ДЕПРЕССИЯ
1.
Ни за что не подумал бы…Когда он обогнал меня раза три на соседней дорожке, то я уже выдохся, вынырнул в последний раз и уселся на бортике, поджидая его. Ну, надо же! Ждать, впрочем, пришлось недолго. Еще метров сто. Он причалил прямо возле моих свешенных ног, и внимательно посмотрел на меня. Я перехватил его взгляд и тут же вставил:
- Да, Вас и не обогнать. Что это? Техника?
- Я смотрел, как вы плывете. Руки сильные, загребаете хорошо, а ноги почти не работают. Вам сколько лет?
- Тридцать четыре.
- А мне пятьдесят восемь. А ваш размер обуви…
- Сорок пятый. А при чем тут размер?
- У вас ласты на пять сантиметров больше, чем у меня. Конечно же это имеет значение. Вы и повыше сантиметров на десять. И ноги у вас длиннее, и руки. Все имеет значение в плавании. Ну и моложе конечно, что тоже немаловажно. По всему видать, обставите меня в два счета.
- Видите, не получается.
- Ноги слишком глубоко погружаете, пальцы на ступнях поджимаете. Попробуй, перелопать такую массу воды. Голову поднимаете слишком высоко. Когда плывешь кролем, голова не должна тормозить движение. Вот так, чтобы вода касалась нижней губы на вдохе,
Он продемонстрировал…и продолжал,
- Дыхание, кстати сказать, тоже важно. Тело должно быть прямым, пяточки - достигать поверхности воды. Представьте, что вы - торпеда. Все остальное, вы правы, дело техники.
- Спасибо за советы. Попробую вас обогнать в следующий раз. Можно вас угостить чашечкой кофе?
- Да, я и не сомневаюсь. Ваше время настало – тридцати - сорокалетних. За вами будущее, включая ошибки. За нами прошлое и опыт их преодоления. Знаете, как передвигается стадо приматов? Вначале идут молодые самцы, потом самки с малышней. А замыкают старики. Опыт нужно сохранять, иначе некому будет наживать следующий, - он подтянулся на руках и выбрался на бортик. Оказался он невысоким, поджарым мужчиной, слегка лысоватым на затылке. В общем, обычный мужик без пуза. Снял шапочку очки и наносник, выковырнул из ушей беруши и добавил:
- От кофе не откажусь.
Мы поболтали еще в душевой, пока смывали хлорку. Физической нагрузки мне явно не хватало. Когда пишешь целыми днями напролет, начинаешь чувствовать себя монументом, лишь только руки беспрестанно что-то отшлепывают на клавиатуре.
- А сколько ж вы проплываете по максимуму?
- Пять километров точно проплыл от бортика к бортику. Чуть не уснул. В армии были? Знаете, как солдат спит, чеканя шаг?
- Не довелось, уж не знаю, к счастью ли, к сожалению. Но, слышал. Друзья, бывало, вспоминали.
- А что такое 5 км? Это всего лишь немногим меньше шестой части Ламанша в Па-Де-Кале. Ну, холодно, конечно, волна. Но с лодкой сопровождения и сигналом, чтоб выдерживать прямую линию, можно было бы и попробовать. Вы знаете, что пролив пересекли гораздо меньше людей, чем поднялись на Эверест? Курилов вообще трое суток плыл в океане с акулами, ночью, когда бежал из СССР. Сколько уж он проплыл, трудно сказать. А вообще-то наверно поздно. Ну не все ж так могут, как Поль Брег, заниматься виндсерфингом в девяносто лет. Мне бы восстановиться.
2.
- Так на чем мы остановились? - спросил он, когда я подошел к столику с двумя чашками - кофе для него и двойным шоколадом для себя, - Давайте познакомимся Павел Дмитриевич Ярцев, предпенсионер, как сейчас принято говорить, а вы?
- Писарев Дмитрий Павлович, почти, как и вы Павел Дмитриевич, только наоборот. Но по молодости можете называть меня просто Дима.
