Новогодний сон

Новый год решили отмечать дома – экзотика приелась. Да и сколько можно? Новогодняя ночь в мексиканской сьерре, с обжигающей горло текилой, под гигантским кактусом, только после трех рюмок напоминающим елку – еще куда ни шло, но Новый год под таиландским солнцем, на берегу озера с кишащими в нем крокодилами – увольте!
   Раньше Тане казалось, что Новый год – это что-то внутри тебя, но после Мексики и Таиланда она поняла – вовсе нет. Как дореволюционный купец должен быть бородат, пьян и громкоголос, так и Новый год без елки, снежного морозца и «Советского шампанского» – пародия на праздник.
   Слава, муж, упирался.
   –      Я тридцать пять лет первого января блевал смесью шампанского, водки и салата «Оливье»… – говорил он. – Надоело! Хочу экзотики!
   Таня насмешливо подымала бровь.
   –      Не все ли равно, чем блевать? «Камю» с устрицами теперь и у нас можно купить!
   –      Ты не понимаешь! – кипятился Слава. – Одно дело, когда блюешь у себя на Родине, под вологодской елкой, и совсем другое – у них, в Париже, на дорогой ковер, чтоб уборщик щеточкой – ших…ших…
   Слава показывал, как служащий отеля убирает за ним рвотные массы – брезгливо, но по-европейски усердно. Таня с ужасом понимала, – Слава, как Дэвид Копперфильд, мечтает с этим номером объездить весь мир. А что? Средства позволяли…
   Уже пять лет, как доходы ее второго мужа значительно превышали расходы. Она даже не могла себе представить, что у Славы когда-то не было денег. Слава делал деньги, как другие шинкуют капусту – с размахом, с сочным хряском, разбрасывая вокруг себя кочерыжки чужих судеб. Иногда, когда Слава, вырвав кусок из трудового дня, требовал от нее любви, Тане казалось, что его ласки сродни удачной торговой операции: вначале тяжелая ладонь проверяла балансовый отчет – округлости бедер, холмики грудей, выпуклости ягодиц. Убедившись, что все на месте, быстрые пальцы перебирали волосы – пересчитывали живое золото. Лишь после этого Слава зубами вгрызался в ее тело в разных местах – так, словно вырывал пробки из винных бутылок, намереваясь выпить ее содержимое сразу и без остатка.
   Когда-то Тане казалось, что быть женой богатого человека – это сплошной выходной. Парикмахерская, бассейн, массажисты, солярий, походы по магазинам – бесконечная вереница удовольствий и развлечений. Теперь же она понимала, что это тяжелая, изнурительная работа. Легко быть красивой, когда от тебя этого не ждут. Когда красота становится обязанностью, суровой необходимостью – это работа, и как всякая работа, особого энтузиазма не вызывает. И зачем она только польстилась на этот антураж? Ведь когда-то у нее, как у нормальной женщины, был обычный, пусть не богатый, но вполне обеспеченный муж, милые, привычные сердцу заботы и каждый Новый год был ожиданием чуда, неслыханного, небывалого…
   Теперь же из прошлого, закончившегося три года назад уходом от первого мужа, не осталось ничего. «Да и был ли муж? Был ли худенький, невысокий Сережка, не особо умеющий зарабатывать деньги, но зато умеющий многое другое?» – спрашивала она себя. «И где он теперь? И кто живет в их однокомнатной квартире, доставшейся от Сережиной бабушки?».
   Все это были праздные вопросы, на которые не находилось ответов. Слава умел стеречь свое добро. Таню всегда и всюду, пока Слава работал, сопровождал охранник, даже по телефону она говорить не могла без опасений, что Слава не подслушивает.
   Так и жили – богато, но безрадостно.
   Но Новый год Таня уступать не собиралась. Это был ее последний рубеж, последний оплот прошлого.
   Слава увещевал ее по-разному, пытался подкупить, взять измором. Таня оставалась непреклонной, и Слава сдался.
   Тридцать первого в обед выехали на дачу. Двухэтажный деревянный дом, недавно купленный Славой, стоял в лесу и был по самую макушку засыпан снегом. Ноги путались в мягких коврах, звенела посуда, Таня и Анна Степановна, домработница, запекли гуся. Гусь плакал янтарной слезой, а вместе с ним и Таня едва сдерживала слезы от подступающих к сердцу воспоминаний. Разве так они отмечали Новый год, когда жили с Сережей? Разве так они жили с Сережей, когда отмечали Новый год?
   Гусь да крабовый салат, любимое блюдо Славы – вот и все, что разрешил ей приготовить хозяин. Все остальное он привез с собой, купил в «Европейской».
