Остановки (роман)

«Определим сомнение, как эмоцию, возникающую в результате предчувствия того, что новая информация об объекте не будет совпадать с уже имеющейся. Можно сомневаться в честности человека, даже если он ещё никого не обманывал. Если есть какие-то неуловимые, неосознаваемые признаки его нечестности, то возникает предчувствие того, что когда-нибудь он вас обманет».

Но вот стоит ли давать всему точно определение – наводнять мысли буйками – дальше которых нет смысла заплывать – по причине того – что не существует возможности человеческой доплыть – и если долететь ещё как-то можно – дойти – ещё реально – то доплыть уж точно – никак – и тогда весь смысл заключён только в одном – ограждения должны быть снесены и уничтожены и обозначения начертаны невидимыми ,erdfvb yf vtcnt, тут сейчашно – ежесекундно – выстрел и кто-то из стрелявших осядет со стоном в песок времени и грянет в вечность – и исчезая в далёко… Ведь так?

Ну, признайте, учитель xmk z ghfd b ehjr dsexty b bcgjkyty ,ktcnzot b ybrfrjq jwtyrb dscitq ytn xnj ,s tuj jwtybnm gj ljcnjbycnde – ybrfrb[ cj,hfyys[ gjl kfdjxrjq vjytn yt [dfnbn  на оплату ётого…

Да и нужно ли…

На коричневой школьной доске, в том месте, где уже не сорокопятствуют урочные уроки, в той школе, что уже отражается желтизной фотографических воспоминаний, и полузабытого «помню», а в потолочных провалах вращаются настырные насекомые разных видов, именно тут, был впервые осознан и осмыслен первый принцип воздушного плавания. Он гласил – не всякое тело, погружённое в воздух, способно плавать. Казалось бы, это так очевидно и просто, яснообразно и понятноумно, что ни о каком изначальном и первичности открытия не может идти и речь. Но вот – нет! Речь. РекИ. РЕки. Воздушные реки. Потоки.

Смысл сей выведенный интуитивно – предопределяющем: Воздухоплавание. И если можно, погружаясь в воду, путём не хитрых манипуляций телесных частей – совершать передвижение в желаемо неизвестном направлении, значит и в воздухе, обретя незамысловатые поступательные навыки – воздухоплавать.

Примерно девятнадцать лет назад Он и его тогдашняя невеста взяли щенка из приюта для собак. И хорошо, что они это сделали, потому что когда их пара распалась, Он впал в ужасающую депрессию. По его словам, в одну из ночей он был на грани самоубийства, и Собака смогла вытащить его назад к свету. Каким именно образом Он не уточняет, важно в этой истории то, что Он считает, что обязан своей Собаке жизнью. И девять лет спустя он сделал то же самое для Собаки. Собака заболела. Когда артрит, деформирующий Её кости, начал распространяться по всему его телу, казалось, что Её усыпление это лишь вопрос времени. Он делал для своего друга всё, что только мог, спускал всю свою мизерную зарплату на болеутоляющие, и даже каждый вечер носил Собаку на Верхнее озеро, где мягкие воды убаюкивали боль Пса, давая ему возможность хоть немного поспать. Затем, в один из дней Он попросил своего друга-фотографа сделать несколько фотографий, как Он тогда думал, последних моментов Собаки. С тяжёлым сердцем Он выложил их онлайн – и с удивлением смотрел, как взрывается весь Интернет. Люди по всему миру были настолько сильно тронуты историей спасительной собаки, что они затопили местные ветеринарные клиники пожертвованиями на лечение Собаки. Собака прошла лечение и оправилась от своей болезни настолько, чтобы быть в состоянии провести ещё несколько месяцев с хозяином, махнув хвостом в лицо смерти во второй раз. 

Воздух — естественная смесь газов образующая земную атмосферу. Воздух необходим для нормального существования подавляющего числа наземных живых организмов.

«Эмоция радости может возникать в различных ситуациях. Она может быть следствием достижения или творческого успеха результатом уменьшения негативного аффекта, от упражнений улучшающих физические возможности, при узнавании чего-то знакомого связанного с приятными воспоминаниями, во время мечтаний или других форм воображения и познания. Радость можно испытывать во время сна, доказательством чего служит улыбка на лице спящего. Можно испытывать беспричинную радость, которая называется хорошим настроением. Эти факты дают основание предполагать, что радость есть результат некоторого физиологического процесса. Но, т.к. мы рассматриваем эмоции как результат когнитивных процессов, то будем отделять эмоцию радости от ею физиологической основы. Будем отличать также радость от эмоций удовлетворения и облегчения, о которых речь пойдёт дальше. На основании этого радостью будем называть эмоцию, возникающую в результате удовлетворения некоторой личной потребности в широком смысле. Типичной ситуацией приводящей к радости будет ситуация достижения желанной цели. Радость возникает в результате достижения потребности. Радость возникает после удовлетворения потребности. Эмоция радости есть переживание результата удовлетворения потребности, она закрепляет в памяти правильную последовательность действий, приведшую к удовлетворению потребности, и вызывает игровое поведение, т.е. направлена на себя и. Эмоция радости мотивирует игровое поведение. Таким образом, радость отличается от горя только знаком, что и имеет место. Радость противоположна горю по знаку, они отличаются только по признаку удовлетворения-неудовлетворения потребности. Все остальные признаки этих эмоций совпадают».

Последнее, что я слышал, пронзительный̆ крик. Чей̆? Не знаю. Ещё было ощущение полёта. Но такое короткое, что его практически невозможно уловить. Больше ничего. Вспышка света. Вдали промелькнули огни ночных домов. От них режет глаза. Прихожу в себя. Попытался встать – нестерпимая боль во всем теле. Еле сдерживая крик, все же встаю. Осмотрелся вокруг. Не понимаю! Где я?! Пройдя пару шагов: "Это парк. Но как я тут оказался?". Я не мог что-либо понять. Весь день как будто выпал из памяти. Не помню абсолютно ничего. Иду по аллее, замечаю, что вокруг нет ни одного прохожего. Интересно, сколько сейчас времени? Не припомню, чтоб парк был пуст. Вдруг за спиной̆ я услышал шорох. Обернувшись, вижу на скамейке маленького кудрявого мальчика, лет пяти. Странно. Готов поспорить, что его только что тут не было.

