ОЛЯ...

В детстве мне нравилась Оля. И имя и девочка. Я думал о ней каждый день и старался увидеть. Мне казалось это нормально. Сказать я ей конечно ничего не мог, не потому что был робок, а потому что не понимал что сказать? Процессы проходившие во мне были мне самому неведомы и от этого абсолютно чисты. Мы были вместе в пионерском лагере где-то между Бронницами и Раменским.
   Каждое утро я рвал цветы и тайком, чтобы избежать насмешек, подкладывал ей в галошницу. Ошибиться было невозможно, ибо на верхней полке был кусочек пластыря с подписью. Иногда я добавлял к охапке полевых цветов записку со стихами. Мои строчки носили комлиментарный характер и кучу грамматических ошибок.Когда я встречался с предыдущим и уже засохшим букетом я погружался в мужскую, вернее еще мальчиковую мнительность:ей не понравилось или было некуда нести? Если честно, то мое самомнение помогало мне не отчаяться, потому что я всегда понимал что столь нежного и тонко чувствующего мужчину, готового к драке, ей в жизни больше не встретить. И зачем только перестал так думать на пятом десятке? По шептаниям девочек и встречам глазами на долю секунды, прежде чем опустить их долу, я понимал что моя ситуация небезнадежна, но каким мог быть следующий шаг представить себе не мог.
   И вот однажды сюжет закрутился сам.Девочки из нашего отряда нашли больного или раннего воробья.Степень его увечий я так и не увидел, но летать он не мог. Девочки создали вокруг этого страшную тайну и почти масонскую ложу, о которой знали все кому это было интересно. Воробей, получил картонную коробочку, выстеленную ватой, крошки хлеба в огромном объеме, сосудик для питья, но впрочем, я всего этого сам не видел. Просто как и все полторы тысячи детей крупного пионерского лагеря я знал страшно оберегаемую девочками тайну. Мне лично ухаживания за животными приятных эмоций не доставляли, потому хотя бы, что я был не уверен, что могу реально помочь. Однажды, после полдника, когда распорядок предписывал нам расходится между кружками и спортивными секциями я шел между березок в сторону нашего отряда и увидел ее. Под березкой сидела моя Оля и горько плакала. Не знаю какая эмоция во мне была в тот миг сильнее: волнение за возлюбленную или радость за сценарную мизансцену, которая сделает нас ближе. Я подошел и молча сел рядом. Заглянул ей в глаза и стараясь не слишком сильно грассировать предложил свою ррррррыцарскую помощь. Оля рассказала мне свою трагическую историю. Вчера ее посвятили в тайну проживания раненного воробья и позволили поучаствовать в обрядовом оказании ему очередной помощи. Оля отказалась от своего кусочка хлеба за обедом и от булочки за полдником, превратила всё это в крошки для воробушка. В общем была вместе с другими девочками у его коробочки, ухаживала, даже поплакала. А сегодня после тихого часа очередная миссионерская бригада девочек обнаружила воробья проткнутого насквозь ржавым гвоздем. Прямо в его домике. "Они все думают, что это я сделала, потому что это случилось после того как мне место показали", - Оля очень горько плакала.
Сейчас понятно что гвоздя у Оли не было, сама мысль и уж тем более само действие - были абсолютно невозможны  для симпатичной девочки двенадцати лет с жестким благородным профилем. Но как уйти до пионерского суда Линча в этой ситуации? Где найти аргументы против тех, кто считает себя безусловно справедливыми?    Размышления прервал отдаленный гул голосов. Олю шли бить целой толпой праведных девичьих кулачков и примкнувшим к ним мальчиков из нашего и соседних отрядов. Я взял ее за руку и повлек за собой. Безумный эротизм этой сцены я осознал значительно позднее. Мы побежали прежде, чем толпа приблизилась. Возле качелей я увидел двух своих оруженосцев: Шурку и Лешку. Они видели во мне маргинального лидера вне спортивных площадок. Лучшим я был на тот момент только в жанре пересказывания после отбоя литературных произведений: Майна Рида, Фенимора Купера, Джека Лондона и Дойла. Думая об Оле и пытаясь найти выход из ситуации я вдруг оказался решительным грассирующим мальчиком. Лешке я поручил бежать с Олей в сторону дырки в заборе лагеря - туда мало кто решиться за ними последовать, а мы с Шуркой примем бой, а потом сообщим о ситуации вожатым, чтобы Олю с Лешей нашли. Мне пришла в голову мысль о том, что для девочек очень важно быть чистыми и хорошо выглядеть. Даже во гневе. Мы спрятались за угольной кучей одного из корпусов. Когда толпа разъяренных девочек и их поклонников приблизилась - мы с Шуркой кинули в лужу перед ними по огромному для наших пропорций куску угля. Черная волна обдала с головы до пят всю группу жаждущих расправы и мы устранили 2/3 противников. Дальше большая часть девочек убежали в слезах менять платья, а нас стали бить наиболее принципиальные и суровые. Потом нас конечно разняли, отругали, вызвали на совет дружины и развели по корпусам. 
   После ужина в тот день была дискотека. Мы с Шуркой не ходили на танцы и просто проводили время в разговорах на пустующем в это время первом посту. Будочка у ворот лагеря через которую по выходным давали свидеться с родителями. Мы молча сидели на стульях, которые вынесли из будки. Шурке сильно вывернули руку, мне разбили очки и вообще поколотили нас изрядно, но мы сидели гордо. Вожатые нашим действиям оценку не дали, но ощущение верного решения нас не отпускало и вдруг...
Я увидел Олю...она шла по дорожке от столовой и явно шла к нам. Я заметался. Когда на меня несколько часов назад двигалась агрессивная толпа я был полон решимости, а сейчас было слишком много вопросов без ответов: куда смотреть? улыбаться или не улыбаться? рассказать про наши увечья, или сделать вид, что всё нормально? Как с ней можно говорить во вне критической ситуации, она ведь мне больше жизни нравится? Она приближалась и я опустил голову, проиграв эту часть поединка между полами. Шурка мои метания почувствовал и сделал совершенно мудрый ход: он поднялся и молча, чуть хромая стал удаляться от первого поста. Он оставлял нас наедине, на прощание задав тон нашему разговору с Олей. Он хромал как настоящий герой, а значит я был еще большим героем. Оля подошла и села рядом. Наверное это был первый случай, когда я почувствовал женскую энергетику. Она пришла ко мне, за мной и сознательно, а я не знал что мне делать.
Более эротической сцены в моей жизни никогда не было. Она повернулась ко мне, молча сидящему с опущенной головой и положила мне свою голову на плечо. Уткнулась в меня носом и почти шепотом произнесла: "Больно было?". Браво соврать я не смог. Меня трясло от эмоций. Она провела своим носом по моей щеке, прошептала: "спасибо тебе" и поцеловала в щеку. Коротко.Очень коротко и очень нежно.
   Через день я пригласил ее на медленный танец на дискотеке. Она встала со стула и с благодарным достоинством вышла за мной в центр клуба. Больше мы никогда не целовались, хотя я продолжал класть ей букеты васильков в галошницу и дважды взял за руку. За два года до первого секса и спустя 12 лет после моего рождения она сделала меня мужчиной. Коснувшись носом и губами моей щеки и прошептав четыре слова. Оля...