- У меня сын Дима, так что запомнить будет не сложно, просто Дима…,
- И улыбнулся открыто, искренне и широко, от чего его усы раздвинулись, образуя две противоположно направленные векторные стрелочки. Жизнелюб, - подумал я про себя и решил, что не напрасно угостил его кофе.
- А вы не тот ли Писарев, который написал «Девочку со скрипкой», «Скелеты в шкафу» и «Метель».
- Тот самый, Пал Дмитрич. Дело в том, что я писатель. Вот и фамилия моя Писарев, как раз подходит.
- Хорошо пишите, хотя и не совсем современно. Может от того и хорошо, что у вас есть свой старый добрый стиль. Сейчас так пишут немногие. Один лишь фарс или акыновщина с претензией. Так и летит в пропасть со стебом, хихикая мир дураков…Так на чем мы остановились, Дима?
- Про Ла-Манш, Курилова, Поля Брэга и что-то про ваше восстановление. Восстановление от чего или после чего?
- А вы знаете Дима, ведь мы с вами могли бы и не встретиться. Мог бы и не вернуться, почти как ваш герой из «Скелетов в шкафу». Мне ведь тоже довелось слегка нарушить пограничную зону. И, в общем, без потерь, если не считать семнадцати килограмм потерянного веса. Это отдельная история, Дима, и если вы готовы выслушать…
- Мне интересно, Пал Дмитрич. Знаете, Стивен Кинг как-то сказал, что хороший писатель должен не только писать, но и читать. А я бы добавил: еще - и слушать.
- Стивен Кинг, один из моих любимых писателей, а еще и самый читаемый в мире, если не ошибаюсь. Его «Темную башню» я всю прочитал от корки до корки, что называется.
- Ну, вот видите, значит, мы, скорее всего, поймем друг друга.
Ярцев встал, подошел к прилавку, и, обернувшись ко мне, спросил:
- Тебе еще кофе? Теперь моя очередь угощать.
Я кивнул.
- Если можно шоколад. Двойной.
- А я себе возьму, пожалуй, еще чашечку кофе и стакан молока. С молоком, говорят, не так вредно.
- Так вот, - продолжил Павел Дмитриевич, когда вернулся,- Мир сдвинулся, не только у Кинга. Мой маленький мир, который я построил для себя, тоже сдвинулся в сентябре прошлого года. И был готов к тому, чтобы и вовсе рухнуть. А знаете, с чего все началось? Я стал плохо спать.
3.
- Конечно, все началось не сразу, не вдруг, не в одночасье, - продолжал Павел Дмитриевич, то делая маленький глоточек кофе, запивая молоком, то меняя напитки местами.
«Гурман, - подумал я, - и наверняка жизнелюб».
- Я уже несколько лет подряд просыпался ночами, ну не только для того, чтобы «пожурчать», сами понимаете, - он улыбнулся, - И случалось такое несколько раз в год, что я вообще не мог заснуть всю ночь. Хоть ты что делай. А в сентябре прошлого года я обратил внимание, что порой мне не хватает воздуха и хочется вздохнуть поглубже. А еще, бывало, просыпаешься от того, что сердце бешено колотится. Странно, если учесть, что в бассейне плаваю лет двадцать, а парюсь с веничком еще больше по времени, и сердечко с дыхалкой никогда не подводили. В общем, спал я все меньше и меньше, а просыпался все чаще и чаще. А валерьянка не помогала. Чувствовал я себя от недосыпа припаршиво. То слабость накатит, и хочется улечься на диван, то аппетит пропадет, то голова туго соображает. Я же профессиональный юрист. Здесь мозги нужны свежие… А еще, я начал терять вес, и поначалу меня это даже обрадовало. Ведь при своей норме по росту и возрасту в семьдесят килограмм, поднабрался я аж до восьмидесяти восьми, а живот вырос до такой степени, что разглядеть кончик, можно было лишь, опустив голову и наклонившись вперед. И как бы я не старался, занимаясь спортом, садясь на диету или вовсе голодая, похудеть мне никак не удавалось. А тут такое везение - уходит по килограмму в неделю. Меня это даже слегка воодушевило…
Тут я взглянул на Ярцева, оценив про себя его худощавую и подтянутую фигуру. Павел Дмитриевич, перехватил мой взгляд и кивнул:
- Вот-вот, но какой ценой? В общем, когда я вообще перестал спать, и мне все это надоело, я записался к врачу. Тут еще сахар подскочил… Девочка-невролог, проверив координацию движений, посоветовала мне заняться утренней гимнастикой и прописала новомодный итальянский антидепрессант с японским звучанием «Критико». Я его начал принимать и поначалу сон стал налаживаться. Три или четыре часа сна я все же для себя вернул.