Кто задаётся вопросами? Кто себя терзает и изводит ими? Зачем? Кто я? Что это? Почему? Всё это, такое же неуловимое скользящее и беззвучно опробованное, как возможное осознание существования где-то, в неопределённом когда-то, чудесноватости виолончели в кофре.На виоле, возможно, сыграют, прозрачно оттенив, саму возможность этого воплощения колебания воздуха. Преодолев тягу земли, оторвавши пальцы и смычок от струн, пронзив, вибрируя, просуществовать не долго, временно, экзистенционально, вопреки помыслам запомнившись надолго в памяти рубцом тесня. В нашем воздушном движении.

Виолончелистка Юля, лежала голой на столе. Красивая. Неожиданная. Распахнутая. Молчаливая. Тенистая, в нечеловечески прекрасных изгибах нежного шевеления и вздрагиваний. Она лежала на столе. Она застыла в ноябре, как в янтаре. Так застывает быстрее тёплая вода, когда заливают каток.

Каток заливали взрослые мальчишки, из кишечной черноты шланга, протянутого прямо из водосточного крана квартиры на первом этаже. Нас, малышню, до этого интимного акта священнодействия не допускали. Малейшая оплошность и лёд бугриться, или, что ещё неприятнее – проплешится до земляной корки. Тогда придётся таскать деревянными лопатами снежные бинты на зияющую рану, трамбовать без вскрытия валенками подошв и поновой, проливать. Ювелирствуя, чтобы сравнять края раны с уже готовой поверхностью ледяного натяжения иного существования воды и воздуха. Вода. Воздух. И температура, при заливании важный момент. Очень. И ничего нельзя перепутать. Ни воздух с водой, ни воду с воздухом. Потом ждать. Ждать и стеречь, что бы кто-то неизвестно не знающий, по опрометчивости наивности, не ступил на плёночность льда. Бортики, ограждающие плевру катка, делали из снега. А из чего ещё? Конечно, из него – вкусного, белого, млечущего, искрящегося.

Так искрятся ногти на руках и ногах любимой, так искрятся губы и капельки пота на теле после всплывания, после поцелуев, так искромётно искромсано резательным предметом тело после измены и так искривляется тело Виолончелистки на прозекторском столе, в конце января, в отискринности стекла окна, до половины покрашенного в белое.

Мы бегали в морг больничного городка, туда, где было страшно и нас влекло и больше всех тянуло меня. Меня – начинающего тогда Воздухоплавателя. Втягивает. Так веник, взлохмачивает пыль бытового существования квартирности, в редких морозных днях с солнцем, а пылесос, как морг, втягивает в себя. И уже не стылая неожиданность капания утром сосульчатой неожиданности – пришествие весны раньше срока – оскорбительная прогалина осевшего сознания – когда разом всё и открывается во всей бесстыдности совершённого.

Bkb gkfvtyt.ofz gjoxbyfvb otrf – rfr ghbpyfr njuj – xnj ,sdftn b byjt ghbyznbt jnrfpf – yt ghjcnj d dblt ytj,zpfntkmyj@ytn@ - yj to b j,zpfntkmyjuj @nfr ytkmpz ltkfnm@&

В тот день, когда я впервые увидел в не до окрашенном окне хромированность мертвецкого ложа, прохладность манящую, я уже знал, кто будет в январскую стужу лежать истерзанным телом виолончельной бывшестью. Но до этого, так далеко, столько воздушного пространства, но и близко, несколько ресничных морганий в уточнении даты, переполняемой глазной влагой и тягучим стоном воя и поцелуй после сна – в губы, а перед – вниз, а во время – в лоб…

Lf b ,skj kb 'nj – djghjif. Cfv ct,z, cnfyjdzcm yf rjktyb d gjpe j;blfybz vbkjcnsybv xenm cjuyed ujkjde r ntke b yghjibntkmyj ghjdjkjnzubdfz here gj yfghfdktyb. R ntyzv ,htljdj njhjgzobvcz r jrjyxfyb. Lyzv r edbhjndjhyyjcnb gjcntkmyjuj ht;bvf, ,tkbpyt gfkfn, ,jkn, eujkmyjuj hfphtof ldthyjq otkb d gfkfnt lkz yjdjghb,sdib[ yf j,cktljdfybt&

«Основными причинами, вызывающими интерес являются новизна ситуации и воображаемые образы (фантазии, мечты), связанные с достижением целей, которые ставит перед собой человек. Новизна ситуации может вызвать и страх и гнев, поэтому, обобщая, определим интерес как эмоцию, возникающую к объекту, с помощью которого человек предполагает удовлетворить свою потребность. Интерес есть предчувствие удовлетворения потребности. Интерес поддерживает исследование, изучение и взаимодействие с объектом, увеличивает концентрацию внимания на объекте и потому направлен на объект. Являясь предчувствием достижения цели с помощью объекта, интерес должен отличаться от удовлетворения, которое возникает после достижения цели, только по времени относительно события. И интерес, и надежда есть предчувствие достижения цели, но, надеясь, человек рассчитывает на себя, а испытывая интерес, человек рассчитывает на объект, т.е. интерес отличается от надежды только направленностью. Можно сказать, что испытывая надежду человек сам приближается к объекту, испытывая интерес – приближает объект к себе. Конечно, это утверждение нужно воспринимать не буквально, а как внутреннюю интенцию человека. Варианты интереса – любопытство, заинтригованность».

Сон, который хочешь, увидеть, мечтаешь, мучаешься, а вместо этого осторожно выскальзываешь, воздушно плывёшь вдоль бугристости тянущего одеяла, и, взяв одежду и желание, выходишь в подъезд. В подъездах, у населения, проистекает часть существования, движения, слова, проветривание воздуха после курения табачных и не только изделий соэтажников и соподъездников путём мастурбирования форточного прохода. Но это так, отвлечение внимания, вроде сомнительных прелестей одноклассниц, когда вернувшись из трёхмесячного небытия каникулярных ссылок, вдруг, в один момент, на несколько секунд теряешь сознание от геометрических изменений в фигурах однобарышень.

