Жалоба

       Жалоба
      
       Администрация Потемкина, как и прежде, горком с горсоветом, а до них городская управа и магистрат, размещалась в кольце зданий монастыря, упраздненного при Екатерине Великой. Трудно теперь понять, что побудило Священный синод закрыть старинную обитель… Конечно, содержание за счет государства непозволительная роскошь для провинциального городка. Но кроме «классных», оставили-таки в покое свыше трехсот киновий, живших на «доброхотные подношения народа». Возможно, причина крылась в ладной компоновке монастырских строений, образующих подобие средневекового замка. Где поначалу, как в крепости, и дислоцировали гренадерский полк, а после Наполеоновских войн опустевшие казармы отдали под присутственные места.
      Советская власть, естественно, снесла колокольни и купола монастырских церквей, соорудив межэтажные перекрытия и прорубив окна в толще стен, превратила храмы в заурядные конторские помещения. Вот так Потемкин и лишился былой златоглавой красы.
      Городское руководство к столетию вождя попыталось подновить потраченные временем стены обители, придать тем благопристойный вид. Но штукатурка, не выждав и месяца, отслаивалась и отваливалась ошметками, превращая фасады строений в неприглядную стыдобу. Пришлось отбить прочь непослушную «лепнину» и затеяться с покраской, однако и та упорствовала, не желала ложиться однотонным колером. Вот в таком пестробуром цвете, сквозь который проступал старинный кирпич с отметинами пальцев на ложках, «хоромы» муниципалитета дошли до наших дней.
      В ярких солнечных лучах пятнистая фактура придавала бывшей обители загадочную привлекательность, свойственную туристическим объектам. Но, понятное дело, экскурсии в столь серьезное учреждение отнюдь не подразумевались. В вечернем же сумраке здания приобретали тягостный колорит, свойственный «местам не столь отдаленным», так что редкий прохожий отважится ступить под их мрачную сень.
      В особенности стоит отметить двери муниципалитета – тяжелые, словно окованные чугунными пластинами, открыть которые уже представляло нелегкий труд, не говоря уж, чтобы проникнуть за порог.
      Внутри же здания администрации, связанные промеж себя запутанными переходами, представляли диковинный лабиринт. Человеку, впервые попавшему сюда, нипочем не отыскать нужный отдел или кабинет. Хотя на лестничных площадках висели специальные указатели, но, следуя им, так и будешь в бессилии блуждать по бесконечным коридорам, пока некто смилостивиться и, наконец, выведет в нужное место.
      Да и то верно, нечего посторонним и праздным ротозеям шастать по «режимному объекту», предназначенному для собственных «домочадцев», равнодушному к немногим страждущим, отправившимся на поиски справедливости.
      Да, стоит только вглядеться в физиономии несчастных страдальцев, оббивающих пороги начальственных кабинетов, так сразу станет понятно то кислое, если не вовсе побитое выражение. Первое, с чем столкнется несчастный проситель, – так это холод и отчужденность, которым веет от столоначальника. Заспанная личина клерка, красноречивее слов вещает: «Как вы все надоели… Покоя от вас нет…» И невольно посетитель осознает, как он мелок и ничтожен с никчемной просьбой, жалобой или еще другим насущным для него обращением.
      Но вот должностное лицо делает одолжение и покровительственно принимает испещренный каракулями листок, кладет в стопку таких же помятых прошений. И проситель, благодаря снизошедшего к нему чиновника, мелкими шажками отступает назад, полагая, что полдела уже сделано. Остается ждать благоприятный исход.
      Да только не так... Ждать придется долго. Как издавна повелось в присутственных местах – всякая бумага должна отлежаться как минимум неделю. А затем начинается коловращение заявления по столам и кабинетам, пока не отыщет нужного по профилю «эксперта». От того клерка немало зависит – стоит ли дать иску правильных ход, приняв на себя возможный удар, или смалодушничать…
      И дай Бог, просьба тронула сердце чиновника, но это в редком удачливом случае… По обыкновению принято заворачивать бумаги обратно – сославшись на веские причины, дать заявителю отрицательный ответ. Короче, попросту отфутболить заявление просителя… И что примечательно – руководство преимущественно ценило чиновника, который сочинял не простенькую отписку, а обоснованное, вразумительное заключение, образец деловой переписки. Ценился такой экземпляр, что бы никакая прокуратура не подкопалась, никакой надзорный орган не шелохнулся... Да и сам истец, осознав тщету собственных помыслов, безысходно разводил бы руками.
      Естественно, такое крючкотворство требовало не только сметливости и изворотливости, но и нешуточных знаний законодательства, а также специальных инструкций и нормативных правил. Короче, человек обязан быть докой, мастаком в этом сонме вымученно надуманной казуистики. И при этом бумаготворчество в высших инстанциях нисколько не сокращалось, а росло в геометрической прогрессии, ибо нет ничего проще, как сочинить правило типа «как бы чего не вышло», тут «не нужно изобретать велосипед», а оправдание завсегда под рукой.
      Ну а если дело требовало финансовых вливаний, тут уж смело пиши «отказную», не прогадаешь – начальство непременно станет самодовольно потирать руки. А как иначе...
      
      Жители Потемкина считали работников администрации города если не небожителями, то уж непременно везунчиками по жизни. Как правило, редкий горожанин заходит под кров властной обители запросто так, ну или, скажем, из любопытства. Эти старинные здания наделены неким сакральным свойством, отпугивающим праздношатающихся, а по сути, обыкновенных людей, не имевших властных амбиций или желавших покуситься на круг обязанностей, присущих этой власти. Так что для посторонних – тяжелые двери муниципалитета закрыты, как говорится, априори. А уж чтобы стать членом чиновничьей касты, следовало располагать, помимо благоприятного происхождения или родства, крайне редкой способностью «без мыла влезть в душу». Не стоит упоминать о блате или коррупционных схемах… Кадровый вопрос, в силу понятной деликатности, тема, закрытая для посторонних ушей. И нелегко отследить цепочку связей, влекущую к вожделенной записи в трудовой книжке.
      Нужно честно сказать, для «новициата» зачисление в штат «властной обители» еще не означало приобретение пожизненной пребенды, то бишь дохода с занимаемой должности. Не каждому дано удержаться у кормила власти, и не только из-за нелояльности начальству или откровенной лени. Тут «всякое лыко в строку», а в особенности не к месту произнесенное слово. В удачном случае отправят работать в подведомственный МУП или иную родственную структуру. В худшем выгонят с «волчьим билетом», так что бедолаге придется покинуть родные края в поисках земли обетованной. Но это – коли не было злого умысла, в противном же случае последуют суровые кары.
      Подумаете – враки, что грозит девчушке, стучавшей по клавишам печатной машинки, или теперь – глядящей, вылупив глаза в экран монитора компьютера? Ну, не скажите, как раз из таких робких девочек затем вырастают осанистые тети, считающие себя пупом земли. Эти тетки прошли такую школу иезуитских ухищрений, что не дай Бог стать мужем таковой мегеры – по капле станет кровушку высасывать.
      Иной сам уходит, не выдержав мелочных придирок и начальной зарплаты на уровне МРОТ. Другого вышибают пинком под зад, ну или поганой метлой выметают за ворота. Кто пошустрей подыскивают тепленькие местечки в ресурсоснабжающих организациях, а уж безбашенные натуры уходят в коммерцию. Остаются истинные рыцари дырокола и скоросшивателя, как говорится – терпение и труд все перетрут, и за неимением иных претендентов на открывшиеся посмертные вакансии, такие преданные делу люди становятся номенклатурой.
      При советской власти случалось, что при очередной чистке рядов руководящие кресла занимали выдвиженцы из производственников. Случалась… Но эти кадры подолгу не засиживались: или спивались, или проворовывались, или не чаяли, как сбежать обратно на родное предприятие. Ибо тяжела ноша чиновника – и по сей день грибоедовское «служить бы рад, прислуживаться тошно» – остается для прямодушных людей главным демотиватором стези столоначальника.
