Натали. Книга 1. Классная руководительница

8 апреля 1974 года.

 N-ск, университет, заседание кафедры

-У Вас все, Наталья Николаевна?

-Да. Это все.

-Тогда прошу присутствующих высказаться. Может, у кого-то возникли  вопросы к Наталье Николаевне?

-Мне можно?

- Да, пожалуйста,   Станислав Михайлович!

-Извольте!  Если не возражаете, я  выскажусь по пунктам.  Я тут у себя  отметил.

-Да уж, пожалуйста, хоть как угодно!

-Спасибо!  Я ни в коей мере не желал бы обижать нашу очаровательную Наталью Николаевну. А, тем более,  многоуважаемую Ольгу Васильевну, к  которой лично я питаю самые  благородные чувства. Но я не могу  не  спросить Ольгу Васильевну: почему вы  как научный руководитель позволили Наталье Николаевне взять именно эту тему?

-Станислав Михайлович, я хотела бы сама ответить на ваш вопрос. Дело в том, что данную тему  избрала я сама. Ольга Васильевна только лишь  любезно согласилась быть моим научным руководителем.

-Да, согласилась. И не нахожу в этом ничего крамольного. Наталья Николаевна моя бывшая студентка. К кому она еще могла обратиться, как не ко мне?

-Речь вовсе не в выборе научного руководителя. Я просто хотел уяснить для себя, почему  доцент кафедры русской литературы  не только позволяет заниматься, но и руководит работой, совсем далекой от русской литературы? Насколько я понял из доклада, Наталья Николаевна взялась работать над  проблемой  преподавания литературы в школе. А это уже компетенция  не литературоведов, а методистов. Мы беремся за чужую работу, в то время как  гора своих тем висит мертвым грузом уже который год. Кто  нашими  делами  будет заниматься?

-Любезный Станислав Михайлович!  Я бы очень просил сейчас не ввергать всех нас в полемику относительно выбора темы. Ведь мы с вами уже толковали по этому поводу.  У  вас есть что-нибудь насчет  самой работы?

-Разумеется. У меня к вам вопрос, Наталья Николаевна. Почему вы, преподаватель словесности, рассуждая об эффективности преподавания литературы в школе, предлагаете  не только  увеличить объем преподавания  музыки и  изобразительного искусства,  и даже кардинальным образом переработать программы этих предметов, но и  поднять статус этих предметов до уровня литературы по их образовательной значимости?

- Потому что  Лермонтов,  Грибоедов, Есенин, Маяковский, или тот  же Пушкин – все эти творцы  подобно многим другим писателям и поэтам  с одинаковым  интересом в своем творчестве занимались музыкой, рисованием и   живописью? Можно привести множество примеров, когда музыканты и живописцы не менее талантливо занимались литературным творчеством.  К слову сказать, молодой Тарас Шевченко начинал именно как живописец. Впрочем, как известно, живопись он не оставлял и в зрелые годы.

-Ну, они были творцами. Но речь ведь идет не о творчестве, как таковом, а о преподавании в школе.

-Помилуйте, Станислав Михайлович! Как можно преподавать  искусство вне связи его с процессом творения? А литература – это такое же искусство, как  музыка и  живопись. Почему преподаванию литературы   мы отдаем явное предпочтение? Другие же виды искусства   выведены на задворки учебного процесса.

-Вы собираетесь отстаивать право этих самых «других видов искусства» на их приоритетное место в учебном плане?

-Разумеется.

-Зачем вам это нужно?

-Затем, что качественно литературу как вид искусства можно представить только лишь в ее связи с другими  видами искусства, которые  везде и всегда служили людям в равной степени  и выполняли  абсолютно одинаковые  задачи.

-В таком случае, логично  рассуждать, что нет смысла распылять весьма ограниченное время учебного процесса на изучение всех искусств. Достаточно  изучить один вид искусства (причем, весьма основательно), чтобы хорошо представлять себе  роль искусства вообще в жизни человека и общества. И именно  эта логика, к нашему полному удовлетворению, заложена в существующую систему  гуманитарного образования. Кстати, не следует забывать, что современная школа призвана дать не только гуманитарное образование, но и естественно-техническое, трудовое. Мы, знаете ли, не  благородных девиц  и изысканных  кавалеров  должны из школ выпускать, а   всесторонне образованных и идейно закаленных строителей коммунистического общества.

-А, по-моему,  всесторонне образованным и идейно закаленным строителям коммунистического общества совсем не помешает быть изысканными  и  благородными молодыми людьми. Повальное пьянство, сквернословие и разврат  в молодежной среде – эти явления  совсем не способствуют идейной закалке будущих строителей коммунизма.

-Наталья Николаевна, вам не кажется, что вы слегка перегибаете палку?

-Товарищи!  Прошу не переходить на личностные выпады!   Я полагаю, что нам следует сделать перерыв. Прошу, товарищи, всех выйти на  10 минут из аудитории  и проветриться. А то эдак  в духоте мы и до рукоприкладства додискутируемся.   Прошу далеко не уходить и  не опаздывать!  Станислав Михайлович, будьте добры, задержитесь, пожалуйста!

-Слушаю вас, Михаил Борисович!

-Станислав Михайлович, я что-то не могу никак понять, чего вы добиваетесь  своими крайне оппозиционными выпадами против Натальи Николаевны?

-Против нее лично – абсолютно ничего. Знаете ли, как женщина она мне даже весьма симпатична. Но этот ее бред! Неужели,  ее так называемую концепцию вы воспринимаете всерьез?  Это же полное безумие!

-Станислав Михайлович, нас никто не спрашивает о нашем  мнении  и суждении. Вы прекрасно знаете о дружеских взаимоотношениях  нашего ректора  с Гончаровым.  Через полчаса я  должен  идти к ректору. Что, по-вашему, я должен ему сказать? Что  Его Превосходительству  доценту Булыгину не понравились тема и идея  диссертации дочери самого Гончарова,  стараниями которого мы все тут процветаем?

-Но причем тут научная полемика и  личные отношения?

-Знаете, товарищ Булыгин, шли бы вы с  вашей полемикой по известному адресу!  Вам, похоже, очень сильно надоело бездельничать в стенах университета и получать  дармовые деньги! Вам захотелось на пенсию? Вы желаете поработать в средней школе или во всесоюзном обществе «Знание»? Вы  добиваетесь, чтобы нас всех вместе взятых завтра же разогнали к чертовой матери на заслуженный отдых?

-Да, ну, что вы такое говорите, Михаил Борисович?

-А если вы всего этого не хотите, то заткнитесь, пожалуйста, с вашими научными  взглядами и полемикой и не  возбуждайте народ. Вы меня очень хорошо поняли?

-Да понял я все, понял!

-Ну, вот и ладушки! Я очень рад, что мы с Вами так быстро договорились.

8 апреля 1974 года. N-ск, университет, кабинет ректора

-Спасибо,  Михаил Борисович! Я не сомневался, что у вас там все пройдет благополучно. Теперь мне спокойно можно идти к Гончарову  и просить денег на  закладку нового общежития.  Надеюсь, обошлось без всяких там эксцессов?

-Обошлось. И проголосовали единогласно.

-Ну, и чудесно! А скажи-ка, Михаил Борисович, откровенно, между нами говоря: что вы сами думаете о работе Гончаровой? Я имею в виду ее преподавательскую деятельность.

-Прекрасно думаю! По-моему, она родилась педагогом. Студенты ее обожают.

-Что вы говорите? А производит впечатление такой скромницы.

-Да она такая и есть. Удивительно замечательная особа!  Когда я смотрю на нее, то ловлю себя на мысли:  как это получилось, что у такого видного человека выросло  столь  совершенное создание?

-Это вы о чем?

-О том, что обыкновенно в семьях  ответственных работников произрастают  самые отъявленные оболтусы, не способные ни на что. У меня самого такой оболдуй  растет. Уж чего я только для него ни делал, как ни старался! Между прочим, совсем даже не баловал и не оставлял без внимания ни на один день. Ну, и что? Учиться мы не хотим, работать нам тяжело, в армию нам нельзя, а на гулянки мы готовые в самый раз. А у вас как, по-другому?

-У нас, слава богу,  замуж вышла! Может, муж воспитает, как надо. А еще вернее – дети.