Как замысловато странно пузырятся слова, как обещания кажутся фонтанами простых историй: я его люблю, её я…. Так исчезают деньги, перетраченные на случайных знакомых, поначалу являющимися замечательными и милыми людьми, как они обещают, мило врут, надеются, дышат…. Вот, дыхнул, и на окне появляется его запечатление – маленькое, смешное, забавное, но – ты – это только выплеск воздуха в памяти, только ноющая сердечная колготы… Смотреть, на происходящее рядом, слева или справа, интересно только тогда, когда ты зависим.

Зависим от самого себя и больше ни от кого, потому, что независимость – это путь на воздушное пространство улицы. Путь туда прост и заманчив, а вот возвращаются единицы….

Уже четыре…пять дней… уличные люди начинают распознавать тебя, унифицировать тебя, как «своего». Хотя сам ты себя считаешь не «ихним», но это уже не важно, это уже вынесен приговор, а последнее слово ты произносил внутри себя, зная всю безнадёжность этого акта. Так приговаривают тебя те родные люди, которые решили и осознали что ты Воздухоплаватель, и твой остаток жизни будет посвящён оному. И вот медленно отрываешься от всего привычного: дома, уклада, работы, окружения, чудачеств, и, отправляешься в воздушное плавание.

Один. Загадочный, не понимающий происходящего изменения. Задыхаешься чужими запахами, инородная близость тошнотворно притягательна своими вещественными воплощениями, своим миром! И тут выясняется, что вещи – имеют значение: старый свитерок может согревать в неожиданное ночное похолодание, когда уже тело, привычное к жёсткости скамеек костенеет. Лишняя сигарета, милостиво подобранная возле скамейки притупит не проходящее голодание уличной питательной среды. Найденная купюра чуть изменяет время, отправляет во чрево магаза. Именно магаза, и никак иначе! В магазинах продукты и дороже и свежее, но там охранники внимательны, покупатели медлительны.

«Человек гордится своими достижениями. Достижение это то, что ценится не только самим индивидом, но и обществом, группой, или хотя бы ещё одним человеком. Определим гордость как эмоцию, возникающую в результате соответствия своих действий чьим-то нормам или ожиданиям. Гордость испытывает ребёнок, когда родители хвалят его за хорошее поведение. Эмоция гордости закрепляет в памяти правильное социальное поведение, стимулирует его повтор и, таким образом, направлена на себя. Гордость должна располагаться в правой передней правой вершине. Она противоположна по знаку стыду и отличается от уверенности в себе только по времени относительно события. Уверенность в себе возникает в результате предчувствия правильного поведения, гордость возникает после этого правильного поведения. Гордость относится к чувствам, т.е. к устойчивым эмоциональным отношениям к значимому объекту. Но ясно, что гордость может возникать и ситуативно, именно как эмоция».

Ох уж эти сладостные воспоминания, тревожно, исподволь наползающие в темнеющем сегодня, стремящегося в непреодолимость завтра. Ещё не решено, куда идти спать, когда питьевая вода из фонтана вкусная, а вкус кофе забыт. Кофе вкусный в той жизни и утративший значение в этой. Просто поразительно не вкусный, а все его поклонники и цы – эфемерность. Традиции предписывают пить кофе по утрам, вот и глотают эту жижицу литрами, дома, чашечками, в гостях, на работе, стаканчиками, в ресторациях и подземельных переходах и поездах следования отдалённого. Но сейчас, из чувства противоречия всему земному, я бы хлебнул этой отравы, круто сваренной в турочке с перцем на песке. Песок – на пляже и в сахарнице, часах и переносном смысле возраста. Если взять небольшую лопату, набрать в неё песок, который высыпался из тебя с момента явления, подбросить вверх, и в миг рассеивания запечатлеть фотографическими карточками воспоминаний – то выйдет очень красиво. Даже очень недурственно выйдет: воздушный поток подхватывает песчинки, и неуловимо стремительно обращает их в произведение воздухоплавательного творчества.

F vj;tn xenm gjp;t ghtj,hfpbncz d ytbvjdthyjcnm kbybq gfkmwtd her b yju – c ntvb cfvsvb rhfnrjchjxysvb ghjwtynfvb ljdthbz – jngeotyyjq dhjlt b ,tpghjwtynyj b dhjlt d pfghfdle f yf gjdthre ds[jlbn k;bdj b ,tpyflt;yj – yj xthn; nt,z djpmvb [jxtncz ‘njuj to b to/ - yt jcnfyfdkbdfzcz vbkfz cntrkzyyfz herf xthtp nhjufntkmyjcnm ghb,kb;f.ofz vtyz r njkxre r gfltyb. – b rfr vlt;cndbz ek f&&&&

Хотя, кому это надо? Какое имеет значение? Самим воздухоплавателям плевать на искусственную красоту, их волнуют более прозаичные вещи, куда как прозаичные, чем это может показаться на первый этаж. Когда утром начинается капель из верхних этажей неба, это не радует. И вовсе не потому, что холодная влага – несносна, - нет. Просто ряд неприятных моментов прошлого, вплетены в этот псевдоромантический акт природного соития.

Хотя…Хотя вот картинки: Всё происходит во время моросящей водяной пыли.

Мужчина прикуривает сигарету и с наслаждением курит, стоя посреди парка и глядя на то, как асфальтированные дорожки заливают потоками воды поливальные машины. Старательно, методично, системно.

Другой мужчина выходит из укрытия арки на улице, затерявшейся в уголках центральной части города. Открывает зонт и смело наступает в лужу, проваливается до колена, падает. Зонт катится в сторону кустарника. Мужчина поднимается, плюёт, подбирает зонт и возвращается обратно под арку. Отряхивает грязь, закрывает зонт, закуривает. Мимо проходящая женщина бормочет: С утра уже никакие….

Третий мужчина просыпается, встаёт с лавки, подставляет руки под водяную пыль, умывается, достаёт из кармана мятую пачку сигарет. Закуривает. Поднимается. Подходит к профилю джипа. Стучит в окно. Открывает дверь, садится внутрь, переодевается в сухое, из сумки на заднем сиденье, бреется, брызжет одеколоном и уезжает. 

