От автора.
Эта повесть была написана в конце 70-х годов прошлого века и отправлена для публикации в очень популярный в то время молодежный журнал «Юность». Повесть, естественно, не была опубликована. Сотрудник журнала отправил мне письмо, в котором сообщалось, что в полученном от меня материале обнаруживаются несомненные признаки литературного таланта, но редакция не считает нужным публиковать рассказ, ввиду нетипичности описываемых в нем событий. Однако событие, взятое в основу повествования, в действительности, не является плодом воображения автора. Все происходило почти так, как описано в рассказе. Изменены лишь имена и названия места действия. Насколько типичны были само событие и проблемы, вскрываемые в ходе повествования, теперь уже судить может исключительно только История. Я же с чистой совестью предлагаю вниманию читателя только одну лишь страницу из нашей с вами жизни.
Ю. Шулепова
1
В первый раз Весниной Ольге Николаевне стало стыдно за содеянное сразу же по окончании судебного заседания. А точнее, когда она в сопровождении директора школы и некоторых членов суда выходила из поселкового клуба, где только что состоялось выездное показательное заседание районного суда по делу гражданки Закировой Р.М. Обычное дело: гражданское, о лишении родительских прав. То есть, по правде говоря, рассматривалось два дела. Причем, первое было вовсе уголовное, возбужденное по факту растления малолетки рабочим сплавучастка Лыгаревым А.В. (из бичей). Но поскольку малолеткой оказалась дочь Закировой Р.М. Закирова Л.Р., то два дела, гражданское и уголовное, были объединены в одно выездное заседание. То есть, два судебных заседания состоялись один за другим с 15 до 19 часов с перерывом 11 ноября 197.. года в клубе поселка Талый Тюменской области.
Понятное дело, народу в клубе ради такого представления собралось видимо-невидимо. Можно сказать, почти все сознательное население поселка едва уместилось в небольшом зрительном зале. Еще бы: следствие по факту растления малолетней Закировой Лины было у всех на слуху. И более трех месяцев, пока шло следствие по факту растления, носились по поселку различные слухи и домыслы, суть которых сводилась к тому, что преступлению предшествовало аморальное поведение матери потерпевшей, а также самой Закировой Лины. Естественно, что такая обстановка просто обязывала администрацию местной школы предпринять меры для решения вопроса о лишении родительских прав матери-пьяницы, по вине которой произошел столь вопиющий факт антиобщественного проявления. Необходимые документы для суда были собраны в короткое время. А районная комиссия по делам несовершеннолетних ходатайствовала перед районным судом, чтобы процесс лишения родительских прав происходил показательно, то есть, непосредственно на месте событий. Учитывая тот факт, что Талый значительно удален от районного центра, и связывается с ним только лишь с помощью авиации, то, чтобы лишний раз не гонять самолет бесплатно, решено было два судебных заседания провести на месте в один день.
В общем, сначала, в 16-20 по местному времени, показательно на два года общего режима был осужден подсудимый Лыгарев А.В., который тут же был взят под стражу. А после 17-00 в зрительном зале клуба поселка Талый состоялось заседание суда по гражданскому делу. О самом заседании и о его деталях речь пойдет позже. А пока позволю себе вернуться к началу моего повествования. То есть, к тому, что учительница русского языка и литературы местной школы Веснина Ольга Николаевна по окончании процесса в сопровождении директора этой же школы вышла из здания клуба. И сразу же на щите, где вывешиваются киноафиши, увидела огромную, наспех наляпанную черной краской (или углем) надпись: «В.О.Н., убирайся из поселка ВОН!»
Разумеется, Ольга Николаевна сразу же сообразила, что этот камень был брошен именно в её огород. На это указывала не только аббревиатура из её инициалов. Ольга Николаевна мгновенно вспомнила ту безобразную выходку какого-то хулигана во время ее выступления и недовольный ропот, пробежавший по залу после чтения постановления суда. И Весниной Ольге Николаевне стало стыдно. Она заплакала, уткнувши лицо в ладони.
-Вот сволочи! – воскликнул директор. – Совсем всякий страх потеряли! Уже в присутствии представителей правопорядка бесчинствуют.
-Да, уж, действительно, совсем распоясался народ, - пробасил подошедший к ним прокурор. – Да не переживайте, Ольга Николаевна, мы непременно найдем этого «писателя» и накажем его по полной программе, чтоб другим неповадно было.
-Н-не… не надо никого находить! - всхлипнула Ольга Николаевна. Потом крикнула прямо в лицо прокурору. – Они имеют право! Понимаете, все имеют право! – и рванула домой.
Дома Ольга Николаевна, скинувши прямо на пол шубку и платок, упала на кровать и принялась думать. Точнее, думать, вспоминая.
2
Она вспомнила сегодняшний процесс и свою собственную речь на нем. Разумеется, попала Ольга Николаевна на этот процесс в качестве общественного обвинителя совершенно не случайно. Во-первых, Ольга Николаевна, хоть и не являлась представителем администрации школы, однако принимала самое активное участие в сборе документов, необходимых для лишения гражданки Закировой Р.М. родительских прав. Во-вторых, Ольга Николаевна как учитель русского языка и литературы умела грамотно составлять различные документы и выступления. И, наконец, ни один учитель школы, включая даже и директора школы, не мог сравниться с Ольгой Николаевной в ораторском искусстве. Вот почему за неделю до процесса директор школы вызвал Ольгу Николаевну к себе в кабинет и сказал:
-Дорогая Ольга Николаевна! 11 ноября в нашем поселке состоится показательный суд по делу Закировых. Районный суд рекомендовал нам, то есть, общественности поселка, представить для производства гражданского дела о лишении родительских прав либо общественного защитника, либо общественного обвинителя. Мы тут посовещались и решили выставить общественного обвинителя. В конце концов, как мы можем защищать пьянчужку, утратившей не только стыд и совесть, но и материнские чувства.
-Простите, - перебила директора Ольга Николаевна, - а кто это с кем совещался?
-Руководство школы и сплавучастка, а также общественность поселка. Кроме того, комиссия по делам несовершеннолетних рекомендовала нам самим назначить кандидатуру общественного обвинителя. И мы решили поручить это дело Вам.
-Не понимаю, что именно поручить? Назначить общественного обвинителя?
-Да нет же, Ольга Николаевна! Мы поручаем Вам выступить на суде в качестве общественного обвинителя. Вы же замечательно умеете выступать. К тому же, Вы прекрасно знаете дело. Да и мы же с Вами прекрасно понимаем, что порок должен быть наказан, а дети изолированы от пьяницы.
Речь общественного обвинителя на суде по делу о лишении родительских прав гражданки Закировой Р.М. оказалась поистине обличительной. Творчески окаймленная художественными средствами русского литературного языка изобиловала речь реальными фактами из пьяной жизни гражданки Закировой и жалкого состояния её детей. Особое место в речи отводилось тлетворному влиянию матери на формирование личности четырнадцатилетней Лины (старшей дочери Закировой Р.М.), которая уже ступила на преступный путь.
-Уверена, - убежденно заявила Ольга Николаевна, - что именно пример матери побудил девочку вступить в интимную связь с осужденным ныне Лыгаревым.
-А ты, что, у постели со свечкой стояла? – тут же раздалось из глубины зрительного зала. По залу пробежал сдержанный смешок.
-Лично я призвана стоять у классной доски, - невозмутимо парировала Ольга Николаевна и продолжила выступление.
Суд лишил Закирову Р.М. её родительских прав. Три девочки её (семи, двенадцати и четырнадцати лет) решением суда изымались у матери. Их надлежало отправить в детские воспитательные учреждения.