      Бытовал, да и не исчез, разряд молодых людей, скажем так – комсомольского возраста, которые без утайки считают, а может, искусно делают вид, что горят страстью послужить Отечеству во властных кулуарах. Это общественники. Глаза активистов сверкают огнем на открытых конференциях и отчетах, сердца пылают задором, они всегда там, где начальство общается с людьми. Молодцы предлагают – возьмите, дяди, к себе… И так мозолят глаза искренним стремлением влиться в ряды строителей коммунизма, пардон, ну сами понимаете – чего… что волей-неволей напористых ребят делают белыми воротничками. Парни поначалу разворачиваются с неуемной прытью, похоже, дело спорится в молодых руках, но по факту это видимость и показуха. Годок другой, и новоявленные клерки с унылым видом слоняются по коридорам муниципалитета, для знакомых выставляют себя незаменимыми персонами, а на деле так… – лишние рты.
      Так чем влечет  неискушенных людей сладкое слово – власть, ну или хотя бы фантом рычагов правления, разумеется, с дальнейшей перспективой стать в ряды «ордена властителя судеб»?  Ответ прост – это упоение ощущением собственной исключительности, избранности, личного возвышения над сонмом людишек-винтиков, владение правом указывать черни, как правильно делать и вообще, как требуется жить…
      
      Паневин Игорь Сергеевич впервые ступил под готические своды старинной обители, еще будучи комсомольцем. Горком ВЛКСМ занимал верхний этаж  флигеля, выходящего фасадом на пологий берег реки. Из узких окон открывалась взору необъятная панорама полей и лугов, прочерченных строгими рядами лесозащитных полос.
      Комсомолец Игорь считался редким гостем у молодежного начальства, не с руки рабочему человеку обращаться к нему за содействием или иной надобностью. Однако парня частенько озадачивали излишне деловые физиономии комсомольских вожаков, будто и впрямь занятых неким глобальным делом, решающим судьбы людей, да что там… бери выше – человечества. Одно, правда, вызывало зависть к чувакам, подвизавшимся в том горкоме – бойких ребят частенько брали на работу в Комитет госбезопасности, но это происходило до перестройки. Потом чиновные комсомольцы взялись массово пополнять ряды местных предпринимателей, хозяев нежилых помещений. Магазинчики и забегаловки стали расти в городе как грибы, а идейные мальчики превратились в беззастенчивых торгашей.
      Но к тому времени и Игорь Сергеевич достиг кое-чего на жизненном пути, так что посещение властных учреждений стало для него в порядке вещей. Приходилось наведываться и в промышленный отдел горкома партии, и к замам председателя, и курируемые теми профильные отделы горисполкома. На ковер редко вызывали – так… или носил отчеты, или презенты к знаменательным датам. Затхлый запах, стоявший в тесных коридорах и обшитых мебельными панелями кабинетах, заставлял как можно скорее вырваться на свежий воздух за толстые стены треплющей нервы «богадельни».
      Само-собой, у него уже появились близкие знакомцы, обретающиеся в круговерти административных структур даже из числа ровесников, тихой сапой проникших к кормилу власти. Игорь Сергеевич, разумеется, понимал, что эти люди ничуть не умней или талантливей, однако оказались в нужном месте в нужное время. Потому и не завидовал выскочкам, да и зарплата у него  повыше, чем у того же начальника отдела или комитета. А на взятки или иные негласные приработки Паневин по свойственной осмотрительности или, возможно, житейской трусости, привык не рассчитывать. Довольствовался тем, что положено по должностному окладу, ну или, проще сказать, тарифной сетке.
      Но тут пришли девяностые… Партия и излишние надстроечные рудименты канули  в вечность. Жизнь пошла наперекосяк. Паневин так и не успел обзавестись личным автомобилем, а отложенные на него деньги сгорели в одночасье. На «бренные остатки» сбережений поехали с женой в Ригу и накупили на вещевом рынке носильного барахла. Которому в прежние времена цена – грош с копейкой. Да что там «Жигуль», впору работу меняй – деньги стали что вода…
      И, набравшись наглости, обратился Игорь Сергеевич к бывшему сослуживцу, а точнее человеку, слывшем «гонцом» для попоек в отделе заводоуправления, где обоим довелось работать в семидесятых. Теперь этот Влад являлся первым замом главы администрации, короче, большая шишка в городе. В прежние времена инженер по блату попал в инструкторы горкома, ну и постепенно дошел до завотделом. При сломе прежней власти отсиделся, а затем приглянулся новоизбранному Главе города. Паневин попросил бывшего приятеля устроить себя на тепленькую должность в администрации города, но получил категоричный отказ, чего, честно сказать, не ожидал. Ибо тогда понабрали в администрацию всякой, извините за выражение, «шлоебени», способной только носы задирать. А у Игоря Сергеевича имелся нажитый опыт как в делопроизводстве, так и в «организационной работе» – как раз то, что требовалась дельному чиновнику. Но зазнавшийся Влад проигнорировал способности бывшего коллеги. Как истинный бюрократ, сослался на непреодолимые причины, хотя по логике следовало дать чинодралу на лапу. Но подобную подлянку от прежнего товарища Игорь Сергеевич даже вообразить не мог, да и не дал бы паршивцу, скажи тот прямым текстом.
      И тут, к счастью, подвернулась новая должность. Паневин давно стоял в кадровом резерве, и, наконец, пришла запоздалая очередь. Правда, работа предстояла далеко непыльная… Начать которую следовало с восстановления порушенного лихолетьем производственного цикла, а денег кот наплакал. Но выкрутился… И помог незнакомый прежде человек, но это другой рассказ. Впрочем, очки и преференции Игорь Сергеевич сумел-таки заработать, хотя и заметно поседел...
      Год-другой тянул Паневин порученное дело на чистом энтузиазме, даже неоднократно поощрялся руководством, но постепенно стал выдыхаться. Показатели на первый взгляд нисколько не ухудшились, даже стала ощущаться редкая в то время стабильность. Но внутреннее чутье подсказывало, что грядут серьезные неприятности. Это выражалось в участившихся проверках контролирующих органов. Наезды санэпидстанции, пожарных и технических инспекций по той или иной ерунде обыкновенно заканчивались штрафными санкциями, что в принципе терпимо, если бы не явная предвзятость проверяющих. И тут не жадность, дорвавшихся до кормушки инспекторов, тут прослеживалась злокозненная воля заказчика. Потом как из рога изобилия посыпались жалобы «неравнодушных» граждан, подвязалась прокуратура с цепкими помощницами прокурора. Дамочки раздували из мухи слона, подводили даже под уголовные статьи, блефовали, конечно, но нервы ведь не железные. Игорь Сергеевич стал понимать, что возникшие проблемы состоят в отсутствии у него крепкого административного ресурса. Да где тот взять – на взятках не проживешь, специально подставят, а при сложившемся раскладе запросто и на цугундер загреметь.
      
      И однажды в бессонную ночь пришла заманчивая идея. Приближались выборы в органы местного самоуправления... А что, если заделаться депутатом?.. Даже если не повезет, то на отведенный предвыборный срок получится передышка, сработает кандидатский мандат.
      Пришлось пораскинуть мозгами. Самовыдвижение – пустая затея. Ну не было у Игоря Сергеевича  народной популярности – не врач, не певец, не благодетель с тугой мошной. Вот если примкнуть к заслуживающему доверия политическому движению... 
      Только к какому?..
      Один признанный в городском бомонде директор школы самодовольно утверждал, что будущее за людьми демократических убеждений, читай сторонниками рыночных отношений. И люди пойдут за провозвестниками демократических идеалов, ибо только так гарантировано процветание и стране, да и городу в отдельности. Наивным и недалеким предстал в глазах Паневина тот человек, видимо, педагог насмотрелся телевизора и начитался Солженицына, Рыбакова и иже с ними, обиженных хаятелей «советского режима».
