Тайная любовь моя

– Срочную телеграмму Кирилову и Леонтьевой. Вы разве не знаете, что они поженились? – удивилась Валя, – Я их поздравила. Пришлось ехать в центр, чтобы успеть, – пояснила она. “Все. Приехала”, – екнуло сердце. Сомнений уже не было. Валя больна и больна серьезно. А Таня, удивленная лишь необычным сообщением, продолжала свой допрос.

– Кто такие эти ребята? Почему мы должны их знать, и разве нельзя было поздравить днем? – забросала она вопросами довольную успешно выполненным делом Валентину.

– Ты что, не знаешь дикторов телевидения? – удивилась та, – Как только мне сообщили, я тут же помчалась, чтобы быть первой. Это же очевидно.

– Кто тебе сообщил? Зачем тебе быть первой? – не успокаивалась Татьяна.

– Ладно, девочки, хватит разговоров. Пошли спать. Уже почти утро, – незаметно толкнул в бок Татьяну.

– Правильно, – согласилась Валя, – Завтра слушайте радио.

– Какое радио? – шепотом спросила жена.

– Потом расскажу, – так же шепотом ответил ей.

– Мне надо с ней поговорить, – сказал жене, когда вошли в квартиру и разбрелись по комнатам.

– Завтра поговоришь, – ответила жена.

– Завтра будет поздно. Она может ничего не вспомнить о своих проделках.

– Да ты что! Тогда иди, – разрешила она.

– Валечка, ты не спишь? – постучал в дверь маленькой комнаты.

– Заходи, Толик. Я знала, что ты придешь, – улыбнулась укутанная в одеяло Валя, – Замерзла немножко, – пояснила она.

– Сейчас согреешься. Может, чаю горячего?

– Спасибо. Я уже почти согрелась. Спрашивай. Ты же для этого пришел?

– Точно, – нерешительно подтвердил ее догадку. Я смотрел на нее и ни о чем не хотел спрашивать. Но делать нечего, Валя смотрела на меня с нескрываемым интересом. И я все-таки решился на тот трудный разговор, – Валечка, из твоих пояснений Тане я не увидел смысла в твоем поступке. Ты не хочешь ничего рассказать? Если нет, я пошел спать.

Задавая вопрос в таком виде, я заведомо посчитал ее больной. Я был бы счастлив, если бы своим ответом она разубедила в этом. Увы. Этого не случилось.

– Хорошо, Толик, – немного подумав, ответила Валя, – Я расскажу тебе то, что не должна рассказывать никому. Ты знаешь, почему я это делаю, – сказала она и замолчала.

Все. Надежды рухнули. Я уже знал, что будет дальше. Нечто подобное все еще помнил из литературы по психиатрии. Внимательно выслушав ее бред, сделал вид, что поверил всему. Я старался сдерживать себя, не задавать лишних вопросов, которые могли спугнуть “пациента”, заставить его замкнуться. Я невольно оказался в роли врача-психиатра.

И слушая исповедь Валентины, мучительно искал тот единственный путь продолжения разговора, который заставит ее усомниться в правильности своих умозаключений, потому что твердо знал, переубедить больного невозможно.

– Валечка, а ты знаешь, что мозг состоит из двух полушарий? – задал ей вполне невинный вопрос, на который она, конечно же, знала ответ.

– Знаю, – слегка настороженно ответила Валя.

– Так вот, Валечка, я где-то читал, что иногда каждая из половинок может вести себя вполне самостоятельно. Они могут даже общаться между собой. И тогда человек может видеть вполне реальные сны. Одна половинка что-то показывает, вытаскивая это из подсознания, а вторая смотрит как фильм то, что человек в действительности никогда не видел. Я часто видел такие сны, особенно в детстве. А ты видела?

– Конечно, видела, – ответила она, восприняв, разумеется, все, что ей сказал. Что ж, можно двигаться дальше.

– А представь, что будет, если человек не спит. Ведь в этом случае он может слышать голоса и даже видеть давно умерших людей, которых в жизни никогда не видел, – и я рассказал Вале о том, как мы оказались в пустыне, и как реально увидел девушку в старинных одеждах, говорящую на незнакомом языке. Она была очень похожа на мою маму, но я точно знаю, что никогда не встречал ее прежде.

Я видел, что Валя внимательно слушает и, похоже, пытается примерить мой рассказ на свой случай. Развивать мысль дальше было опасно, и я замолчал. Мне показалось, она задумалась.

– Так может, я сама себе даю команды? – неожиданно спросила Валя. Я чуть, было, не подпрыгнул от радости. Так быстро добиться результата. Это казалось невероятным.

– Не знаю, Валечка. Тебе видней. Давай спать, – постарался переключить ее внимание. Сомнение посеяно. Теперь дело только за ней.

***

Мы проснулись от звонка в дверь. На пороге стоял Саша Дудеев.

– Это так вы меня ждете! Спят до сих пор! – деланно возмутился он. Мы обнялись.

– Саша, раздевайся и проходи на кухню, – пригласил его. Друг с удивлением посмотрел на меня.

– Что у вас за гости такие, что друзей на кухне встречаете?

– Сашенька, гости действительно не простые. Одна, похоже, подруга по несчастью, – ответил ему и рассказал все, что знал и предполагал. Саша был испуган не на шутку.

– Толечка, это же очень серьезно. Что ты там сделал. Ты же дилетант. Ее надо срочно в больницу, – уговаривал он меня.

– Санька, это мы с тобой понимаем. Но как ты ее направишь, если она здесь не прописана? А домой возвращаться не хочет. У нее проблемы с мужем, – рассказал ему и об этом, – Я думал, он утром примчится, а его до сих пор нет.

– Ну, так поехали, поговорим с ним. Он же должен понять, что это не шутки, – предложил Саша.

– Это кто там шумит? – вышла на кухню Татьяна с подглядывающей как обычно из-за угла матерью. Они обе поприветствовали моего друга, которого всегда принимали с радостью.

– Валя уже проснулась?  – спросил жену.

– Кажется, – ответила она, – Пойди, посмотри. Саша, проходи в комнату. Мы уже встали, – пригласила она.

– Танюш, мы с Санькой сейчас съездим в Болшево. Вале о нашей поездке ничего не говори, – попросил ее.

– Вот хорошо, – обрадовалась она, – Хоть бы они помирились.

Зашел к Вале. Она и Ольга уже были одеты и сидели на убранном диване.

– Привет, девочки. Как спалось?

– Привет, Толик. Нормально. А кто там, на кухне? – спросила Валя.

– Друг из Киргизии заехал в гости. Кстати, ты его знаешь. Он служил в Ленинске, а потом комиссовался. Саша Дудеев, – напомнил ей.

– Как же, помню, – неожиданно обрадовалась Валя, – Веселая компания собралась. Пациенты дурдома, – громко рассмеялась она странным, не своим смехом. Я не знал, что сказать, а уж, тем более, что делать.