-То-то и оно! А тут, обратите внимание, первое лицо в городе, такая шишка, что уж и дальше некуда, а  дочь у него – исключительно порядочная личность. Ну, не чудо ли?

-Между прочим, сам Николай Васильевич –  честнейший и  весьма порядочный  человек. Таких очень мало теперь у власти. Но это между нами. Я еще хотел спросить:  каково ваше личное мнение о научных изысканиях  Натальи Николаевны?

-Вы хотите услышать честный ответ?

-Ну, разумеется.

-Видите ли,  в этой изумительно умной головке  скрываются гениальные идеи. А то, над чем она предполагает работать, следовало бы внедрить в систему  среднего общего образования  еще полвека назад. И мы выпускали бы из стен школ  высокообразованных, культурных и порядочных молодых людей, способных без принуждения трудиться на благо отечества. И мы, возможно, не наблюдали бы этой повсеместной пьяной вакханалии, которая, к сожалению, охватила общество. И, в первую очередь, молодежь. А в школах, дорогой Игорь Константинович, давали  бы настоящие знания, а не занимались бы приписками и очковтирательством, что тоже, к сожалению, имеет место быть.

-Откуда вы это взяли?

-Статистика. Вы знаете, в чем разница между статистикой и показателями?

-Догадываюсь.

-То-то же и оно. У нас по показаниям различных отчетов в народном образовании все -  лучше всех во всем мире. А по статистике производительность труда на каждом рабочем месте – одна  из самых низких в мире. Спрашивается: если наши работники во всех сферах народного хозяйства – самые образованные и грамотные специалисты, то почему они не умеют быстро и квалифицированно работать?

-Михаил Борисович, я хотел бы подробнее услышать о  Наталье Николаевне.

-Простите!  Просто я хотел подчеркнуть актуальность  идей, с которыми выступает эта девочка.

-Ну, так в чем дело? Работайте над этими идеями!

-Я очень даже сильно опасаюсь, Игорь Константинович, что  эти самые гениальные идеи мы не сможем не только воплотить в жизнь, но даже и  распространить в широкой печати. Они  непригодны для нашего общества.  Ведь не зря же  эти идеи не получили своего распространения еще полвека назад, хотя и тогда, я уверен, наверняка находились умники, вроде нашей Натальи Николаевны, которые способны были  и придумать и развить нечто подобное.

-Что же это за идеи такие, черт возьми, если, с одной стороны, они гениальны, а, с другой, -  совершенно непригодны?

-Идеи реформирования  гуманитарного образования.

-А вы могли бы хотя бы вкратце ознакомить меня с этими идеями?

-Лучше  меня это могла бы сделать сама Наталья Николаевна. Но самую суть я могу раскрыть. Хотя я и сам  эту  суть не сразу  уловил. Тут, понимаете ли,  скрыты глубинные психологические проблемы.

-Даже так?

-Именно!  Дело в том, что когда мы  беремся обучать и воспитывать наших детей,  то  обыкновенно  имеем дело с их  мышлением. Мы  развиваем ум, обогащаем память, воздействуем на разум и постоянно  заставляем  их  мыслить. И мы считаем при этом, что, чем  чаще и настойчивее мы будем так воздействовать на обучаемого, тем   лучше  он  вберет в себя нашу науку  и скорее станет высокообразованным человеком.

-Вы хотите сказать, что  все эти методы совершенно не пригодны в обучении.

-Не то, чтобы не пригодны. Они крайне мало эффективны, если мы имеем дело с детьми и подростками.

-И что же вы, в таком случае, предлагаете?

-Это не я предлагаю, а Наталья Николаевна Гончарова.

-Так что же  она предлагает?

-Она предлагает   реформировать всю систему  общего   среднего образования таким образом, чтобы ввести в процесс обучения   механизмы, которые  воздействовали бы, в первую очередь, на  ощущения, желания и чувства человека.  А самым  простым, действенным и, самое главное,  доступным таким механизмом, по мнению Натальи Николаевны, являются искусства.  Мы должны поднять статус искусств во всех школах до уровня  наиболее значимых дисциплин и значительно увеличить их  количество часов в  сетке учебного плана. Но и это еще не все. По мнению Натальи Николаевны, в учебный план необходимо ввести культурологический предмет, который координировал бы содержание программ всех остальных предметов.

-Вы это серьезно,  Михаил Борисович?

-Абсолютно.

-И вы ничего здесь не перепутали?

-Нет. Я очень внимательно  изучил все материалы в  работе Натальи Николаевны.

-Тогда, будьте добры,  вернитесь к началу и  передайте мне всю информацию несколько подробнее. По-моему, я не совсем что-то понял. Кроме того, что наши традиционные методы обучения и воспитания, работают из рук вон плохо.

-Да. И это факт бесспорный. Вот, к примеру, скажите,  обладают ли младенцы от рождения  до полутора-двух лет  мышлением и разумом?

-Ну, я полагаю, что  у них есть необходимые для этого задатки, которые требуют развития.

-Вот именно.  Обучая младенцев и маленьких детей, мы не можем воздействовать на те стороны души, которые у них еще не развиты.  В процессе обучения мы обращаемся к тому, что у них уже есть:  инстинкты, ощущения,  желания и, наконец, чувства. И получаем поразительные результаты. За два-три года  жизни ребенок усваивает такой объем знаний, какой не может вобрать ни в какие другие периоды. Любая новая информация и любой навык  сначала  находят  отклик в душе. «Я хочу, мне нравится, мне это любопытно,  меня тянет, мне нужно, я это люблю» - вот, что  привлекает человека, побуждает к познанию, к действию,  к получению желаемого во что бы то ни стало. И, наоборот, когда человеку что-то не нравится,  когда ему ненавистно,  всякие  нравоучения и призывы к его разуму  будут иметь ничтожный результат. Когда нет отзыва в душе, когда  не разбужено  вдохновение и отсутствует желание, то  ум бездействует, а память  почиет беспробудным сном.

  -В этих рассуждениях,  несомненно, есть  рациональное зерно.  Но мне не совсем понятно то, что касается   преподавания искусства? У нас в школах, насколько  я знаю,  преподаются музыка и рисование.  Разве эти предметы каким-нибудь образом дискриминированы в ряду других? По-моему, никаким образом.  Как и остальные предметы, пение и рисование ведут педагоги-специалисты, которые получают такую же зарплату, как и  все  учителя. О чем речь? Какой еще статус нужен?

-В том-то и дело, что искусство в наших школах присутствует только на уроках музыки и рисования. Да  и то там, где эти предметы преподаются.  Нам нужно изменить  отношение к искусству и  внедрить  принципиально новую  методику обучения всему  с помощью искусства, которое способно напрямую воздействовать на чувства и желания.

-Гм, уж не предлагаете ли вы  устроить танцы на уроках  математики? Или театральную постановку на уроке физкультуры?

-Об этом пока еще никакой речи нет. А, вот, наоборот – вполне было бы приемлемо.

-То есть, как это?

-Ну, скажем, почему бы на уроках математики не придумать какое-нибудь действо с участием цифр и формул? Это ж как интересно было бы ученикам! Особенно в младших классах. А на уроке физкультуры вместо традиционно скучной  спортивной разминки неплохо было бы  внедрить разнообразные модные  ритмические танцы под музыку. И вообще, используют же музыку и танцы в цирке. А в цирке физкультуры не меньше, чем в школе.

-Ну-у, Михаил Борисович!  Раз уж дело дошло до цирка в школах, то,  вижу я, что  этими оригинальными идеями Натальи Николаевны вы сами заразились основательно! Но вот еще в чем вопрос: вы уверены, что ваше искусство  найдет понимание в среде учащейся молодежи? А то искусство, которое  станет востребованным подрастающим поколением,  поведет ли наших  учащихся в нужном нам  направлении? Вам не меньше, чем мне, известны примеры, когда искусство порождало не только возвышенные чувства, но и самые  низкие инстинкты.  Обратите внимание, как тлетворно влияет современное  искусство на  западную молодежь. То, что творят у них там, за кордоном, и до нас, к сожалению, долетает, невозможно уложить ни в какие рамки дозволенного. И вся эта   их  муть под видом  искусства   несознательной частью молодежи воспринимается «на ура» и распространяется в массы. И входит в моду.

