это иду ради нее, это делаю ради нее. Но, это все тоже было враньем. Ребенок был обязательным дополнением к браку с Николаем, а этого брака, по большому счету, Ирина не хотела. Она много раз очень тихо задавала себе вопрос – зачем я это сделала? А потом, даже сама не признавалась себе, что такое спрашивала. Это же так не хорошо – такое говорить. А упрямый голос в голове спрашивал – а жить так, хорошо?

Ира подняла глаза и обомлела – она снова стояла на стадионе, но уже не одна. Рядом была Оля. Ира точно знала, что это – Оля, хотя, дочь выглядела не совсем человеком. Она была крупной птицей. Почему-то на ней были одеты солдатские начищенные сапоги. А маленькая голова с клювом была копией лица Николая. Помимо своей воли Ирина выдергивала у птицы-Оли перья, приговаривая: «Тебе, доченька, перья ни к чему, только мешать будут. Придет злой Петушок, женится на тебе, и ты снесешь ему яичко, не золотое, а простое. А если ты будешь в перьях, то Петушок не придет, и будешь ты сидеть у моря и ждать погоды». Зрители на стадионе скандировали: «Петушок! Петушок!», и Ира с тщательностью часового мастера ощипывала дочь. Толчок в бок выдернул Ирину из бредового сна. Дорога неслась ей в лицо, она сидела в машине, и сержант за рулем что-то оживленно говорил в телефон. Договорив, он отложил трубку на переднее сиденье, взглянул на Ирину ошалевшими глазами и сказал:

- Представляешь, нет, ну ты представляешь, Светка-то моя – беременная! Вот сейчас позвонила и говорит – две полоски! Ну, ни фига себе, слушай! Вот это так новость! Так ты слышишь?

- Да, поздравляю, - ответила Ирина.

- Ну, ты представляешь, вот это новость! Вот новость, так новость! А я ей говорю, да ты что, Светка? И сколько же по времени? А она мне – ну, шесть недель. А я ей – ну ты даешь!

- Поздравляю, - снова сказала Ирина.

- Да что там поздравлять! Елки палки! Вот это новость! – сержанта просто распирало – Слушай, да мы свадьбу сыграем! Вот блин! И тебя приглашаю! Ты со мной была, когда я узнал – значит, так надо было, значит не чужая ты мне! Приглашаю, блин! Вот же новость! Я же так хотел! Я же ее беременную на руках носить буду, пока ноги до колен не сотру! Вот же новость, так новость! Я же все, что хочешь, сделаю! Из-под земли достану! С неба украду! Лишь бы только родила! Да я, на фиг, уволюсь, дома с ней сидеть буду! Да я в педучилище пойду на вечерний – лишь бы только знать, что и как сделать правильно! Блин! Вот это новость, слышишь, Ирина Петровна, вот новость, так новость! Господи, спасибо!

Сержант схватил телефон и начал названивать, наверное, всем родственникам и рассказывать про «новость». А Ирина вспомнила одно из своих последних писем Володе. Она тогда снова засобиралась вернуться, но так и не вернулась. Ира писала: «Выяснилось, что притворяться, что все нормально, подменять понятия, пытаться заменить их на что-то иное не получается, да и совсем не хочется. В результате, получился разговор. Может впервые за все это время, что я здесь... Меня хватило на говорение о нежелании выходить замуж, носить кольцо, об отсутствии элементарного желания заботиться о нем, не говоря уже о физическом неприятии, и всех формальных и неформальных признаках того, что и так уже давно понятно. Это конечно не стало откровением, но точно стоило быть произнесенным вслух. У меня все еще есть огромное желание приехать в Киев. Встретится. Поговорить. Если добавить конкретики, то билета у меня еще нет, но я хочу это сделать без дочки, пока мама будет здесь. Мама летит сюда 3 сентября. Пишу это для того, что может у тебя будет желание что-то передать. Если нет – значит, нет, на мои планы прилететь в Украину это никак не повлияет». И Ира в Киев не прилетела.