   –      Я не для того бабки заколачиваю, чтобы жена парилась на кухне! – говорил Слава, когда Таня пыталась его убеждать, что ей нравится готовить. – Мало чего тебе нравится? Мне, например, сало с чесноком нравится! Так я что, должен его жевать вместо «Орбита»? Нельзя, пипл не поймет…
   Таня с обидой наблюдала, как охранник без передышки носит в дом прозрачные коробочки с салатами, завернутые в целлофан, розовые ломти нарезок, белые айсберги тортов под пластиковыми куполами. Когда-то это казалось ей вершиной благополучия. Теперь же не вызывало ничего, кроме раздражения. В нем, в этом средневековом изобилии, не было ее труда, а потому и не было радости.
   В начале двенадцатого приехал Котов с женой – партнер Славы по бизнесу. Котовы были непременными участниками всех семейных застолий. В подарок они привезли ящик шампанского «Дом Периньон».
   –      Целое состояние! – с улыбкой бормотал Слава, доставая из ящика тяжелые, зеленоватые бутылки. – Веришь, Витюша, «Периньоном» я еще не блевал!
   Витюша Котов качал круглой лысой головой, радовался, что угодил. Клава Котова весело глядела на деловых партнеров, обменивающихся любезностями. Клава любила выпить и всякий раз, когда муж отвлекался, пропускала рюмочку. Радость бытия для нее измерялась количеством рюмочек.
   Домработницу отпустили домой. Она уехала вместе с охранником в город. Хозяева и Котовы остались одни, сели за стол.
   Целый вечер Таню не покидало ощущение, что сегодня произойдет что-то необычное. И лишь за столом, когда Слава и Котов закричали «Ур-р-ра!» под бой курантов, она поняла, что все обман, что никакого чуда никогда не было и не будет, а будет – круглое лицо Славы, блинообразная лысина Котова, покалывающие нёбо шарики шампанского, противная горечь водки…
   Когда появился неизвестно, кем заказанный Дед Мороз, никто не понял. Слава уже был изрядно пьян и, заговорщицки подмигивая, смотрел на Котова. Пьяная Клава Котова кружилась с Дедом Морозом в упоительном танце, и все время пыталась оборвать его ватную, клочковатую бороду. Потом танцевали все, а Дед Мороз сидел за столом в распахнутом на груди атласном халате и, держа перед глазами бутылку с шампанским, смешно коверкая слова, пытался прочесть французские буквы на золотистой бутылочной этикетке.
   Опрокидывая очередной фужер, Таня чувствовала, что вкус шампанского изменился, стал более горьким. Это показалось странным, чудовищно пошлым и глупым, как и наливающийся шампанским муж, и лысый Котов, заставляющий Деда Мороза пить водку, и вся эта дурацкая новогодняя ночь, и вся жизнь, длинная и постылая, представляя которую Тане хотелось напиться до чертиков, до умопомрачения, до того состояния, которое так любил ее разухабистый муж.
   Последним, что запомнила и чему успела удивиться Таня, была лысая голова Котова, лежащая на столе, в которой сияющей гирляндой переливались огни новогодней елки, и Слава, уснувший прямо в кресле за столом, чего с ним никогда не бывало. Таня качнулась на стуле, как на плывущей лодке, ей до смерти захотелось спать, мягкий ковер принял ее в объятья, на свои ворсистые, убаюкивающие руки…
   Таня спала целый день, с наслаждением слушая во сне монотонный перестук колес. Это был чудный сон с мягкой пеленой тени от сосен, проплывающих за окном, с голосами, пробивающимися сквозь вату дня, с позвякиванием колокольчиков, похожим на дребезжание чайной ложечки, ударяющейся об край стакана.
   Она открыла глаза, когда вечерние тени стали заливать купе густой синевой. Ничего, не понимая, повернула голову и столкнулась с взглядом родных, полузабытых глаз.
   –      Сережа! – вскрикнула она и попыталась подняться.
   –      Тихо! Спи…– бывший муж приложил палец к губам и притронулся к ее плечу.
   –      Куда мы едем? – шепотом спросила она.
   Сережа, улыбаясь смотрел в ее глубокие, зеленоватые глаза.
   –      Далеко…У меня длительная командировка…Вот…– он широко развел руками и опять улыбнулся.
   –      Но как же? – вдруг вспомнила все Таня. – Как я здесь оказалась?
   –      Потом…Все потом…– сказал Сережа. – Ты полежи, я сейчас чаю принесу…
   Он вышел, мягко притворив за собой дверь. Таня поднялась. В маленьком зеркальном прямоугольнике на мгновение промелькнуло ее лицо с рассыпавшимися в беспорядке волосами. Тане захотелось причесаться. Она пробежала взглядом по купе, подняла нижнюю полку, сунула руку в раскрытую дорожную сумку. Рука нащупала что-то легкое, пушистое. Таня разжала ладонь. Белый клочок ваты с кружочками конфетти, в сумерках похожий на клочок старческой бороды, лежал на ладони.
   Таня погладила вату пальцами и улыбнулась. Она все вспомнила, но что это было – явь или сон – так и не поняла.

 генрих кранц