-Тем более, Игорь Константинович, мы должны противопоставить всему этому засилью западной культуры  тщательно отобранное собрание настоящего искусства.

-И кто этим, по-вашему, будет заниматься? Кто, по-вашему, действительно способен отличить зерна от плевел?

- Ну, по-моему, с цензурой у нас всегда  было все  в порядке.

            -Ладно. Что вы собираетесь делать со всем этим?

- С чем?

- Я говорю о Наталье Николаевне и ее работе. Вы ведь сами сказали, что идеи Гончаровой гениальны. И если они таковы, какими вы их мне представили, то я тоже думаю, что они заслуживают такой оценки. Но вы еще считаете, что  внедрить эти идеи, во всяком случае, в ближайшем будущем, будет весьма проблематично. Поэтому я и спрашиваю  вас как руководителя кафедры: вы собираетесь дать  Гончаровой зеленый свет, или закрыть тему?

-Зеленый свет я  уже дал. И не только потому, что Гончарова – дочь Николая Васильевича.

-Это разумно с вашей стороны. Мы должны  предпринять все, чтобы Наталья Николаевна спокойно работала, и чтобы диссертация была написана. Но, коль скоро речь идет не только о диссертации, но и о создании принципиально новой методики, то, я полагаю, необходимы время и условия для исследования проблемы, разработки теории…

-У нас на факультете  уже создана творческая лаборатория из числа студентов и преподавателей базовой школы. Наталья Николаевна там, кстати, уже имеет часы в двух классах.

- Кто у нее научный руководитель?

- Петракова.

- Это хорошо! Ольга Васильевна – прекрасный педагог.  А по времени  как  планируете  уложиться?

- Думаю, что на разработку программы и методики  и на  проведение экспериментальных работ хватит двух лет. Ну, и год  отведем для работы над диссертацией.

- Наталья Николаевна у нас в аспирантуре уже сколько?

- Около года.

-Тогда на все про все даю вам два года. Укладывайтесь, как хотите. Я не могу перспективного молодого ученого  четыре года держать в аспирантах.

-А  потом?

-Что, потом?

-Ну, что мы будем делать со всеми  разработками, с исследованиями  и с диссертацией, когда Гончарова защитится? Надо же будет все куда-то девать или внедрять в школы?

-Давайте, Михаил Борисович, будем решать проблемы по мере их поступления. Я не думаю, что скоро  мы будем что-нибудь внедрять. Да и вообще, внедрение и пропаганда – это не наша компетенция. Пускай всем этим занимаются другие организации.  Мы должны поторопиться с  диссертацией. Чтоб нам  с вами здесь спокойно работалось, Гончарова должна защититься. Это Вам понятно?

- Да уж куда понятнее?

- Кстати, вот эту самую, там, экспериментальную площадку  не худо было бы прикрыть. Идеи, знаете ли, хороши на бумаге, а не в массах. Пусть себе наша красавица защищается и вынашивает идеи, а мы эти идеи постараемся слегка попридержать.

- Да как же я  закрою, когда лаборатория  вовсю функционирует? Мы же в нее уже средства вложили.

-Не сейчас закрывать. На следующий год. А к тарификации постарайтесь создать атмосферу. У Гончаровой, как я понимаю, на кафедре есть противники?

- А где их нет? Понятное дело, что людям трудно согласиться с тем, что ей все, а им ничего.

-Ну вот! С  этими противниками и следует поработать на предмет того, что и они нуждаются в экспериментальных лабораториях. Ну, Михаил Борисович, не мне вам объяснять, как все это делается. Я же вам сказал, что нужна атмосфера. А инициатива должна исходить снизу. Надо сделать так, чтобы Гончарова сама отказалась от экспериментов. Эксперименты потом, а сейчас только диссертация – вот, что она должна понять.

- И как это, по-вашему, я должен ей объяснять?

- А никак. Коллеги сами ей все растолкуют. Главное, чтобы она спокойно работала над диссертацией  и вынашивала новые идеи.  Ну, а  что будет потом  -  посмотрим. Жизнь покажет.

7 сентября 1974 года.

 N-ск, университет, кафедра русской филологии

- Вы мне можете толком разъяснить, что это такое, Наталья Николаевна?

- Вы же сами видите: заявление.

- Ну, я это уже понял, что это заявление. Только я никак не могу уразуметь, с какой стати вы его написали? Вас что-то не устраивает в вашей  работе?

- В моей работе, Михаил Борисович, меня все устраивает. Меня не устраивает ваша работа. И поэтому мы с вами в дальнейшем не сможем сотрудничать. Но вы, как я понимаю, не собираетесь увольняться. Поэтому уволиться следует мне.

- Наталья Николаевна, голубушка, объясните мне, что вы такое говорите? Ну, согласен, согласен: я бездарный руководитель. Я вообще никакой не руководитель. Я ученый, Наталья Николаевна. Я мечтаю о научной деятельности, а  вынужден заниматься всякими дрязгами,  которые, черт знает, откуда появляются у нас на кафедре. Вы думаете, мне все это нравится? Я делаю все, что могу. А вы вместо того, чтобы помочь мне, бежать настроились.

- Чем я могла бы вам помочь?

-  Ну-у, пришли бы хотя бы поговорить, так, мол, и так: вот это хорошо, а это плохо.

- А то вы сами не знаете, что хорошо, а что плохо.

- Не знаю! Что для одного хорошо, то для другого может быть плохо! Это во-первых. А во-вторых, рассказывайте, какая вас там муха укусила! В конце концов, я имею право знать, по какой причине у меня сотрудник увольняться вздумал? Только не надо мне всей этой демагогии насчет недовольства моей работой. Я это уже услышал.

- Михаил Борисович, почему вы закрыли  экспериментальную площадку?

- Вы прекрасно знаете, что это не мое было решение. Это было решение ученого совета по той простой причине, что  университету урезали бюджет. Вместе с вашей лабораторией в этом году закрыли еще четыре экспериментальные лаборатории. Что касается ваших часов в  базовой школе, то в связи с закрытием экспериментальной базы вполне естественно необходимо было свернуть весь эксперимент.

- Но меня можно было бы оставить в школе просто учителем. Обычным учителем.

- Какого предмета, позвольте полюбопытствовать?

- Русского языка и литературы. Какого же еще?

- И чем бы вы там занимались на уроках русского языка и литературы? Продолжали бы внедрять свою программу? Кто вам позволил бы? Вы знаете, что такое учебный план и учебная программа, утвержденная Министерством образования СССР? Это в рамках экспериментальной программы вы могли творить на уроках все, что вам вздумается. А в системе единого всеобщего образования  вы запятую лишнюю не имеете право поставить в утвержденных свыше планах и программах. А вам диссертацию нужно закончить, чтобы в будущем вы могли хотя бы что-то изменить в этой системе.

- Михаил Борисович, отпустите меня, прошу вас!

- Куда?

- В школу. Вы же знаете, что без практического применения мои идеи  ничто.

- Но я же вам только что сказал, что в любой школе вам никто не позволит выходить за рамки требований программ. Первая же комиссия ГОРОНО раздолбает вас в пух и прах. У этих чинуш каждый преподаватель как на ладони. И будь ты хоть семь пядей во лбу, сожрут с костями. А уж вас-то и тем паче. Тем более что в городе вас каждая чиновничья собака в лицо знает. Хоть у нас город и не маленький, но все, кому  кого нужно, достанут в один миг. Это вам не пустыня Сахара и не тайга, где укрыться можно от бдительных глаз по той простой причине, что этих самых глаз там  за тысячи километров не отыщешь.

- Вот в эту самую тайгу я и отправлюсь работать. Я полагаю, что школы и там имеются.

17 октября  1974 г.   Тюменская область.   Из письма.