Побочка, правда, напрочь забила мне нос, и «Всилен» надолго стал моими прикроватными каплями. Сердце немного унялось, но худеть я не перестал и слабость не прошла. Потом пришли блуждающие боли, то в правом, то в левом боку, то ниже, то выше. Каждая морщинка на простыне раздражала, отзывалась болью и не давала заснуть. Однажды на лыжах я прошел сорок пять километров, двадцать пять - делал без особых усилий. Я пережил метель в Хибинах и на Эльбрусе. А тут, ослабел настолько, что сократился до пяти километров вокруг Центрального пляжа в пойме Десны, а потом и того меньше. В зеркале я видел свои исхудавшие руки и ноги с острыми костяшками скелета и отвисшей кожей. И на шее - вместо второго подбородка тоже свисала кожа. Я еще пытался улыбаться в зеркало, подбадривая самого себя, но зажелтевшие зубы и изрытый бороздками горчично-белесый язык бодрости как-то не прибавляли. Но это было только начало.
4.
А потом пришли не проходящие тревожность, чувство вины и страх. Лежа в бессоннице, я вспоминал все свои пусть даже мелкие, чаще всего, прегрешения, обиды, нанесенные другим, а даже и вовсе незначительные. Пусть и не прегрешения и не обиды вовсе. В том числе и те из них, что были совершены другими в отношении меня, оказывались опять же по моей вине. Я каялся перед друзьями и недоброжелателями (и перед врагами тоже бы каялся, только нет у меня врагов) и теми совершенно случайными встреченными мною людьми, просто проходящими мимо по жизни. И выходило так, что я простое ничтожество, ни на что не годное, никчемное, со следами жизни, занесенными снегом. Снега в прошедшую зиму было много…
- Следы жизни, занесенные снегом – это интересная метафора. Только очень грустная, Пал Дмитрич.
- Да. Хорошего было мало, - Ярцев вздохнул, - Ничего хорошего вообще не было. Так вот, зима в этом году, в самом деле, удалась. Таких красивых снежных зим в наших краях давно не бывало. Я смотрел с грустью на укутанные снегом деревья за окном и думал: «Даже ленивый в эту зиму обязательно соберется и пойдет на лыжах, чтобы поглядеть на этот сказочно-прекрасный мир, особенно в лесу. А я не могу. Это же последняя зима в моей жизни». И наглухо задернул плотные светонепроницаемые шторы. Голова не соображала, я не мог ни сосредоточиться, ни читать. Даже мое любимое занятие - разгадывание кроссвордов - превращалось в мучение. Разгадав два-три слова, я зверски уставал, а голова искала подушку. Подводила память. Но я еще ходил по магазинам и аптекам хоть и со списком продуктов и лекарств для жены и больной тещи. Даже если нужно было сделать три покупки, я их тоже просил занести в список. Нарушались координация, логичность и последовательность действий. Что говорить, если почистить зубы и побриться было для меня серьезным поступком, а помыться в ванной - почти что подвигом. Стали выпадать волосы. Они оставались на акриловом покрытии ванны вместе с ошметками отслоившейся кожи. В инете я прочитал, что, судя по всему, теряю коллаген, строительный белок мышц, кожи, подкожных тканей. Каждый день я по нескольку раз подходил к зеркалу и обнаруживал у себя свежие морщины. На лице, шее, руках, ногах… Слабость, стремительная потеря веса и дряблая кожа…все