Донбасский ноктюрн

«Ноктюрн» - в 18 веке музыкальное произведение, исполнявшееся ночью на открытом воздухе.

 Снег сегодня с самого утра шёл как в новый год: тонкими прямыми нитями прямо с неба до земли. Шёл нежно так. И ложился аккуратно, всё укутывал. И становилось не так заметно, что война кругом уже почти год. А год в детстве – это ведь так много, что Серёже казалось, будто война была всегда. И страшно уже давно не было.

Очень страшно было только, когда летом маму убило. Они тогда ещё в городе жили. А мама после работы пришла, сказала Серёже, чтобы он чуть-чуть подождал, потому что она сходит быстро за продуктами (там, на углу возле школы выдавали что-то, опять, наверное,- гуманитарку), вот сходит, вернётся и приготовит что-нибудь, пока отец с работы не пришёл. И будут они ужинать, как всегда, и до войны тоже, все вместе.

Вот мама ушла, а вскоре снова бухнуло, совсем рядом где-то. Серёжа не испугался, потому что уже к этим звукам привык, только сбегал на кухню, посмотрел, не выбиты ли от взрыва стёкла. Всё было целым, и он сел снова у окна, хоть мама и не разрешала подходить к окнам, когда город стали бомбить. Сел и стал на улицу смотреть.

А двор у них красивый был, почти ничего не изменилось: только на детской площадке качели, взрывом развороченные, и воронка от того взрыва осталась. Зато когда не бомбили, и мама разрешала выйти погулять (но только чтоб перед окнами, чтоб никуда со двора, чтоб она его всё время видеть могла!), можно было в той воронке с пацанами в Марс играть. Как будто они космонавты и на необитаемой планете, где прошла война, и все погибли, а они прилетели и ищут, кого бы спасти.

Серёжа так развспоминался, что и про маму забыл, про то, что её ждать надо. И очнулся только, когда услышал, как отец плачет.

Как он домой пришёл, Серёжа и не слышал. А вот как плачет, не плачет, а ревёт прямо, громко и неумело, не мог не услышать. Вот тогда было страшно. Потом уже Серёжа узнал, что тот самый разрыв, что пощадил их окна, маму не пощадил. Не пощадил настолько, что и хоронить было нечего: от мамы и ещё от многих людей осталась такая же воронка, как у них во дворе, только больше.

И стали они с отцом вдвоём жить. Отец утром уходил на работу, а Серёжа оставался хозяйничать. Он уже сам научился борщ варить. И когда очередной снаряд всё же не пощадил окно на кухне, то Серёжа сам снял в комнате ковёр со стены и ковром тем заколотил зиявшую дырку, потому что ударной волной окно вынесло вместе с рамой.

Так вот и жили. Но недолго.

Потому что вскоре отец увёз его к бабушке в деревню, совсем рядом с их городом, а сам на войну пошёл. Серёжа слышал, как бабушка отца уговаривала, чтобы дома сидел, «потому что у него ведь мальчишка остался», и он, отец, то есть, у сына своего один. А тот всё повторял, что «они мне за Олю заплатят». И Серёжа плакал, потому что не мог понять, кто эти «они» и как и сколько нужно заплатить за мамы Олину жизнь.

А осенью уже, вечером как-то, бабушке в окно кто-то постучал из соседей и на улицу позвал. Она всё в избу звала, но гость за чёрным уже стеклом отрицательно мотал головой и заходить не хотел. Серёжа слышал глухие голоса во дворе, слышал, как взвыла бабушка, как ночной гость всё говорил ей «тише».

Пришла бабушка, ничего не сказала. Серёжу сразу спать отправила. Но в этот вечер, всегда суровая, долго у кровати его сидела и по голове гладила. Гладила и всё одно повторяла: «Спи… спи…спи…»

И тогда Серёжа понял, что теперь у него и отца нет. Но они оба с бабушкой друг другу в этом не признавались и жили дальше. И помогали жить один другому, потому что теперь им помогать больше было некому…

А сегодня с утра бабушка, не дождавшись даже, когда снег кончится, пошла во двор, чтобы поправить забор, в том месте, где он от вчерашнего взрыва, когда в деревню войска входили, рухнул. Серёжа с нею засобирался, но она сказала, чтоб в хате сидел, сама управится:

- Или боишься один-то? Большой уже, десять ведь лет тебе. Не бойся. А солдаты… солдаты сюда не придут. Не посмеют. А если только сунутся, то я их прям лопатой погоню со двора!..

И остался Серёжа в доме. Видел из окна, как бабушка забор поправляла, как из остатков досок дыру в том заборе латала. И видел, как трое солдат к забору подошли со стороны улицы. О чём говорили, не слышал. Видел только, как бабушка лопату над забором подняла и замахнулась. А потом – выстрелил кто-то из троих. И они сразу пошли. А бабушка так и осталась висеть на только что починенном заборе…

… Было уже совсем темно, когда Серёжа из хаты вышел. Снег всё шёл, был таким же, как весь день,- новогодним. Его веником, что у порога стоял, чтобы снег с ног сметать перед тем, как в избу войти, Серёжа аккуратно смёл с бабушкиных плеч и рук. Кое- как стащил её с забора, проволок через весь двор к погребу и туда спрятал, чтоб собаки, ну, или там, солдаты… не тронули.

Дверь в погреб замкнул на большой висячий замок. А дальше что делать, не знал. Постоял, постоял…

Потом неловко перекрестился, как бабушка делала перед иконами каждый вечер, на запертую дверь погреба…

… взял топор и пошёл убивать тех, кто убил его бабушку…

 Олег Букач