«Итак, сегодня я прибыла, наконец, в маленькую сибирскую деревушку Сосновку, Богом забытую дыру, в которой, как мне сказали сегодня в РОНО, живет не более трехсот человек. Пополняется население (опять же, по сведениям работников РОНО), в основном, за счет приезжих. В деревне  1 контора сплавучастка  (она же и высшая верховная власть в населенном пункте), 1 школа, 1 клуб, 1 магазин и 1 столовая для рабочих. Больше об этой Сосновке мне ничего не удалось выведать. Впрочем, и эти  данные говорят о многом, если еще к ним добавить и то, что в  указанную выше деревушку добраться можно только по воздуху. Говорят, что зимой к Сосновке  еще  прокладывают «зимник»: санный путь по замерзшей реке. А летом  эта же река соединяет деревню с большим миром с помощью барж и катеров. Это очень интересно. Так или иначе, но ближайший год мне предстоит пожить в этой экзотической деревушке, затерявшейся среди болот и лесов. Ничего не попишешь: сама того захотела. Предлагал же заведующий РОНО остаться в городе. У них тут, оказывается, и в городах огромный дефицит учительских кадров. Что уж говорить о деревнях? Впрочем, я не жалею, что выбрала деревню. Если уж захотела податься в самую глубинку, то и надо, чтоб все было по полной программе.

Папа, узнавши о моем намерении отправиться в Сибирь, сильно удивился. Потом сказал: «При царизме туда ссылали различных преступников для исправления. Тебе, вероятно, тоже следует  в чем-то исправиться». А вот на кафедре мое решение восприняли более чем даже бурно. Петракова  вскочила с места и, возбужденно жестикулируя, объявила мне, что я « ненормальная фантазерка, которой недостает хорошего кнута».  Семенов высказался более определенно: «Плакала твоя диссертация, Натали. А жаль: уже стало что-то  путевое проклевываться!» Зато наши дамы не скрывали радости. Я им, конечно, сильно мешала. Да и часы мои им  очень даже кстати достались.

Завкафедрой  пытался было меня уговаривать остаться, потом согласился на компромисс: оформил мне академический отпуск на год  для работы над диссертацией. Я согласилась с ним.  Это вполне подходящий вариант.

 Просидела  в аэропорту  трое суток. Здесь такая зима.  Раньше я и представить себе не могла, что в октябре где-нибудь может быть самая настоящая зима. Метель, буран, снежные заносы захлопнули воздушные ворота города. А других здесь нет. И потому все сидят в аэропорту на чемоданах.  Счастливчики коротают время в маленькой привокзальной гостинице.

Я оказалась в числе счастливчиков. Меня привела в гостиницу моя коллега (учительница) из Нижневартовска. У нее в порту  есть знакомый летчик. Вчера он заходил к нам на огонек. Посидели, поболтали, потом он пообещал что-нибудь выяснить насчет погоды.  И хотя сегодня утром мы и сами без всяких прогнозов увидели, что буран прекратился, летчик этот прибежал и сообщил очень важную для меня информацию:  в Сосновку летит вертолет.

«Это хорошо или плохо?» - спросила я. «Это замечательно! – рассмеялся летчик. – Потому что сегодня целый день будут расчищать летное поле, и пока его не расчистят, ни один самолет не взлетит. Но главное, что в Сосновку рейсовые самолеты не каждый день летают. И сегодня не рейсовый день».

А по словам летчика вертолетчики вполне могут меня подбросить. У них тут, у вертолетчиков, так заведено: если есть какие внеплановые пассажиры с большой земли, берут на борт без всякой канители.

В общем, я уже на месте. Вертолет приземлился прямо на школьном стадионе. Это самая подходящая для вертолета  площадка: ровная и широкая. У вертолета меня встретил сам директор школы. Его зовут Николай Павлович.  Взял мой чемодан и повел меня прямо в школу, объявив мне, что сегодня мне придется перекантоваться на диване  в его кабинете, а назавтра мне подготовят мое жилье. Заранее не успели, потому как ожидали, что я прилечу самолетом. А самолет по расписанию должен только завтра прибыть.

Впрочем, мне все равно. Главное, что я уже на месте».  

19 октября 1974 года.

Тюменская область. Сосновка, школа

-  Меня зовут Гончарова  Наталья Николаевна.

- А что вы умеете делать? – неожиданно спросил Мишка.

- Все!

- А это что за штука такая на столе?

- Диапроектор. С его помощью мы  будем  смотреть репродукции различных картин.

- Зачем?

- Чтобы знакомиться с произведениями художников.

- Зачем нам художники?

- А разве вам не интересно?

- Наталья Николаевна, вы не слушайте его! Он со всеми учителями любит спорить.

- Это хорошо, что любит спорить. Я тоже это люблю.

- А у  вас есть проблемы с дисциплиной?

- С дисциплиной у меня все в порядке.  Вообще-то, дисциплина и спор – это совершенно разные понятия.

- А Валентина Степановна не разрешала нам спорить. Тем более, на уроках.

- У всех людей разные манеры общения.  Вы в курсе, какой сегодня день?

- Какой?!

- Число и месяц назовите мне, пожалуйста!

- 19 октября. А что, разве сегодня   праздник?

-Не праздник, но день очень торжественный для всего культурного человечества. Потому что именно 19 октября 1811 года в Царском Селе близ  Петербурга  торжественно был открыт знаменитый Царскосельский лицей, названный впоследствии Пушкинским, поскольку в числе первых 30 лицеистов этого закрытого учебного заведения  был выдающийся русский поэт Александр Сергеевич Пушкин. Каждый год воспитанники первого курса торжественно отмечали День открытия лицея. Каждый год до конца своей жизни. Где бы ни находились: в Петербурге, в Европе, в Сибири, в кругосветном плавании, в одиночной камере Петропавловской крепости  - жизнь раскидала всех   в разные концы света, и по-разному обошлась с каждым выпускником.  Но, как сказал Пушкин, «куда бы ни бросила судьбина, и счастие куда б не завело»,  в этот день неизменно душа и мысли лицеистов устремлялись к братству «дружных муз», к Царскосельскому  отечеству, где формировалось их мировоззрение.

 - Вот здорово! Наталья Николаевна, расскажите, пожалуйста, о товарищах Пушкина!

-  Вы действительно хотите о них что-нибудь узнать?

-  Хотим, хотим! Рассказывайте скорее!

-  Хорошо! Пожалуй, я не только вам расскажу о друзьях Пушкина, но и покажу с помощью этого диапроектора их портреты.

Тот же день. Сосновка

-Вовк, тебе новая учительница понравилась?

-Угу! Классная! Вон, как здорово рассказывает!

-Ну, это - классная, пока она тебе  двойку не влепила. А как влепит, скажешь: «Мымра  городская». У тебя все – мымры за то, что двойки ставят.

-Не-е, эта красивая! И голос такой певучий.

-А мой братан сказал, что она похожа на жену Пушкина.

-А он, что, ее знает?

-Он с ней на вертолете прилетел.

-И, что ли, уже познакомился?

-Да нет. Когда бы ему было знакомиться? Он же сразу в бригаду потопал. А вечером пришел домой и говорит мамке, что учительница новая приехала, и что она похожа на жену Пушкина.

-Ну, а мамка твоя что?

-Ничего. Сказала, чтоб не пялил глаза-то шибко. От этих всех городских учительниц одна только морока. А Саньке еще учиться надо.

-А Санька что?

-Ну, что ты заладил: «что, да что?» Откуда я знаю, что?

-Слушай, а я  слышал где-то, что  у Пушкина жену тоже Натальей звали.

-Не где-то, а на литературе Валентина Степановна  говорила. Ты ж всегда вполуха слушаешь. Наталья Николаевна Гончарова – вот, как ее звали.  Понял?

-Ну, ничего себе!

-А еще   к нам в школу  пианино из сплавконторы  притащили.

-Когда?

-Да сегодня после уроков. Я видел, как Хиппач с восьмиклассниками его волокли, а Наталья Николаевна указывала, куда ставить.

-А  кто играть на нем будет?

-Небось,  Наталья Николаевна.  Кроме нее, некому. Зачем ей тогда нужно было бы тащить в класс?

-А  может,  пришлют еще кого, и у нас теперь будет пение?

-Как  же, дождешься, когда пришлют. Удивительно, что ее каким-то ветром к нам занесло.

22 ноября 1974 года. Сосновка, школа

- Дорогие мои ученики! Я прошу вас не только внимательно выслушать меня, но и запомнить сегодняшний день и этот урок на всю свою жизнь! Потому что сейчас, с этой самой минуты, вы станете самым первым и пока еще единственным классом в нашей стране, изучающим совершенно новый школьный предмет, который будет называться «Мировая культура». Правда, знакомиться с этим замечательным и удивительным предметом вы можете пока еще факультативно.