      В те годы рыночные реформы при изощренности навязчивой пропаганды, льющейся из каждого утюга, давали непрестанный сбой. Адепты капиталистического курса неоспоримо проигрывали в глазах обыкновенного народа, обманутого сладкоречивыми Гайдарами. Разочарованные, обворованные люди по старинке доверяли только одной силе – коммунистам, хотя и те давно растратили былой авторитет, присягнув рынку. Но, как говорится, надежда уходит последней...
      У Паневина имелся старинный приятель, работавший раньше парторгом на железной дороге, собутыльник не собутыльник, но собеседник будь здоров. К которому по старой памяти и обратился Игорь Сергеевич. И по счастливой случайности, тот экс-парторг сотрудничал с избирательным штабом коммунистов, а те как раз формировали список кандидатов на предстоящие выборы. Тем позарез требовались грамотные, сознательные люди, способные не только языком чесать, но умеющие и дело делать.
      Таким образом, Игоря Сергеевича, человека по теперешнему времени беспартийного, включили в список возможных кандидатов в депутаты городского совета. На ближайшем собрании, проходящем в просторном зале, при массовом стечении сторонников компартии, Паневин толково выступил, используя заученную со студенческой скамьи риторику «научного коммунизма», умело подверг критике новый экономический курс, да и проводимую в интересах олигархата внешнюю и внутреннюю политику. А с учетом того, что представлял еще не порушенный окончательно государственный сектор экономики, стал своим в доску для участников собрания, его кандидатуру поддержали единогласно.
      Повезло Игорю Сергеевичу и с тем, что в городе создали только один многомандатный округ по числу запланированных депутатов. Коммунисты распространили листовки со списком собственных кандидатов, призвав электорат голосовать конкретно за этих людей. Что, собственно, и обусловило победу КПРФ на этих выборах. Вот так Паневин стал депутатом городского совета.
      Муниципальный парламент провинциальных российских городков, как правило, лишен декларируемой законом самостоятельности, по сути, считается послушным орудием исполнительной власти. А конкретно функционирование представительного органа обусловлено волей главы администрации, ну или, по-простонародному, мэра населенного пункта, который там царь и бог. По указке градоначальника подбирается и руководство городского совета, или уж в слишком выпендрежных местечках – думы. Эти люди работают на постоянной основе, что входит в рабочий стаж, т.е. фиксируется в трудовых книжках. На основании должностного оклада и положенных надбавок те получают заработную плату, которая финансируется городским бюджетом. Короче говоря, опять просматривается подневольность чиновничьей прихоти. Априори принято, чтобы оклады главы города и председателя совета сильно не различались, соответственно, уравниваются и денежное содержание замов обеих ветвей власти, но это так… в принципе. Одним словом, градоначальник подбирает верхушку законодательной власти под себя любимого. Имелся еще один серьезный фактор: если действующего мэра увольняют с должности (причин тьма), то вместо него только городским советом избирается «врио». Тут каждому понятно, случайный человек на этом месте в корне исключался хотя бы в интересах чиновничьей братии, прикипевшей к насиженным местам.
      Но в этот раз из-за того, что большинство в городском совете набрали представители КПРФ, откатанная годами схема устройства на должность поломалась. Расчет администрации испокон века строился на легко понятной несвободе депутатов-бюджетников. Подразумеваются учителя, врачи и иные представители профессий, занятых в сферах, подотчетных городским структурам. Даже производственники становятся депутатами по согласованию с начальством и обязаны следовать указке прямых руководителей, а тем приходится работать в тесной связке с исполнительной властью. Человек опутан условностями по рукам и ногам, а против ветра, как говорится… вот так.
      Предложенных через подкаблучников лояльных администрации кандидатов «сознательные» коммунисты, преимущественно пенсионеры и пролетарии из закрытых заводов, прокатили и выбрали председателя и заместителя из собственной среды. Выбор тот оказался неудачным, причины крылись в полнейшей неискушенности, а проще сказать, в малограмотности избранников. Да и администрации за два месяца с небольшим удалось замарать дорвавшихся до власти парвеню. На внеочередной сессии поставили у руля горсовета человека, нужного мэру, и процесс покатился по накатанной стези, как и должно… 
      Первым делом сняли с должностей и депутатства на постоянной основе приспешников бывшего председателя, тоже успевших скомпрометировать себя. Стоило бы видеть, как бедолаг заклевали былые соратники, теперь прозревшие и оттого ставшие слишком щепетильными. Стали подыскивать подходящие кандидатуры на образовавшиеся вакансии. На практике выбор предстоял из узкого круга депутатов, обладавших хоть какими навыками руководящей работы. Иной подходил по ряду параметров, да не хотел расстаться с прежней высокооплачиваемой работой. Другого мэр не жаловал… А остальные при пристальном рассмотрении оказались банально профнепригодными.
      Игорю Сергеевичу уже давно хотелось сменить собственную профессию из-за царящей в экономике нестабильности. Набирала темпы деструктивная практика изъятия непрофильных активов у государственных корпораций. Надоело постоянное напряжение, изматывающий душу страх из-за неотвратимого закрытия предприятия или преобразования путем передачи из ведомственного в муниципальное ведение. И первое, и второе грозило обрушением собственного общественного положения, достигнутого изматывающим трудом через лишения и унизительные процедуры продвижения по иерархической лестнице. Оказавшись муниципалом, а за примером далеко ходить не приходится, самолюбивый человек превращается в подневольного холуя. Желание угодить станет главным приоритетом жизненных устремлений, а глупые чиновные бабы-взяточницы будут вершителями судьбы, ибо на них держится отчетность по показателям и насущные бухгалтерские «проводки». Такую ли участь хотел Игорь Сергеевич, увы, нет.
      Поэтому Паневин, не раздумывая, согласился с предложением стать председателем постоянной комиссии городского совета по социальным вопросам.
      Комиссия эта не считалась престижной по сравнению с бюджетной, которая слыла вотчиной главврачей больниц, директоров школ и профильных учреждений, состоящих на городском финансировании. Понятно, почему местные начальнички стремились стать членами оной – разумеется, из шкурных лоббистских интересов с задачей урвать кусок побольше для собственной вотчины-кормилицы. Эти деятели в девяностые обзавелись особняками, дорогими авто, хотя в пламенных выступлениях на избирательных митингах и сессия горсовета нещадно клеймили коррупцию и сопутствующие пережитки засевшего в головах «домостроя». Веры таким «правдорубам» было на грош, но люди упорно, по укоренившейся привычке, голосовали за заевшихся «благодетелей». Некоторые коммунисты тоже заседали в бюджетной, но оставались наивными статистами, ибо механизмы бухгалтерии для честного человека – темный лес, а обжулить простофиль под звучные лозунги, что два пальца об асфальт…
      В социальной комиссии народ собрался попроще, не сказать плоше, но без ощутимых меркантильных амбиций. Рассматривали программы социальной поддержки горожан, планы благоустройства, работу общественного транспорта, вопросы молодежной политики… Проблемы, естественно, насущные для жителей города, но не первостепенные для получения свыше вожделенных субвенций, ибо город, как и собратья на периферии, являлся всецело дотационным. 
      В те годы в городе возникла нелепая ситуация, работа с обращениями граждан свалилась на плечи городского совета. Люди еще не перестроились и по-старинке доверяли привычным «советам», нежели новоявленной администрации, которую нипочем не соотносили с канувшими в лету «исполкомами». Таким образом, подавляющее число жалоб и насущных просьб обыкновенных людей попадало на рабочий стол Паневина. В большинстве претензии касались отвратительной работы коммунальных служб: массовых протечек кровель, холода в квартирах, сигающего напряжения в электросетях. В частном же  секторе превалировал слабый напор в водоразборных колонках, непролазная грязь на дорогах, отсутствие газификации, да много чего еще… по коммуналке, работающей по остаточному принципу. Неравнодушные люди обеспокоены санитарным состоянием на рынках, молодые родители очередями в детские сады, порушенными детскими площадками, людей не устраивало хамство зарвавшихся чинуш и беспредельная наглость нуворишей – одним словом, работы предстояло непочатый край.
