Носорожиха

В первый раз Иришка увидела носорога, когда бабушка повела её в зоопарк. Они долго ходили между вольерами с животными. Бабушка купила ей мороженое. Оно начало таять и потекло по Иркиным рукам. До локтей прямо! Она облизывала сладкие потёки и так увлеклась этим занятием, что даже не заметила, как они оказались возле большого загона.

У дальней от них стены стояло гигантское чудовище, порождённое причудливой природой Африки. А рядом с ним – точно такое же, только в десять раз уменьшенное. Мать с младенцем стояли возле кормушки и безразлично жевали полагавшуюся им, как законным  эмигрантам, специальную еду.

Мамаша была циклопически огромна, вся покрытая чем-то, даже не похожим на кожу. Ноги, слишком короткие для такого  большого тела, уверенно держались за землю. Хотя, нет, - не держались! Они придавливали землю так, что та даже не сопротивлялась. А глазки, маленькие, блёклые, не сразу даже были заметны на бесстрастном  лице родительницы. Её непропорционально большую голову венчали стройные уши, будто сложенные из бумаги по законам оригами. Из-за этих-то ушей Иришка даже не сразу обратила внимание на то самое, что и дало название этому бронированному  зверю. Рог величаво вздымался вверх и чуть назад. И будто бы для того, чтобы устрашить зрителя ещё больше, следом за ним торчал и второй, только поменьше.

Младенец, в точности повторивший прихотливое уродство своей мамаши, только вместо рога на мордочке были у него едва заметные пупырышки, вдруг посмотрел на Иришку с бабушкой. Мать, словно перехватившая взгляд своего несмышлёныша, даже не дожевав что-то, ринулась на людей. Добежав до решётки, остановилась, внимательно наблюдая за теми, кто мог, по её мнению, покуситься на её дитя.

- Это она свою дочку защищает. Затопчет любого, лишь бы ребёнка сберечь, - сказала бабушка и потащила Иришку прочь от вольера. Иришка не стала спрашивать, а почему «дочку», а не «сыночка». Бабушка ведь больше же знает!..

Они уходили от клетки, и девочка ещё долго оглядывалась, забыв даже о растаявшем мороженом, и всё не могла вспомнить: где такое она уже видела. Когда бабушка всё же заметила, что внучка вся перепачкалась, и начала оттирать её руки и мордашку носовым платком, слюнявя его кончик и ругая девочку за неопрятность, Иришка даже разулыбалась. Потому что вспомнила! Мама-носорожиха была как две капли воды похожа на Иришкину маму. Тогда девочка была ещё слишком мала, и объяснить это сходство, конечно же, не могла, но точно  знала: похожи…

Мама Иришкина уже тогда занимала довольно большую часть пространства. И ноги такие же крепкие и короткие так же приминали землю. И глаза были столь же малы и неопределённы по цвету. Сверху, будто козырьком, они были прикрыты единой, монолитной бровью, перечёркивавшей всё лицо почти прямой линией.

Всё это  и Иришка от матери  унаследовала. И всю жизнь люто сражалась с «наследством». Когда выросла уже, то тщательно «выпалывала» свою монобровь, превращая её в две, прихотливо изогнутые. Глаза же пыталась увеличить посредством косметического карандаша и теней.

С ногами труднее всего было, их Иришка просто прятала под длинными подолами или брюками.

Мать Иришку никогда не ласкала, но и не наказывала тоже. Просто, если была довольна дочерью, чуть улыбалась, едва заметно кивала и говорила одно только слово: «Нормально…» Если же гневалась, то долго смотрела на дочь, да так выразительно, что лучше бы, наверное, избила до крови. Потом шумно вздыхала и опять говорила лишь одно слово: «Поняла?..»

И так она вела себя не только по отношению к дочери.

Когда Иришкин папа нашёл себе новый дом, к которому, в качестве бонуса, наверное, прилагалась ещё и новая жена, преследовать неверного супруга не стала.  Бабушка ругала её за бездействие, она  же только пожимала плечами и отвечала: «А чё? Нормально… Влюбился же…» Потом бабушка ещё долго что-то говорила. Мать только молчала и начинала либо уборку в доме, либо стирку.

Когда же папа, как порядочный человек,  впервые прислал деньги для дочери, мать нашла его новый дом и, даже не переступив порога, когда отец распахнул перед нею двери, сказала: «Обойдёмся…» С этими словами она протянула бывшему мужу тоненькую пачечку денег и ушла.

Однако, когда уже умерла бабушка и новая жена отца позвонила матери, чтобы сказать, что отец неизлечимо болен, она взяла такси и привезла бывшего мужа к ним с Иришкой в дом. Ходила за ним до последнего.

Умирал отец долго и трудно. Но всякий раз, когда приходил в себя, спрашивал всё: «Не пришла?..» Он всё ждал, что его новая жена придёт и подержит его за руку. Мать, словно стыдясь своей неправды, опускала глаза в пол и отвечала: «Была… Только ты спал, и мы будить тебя не стали…» Отец всё понимал, но спрашивал: «Она рядом со мной сидела?..» Мать ещё больше конфузилась и даже, кажется, краснела: «Сидела… И за руку тебя держала… Ты даже улыбался во сне…»

А на кладбище, когда, вся в чёрном, бывшая новая жена отца подошла к матери и спросила, может,  нужны деньги, потому как хоронить нынче – дорогое удовольствие, мать только повела в её сторону своими маленькими глазками и сказала: «Обойдёмся…»

Потом Иришка стала уже такая большая, что начала ходить на танцы. Мать не препятствовала, только тоже одевалась и шла вместе с дочерью. Уже на месте садилась на лавочку возле того ДК, где была в этот раз дискотека, и – ждала. Сколько нужно, столько и ждала, пока дочь не выходила на крыльцо. Если она оказывалась в компании, то мать к ней не подходила, а шла сзади и зорко следила, чтобы с её детёнышем ничего не случилось.

Когда к ним в дом пришёл Вадик, и Иришка сказала, что хочет выйти за него замуж, мать увела предполагаемого зятя на кухню и там, за плотно закрытой дверью, разразилось самой длинной в своей жизни речью:

- Ты, мальчик, береги её. Если только пальцем тронешь, я тебя… растопчу…

Потом, устав от длительности говорения, глубоко вздохнула и, может быть, в первый раз в своей жизни улыбнулась. Улыбка оказалась у неё удивительно тёплая и немножко детская. Так улыбалась она и говорила дальше:

- А на свадьбу я вам с Иркой квартиру её бабки подарю. Чтобы сразу был у вас дом свой…

… Но не подарила. Потому что вскоре Вадик угодил под грузовик на своём мотоцикле, когда на свидание к Иришке ехал, и сильно ударился позвоночником. Через полгода из больницы его вывезли в инвалидном кресле, сказав, что встать из него он сможет только в Германии, если, конечно, на операцию есть деньги.

Мать продала бабкину квартиру и повезла Вадика в Германию.

… Потому что очень хотела, чтобы он встал и повёл её дочь туда, где звучит «Марш Мендельсона», и чтобы на вопрос «Согласны ли вы..?», он непременно ответил «Да!», ибо знала, что дочь-то её уж точно ответит: «Согласна!..»

09.08.2018

 Олег Букач