-Наталья Николаевна, а что такое «факультативный»?

-«Факультативный» - это значит, «необязательный». Ученики  могут  посещать этот предмет по желанию. Короче, нравится – посещай, не нравится – никто тебя не гонит на занятие.

-Ух, ты! Как здорово! Можно прогуливать, значит?

-Конечно, здорово! Но только я посоветовала бы не торопиться с прогуливанием. Сначала выясните для себя, что это за штука такая – «Мировая культура»?

-А что это за штука?

-Ну, обо всем предмете в двух словах невозможно рассказать, а название предмета я вам растолкую. Итак, слово «мировая» вам, я думаю, очень понятно. Конечно же, здесь имеется в виду: весь мир, все человеческое сообщество в его историческом развитии от первобытного человека до наших дней. Слово «культура» буквально в переводе с латыни означает «возделывание».  Культура – это все то, что создано в результате деятельности человека и что противостоит природе. Короче, весь окружающий нас мир и все ценности, в нем являющиеся, можно точно поделить на две составляющие: достояния природы и достояния, созданные в результате деятельности человека.. Солнце, воздух, земля, вода, ветер  – это что?

-Природа!

-Правильно! Потому что существует вне зависимости от воли и  действий человека. А животные?

-Ага, это смотря какие! Домашние животные, которые с человеком живут, они же зависят от человека. Ну, разводят их как-то там.

-Это что же получается, что наши собаки и кошки культурные?

-Посмеяться, друзья мои, конечно, можно над этим, но Вова, по существу, абсолютно прав. Дикие животные – это исключительно  продукт природы. Хотя в наше время, к сожалению, этот продукт сильно   страдает от деятельности  человека. А что касается домашних, то в них довольно много от культуры и в прямом,  и в переносном смысле. Вы заметили, наверное, что чем культурнее хозяин, тем культурнее и благороднее  животное, ему принадлежащее.

-Наталья Николаевна, а сам человек к чему относится: к культуре или к природе?

-Сложный вопрос. Ты-то сам как полагаешь?

-А почему я должен отвечать? Я спросил.

-Нет, ты не должен  отвечать. Ты можешь подумать. И другие могут подумать. Вы как, согласны подумать?

-Ой, да, конечно, согласны!

-А у нас «Мировая культура» только один раз в неделю будет?

-Только один.

-А почему?

-Вы не можете себе представить, сколько трудов мне стоило пробить этот единственный час.

- А для чего нужен нам этот предмет?

- Чтобы вы научились задумываться. А задумавшись, научились размышлять. Но для этого сначала  нужно  научиться вокруг себя все  видеть,  слышать и сопереживать.

- Что ли мы ничего не видим и не слышим?

-Так часто бывает, дорогие мои, когда у человека и со слухом и со зрением все в порядке, но он, словно  слепоглухонемой, не может ни слышать,  ни видеть, тем более, не замечать вокруг  что-то очень важное для себя и для других. И потому он не в состоянии понять и принять в свою душу  многие очень нужные  вещи.  Не может сочувствовать, сопереживать,  согласовывать свои действия и поступки с действиями окружающих. И тогда у такого человека возникают конфликты с людьми, причем, чаще всего, с самыми близкими.

Способность к сопереживанию пробуждают искусства и внимательное наблюдение явлений природы. На уроках мировой культуры мы и будем учиться познавать искусства и природу во всех ее проявлениях. На следующем занятии мы пойдем с вами в лес, где и поговорим о природе и искусстве подробней.

25 ноября 1974 года. Сосновка. В лесу.

-Ну, Михаил, горазд ты управлять лыжами! Прямо ас! Тебе бы серьезно  лыжным спортом заняться. Глядишь, и олимпийским чемпионом  стал бы!

-Да, прям, так и олимпийским.

-А почему бы и нет? Какой солдат не мечтает стать генералом? А у тебя к спорту явные способности.

-У меня к технике способности. Я хоть сейчас могу сесть на трактор или  бульдозер, только батя не разрешает.

-Правильно делает. Успеешь еще и  на тракторе, и на бульдозере накататься. Сейчас твоя задача: голову нагружать полезной информацией, мышцы накачивать, здоровья набираться. Слушай, Миша, а мог бы ты немного поучить меня  ходить на лыжах?

-Я  вас?!

-А что тут такого? Разве меня нельзя чему-нибудь полезному научить? Вот хотя бы управлять лыжами. Ты же сам видишь, какая из меня лыжница. Едва  удерживаюсь на ногах. Я ведь всю жизнь прожила на юге. У нас там ни снега, ни лыж, ни коньков.

-Что, совсем не бывает?

-Почти. Снег для нас там такая же экзотика, как  тут парусный флот.

-А как же зима?

-А зима только на календаре. А в природе наша затяжная осень плавно переходит в весну.

-Ну, и чудеса!

-Никаких чудес. Просто там такая природа.

- А зачем м сюда пришли?

       - Решить одну очень важную задачу.

- У-у, а мы думали, что просто  на прогулку.

-Разумеется, на прогулку!  И потому мы все вместе сейчас  примемся внимательно слушать.

-Что?

-Музыку.

-А разве у кого-то есть приемник?

-Приемника нет, а музыка есть.

-Да какая же тут музыка? Тут один лес и снег.

-Это для тех, кто ничего не понимает, есть один лес и снег. Кто не умеет видеть и слышать вокруг себя. В общем, сейчас на пять минут все плотно закрыли рты, распахнули глаза и внимательно всмотрелись в окружающее пространство. Только друг в друга не всматривайтесь, успеете еще налюбоваться. В пространство всмотритесь. А потом расскажете, что увидели. Давайте, время пошло!

*

-Ну, как? Насмотрелись? Прекрасно!  Приступим к  процессу обмена впечатлений!

-А, что, разве уже пять минут прошло?

-Ага, стало быть, тебе пяти минут не хватило, Катя? Тогда ты и рассказывай первая, что тебе увиделось и услышалось?

-Ну, сначала я увидела снег, деревья в снегу, нашу лыжню и дорогу. Потом вон те ели у кромки леса и дальше  санную дорогу в лес.

-А  там еще  следы возле дороги ты забыла отметить…

-Молчи! Это же я про свое рассказываю. Ну, вот, там вдалеке горизонт синеет тайгой. А с этой стороны речка под снегом, поэтому кажется, что там широкое поле. Ну, вот, всё.

-А что слышала?

-Тишину. Такая  густая тишина,  будто уши совсем заткнуло. Только дыхания всех слышны были.

-Это Вовка пыхтит, как паровоз!

-Да молчи ты! Сам паровоз! Я слышал, как снег скрипит под ногами.

-А вы слышали, как ветка скрипнула совсем  рядом?

-А мне показалось, что деревья от мороза трещат и вздыхают.

-Да. И еще собаки в поселке лаяли.

-А я слышала, как в поселке то ли машина, то ли трактор протарахтел.

-Верно! Мне показалось, что его пытались завести, да не получилось.

-Что вы! Это же самолет очень далеко пролетел.

-А вы заметили, какой на солнце снег разноцветный?

-И вовсе он даже не белый. Я тоже обратила внимание. На солнце снег  перламутровый, в тени синий, а у самого горизонта  зеленовато-голубой.

-А на деревьях искристо-желтый.

-И вовсе нет такого цвета.

-А вот и есть! Ты посмотри сначала!

-Ого, сколько всего увидели и услышали! А говорили, что один лес и снег. Пять минут внимания – и такая роскошная музыка природы. Целый оркестр! Вы часто  в своей жизни настраивали свое внимание на такую музыку?

-Да ни разу, по правде говоря.

-А зачем это, вообще-то, нужно, Наталья Николаевна?

-Ты что имеешь в виду?

-Ну, вот так  смотреть и слушать.

-Настраиваться на внимание, друзья мои, не только интересно, но и полезно. Научитесь всматриваться и вслушиваться в мир видимых вещей и предметов – научитесь познавать невидимое.

-Наталья Николаевна, а почему вы все эти звуки и цвета называете музыкой, когда это вовсе не музыка?

-То, что звуки окружающего нас мира – не музыка, я не могу согласиться категорически. А почему? Об этом поговорим позже. Не все сразу. А то, ишь, вы, какие хитрые: все сразу хотите узнать! Всему свое время, ребята! А сейчас быстренько достали свои блокнотики и записали в них свои наблюдения. Ну, все то, что вы мне сейчас только что рассказали.