– Валечка, ты подумала о том, что я тебе рассказывал ночью? – попробовал переключить ее внимание на продуктивное направление.

– А что ты мне рассказывал? – удивленно посмотрела на меня Валентина, – Я же спала ночью. Когда? Что-то не припомню, – снова ужаснула она.

– А ты помнишь, куда ездила ночью? – спросил ее так, на всякий случай.

– Куда я могла ездить ночью, Толик? Ты меня пугаешь, – стала вдруг серьезной Валя.

– Я иносказательно, Валечка. Что ты так переполошилась? Идите, готовьтесь к завтраку, – предложил гостьям.

После завтрака мы с Санькой незаметно исчезли и отправились в Болшево.

– Приехали? – спросил мрачный как туча Саша, ничуть не удивившись нашему визиту, – Я так и думал, что она поедет к вам, – косо взглянул он на меня, словно именно я был причиной его несчастий.

– А куда ей еще ехать ночью с ребенком? – спросил, раздраженный его догадливостью.

– А мне все равно, куда, – удивил нас равнодушием к судьбе своих близких отец семейства.

– Тебе все равно, куда увезли твоего ребенка? – возмутился Санька.

– Ребенок с матерью. А вот мать, – махнул он рукой.

– Ты хоть представляешь, что с Валей? – уже не сдерживая эмоций, спросил его.

– А мне плевать, – последовал ответ, после которого возникло желание немедленно уйти из этой когда-то благополучной квартиры и никогда больше там не появляться. Молча развернулся к выходу.

– Тебе наплевать, что твоя жена серьезно больна? – придержав меня рукой, подключился Санька.

– Чем она больна, – то ли спросил, то ли выразил недоверие к сообщению Саньки обиженный муж.

– Ты сам давным-давно знаешь. А сейчас у нее обострение болезни. Она фактически недееспособна, а с ней ребенок. Между прочим, твой ребенок, – взяв себя в руки, обрисовал ему сложившуюся ситуацию.

– Мы с ней разводимся. Пусть суд решит, дееспособна она, или нет, – продолжил тупой упрямец, ослепленный чувством оскорбленного самолюбия.

– Ты сам решил, что вы разводитесь, или она так решила? – спросил его в надежде все же развернуть разговор в продуктивном направлении.

– Она решила, а я не стал возражать. Мне надоели ее капризы.

– Она уже ничего не может решать в ее состоянии. Понимаешь ты это, или нет? Она уверена, что ты ее травишь какими-то таблетками. Что на это скажешь? – пошел я в атаку.

– Какими таблетками? Что она выдумала? Это витамины!

– Теперь тебе все понятно? Или рассказать, что она устроила сегодня ночью?

– Понятно, – мгновенно сник Саша.

– А если понятно, собирайся, поехали.

– Я не поеду. Впрочем, вы езжайте, я приеду позже, – решил он.

Мы молча вышли из негостеприимной квартиры и двинулись на станцию.

– Думаешь, приедет? – спросил Санька.

– Надеюсь. Хотя, как знать. Я впервые видел его таким бестолковым.

Ближе к вечеру Саша все же появился. Выглянувшая на звонок Валя, едва увидев его, быстро заперлась в маленькой комнате.

– Ну, вот. Зря приехал, – огорченно сказал он, когда Валя, в ответ на его просьбы открыть дверь и поговорить, не произнесла ни слова.

– Идите в большую комнату, – предложил я гостям, – Санька, поговори с ним, – попросил Дудеева, надеясь, что тот сможет объяснить Саше, что причина их размолвки – болезнь Вали, только она и вряд ли что иное.

Мне же предстояла задачка сложнее – уговорить Валю объясниться с мужем.

– Валечка, открой, пожалуйста, дверь. Я хочу поговорить с тобой, – попробовал установить контакт с затворницей. Неожиданно дверь открылась:

– Входи, Толик. Неужели ты подумал, что я не захочу говорить с тобой. Я только с тобой и хочу говорить. Потому и приехала к тебе, а не уехала домой в Ефремов.

– Валечка, почему ты не хочешь объясниться с Сашей? Он приехал, значит, ему есть, что сказать, – обратился к ней, едва вошел в комнату.

– Мне не о чем с ним разговаривать, Толик. Мы все сказали друг другу дома. Я ушла от него насовсем. Ушла к тебе, если ты это до сих пор не понял, – повергла в шок своим признанием Валентина. Она говорила разумно, как женщина, принявшая непростое решение. И если бы ни ее нелепые поступки накануне, мне было над чем задуматься. Ее ответ загнал в тупик.

– И все же, Валечка, выслушай его. Ты вольна поступать, как знаешь. Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь, пока не выгонят нас обоих. Но поговори с ним, – еще раз попросил Валентину.

Мы сидели рядом, и я говорил все это искренне, глядя ей в глаза, потому что вдруг почувствовал, что эта больная женщина настолько дорога мне, что готов пожертвовать всем ради ее благополучия. В тот момент мне показалось, что только моя поддержка поможет ей преодолеть болезнь. И мне уже было все равно, что будет потом, когда тайное станет явным.

Мы молча сидели, глядя в глаза друг другу, как когда-то, много лет назад в Бердянске, когда яркой молнией вспыхнула наша любовь. Я не знаю, сколько мы так просидели.

– Зови его, – спокойным тоном вдруг попросила Валентина.

Я вышел из комнаты и пригласил испуганного Сашу. Их разговор был коротким. Минут через пять они вышли вдвоем и стали собирать Ольгу.

– Ей завтра в школу, – хмуро пояснил Саша, – Мы завтра с ней приедем, – пообещал он, одеваясь. Валентина молчала, и, судя по всему, домой ехать не собиралась.

Вскоре они уехали. Заторопился в гостиницу Санька. Перед отъездом сказал, что сделал все, что мог, и кажется, сумел убедить упрямца не спорить с больной женой.

Утомленные бурными событиями, мы рано легли спать, и та ночь прошла без приключений. С утра, когда теща и Валя еще спали, мы с Таней уехали на работу.

Вернувшись с работы, не обнаружили Валентину. Зато теща встретила радостной улыбкой:

– Забрали ее в Кащенко. Приехал Саша с врачом и двумя санитарами. Валя их как увидела, рассмеялась. Это, говорит, за мной. Врач с ней поговорил, потом она оделась, и они уехали, – с порога сообщила она новость.

Она еще долго рассказывала Татьяне какие-то подробности, но я уже не слушал. Тяжелое предчувствие камнем навалилось на мою душу. Я вдруг почувствовал себя то ли предателем, то ли соучастником преступления. Именно в тот момент появилось ощущение, что случись беда с моей Королевой, этот камень уже никогда не снять с души.

***

Все время, пока Валя была в больнице, у меня не хватило духа ее навестить. После всего происшедшего мне не хотелось встречаться с Сашей, даже для того, чтобы узнать, куда ее определили. Разыскивать самостоятельно не представлялось возможным – навалились министерские события.

