КИЛЛЕР, ИЛИ НОВОГОДНЯЯ ночь

     КИЛЛЕР, ИЛИ НОВОГОДНЯЯ ночь

Праздник был в полном разгаре, и до Нового года оста­валось совсем немного. Придет Новый год, никуда не денет­ся, а пока — наливай бокалы полней!

Гремел музыкой магнитофон, что-то робко пытался воз­разить ему телевизор, но их никто не слушал. Притих телеви­зор, затаился: его время ещё не пришло. А пока обидно ему...

Все уже перезнакомились и стали как родные, а не хотел Вадим идти в эту компанию. И не пошел бы, но Лариса, жена его, сказала;

—Идем, Вадик, такие собрались там хорошие ребята, не пожалеешь!

От восторга лицо ее стало совсем детским, и не смог ей отказать Вадим.

—  Ну, раз хорошие ребята они, то пойдем! — и улыбнул­ся. Сам Вадим высокий, чернобровый, красивый. Глянул в зеркало и сказал;

—  Чем мы хуже других, правда, Лариса? И обоим стало весело.

Лариса — тоже видная, лицо — в локонах белых волос, стройная и милая, очень подходила Вадиму, и лет им всего- то пятьдесят на двоих.

Семен, хозяин квартиры, был чуть старше их, а жена его, Ольга, была подругой Ларисы, и вроде даже одноклассница. Да и остальные гости были примерно одного возраста.

И вот в разгар веселья заходит в квартиру соседка, баба Настя — Анастасия Петровна. Ей лет так за шестьдесят, но выглядит она хорошо; и накрашенная, и завитая, и за словом в карман не полезет, одним словом, чудо-бабка! Скучно ей с дедом своим, тот старый уже фронтовик, потому и при орде­нах. Но в семейной жизни ничего не значил, и к веселью не склонный. Короче, обуза.

Едва баба Настя переступила порог — Смяткины при­тихли. Семен смотрит на Ольгу, та на него — сейчас что- нибудь да отмочит бабка-разбойница, ох отмочит!

Жили они все на одной площадке; бабка с дедом, сын ее Иван с женой, а в третьей квартире — Смяткины. Сначала Семен поморщился, но затем лицо его стало замороженным, но все же он выдавил;

—  Проходите, пожалуйста!

А Анастасия Петровна уже поздравила всех с Новым годом, свою бутылочку достала и фруктов в вазу насыпала. Затем стопарик резко, одним глотком, опрокинула. Герой­ская бабка. А когда ей Николай, который рядом сидел, пред­ложил:

—  Закусите, бабуся, — и баночку с кальмарами пододви­нул ей, та резко его осадила;

—  Какая я тебе бабуся, если я еще е..?

После такой фразы кто замер, кто неловко захихикал, а боль­ше захохотали. А Николаю — хоть под стол залазь от стыда, хотя и он сам был занозистым парнем. Он и тут нашелся;

—  Давайте еще по одной, — и уважительно: — Анастасия Петровна! — бабка еще рюмку опрокинула;

Крест на пузо наложила,

Губы вытерла платком:

— Вот теперь так и порядок,

Вот теперь-то — все ладком!

Да! С такой бабулькой, мы не соскучимся. А она уже Вади­ма приглашает на танец, и отказать ей, конечно, нельзя, мол­чит и не мешает им Лариса, а те уже танцуют танго. Чуть прильнула к широкой груди Вадима Анастасия Петровна, чуть коснулась его кучеряшками и шепчет;

—  Какой ты сильный и, наверное, смелый. Твоей жене повезло!

—  Насчет повезло — не знаю, — отвечает парень. — Об этом у Ларисы надо спросить.

—  А зачем спрашивать? Ты здесь самый высокий и силь­ный. С таким везде хорошо, — и о чем-то задумалась, старая женщина, и вздохнула тяжело.

«Что-то тяжелое у нее на душе!» — подумалось парню, и ему стало, ее искренне жаль. А когда он пошел на кухню покурить, то бабушка последовала за ним.

—  Мне надо с тобой поговорить, Вадик, — произнесла бабка на кухне и в глаза его смотрит, не мигая, как удав на кролика. И вот они уже в бабкиной квартире сидят на кух­не, а дед спит в комнате и смотрит геройские сны.

—  А ведь я помню тебя, — говорит Анастасия Петровна Вадиму, — ты хулиганистым парнишкой был и на малолет­ке сидел. Я как увидела твои шрамы на левой руке, а на правой татуировку. Так сразу тебя вспомнила, миленький.

У Вадима глаза полезли на лоб;

—  Что вы, что вы, Анастасия Петровна, — не был я там никогда. А шрамы — это из детства — стекло неудачно раз­бил. А татуировка — баловство одно.

Но женщина не слушала его, слезы хлынули у нее из глаз;

—  Спаси меня, родненький! Ведь меня убивают лютой смертью, да еще каждый день!

—  Кто посмел вас обидеть? — взвился Вадим, назовите — убью на месте!

Тут лицо бабушки заметно просветлело.