- А какой заголовок написать, Наталья Николаевна?

- Пока никакой. Просто запишите все те замечательные слова, которые вы только что мне сейчас выдали. В классе потом мы все оформим, как положено.

- А можно не только свои слова, но и что другие говорили?

- Ну, если своих не хватает, можно воспользоваться и чужими. Но я все-таки советовала бы еще раз внимательно рассмотреть все вокруг себя. Разойдитесь друг от друга подальше, осмотритесь и послушайте тишину.

27 ноября 1974 года. Сосновка, школа

-Спасибо, ребята, за плодотворную работу! Тетрадочки, пожалуйста, сложите вот здесь в стопочку. Урок окончен. Все могут быть свободны. Миша Новиков, очень прошу тебя, задержись, пожалуйста, на пять минут!

-Вы будете меня ругать, Наталья Николаевна?

-За что?

-Ну, что я не писал сочинение?

-Ты хочешь сказать, что ты   действительно  весь урок просто так просидел?

-Да. То есть, нет.

-Как это понимать?

-Ну, то есть, я  не писал, конечно, сочинение. Но сидел не просто так.

-А как же?

-Я думал.

-Ну, что ж, это похвально. Надеюсь, ты думал что-нибудь относительно темы сочинения?

-Нет, Наталья Николаевна. Я вовсе не думал о сочинении. И потому, я полагаю,  вы должны применить ко мне какие-нибудь меры.

-Фу, какое отвратительное выражение: «применить меры»!  Во-первых,  не в моих правилах «применять» по отношению к кому бы то ни было каких-либо  «мер». Во-вторых, ты вправе сам решать: писать  тебе сочинение или не писать. Ведь, что такое сочинение? Письменное изложение   мыслей. Разве имеет кто-нибудь право заставить человека письменно изложить какие-либо мысли  на бумагу, если человек этого не желает?

-Ну, предположим, что не имеет. Но  вы же сами поставите мне теперь двойку.

-За что?

-За то, что не написал.

-Если бы ты, к примеру, написал  безграмотно,  то тогда я вправе была бы оценить твою работу неудовлетворительно. Но как я могу оценивать работу, которой нет? Единственное, что я могу предпринять в такой ситуации, то это попытаться выяснить причину, побудившую тебя отказаться от этой работы.

-Да нет тут никакой  особенной причины, в общем-то.

-Мне кажется, Новиков, что ты слегка лукавишь. Целый урок весь класс  корпел над сочинением. Тебя же в это время одолевали какие-то другие проблемы. Это следствие. А если имеется следствие, то обязательно должна быть причина. Ты можешь не объяснять мне эту причину. Но по-человечески мне ужасно любопытно знать, какая же такая причина побудила не самого последнего ученика в классе рискнуть пробездельничать весь урок? Ты же не знал, как я отреагирую на такое твое поведение? Наверняка, ведь полагал, что я  обрушу на тебя весь свой учительский гнев?

-Это точно. Валентина Степановна  отметелила бы меня по первое число.

-Не будем говорить о том, что сделала бы Валентина Степановна. Во всяком случае, плохо она не поступила бы. Так, все-таки, в чем же дело?

-Ну, как вам сказать? Я не писал из принципа.

-Я  это подозревала. А в чем заключается этот принцип, если не секрет?

-Да ни в чем, в общем-то. Просто я для себя уже давно решил, что мое призвание – это математика. Вообще, все точные науки. А раз я уже точно для себя определил, чем я буду  заниматься, когда вырасту, то зачем тогда мне бесполезно  тратить время на изучение того, что никогда в жизни  не пригодится?

-А ты уверен на все сто процентов, что в дальнейшем  тебе, кроме математики,  другие науки никогда не пригодятся?

-Ну, во всяком случае, литература и всякая там история уж точно ни к чему. Вы, Наталья Николаевна, не обижайтесь, пожалуйста! Я вовсе не хотел вас обидеть.  Раз уж мне положено  сидеть на уроках у вас, то я, конечно, буду сидеть и делать, что полагается. Но какой мне прок от того, что я должен читать все эти произведения, да еще потом заниматься бесполезной болтовней насчет  жизни различных литературных героев? Какое мне до них дело?

-Если я правильно тебя поняла, то уроки русского языка и  литературы ты просто отсиживаешь, поскольку это положено по учебному плану.

-Нет, ну, русский язык все-таки немного нужен, хотя и не в таком объеме. Каждый культурный человек обязан грамотно писать. Надо научиться писать без ошибок. Но зачем все эти правила и различные исключения? Навыдумывали, а теперь сами же и мучаемся. А что касается литературы, то этот предмет и вовсе не нужен в школе. Пусть каждый читает то, что ему нравится. В свободное время, конечно.

-С литературой  мне все ясно. А чем тебе история-то не угодила?

-Да история тем более  никому и никак  не нужна. Какое мне  дело до всяких там   варварских королевств и Римских империй, когда я в собственной жизни хорошо разобраться  не могу? И вообще, Шерлок Холмс правильно рассуждал о том, что нельзя головной мозг засорять ненужной информацией. Кому-то, может, и литература по нраву. Пусть себе во всех этих драмах и комедиях копается. Ну, историки пусть  в  старинных рукописях  разбираются. А мне-то  это все зачем? Между прочим, пока все над сочинениями корпели, я две задачи  решил, доказал теорему   и разгадал один алгоритм.

-Сочинения, братец, тоже необходимы для того, чтобы  учащиеся учились  рассуждать и грамотно излагать свои рассуждения на бумаге.

 -Да, по правде говоря, никто в этих ваших сочинениях никак и не рассуждает. Просто все списывают  из учебника нужные предложения – и все.

-И ты тоже из учебника списывал? Ну, при Валентине Степановне.

-Ну да!  А как еще иначе? Она говорила, как правильно писать. Мы все и писали. Но вас же не устроит, чтобы я, к примеру, написал  все только  правильно?

-Совершенно верно, не устроит. Я хотела бы, чтобы вы научились мыслить, и свои мысли умели  грамотно излагать как письменно, так и устно.

-Но я не хочу мыслить насчет всяких персонажей. Тем более, что они вовсе выдуманные.

-Спасибо, Миша, за то, что ты остался и откровенно высказал мне свои соображения.  Я с большим удовольствием поспорила бы с тобой относительно твоих  рассуждений. Но боюсь,  наш разговор может затянуться очень даже надолго. А я попросила  тебя задержаться всего на пять минут.

-Да я никуда не тороплюсь, Наталья Николаевна. Вы же мне еще ничего не сказали.

-Нет, сейчас ты должен идти домой.  Мне тоже необходим обеденный перерыв. А ты, действительно, желал бы продолжить наш разговор?

-Конечно!  Я вам все рассказал, и мне важно знать ваше мнение. Вы же со мной не согласны, как я понял?

-Ты прав, не согласна. И поэтому, я думаю, нам нужно продолжить  разговор позже, когда это будет удобно тебе и мне.

-Тогда я могу прийти сюда  после обеда. Вы позволите?

-Хорошо, после трех я буду ждать. До встречи!

Тот же день. Сосновка, школа

-Ну, чё, Мишка, досталось тебе? Небось, родителей велела привести?

-Ничего не досталось. Поговорили – и все.

-Да не финти!  Двойку, верно, влепила!

-Тебе, Вовка, всё двойки мерещатся.   Без них ты  и нормальных отношений не представляешь. Сказал же, что поговорили.   Вот, пообедал, теперь иду в класс  писать сочинение.

-Она заставила?

-Ну, и дурак же ты, Вовка! Ничего она  не заставляет. Она, вообще, все понимает. Я сам ее обидел, как последний идиот. Потому  должен исправить все.

-Как это ты ее обидел?!

-Да брякнул, что литература ее никому не нужна. А она всю душу вкладывает.

-Это уж точно, что всю душу.  Не уроки, а сказка. Если б ты не был мне друг, то дал бы тебе в нос!

-Да, ладно!  Раздавался! Сам-то как относишься к ее урокам? Только что рот  разеваешь. А дома ни черта ничего не учишь, и книжки не читаешь. Я-то, если и говорю, так выполняю все задания, как положено.