это что-то уж очень настойчиво наводило на мысль об онкологии. В общем, я стал искать у себя рак. Но его так и не нашли. «Это у тебя в голове», - твердили мне близкие и друзья. Врачи с ними соглашались, но всеже обнаружили у меня язву двенадцатиперстной кишки. В общем, пришлось залечивать еще и язву. Все это время мы с женой боролись за мой вес, пытаясь хоть как-то остановить его потерю. Конечно, на самом деле боролась жена, пытаясь меня хоть как-то откормить. И это при строжайшей диете. Жирного нельзя, соленого, кислого, сладкого - тоже. Мясо - только курятина, индейка на худой конец. Аппетит на нуле. А на бананах далеко не уедешь. Зато куча антибиотиков, пробиотиков, всякой химии. Веришь? Нет? Дерьмо сосиской, но абсолютно не пахнет. Ты уж извини за подробности. Это называется дисбактериоз. Когда уничтожаются необходимые для пищеварения кишечные бактерии.Вначале мы думали, что я худею от рака, потом - от язвы, антибиотиков, дисбактериоза, отсутствия аппетита… Месяц вес держался на уровне 73-74 килограммов. Его все еще как-то удавалось стабилизировать. Но потом он снизился до 72 килограмм. Словом, битву за вес мы проиграли. Мы купили умные электронные весы с простыми настройками по содержанию жира, костной, мышечной массы и воды. Правда, разобраться с этим я не смог. Голова просто не «варила», мозги отказывались соображать, и сосредоточиться на какой-то пусть даже самой простой задаче было невозможно. В короткие периоды сна в голову лезла всякая бредятина. Звучала мелодия, вроде приятная, но, какая то, «левая», словно гармония как-то сдвинулась. А я пел во сне не своим голосом. Кстати сказать, я люблю петь. Даже записал несколько музыкальных альбомов. У меня вообще-то приятный баритон.
- А как Вы узнали, что приятный?
- Девушки говорят? Они в этом лучше разбираются, - он улыбнулся, - потому что «любят ушами».
«Улыбка у него тоже приятная, открытая», - подумал я, - ему веришь. Павел Дмитриевич продолжал:
- Так вот, что-то произошло со связками. Я запел тенором причем в более высокой не своей тональности. Понимаете?
- Не очень.
- Я тоже, ничего не мог понять. Толи жировая прослойка сошла со связок?
- А те, кто вас слушал?
- Им казалось, что пою я по-прежнему, и ничего в моем голосе не поменялось. «Это у тебя в голове». Да, я и сам запутался: то ли что-то с голосом, то ли со слухом? Шум в ушах или в голове не проходил. Иногда он менял тон, частоту и уши. В голову стали проникать странные звуки, как будто нечто пыталось настроить свой радио излучатель на мою волну.
Однажды ночью я проснулся с совершенно нелепой фразой, засевшей голове. Я даже ее записал. «Одеколон Король Базур и Зауэр». Ну ладно, думал я, - «одеколон» или «король», но, при чем тут «базур» и «зауэр»? Конечно, утром, я полез в Интернет. С какого перепугу нидерландский футболист, опорный полузащитник клуба «Витесс» по имени Базур засел в моем мозгу, если я футболом начинаю более или менее интересоваться, лишь на мундиальной четверти финала, не раньше? «Зауэр» оказался известной немецкой фирмой по производству стрелкового оружия.Но я-то никогда оружием не увлекался…
И хотя случаи эти были единичными, я понял, что с мозгами что-то не так.