—  То-то и оно, милый, — пела Анастасия Петровна. — Избавь меня от змея подколодного, сына моего, Ивана! Убей выродка, а я за ценой не постою, всю свою жизнь и пенсию, и дедовскую на кон ставлю — так уж он нас с дедом достал, — мент поганый!

«Ну и бабулька! — изумился про себя Вадим. — Вот верхушек-то нахваталась! Слова-то, какие — мент пога­ный». Но того, что последует за этим, Вадим и думать не мог.

—  Киллер мне нужен, сынок, только он и поможет горю нашему! — опять запричитала Анастасия Петровна.

—  Так вы хотите, чтобы я убил вашего сына?! — уточнил обстановку Вадим.

—  Да-да-да! — подпрыгнула бабушка. — Очень хочу!

Но тут зашла Лариса, и разговор прекратился.

—  А мы вас совсем потеряли, — оправдывалась она, — но, увидев старушку в слезах, Лариса растерялась:

—  Извините меня... — громко произнесла баба Настя, — сейчас мы пойдем, все за стол! — поправила макияж и доба­вила. — Уже идем!

За столом они оба выпили по штрафной рюмочке и стали с усердием закусывать. А веселье катилось своим че­редом, но уже в Новом году и с еще более широким разма­хом. Уже все перемешались, а Николай все активнее крутит­ся около Ларисы. Чернявый и весь подвижный, он что-то шептал ей на ухо, и они смеялись, а Вадим все еще не мог осмыслить услышанное от старухи.

«Вот это да! — удивлялся Вадим. — Вот это бабулька выдала!» И тут вдруг в гости заявляется Иван, сын Анаста­сии Петровны:

—  С Новым годом, дорогие соседи! — и бутылку на стол ставит. Затем пива достал и еще что-то там. Он был невысо­кого роста, сухощавый и явно не в мать, да и на отца не похож. Как говорится в народе: «Ни в мать, ни в отца, а в прохожего молодца...»

Естественно, и его усадили за стол Смяткины. И оказал­ся он рядом с Вадимом, и волей-неволей потянуло их на разговор. Но помнил хорошо Вадим слова Анастасии Пет­ровны, но смысл их был в том, что сын и пенсию у них с дедом забирает, и «буцкает» их иногда, если те промешкают­

и не отдают пенсион сразу. Короче, домашний террорист, бандит, одним словом!

Еще понемногу все выпили, веселятся дальше. А Вадим и говорит Ивану;

— Мне надо с тобой серьезно обсудить кое-что. Тот ис­казил рожу:

— Пойдем ко мне, там и побазарим обо всем.

Встали они из-за стола и пошли на выход, а Анастасия Петровна — точно на иголках сидит, но видно, что довольна женщина, и, можно сказать, с радостью провожает глазами своего сына.

От Вадима это не укрылось, но он и сам себя не поймет. Надо ли убивать Ивана или не хочется? А может, все же грохнуть? Не за деньги, конечно, а за то, что он со стариками вытворяет?

Прямо сейчас все и выяснить, а там видно будет! — ре­шает Вадим. А вообще-то приятно быть киллером, вершите­лем чьей-то судьбы.

«Ох, и понесло тебя, Вадим!» — говорит он сам себе, но ноги несут его вперед, к краю бездны.

Прошли они на кухню и сели за стол, на котором чего только не было, кроме порядка. И не заметил новоявленный киллер, что спит жена Ивана в комнате. Она так и проспала весь Новый год — настолько была пьяна, — и сейчас ничего не слышит, спит себе и похрюкивает в подушку. Достал Иван пиво из холодильника и разлил по кружкам. Не старый он, ему лет под сорок, не больше. Может, и меньше — разве определить по такой роже? – «Будто на ней черти горох толкли», - это у Гоголя так написано. И Вадим прямо в лицо говорит Ивану;

— Почему ты мать и отца мучаешь, и террор в доме устраиваешь? Или скучно тебе, милицейских приключений не хватает? А Иван смекнул, что нахрапом тут ничего не возьмешь и не надо злить парня — силен ведь!

—  Да кто тебе, Вадим, сказал такую глупость? Мать моя? Так из ума выживает старуха, это точно. Ты сам подумай; я работаю в МВД, а там хорошо платят. Кем он там работал, на малолетке, так называют зону, где сидят несовершеннолет­ние преступники, Вадим так и не узнал.

На кухню вдруг врываются двое крепких парней и две красавицы. Первый парень прямо с ходу «зарядил» кулаком Ивану в лицо;

— Вот тебе, рожа ментовская, крыса ты поганая! — и понес по блатному.

Удар был очень сильный: мужика точно ветром сдуло, и он прилип к груди Вадима, и рубашка его обагрилась чужой кровью.

«Хлещет, как из недорезанного кабана», — подумалось Вадиму, и он не дал ударить Ивана второй раз, удержал руку парня. Все толкались и шумели, а Иван лежал на полу, и каждая из «красавиц» норовила пнуть его в лицо шпилькой сапога.