      Однако – не боги горшки обжигают! Игорь Сергеевич на удивление быстро освоился с кругом возложенных обязанностей и никак не считал то тягостным бременем. Наоборот, ему нравилось держать руку на животрепещущем пульсе бытовых нужд и тягот городских обитателей.. А еще пришлось по вкусу, пользуясь сложившимися обстоятельствами, а конкретно не полным консенсусом в работе администрации и, как-никак коммунистического городского совета, рассылать в местные ведомства и учреждения резолюции и рекомендации социальной комиссии. Как правило, руководители тогда еще слабо разбирались в прерогативах действующих ветвей власти, а уж тем паче тамошних структур, поэтому, чтобы избежать неприятности, «держали руку под козырек». А так как начальники сплошняком в прежнее время «носили под сердцем» партийный билет, то, естественно, воспринимали социальную комиссию как преемницу партконтроля, да и сидел Паневин в кабинете бывшего председателя того сурового органа.
      Следует честно сказать, что ряд помещения прежнего городского совета новоявленная администрация забрала себе, выделив для нужд нового совета не слишком уж просторные помещения горкома партии. Из-за нехватки площадей часть архивов горсовета пришлось разместить в старорежимных шкафах паневинского кабинета. И каждый входящий поражался обилию папок с документацией за стеклом сталинских монстров. И невольно человек задумывался – видать, тут вершатся большие дела… И не приведи Господь, чтобы на грешника завели папочку с грифом «для служебного пользования», и избавь Бог разбухнуть той папочке и превратиться в уголовное досье. Старые кадры еще помнили времена, когда в кабинетах висел портрет «отца», и шутить шутки тогда не любили. Хорошо ли, плохо ли – но страх перед неотвратимым наказанием за проступок, а уж за преступление так уж наверняка – это действенный стимул для поддержания добропорядочности, да что там – веры в справедливость.
      И Игорь Сергеевич старался соответствовать возложенному судьбой статусу, да и депутаты-коммунисты не позволили бы Паневину, даже если бы захотел – словчить, а уж не то чтобы сподличать.
      Работа социальной комиссии полна малоприятных нюансов, впрочем, как и в каждом занятии, неотвратимо присутствуют специфические особенности и недоступные стороннему взору тонкости. Нет смысла погружаться в технические моменты, завязанные на нудной канцелярщине, такого добра в избытке даже в дышащей на ладан завалящей конторе. Игорю Сергеевичу не привыкать разгребать эти «авгиевы конюшни», да Паневин и не жаловался.
      Гораздо живей проходили заседания комиссии: плановые и реже внеплановые, инициируемые, как правило, самим председателем. В большинстве рассматриваемые  вопросы и соответствующие проекты решений предлагались администрацией и профильными подразделениями, реже формально обособленными организациями, ищущими поддержки, и, как исключение – личные предложения отдельных граждан. Крайне редко, но случались острые депутатские дебаты. Разногласия частенько имели место, но при голосовании приходилось опираться на лояльное большинство, людей здравомыслящих и не страдающих дешевыми амбициями. Иногда встречались вопросы болезненные, требующие или немалых финансовых средств, или посягающими на реноме влиятельного чиновника, случалось, и главы города. Тут уж приходилось изворачиваться, согласовывать вопрос с председателем совета, с аппаратом администрации, находить устраивающее стороны решение. Труднее было обломать строптивых депутатов-членов комиссии, Иной раз те и слушать не хотели вразумительных доводов, но в конечном счете, поддавались на уговоры Игоря Сергеевича. Ну а с оголтелыми строптивцами ссориться никак нельзя, приходилось уступать… Главное тут не испортить личные отношения, не потерять навсегда голос своевольного депутата.
      Однако львиную долю времени занимала работа с обращениями граждан и организаций: письменными и устными. Устные, а Паневин взял за правило работать без приемных дней, делились на требующих письменного заявления и ничего не обязывающую болтовню. Посетитель нуждался или в умном совете, или пришел поговорить по душам с «представителем власти» на животрепещущие темы, ничего не требуя взамен. Но на то Игорь Сергеевич и народный избранник, чтобы вживую общаться с гражданами, не корчить из себя недосягаемую персону, быть для людей «своим парнем». Он даже позволял отдельным дедка?м курить в кабинете, что, разумеется, редкость для властной обители, но понималась старичками как высший признак демократии. И это было правильно!...
      Всякого рода заявления, жалобы и прочая деловая и неделовая переписка приходили из приемной председателя совета с его визой, разумеется, строго пронумерованные и зарегистрированные. Имелись «прошения», поданные напрямую, но и те надлежало зафиксировать во «входящих», указав как принятые в работу.
      Бумага – бумаге рознь. Если послание в компетенции городского совета, то идет в стопку для дальнейшего изучения и проработки. Если относится к функционалу заместителей главы или подведомственных тем отделов, то направляется по нужному адресу с обязательной припиской – дать ответ заявителю и копию решения городскому совету. Волей-неволей чиновник администрации вынужден обратить тщательное внимание на пересланную корреспонденцию, ибо та состоит на контроле, и халтурная отписка так запросто не прокатит. Эти ответы, как и сами обращения, подшивались в специальные папки, и при повторной жалобе по тому же вопросу те легко отыскать и спросить с небрежного чиновника. Так было до начала двухтысячных, когда чиновники еще заискивали перед депутатами, ибо те имели основание заявить о служебном несоответствии. Да и глава еще не в полной мере ощущал себя единовластным царьком, ибо Совет наделен правом досрочного переизбрания мэра, выказав недоверие. К неудовольствию самодуров, в уставе города Потемкина такие пункты тогда имелись.
      С сугубым тщанием изучались Паневиным жалобы на конкретных персон городской номенклатуры. Разумеется, председатель Совета по собственному усмотрению в силах завернуть… не дать хода кляузным и подметным письмам, предварительно посоветовавшись с главой, ибо согласно поговорке – две головы лучше... Но это только в исключительных случаях, когда задет собственный шкурный интерес, когда самому чревато вздрючкой. А тут возник случай, на первый взгляд из ряда безобидных, да и писулька анонимная... Коллеги-учители пожаловались на директора родной школы, вот ведь избалованные демократией шкрабы... 
      
      В конце рабочего дня Паневину позвонил председатель Совета. Яков Михайлович просил зайти… Игорь Сергеевич уже намылился восвояси, навел порядок на письменном столе, проверил, закрыт ли сейф. Признаться, секретная документация там отродясь не хранилась, но лежали папочки, которые намеренно избегали любопытных глаз. Так… сущая безделица, компромат не компромат, но при умелой подаче некоторые неприглядные факты заинтересовали бы соответственные органы. Нет, Игорь Сергеевич не имел привычки стучать на коллег, а тем паче на начальство, но на дурной случай хранил такие сведения, возможно, даже из чисто познавательного интереса. К примеру, имелись и не в одном экземпляре, поносные письма на бывшего председателя и его дружков, на пьянки и разгульный образ жизни дорвавшихся до кормушки молодчиков. Жаловался народ и на не по карману роскошный образ жизни отдельных депутатов и высокопоставленных городских чиновников (с толстым намеком на получаемые взятки и откровенное воровство из казны). Не обошли стороной и действующего председателя, подробно сообщили о любовных похождениях примерного семьянина, детально описав пассий сластолюбца, даже указав адреса жительства. Кто не без греха – поднимите руку, у каждого человека припрятаны скелеты в шкафу. Вот пожалуйте... и парткомиссия давно почила в бозе, а сталинский дух еще не выветрился, крепко затаился за стальными стенками сейфа.