У соседей штробили. Резкий звук перфоратора, конечно, малоприятен, но не до такой же степени, чтобы засовывать в уши беруши, надевать наушники, а поверх еще и вязаную шапку натягивать. Кроме того, лежать на подушке, а другой прикрываться. Хорош же я был? Жаль, что не сфотографировался.
Дальше, больше. Мне стало трудно держать голову. Я пытался шутить, что моя младшая внучка только учится держать головку, а я -разучился.Голова болела -затылок, виски. Я только менял подушки. Даже пытался спать в обнимку с подушкой. Все это не помогало. Сбившиеся простынь и одеяло вызывали боль по всему телу. Сна это естественно не добавляло. «Критико» побочкой, напрочь, забивало нос. Я лил и лил «Всилен». Он иссушил всю носоглотку, но не помогал. Наступило безразличие ко всему и ко всем, даже к моим очаровательным внучкам. А ведь еще совсем недавно, я мечтал дожить до рождения моей младшей внучки. Любопытство все еще сохранялось.
А теперь я понял, что умираю. Страх. Я боялся мороза в двадцать градусов, Ковида-19, что все мы заболеем и умрем, а нас даже похоронить будет некому. Страшно было не от того, что квартира уйдет не понятно кому, а от того, что останется без нас. Наши вещи - книги, гитара…
Все врачи - урологи, проктологи, гастроинтерологи, онкологи, которых я прошел, были узкими специалистами, несмотря на семилетнее обучение и стажировку, ничего не нашли и твердили, что это у меня в голове. Понимаешь, Дима, трудно человеку в пограничном состоянии признать, что ты уже становишься психом. А обращаться к психиатру… Ну, ты сам понимаешь.
Но я же видел эти свои физиологические изменения: ослаб жевательный рефлекс, скулы таяли на глазах. Возникли затруднения не только при жевании, но при глотании, я не мог проглотить большие не пережеванные слабеющими челюстями куски мяса, и уже представлял себе, как ем из ложечки протертое пюре, а затем не смогу сделать даже глотка воды.
Нейромедиаторы свихнулись, выплескивая один лишь негатив.Запах. Говорят, что кобель чувствует запах текущей суки за несколько километров. А там ведь, на этих километрах и запах метала с бензином, и костра с шашлыком. Лиши собаку способности ощущать запах, и она погибнет, съев чего-нибудь не то. Болезнь изменила мои запахи, превратив их в сплошной негатив: мясо пахло тухлятиной, хлеб – дрожжами. Даже морозный январский воздух, и тот, напрочь, состоял лишь из сплошных выхлопных газов.
5.
Мне становилось все хуже и хуже,и я стал понимать, что превращаюсь в обездвиженного лежачего больного. Но и лежать мне было больно и невыносимо. С моим подвижным образом жизни это было несовместимо.
И я стал ждать смерть. Со дня на день. Но проходили день за днем, а смерть так и не приходила. Поэтому я решил обмануть смерть, заявившись к ней сам. Потому что смертельно устал. Наступило безразличие к самому себе. Никогда не думал о самоубийстве, Дима?
- Слава Богу.
- Вот, именно. Ты веришь в Бога?
- Да как сказать? Мне ведь и пяти месяцев не было, когда покрестили, никто и не спрашивал. Не знаю. В церковь не хожу. А там кто его знает, может все же что-то есть. И потом, человечество не меньше десятка тысяч лет живет с богами, пусть даже и придуманными. Такая сила традиций! Павел Дмитриевич выдержал паузу, словно собирая мысли, пытливо заглянув мне в глаза.