К тому же, неожиданно для меня, против посещения решительно высказалась Татьяна:

– Она что, твоя родственница? Выпишут ее, съездим к ним в Болшево. А туда пусть ездит Саша. Он ее муж.

Саша меж тем больше у нас так и не появился. Понятно, что ему хватало забот о дочери и больной жене. К тому же я представлял, что ему могла наговорить Валя в запале семейных ссор.

Валю выписали лишь весной. Они тут же появились у нас всем семейством, буквально через день после возвращения Вали из больницы. Если бы знал, что то была наша последняя встреча.

Они приехали без всякого предупреждения. Было уже за полдень выходного дня, а потому Татьяна тут же принялась готовить стол из того, что мы накануне успели принести из магазина.

– Развлекай гостей, – отправила она меня с кухни. Кого развлекать? Девочки тут же ушли в маленькую комнату. Туда же вскоре переместилась теща. Немного посидев с нами, за ней перебрался и Саша. Мы с Валей остались вдвоем.

Я смотрел на нее и не узнавал. Внешне то была прежняя Валя, но бледная, осунувшаяся, сникшая, как срезанный цветок в красивой вазе, но без живительной влаги. В ней ничего не осталось от Королевы. Она словно померкла душой.

Односложно отвечала на мои вопросы и ни о чем не спрашивала. Не звенел как всегда в разговорах ее голосок-колокольчик, не услышал я больше и ее смеха-колокольчика. Я рассказывал ей о своих непростых проблемах. Она внимательно слушала. И все.

Наконец, решился спросить о том, что меня действительно волновало. И Валя спокойно назвала свой диагноз, рассказала, чем и как ее лечили. Ничего нового – все тот же болевой шок и транквилизаторы.

– Как же ты, бедняжка, все это выдержала? – посочувствовал ей.

– Рожать труднее, – вяло ответила она.

Вскоре сели за стол. Разговоры не клеились и шли в основном вокруг малозначительных новостей. Никто ни словом не обмолвился о бурных событиях осени, когда Валя была не в себе. Но тогда она излучала счастье освобождения от чего-то гнетущего! Теперь же создавалось впечатление, что моя Королева вновь оказалась в той же тюрьме, которая без решеток и оков крепко удерживала в кабале самое ценное – человеческую душу.

– Прощай, профессор Толик, – впервые улыбнувшись, тихо, только для меня, произнесла прощальные слова моя Королева, подставив щечку для поцелуя. Я поцеловал ее и тут же столкнулся с взглядом, полным тревоги и, мне показалось, какой-то невысказанной боли, – Я не выдержу все это еще раз, Толик. Я боюсь, – тихо добавила она, и на ее ресничках появились слезинки. Бедная моя Королева, Валя-Валентина.

Я не ответил, боясь расплакаться. Наше прощание так напомнило нечто подобное, что уже было однажды в коридоре купейного вагона поезда, несущего нас навстречу неизвестности. Но тогда впереди у нас была жизнь и хоть и слабая, но надежда. А теперь лишь камень на душе и ничего, кроме смутного ощущения надвигающейся беды.

Вот она эта Беда. Она сквозила в распахнутой настежь входной двери осиротевшей квартиры и в хмурых лицах снующих в ожидании чего-то незнакомых людей. Я увидел проскочившего куда-то Сашу. Мы с Таней двинулись, было, за ним, но остановились в коридоре, потому что в комнатах, казалось, не протолкнуться от беспорядочной суеты каких-то сборов.

Я увидел тихо плачущую пожилую женщину, одиноко сидевшую на диване среди всей этой суеты, и сразу понял, что это ее мама, потому что больше не плакал никто. Вскоре ее подхватили под руки два крепких мужичка, и стало понятно, что все устремились на улицу. Там уже стоял небольшой автобус и крытый тентом грузовик.

Вскоре автобус был заполнен до отказа. Татьяна успела войти с какими-то женщинами, а меня не пустил решительного вида мужчина с зычным полковничьим голосом – по-видимому, распорядитель.

– Мне надо, – сказал ему так, что тот сразу все понял и не стал задавать никаких вопросов.

– Лезь в бортовую, – сказал он и махнул кому-то рукой, – Пропусти.

Я влез в кузов, где расположились четверо бойцов с лейтенантом, а в углу стояли венки и лежали лопаты. У меня защемило сердце.

Ехали недолго. Вскоре машина остановилась, и все молча выпрыгнули через высокий борт кузова, а я остался один, наедине со своими мыслями. Все происходящее казалось мне кошмарным сном, где стоит лишь проснуться, и не будет этой машины с венками и лопатами, и исчезнут незнакомые люди, готовые выполнить порученную им страшную, по своей сути, работу. Очнувшись от этой нелепой мысли, вдруг осознал жуткую реальность бытия и весь ужас происходящего.

Меж тем борт открыли, и четыре крепких бойца подняли на уровень кузова закрытый гроб. По инерции, почти не осознавая, что делаю, подхватил его за торцевую часть, обращенную ко мне и, пятясь, пронес вместе с бойцами в глубину кузова.

Бойцы и лейтенант влезли ко мне, борт закрыли, и мы снова поехали.

– Жалко. Такая красивая, – сказал один из бойцов, – Что, интересно, с ней случилось? Совсем еще молодая.

– Говорят, покончила с собой, – ответил лейтенант, и все замолчали до самого кладбища.

Я смотрел на гроб и не верил, что там лежит женщина, с которой всего три недели назад мы сидели за столом и говорили о наших проблемах. “Я не выдержу все это еще раз, Толик. Я боюсь”, – вспомнил ее последние слова перед нашим расставанием. Что же случилось с ней в такой короткий промежуток времени? Неужели она снова стала слышать голоса, которые отдавали ей команды к исполнению?

Я представил, как она боролась с этим раздвоением сознания, страшась этого состояния, осознавая его и не в силах побороть.

Бедная моя Королева, Валя-Валентина, тайная любовь моя. Только мы с Дудеевым смогли распознать твой страшный недуг, потому что сами нередко находились у такой же черты, не преступая ее. Почему же ты выбрала этот самый простой, самоубийственный путь? Мог ли я предотвратить твой выбор? Мысли, мысли, мысли.

Лишь здесь, у твоего гроба, я вдруг осознал, что не только мог, но и должен был принять твое безумное предложение сойти с поезда и вернуться домой вдвоем. Наша жизнь сложилась бы иначе, потому что мы любили друг друга искренне и чисто. И нет мне теперь оправдания.

Машина остановилась, открыли борт, гроб сняли и понесли к могиле. Я выпрыгнул из кузова. Люди из автобуса присоединились к процессии, а я все стоял и стоял, не в силах сдвинуться с места, придавленный неимоверной тяжестью своего запоздалого прозрения.