      Чертыхнувшись на не кстати проснувшегося со спячки шефа, Паневин торопливо зашагал по ковровой дорожке под нависшими аркадами изломанного коридора. Кабинет председателя размещался отнюдь не в бывшей монастырской келье, очевидно просторное помещение предназначалось для кордегардии, а потом залу облюбовали видные монастырские чины. Узкие окна-бойницы и без того мало пропускавшие свет завешаны тяжелыми зелеными портьерами, которые раздвигались только при почетных  гостях. На массивном письменном столе, оббитом зеленым же байком, возле письменного прибора Каслинского литья лежал один единственный лист бумаги. Настольная лампа со стеклянным зеленым абажуром контрастно высвечивала написанный там убористый текст. Длинные строчки букв без остатка заполнили страничку, что даже входящий штамп пришлось ставить ровно на записи.
      – Садись, Сергеич, – сказал, как приказал Яков Михайлович,  тут такое дело... – и многозначительно умолк, но с не озабоченной физиономией.
      Начало предвещающее малоприятное, но, кажется, сие не означало посягательств на собственную судьбу Игоря Сергеевича. Разумеется, тому известны интриги, что плелись ради места председателя комиссии двумя пронырливыми депутатками. Одна бывшая ментовка, другая из своры обездоленных партработников – обе сидели теперь на пенсии, но привычка «рукой водить» осталась. Впрочем, теперешнее руководство бабенок не жаловало, знало, как услужливых клевретов снятого горе вожака. Но пути Господни неисповедимы, кто ведает, что там творится в башке начальства, держащей нос по ветру. 
      – Пришла вот анонимка на директора школы. Педколлектив жалуется, якобы парень в конец оборзел. Ну там разную муть пишут…– Яков Михайлович тяжко вздохнул. – да, проблема в том, что школа не городская, а железнодорожная.
      В те времена еще не упразднились ведомственные школы, детские сады, больницы и даже магазины ОРСа. Эти непрофильные заведения оперативно подчинялись местным Отделениям железной дороги. Но главное начальство, а только Управление Дороги ведало кадрами руководителей, размещалось в другой области, в городе миллионнике.
      – Как прикажешь, Игорь Сергеевич, воздействовать на зарвавшегося директора? Партийных структур, увы, нет... Как взять мужика за жабры? – озабоченно произнес председатель. – Да и в саму Дорогу писать не с руки, можно по шапке получить, ведомство дюже серьезное. Надо бы разобраться… Не исключено, что клевещут на честного человека по злобе или еще как, сам знаешь, что наш народ не любит начальство, – и выжидающе вгляделся в Паневина.
      Игорю Сергеевичу уже давно стало ясно, что придется самому разбираться с этой кляузой или правдивым сигналом, тут с какой стороны посмотреть, ибо правда-матка у каждого сверчка собственная, а вот Истина «находится где-то рядом». Как тут не вспомнить фильм «Секретные материалы» с агентом Малдером и агентом Скалли…
      – Ну что, берешься, Игорь Сергеевич покумекать. Кроме тебя и не кому поручить, ты, брат, дока в подобных делах, – польстил Яков Михайлович.
      – Да куда деваться, возьмусь, конечно… – только и ответил Паневин. 
      
      Заинтригованный петицией школьных учителей, Игорь Сергеевич незамедлительно по возвращению в собственный кабинет прочитал каллиграфически выписанный на двух страничках текст. В самом деле, обращение анонимное, только в шапке и в заключительной части письма авторы написали «…от коллектива учителей средней школы…», таким образом, придав посланию вид коллективного обращения. Видимо, написавшие понимали, что коллективная жалоба гораздо круче «одиночной», потому и сделали тот акцент, рассчитывая на соответственную реакцию власти. Да и адресовали письмо председателю городского совета, посчитав, что народным избранникам не подобает проигнорировать «анонимный сигнал с мест» вопреки манерам формалистов из администрации.
      Игорю Сергеевичу пришлось парочку-тройку раз перечесть текст жалобы, чтобы понять, за что конкретно осуждают «бдительные» подчиненные недавно назначенного руководителя. Чем тот не угодил, и так ясно... давно спевшемуся учительскому коллективу, возжелавшему начальника из собственной среды. На первый непосвященный взгляд обвинения предъявлены суровые, но при желании формулировки легко не то что смягчить, а в корне переиначить в пользу обвиняемого. Да и за обилием трескучих штампованных фраз трудно было разглядеть живого человека. Не говоря уж о том, чтобы усмотреть предпосылки вины, вменяемой тому наверняка облыжно, из своекорыстных побуждений. Так думал Паневин, еще не начав разбирательства... Да, вот и сама кляуза:
      «Дорогой Яков Михайлович!
      Мы, школьные учителя, обращаемся за помощью и содействием в решении наболевшей проблемы, возникшей из-за назначения директором школы Краюшкина Михаила Петровича. Прежний директор, Почетный железнодорожник – Зотов Игнат Федорович, вынужденно по состоянию здоровья вышел на пенсию. Педагогический коллектив считал, что на место Зотова назначат человека, работающего в нашей школе. Благо имелось много подходящих кандидатур отличников образования, пользующихся деловым авторитетом среди коллег и родителей учащихся. Но отдел учебных заведений Дороги остановил собственный выбор на человеке в школе неизвестном, да и педагоге малозаслуженным. Якобы тот опытен как хозяйственник и приведет здание школы в подобающее состояние. Обновление помещения произошло в летний период, но это единственная заслуга назначенца.
      За время работы (уже свыше полугода) Краюшкин М.П. показал себя как никчемный управленец. Как факт, директор не удосужился наладить образовательный процесс в школе, к примеру: не способен правильно распределить нагрузку между педагогами, нисколько не интересуется внеклассной работой и не желает заниматься развитием образовательного учреждения на перспективу.
      При анализе посещений уроков предметников и учителей начальных классов, проявляя полное невежество в педагогических методиках и способах преподавания, излишне критичен и самонадеян, предъявляет к учителям завышенные требования, загружает тех лишними отчетами и посещениями уроков непрофильных коллег.
      Но как учитель, преподающий детям гуманитарные дисциплины, регулярно пропускает занятия, отменяет уроки, ссылаясь на занятость административными и организационными задачами. По этой причине успеваемость  класса по этим предметам неотвратимо страдает, ведь дети недополучают знания, учащимся приходится изучать темы самостоятельно.
      Кроме того, у коллектива наличествуют обоснованные предположения, что Краюшкин М.П. незаконно присваивал финансовые средства, отпущенные на реконструкцию школы. Так, например, кровля здания перекрыта не до конца, пришкольная территория заасфальтирована частично, не восстановлены тумбы изгороди школы.
      Также, по сведениям техслужащих, директор в служебном кабинете распивал спиртные напитки с проверяющими представителями, что рассматривается как дача взятки и аморальное поведение.
      На основании изложенных фактов просим Вас, Яков Михайлович, ходатайствовать перед руководством Отдела учебных заведений Дороги о замене директора школы Краюшкина М.П. на другого человека, грамотного руководителя и начальника, чуткого к нуждам школы и нашего педагогического коллектива…»
      Игорь Сергеевич считал, что знает Потемкин как собственные пять пальцев, и не мудрено, с детских лет облазил с приятелями закоулки и заросшие крапивой пустыри города. Но тут, как не напрягал память, не удалось представить облик железнодорожной школы, хотя знал адрес расположения здания и даже кратчайший маршрут к нему. Поэтому, несмотря на приближавшиеся сумерки, Паневин решил прогуляться по весеннему холодку, увидеть воочию «объект раздора».
      Школа размещалась рядом с вокзалом в тихом переулке, среди одноэтажной частной застройки. Место, честно сказать, выбрано удачно. Определенно, довоенное начальство учло, что контингент учащихся составят дети из отдаленных полустанков и околотков, которым негоже болтаться по городу. С пятидесятых и до начала перестройки пригородные поезда ходили каждые полчаса, и без проблем добраться до дома было в порядке вещей. Люди еще помнили «Литер» со столыпинскими вагонами с трехъярусными полками, забитыми по утрам и вечерам трудовым людом из окрестных сел и деревень. Тогда городские предприятия нуждались в притоке рабочей силы извне, это теперь былой промышленный потенциал сведен к нулю, а оставшийся дышит на ладан.