Так уехал и я в поиске своего воздушного пространства из дома. Оставив там, в далёко незамысловатое проживание первых переживаний и чувственности, трогательное влечение к зиме и снегу, иззьябью явившееся понимание того, что путь Воздухоплавателя будет такой извилистый, студёный, усеянный потерями, отказом от общения с детьми, наивной жестокостью близких женщин и прогулочного шага, между «был» и «стал». Но в тот самый момент, когда электрический поезд тронулся, где-то внутри клокотнуло, ёрзнуло и испарилось душевное пространство юности, перекрутилось жгутом туалетной бумаги в кармане и умолкло на веки. И уже не будет возвращения, уже оно не возможно, запрятано, зашифровано, запаролено и забыто… Так начинают все Воздухоплаватели.

B rf;lsq ecnfd lkz tuj ytghbkj;yjuj bcgkytybz gbitncz bylbdblefkmyj b wtktyfghfdktyyj – rfr ghbujdjh rfr gtxfnm rfr lfyyjcnm jn rjnjhjq ytdjpvj;yj jnrfpfnmcz yt ghb rfrb[ j,cnjzntkmcndf[ b cvtyf[ dhtvy ujlf b j,jhjnjd cnhtkjxyjuj xeljdbof gjdctvtcnyj yfcf;tyyjuj lkz erfpfybz dctv Djple[jgkfdfntkzv yfghfdktybz gj rjnjhjve ye;yj gjcgtifnm b,j rjkjrjk e;t jnpdexfk b nhfg gjlfy&&&

Сознательный отказ от изначального внутреннего и бытового комфорта в сторону неприкаянности, глада, сторонности и странности поступков, наблюдающих со стороны персонажей.

Первая часть благополучно окончена. И глядя в окно, слушая ритм барабанов колёс, я закрыл глаза и мысленно начертил первую букву. Ещё интуитивно. С лёгким испугом ошибки. Но тот, кто направляет мой воздушный корабль, уже разогнал ветер и пустил его в сторону зачаточных конструкций перемещения.

В народных обычаях, связанных с похоронами, можно выделить три основных этапа. Предпогребальные обрядовые действия: подготовка тела умершего к похоронам, омовение, одевание, положение в гроб, ночные бдения у гроба покойного. Погребальные обряды: вынос типа, отпевание в церкви, дорога на кладбище, прощание с умершим у могилы, погребение гроба с телом в могилу, возвращение родных и близких обратно в дом умершего.

Поминки: после похорон и доме умершего, на третий, девятый, двадцатый, сороковой дни, полгода, годовщину после смерти, с заказыванием поминальных треб в церкви, поминальными трапезами и домашними молениями по умершим. Многие предпогребальные действия, помимо практической необходимости, имеют древнее, ритуальное происхождение. Омовение имело не только гигиеническую цепь, но рассматривалось и как очистительный обряд. Магический характер омовения подчёркивался тем, что его совершала особая профессиональная категория людей - эта профессия чаще становилась уделом старых дев и старых вдовцов, уже не «имеющих греха», то есть интимных отношений с людьми противоположного пола.

Если девушка долго не выходила замуж, то её пугали тем, что она будет «обмывать покойников». Девицы, занимавшиеся «собиранием» умерших и чтением над ними Псалтири, носили тёмную одежду. За труд они получали белье и носильные вещи умершего. Если не было специалистов - омывальщиков, издавна было принято, чтобы омовение умерших производили люди, не состоявшие в родстве с умершим.

Матери не полагалось обмывать своего умершего ребёнка, так как она обязательно будет его оплакивать; а это осуждалось как отступление от веры в бессмертие души: ребёнок обретает райскую жизнь, и поэтому его смерть не должна оплакиваться. В народе сложилось поверье, что материнская слеза «жжёт ребёнка».

В настоящее время обмывание покойного совершается чаще всего в морге. Однако ещё встречаются, особенно в деревнях, старушки - обмывалки. Из старинных обычаев, связанных с этим обрядом, уже многие забыты, в частности, магические свойства предметов омовения уже мало кто помнит. Постель, в которой умер покойный, сжигали, вещи раздают после сорокового дня. В местностях богатых лесом старались делать гробы, выдолбленные из ствола дерева. Использовались разные виды деревьев, но только не осина. Гробы устилались изнутри чем-нибудь мягким. Обычай делать из гроба имитацию постели сохранился повсеместно. Мягкая обивка, покрытая белым материалом, подушка, покрывало. Прежде (да иногда и теперь) при положении умершего в гроб, принимали меры магической предосторожности. Тело брали не голыми руками, а надевали рукавицы. Избу постоянно окуривали ладаном, сор из избы не выносили, а подметали под гроб, направляя в сторону умершего.

Правила православного захоронения предусматривают класть в гроб мирянину, помимо нательного крестика, венчик на лоб и «рукописание» - написанную или напечатанную молитву, отпускающую грехи, которую вкладывают в правую руку покойника, а также свечи. Обязательно в доме завешивали зеркала сразу после того как покойный испустил дух, опасаясь появления там призрака. Но за этим обычаем скрывается не что иное, как суеверное представление – что, если покойник посмотрит в зеркало, душа его «очнётся» и не сможет попасть «на тот свет».

Смерть, согласно тому же комплексу первобытных страхов, - «не должна ни от чего отражаться, иначе принесёт несчастье другим». При одевании покойных провожающие их иногда испытывают затруднение в выборе цвета одежды, и чаще всего предпочитают тёмную для мужчин и светлую - для женщин.

Магические свойства всегда приписывались женским волосам, отчего в старину замужней женщине считалось греховным ходить простоволосой, а в церкви всем - от девочек-младенцев до старух - полагалось находиться в головном уборе (что обычно соблюдается и теперь).

Это отразилось и на погребальном костюме.

Женщин было принято хоронить в платочках: молодых – в светлых, пожилых - в темных.

Смерть молодой девушки была редким событием. Она воспринималась не только как переход в новое состояние, новую форму бытия, уже загробного, но и как особый этап этого бытия, подобный земному. Смерть молодых незамужних и неженатых людей совпадала в земной жизни с брачным возрастом, с поворотным этапом в земной жизни - браком. Это служило основанием для сопоставления и совмещения погребального обряда со свадебным.