-Спорим, что  и я теперь все выполнять буду!

-Так я тебе и поверил! Тебе, что  языком вякать, что плевать  через плечо.

-А вот и буду!  Сам вякаешь! Между прочим, не я обидел ее, а ты. А писать-то ты, что, по теме будешь, или как?

-Не знаю.

-Слушай, а давай, и я с тобой пойду!  Попрошу у неё сочинение, чтоб ошибки исправить.

-В другой раз исправишь. Один пойду.

- На улицу, значит, сегодня  уже не выйдешь?

-Нет. Уроков много. Тебе, кстати, тоже не мешает уроками вплотную заняться. Так что дуй домой и не кашляй! Пока!

*

 -А тетрадку-то ты, Новиков,  зачем принес?

-Ну, чтоб сочинение писать.

-Но я вовсе  не заставляю тебя писать, если ты не желаешь. Я  уже говорила тебе об этом.

-Да нет,  я сам. Это же не вы заставляете, а программа. Я ж понимаю. В конце концов, раньше-то я  делал все, как все. А теперь просто какая-то дурь в башку вселилась, ну я и стал выделываться.  Вы извините меня, пожалуйста!

-Нет, Миша, это не дурь. Просто ты  взрослеешь и начинаешь размышлять по-взрослому. Но из-за недостатка житейского опыта ты не можешь еще свои мысли направить в  наиболее приемлемое русло.  Обучаясь в школе, человек ведь не только ум-разум развивает, но и приобретает житейский опыт, который человеку необходим так же, как и всяческие науки. А литература как раз и способствует приобретению этого  опыта. Читаешь художественное произведение и погружаешься в судьбы героев,  с которыми будто проживаешь множество жизней.  И каждый герой совершает те или иные поступки,  которые ты одобряешь или, наоборот, порицаешь. Ты наблюдаешь, к каким результатам приводят эти поступки, как поведение героя отражается на жизни  окружающих его людей. Таким образом, ты получаешь собственный жизненный опыт.

-Я это хорошо понимаю, Наталья Николаевна.  Я хотел сказать, что можно же художественные произведения читать самостоятельно, без специального для того школьного предмета. И с таким же успехом набираться  у всяких героев жизненного опыта. Просто кто-то будет читать больше. Ну,  которые очень интересуются  всякой литературой.  А такие, как я, например, любят читать специальную литературу.

-Например, фантастику и детективы?

-А вы откуда знаете?

-Ну, это нетрудно вычислить. К тому же, ты упоминал Шерлока Холмса. Я тоже когда-то увлекалась произведениями Конан Дойля.

-Что, правда?!

-И не только Конан Дойля. А в университете я даже курсовую писала о  детективной литературе.

-Вот уж не подумал бы!

-Ладно. Не об этом речь. Между прочим,  я знаю немало  таких людей, которые   не читают  ни художественную литературу, ни специальную. Ограничиваются легким журнальным чтивом. И живут припеваючи. И достаточный жизненный опыт имеют. А еще такие люди есть, которые днями и ночами  читают все, что попадается под руку. Читают много и безразборно, а к жизни  приспособлены не лучше пятилетних детей. Понимаешь, дело не в том, как много человек читает, а в том,  какую пользу от чтения получает.

-А, что, разве бывают бесполезные  книги?

-Не только бесполезные, но даже и вредные. Книги ведь, как люди, потому что люди их создают. Если создатель – прекрасный человек, и мысли его  созидательны, то его произведения будут прекрасны и полезны. Но есть и были, к сожалению,  писатели, книги которых не стоит читать. Мировая история оставила нам имена и таких страшных писак, произведения которых  просто ужасны. К примеру, всем известная книга Гитлера «Майн кампф»

-По правде говоря, я об этом раньше как-то и не думал.

-Ну, вот! А говоришь, литература тебе не нужна. Предмет литературы как раз и призван учить разбираться, какие книги полезны, а какие нет. Наш разговор тебя не утомил, Миша?

-Что вы? Мне очень интересно! Вообще, я  и представить себе не мог, что с учителями можно так интересно беседовать.

-Да-а, не шибко высокого мнения вы о нас, учителях-то.

-Ой, простите! Вас лично я совсем не имел в виду. Просто обычно учителя  или что-нибудь задают, или приказывают, или ругают за какую-нибудь провинность. Ну, конечно, справедливо, потому что нам же добра желают. А если с нами как-нибудь церемониться, так мы и на голову можем сесть.

-Как ты это понимаешь: «церемониться»?

-Ну-у,  вот, к примеру,  когда взрослые  (если не близкие родственники) между собой  общаются,  то соблюдают правила вежливости, не кричат и не обижают друг друга, говорят уважительно.

-Это называется: соблюдать правила этикета.

-Ну да, этикет соблюдают. А когда с детьми разговаривают, то ведут себя, как попало. И думают, что нам не обидно. А вы  с нами разговариваете, как со взрослыми. А еще  восьмиклассники и другие ребята, которые уже не учатся,  говорят, что вы  к ним  на «вы» обращаетесь. Почему?

-Как это, почему? Потому что я с ними мало знакома. Они мне не друзья, не приятели, и даже не ученики.  Они для меня совершенно посторонние люди, и поэтому я не могу позволить себе обращаться к ним фамильярно.

-А фамильярно, это как?

-Это бесцеремонно. Так, как обращаются к близким людям. Само слово «фамильярно» произошло от слова «фамилия» - «семья».

-Стало быть,  мы для вас близкие люди?

-Вы мои ученики. Как я могла бы передавать вам самое дорогое, что у меня есть, - знания, если бы не считала вас близкими людьми? А поскольку  мои ученики мне совершенно не безразличны, то я не могу спокойно чувствовать себя, когда обнаруживаю  какие-то ошибки, заблуждения, колебания, или даже беды, которые  нередко случаются у ребят. Вот и сейчас я разговариваю с тобой, поскольку меня сильно беспокоит твое заблуждение насчет избирательного отношения к школьным  предметам.

-Но почему вы решили, что я заблуждаюсь? Может быть, я все-таки прав?

-Знаешь, Миша, я не собираюсь тебя переубеждать. Прав ты, или не прав, очень скоро жизнь покажет. Но я глубоко убеждена, что знания, накопленные человечеством и занесенные в различные книги, всякому человеку не только полезны. Они делают человека свободным, независимым, успешным. И чем больше у него самых разносторонних знаний, тем человек  более свободный и успешный.  Душа такого человека все  дальше и выше устремляется от того ограниченного  маленького и узенького пространства, в котором помещалась когда-то его колыбель, и человек чувствует себя  сильным и всемогущим. Тебе доводилось когда-нибудь, Миша, подниматься в гору? Высоко-высоко, к облакам. И даже выше облаков.

-Нет, Наталья Николаевна. Но я летал в самолете.

-Самолет – это совсем не то. Самолет – это частичка земли. Это то же самое ограниченное со всех сторон пространство. Еще и ремнями безопасности ты пристегнут. И только маленький иллюминатор выводит твое воображение за  пределы этого пространства. Ты в скорлупе, ты скован и зависим, хотя и поднялся в запредельные высоты. Другое дело, когда ты поднялся на самую вершину  снежника высотой этак в три с половиной тысячи метров. Миша, это неописуемое  зрелище и удивительно прекрасное состояние – стоять на вершине, обозревать вокруг себя необозримое пространство, распластавшееся под твоими ногами! И ты вдыхаешь чистый-пречистый воздух, любуешься  белоснежным ковром величественно проплывающих под тобой облаков и чувствуешь себя господом богом. И ты счастлив оттого, что ты взобрался на эту вершину, преодолев ужасно трудный и опасный путь.

-И вы поднимались на такую вершину, Наталья Николаевна?!

-Понравилась, да?

-Еще бы! Мне бы хоть бы разик так!