«Я все сделала правильно, - успокаивала себя Ольга Николаевна, размышляя о сегодняшнем судебном заседании. – Во-первых, такая мать, действительно, ничего хорошего не может дать своим детям. Сейчас покатилась по наклонной старшая дочь. Через какое-то время такая же участь постигнет и остальных. Разве можно это допускать в принципе? Ни в коем случае! Государство же, взявши над девочками опеку, даст им и надлежащее воспитание и образование. Во-вторых, общественность поручила мне выступить с обвинением, и я добросовестно выполнила поручение. Я не могла этого не сделать. Господи! Но если общественность мне поручила, то отчего же тогда эта самая общественность так враждебно отнеслась к моему выступлению? Впрочем, почему я считаю, что именно общественность желала этого моего выступления? Это дело поручил мне директор. Ссылаясь, конечно, на общественность. И на какую общественность он ссылался, никто не знает. Возможно, вообще никакой общественности не было. Спустили ему сверху директиву, он и ткнул пальцем в меня. С другой стороны, выкрики в зале и надписи на афише – дело рук всего лишь кучки подонков, возможно, таких же опустившихся пьяниц, как и эта женщина. Я должна была ожидать, что у неё непременно есть сообщники из числа собутыльников. А вся эта шушера очень любит по пьяни выставлять себя этакими защитниками прав и свобод. Кстати, а почему на процессе не было защитника? Если решено было выставить общественного обвинителя, то, по справедливости, следовало было предоставить и защитника. Но такового не было на суде. Почему? Потому что гражданское дело? Тогда к чему была вся эта комедия с обвинителем? Это же несправедливо! Боже, но почему эта мысль не пришла раньше?»
Ольга Николаевна вскочила с постели. Она тут же решила с этой мыслью бежать к директору и к членам суда, которые, наверняка, сейчас с удовольствием отмечают удачное завершение всех своих судебных дел. Она быстро накинула на себя верхнюю одежду и… остановилась в дверях.
«Да кто меня сейчас будет слушать? – резанула сознание убийственная мысль. – У них же все уже заранее было предрешено. Я же сама все документы собирала. Только лишь решения суда и недоставало. И какая разница, кто выступал бы: обвинитель или защитник – решение в итоге должно было быть однозначным».
Ольга Николаевна медленно стянула с себя шубу и аккуратно повесила её на вешалку. «Но почему мне все это дело не дает покоя? – мучительно вопросила себя она. – Разве я в чем-то здесь виновата? Неужели, я испугалась этой дурацкой надписи? Нет, конечно. Тогда что?»
Ольга Николаевна не смогла в тот вечер ответить ни на один вопрос. Впрочем, через какой-нибудь час она заставила себя успокоиться вполне, убедивши себя мыслями о том, что терзаться какими-либо угрызениями совести не только нет никакого смысла, но даже и смешно, поскольку во всем случившемся виновата сама Закирова. И она должна была получить по заслугам, коль скоро выбрала для себя такой путь. А вот стать на защиту интересов малолетних детей это долг каждого порядочного человека. В конце концов, хирурги тоже вынуждены отнимать у тела какую-то его часть, чтобы сохранить жизнь.
3
На другой день утром прямо на пороге школы Ольгу Николаевну встретил директор и сообщил, что ей предстоит командировка в районный центр, поскольку старшую дочь Закировой следует сопроводить в районный отдел образования, который обязан определить её дальнейшую судьбу.
-А почему только старшую? – спросила Ольга Николаевна. – Младшие, что ли, остаются с матерью?
-Да нет же. Младших тоже увезем. Немного позже. Нужно, чтобы решение суда вступило в силу. К тому же, необходимо найти свободные места в каком-нибудь детдоме. А на все это уйдет не один день. Да и ничего страшного, если какие-то недели две-три они и побудут здесь. Закирову и девочек мы будем это время держать на контроле.
-Тогда не понимаю, почему прямо сейчас нужно увозить старшую? Разве всех троих не в одном детском доме будут устраивать?
-Знаете ли, дорогая Ольга Николаевна, давайте, мы пройдем с Вами ко мне в кабинет. Там сейчас у меня находится товарищ судья. Она все Вам популярно растолкует. А я не очень-то разбираюсь во всяких правовых штучках.
Молоденькая судья-блондинка, показавшаяся вчера Ольге Николаевне слишком въедливой и занудливой, оказалась вполне приветливой особой. Она запросто поздоровалась с Ольгой Николаевной, как со своей, и, пригласивши присесть рядом, принялась объяснять суть дела:
-Видите ли, Ольга Николаевна, Закирова Лина проходит у нас по уголовному делу как потерпевшая, поскольку является несовершеннолетней. Но материалы следствия указывают на то, что сексуальные домогательства со стороны осужденного были ею самою спровоцированы. То есть, если бы она была совершеннолетней, то Лыгареву нельзя было бы инкриминировать преступление.
-То есть, вы хотите сказать, что осужденный на самом деле не виновен? - удивленно уставилась Ольга Николаевна на судью.
-Если бы он был невиновен, то его не осудили бы, - безапелляционно заявила судья. – Он обязан был думать в свое время, с кем он связывается, и что его ожидает за это.
-Простите, что перебила! – сказала Ольга Николаевна.
-Понимаете, подростка, уже занимающегося проституцией, мы не можем помещать в обычный детский дом. Эту девочку нужно отправлять в спецучилище.
-То есть, попросту в детскую колонию для малолетних преступников? – воскликнула Ольга Николаевна.
-Ну, спецучилище – это еще не колония. Хотя, конечно, и не санаторий.
-Но как можно? – искренне возмутилась Ольга Николаевна. – Она же не совершала никаких преступлений! К тому же… - Ольга Николаевна почти ненавидяще уставилась на судью. – Разве в отношение Закировой Лины уже есть постановление суда, установившего ей срок по какой-то статье уголовного кодекса?
-Ну, что вы так разволновались? – миролюбиво проворковала судья. – Разумеется, никто ни за что эту девочку не осуждал, и никаких сроков ей никто не собирается устанавливать. Да и, вообще, решать вопрос о том, куда её помещать, должна комиссия по делам несовершеннолетних совместно с РОНО. Просто ситуация с нею очень сложная, решить её будет нелегко. Поэтому девочку следует как можно скорее доставить в район, чтобы не затянуть дело. Сейчас все дело в том, кто её доставит. Ясно, что поручать это матери никак нельзя. Её только что лишили родительских прав. Суд и прокуратура подобными делами не вправе заниматься. Взрослых родственников у девочки нет. Просто с улицы взять человека нельзя. Что остается? Остается, что довести дело до конца должна школа. Вот суд и попросил дирекцию школы об этом. Директор рекомендовал Вас. Если Вы категорически не желаете нам помочь, то, я полагаю, директор найдет кого-нибудь другого. Вот и все. Теперь, надеюсь, Вам все понятно?
-Вполне, - ответила Ольга Николаевна. – Когда я должна ехать?
-Сегодня спецрейсом, - тут же ответил директор и добавил. – У Вас еще достаточно будет времени, чтобы собрать что-нибудь в дорогу.
-А у Лины? – спросила Ольга Николаевна. – Ей же тоже надо собрать. И не только вещи. Она же, как я понимаю, навсегда уедет от своих близких родственников.
-О, не беспокойтесь! – успокоил директор. – Закировым мы вчера еще об этом сказали. Так что времени на проводы у них предостаточно было.
-А вам доводилось когда-нибудь провожать кого-нибудь из близких навсегда? – сверкнула глазами Ольга Николаевна.
-Ой, да бог с Вами, Ольга Николаевна! – испуганно отпрянул от учительницы директор. – При чем тут я?
-Вот именно, никто ни при чем! – сказала Ольга Николаевна и выбежала за дверь.
4
Маленький сибирский поселок Талый сообщался с большой землей только по воздуху с помощью малой авиации. Правда, можно было куда-нибудь добраться и по воде. Зимой – по зимнику, то есть по ледяному руслу реки. А летом по этой же реке ходили баржи с различными грузами. По необходимости на баржу брали и пассажиров. Но речной путь, летом или зимой, был очень долгим и утомительным. Бывало, что и несколько дней уходило на дорогу только в один конец.
В общем, самым удобным и быстрым транспортом, удовлетворявшим местные потребности, был самолет. Иногда залетали в Талый и вертолеты. Но это, если срочно требовалось доставить на сплавучасток какое-нибудь оборудование или начальство. Простое же население обходилось исключительно самолетом.
Аэродром для самолета находился в десяти километрах от поселка. Это потому, что ближе не нашлось подходящей площадки, так как сам поселок располагался на бугристом пятачке с километр в диаметре среди болот и тайги с трех сторон. А с четвертой теснила река, которая по весне, когда уходил лед, широко разливалась по тайге и болотам и, поднимаясь метров на 2-3 по бугристому склону, подступала почти к порогам первых изб.