Не только у русских, у многих народов был обычай одевать девушку, умершую в расцвете молодости, в подвенечный наряд, готовить её к погребению, как невесту на свадьбу. На похоронах умершей девушки даже имитировали свадебный обряд, пели свадебные и подвенечные песни. Как девушке, так и парню на безымянный палец правой руки надевали обручальное кольцо, между тем как женатому человеку и замужней женщине кольца не надевали. Сейчас тоже встречается обычай хоронить молодых девушек в свадебном наряде, а на их поминках пить шампанское, имитируя несостоявшуюся свадьбу.

В прошлом способ изготовления погребальной одежды подчёркивал её специфическую функцию - предназначенности преисподнему миру. Одежда была как-бы не настоящей, а лишь её заменой, не сшитой, а лишь намётанной. Её шили обязательно на руках, а не на машинке, нитку закрепляли, держали иголку от себя вперёд; иначе покойник опять придёт за кем-нибудь в свою семью. Имитацией была и обувь покойника: в кожаной обуви, как правило, не хоронили, а заменяли её матерчатой. В случаях, когда надевали сапоги, железные гвозди из них выдёргивали. В настоящее время в обычае хоронить в новой, ещё не носившейся одежде прослеживается отголосок верования, что новизна одежды умерших - синоним чистоты, безгрешности души, которая должна являться на тот свет чистой.

Многие пожилые люди заранее готовят себе «смертный наряд». Хотя сейчас, чаще всего в силу экономических причин, бывает, что хоронят и в старом - мужчин обычно в тёмном костюме, рубашке с галстуком, женщин - в платье или юбке с кофтой, как правило, светлых тонов, но использование в качестве обуви специальных тапочек - явление повсеместное.

Они входят в комплект похоронных принадлежностей (так же, как и покрывало, имитирующее саван) ритуальных бюро. Тапочки без твёрдой подошвы, как обувь, не предназначенная для носки, отражают вышесказанный обычай облачать покойного в «ненастоящую» обувь и одежду. Что касается обычая закрывать покойному глаза, то он вполне естественен. Монеты (обычно медные пятаки) кладут на веки часто даже в том случае, когда глаза покойного и так закрыты. Делается это для того, чтобы глаза не открылись впоследствии, из-за сокращения мышц. Эти монеты, кстати, полагается класть в гроб. Согласно существующим и поныне поверьям, глаза покойного должны быть закрыты, чтобы покойник не взглянул на кого-либо из членов семьи, так как тот может после этого умереть : «покойник ещё кого-то выглядывает (умер с открытыми глазами)» «покойник глядит одним глазом –высматривает другого». Есть обычай класть деньги в гроб. По всей видимости, присутствующие вообще не должны класть деньги в гроб, поскольку это может представлять именно для присутствующих определённую опасность. Особенно в том случае, если положенная кем-то монета или купюра будет заколочена в гроб и зарыта на кладбище. Если во время прощания присутствующие положат деньги поверх савана, то их перед похоронами надлежит достать и раздать на милостыню.

Если приглашённый на поминки, имеет возможность и желание оказать материальную помощь родственникам, то почему и не отдать предназначенные для этого деньги родственникам?

Совершенно необязательно бросать их в гроб. Можно около гроба, где на столике поставить такую тарелочку для денег.

Плавание — способ передвижения биологических организмов в водной среде. Плавание является движением человека по воде с помощью конечностей, как правило, без какого-либо искусственного аппарата. Плавание является видом деятельности, который может быть как развлекательным, так и полезным. Его основными целями являются приём ванн, охлаждение тела, рыбалка, отдых, физические упражнения или спортивные состязания. Плавание — способность тела удерживаться на поверхности жидкости или на определённом уровне внутри жидкости или газа. Плавание тел объясняется законом Архимеда.

«Причинами страха могут быть ситуации, являющиеся сигналом опасности. Потенциальный ущерб может быть как физическим, так и психологическим. Причиной страха может быть присутствие чего-либо угрожающего, либо отсутствие чего-то, что обеспечивает безопасность. Страх может вызываться одиночеством, незнакомыми объектами, темнотой, болью, внезапным движением. Обобщая, можно сказать, что страх возникает в результате предчувствия утраты возможности удовлетворения некоторой личной потребности. Можно бояться за другого человека, но при этом безопасность этого человека становится потребностью того, кто испытывает страх. Страх есть предчувствие утраты. Страх есть предчувствие неудовлетворения потребности. Страх есть боязнь за себя и свои потребности, поэтому направлен на себя. Страх должен отличаться от горя только по времени относительно события. Это так и есть, т.к. горе возникает после события, после утраты некоторой ценности, а страх предшествует событию, возникает в результате предчувствия утраты ценности. В наиболее общей форме можно сказать, что страх толкает человека удаляться от объекта вызвавшего эту эмоцию. Сильное воздействие эмоция страха оказывает на волевой механизм психики, ослабляя его. Испуг – ослабленный кратковременный вариант страха. Паника – состояние, связанное с крайней степенью страха. Ужас и боязнь это также варианты страха».

Само по себе, ничего и никто не появляется. Для этого нужна минимальная стремительность, пусть и незначительная, едва заметная колебательность окружающих декораций. А уж декорации создавать проще простого. Или декорации создают нас и играют нами свои замысловатые и запутанные драмы. Тарелка супа, на кухне в полузабытой деревне меняет жизнь, а любовные отношения забываются.

B hfpdt bvttn pyfxtybt nj – xnj pyfxtybz yt vj;tn bvtnm d cbke cdjtq gecnzxyjjq ytpyfxbntkmyjcnb yfghfdktyyjq yf cfvjuj ct,z – nelf dyenhm – ult njkmrj crjkmpzobt dcgjj[b gjkezkz.otujcz ,htlf – ghcnhfycndtyyfz bkk.pjhyjcnm – rfr bp nvyjq rjvyfns ds[jlbim yf zhrbq cdtn b cnjbim jcktgyed ctreyl ytvyjuj yf gjhjut rjvyfns pf rjnjhjq cblbn hfpltnfz exbntkmybwf >kz&

Да и пусть.

