Я буду рядом

  Свет ясен. Как ясен и беловатый рассвет раннего декабря. 

                                                                                      М.А.Булгаков «Звездная сыпь»                        

        Декабрьская ночь опустилась быстро на старый город. Схватки начались вместе со снегопадом. Мы медленно сошли на одну улицу вниз, осторожно обходя сугробы, и позвонили у дверей приемного покоя.

Тонкие пальчики обхватывают большой бледный живот с голубыми прожилками вен. - Можно? Они разжимаются, пропуская меня: - Ладно, поговори с ним. Шепотом. - Привет, я твой папа. Она заклинает: - Ты будешь рядом со мной? Я так боюсь, мне будет больно, я не выдержу, ты мне дашь обезболивающее? Показываю ей, как я спокоен: - Ну, конечно буду, все будет нормально, ты выдержишь, все выдерживают. Я дам тебе подышать закиси и боль уменьшится. Точно...

Ветер поднимает маленькие снежные торнадо у стены нашего роддома. Мне невыносимо ожидание чего-то. Плохие мысли, как черви, лезут в голову. Скоро истекут сутки, как она в родах. Я вспоминаю старую акушерскую мудрость: «Солнце не должно дважды вставать над роженицей...» Не дай Бог, еще кесарево предстоит. Уже одиннадцать, опять ночь. Роды идут медленно, как у большинства первородящих. Схватки такие, что я вижу, как она, чтобы не кричать, цепляется зубами в железную спинку кровати. Вру я ей, конечно. Закись роды не обезболивает, так - отвлекает минут на пять. Пока я в интернатуре и эпидуралку делать не умею. Вот это классная штука, только в нашем старом городе ее только раз или два делали. Зубы заговаривать и за руку держать осталось. Может ей историю про лосих рассказать? Канадские ученые в течение пяти лет обезболили роды у десяти лосих в зоопарках. И семь из них оставили свое потомство. Нет, сейчас не буду. Дежурная врач не пришла вечером, она на тяжелых родах. 

Когда я в сотый раз поднимаюсь в предродовую к ней, меня на лестнице хватает за руки запыхавшаяся акушерка:

- Юрий Георгиевич, скорее, там на втором роды тяжелые, ребенок загибается, нужно Кристеллера срочно делать!

- Маша, у меня жена рожает на третьем, вот-вот в родзал возьмут. Я должен…

- Ну, Юрий Георгиевич, сегодня новая врач дежурит, а в ней в самой всего пятьдесят, мы с ней не потянем, там бабища на сто двадцать будет... Дуться не хочет, зараза, а у плода уже сердцебиения единичные. Если что, у вашей жены роды Екатерина Кондратьевна примет, она очень опытная, тридцать лет в роддоме. Ну, пожалуйста!..

Через минуту мы в родзале. Здесь переполох. Огромная роженица на специальной кровати для родов, которая ей мала. Она вся мокрая, перепуганная, и почти невменяемая. Долго в родах. Воет белугой и подкатывает глаза. Вокруг кресла бегает низенькая врач акушер и пытается трубкой выслушать сердцебиение ребенка. Его не слышно. Она тоже мокрая от пота и, увидев нас, радуется:

 - Слава Богу, - пришли… Пуповина, наверное, короткая. Кесарить поздно, сердца не слышу, баба не помогает, неонатолога везут, давай Кристеллера срочно!

Мы становимся по обе стороны кресла. Накладываем роженице на верх живота простыню, а сами повисаем на ее концах, давя на живот, имитируя потуги. Роженица орет. Акушерка орет на нее. Тянем так, что темнеет в глазах. Когда я почти перетягиваю врача и акушерку на свою сторону, наконец, рождается ребенок. Синий. Не дышит. Ручки висят. Без рефлексов. Сердце слушаю трубкой, а там - единичные сокращения. Морозит от мыслей: "Все плохо… Максимум, будет один-два балла по шкале Апгар. Могли травмировать шею. Кристеллер - жизнь спасает, но прием грубый. Придется интубировать, а я ведь новорожденных ни разу…"

- Да дыши-же! 