      Пока мысли шастали по извивам в судьбах города, да и страны – ноги сами собой вынесли депутата к чугунного литья забору школы. И правда, иные из каменных тумб покосились, другие зияли выщерблинами в диком камне. Да не беда, слава Богу, еще не успели разворовать ажурные плети по особнякам богатеев, чему масса примеров в городе. Сквозь голые ветви деревьев отчетливо просматривалась недавно покрашенные желтой охрой стены школы. Типичный пример сталинского ампира. Трехэтажное здание с рустованным фасадом, на треугольном фронтоне лепная разверстая книга и смутно читаемые ленинские слова: «Учиться, учиться и еще раз учиться…». Ну что сказать – здание смотрится свежим, стекла в окнах целы, стены не облуплены… Паневин обошел школу по периметру. Во дворе самодельная спортивная площадка: футбольные ворота, баскетбольные штанги с кольцами, металлические брусья – сделано как полагается, без показного  избытка, но добротно… Вот только крыша пристроенного сзади спортивного зала сильно проржавела, понятно, руки не дошли, что и не мудрено по нашенским временам…
      Игорь Сергеевич так и не решился, войти внутрь ограждения, неловко шастать под окнами учебного заведения взрослому человеку, еще чего подумают... Прошедшей осенью поступило три сигнала о заминировании общественных зданий: двух школ, банка и центральной почты. По тревоге подняли городские спецслужбы, людей из помещений спешно удалили. Сложно обстояло с эвакуацией школьников, большинство ребят распустили по домам, а тех, кто посещал продленку, уводили в пустующий кинотеатр. Переполох оказался ложным, ФСБ нашло провокаторов-хулиганов – великовозрастные юнцы отделались легким испугом, а родители балбесов штрафом за понесенные издержки.
      Тем временем окна школы засветились ярким электрическим светом. Уже вечер, наверняка занятия закончились, идет уборка классов и коридоров… Где кабинет директора или комната завучей, Паневин, разумеется, не знал, да и зачем… не хватало еще делать хронометраж рабочего дня Краюшкина. Да и не обязан человек засиживаться до поздней ночи… Это раньше, при товарище Сталине, директорам выделяли служебные резиденции при школах, пеклись тогда о порядке, да и спрос за оплошности... – не тот, что сегодня.
      
      По дороге домой Игорь Сергеевич наметил грубый план предстоящего разбирательства. Следовало пообщаться с людьми, знавшими Краюшкина по прежней работе, узнать, как оценивает директора руководство: и в отделении Дороги, а затем и в самом отделе учебных заведений. С последним спешить не стоит… Задействовать сметчиков и контрольно-ревизионный аппарат администрации Паневин не собирался, уличать человека в предполагаемом воровстве, а уж тем паче искать соринку в чужом глазу было ниже достоинства Игоря Сергеевича, не тот уровень… А вот разобраться с авторами жалобы требовалось непременно. Чутье не подводило депутата, наверняка «истцами» руководила зависть, утраченные иллюзии, бессильная злоба или еще какая корысть, надежда вернуть упущенный шанс. Без сомнения требовалось беседа с самим Михаилом Петровичем. Сделать это деликатно, не выбив работника из колеи, а, возможно, даже помочь безболезненно преодолеть возведенную напраслину.
      Естественно, обязанности председателя социальной комиссии состояли не только из исполнения поручений руководителя городского совета. Однако Игорь Сергеевич вначале рабочего дня созвонился со старым знакомым Трофимычем, который, будучи заместителем начальника Отделения дороги, курировал непрофильный сектор, в том числе и железнодорожные школы. Руднев Павел Трофимович, старый производственник, до недавнего назначения возглавлял технический отдел. На повышение инженер пошел неохотно, но порядки на железке армейские, начальству не возразишь. Договорились о встрече пополудни…
      Рассортировав поступившую с утра корреспонденцию, привычно выделив претензии контрольных инстанций – отвечать придется самому. Остальные письма отдал помощнику – штатной чернильной душе, закрепленной за комиссией. Пусть тот набросает болванки запросов и ответов… Ну и чтобы не терять времени даром, вызвал инспектора отдела образования, которого считал самым толковым. Другие «фискальные» коллеги – женщины, за глаза именуемые «сумошницами», Паневина мало интересовали. Главная задача инспектрис набить сумку пищевыми продуктами после инспекционных походов по школам и детским садам. Понятливый чиновник гороно явился как штык – через пять минут, небольшого росточка, с ежиком седых волос, в поношенном кримпленовом костюмчике.
      Игорь Сергеевич по вопросам деликатным типа сегодняшнего, не желал связываться с руководителями «наробраза». Заведующий которого, человек крайне амбициозный, спал и видел себя уж если не главой города, то уж облоно, как минимум. Под стать шефу и заместитель, «интеллигент» то ли в третьем, то ли в пятом поколении, способный только щеки надувать и поддакивать своевольному боссу. Такие люди себе на уме и обросли такими же помощниками, связываться с ними выйдет самому дороже. А вот на рабочей лошадке – Иване Ивановиче катались без зазрения совести. Но что тут поделать – человек тянул эту скрипучую махину и за себя, и за других...
      По характеру Иван Иванович, человек застенчивый и неприхотливый, – непрезентабельным, посконно-серым видом, полная противоположность своекорыстным соратницам. Инспектрисы, как на подбор полногрудые, увешанные золотыми серьгами и перстнями, прилюдно помыкали сотоварищем. Хотя в профессиональном плане эти раскрашенные мадамы не годились тому в подметки. Да и «образовательное» начальство как специально… не выдвигало добросовестного труженика, не одаривало классными чинами, а уж директорством школы тем паче. Будь воля Паневина, депутат произвел бы рокировку в отделе образования. Но остается только мечтать и посапывать в трубочку, увы, там, как и всюду, давно схвачено и оплачено... Лучше не соваться, не то голову свернешь!
      Уверенный в скромности и неболтливости инспектора гороно, Игорь Сергеевич пересказал содержание жалобы и попросил Ивановича выказать соображения по этому поводу.
      – Да, знаю Краюшкина еще по прежней работе, в соседнем районе встречались. Там тоже железнодорожная школа, только девятилетка. Вот парня и поставили на городскую – кустовую получается... А знаете, Игорь Сергеевич, почему так произошло? Прежний директор Зотов часто болел – школьным хозяйством, по сути, не занимался. Не готовил здание, как положено к работе в зимних условиях. Ну и в прошлом году из-за сильных морозов отопление школы и перемерзло. Батареи и трубы полопались, а так как розлив там по чердаку проходит, вот и потолки в классах местами поотвалились. Да и котлы «Универсал» в котельной повзрывались с перегруза. Да, тихий ужас! Детей гороно раскидало по нашим школам… А вот зданию, отоплению и котельной требовалась серьезная починка – собственно, «капиталка». Выбор дорожного начальства пал на Краюшкина, тот ведь по молодости учился в техническом институте, да и работал на заводе. Уж потом подался на школьные хлеба и заочно закончил наш пед. Одним словом, мужик с головой!
      Пришлось Петровичу на новой должности не сладко! Коллектив школы принял назначенца настороженно, да и подошел летний отпуск, люди разбежались… Денег нема! Где взять гроши – администрации побоку, городской бюджет не рассчитан на ведомственные учреждения... Дорога тоже оказалась нищей. Куда Краюшкин только не совался… Благо коммунисты в Облдуме помогли, дали деньжат на трубы, батареи отопления и секции котлов. А там и Дорога подтянула собственные резервы. С миру по нитке – голому на рубашку!
      – А что, учителя, неужели никто не помогал? – Паневин помнил, как при советской власти интеллигенция беспрекословно трудилась при возникновении авральной ситуации.