Вот садишься на веранде, наливаешь прозрачной радости алкогольного напитка, вкушаешь его, запив грушевым квасом и хрястнув огуречности, и, жизнь начинает растекаться теплеющими струями, как вода наполняет бассейн, пустой, в брошенной школе, или пионерском лагере, в котором ещё несколько природных декораций назад брызгала жизнь.

Или, уставший от несистемных хождений по улицам, притулившись на лавочке аллеи, в тревожном и сладком ожидании, что вот сейчас, тут, опустятся кулисы, и часть спектакля окончится, народ двинется в буфет, шелестя губами и рассуждая банальные глупости о значимости искусства в реальной жизни.

<snm nfrjuj yt vj;tn, rjulf vj;tn ,snm nj, xnj ,snm yt vj;tn – d cfvjt ghjcnhfycndj 'rcgkbrfwbb ghjbc[jlzotuj nen b cj vyjq, yb c rtv-nj gjcnjhjyybv, yb c rtv nj, rnj kbxyj vyt yt pyfrjvv bkb to [e;t – yfcnjkmrj pyfrjv, xnj b here gjlfdfnm yt ghbznyj – gjnjve xnj cnjzobq yfghnbd pthrfkf eks,ftncz cfv ct,t b pfcnubdfz infys yfcdbcnsdftn vfhi Djple[jgkfdfntktq&

А ещё можно проснуться на чужой кровати, в одиночестве, прислушиваться к тому, что происходит внутри, придумать красивую историю продолжения ночной близости.

Но открывается дверь комнаты, тебя зовут к столу, и ты с удивлением вглядываешься в барышню, с которой уже столько лет вместе, а она по-прежнему тебя волнует и тревожит. Внутри колыхнёт меганежность, киваешь головой, и отворачиваешься, чтобы она не видела твоих слёз счастья….Но вместо этого дверь открывает твой старый, подкрашивающий волосы приятель, и ты понимаешь, каждому гостеприимству есть предел. Собираешься, торопливо благодаришь, и выходишь из жилища прочь. Даже не зная, где сегодня предстоит провести холодную осеннюю ночь – то ли у случайных знакомых, то ли в ночном автобусе, носящегося по кругу до 5 утра, то ли в парке на скамейке, то ли вскрыв тёплый туалет – внутри, или отжав замок задремать в ближнем садовом товариществе. Ведь стоит просто поменять декорации, и весь смысл меняется, или декорации задают смысл твоему бытию, наплевав на сознание и ощущение утрат.   Или не меняется. Или меняется? По-разному бывает, по-разному – как дома разные, кирпичные и высокие, красивые и деревянные.

Дом был о двух этажах, потемневший запрятанный за изросшимися кустами сирени, два входа и на каждом этаже отдельная квартира – когда-то коммунальная, а тогда уже принадлежавшая разным семьям. Чарующие сумерки сеней, когда из душного лета входишь в эту таинственную прохладу и закрываешь дверь за собой. Только свет небольшого окошка. Скрипы. Запах старого дерева, впитавший в себя концентраты прошлого, законсервированные терпкостью, чем-то волнующе знакомым и нежным.

Здесь, на первом этаже живёт девочка по имени Юля. Здесь живёт та, что гораздо приятнее игр в солдатиков из пластилина, футбольных баталий, пряток, чтения книг, напитка «Буратино», ромовых баб и долгого одуряющего валяния в ванной, под неторопливой, струящейся мелодией воды из крана. Родителей у Юли не было, и она была предоставлена своей бабушке – суровой женщине с чуть косящими глазами, преподавательницы игры на виолончели.

Ангелина Семёновна – так звали эту мистическую бабушку, которой на то время было всего сорок МИ лет, я это точно помню, потому, что был на её дне Явления.

С Юлей мы столкнулись сразу же после того, как  родители, по заведённой привычке отправили меня к родителям отца – бабушке – бесконечно доброй и домовитой и дедушке – правдолюбу, спортсмену и ответственному работнику.

Я вышел из дома, с небольшой суммой монет – билет в кинотеатр Темп стоил десять копеек, восемнадцать стоила ромовая баба и напиток «Буратино» без бутылки восемь. У билетных касс ворошилась небольшая кучка местных пацанов, страшно задиристых, отважных футболистов и невероятных вруш. Кого-то я знал, кто-то был не знаком, но у меня по нерушимой традиции шкульнули пять копеек и я, приобретя голубовато-зелёного цвета билет, отправился в Сиреневый зал. В этом кинотеатре было три зала, где одновременно шли разные фильмы – и это было так поразительно, удивительно и невероятно, что я каждый раз не переставал восхищаться неведомым мне человеком, придумавшим такой зыкинский расклад. Потому как нигде больше кинотеатра с несколькими залами я не видел.

Ах, как же долго я всё это воссоздаю.

«Уважение возникает к человеку, который обладает знаниями или умениями считающимися достойными. Определим уважение как эмоцию, возникающую к человеку, который отвечает некоторым требованиям или нормам индивида. Уважение, очевидно, направлено на другого человека. Очевидно, также, что уважение противоположно презрению по знаку. Это совпадает с тем, что презрение и неуважение рассматриваются как синонимы. Уважение противоположно самоуважению по направленности, оно мотивирует индивида к оказанию помощи и содействия человеку, обладающему ценными знаниями и умениями».

Как радостно вспоминать мелочные детали, вроде бархатных занавесей над дверьми белыми в зал, скрип откидываемых деревянных сидений, портрета Ленина на стене, отчего-то сбоку, а на противоположной гипсовый барельеф застывших в вечном движении пролетариатов, солдат, матросов и женщин.

Тусклые плафоны под потолком. Четыре люстры меланхолично покачивающихся над головами зрителей, в ожидании падения. Шелуха семечек под ногами. Коричневый дощатый пол…. Я всё это помню. И ещё тысячи мелочей.

Именно потому, что когда я выбрал свой ряд и место – на соседнем сидении сидела девочка, чуть повернувшись в мою сторону, и это была моментальная фотографическая карточка, запечатлевшая её, Юлю, затянувшая в себя весь зал, зрителей, меня, воссоздавшая декорации и начавшая управлять мной и направлять меня своими неведомыми фарватерами, проводя мимо мин и оберегая от подводных камней и банок.