Я так и не решился пойти со всеми, чтобы проститься с тобой, моя Королева, потому что не захотел увидеть тебя мертвой.

“Прощай, профессор Толик”, – вспомнил твои прощальные слова, когда гроб уже почти скрылся среди деревьев, и мысленно ответил, – “Прощай, моя Королева, Валя-Валентина. Я помню тебя живой”.

К автобусу подъехали две легковушки. Ко мне подошел все тот же зычный полковник-распорядитель.

– Что уже закончили? – спросил он, очевидно про похороны.

– Не знаю, – ответил ему.

– Пойди, посмотри, – скомандовал тот водителю второй легковушки, – Ты Сашин друг? – спросил полковник. Я кивнул, – Ясно. Ты, Дёма, садись в автобус. Бортовая пойдет в часть, – скомандовал он, приняв, очевидно, за Дёму, и пошел к лесу, откуда уже появились люди из похоронной процессии.

Я вошел в автобус. Вскоре он начал заполняться людьми. Вошла Татьяна:

– А ты как здесь оказался? – удивилась она.

– Я на той машине, – показал ей на грузовик, – Меня в автобус не пустили.

– Да я так и поняла. Здесь было как сельдей в бочке.

Меж тем маму Вали с ее сопровождающими и Сашей посадили в легковушки, которые тут же уехали. Немного погодя, тронулся и наш автобус.

Вскоре мы снова оказались у распахнутой двери Сашиной квартиры.

– А-а-а, Толик, – остановился около нас пробегавший Саша, – Вы пока погуляйте. Вы во вторую смену. Сейчас! – бодро крикнул он кому-то, выглянувшему в коридор, и чему-то улыбаясь, не спеша пошел в комнату.

– Слушай, у Сашки все дома? – покрутила жена пальцем у виска, – Такой день, а он чуть ли не радостный носится. Вот я умру, и ты тоже таким будешь? – неожиданно налетела она.

– Сам удивлен. Такое впечатление, что только Валина мама переживает, – ответил ей, проигнорировав последний вопрос.

Мы вышли на улицу. Там стояли еще несколько человек, среди которых были и оба мужичка, сопровождавших Валину маму.

– Извините, вы случайно не Толик? – обратился ко мне один из них.

– Да, – ответил ему.

– Николай, – протянул тот руку для знакомства, – А это Виктор, – показал на второго, – Мы братья Валентины, – представил он себя и брата. “Потрясающее несходство”, – мысленно отметил я.

Я пожал им руки и выразил наши с женой соболезнования.

– Пойдем в комнату, Толик. Мама очень хотела с тобой поговорить, – пригласил Николай.

Мы поднялись в квартиру, и зашли в маленькую комнату, где отдыхала мама Валентины. Ребята представили ей меня.

– Толик, – обняла женщина и расплакалась. Немного успокоившись, она объяснила, почему хотела непременно поговорить со мной.

Ее рассказ я слушал с большим интересом, потому что узнал много нового о Вале и ее семье, о ее детстве и юности, о ее планах и несбывшихся мечтаниях, и, наконец, о страшной болезни, убившей ее.

Дочь делилась с матерью, как с подругой, всеми своими секретами, а потому оказалось, что в этой семье меня заочно знали с того памятного лета шестьдесят шестого года.

– Какой же счастливой она вернулась тогда из Бердянска, – рассказала мама, – Она читала мне твои стихи и очень долго ждала твоего письма. Я утешала ее, как могла. Забудь, говорю, мало ли парней на свете. Нет, всегда отвечала она, он такой один. А потом появился Саша. Что он там наговорил о тебе, не знаю, но Валька долго была сама не своя. Вышла замуж, поехали они в Ленинск, и вдруг присылает письмо, где написала обо всем, как оно было у вас на самом деле. А что уже поделаешь. В отпуск приехала. Мы тогда вас вместе ждали, Валя телеграмму прислала, что летите вдвоем, а приехала одна. Снова не судьба. А потом ты уехал из Ленинска. Как же она переживала. Так захотела в Москву, что на все была готова. Вот тебе и Москва. На телевидение не взяли, на работе плохо. А там эта Рыжая со своей черной магией. И сгубили мою доченьку, – заплакала она.

Тогда я не обратил внимания на слова “черная магия”. Сказаны они были мимоходом, и мне ни о чем не говорили. В ее рассказе меня заинтересовало лишь упоминание Рыжей.

В тот день мама лишь рассказывала. Ей надо было выговориться, растворить в том рассказе-воспоминании о дочери материнское горе. Все самое интересное узнал гораздо позже. А пока нас пригласили в большую комнату помянуть Валю-Валентину.

Моя следующая встреча с родными Вали случилась меньше, чем через неделю – в день, когда по традиции отмечают девять дней.

Меня встретили как давнего знакомого и тут же усадили рядом с мамой, сидевшей за столом между братьями Валентины. В день похорон нам так и не удалось поговорить обстоятельно, а потому она, похоже, решила не терять времени на поиски встречи со мной.

– Как же так случилось, Толик, что не уберегли мою доченьку? – спросила она, когда все переключились на трапезу и соответствующие случаю застольные разговоры.

– Мне кажется, Саша просто не понимал, что она больна, – ответил ей и рассказал о бурных событиях, предшествовавших больничной койке в психиатрическом отделении.

– Да нет, Толик. Саша давно знал о ее болезни. У Валечки она наследственная.

– Я знаю, – подтвердил очевидное.

– Откуда? Разве Валечка или Саша тебе что-нибудь говорили? – удивилась мама.

– Нет, конечно. Узнал случайно еще в первые наши месяцы в Ленинске, а потом, года через два, в Харькове, – и я в деталях рассказал ей, что тогда произошло, а главное, что сказали моему отцу врачи, когда узнали об этих деталях. Мне показалось, что вовсе не удивил ее своим рассказом.

– Красавица моя, – всплакнула мама, – Вся в деда. Тоже был красивый и такой же несчастный, – пригорюнилась она. Помолчав, продолжила, – Все от деда взяла и красоту свою, и болезнь эту тоже. Валечке нужен был человек, который ее понимал, а главное, который был бы ей дорог. Когда у нее все хорошо, она как все. А как какая неприятность, жди приступа. Чуть переволнуется и ночью говорит-говорит, а иногда даже вскакивает и бежит куда-то. Дед, тот всю деревню обегал, а потом ляжет, где придется, и спит до утра. Но никому никогда зла не причинит. А вот Валечка меня удивила. Толик, а ты, когда видел ее в последний раз? – вдруг спросила она.

– Сразу после больницы. Они с Сашей и Олей заезжали к нам.

– А до болезни ты часто у них бывал?

– В этой квартире всего два раза. Сразу после новоселья, и когда нашего однокурсника провожали в Америку. А так Валя с Сашей иногда к нам заезжали, когда бывали в Москве, но за полгода до Валиной болезни совсем пропали. Мне было не до хорошего – работа, командировки. А вот жена съездила, навестила, но уже слишком поздно. Они собрались разводиться. А через день Валечка к нам примчалась.