— А ты не лезь! — бросили угрозу в лицо Вадиму. — А то и тебе достанется! — эта крыса все выгребла из холо­дильника и Ивану в лицо — ногой. — Всю водку и закуску утащил, гад, из хаты, где мы гуляли, — и опять Ивану ногой — получи!

Вышли на лестничную площадку Вадим, а за ним тот пер­вый парень, что драку начал. Поднялись они чуть повыше по ступенькам, и беседуют себе. У каждого по сигарете в зубах.

А второй «гость» и девицы — в квартире остались и, наверное, «метелят» Ивана. Вдруг послышался шум разбито­го стекла, падение тела и истошный крик женщины — жены Ивана, которая проснулась от посудного грохота:

—  Убили, убили!

Выскочила из квартиры вся троица, и скоренько так на выход из дома. Первый парень следом за ними — только их и видели. «Наверно убили Ивана», — подумал Вадим, но это его не взволновало, он остался спокойным. Вылетели гости Смяткиных на площадку и видят, что сверху спускается Вадим. Рубашка его в крови, и он идет к ним, — убийца идет! Первый заметался Николай:

— Не ходи сюда, Вадик: сейчас менты приедут, а у меня два года условных было — посадят тебя, а я «прицепом» идти не хочу.

И глаза его и молили и просили: «Не ходи сюда, не ходи!» И Лариса растерялась, сникла вся. У нее и слов не нашлось, что сказать, так и стояла она бледная: «Не может быть!»

Только Ольга, жена Николая, не растерялась:

— Что вы здесь стоите, ну-ка, в хату все! А ты, Вадим, быстро снимай рубашку, я ее постираю... «Вот молодец, — мелькнуло у того в сознании. — С такой женой не пропа­дешь».

Он еще не понимал толком, что они подумали, будто он убил кого-то и кровь надо смыть, чтобы снять подозрения именно с него, с Вадима. Короче, каждый думал по-своему, и Анастасия Петровна тоже. «Помянуть надо Ирода», — ска­зала она и за стол тянет Вадима, рюмку ему наливает и подносит бережно:

—  Непутевый он был, сыночек мой милый, а слезы радо­сти блестят в ее глазах, — отмучался, родненький!

И опять все пьют, но как на поминках.

А тут и менты приехали, и какие-то заявления просят написать в соседней комнате. Но никто и слышать не хочет про заявления; праздник, мол, какие еще заявления?

Плюнули те и уехали; «Пейте дальше, чтоб вы треснули! А тут из-за вас и праздников нет».

И опять пьют гости; поминать так, поминать Ивана! А Вадима Ольга целует на кухне;

—  Какой ты смелый!

«А Ольга — ничего себе так! — думает парень и жмется к ней теснее. Исчезнуть бы с ней куда?»

А Николай Смяткин увивается вокруг Ларисы; «Лапоч­ка ты моя! Да моя Ольга и ноготка твоего не стоит. За тебя и жизнь не жалко отдать!» И Ларисе кажется, что приятен Николай. А сразу-то и не показался он ей.

И Анастасия Петровна — туда же; все пытается добрать­ся до Вадима:

—  Я с тобой рассчитаюсь, сокол ты мой ясный. И только Вадим с Ольгой удалятся в другое место, она опять к нему:

—    Я с тобой рассчитаюсь, Вадим.

Не стерпел кто-то из парней и ехидненько бросил бабе Насти; «Натурой что ли?»

—  А что?! — изумилась Анастасия Петровна. — Я ведь только жить начала!

А сама уже не стоит на ногах... Короче, Содом и Гоморра!

Тут и Николай с Ларисой нашли Вадима с Ольгой и на разговор вызывают. Стоят они, обнявшись, и никого это не удивляет — все нормалёк!

—  Мне нравится твоя Лариса, — говорит Николай Вади­му. А тот ему:

—  А мне твоя Ольга, — и целует ее.

—  Так в чем же дело, — продолжает Николай, — давай меняться. Все по совести, братан!

Вадим уже сильно пьяный и без рубашки:

— Я свою жену тебе не отдам. И Ольгу — тоже. Так будет честнее...

Николай кидается на него с кулаками, и они угощают друг друга тумаками. Их растащили, и они опять ведут борь­бу, но словесную. Кровь и царапины не в счет — два самца, два продолжателя своего рода...

—  А давай жить одной семьей, как шведы! — говорит Николай, пусть Ольга будет и твоя и моя, а Лариса моя.

Ольга с ходу влепила ему пощечину и заплакала, купая в слезах свои красивые глаза:

—  А чем я хуже Лариски?!

Скандал разрастался и готов был всех втянуть в свой круговорот, но тут на пороге комнаты нарисовался Иван со своей женой:

—  А мы живы, и мы кушать хотим! А вы, я вижу, хоронить меня собрались? Не дождетесь! Мента не так просто убить! — и достает из кармана бутылку, держит ее, как гранату:

—  А ну-ка, разбежались по своим пещерам!

Наверное, его опять будут бить, мента поганого...

 Хохлов Григорий