Впрочем, можно было только с большой натяжкой назвать «аэродромом» обыкновенное поле, каким-то чудом затесавшееся между болотом и тайгой. «Вокзалом» на этом «аэродроме служила наскоро сбитая избушка, стоящая к лесу задом, к дороге передом. А дорога, которая соединяла поселок с «аэродромом», тоже значилась дорогой исключительно благодаря просеке, специально для дороги прорезанной, и заваленными на просеку бревнами, которым отведена была роль трамбовочного материала. Однако в распутицу бывало, что и бревна не спасали машину от буксовки. Тогда в качестве буксира вместе с машиной к «аэродрому» отправляли трактор. Так что во время распутицы уходило на дорогу от поселка к летному полю не меньше четырех часов.
Однако в зимнюю пору ездить по этой дороге была одна благодать. Если, конечно, пурги не было. Но в пургу, естественно, и самолет не прилетал. Какой же уважающий себя «кукурузник» полетит в пургу? Прилетал рейсовый «кукурузник» ( «Ан-2», то есть) в Талый два раза в неделю.
Сегодняшний рейс был внеплановый. Иными словами, специальный рейс, предназначенный для судейской коллегии и осужденного с его конвоиром. Вот с такой публикой и надлежало Ольге Николаевне вместе с её подопечной лететь в районный центр.
Ровно к 12-00, как и было оговорено, Ольга Николаевна подошла к зданию конторы сплавучастка, возле которого обыкновенно парковался грузовик-фургон, предназначенный для доставки пассажиров из поселка к «аэродрому» и обратно. Все уже были в сборе. Конвоир с осужденным и кое-кто из членов суда сидели уже внутри фургона. Возле самой машины, со стороны конторы, толпились, негромко беседуя между собой, главные судейские персоны: судья, прокурор и адвокат. С ними же рядом был и директор школы. По другую сторону от машины теснилась другая, более многолюдная, толпа с Закировыми на первом плане. Мужики, бабы, молодежь и дети – пожалуй, все, кто не был в лесу на вахте или другой какой работе, собрались. И вся эта толпа безмолвствовала и бездействовала, словно застыла на морозе.
Далеко еще на подходе к машине Ольга Николаевна уловила на себе многоликое внимание этой застывшей толпы. И почувствовала, как деревенеют у неё ноги, и все внутри холодеет от жуткого стыда, охватившего нутро в одно мгновение. В каком-то тяжелом сомнамбулическом состоянии подгребла Ольга Николаевна к машине и остановилась, уставившись невидящими глазами в директора школы.
-Ну, вот, теперь, кажется, уже все в сборе! – как-то слишком радостно засуетился он. – Ехать надо, ехать! А то, ведь, и к самолету можно не успеть.
Судья тут же юркнула в кабину, а прокурор с адвокатом по очереди полезли по лесенке в кузов.
-Ну, давай, Закирова, полезай! – крикнул директор Лине. Но та в ответ лишь еще крепче уцепилась за материну руку, ненавидяще просверливши директора глазами.
-Мамочка, куда они хотят увезти нашу Лину?- звонко пронзил морозную тишину вопль младшей из сестер. И толпа взорвалась и заклокотала, не меняя, однако, занявшей диспозиции в стороне от машины. Орали, в основном, бабы и молодежь, награждая судей, администрацию школы и советскую власть всеми печатными и непечатными выражениями. И сквозь весь этот беспорядочный ор особенно отчетливо слышался пронзительный тоскливый вопль матери: «Доченька, прости-и-и!»
Между тем, директору с подоспевшим вовремя к нему шофером грузовика удалось как-то оторвать Лину от матери и подтащить к машине. Шофер вынужден был даже опрокинуть в снег пару пацанов, рвавшихся в драку. Возможно, и в самом деле драка, или еще какое-нибудь побоище состоялось бы у борта машины, но, слава богу, конвоир догадался пальнуть в воздух из своего табельного оружия. И это действие мгновенно отрезвило толпу. Лину благополучно впихнули вовнутрь фургона. Следом в фургон немедля поспешила Ольга Николаевна.
-Ну, все, поехали! – директор махнул рукой шоферу.
Машина задрожала, заревела, дернулась пару раз и медленно потащилась по направлению к лесу, оставляя позади себя снежное облако.
5
И тут Ольге Николаевне стало совсем нехорошо. Она опять вспомнила вчерашнее заседание и свою обличительную речь, и дотошные вопросы судьи, которые тогда казались Ольге Николаевне бесполезными и даже провокационными, уводящими от сути дела: «…Скажите, какие меры общественного воздействия были оказаны в отношение Закировой?» «Кем?» - переспросила Ольга Николаевна. «Вашей общественностью, от имени которой Вы тут выступаете». «Закирова неоднократно вызывалась на административную комиссию. Вопрос о её детях обсуждался на педсоветах, на заседаниях родительского комитета, - невозмутимо отбарабанила Ольга Николаевна. – Да вот же все документы», - она указала на гору бумаг, сложенных на столе перед судьей. «А по душам просто так с нею кто-нибудь из вас разговаривал? – не унималась судья. – Неужто, никому в голову не пришло просто по-человечески помочь?» «Помощников у неё и без нас хватало с лихвой», - отпарировала Ольга Николаевна. «Ну, если таковыми считать собутыльников, то я с Вами спорить не собираюсь», - жестко заметила судья.
Потом Ольга Николаевна вспомнила, как истерически запричитала Закирова, когда судья предоставила ей слово: «Не буду я больше, не буду! Простите меня! Не буду!»
«Но почему же суд все-таки не простил? – спросила себя Ольга Николаевна. – Почему не дал шанса? И почему никто из членов суда не спросил у самих детей, желают ли они, чтобы их отобрали у матери? Неужели у них нет прав на собственные чувства и желания? Ведь они же были там, в зале». «Боже! – мысленно ужаснулась Ольга Николаевна. – А ведь все это безобразие происходило у них на глазах! Ну, ладно, старшая. А младшим-то зачем нужно было все это знать? Зачем у них на глазах нужно было распинать родную мать, пусть даже и порочную?»
«Мамочка, мамочка, мы от тебя никуда не уйдем!» - вновь пронзил сознание жуткий детский крик.
Ольгу Николаевну передернуло судорожно. « Господи! Зачем ты меня вчера не остановил?» Она мрачно осмотрелась вокруг. Все было обычно и нормально до противности. Машина тряслась, мотор рычал, за бортом неслось вслед за дорогой снежное облако, и в кузове дырявого фургона все дышало миром и покоем. В самом углу фургона, у стенки, примыкающей к кабине, дремали рядышком сцепленные друг с другом осужденный с конвоиром. Дальше вдоль борта строила глазки адвокату секретарь суда. Сам адвокат сидел напротив, рядом с Ольгой Николаевной. Он улыбался, чувствуя на себе внимание девушки, и время от времени пытался читать какую-то книжку. С краю, возле заднего борта, громоздился прокурор. В своей дубленке и огромной рыжей меховой шапке он был похож на доброго былинного богатыря. Закирова Лина сидела, отвернувшись от всех, тоже в углу фургона, напротив осужденного и конвоира.
«Почему все так спокойны? - мысленно недоумевала Ольга Николаевна.- Человека четырнадцати лет отроду насильно отрывают от родных корней, насильно погружают в машину и насильно отправляют неизвестно куда к чужим людям в чужой мир. За что? И по какому такому праву? Неужели кто-то всерьез полагает, что подобное насилие может принести человеку благо? Неужели никому и в голову не приходит, что это безобразие, бесчинство? Как можно? Как можно читать, дремать, улыбаться и пялиться на дорогу, когда волею и усилием какой-то кучки людей разрушается естество родственных уз? Надо что-то делать! Но что? И главное, как? Нет, теперь уже все поздно! И нет смысла».
«Поздно, поздно, поздно! – шуршали на снежном накате колеса.
6
Наконец, подъехали к «аэродрому». Грузовик резко дернулся, затормозив так, что едва не свалил всех своих пассажиров в кучу, потом еще раз дернулся вперед, отбросив людей к заднему борту, фыркнул, чихнул последний раз и остановился. Впереди, прямо перед носом грузовика, глубоко утонув в сугробах, сидело жалкое строение с широко разинутым зевом и безжизненно висевшим возле него подобием двери.