-Я не смогла бы тебе все это рассказать, если бы  сама не была там, в горах Кавказа.  Но я тебе все это рассказала не ради хвастовства. Представь себе, что ты, Миша, всю свою жизнь решил посвятить одной только математике. И ты ничем другим не занимаешься, кроме математики. Тебя не интересуют никакие другие науки, никакие посторонние дела, ты не читаешь художественную литературу, не посещаешь музеи, театры, кино. Ты днями и ночами решаешь задачи, не загружая свой гениальный мозг никаким  не нужным тебе балластом. И ты достигаешь небывалых высот в своих  математических познаниях. Но при этом ты оставил в стороне все другие знания и навыки. Ты математический гений и… глубоко несчастный и зависимый от математики человек. Потому что в жизни у тебя есть только математика – и ничего другого. Ты как  пассажир в самолете: высоко в небе, но скованный пространством самолета и ремнями безопасности. Ты  весь во власти этого самолета и тех людей, которые ведет этот самолет.

-Стойте! Я понял! Когда вы рассказывали про вершину, вы имели в виду всякие разные  знания, которые человек должен приобрести в своей жизни?

-Ну, разумеется! Ты идешь в гору и по пути изучаешь все, что тебе встречается. Не надо пренебрегать чем-либо. В пути, особенно, когда будешь возвращаться обратно, может пригодиться все.  Ты не потеряешься, не заплутаешь, не свалишься вниз, не умрешь от голода и жажды. Но и это еще не все. Главное, что, познавая все шире и глубже весь этот окружающий мир, ты чувствуешь себя хозяином его, а не рабом.

-Здорово, Наталья Николаевна! Ну, почему раньше никто мне этого не рассказал?! Я столько времени зря проваландал!

-Не горюй, Миша! У тебя еще все впереди Главное, чтоб теперь ты не тормозил. Понимаешь?

-Понимаю.

-Я вовсе не собираюсь внушать тебе, что не стоит так сильно увлекаться математикой. Наоборот, если эта область знаний тебе по душе, то ты  должен уделять ей очень даже серьезное внимание. И ни в коем случае не останавливайся на достигнутом. Но я хочу убедить тебя, что занимаясь любимым делом, не оставляй без внимания другие сферы деятельности. Не пренебрегай никакими познаниями. И не забывай, что у тебя на приобретение знаний не так уж и много времени. Когда вырастешь, все приобретенное нужно будет отдавать.

-Кому?

-Как это, кому? Детям своим,  ученикам, вообще, - людям. Ты свои знания от людей получаешь. Людям и отдать должен. Ты знаешь, какова основная формула жизнедеятельности человека? Вот, смотри:  «Познание – претворение – передача».  Священный треугольник. И означает он, что всякий человек не может жить без познания, претворения и передачи. Познавая буквально   с пеленок  что-либо, человек непременно стремится эти свои познания претворить в жизнь, то есть, применить каким-нибудь образом. А, применивши  хотя бы один раз, тут же стремится передать свои познания кому-либо.

-И что, это  действительно везде и всегда?

-А ты понаблюдай, чтобы убедиться в том, что этот треугольник действует везде и всегда безотказно.

-Вы говорите так, как математик.

-Математика мне всегда очень даже нравилась.  Я даже скажу так, что, если бы  в школьные и студенческие годы  не увлеклась бы математикой серьезно, то  не смогла бы по-настоящему постичь мировую культуру. Вообще, почти все знаменитые философы  в той или иной степени занимались математикой.

-Вот уж чего  никогда не мог подумать!

-Что я могу иметь какое-нибудь отношение к математике?

-Ну да!

-А чему тут удивляться-то?  Ну, ты сам посуди, имела бы я моральное право призывать тебя к всестороннему познаванию наук, если бы сама ограничивалась только литературой и языком?

-И что же мне теперь делать?

-Это о чем ты?

-Да я насчет сочинения.

-Ну, это уж решай сам, братец! Я тебя неволить не собираюсь.

1 декабря 1974 года. Сосновка, школа

 -Наталья Николаевна, вы не будете против, если я   нарушу ваше уединение?

-Ну, что вы, Николай Павлович!  К чему такие церемонии? Заходите, пожалуйста! Какое может быть уединение? Сижу и проверяю тетради. Так не хочется тащить домой!  К тому же, пока моего Боцмана  приструнишь, уже поздний вечер. Не до тетрадей: сил нет, да и глаза слипаются.

-Простите, а кто этот негодяй такой – Боцман?

-А-а! Извините! Это я печь свою так величаю. Дрова пожирает  немереное количество. К тому же, пьет, курит и свистит, как боцман. А греет кое-как. Ну, потому я  так и называю.

-Так что же вы мне раньше не сказали, что у вас с печкой не в порядке? Я давно бы уже печника послал. В наших краях, Наталья Николаевна, с печками шутить опасно. Тут  хорошая печка в доме  - все. А если печка не годится, то вмиг либо угореть, либо замерзнуть можно. Давайте, я так сделаю: прямо сегодня к Семенычу  техничку пошлю. Он вам и посмотрит вашего Боцмана, и починит. А я что к  вам  заглянул? Меня шибко заинтересовало, что это  вы там со своим факультативом еще напридумали? Вы ж  только один час просили, насколько я помню?

-Совершенно верно, один час. Да мне и теперь одного часа вполне хватает. Это моим ученикам не хватает. Согласны после уроков заниматься.

-Им, что, основных уроков  по шести в день мало? А когда ж они домашние задания намереваются выполнять? Не можем же мы их нагружать до бесконечности!

-Николай Павлович! Давайте рассмотрим ситуацию  без излишней патетики! Во-первых, что касается домашних заданий. Да, разумеется, домашние задания, которые учащиеся получают от учителей почти всех школьных дисциплин, выполнять следует. Это одна из основных обязанностей учеников. Другое дело, действительно ли все школьные дисциплины, которые загружают детей домашними заданиями, таких заданий требуют? Во всяком случае, всегда и в таком объеме, какой практикуется нашими учителями? Особенно, если мы будем вести речь о гуманитарных дисциплинах. Скажем, к чему преподаватель истории, живо и в красках рассказавший на уроке ученикам о каком-нибудь историческом событии, о котором, кстати, ученики еще кое-что записали в тетрадях, непременно требует еще дома прочитать по учебнику пять страниц и выучить эти пять страниц чуть ли не наизусть, чтобы на уроке потом ученик эти пять страниц  почти слово в слово пересказал? Это что? Перестраховка или профнепригодность учителя? Или беспросветное равнодушие к здоровью учеников? Кстати, я не о нашей учительнице истории толкую. Это я к примеру. Которых в одну минуту можно насобирать целый воз, имея в виду любую школьную дисциплину. Вот вам  информация для размышления насчет домашних заданий и загруженности.

Во-вторых, как я уже сказала, идея о дополнительном занятии исходила не от меня. Уж, поверьте,  для меня она тоже оказалась неожиданной.  Но, самое главное, речь идет не об уроке в традиционном его виде, и даже  не о факультативном занятии, а об организованном взаимообщении в свободное от уроков время. Проводятся же в стенах школы кружки по интересам, школьные праздники, утренники, линейки. В конце концов, все учителя широко,  повсеместно и безразмерно оставляют учеников после уроков для выполнения каких-нибудь заданий. И все это считается вполне естественным  и законным. Что ж предосудительного и противоестественного вы нашли в том, если дети по собственному желанию решили в свое свободное время заниматься вопросами мировой культуры?

-Да, нет, я, собственно, ничего дурного как раз в этом и не усматриваю. Но как вы прикажете мне оплачивать вам этот час?

-Да никак  не прикажу. Я намереваюсь заниматься на общественных началах. Вы только сделайте, на всякий случай, какой-нибудь приказ, что вы  поставлены в известность и не имеете ничего против.

-Вот, что меня в вас удивляет, то эта ваша удивительная практичность.

А о ваших взглядах на загруженность учащихся я очень просил бы вас высказаться на методическом совещании. Думаю, что нашим учителям весьма полезно было бы послушать.

15 декабря 1974 года. Сосновка, школа

-Здравствуйте, Елена Дмитриевна! Вы  сказали, что желали бы со мной поговорить. Я к вашим услугам.

-Да, Наталья Николаевна, я хочу поговорить с вами о вашем классе. Нас всех  очень сильно беспокоят  нарушения дисциплины, которые в последнее время особенно участились в классе. Вам об этом известно?

-Разумеется, нет.  Я лично ни в чем не могу упрекнуть своих подопечных. И поэтому, будьте добры,  расскажите мне, в чем конкретно они обвиняются?

-Во всем! Во-первых, позволяют себе грубить ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5