      – Да куда там затаились по норам… Петрович сам вместе с рабочими и трубы, и радиаторы таскал… Как голодный пес с высунутым языком бегал по инстанциям и предпринимателям. Выпрашивал где краску, где кровельный лист, где оконное стекло. И поднял школу к началу учебного года! Молоток парень!
      – Слушай, Иван Иванович?.. Так и учителя положительно оценили Краюшкина за восстановление школы. С этой стороны нет проблем. А что скажешь по поводу обвинений в неспособности организовать работу педколлектива, – Паневин поднял указательный палец вверх, – вот куда эти бабы бьют, надеюсь, догадался?!.
      – Тут нечего соображать… – усмехнулся инспектор, – тот удар, а точнее замах, если вдуматься, вовсе мимо!
      – Как так, не понял? – депутат удивленно развел руками.
      – Да посудите, Игорь Сергеевич: обязанность составлять расписание уроков, да и распределение педнагрузки, относится к функционалу завучей школы. Те формируют полный пакет с учетом возможных нюансов, в том числе оптимизируют рабочее время для учителей. Откатав недельку, отдают на утверждение директору. Разумеется, тот не обязан с арифмометром выверять, что да как… Да и если честно, то главней увязать расписание уроков, а уж лакуны в рабочем графике преподавателя – дело второстепенное.
      – Наверное, соглашусь, Ван Ваныч. Не годится руководителю выверять неувязки в урочных часах каждого педагога. На этой казуистике надолго зависнешь…
      – И еще что скажу, Сергеич, – работник гороно облизал губы, – завуч по учебной части в этой школе, матерый зубр. Дедо?к, правда, в пенсионном возрасте, но шустренький. Думается, дело старичок знает как отче наш, и не позволит совершить нелепых промашек. Конечно, постарается для любимчиков… Но так уж повелось искони, здесь ничего не попишешь.
      – Пожалуй, и тут соглашусь, Иван Иванович. Как говорится, каждому не угодишь, только себе навредишь...
      – Ну и касательно оценок Краюшкина как методиста… – инспектор гороно лукаво усмехнулся. – Тут, знаете, Игорь Сергеевич, директор не обязан на разборе занятий гладить по головке, а недостатки даже праведникам присущи, а о грешных людях и нечего говорить. Да и со стороны видней – урок как спектакль, там не сфальшивишь, сырую постановку сразу почувствует даже и непрофессионал. Правильно делает Михаил, что не дает учителям засиживаться, пусть делятся и собственным, и у других опыт перенимают.
      – Добро, Иван Иванович, развеял-таки сомнения! – Паневин сотворил интригующую мину, –А не знаете ли кого из педагогов этой школы, человека непритязательного, чтобы с ним тет-а-тет обсудить отдельные моменты?
      – Да, знаю одного, живет по соседству. Трудовик Володя – парень честный, любит правду-матку рубить, думаю, подойдет для искреннего разговора.
      – Вот и ладненько, Иван Иванович, спасибо за помощь! – и депутат крепко пожал сухонькую руку инспектора гороно.
      
      День катился по давно накатанной стези. Паневин по инерции отвечал на телефонные звонки, машинально правил сочиненные помощником письма, названивал, уточняя, сглаживал острые формулировки. Однако вопреки заповеди бюрократов, что каждой бумаге приличествует отлежаться и утратить необходимую остроту момента – жалоба учителей продолжала занимать мысли депутата.
      После обеденного перерыва Игорь Сергеевич направился в Потемкинское отделение железной дороги. Вахтеры, увидав депутатское удостоверение, без вопросов пропустили в недра помпезного здания, построенного в конце прошлого века в неорусском стиле. Довоенная реконструкция бережно обошлась с краснокирпичным фасадом, который изобиловал сложными архитектурными членениями. Зато внутренние помещения отделения – скучные коридоры и столь же унылые кабинеты, выкрашенные грязно-голубым цветом, приводили посетителя в состояние тяжелой подавленности. Получалось, что здания администрации и отделения по присущей обеим атмосфере роднились как «близнецы-братья», невольно придет на ум стих Маяковского: «Партия и Ленин…»
      За массивным двухтумбовым столом иссиня-черным, будто мореный дуб, сидел тучный человек в железнодорожном мундире с генеральскими лепестками в петличках. В сумраке прокуренного кабинета затененный облик начальника вызывал невольную оторопь, словно самовластный богдыхан восседает на троне. И считай горе человеку, нарушившему покой повелителя. Но при грозном начальственном виде Павел Трофимович отличался нравом незлобивым, так что недалекие люди полагали такую мягкотелость за слабость и поначалу не воспринимали ЗамНОДа всерьез. Но Трофимович умел поставить зарвавшихся молодчиков на место. Не ругался матерно и громоподобно, такую бесшабашность позволял только начальник отделения, но и спуску не давал, заставлял переделывать отчеты и служебную документацию по десять раз. И не упрешься – нет визы курирующего зама, считай, что бил баклуши, а то вовсе чужое место занимаешь. Вот так… Рудневу туфту не вотрешь! А в остальном – душа человек.
      Павел Трофимович курил как паровоз, наподобие приснопамятного генерала Лебедя, добив одну сигарету, тут же прикуривал другую. Оправданием звучало, что никотин помогает сосредоточиться... Тут не поспоришь – паузы во время затяжек дают время обдумать не только подходящую реплику, а и окончательный ответ. Который, как правило, не допускал возражений, однако и неприятия не вызывал. Одним словом, ЗамНОДа – человек тертый, одновременно осторожный в суждениях, но и неподатливый на уступки. Сказывалась старая школа, пример ректора ВЗИИТа Робеля Романа Ивановича, которого Руднев частенько поминал в приватных беседах. Довелось тогда студенту-заочнику не раз общаться с бывшим заместителем Кагановича. Эти разговоры на отвлеченные темы и сблизили Паневина со старым кадром – оба почитали деятелей того времени не в пример нынешним «рыночникам». 
      Познакомился коммунальщик Паневин с начальником техотдела отделения в Алуштинском санатории, попав туда по профсоюзной путевке. Времечко было муторное – шла горбачевская «Перестройка». И лозунг «Ускорение» – под стук топоров, рубящих щедрую лозу, звучал, мягко сказать, несуразно. Безбашенный генсек повелел «на?чать» пьянству бой… Но дешевые крымские вина еще не перевелись в бездонных бочках потомственных виноградарей. Вот под звон бокалов и сошлись стар и млад – темы бесед не упомнить, но больше говорили о политике…
      Затем на новых должностях стали встречаться гораздо чаще, сфера служебных интересов совпала – социалка. А еще по странной логике руководство вменило в обязанность коллегам встречать губернатора области при частых визитах «первого» в Потемкин. «Сретение» обыкновенно происходило на границе района со стороны областного центра. Ждали «губера» и час, и два… Летом проще, знай благостно покуривай на приволье, зимой же в мороз согревались в выделенных для эскорта «Волгах», где приходилось придерживать язык при чужом человеке.
      Свиделись старые приятели без театральных китайских церемоний, как будто вчера расстались. Встреча оговаривалась как деловая, потому без лишних обсуждений «текущего момента» перешли к сути дела.
      Павел Трофимович внимательно прочитал ксерокопию письма обиженных учителей. При этом странно покачивал головой – не понять: то ли возмущался поведением директора, то ли осуждал страждущих наказания жалобщиков.
      Закончив читать, Руднев деланно крякнул и небрежно оттолкнул исчерненный листок, так, что тот, подхваченный воздушным потоком, чуть не слетел со столешницы.
      – Скажу так, Игорь… – и Трофимович достал сигарету, разминая твердую гильзу, добавил глухо, – получается явный поклеп на честного человека. – Раскурив, выпустив струйку дыма, развил мысль, – Раньше бы сказали: «А нехай клеве-шчут!» – теперь так нельзя, будут строчить и строчить кляузы, пока не найдут «отзывчивого человечка». И у Михаила Петровича возникнут нешуточные проблемы. Заклюют парня!