Пассажиры выгрузились, потоптались у машины, разминая телеса, повздыхали, взирая на жалкую архитектуру «вокзала», и потрусили в его нутро. Впрочем, прокурор с адвокатом при непосредственном участии шофера, вооружившись имеющимся у последнего необходимым инструментом, принялись обживать временное пристанище. Это было очень мудро с их стороны, поскольку самолет должен был прилететь только к трем часам, если не задержится. А на часах было еще только половина второго. Сидеть на морозе полтора часа без дела и тепла было бы слишком опрометчиво. Поэтому пока прокурор с шофером навешивали на место дверь, адвокат совместно с судьей и секретарем в спешном порядке принялись приручать печку-«буржуйку». Благо, дров в сугробах вокруг избушки оказалось более даже, чем достаточно.
Конвоир же с осужденным и Ольга Николаевна с Линой по понятным причинам были освобождены от работ. Ну, да и без их участия через каких-то полчаса «буржуйка» нагрела «зал ожидания» настолько, что все постепенно принялись освобождать себя от верхней одежды. Закирова Лина не стала снимать пальто. Она сидела, поджав под лавку ноги, довольно далеко от печки.
-Ты чего же не греешься? – тронула её за рукав Ольга Николаевна. – Садись ближе к печке!
-Пошла ты… - матерно выругалась Лина и отвернулась.
-Ну, как знаешь, - сказала Ольга Николаевна обиженно.
Самолет задерживался. После трех пассажиры по очереди то и дело выскакивали наружу посмотреть в абсолютно безоблачное небо. Наконец, все это надоело. Затушили печку, уселись по лавкам и успокоились. Шут с ним: прилетит, так прилетит. А не прилетит, так вечером машина доставит назад в поселок.
Вдруг сквозь ленивую тишину прорвался отдаленный рокот мотора. Летит! Люди поспешно вздернулись с мест и устремились к выходу. И тут… Первое мгновение Ольга Николаевна ничего не успела сообразить. Она только уловила внутренним чутьем, как мимо нее стремительно прошмыгнула Лина и устремилась к лесу, в сторону от дороги.
-Стой! – крикнула учительница и рванулась вслед. – Стой! Остановись! Назад, Лина! – кричала на бегу, размахивая руками. Вместе с Ольгой Николаевной ловить девчонку бросились и мужчины (кроме конвоира с осужденным, разумеется). Они настигли ее метрах в двадцати от дороги. Лина по самый пояс увязла в сугробе не в состоянии самостоятельно освободиться от снежного плена. Прокурор, взявши её за руку, выдернул из сугроба. Потом одним движением подхватил под крендель и понес к дороге, абсолютно не обращая внимания на истошные вопли и барахтанья своей ноши.
Выбрались из леса. Прокурор, не останавливаясь, понес Лину к самолету, уже подрулившего к краю поля.
Ольга Николаевна, подхватив свои и Линины вещички, засеменила следом.
-Все равно убегу, сволочи проклятые! – орала Лина. – Чтоб вы все сдохли!
-Заткнись! - посоветовал ей прокурор, не выпуская из своих цепких лап. – А не то придавлю и скажу, что так было.
-Ну, и дави, волк ссученный! Сам же и ответишь потом!
-У тебя совсем, что ли, соображалка не работает? – отозвалась из-за прокурорской спины Ольга Николаевна. – Куда побежала-то? В тайгу? Дуреха! Ты же замерзла бы там к ночи, или волки сожрали б.
-Лучше пусть волки сожрут, чем у вас в ментовке париться! – ревела Лина.
-Это дружки твои тебе, что ли, напели, что тебя в ментовку везут? – усмехнулся прокурор. – Ну, и народ, елки зеленые!
Он донес Лину до самолета и, не выпуская из рук, легко поставил на небольшую лестницу, служившую трапом. Высунувшийся из «кукурузника» летчик мгновенно втащил Лину вовнутрь.
7
В аэропорту районного центра пассажиров этого спецрейса уже поджидал милицейский «воронок». Сначала в него поместили осужденного с конвоиром. Затем в машину один за другим поспешили члены судейства.
-Что вы стоите? – обратился к Ольге Николаевне прокурор. – Садитесь, пожалуйста! Мы подбросим вас в РОНО. Может быть, еще успеете до конца рабочего дня.
Прокурор галантно протянул руку, чтобы помочь взобраться на ступеньку машины. Ольга Николаевна слегка подтолкнула Лину вперед.
Доехали быстро. Автозак остановился прямо у входа в административное здание, в котором размещались почти все государственные службы района, в том числе и РОНО.
-Может, сопроводить вас? – опять обратился к Ольге Николаевне услужливый прокурор.
-Да нет, спасибо! – отказалась учительница. – Мы теперь сами. Я полагаю, что у этой девочки все-таки присутствует здравый смысл.
Она тронула Лину за рукав и повела в здание администрации.
Однако в РОНО их никто не ждал.
-Да, мы в курсе насчет этой девочки, - ответствовала инспектриса, занимающаяся опекой и попечительством. – Но зачем Вы её к нам притащили? Вы же не думаете, что мы будем её поселять прямо в этом кабинете. Вам нужно идти в инспекцию по делам несовершеннолетних. У них есть там детская комната, куда они временно помещают всех своих задержанных.
-Простите, кого? – переспросила Ольга Николаевна.
-Ну, всяких малолетних правонарушителей, бездомных, бродяжек.
-Вы хотите сказать, что я должна отправлять эту девочку в их обезьянник?
-А куда же вы предлагаете нам её поместить? – непонимающе уставилась инспектриса.
-И как долго она должна там находиться?
-Ну, пока не решится её вопрос.
-А кто должен этот вопрос решать?
-Я же уже сказала, - раздраженно ответила инспектриса. – Инспекция по делам несовершеннолетних. Все дела по малолеткам – их компетенция.
-Да какое же тут дело? – в свою очередь возмутилась Ольга Николаевна, указывая на стоящую рядом Лину. – Вы её уже записали в преступницы?
-Никто никого не записал, - успокоила инспектриса. - Да и все документы на неё, вероятно, там
-Как это: «вероятно». Разве вы не занимались делом этой семьи?
-Это не наша компетенция. Дети же не сироты.
-Но вы должны быть членом комиссии по делам несовершеннолетних. Разве на комиссии дело Закировых не решалось?
-Не знаю, - раздраженно бросила инспектриса.
-Кто председатель этой комиссии? – спросила Ольга Николаевна.
-Зампредседателя райисполкома Гущин Павел Олегович. Второй этаж, двести пятнадцатый кабинет.
Получив в бухгалтерии РОНО командировочные, Ольга Николаевна поднялась на второй этаж к заместителю председателя Гущину П.О. К счастью, он каким-то чудом оказался на месте. Выслушав незваных посетителей, кисло поморщился и сказал:
-Вообще-то, поторопились вы с судом. Мы же на комиссии мамашу не слушали. А тут сразу суд. Кто документы готовил для суда?
-Школа, - ответила Ольга Николаевна.
-А с каких это пор школа стала подменять районную комиссию? Ну да, ладно, раз уже суд все решил, отправляйтесь к инспектору в детскую комнату. Ей и сдадите девочку.
-А потом куда? – спросила Ольга Николаевна.
-А потом вы свободны. Отправляйтесь, куда хотите. Можете, к примеру, посетить наш ресторан, - Гущин рассмеялся, довольный своим предложением. – Очень рекомендую: музычка там превосходная, да и кормят отменно. В гостиницу я позвоню, чтоб вас устроили, - добавил он. – Так что не извольте беспокоиться.
-Я хотела спросить, Павел Олегович, куда поместят Лину?
-Как куда? – непонимающе воззрился Гущин на собеседницу. – В детприемник. У нас имеется прекрасный детприемник. Ну, что-то вроде детского дома для временного содержания беспризорных детей и подростков. Очень, кстати, хорошо оборудован. Столовая, спальня, игровая. Книжки всякие, там, игрушки. Правда, сегодня, к сожалению, в этот детприемник девочка не сможет попасть. Поздновато вы приехали. Да и без решения суда никто никуда девочку не сможет помещать. В общем, придется, к сожалению, девочке побыть в детской комнате инспекции по делам несовершеннолетних. Там, конечно, не столь комфортно, как в детприемнике, но ведь всего два дня перекантоваться. В понедельник мы решим её вопрос. А, может быть, прямо сразу уже и на постоянное жительство отправим, если место свободное где найдем.