- А я-то вообще атеист. Некрещеный. Но по ночам молился. Неумело, может и вовсе неправильно. А откуда я знаю, как правильно молиться, если некрещеный? Но молился. Просил ЕГО сохранить жизнь и здоровье жене, восьмидесятилетней теще, сыну, моим невесткам (невестки бывшими не бывают, я ж с ними не разводился), внучкам, друзьям и… забрать меня поскорее. Куда угодно. Хоть в Рай, хоть в Ад. За последние два месяца земного ада я нахлебался выше крыши, что называется. А, ведь я высмеивал ЕГО. Я не о попах, конечно. Я говорю о БОГЕ. Но мы отвлеклись от главного. Хотя может быть про Бога, это и есть главное. Так вот, когда думаешь о самоубийстве, ищешь способ понадежней, чтоб наверняка. Ну, и, конечно, не такой мучительный. Застрелиться по-мужски у меня не получалось. «Зауэра» у меня не было, а в таком состоянии, где б я нашел банального «макара». Попросил, было, сына, как бы в шутку. Как-то эта моя просьба его не рассмешила. Под моим балконом на третьем этаже разрослись кусты, а крюка у себя в квартире я так и не нашел. Время шло, старуха разленилась, и однажды ночью, написав записку-оправдание, я набрал воды в ванну и полез туда с ножом, надавливая и засовывая его острие попеременно то в живот, то в горло, чуть правее кадыка, то пытаясь разрезать вены на левой руке. Кожа продавливалась во внутрь. Я так и не смог засунуть нож, отделавшись царапинами. Мой норвежский «Хелен» оказался туповатым, на швейцарца однажды просто денег не хватило (видать, к счастью), а свою по-настоящему качественную финку зоновской ручной работы я еще в семнадцать лет продал одному местному бандюгану, после того как поступил в педуху. Харакири у меня не вышло. Топиться было негде. До ближайшей проруби я бы точно не добрался. Оставалось последнее средство. Этот чертов «Критико». Я подумал тогда: то, что нам мешает, то нам и поможет. Из того, что подробно было написано в инструкции по применению в отношении передозировки, я своим уплывающим сознанием понял, что максимальная суточная доза приема препарата только четыре таблетки, а передозировка последовательно приводит к учащенному сердцебиению, сонливости, спазму дыхания и… коме. А потом - ВСЕ. Я заглотил тринадцать оставшихся у меня таблеток, лег и стал ждать. Я хотел умереть во сне. Мне нужно было продержаться час. Чтобы промывание не помогло. Сердце просто выпрыгивало, и я подумал, что все идет по плану. Но потом все пошло не так… Сон не шел, паралич дыхания тоже не приходил. Я продержался часа три, но кома так и не наступила. Сушняк был просто страшный. Когда я признался в содеяном, мои родные и близкие забегали вокруг меня, добавляя в суету матерные проклятия, обмороки, звонки в скорую. А я все еще надеялся, на уход, «успокаивая» их тем, что для них скоро все закончится и вынимать утку из-под лежачего больного им не придется. Вот до чего все дошло…
«Ну что уснул?», - саркастически бросил в мой адрес врач скорой помощи. «Что будете с ним делать?»- уже обращаясь к окружившим меня домочадцам, - Так, промывать уже поздно, препарат растворился в крови. Антидота не существует. От передозировки антидепрессанта еще никто не умирал». «Что это он обо мне в третьем лице?» - было, возмутился я. Он даже взгляда меня не удостоил. Молча прощупал пульс, измерил давление и … уехал.
Остаток дня и ночь я провел, борясь с засухой, вливая в себя не менее десяти литров воды, а может и больше. Не проходило и пяти минут, чтобы я не пил воду, чай или бульон. Был период, когда я блевал каждые полчаса. Какую революцию произвел во мне этот «Критико», не знаю, но однажды кроме мутной водицы меня вырвало многочисленными кровавыми сгустками моей собственной больной плоти. Частичками зарубцевавшейся язвы? Подохшей массой хеликобактера пилори? Ночь я не спал. К утру жажда поутихла, и я поехал к психиатру.
6.
- От депрессии еще никто не умирал, впрочем, многие погибали от ее невыносимости, - сказал мне пожилой психиатр.