– Толик, а ты ничего не слышал о черной магии? Валечка или Саша тебе ничего не говорили? – удивила она неожиданным вопросом.

– Нет. А что они мне должны были говорить? – недоумевая, спросил ее.

– Да нет. Ничего, – ответила она и, похоже, потеряла интерес к этой теме.

И я долго еще рассказывал ей подробности, как познакомился с Валей-Валентиной, как вспыхнула наша любовь, как нелепо складывались наши дальнейшие отношения. Мама слушала внимательно, не перебивая, но я чувствовал, что она уже давным-давно знала все это от своей Валечки.

***

Прошло около месяца от даты печальных событий.

– Слушай, тут Сашка заезжал, – сообщила мне как-то жена, – Напомнил, что скоро сорок дней Валентине. Странный он какой-то. Неужели сумасшествие заразно? – предположила она.

– Выдумаешь такое. А что случилось?

– Представляешь, приехал радостный такой. Вчера, говорит, с Валей разговаривал. У нее все в порядке. Он рассказывает, а у меня мороз по коже. Ну, думаю, и этот умом тронулся от горя. Валя мне тогда рассказывала, с чего у нее все началось, – я насторожился.

– Что началось?

– Да все ее неприятности. Сначала похороны Сашиной мамы, потом еще кто-то из родственников умер. А тут, говорит, на работе направили оформить завещание. Приходит, а там труп. И так дня три подряд. Ну, и пришлось ей бросить работу. А дома Саша со своими таблетками. Слушай, как бы и он в дурдом не загремел, – обеспокоилась жена. Вспомнив, как вел себя Саша в траурные дни, я задумался.

И снова за столом оказался рядом с мамой и братьями Валентины. В этот раз можно было не сомневаться, что все они относились ко мне по-родственному. Одновременно видел их недовольство странным поведением Саши.

– Знаешь, Толик. Так и подмывает морду набить за все хорошее, – сказал кто-то из братьев, заметив его очередную выходку, – Так ведь рассыплется, а ему еще Ольгу воспитывать.

Уже в конце поминок мама все же не удержалась и рассказала, что слышала от Вали о странном увлечении мужа и его друзей, вернувшихся из Америки.

– Валечка мне тогда рассказала, что жена этого Дёмы, Рыжая, привезла какую-то книжку про черную магию. И вот они все ее прочитали и начали что-то там делать, как написано. И представляешь, говорит, мамочка, у меня стало получаться лучше всех. Как рассказала, меня ужас охватил. Что же ты, говорю, доченька, делаешь? Мы же православные, а ни нехристи какие. Зачем тебе это надо? А зато, говорит, я с дедушкой говорила. Как, спрашиваю, ты можешь с ним говорить, если он давно помер? По той книге, говорит, с мертвыми можно разговаривать. Страх какой, – разволновалась она так, словно Валя рассказала ей весь этот бред только что, а не несколько месяцев назад.

– Да тут Саша недавно мою жену напугал, когда рассказал, что он с покойной Валей говорил. Она подумала, он с ума сошел от горя, а выходит, той ерундой до сих пор занимается, – вдруг осенило меня.

– Да они пусть занимаются, чем хотят. Они здоровые, а моя Валечка именно после этого стала слышать голоса. Угробили они ее этой магией.

– Похоже на то, – мрачно согласился с ней, вспомнив нашу ночную беседу с Валей после ее побега на Главпочтамт.

Я вдруг ясно представил, что произошло, когда Дёма и Рыжая вовлекли Сашу и Валю во вроде бы безобидное занятие снобов – сеансы спиритизма. Они, психически здоровые люди, просто развлекались от скуки, а вот бедняжку Валю, страдающую наследственным заболеванием, это неизбежно привело к катастрофе. Мог ли об этом догадываться Саша, знавший, как оказалось, о болезни Вали? Вряд ли. Он ведь не читал литературы по психиатрии.

И я рассказал маме о том разговоре, когда Валя сообщила мне “страшную тайну”, что она радиоуправляемый биоробот, который должен исполнять команды какого-то центра. И еще рассказал, как попытался внушить ей, что не какой-то центр, а она сама себе выдает те команды, и Валя в конечном итоге согласилась со мной, но к утру напрочь забыла и о нашем разговоре, и о своем ночном путешествии.

– Вот видишь, Толик, ты все понял, и Валечка тебя поняла. А этот умник сам подбросил больной жене такую книжку. Мало того, мне сказали, эта Рыжая зачастила к Валечке, когда она вышла из больницы. Кто знает, чем они занимались. Ну, не могла моя Валечка сама на себя руки наложить. Все эта магия проклятая, – расплакалась мать, потерявшая дочь.

Переговорить с Сашей удалось лишь месяца через три, когда он, как обычно, заехал к нам по дороге из Москвы в Болшево.

Он сам затеял тот разговор, когда понес какую-то чушь об астральной связи с Валей, которая в данный момент, якобы, успешно преодолевает какие-то “чистилища”, прежде чем ее определят на постоянное место жительства в одной из сфер.

Выслушав весь этот бред, сопровождавшийся научной терминологией, понял лишь одно – Саша не сумасшедший, а увлечен вновь входившими тогда в моду учениями Рериха и Блаватской.

Начитавшись привезенных Дёмой книг об оккультизме, он возомнил себя медиумом. На здоровье, заблуждайся, сколько хочешь. Меня же интересовало лишь одно, понимал ли он, что творил, когда вовлекал во все это Валентину?

И я сделал вид заинтересованного человека. Сколько же чепухи узнал в тот день, мысленно содрогаясь от смеха. А Саша с сияющими глазами фанатика все рассказывал и рассказывал о каких-то сферах, в которых обитают сущности, или, по-иному, очищенные души бывших людей.

Узнал я и как он выходил в астрал для связи, и как отыскивал там кого-то.

– Все это требует большой концентрации мысли. Отвлекаешься от всего, расслабляешься, входишь в транс, а потом все идет само по себе, – заикаясь от волнения, ответил Саша на мой вопрос, – сущности сами тебя находят. Меня как-то нашел мой предок, который жил четыре тысячи лет назад. Его звали “Тургай” и он был убит стрелой, – с гордостью сообщил он потрясающую новость, почерпнутую из астрала.

– А как вы говорите? На каком языке? – с серьезным видом продолжил я допрос.

– В том-то и дело, что в этом обмене нет языка. Мы обмениваемся мыслями.

– То есть, ты хочешь сказать, что сам формулируешь то, что воспринимаешь из астрала? – задал ему вопрос-ловушку.

– Ну, да! – тут же попал в нее новоиспеченный медиум, – Ты все правильно понял!

– Еще бы, – с гордостью ответил ему, – А голоса сущностей ты слышишь, или нет?