-Простите, Павел Олегович, - обратилась Ольга Николаевна, - я полагаю, не будет никакой разницы, если я доставлю ребенка не сейчас прямо, а в понедельник? Ведь, насколько я поняла, сейчас все равно никаких действий относительно её никто предпринимать не будет?
-К сожалению, действительно не будет, - согласился Гущин. – Но куда же вы собираетесь девать её до понедельника?
-Мы пойдем с нею в гостиницу. Там, я думаю, будет гораздо приятнее, нежели в милицейской детской комнате. Я полагаю, что Вы черкнете администратору гостиницы пару строк, чтобы предоставили два места, - улыбнулась Ольга Николаевна.
-Пожалуй, что вы правы, - задумчиво изрек Гущин и написал записку для администрации гостиницы.
8
Приехали в гостиницу. Добрались до комнаты. Записка зампредседателя райисполкома устроила Ольге Николаевне отличный двухместный номер с ванной и туалетом. Люкс по местным меркам.
-Вот, что, детка, - обратилась Ольга Николаевна к Лине. – Я не отправила тебя в милицию сейчас вовсе не для того, чтобы ты устроила мне побеги с препятствиями и погоней. Я хочу, чтобы ты не в кутузке среди малолетних бродяг и преступников парилась, а пожила эти два дня человеком. Впрочем, конечно, ты можешь удариться в бега. Но сначала подумай, что это тебе сулит? Если на этот счет соображения у тебя не хватает, то я нарисую тебе полную картину того, что произойдет в случае твоего побега. Тебя, разумеется, все равно поймают, где бы ты ни пыталась спрятаться. Да и прятаться тебе негде: город маленький, железнодорожного и автомобильного транспорта нет. На реке навигация откроется не раньше полугода. Остается только авиация. Но незамеченной ты не проберешься ни на один самолет. Родственников и знакомых у тебя здесь нет. Ломиться в тайгу или на болота ты не станешь, если жизнь тебе дорога. Короче, заметут тебя менты в момент. И уж тогда получишь «райской» жизни ты по полной программе. Ко всем твоим подвигам припаяют тебе какую-нибудь уголовку и отправят не в детский дом или училище, а прямо в колонию для малолеток. А это, я тебе скажу, такое дерьмо, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
-Ой, да не надо меня на понт брать! – брезгливо поморщилась Лина. – Да и чё бодягу разводить? Я же вижу, что на тебя мусора перевели стрелку, а ты лоханулась, ну и теперь собираешься за меня впрягаться.
-Я требую, чтобы ты мне не тыкала! – громко и твердо заявила Ольга Николаевна. – И разговаривай со мной нормально! Я тебе не подружка. А выпендриваться насчет своих широких воровских познаний будешь перед своими дружками.
-Ну, нормально, так нормально, - согласилась Лина. – Чё надо от меня-то?
-Я предлагаю тебе, сударыня, соглашение. Я содержу тебя два дня на полном пансионе, а ты не дергаешь ноги. Поживем спокойно, как порядочные люди.
-Заметано! – кивнула головой Закирова. – Век свободы не видать! Жрать-то мы сегодня будем, или нет?
-Ты хотела спросить, когда будем ужинать?
-Ну, да, ужинать, - неожиданно смутилась Лина.
-Прямо сейчас и пойдем искать ужин.
Хорошо поужинать в это время можно было только в ресторане, который находился тут же, при гостинице. Другие заведения общепита уже должны были быть закрыты. Ольга Николаевна знала это, поскольку ей часто приходилось бывать в этом городе в командировках. Но вести Закирову в ресторан в её хламье было верхом безумства. Оставить подопечную в номере Ольга Николаевна тоже побоялась. Хоть девчонка и поклялась, но береженого бог бережет. Учительница придирчиво осмотрела Закирову с ног до головы, потом сказала:
-Вообще-то, в таком наряде тебя не пустят в ресторан. У тебя есть какая-нибудь другая экипировка?
Закирова водрузила на стул свой чемоданчик, видавший виды, и принялась выкладывать из него свои нехитрые тряпки: свитерок, смену белья, носки, пару летних платьев – все из моды времен царя Гороха.
-Нет, это не пойдет! – заявила Ольга Николаевна. – Наденешь, пожалуй, что-нибудь из моего гардероба. – С этими словами Ольга Николаевна также поставила на стул свой саквояж и стала копаться в нем.
-Вот еще чего! – фыркнула Лина. – Не буду я ничего вашего надевать!
-Да и не надо! – Ольга Николаевна захлопнула саквояж. – Оставайся тут и сиди голодная.
-А сюда, разве, нельзя что-нибудь принести?
-Сюда нельзя! – отрезала учительница.
-Ну, тогда ладно! Пожалуй, одену что-нибудь.
Лина была почти одного роста с Ольгой Николаевной. Да и по комплекции обе оказались одинаковы. Так что нарядный кримпленовый костюм бирюзового цвета не только идеально подошел Лине по фигурке, но и превосходно оттенил её светло-русые волосы.
-Постой! – удержала Ольга Николаевна Лину, когда та дернулась к зеркалу. – Сейчас приведу в порядок твою прическу.
Вооружившись расческой и заколками, она минут пять колдовала над головой девочки.
-Все! – наконец, заявила она. – Теперь можно и в ресторан.
Закирова обомлела, увидев свое отражение в зеркале. Даже в самом прекрасном сне не могла она представить себе, насколько может быть хороша.
-Класс! – прошептала она. – Просто фантазия!
-Ладно, хватит! – приказала Ольга Николаевна. – Потом налюбуешься. Пошли ужинать!
9
Они сразу обратили на себя внимание, как только вошли в зал ресторана.
-Рекомендую присматриваться, как надо вести себя за столом. Повторяй за мной или спрашивай, - шепнула Ольга Николаевна Лине, когда они проходили к столику. Народу в зале было еще немного, однако спесивые официантки не торопились обслуживать.
-Эй, girl, approach to us!* (Эй, девушка, подойдите к нам – англ.) – негромко, но отчетливо произнесла Ольга Николаевна.
Официантка мгновенно подскочила к столику.
-You should quickly serve us!**( Вы должны быстро обслужить нас – англ.)– на чистейшем английском приказала Ольга Николаевна.
Официантка тупо уставилась на Ольгу Николаевну.
-Я сказала, что вы должны быстро обслужить нас, - перевела Ольга Николаевна.
-Да, да, я сейчас! – разулыбалась официантка. – Что желаете заказать?
-Something suitable for supper. Orly without alcohol.* (Что-нибудь подходящее для ужина. Только без алкоголя – англ.) Мы хотим поужинать. Принесите что-нибудь на ваш вкус. Только без спиртного.
Официантка упорхнула.
-Ну, Вы даете! – восторженно отозвалась Лина. – Прямо как настоящая иностранка!
-Что поделаешь? – улыбнулась учительница. – Иначе их до утра не дождешься. Вот увидишь, через пару минут наш стол будет завален всем, чего только душа пожелает.
-А у вас денег хватит, чтобы расплатиться?
-Об этом уж не беспокойся. Я не каждый день посещаю рестораны.
Ольга Николаевна оказалась права. Уже через пять минут она и Закирова с удовольствием уплетали за обе щеки. Официантка не оставляла их без внимания ни на минуту, предупреждая малейшие желания.
Впрочем, утолив первородный голод, они оставили на время десерт в покое и принялись с интересом рассматривать публику, все интенсивнее увеличивающуюся в количественном измерении. За соседним столиком нагружались алкоголем четверо молодых людей. Вдруг один из них оторвался от стула и подгреб к Закировой:
-Линка, киса-дорогуша, привет! Ты офигенно блестишь! Ни фига себе: я в упор не узнал тебя. Пошли, киса, я познакомлю тебя с пацанами! Зуб даю, они такую камсу ни в жись ещё не видели!
Лина испуганно дернулась, отстраняясь от парня, и с мольбой уставилась на Ольгу Николаевну. Между тем, подвыпивший молодой человек уже решительно стаскивал Лину со стула.
-Эй, сундук, скинь грабли! – тоном, не терпящим возражения, приказала Ольга Николаевна.
Парень мгновенно отдернул руки от Лины и удивленно уставился на Ольгу Николаевну.
-Не понял! – наконец, выдавил он.