Возможно, именно депрессия толкнула Есенина и Маяковскго на самубийство. Кто знает, но вероятно современные антидепрессанты могли бы спасти сожженные огнем рукописи очень многих творцов? Может быть, и бессмертный Гоголь оставил бы для благодарных потомков второй том «Мертвых душ»? Павел Дмитриевич замолчал, глядя мимо меня. Наверно собираясь с мыслями. Недолго. Не больше минуты или двух. А потом, - он включился, словно пришел в сознание,
- Мне вкололи кубика два апитримилина. Позднее -добавали еще таблетку фезаметана. Но это когда жена с сыном привезли меня домой. По дороге я чувствовал себя немного пьяным, хотел «продолжения банкета» и даже пытался выбрать в магазине бутылочку пива. Пока не понял, что делаю что-то не то… Потом на меня напал просто необыкновенный жор, а затем пришел долгожданный сон…
7.
В общем, проспал я часов пятнадцать. Сном младенца, как в детстве. Проснулся с какой-то необыкновенной легкостью в теле и голове, переставшей сваливаться набок. Проснулся и понял, что выздоравливаю. С недельку в дневном стационаре мне подбирали антидепрессанты. Но уже в конце недели мы с сыном «дунули» на лыжах километров на двенадцать по живописной лыжне до маленького полустаночка в Чернеце. Я все еще чувствовал заторможенность в мыслях, порой - в движениях. Правда, уже дня через три по утру ощутил жгучее мужское желание и осознал, что главная стрелочка моих часов сделала упругий скачок с половины шестого до двенадцати и остановилась по стойке смирно. Так я вернулся. Немного погодя, недели через полторы включились мозги. Появилось желание вообще ДУМАТЬ. С этими электронными весами я разобрался в течение нескольких минут. Немногим больше времени потребовалось, чтобы изучить смарт браслет для фитнеса, подаренный сыном на Новый год. А тогда, помнится, сетовал: «Лучше б ты подарил мне пистолет, чтоб застрелиться». Ээх, это было не чудо. Врач хороший попался, диагноз правильный, подбор препаратов. Дальше пошло, поехало - отжимаюсь, пресс качаю, гантели купил, в пятьдесят девять лет кручу халахуп, то бишь, обруч по-нашему, пошел учиться на курсы подготовки управляющих контрактами. Да все наладилось на более высоком уровне. Авалил так «заэнергизировал», что остановиться не могу, хотя этих антидепрессантов уже давно не потребляю. Да и от водочки с коньячком и кружкой пивка не отказываюсь. В меру, конечно. Такие вот дела…
8.
Знаешь, Дима, вот ты напиши, о чем я тебе рассказал. Очень хочу, чтобы люди, оказавшись в моем прежнем состоянии, в уныние не впадали, не теряли надежды. Есть еще хорошие врачи, не рвачи. Знающих специалистов у нас в России еще хватает, и дай Бог умножатся. Может, потому и живы еще. Напиши, Дима. Ну мне пора, - Ярцев мельком взглянул на часы, -Утомил, небось? Это возрастное. Старый зануда. Мы все не становимся моложе. А заглядывать или не заглядывать в паспорт, это дело твое. Сейчас внучу приведут. У меня опять бассейн по программе «Мать и дитя», то есть дедушка и внучка. Пять лет, а уже солдатиком сигает с бортика бассейна. Молочко коровье раньше не пила, а теперь стала пить, иначе плавать не научится. Дедушка сказал. Теперь все воспитание на этом бассейне строим. Да вон и она.
-Интересно было вас послушать, Пал Дмитриевич, - я пожал его крепкую сухую ладонь, - Попробую написать, но обещать не буду. Такое уж у меня правило.
Он кивнул. Больше Ярцева я не видел. Бассейн бассейном, но мне ближе велик. Ну, вот написал. Что-то в последнее время плохо спится. Завтра утром сгоняю в спортивный за гантелями. Может и обруч купить?
20.07.2021
28 марта 2024
Иллюстрация к: Депрессия