– Голоса слышала только Валя, – неожиданно проговорился “медиум”, – А мы ничего не слышали, – честно ответил он. “Вот оно!” – мысленно воскликнул я, но не стал пока развивать допрос в интересующем меня направлении.

– А как же вы все-таки фиксировали обмен мыслями, если фиксировали?

– Запросто! – воскликнул профессионал бесед с загробным миром, – Я держу в руке карандаш, и он сам, помимо моей воли, записывает ответы сущностей, с которыми установлена мысленная связь, – радостно пояснил он.

– То есть ты хочешь сказать, что кто-то водит твоей рукой помимо твоей воли?

– Совершенно верно! – попался Саша в очередную ловушку.

– Саша, а скажи, пожалуйста, – продолжил я, – Как ты различаешь, когда ты пишешь сам, а когда пишут за тебя?

– Запросто! – глянул он с видом превосходства, – По сути ответа. Он содержит то, о чем я до ответа даже не подозреваю.

– Саша, а тебе не приходило в голову, что эти ответы идут не из астрала, а из глубин твоего подсознания, то есть, по сути, от самого себя? – попытался я сокрушить устои его новой религии.

– Этого просто не может быть! – с искрой в глазах уверенно заявил фанатик.

– Почему?!

– Потому что мы все делаем строго по правилам и предписаниям, – ответил типичный догматик веры.

– Ну, тогда, конечно, да, – поддержал его.

Круглый идиот. С таким идиотизмом вряд ли подумаешь о других людях, даже близких. Как же! Ты вышел в астрал, ты поднялся над людьми, ты можешь знать прошлое Человечества в деталях. Интересно, а как насчет будущего? Наверняка и здесь есть перспективы, иначе, зачем весь этот огород?

– Саша, а свое будущее можно узнать у сущностей? – смиренно спросил я “гуру”.

– А как же! – оживился тот, – Не только свое, но и всего Человечества! – уверенно заявил новоявленный Пророк. Вот это да! Да только от осознания своего величия можно свихнуться. Ведь если о будущем все известно, то облегчается и поиск пути к нему. А когда знаешь направление, о чем еще думать, зачем суетиться. И Саша продолжил потрясать, – А о себе я уже давно знаю все. Умру я в девяносто восьмом году от инфаркта. А до этого года мне ничто не угрожает. Так что я теперь спокоен, как удав.

– Потрясающе! – закончил я познавательную беседу.

Пусть заблуждается, решил я. Это помогает ему не воспринимать свое горе как реальность. Тем лучше. Не стоит даже намекать, что своим безрассудством он сам разрушил свое семейное счастье. Правда, с его “познаниями” восточного мудреца, мне кажется, он и поныне счастлив. Весь его сияющий вид буквально кричит об этом. А что же Валя? Это теперь всего лишь сущность, с которой можно общаться, когда захочешь. Все совсем как в реальной жизни. И ничего не изменить. А тогда, причем здесь скорбь?

Что ж, похоже, это лишь мой удел всю оставшуюся жизнь оплакивать мою Королеву, мою Валю-Валентину.

***

– Тут твой друг приходил, только что уехал, чуть-чуть не дождался, – сообщила жена, едва приехал с работы, – Что так поздно?

– Вводили в ЭВМ закон управления. Уйти было нельзя, пока все ни кончили, – пояснил ей причину задержки на целых два часа, – Что за друг?

– А ты что, позвонить не мог? – продолжила выяснять отношения Татьяна, для которой даже десятиминутная задержка давно была поводом для допроса с пристрастием. Мои объяснения, что просто медленно шел, не воспринимались, потому что ходить с работы должен, по ее мнению, непременно быстро.

– В зале, где машина, телефона не было, а возвращаться не хотелось. Сразу побежал на электричку. Кстати, завтра тоже, скорее всего, задержусь. Работа есть работа. Так кто же все-таки приходил?

– Работа, работа. Платили бы еще за такую работу, а то пашешь-пашешь, а получаешь, как наш монтажник третьего разряда, – ворчала жена. Спрашивать, кто приходил, расхотелось. Какая разница. Надо будет, скажет, подумал и не ошибся, – Сашка приходил, – выложила она, наконец, новость.

– Дудеев? – обрадовался неожиданному приезду друга.

– Почему Дудеев? Саша Бондарь. Он же твой друг, – ответила Татьяна. Я промолчал.

Был когда-то другом, потом приятелем, а вот кто сейчас, после того, как не стало моей Королевы? “И не друг, и не враг, а так”, – вдруг ясно возникли в памяти слова Высоцкого. Как точно сказано. Вот это поэт! Жаль все-таки, что мы с Дудеевым упустили возможность познакомиться с ним ближе.

Сколько же я сам упустил их, этих самых возможностей. Сплошные потери. А теперь вот Валечка Кузнецова. Именно Кузнецова. Язык не поворачивается называть ее по фамилии мужа. Так что пусть отныне станет для меня Валечкой Кузнецовой – Кузнечиком, как ее звали школьные подружки.

Вот и год прошел, как нет тебя на свете, миленький мой Кузнечик, а я почти ежедневно, лишь закрою глаза и отвлекусь от суеты повседневности, так и вижу твои реснички в слезинках и слышу твои прощальные слова, полные тревожного предчувствия: “Я не выдержу все это еще раз, Толик. Я боюсь”.

Чего же ты так боялась, Валечка, что тебя не остановил даже страх смерти? Как мне понять тебя, чтобы не мучили угрызения совести, что я сделал что-то не так, когда ты искала у меня защиты и не нашла ее? Ведь вполне очевидно, что тогда ночью ты пришла именно ко мне, пусть не в здравом уме, зато с твердым решением уйти от мужа. А чем ответил тебе я?

А что еще мог сделать в той двусмысленной ситуации? Ведь я сразу понял, что ты не в себе. Но ты была так счастлива, потому что после стольких лет приняла непростое решение. Осознавала ли ты его до конца? Думаю, даже несмотря на болезнь, да. Вот только я осознал все слишком поздно, потому что видел в тебе не женщину, освободившуюся от липких семейных пут, а тяжело больного человека, нуждающегося в помощи психиатра.

Ты возбужденно говорила, шутила, вовсю звенел твой смех-колокольчик, распугивая ночную тишину. И было трудно понять, где балагуришь ты, а где вещает твоя болезнь. С радостной улыбкой ты вдруг сообщила, что дни твои сочтены и твоя смерть неизбежна. Чья смерть? Я с удивлением смотрел на тебя – женщину в расцвете зрелой красоты, сияющей светом любви, обращенным ко мне, своему избраннику – и не верил, не мог поверить. Нелепая мысль больного человека, подумал тогда и попробовал переменить тему.

Ты мгновенно почувствовала мои сомнения и продолжила свои фантазии. Ты заявила, что не страшишься близкой смерти, и просила не плакать на твоих похоронах, а радоваться твоему освобождению. Ты рассказывала об этом так спокойно, так убедительно, без тени страха перед неизбежным, что я, под влиянием столь эмоциональной речи, забыл о твоем состоянии.