-Я сказала: убери грабли от моей товарки и растворись! – повторила Ольга Николаевна тем же тоном.
-Как? – все так же по-дурацки парень пучил глаза.
-Мгновенно! - коротко пояснила Ольга Николаевна и добавила: - Растворись в тумане, говорю тебе!
За соседним столиком ехидно захихикали. Похоже было, что уже полресторана с интересом принялось наблюдать многообещающую сцену. И этот факт не только почти отрезвил парня, но и вселил некоторую толику фурора.
-Почему я должен раствориться? – вызывающе подступил он к Ольге Николаевне.
-Потому, сундук, что папашка мой большой человек. И отдыхает он у Хозяина в Чалкиной деревне на Кочке. И хотя чалиться ему еще пятерку, провода у него хорошо натянуты с честными пацанами, которые совсем не прочь сблатоваться с местной братвой. А уж они популярно побазарят с тобой, если я костылем двину. Исчезни! Ты достал меня! – Ольга Николаевна устало махнула рукой.
Приятели парня мгновенно подскочили к столу Ольги Николаевны. Двое из них подхватили под руки её собеседника, третий же принялся в изысканной форме извиняться перед Ольгой Николаевной за нечаянный инцидент.
-Все, заметано! – милостиво изрекла достойная «наследница» «большого человека», отдыхающего на зоне. Потом добавила по-английски: - Send all! You have bothered to me!* (Пошли все вон! Вы мне надоели! – англ.)
-Что-что? – переспросил один из пацанов.
-Пошли, пошли! Не будем её доставать, - сказал ему приятель и увлек за собой к своему столику.
Ольга Николаевна с Линой принялись за десерт. Впрочем, и теперь им пришлось прервать трапезу.
-Ольга Николаевна! – раздался из глубины зала знакомый бас. Ольга Николаевна повернула на голос голову. Через весь зал по направлению к столику Ольги Николаевны уверенно шествовала громадная прокурорская фигура.
-Ольга Николаевна, я был почти уверен, что вы будете ужинать здесь! – радостно сообщил он, галантно целуя Ольге Николаевне ручку.
-Это немудрено, - ответила Ольга Николаевна. – В здешних местах кроме этого ресторана других подобных заведений просто нет.
-Можно присесть? – вежливо испросил прокурор.
-Да уж присядьте, пожалуйста! – радушно позволила учительница.
-Как вы устроились? – тут же поинтересовался прокурор.
-Спасибо, мы устроились в гостинице, - ответила Ольга Николаевна.
-Честно говоря, я так и думал, что вы не оставите девочку в нашем милицейском гадюшнике, - сказал прокурор. Потом обратился к Закировой:
-Ты выглядишь великолепно, девочка!
Лина не ответила ничего, а только смутилась и покраснела.
-Ну-ну, не стесняйся! – улыбнулся прокурор. – Хорошего стесняться не надо. Стало быть, вы останетесь в городе до понедельника? – спросил он у Ольги Николаевны.
-Да мне в любом случае пришлось бы тут оставаться. Ближайший рейс к нам будет только в понедельник.
-Да, я в курсе, - сказал прокурор. – А что это у вас тут за беседа была с моими «друзьями»?
Ольга Николаевна удивленно посмотрела на прокурора. Потом повернула голову к соседнему столику. Молодых людей, сидевших минуту назад за ним, сдуло ветром.
Прокурор рассмеялся от всей души:
-Это они меня увидели и слиняли! – пояснил. – Видите ли, эти «друзья» проходили у меня по одному делу. Правда, всего лишь как свидетели. Но я давно уже накопал на них много всего. И они это знают, потому и обходят десятой дорогой. Как это вам удалось так быстро и без приключений отвязаться от них? Я уж было приготовился идти на выручку.
Теперь очередь смеяться пришла Ольге Николаевне:
-Я сказала им, что мой отец – вор в законе, который в настоящее время отбывает срок на Сахалине, и что, хотя ему еще мотать пять лет, он наладил хорошие связи с преступниками, которые еще на воле. И если я захочу, то местная братва найдет хорошие аргументы, чтобы остудить самые горячие головы.
-И они вам поверили? – удивился прокурор.
-Еще бы! – восторженно воскликнула Лина. – Ольга Николаевна объяснила все им на самом настоящем воровском языке.
-Вы знаете уголовный жаргон? – опять удивился прокурор.
-Но ведь я же филолог, - объяснила Ольга Николаевна. – Я обязана знать всю лексику в полном объеме.
-Вы удивительная женщина! – воскликнул прокурор.
-Ну, что ж, спасибо за комплимент! – поблагодарила Ольга Николаевна, поднимаясь с места. – Нам пора. – Она протянула прокурору руку:
-Прощайте, Федор Петрович! Мне было очень приятно с вами общаться.
-Вы разрешите проводить вас? - попросил прокурор.
-Вы желаете поухаживать за мной? - спросила учительница.
-Нет, что вы?! Впрочем, да! Я очень хотел бы за вами поухаживать.
-Ничего не получится, - отказала Ольга Николаевна.
-Почему?
-Я при исполнении, - пояснила она.
-Тогда, может быть, вы возьмете мой домашний телефон? Возможно, вам понадобится помощь. Тут в этом вашем деле, по-моему, имеются большие нестыковки. Я не знакомился с ним, хотя, вероятно, следовало бы. Я всегда к вашим услугам, - предложил прокурор, провожая своих дам к выходу.
-Возможно, понадобится ваши услуги, - согласилась Ольга Николаевна. – Но удобно ли мне будет звонить вам на дом? Я не хотела бы, чтобы из-за меня у вас были неприятности.
Прокурор улыбнулся:
-О, вам нечего беспокоиться! Я живу один.
Учительница удивленно посмотрела на этого красавца-великана.
-Действительно, один, - заверил он, протягивая собеседнице листочек с номером телефона. – Вот как-то до сих пор не удосужился завести семью. Здесь с этим делом сложно. У нас же в Западной Сибири женщин мало. В основном, мужики кругом работают: нефтяники, газовики, буровики, лесорубы, сплавщики, геологи.
-Спасибо за все, - сказала Ольга Николаевна. – Нам, действительно, пора. Прощайте!
10
-Ну, вы даете! – восхищенно объявила Закирова, когда они зашли в номер. – Просто отпад! Как вы их всех уложили! А я сразу-то испугалась. Думала, что нам хана.
-А тот парень, который к тебе приставал, он кто?
-Ой, да шестерка один. Он как-то к Лыгареву приезжал за чем-то. Не знаю за чем. – Лина нервно передернулась и отвернула взгляд.
-Да, компания у тебя была превосходная! Ничего не скажешь. Слава богу, что уже все позади!
-Вы так думаете? – с надеждой взглянула на учительницу.
-Вполне! Если, конечно, ты сама захочешь изменить в себе что-нибудь.
-А у вас, что, и вправду папашка – большой человек?- сменила Закирова тему разговора.
-То есть авторитетный вор в законе?
-Ну да.
-Да бог с тобой! - сказала Ольга Николаевна. – Мой папа умер, когда мне было семь лет. Потом через год умерла мама. А меня и младшего брата воспитывала бабушка. Она и теперь живет в деревне под Воронежем.
Закирова удивленно выпучила глаза:
-Откуда же у вас тогда все это?
-Ты хочешь сказать: моя профессия, иностранный язык, независимость и возможность посещать рестораны?
-Ну, в общем, да. С вами же всякие начальники, как с равной, разговаривают. Да и вы никому спуску не даете.
-Учиться много надо, деточка моя, чтобы такой независимой быть, и укладывать противников на лопатки без боя. Надеюсь, это тебе понятно?
-Еще бы! Вон, вы их как всех! Даже не крикнули ни разу. А они, как сявки, вокруг вас. Ой, правда, смешно так!
-Ну, ладно, оставим аплодисменты на потом! – остановила учительница. - Давай, двигай в ванную! И спать! Культурную программу на завтра придумаем утром.
Никакой сон не шел в эту ночь к Ольге Николаевне. Ну, хоть глаза выколи! Не сказать, чтобы и кровать была неудобная. Нормальная кровать: широкая деревянная, из тех, какими обычно укомплектовывают «люксы» провинциальных гостиниц. И никакие посторонние городские шумы не мешают. Какие шумы? В этой, оставленной Богом, сибирской глубинке с полным отсутствием какого-либо общественного транспорта долгими зимними ночами даже тараканы ведут себя смирненько. Возможно, тоже впадают в зимнюю спячку.