«Ну что уставился?»

Девочка улыбалась так, как может улыбаться человек, предчувствуя что-то фантастически приятное, так улыбается женщина, когда её целует любимый, так радуется барышня глядя на новорождённого, так веселится девочка, видя ошалевшего от неё пацана семи лет.

«Втюрился?».

Я присел, чтобы не упасть и не крикнуть «Да».

Ни фильм, ни содержание, не отложилось в памяти, даже возвращение во двор – всё стёрто.

Следующая декорация – Двор, беседка, солнечный день, и, голос, от которого обомлел «Ты следил за мной?».

Это была та самая девочка из кинотеатра. Так и познакомились. Так я стал вхож в дом Юли, а она упорно отказывалась подниматься вместо моего обитания. Так изменилась жизнь, ощущения, вкусы, цвета, значения слов и прикосновения, застывало время и зажигались во дворе фонари, звучали голоса, как из-под толщины воды, и тело накрывалось мурашками, пальцы касались её волос, и еда не помещалась внутрь, игры перестали влечь, а запах её тела, отдающий дегтярным мылом, был цветным и искристым.

На второе лето, когда меня привезли в город счастья, я обнаружил, что деревянный дом, в котором жила Юля снесли, и вместо него строят кирпичный жилой дом для ответственных работников. Отпечаленное, изрытое воронками сердце сжималось, ноги подкашивались, поднялась температура, и я почти месяц после этого болел, слабел и чах. Уж не знаю бабушкины блины и заботы, иностранного производства лекарства, или жизненные силы – или всё вместе не позволили мне окончательно переместиться в мир снов, где Юля встречала меня на пороге квартиры, откуда доносилась печаль виолончельная и удивительный запах надежды и счастья. С того момента, как я окончательно поправился и вышел в середине июля во двор, я перестал видеть сны, я разжелал занятия спортом, мне не нравился цвет индиго, а имя Юля стало священным табу.

Nf,kbwf dc gjgjkyztncz b gjgjkyztncz, gjhzlrjdsq yjvth, lfns, xfcs, cfvjhjlrjdfz cdt;tcnm jnrhsnbz b ,scnhjt enjvktybt b ghbdsxyfz njcrf gj to yt yfcnegbditq pbvs, rjfr j;blfybt djghjcf @Rnj nfv?@ d njn cfvsq vjvtyn pdjyrjdjuj ghbrjcyjdtybz gfkmwt – pf,jnkbdjt ,ke;lfybt c ,ke;ybwtq bvy b gjwtketd, kfcr b ytu, njhjgzotujcz ecrjkmpfybz b dcrhbrf yf ghjofybt d dblt ,tphfpkbxyjuj dcrblsdfybz ddth[ herb c pf;fnjq d rekfrt ufptnjq – rtgrjq lkz vfkzhys[ hf,jn, nfv d gjl]tplt, crjhj e;t gj ytve ghjytcen, crjhj&

Чем старше становишься, тем больше появляется всевозможных запретов. Их даже больше чем в детстве, гораздо больше, и это удивительно, потому как всё ж должно быть наоборот.

Ну да?

Да!

Да и мир взрослых намного сложнее и скучнее, плюс ещё это непонятное и удушающее влечение к барышням, чаще всего неуправляемое, отвлекающее, лишнее, постыдное и сбивающее с пути. Только выясняешь это гораздо позже, когда присев на деревянной скамеечке, в ночной майской изнеможённости жары дачной вдруг осознаёшь, сколько лет минуло, как перестал видеть сны и спать по ночам, сколько Юль мелькнуло мимо, цепляя, нанося болезненные раны и адскую боль, как окружающие декорации теперь всё больше становятся похожими на ангар для воздушного корабля, или на склеп, или на гроб, это кто как себя ощущает.

«Пренебрежением назовём эмоцию, возникающую в предчувствии того, что объект не удовлетворит некоторую нашу потребность. Если человек повёл себя неправильно, то мы, сделав из этого вывод, что он не способен дать нам то, что нужно, можем почувствовать к нему пренебрежение. Являясь предчувствием неудовлетворения объектом нашей потребности, пренебрежение отличается от гнева, который возникает после такого неудовлетворения, только по времени относительно события. Интерес направлен на объект и является предчувствием удовлетворения потребности.

Пренебрежение также направлено на объект и является предчувствием, но уже неудовлетворения потребности, поэтому должно быть противоположно интересу только по знаку. Страх является предчувствием неудовлетворения потребности. Пренебрежение также является предчувствием неудовлетворения, но, в отличие от страха, направленного на себя, направлено на объект и противоположно страху по направленности. Пренебрежение снижает внимание к объекту, как не представляющему ценности. Страх толкает человека удалиться от объекта (направленность на себя), пренебрежение толкает человека удалить объект от себя (направленность на объект)».

Единственное радостное, это то, что ты теперь являешься Воздухоплавателем, и никто и ничто уже не сможет отнять этого важного и значимого звания. Никто не сможет тебя соблазнить новыми искусами, или отвлечь, или завлечь, или развлечь. И вот тут, на ступеньках, чуть затягиваясь вкуснейшим табачным дымом, уже переносишься в минувшее, в то, что уплывает, в едва брезжащее отражение лица в стекле автобуса, последнего, тёплого и рядом, прижавшись, сидит та, с которой, ещё не ведая, тебя свяжут два года изнурительных отношений, иссушающие губы и будоражащие мозг, или что там, отвечающее за фантазии.