А вдруг ты не фантазируешь? Вдруг твой муж действительно задумал месть? Ведь травил же он тебя какими-то таблетками, как ты рассказала моей жене.

Это единственное, что пришло в голову. И решение встретиться с ним, понять его намерения, возникло именно тогда, когда смутно ощутил реальную опасность, угрожающую тебе. Саша Дудеев лишь поддержал меня.

И что же мы сделали? Пригласив его в твое убежище, мы фактически вернули тебя мужу, а уж он без колебаний сдал тебя психиатрам.

Прости, мой миленький Кузнечик, за невольное предательство твоего доверия. Мог ли тогда предположить, что все кончится именно так, как ты предсказала.

Предсказала ли?

А вдруг это вовсе не твое видение судьбы? Вдруг кто-то, коварный и жестокий, под видом сокровенных знаний смог внушить тебе роковую мысль, которая и сформировала твое гибельное решение, которое показалось неизбежным и совсем нестрашным? Кто же тот злодей, уничтоживший тебя, и что толкнуло его на невиданную подлость?

Прежде всего, это точно не твой муж. Мне кажется, он и сам околдован всей той бессмыслицей, которой вы занимались. Он давно уже косвенно предъявил свое алиби – сперва странным поведением в дни похорон и поминок, а затем несокрушимым фатализмом осла, якобы ведающего, когда с него сдерут шкуру, а потому уверенного, что до той поры с ним ничего не случится.

Тогда кто? Впрочем, какая теперь разница, если ты, мой миленький Кузнечик, стала лишь воспоминанием в моем воспаленном разуме. И все же. Как сохранить рассудок, если жизнь бьет по голове, и с каждым разом все больней и больней?

Черная магия. Эти слова я услышал от твоей мамы. Она слышала их от тебя, а потому совершенно уверена в причине твоего ухода. Может, действительно, именно здесь разгадка? Как знать. Если бы я верил во всю эту белиберду. А так – черная магия, белая магия – для меня это что-то вроде марксизма-ленинизма, пустого словоблудия без практического смысла.

А пока я лишь вспоминал наши разговоры, когда мы сидели друг против друга и пытались понять, что же происходит и что нас ждет впереди.

– Знаешь, Толик, меня завербовали, когда я ездила в Перхушково, – начала Валя свой рассказ, когда решила “открыться” мне.

– Кто тебя завербовал, Валечка, и с какой целью? – попробовал достучаться до ее разума, ослепленного болезнью.

– Если бы я знала, – удивила та своим ответом.

– А как ты узнала, что тебя завербовали? – задал следующий целевой вопрос.

– Мне сообщили об этом.

– Кто сообщил?

– Не знаю, Толик.

– Он разве не представился? Ты подписывала что-нибудь? Подписку о неразглашении, например, или что-то в этом духе?

– Нет. Я вообще никого не видела, – снова удивила Валентина.

– А кто же с тобой разговаривал?

– Не знаю. Я была одна в комнате, но со мной говорили.

– По радио?

– Не знаю, Толик. Но я все отчетливо слышала.

– Ну, и какую задачу тебе поставили, если не секрет?

– Никакой. Сказали, что мной будут управлять.

– Каким это образом?

– Не знаю, но с тех пор меня начали инструктировать, и я даже выполнила несколько заданий.

– Расскажи подробней, если можно. Кто и где инструктировал? Что за задания?

– Не знаю, Толик. Задания передают телепатически. Это уже давно не секрет. Мной как бы управляют, подсказывают, что делать. Задания пока простые. Приезжаю, куда скажут, и считаю, сколько людей вошло и сколько вышло за час.

– А как передаешь информацию?

– Никак. Они же всё видят моими глазами, – ответила Валя. Я задумался, сохраняя серьезное выражение лица.

А пока понял лишь одно – спусковой механизм болезни был запущен именно во время той нелепой поездки в Перхушково, когда она просила генералов перевести мужа в Москву. Стресс, который ей довелось пережить в тот день, не прошел даром. Конечно же, она рассказала мне не обо всем, что с ней произошло. Хотя и того, что поведала, хватило бы с избытком даже здоровому человеку. Я знаю, как умеют запугивать полковники, а ведь генералы произошли именно от этих тварей.

Пережитый ужас остался в каждой ее клеточке, в повседневных мыслях и в глубинах подсознания, но разрушительный процесс начался. Наследственная болезнь, малозаметная в размеренной жизни, получила мощный толчок к развитию. И первое ее проявление – несанкционированное обращение к телезрителям Ленинска, обрушившее ее карьеру диктора.

А что потом? Неустроенный быт временной квартиры в Болшево, случайная работа в подмосковном захолустье вместо Центрального телевидения. Новая квартира? А тут Дёма с Рыжей, отбывающие в Америку отплясывать с королями.

Наконец, скучная работа в тесноте нотариальной конторы и череда смертей близких. Кто такое выдержит?

– Толик, ты меня не слушаешь, – капризно зазвенел голос-колокольчик.

– Слушаю, Валечка, очень внимательно, – отвлекся от размышлений.

– Не одна я такая. Эти кагэбэшники многих зомбировали. И не только простых людей, но и многих министров. Даже Леонид Ильич уже под их влиянием.

– Валечка. Откуда ты это знаешь?

– Знаю. Они сами мне рассказывали, да я и сама замечаю. Многих своих узнаю издалека. Мы сразу обмениваемся особыми сигналами. А Леонид Ильич уже давно радиоуправляемый. Ты заметил, как он говорит? Он, может, и не хочет говорить, а челюсти сами ворочаются, и он произносит то, что надо кагэбэшникам.

– Валечка. Отключи сигнализацию и поспи немного. Я защитный экран поставлю, чтобы они тебя не достали, – попробовал успокоить мою гостью способами, ей понятными. Так и случилось. Весь день она была спокойной, такой, какой бывала всегда.

***

– Вы к Саше? Проходите, – открыл нам дверь кто-то незнакомый, – Раздевайтесь и проходите в комнату.

– А, это вы? Привет. Раздевайтесь и проходите, – выглянул озабоченный Саша. Из кухни доносился бодрый женский щебет и даже, мне показалось, сдержанный смех.

– Сашка, куда же ты? Иди сюда, помоги, – тут же утащила его назад в кухню моложавая дама средних лет.

– Ну, Сашка, похоже, утешился, – мрачно прокомментировала Татьяна, – Все вы, мужики, одинаковые, – сердито взглянула она. Я промолчал.

В комнате уже расположились несколько человек. Как обычно, ни одного знакомого лица. Не было Валиной мамы и братьев. Впрочем, знакомое лицо все же мелькнуло. Татьяна тут же оживилась.