Всякие неспокойные мысли не давали спать Ольге Николаевне Весниной, учительнице русского языка и литературы Таловской 8-летней школы. Какого черта она ввязалась во всю эту историю с судами и пересудами, в сотый раз спрашивала она себя. Могла же, например, вообще остаться в стороне от этого дела? Нет, не могла, отвечала себе. Потому что всегда и везде старалась занимать активную жизненную позицию. Потому что стремилась к справедливости. Потому что считала, что порок должен быть наказан. Торжествовать должно добро, закон и порядок.
«Ну, и что? Какая в этом деле получилась справедливость, кто наказан, и какое добро торжествует? Нет, ну, внешне, конечно, все в полном порядке, соблюдены все нормы, сроки. И даже с моралью все в полном ажуре. Только какая, к черту, здесь мораль присутствует, если в итоге получилось форменное и безобразное насилие над природой. И это насилие порождает новые пороки, из которых ненависть и стремление к мщению (самые естественные в данной ситуации) уже проявились довольно явственно. Справедливость и добро – это когда рождается радость и свобода, когда человеку счастливо и покойно. Но разве от итогов всей этой судебной «деятельности» кому-либо стало радостно, покойно, свободно и счастливо? Да никому. Абсолютно. Одни только мучения и страдания получили все участники от разыгранного вчера балагана.
В самом трагическом положении, конечно, оказались Закировы-дети. Господи! Как они, все трое, цеплялись за мать там, у машины! Как неистово ревели и молили о защите! Взывали к справедливости, потому что нутром чувствовали всю несправедливость происходящего. Кого молили? Господа Бога разве что. Он, может, и услышал эти вопли. А люди? Впрочем, те, которые толпились рядом с Закировыми, конечно, слышали. Они и вышли на улицу именно для того, чтобы все услышать и увидеть. И продемонстрировать свою ненависть к нам. Ага! Я сказала: нам. Вот оно самое-то и то, что я сама причислила себя к этим, которые по другую сторону. Да ведь так и было, так и есть, что я вкупе с ними, а не с народом. И вчера с ними, и сегодня, и в понедельник я буду вместе с ними довершать свое гнусное дело. И вместе с тем я буду вещать этому народу разумное, доброе, вечное. Этому народу, который вынес мне свой беспощадный приговор: «ВОН, из поселка ВОН!» Пожалуй, только этот приговор и был наиболее справедливым. Но в силу вступит только тот приговор, который определили МЫ. А мы насильно разорвали кровные узы. Мы отобрали у матери её детей. Мы лишили её права, данного свыше. Мы это сделали, руководствуясь только лишь принципами нашей морали, которая не является абсолютно совершенной. И у этой морали есть обратная сторона, которая принесет свои пагубные плоды».
«… А по душам просто так с нею кто-нибудь разговаривал?» - вспомнила Ольга Николаевна вопрос судьи. «Действительно, разговаривал ли кто-нибудь с Закировой-матерью кто-нибудь из «вершителей судеб» по-человечески? – пришла в голову Ольги Николаевны мысль. – Ну, то, что различные «задушевные» разговоры у нее были со всякими дружками и собутыльниками, сомневаться не приходится. Собутыльники-то разговаривали, угощая водкой. А мы, так называемые нормальные люди? Каждый живой человек нуждается в душевном общении. А слабые, убогие, больные и обездоленные особенно. Их нужно понять, принять, пожалеть, с ними следует говорить бережно и осторожно. Им нужна действенная и эффективная помощь. А мы их презираем, пинаем, бьем, гоним от себя, наконец, судим беспощадно, прикрываясь добродетелью, оформленной в собрания, комиссии, советы и заседания различных комитетов. И при этом, мы безмерно гордимся своими достижениями от всяких подобных «мероприятий», и не устаем от самодовольных славословий в свой адрес. И у нас ни в одной извилине в мозгу не поворачивается, что мы гробим, ломаем, уничтожаем не только то и тех, кто путается у нас под ногами, но и самих себя. Души свои мы коверкаем, вот что! И потому от всех этих наших «благих» дел и от нашей «справедливости» мы не получаем ни покоя, ни радости, ни удовлетворения. Фу! Как все это мерзко!
Да, мерзко и противно! Потому и неспокойно. И не только мне, я думаю. Разве спокоен, к примеру, сейчас директор? Вряд ли. Разумеется, он вполне удовлетворился тем, что, наконец-то, все утряслось: школа избавилась от неудобной ученицы и от ряда «отрицательных показателей», возникших из-за этой ученицы, сохранена благодушная репутация самого директора, но, главное, наказан порок. Все так. Но почему директор так суетливо торопился, скажем, с тем, чтобы поскорее отправить ненужную ученицу в район? Что, нельзя было подождать до понедельника? Даже нужно было, чтобы избежать лишних проблем, связанных с выходными днями, когда не работает ни одно учреждение. Хотя бы ради гуманного отношения к девочке следовало не только до понедельника подождать, но и до того времени, когда, вообще, уже стало бы точно известно, куда ей надлежит ехать. К чему, спрашивается, устраивать ребенку лишние испытания с пристрастием? Почему директор, вообще, так сильно торопился со всеми этими процессами и обвинениями? Почему, действительно, сначала Закирову не заслушали на заседании районной комиссии по делам несовершеннолетних? Возможно, для исправления женщине достаточно было бы решения комиссии. И, вообще, с какой стати директор самостоятельно занялся этим делом? Кстати, по-человечески, он обязан был представить суду от общественности не обвинителя, а защитника. Но он стремился поскорее обвинить и покарать, а не защитить, разобравшись во всех деталях происходящего.
Ему тоже стыдно! Да. И неприятно. И потому он постарался как можно скорее убрать с глаз долой все, что мозолило бы его неспокойную душу. Он и свое гнусное дело постарался выполнить моими руками, чтобы не слишком жег позор. А я-то, идиотка, пошла у него на поводу! Действительно, «лоханулась», как сказала эта несчастная девочка. И вот теперь я рассчитываю что-то еще сделать для нее? Уже все сделала!!! Что теперь её ждет? Детдом? Ни в какой детдом её не отправят. Судья точно на этот счет высказалась. Да и этот идиот Гущин подтвердил. Спецучилище ждет этого ребенка в лучшем случае. А это зона. ЗОНА – и ничто другое. Только под удобной вывеской. Выдержит ли эта, уже сломленная насилием девочка все «прелести» зоны? Вот, в чем вопрос».
Ольга Николаевна осторожно поднялась с кровати и подошла к окну. Раздвинув слегка шторы, она принялась рассматривать заоконную ночь. Заснеженный город тихо и покойно спит. На улицах темно, хоть и усердствуют кое-где редкие уличные фонари. И в окнах домов тоже черно. Только лишь местами просматриваются желто-золотистые глаза, демонстрирующие полуночный образ жизни хозяев. Зато как золотисто небо! Мириады мерцающих звездных крупиц рассыпано по всему небосводу. Красота! «О, господи, как все прекрасно и гармонично в природе! – подумалось Ольге Николаевне. – И насколько беспорядочна и неустроенна жизнь человеческого общества. Мы далеко ушли от природы и, более того, мы принялись её перекраивать по собственному усмотрению. И мы основательно заплутали в своих передвижениях внутри природных кладовых. И потому принялись грубо вмешиваться в естественный ход её развития. Природа не простит нам. Я знаю: за все, что мы сотворили против природы, каждый из нас понесет личную ответственность. Я тоже понесу рано или поздно».
Кто знает, нужно считать это случайностью или закономерным следствием всего пережитого за последние два дня, но факт остается фактом: в эту ночь довольно долго не спалось и Закировой Лине. Конечно, её мысли, которые совсем не давали спать, были не столь глубоки, как у Ольги Николаевны. Но они были. Она думала об этой странной, на её взгляд, женщине. Об Ольге Николаевне. И мысли эти были жутко противоречивы.