- Слышишь, Ирина Петровна, где похороны-то? На каком кладбище?

- Так я сама доберусь…

- Мы уже в Харькове, хоть и поздно, но приехали!

- А который…

- Половина первого!

- Мамочки, опоздала, я опоздала… Что же делать?

- На каком кладбище, я спрашиваю?!

- На семнадцатом.

- А, это на окружной! Мы щас туда кабанчиком – раз, и на месте!

Сержант включил проблесковый маячок, но сирену не включал. Съехал с Киевской трассы на такую же широченную дорогу и помчался вперед. Ире стало страшно. Еще несколько минут – и она, может, увидит его в самый последний раз. Ее начала бить нервная дрожь.

Конец дороги

Въезд на кладбище проходил через лиственную рощицу. Ирина была потрясена – невысокие холмы, покрытые еще зеленой травой, с редкими деревцами, собственно, и были кладбищем.

В самом начале надгробья стояли достаточно густо, а дальше, на холмах, было просторно и свободно, только редкие кресты или памятники были рассыпаны по зеленому фону.

- Да, это его место, - подумала она. Ирина так же решила, что он, наверняка, заранее купил место на кладбище, какое-то хорошее место – возле большого дерева, или на вершине холма. Володя наверняка все приготовил заранее – она была в этом просто уверена. Сержант распрощался и улетел к своей Светке, а Ира поторопилась к зданию управления кладбища. В воротах, на въезде, она столкнулась с двумя автобусами. «Служебный» гласила табличка на первом, а второй назывался «Похоронный дом «Обелиск». На часах над дверьми управления было 13.10. Ира на подгибающихся ногах вошла в кабинет. За столом сидел пожилой мужчина в офицерской форме без знаков различия, пил чай. Перед ним на столе лежала толстенная конторская книга.

- Здравствуйте, меня зовут Ирина.

- Добрый день вам, Ирина, - отозвался мужчина.

- Я опоздала. Помогите мне, пожалуйста. Тут в 12 были похороны Владимира Обревко. Мне бы на могилу попасть к нему.

- Ирина, у меня тут с утра было 18 похорон, как говорите фамилия? Обрывко?

- Обревко. Владимир Владимирович. Очень прошу, пожалуйста, я так спешила… Летела… И, опоздала. Мне так надо, вы, уж, пожалуйста, войдите…

- Ирочка, вот я вам нашел. 8 аллея, 14 ряд, 124 место. Вот я вам на бумажке напишу и идите…

Ира схватила бумажку и, рассыпаясь в благодарностях, двинулась к двери. Мужчина смотрел на нее каким-то странным взглядом, и Ирина остановилась. Игра в гляделки длилась около пяти секунд.

- Ваш Обревко популярным был.

- В смысле?

- Раз к нему из Парижа люди летят.

- Откуда? – Ирина обомлела.

- Слушай, деточка, я много разного в жизни видел, но такого еще не встречал. Короче, ждут тебя. Ищут.

- Кто ищет? – прошептала Ира.

- Двое приехали за тобой. Больше не за кем. Машина их за конторой стоит. С киевскими номерами. Меня предупредили, чтоб молчал как рыба. Только вижу, что это не баловство. Для тебя – не баловство. А «встречатели» твои – им, что жука задавить, что человека. Я такое сразу вижу. Так что, ты, деточка, не ходи туда. Беда будет.

- Я пойду. Спасибо. Не могу не пойти, нельзя мне туда не пойти, совсем перестану человеком быть, если не пойду. Помогите мне, пожалуйста. Может, это единственное, что я сделаю именно так, как надо в жизни. Я пойду. Не могу не идти.

- Смотри, ты пойдешь сейчас по этой аллее, - работник кладбища показал из окна на дорожку, ведущую на вершину холма. – Потом пойдешь прямо к одинокому дереву на втором холме. Слева от дерева будет ориентир – скульптура девочки белого мрамора. Сонечкой звали ее.

Иру как ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2