– А я вас знаю, – обратилась она к миловидной женщине со знакомым лицом, – Вы диктор из Ленинска, – сообщила она ей. Та улыбнулась в ответ:

– Уже не диктор. Мужа перевели сюда, в Болшево. Теперь без работы. А с Валечкой мы несколько лет вместе проработали. Так жалко. Как узнала, поверить не могла, – рассказала она свою историю.

Похоже, она тоже не знала никого из присутствующих, да и они ее. А потому минут через десять я увидел их с Татьяной уединившимися и увлеченно беседующими о чем-то своем.

Я же неотрывно смотрел на большое фото в траурной рамке и вспоминал самые светлые мгновения нашей молодости. Вспоминал без грусти и сожаления, почти так, как ты просила меня тогда, миленький мой Кузнечик, тайная любовь моя.

– Предлагаю всем желающим съездить в Ивантеевку на кладбище, – сделал странное объявление вошедший в комнату Саша, – Машины нет. Поедем своим ходом, – дополнил он.

“Желающих” оказалось человек шесть. Остальные, то были соседи Саши, поспешно разбрелись по квартирам.

Довольно быстро доехали до Ивантеевки, а потом долго ждали подходящего автобуса. И вот мы оказались там, откуда год назад двинулась процессия. Я стоял на том же месте, как тогда, и чувствовал, что физически не могу двинуться дальше.

– Идите, я вас догоню, – сказал Татьяне и ее новой подружке и остался на месте.

И вот маленькая процессия оказалась там, где я в последний раз увидел гроб с твоим бездыханным телом, миленький мой Кузнечик. “Прощай, профессор Толик”, – вспомнил твои прощальные слова и мысленно, как тогда, в день похорон, ответил, – “Прощай, моя Королева, Валя-Валентина. Я помню тебя живой”.

– Ты куда пропал? – спросила Татьяна, когда группка вернулась.

– Да так, немного прихватило. Пока разыскал туалет, вы уже вернулись.

Неожиданно увидел Дему с Рыжей. Оказалось, они приехали прямо на кладбище, машиной. Захватив часть людей, Дёма обещал вернуться за остальными.

Мы долго брели в сторону Ярославского шоссе, и были уже почти у цели, когда появилась машина Дёмы.

– Дёма, что за магией вы занимались? – спросил его уже за столом. Тот посмотрел на меня с удивлением и даже, мне показалось, с испугом.

– Кто тебе рассказал? Сашка?

– Нет. Мама Валентины.

– А она откуда знает? – со странным беспокойством спросил отставной дипломат-разведчик.

– Думаю, от Вали, – ответил ему. Он, казалось, вздохнул облегченно.

– Чушь какая-то. Придумаешь такое, Толик, – отмахнулся Дёма, – Люда, собирайся, поехали, уже поздно, – тут же обратился он к жене.

– Что так рано? – удивился Саша, но парочка была непреклонна. В этот раз подвезти нас никто из них не предложил, хотя нам было по дороге. Рыжую после тех поминок я так больше и не встречал, а с Дёмой мы увиделись лет этак через двенадцать в гостинице при посольстве Украины.

– Саша, что за магией вы занимались? – спросил его, когда почти все разошлись, а женщины отправились на кухню мыть посуду.

– Кто тебе рассказал? Неужели Дёма? – испуганно спросил он. Я кивнул, – Странно. Теперь понятно, почему он сбежал, – вслух размышлял Саша.

– Что вы так переполошились? Не побегу же я вас закладывать. Просто интересно, что это такое.

– Да сразу не расскажешь. Целая книга.

– А ты в общем. Да и на книжку интересно взглянуть.

– Сейчас покажу, – подошел он к книжной полке. Саша вынул несколько книг, с тем, чтобы достать нужную в глубине полки, – Странно. Ее здесь нет, – вдруг удивился он и стал вынимать с полки все книги подряд. За ними тоже ничего не было.

– Саша, не ищи. Она наверняка у Дёмы, – вдруг осенило меня.

– Не может быть. Зачем? Мог бы сказать, – рассуждал он, складывая вынутые книги на полку.

– Просто догадался, что ты мне покажешь. Перепрятал, или взял с собой, – предположил я возможные варианты действий бывшего разведчика, – Ну, да ладно. Нет, так нет. Ты мне скажи, по той книге можно предсказать судьбу конкретного человека?

– Не только предсказать, но и повлиять можно, – рассеянно перебирал книги Саша.

– Я так и думал, – вырвалось у меня.

– Что думал? – переспросил он.

– Да непонятно. Как можно предсказать, если потом взять, да изменить предсказанное на иное. Логики нет.

– Какая логика! Там сплошная мистика, – оживился Саша.

– Саша. Ты же материалист, а веришь во всю эту чушь. И Дёма туда же. Не понимаю я вас, коммунистов. Я, беспартийный, и то не верю, а вы. Непонятно.

– Ты просто ничего не знаешь, Толик. Мы все тут ничего не знаем. Какой там материализм! Обо всем материальном забудешь, когда почитаешь. А если еще попрактикуешь. Какая там религия! Им и не снились такие возможности. И науке все это нисколько не противоречит. Ты бы почитал, сразу понял, – начал обращать в свою веру Саша.

– Как же я почитаю, если Дема книгу изъял?

– Он вернет, – уверенно заявил начинающий маг, – Я тут свою книгу решил написать, – вдруг удивил он.

– О чем? Там же все написано, ты сказал.

– О своих путешествиях в параллельные миры. Столько всего узнал. Ни в одной книге ничего подобного нет.

– В книгах по психиатрии есть, – рассмеялся я.

– Зря смеешься. Я вот сегодня утром с Валей разговаривал. Как это возможно? Скажи, если знаешь? – вдруг рассердился он.

– Не знаю. Но хотел бы узнать, – успокоил его.

– Это хорошо. Мне кажется, ты бы смог написать. А я. Не писатель я, к сожалению, – безнадежно махнул рукой Саша.

Магическую книгу он мне так и не показал. Была ли она вообще та книга? Как знать. Лет пятнадцать Саша периодически сообщал мне, что пишет свою, как и задумал. Иногда он, как тогда, предлагал и мне подключиться к творческому процессу. Но всякий раз, когда просил его показать рукопись, Саша менял тему.

Бедненький мой Кузнечик. Как же некстати появилась на твоем пути эта парочка со своей магией и оккультизмом. Она смогла заморочить голову твоему мужу, а уж тебе и подавно. Но, кто же из них “предсказал” твою скорую смерть и уверил тебя настолько, что ты сама в это поверила? Дёма? Вряд ли. Не мог он погубить такую красоту. Рыжая? Тоже не могу утверждать. Я слишком мало ее знал.

– Мама, а что случится, если бабочка умрет? – спросил как-то маму маленький сын.

– Ничего не случится. Только бабочки больше не будет, – ответила мать.

И вот уже столько лет нет тебя в этом мире, миленький мой Кузнечик.

 Анатолий Зарецкий

x

Иллюстрация к: Тайная любовь моя