А и ничего, пока. Раздышали маской... Кислород дали... Массаж сердца, лекарства в пуповину ввели, - задышал через минуту, порозовел, машет ручками, сучит ножками, стонет. Жив! Шапочки и белье у нас мокрые, хоть выжимай. Я уже не здесь, а мыслями рядом с Лерой, но слышу свой голос, который распоряжается:

- Давайте неонатолога... Зафиксируйте шею, обезбольте. Кислород постоянно.. В кувез его... Я побежал на третий. Акушерка благодарит, обтирая кровь с дрожащих рук:

- Спасибо, доктор, - и потом к «очнувшейся» родильнице: - Ах, ты, корова, не говори потом, что это ты его родила!.. Если б не анестезиолог, то капец твоему ребенку. Почему не дулась как надо, зараза?

Взлетаю по широкой винтовой лестнице на этаж. Успел. Здесь в родзале тишина, прерываемая ее сопением и кряхтением. Лера лежит в кресле и тужится. Внизу, между ног у нее, сидит сухонькая Екатерина Кондратьевна и, кажется, спит. Думаю, тревожась и прося: "Господи, избавь нас всех от подобного тому, что я сейчас видел!" И потом вслух:

- Как дела? Все хорошо?

Пожилая акушерка просыпается и улыбается виновато. Такая, настоящая деревенская повитуха в белом чепчике. Лера начинает видеть меня:

- Где ты был? Ты же обещал быть рядом!...Уф-уф-уф-уф! А-а-а… О - о – о!.. В глазах стоят слёзы обиды. - Ты чего мокрый?..

- Да не мог я раньше, прости... Там на втором роды тяжелые, -и уже к акушерке:

- Как у нас дела?

- Все идет своим чередом, касатик, - через три-четыре потуги будем рожать тебе сына.

- Откуда вы зна..

 - М-м-м-м-м-м… Уф-уф-уф-уф…

Я впервые вижу ее такую. И подумать не мог бы, что ее хрупкое тельце способно на такие подвиги. Она сосредоточена. Шея согнута и напряжена так, что кажется каменной. Лицо то багровеет, то мертвенно бледнеет, губы синие, сцеплены, из них вырывается сипение. Потом звериный оскал и хрип. Вены на лбу вздулись. И, опять. Руки вцепились в поручни до дрожи, пальцы побелели. Потуги. Тяжелая работа.

      Хочется как-то помочь. Липкий страх заполняет все мысли и парализует меня: "Выдержит?.. Надо что-то делать? Ах, да, как же я забыл, надо оглаживать около пупка, это отвлекает и усиливает потуги..." И я пытаюсь погладить, за что получаю от нее по рукам.

- Иди вон!..  

Повитуха хихикает в углу, прикрывшись корявой ладонью. У нее вид мудрой колдуньи, которая знает, что все проходит, - пройдет и это… И явится на свет чудо из чудес. От ее улыбки мне становится спокойно и тихо, и я улыбаюсь в ответ. Поскорей бы... Дальше – все очень смутно. 

Из снежной немой пелены вырывается тонкий детский крик. Почти писк. Выплывают перед усталым взором как стоп-кадр картинки из родзала.  Вот кукольная детская ручка со сморщенной, как у старушки, кожицей ухватилась за шланг эвакуатора, и акушерка осторожно разжимает крохотные пальчики, освобождает шланг. Я думаю: "Как же они похожи эти две ручки, одна старческая, увядающая, и другая, только родившаяся, еще не расправившаяся, еще не наполнившаяся силой..."

Вот мне дают в руку загнутые ножницы, чтобы я перерезал пуповину, и я никак не могу попасть из-за дрожи... Мою руку направляет акушерка...  Вот я целую милое лицо и поправляю сбившиеся в потугах локоны. Получается почему-то шепотом:

 - Поздравляю, - она облизывает капельки пота с верхней губы:

- Спасибо тебе! Где ты был?.. 

Я смотрю на розовый комочек плоти, барахтающийся на белых эмалевых весах, и понимаю, что стал сейчас свидетелем большой тайны. Прикоснуться к ручке?.. Это же мой сын! Рассвет уже скоро... Я всегда буду рядом...

 Игорь Скориков

x

Иллюстрация к: Я буду рядом