«Фиг её знает, что она за тетка, - думала Лина. – Да и не тетка она вовсе. Какая тетка? Может, лет на десять всего старше меня. И выглядит, как девчонка. Ну, правда, строгая. Но в школе-то её любят. Говорят, что добрая и справедливая. Ага! Очень справедливая! Мать у нас теперь отняли от её справедливости. На суде, вон, как шпарила. И про мать всякое вранье базарила. «О детях не заботится, не создает им условий, и любит только в бутылку заглядывать»… Как бы ты заботилась, если бы в кармане ни шиша? А с работы гонят. У самой-то, вон, капусты куры не клюют, полные карманы. Стырить бы у неё половину да мамке послать! А ей все равно они ни к чему. Много она знает, мымра паскудная! Ну, вообще-то, знает она много. Факт. По-английски шпарит – мама дорогая! Да и не только по-английски. Не, она, конечно, бикса, что надо! И вся такая видная из себя. Ха! А директор её боится! Точно боится. Я видела в школе, как он перед нею, как сявка. И так прыгнет, и по-другому вякнет. А она ему спокойно: так, мол, и так. Как шкету какому-нибудь. И с ментами она без всяких церемоний. Никого не боится. Во, баба! Не, нормальная она. Классная! Если бы она мать мою не засудила, я бы за неё кому хошь пасть разорвала. А чё? Она не жадина, не стерва какая-нибудь и, вообще, не западло. Другие как начнут баланду травить, аж противно, хоть уши затыкай. А она честно: так и так. И вовсе не брезгует с честным человеком рядом оказаться. Другая ни в жизнь не потащила бы с собой в гостиницу. Бросила бы в ментовке, и поминай, как звали. А эта, вишь, пожалела. Ну, понятно: допёрла, что слегка лоханулась. А теперь вину загладить хочет. Другие допрут если, то еще злее становятся. Гляди, и не испугалась, что я дерну. Вот, возьму и дерну! Тут тоже какой-никакой причал имеется. Не, нельзя дергать! Слово дала. Западло нарушать. Если бы она из мусоров была, тогда не западло. А она сама все эти ментовки терпеть не переносит. Небось, приходилось когда-нибудь бывать. Сказала же, что без родителей росла. И какого черта она мать мою засадила? А то, может, и подружились бы».
Так на этой светлой мысли Закирова и успокоилась, погрузившись в сон.
11
Открывши утром глаза, Первым делом, увидела Закирова Ольгу Николаевну. Та сидела за столом перед зеркалом полубоком к кровати, на которой спала девочка, и тщательно наводила на лице макияж. Учительница была уже одета по-парадному, и прическа на голове уже была приведена в порядок.
«Красивая!» - мысленно оценила Закирова. И прическу, и учительницу. И с интересом принялась любоваться неотразимой учительницыной внешностью, которая не могла не привлечь к себе внимания сочетанием грации, гармонии и простоты. Природа явно была в прекрасном расположении, создавая этот «гений чистой красоты». Ольга Николаевна была занята губами, когда, отвернув от зеркала глаза, обратила внимание, что девчонка уже не спит.
-Ты давно не спишь? – спросила учительница, облизавши языком губы.
-Не-а! Только что проснулась, - соврала Лина.
-Ну, тогда вставай скорей! Нам пора идти.
-Куда?
-Завтракать.
-И, что же, вы ради завтрака весь этот марафет наводите?
Ольга Николаевна непонимающе уставилась на девочку:
-А ради чего же еще, по-твоему? Мы же пойдем завтракать в ресторан. А там люди. Конечно, не так много там будет людей, как вечером. И, наверняка, кто-то будет щеголять в домашних тапочках или халате. Но я так не могу. Даже если бы мне нужно было перейти из этой комнаты в соседнюю, то я и в этом случае привела бы себя в надлежащий вид. Я и тебе рекомендую придерживаться этого правила. Людей, как известно, встречают по одежке.
«Хорошо, конечно, когда эта одежка есть, - подумала Лина. - А если всего одно платье на все случаи жизни, то как тогда быть?»
-А мне, что ли, опять ваше платье надевать? – спросила.
-Разумеется. Других вариантов пока, к сожалению, нет.
Ольга Николаевна оказалась права насчет домашних тапочек и халатов. Даже вчерашние официантки выглядели не столь парадно, как накануне. Они, кстати сказать, как и некоторые посетители выглядели неряшливо, и передвигались по залу ресторана сонно, словно полудохлые мухи. Однако к Ольге Николаевне одна из них подскочила весьма проворно. Видимо, вчерашние чаевые послужили хорошим подстегивающим средством.
-Чего прикажете подать, мисс? – проворковала она.
-Завтрак, - коротко ответила Ольга Николаевна. Потом указала на меню. – У вас тут этого не обозначено. Но моему ребенку требуется какао, свежий творог с брусникой, сливочное масло и настоящая глазунья из яиц, а не из яичного порошка. Для меня приготовьте кофе каппучино.
-Простите, - извинилась официантка, - но я не знаю, что это такое.
-Ах, да! Это черный кофе с молоком.
-И все?
-Да. Видите ли, мне необходимо заботиться о своей фигуре, - кокетливо пояснила Ольга Николаевна.
-Я понимаю, - кивнула головой официантка и побежала выполнять заказ.
Рассчитавшись после завтрака с официанткой, Ольга Николаевна сообщила Лине, что намеревается вместе с нею прошвырнуться по «тряпочным» магазинам.
-У вас, что ли, мало шмоток? – удивилась Лина.
-У меня достаточно, - сухо заметила учительница. – А у вот у тебя их явно не хватает.
-Деньги вам, что ли, некуда девать? – насупилась девочка. – Или слишком уж хочется вину свою замазать?
-Ни то, ни другое, - нисколько не обиделась Ольга Николаевна. – Во-первых, к деньгам, как и ко всем прочим ценностям, я всегда относилась и отношусь весьма уважительно, - назидательно пояснила она, - поскольку, чтоб ты знала, деньги очень любят счет. Особенно они не терпят, когда ими сорят. Во-вторых, сударыня, я ни в чем перед тобой не виновата. Перед твоими близкими тоже. На суде и до суда, исследуя документы, я выполняла свою работу. А к работе тоже следует относиться уважительно. К тому же, лично я не заставляла твою маму пить с горя, или с радости, не заставляла беспорядочно принимать мужчин, не выгоняла ее с работы и не преследовала ее за ее антиобщественный образ жизни, я не лишала вас куска хлеба, и никого из вас не оскорбила каким-нибудь наветом, ложью или сплетней. Но если я и чувствую какую-то вину перед вами, то не за свои поступки и дела по отношению к вам, а за чужие. За то, что мне так же, как и вам, приходится жить в нашем несовершенном обществе. Поверь, мне тоже очень много пришлось вытерпеть и перестрадать, чтобы не только выстоять, но и в чем-то подняться над другими. Это нелегко: не сломаться, а выстоять. Вот в этом я хотела бы тебе помочь. Пусть немного, но все-таки. А самое простое, что я прямо сейчас могу предпринять, так это слегка обеспечить тебя самым необходимым в любом жизненном странствии: одеждой и питанием. Ведь мы с тобой не знаем, куда тебе придется отправиться в самое ближайшее время.
-Не знаем, - тяжело вздохнула Лина.
-Ну, вот потому и пошли в магазин за шмотками.
Набрали целый ворох теплой одежды и белья. Главное, купили шикарное шерстяное платье с длинным рукавом. В гостинице, облачившись в него, Лина ни за что не хотела его снимать. Вот если бы мать увидела или сестры! Обзавидовались бы до смерти. Лина живо представила себе мать и сестер и вспомнила, что теперь уж, возможно, она никогда их и не увидит. И от этого ей стало так тяжело, что она не смогла дальше себя сдерживать: свалилась на кровать и зарыдала навзрыд. Первый раз после суда так сильно и безутешно. Ольга Николаевна присела на кровать к девочке и принялась гладить по плечам и спине:
-Не плачь, деточка! Я очень хорошо знаю, что пройдет совсем даже немного времени, и ты приедешь к маме. И вы обе заберете ваших девочек. И вы снова будете вместе. Ты выучишься, пойдешь работать. Мама тоже перестанет пить, и будет работать. Все образуется, вот увидишь, поверь мне!
-Как же образуется, если маме теперь нельзя быть с нами?
-Да ведь она вполне может вновь получить свои права на своих детей, если прекратит пить и станет на путь исправления.
-Что, правда?! &ndash... Читать следующую страницу »