      – И я такого же мнения Павел Трофимович. Да на тормозах спустить не получится… Удачно, хоть писулька в «комиссию» попала, а если к ловкачу из «новых русских»… Тем ведь только дай повод – распотрошат человека, разденут до трусов.
      – Ладно… – протянул Руднев, – с кем еще на эту тему поговорить удосужился, дело деликатное...
      – Пообщался со знакомым инспектором гороно, человек старой закваски, нормальный мужик. Помог развеять сомнения по поводу педагогической несостоятельности Краюшкина, дал дельные советы...
      – А дальше... Надеюсь, понимаешь, что директор школы нуждается в помощи.
      – Понимаю... Потому и пришел в «отделение». Школа проходит по железнодорожному ведомству, а Ремнев Павел Трофимович по долгу службы курирует учебные заведения в округе. Что скажешь, дорогой товарищ?
      – Ну хватит, Игорь Сергеевич, не язви! Так выдал... для набора слов. Краюшкин директор толковый. Поначалу даже НОД отнесся к парню с недоверием, да быстро поменял собственное мнение. 
      – Вот и ответь на грязное обвинение?.. Причастен ли Краюшкин  хоть боком к присвоению финансовых средств, выделенных для устранение аварии отопления и приведения школы в божеский вид. Ну или, скажем проще, не украл ли хоть малость – стройматериалы там, металлопрокат какой… Наконец, шифер, будь тот неладен. 
      – Окстись, Игорь Сергеевич! Михаил денежки эти выбивал Христа ради по «верхним» инстанциям, да и навороченных коммерсов не гнушался. Безлошадный, за собственный счет мотался по области, а уж город  – пешком обежал вдоль и поперек. Какие, говоришь, там деньги?.. По крохам собирал…
      – А чего так хреново! Школа ведь казенное учреждение, пусть даже на балансе железной дороги. Непонятно, неужели нельзя отыскать десяток лямов не ради цветастых лозунгов на станциях, а для собственных детей. Позорище, одним словом!
      – И не говори, приятель… Дорога, да и отрасль как таковая, переживают лихие времена, – вздохнул Ремнев, – вместо развития приватизируют, прихватывают, что приносит мало-мальскую прибыль. Железяки, рельсы и даже метизы сдают в утильсырье за копейки. Знаешь, расплодили кругом пункты приема металла, хозяева-бандюки не стесняются даже силовой провод с ЛЭПов оприходовать.
      – Знаю, как не знать… В пригородах садовые кооперативы давно без света сидят, ободрали дачные воздушки. Уже который раз проходит информация об убитых током добытчиков цветного металла. Лезут идиоты на необесточенные опоры, какой тут страх наказания… – полудурки жизнью не дорожат.
      – Вот, вот, – докатились до ручки… Краснознаменная Дорога стала нищей, зарплату и ту нечем платить… Однако школу на произвол судьбы бросить нельзя. Руководство обязало предприятия узла оказать посильное содействие – не деньгами, разумеется, а неликвидным материалом и, главное, рабочими руками. Фонд зарплаты остался, а объемы работ упали. Первыми помощниками стали локомотивное и вагонное депо, ну и стройучасток подсобил. Пришлось, конечно, организовывать эту кухню. Дело как обстояло – предприятия выделяли необходимый минимум материалов, которые использовали без остатка, экономия проводилась страшная. Тут не то чтобы утащить – из дома принесешь, да так и случалось, чего скрывать...
      – Получается, Трофимович, что на Краюшкина напраслину возводят, только зачем, вот в чем вопрос?
      – Паневин!.. Игорь, чай не маленький мальчик – брось эту гамлетовскую риторику: «Быть или не быть…». Воспользуйся властью, найди авторов писульки, и картина откроется. Поверь опыту старика, в железке таких писарчуков на раз вскрывали, а потом гнали взашей, чтобы не воняли. Теперь сложней… демократия – что хочу, то и ворочу! Жаль, нельзя окорот на полную катушку использовать. Но не бойся, наверху товарищи поймут, каждый в такой шкуре запросто окажется, дай только волю языкастой шушере.
      – Молоток, Павел Трофимович! По-Сталински рассуждаешь, так и нужно, да вот беда, лопнула становая жила в стране…
      – Да, брат, давно пожинаем безотцовщину!
      На такой печальной ноте и расстались еще не утративший веру в справедливость депутат городского совета и старый сталинист, попавший в современность по ошибке.
      
      Вернувшись в городской совет, Паневин позвонил в паспортный стол. Начальницу – подполковника милиции заслушали недавно на обсуждении ситуации с наплывом кавказцев в город. Острую тему подняли коммунисты, по причине жалоб на засилье горячих парней в продуктовых рынках, якобы те изгоняют местных производителей, скупают по дешевке и продают втридорога плоды труда окрестных селян. Нашелся умник и спросил: «Чем объяснить легкость адресной прописки южных торговцев?..» Следом раздались и вовсе нелесные возгласы – тут уж явственно наметилась коррупционная тема. Разгоравшиеся дебаты пришлось свернуть, проблема приобретала острый политический характер. Благодаря Игорю Сергеевичу паспортистка отделалась легким испугом. А только потому, что не хотел председатель комиссии разругаться с городским отделом внутренних дел, там и так хватало оборотней в погонах. А подполковница, признательная спасателю, быстренько предоставила тому домашний адрес учителя труда железнодорожной школы.
      Разговор намечался не телефонный, да и не положено телефонного аппарата рядовому гражданину. Жил Трунов Владимир Алексеевич «в низах», так по старинке звался городской микрорайон. Разномастные цветные домики и кой из чего слепленные сарайчики пестрым рядном покрыли покатый подгорный берег реки, омывавшей город с востока. Узкие улочки то натужно карабкались вверх по склону, то шустро сбегали вниз. Сливались друг с дружкой, будто горные потоки, запутывали странника архаичной неразберихой, делали невольным свидетелем изнанки жизни.
      Игорь Сергеевич насилу отыскал жилище трудовика – ладный деревянный домик, обшитый шалевкой, с резными наличниками и ярко блестевшим оцинкованным коньком на двускатной кровле. Покраска без огрехов, стекла целенькие, печная труба не облуплена – кругом видна усердная хозяйская рука. Заборная калитка запиралась на никелированную щеколду, что редкость даже в буржуйских коттеджах. Задвижка отошла плавно, без лязга и скрипа. По выметенной асфальтовой дорожке Паневин подошел к утопленному в террасу крыльцу и окликнул хозяина.
      Трунов не заставил себя ждать. В дверях появился рослый сутулый мужчина с простецкой, отнюдь не интеллигентной физиономией, Паневин представился. Хозяин пригласил гостя внутрь, протянул для приветствия тяжелую мозолистую руку.
      – Владимир Алексеевич, – депутат не стал волынить и сразу перешел к делу, – в Совет поступила жалоба на директора школы Краюшкина Михаила Петровича.
      – О чем жалоба?! – не выдержал трудовик.
      – Да, якобы Краюшкин скверный руководитель – школу не стремится развивать, учителей притесняет, на руку не чист... Да и, собственно, гнать такого директора нужно взашей, – Игорь Сергеевич намеренно не то что сгустил краски, а тезисно, для большей наглядности, обобщил содержание письма.
      – Угу…– удивленно хмыкнул учитель труда. – Вот ведь люди пошли?! Нет ни стыда, ни совести... – и возмущенно добавил. – Наконец в школе стало тепло. А то трубы засрались, теплоноситель не циркулировал – мерзли зимой… 
      – Что еще скажешь, как о руководителе, да и человеке?.. Что не так, почему люди недовольны? Говори без затей, не стесняйся.
      – Не знаю, в чужую душу не влезешь. Да только зла директор никому не сделал, наоборот, крутится как пчелка по школе. Откуда только энергию берет?
      – Однако присутствуют проблемы, раз заставили людей обратиться с жалобой.
      – Да, какие-сякие п... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2