Kflyj,  gecnm ,eltn nfr, rfr nfr ns ,s [jntk, bk [jntk ,snf, ytnz;rjuj b ,fkrjyyjuj, jcjpyfybz yfgjkytyyjcnb c jnrk.xtybtv vscktq djpvj;yjuj bpvtytybz bpvtys bkb bpvtyxbdjcnb bpvjd, 'nfrfz ifnf.ofzcz yf kmle cnhtvzyrf c xtkjdtrjv nzyeobvecz r cfvjq dthibyt yjdjujlytq krb lkz djlhe;tybz nthyjdjuj dtywf – pdtpls&

В Лесной школе, куда меня определили родители, фантазиям уделялось лишь то время, когда я был предоставлен сам себе, а именно – ночью. Всё остальное время сплошное контролирование, даже прогулки по кругу, отупляющие и скорее приносящие вред мыслям, чем вносящие в организм здоровье и излечение.     Да и не помню, что бы кто из «лесников» был отправлен обратно в жизнь окончательно выздоровевшим, улучшения да, случались, но возвратившись в город, все эти мучительные экзерсисы нивелировались, и всё возвращалось обратно, на круги кругов по округу. Эти запахи прошлого, переплетённые с наступившими холодами, резкие порывы ветра, небо цвета намокшей промокашки, редкие запятые прохожих, мокрые ноги, озноб. Мне нельзя болеть, нельзя простывать, нельзя чтобы текла кровь, опасно, когда болит голова и ужасно от темноты в глазах. Укрыться можно только в общественном фастфуде.

Сесть в глубине, в углу, отвинтить крышечку металлического термоса и попивать пустой кипяток, выложить разрозненные листочки на стол и заполнять их гречневыми зёрнышками букв, сваренных в слова и поданных, с заливным рагу мыслей самому себе. Утолять собственный голод немотой, вынужденной и ставшей привычной, ведь Воздухоплаватели, в большинстве своём молчаливы, если только это настоящий капитан воздушного плавания, а не подделавшийся под него очередной аферист, ловко выпрашивающий деньги, спешащий в аптеку за живительной настойкой и кичащийся своим бесправным разрешением на право называться Воздухоплавателем. Таким верить не стоит, они лживы и трусливы, они живут без стремлений и даже вовсе не умеют плавать, так, держаться на поверхности и вскоре их прибивает к берегу, к другим лже - капитанам.

Но бывают и среди них мастера плавания и истории их заплывов, порой, вполне могут составить небольшую печальную страницу текста в рубрике «Я плыву».

Рыба Сом плавал в далёкой африканской реке и мечтал о нежности. Суровые природные условия нежности не давали, и Сом рос в мутной воде, ускользая от ленивых рыбаков и избегая мелководья. Однажды юного Сома  захватили в плен, и после долгих мучительных путешествий, он оказался в небольшом бассейновом плену. И тут начала сбываться его мечта – детские руки его ласкали и гладили, кормили и почёсывали. А по вечерам, когда холодало Рыбе Сом, включали специальную лампу, под которой он грел свой растущий в неге организм. Вскоре, когда Рыба Сом, окончательно стал ручным и привык к ежедневному вниманию, в воздухе тревожно дыхнуло переменами. Рыба Сом научился понимать человеческую речь. И вот он услышал разговор Взрослых о том, что бассейновый плен стал слишком мал, еды Рыба Сом стал, есть больше, и вообще – надо из него сделать продукт питания в виде запечения на углях в ближайший Новый Год. От таких слов Рыба Сом закручинился и начал внутренне готовиться к неминуемой переходности в небесный рыбный рай. Потому, что известно, что все рыбы, погибшие в виде продукта питания – попадают в рыбий рай. Спустя несколько кормёжек Рыба Сом услышал, как возле бассейнового плена остановился грузовичок, а чуть позже, тело Рыбы Сома перенесли внутрь и увезли прочь – это дети меня спасают, благодарно подумал Сом. И был прав в своей африканской догадке. Так Рыба Сом оказался в зверином питомнике, куда свозят всех лишённых крова, ласки и частей организма не человеческих существ. Но видимо смотрители знали, о том, что было уготовано Сому, и продолжали его кормить с рук, гладить и включать лампу, в то же время, подыскивая ему новых Друзей.

Однако все, услышав: Кому нужен ручной сом? – сразу хотели его отправить в рыбий рай. И только узнав о его странной судьбе и привычках, меланхолично подавляли в себе питательные рефлексы, и застенчиво улыбаясь, отрицательно качали головой…. Так и живёт Рыба Сом, осуществивший свою мечту о ласке в далёком зверином приюте,  продолжая расти и, вздыхая под ласковыми струями электрического тепла…

Самоучитель плавания ещё не издан, ещё не окончен. Хотя, как  мне кажется, подкашливая и грея руки о чашку кипятка, вытянув ноги и чуть подрёмывая, это произведение никогда не будет издано, потому что всё новые и новые плавуны выходят на свою дорожку, отгоняя старых и немощных, или провожая взглядом тех, кто, нырнув, уже не всплывёт. Они сменяют друг друга, не зависимо от возраста и стран, времён года и олимпиад, ночных снегопадов и редкой возможности забыться. Забыть. Забыться. Заплыть.

Надо ли говорить, что после того, как родители, преисполненные заботой и тревогой отдали меня в Лесную школу для укрепления здоровья, сразу же и начался мой заплыв. Я встал у края бортика, обернулся назад, на небольшое скопление лет за спиной и с молчаливым стоном «Юля» повалился в темноту воды. В туда, в глубину, в плавание, тогда ещё не понимая, что теперь это и есть моя стихия, моя среда пребывания, питания, обитания, стремления, желания, надо плыть, плыть, плыть и всё. Дальше, уж как повезёт. И чередующиеся после Лесной школы больницы, профилактории, здравницы, лечебницы, курорты, лечения – всё это гребки, взмахи окрепших рук и ослабевшего сердца.

Я был в этих местах, я был там, и мне было печально, а теперь я ухожу, но помню о тех, кто был рядом со мной, я помню вас. И от этого сердце моё наполняется слезами тоски. Я буду вас вспоминать, но мне пора уходить. Да мне пора уходить, уплывать, улетать.

Помните и вы, те, кто остались, что где-то в месте, где пахнет фиалками, летают воздушные корабли, ходят электрические поезда, есть тот, в чьём сердце вы сохранились, прощайте ж, прощайте мои милые и любимые, мне пора…

Если двигаться всё время прямо, то это, при известной доле наблюдательности, сразу бросается в глаза. Сразу. И те, кто внимательно и заботливо отслеживают движение, понимают, что-то не так, произошёл какой-то сбой, нарушение связей, выскочил болт, и возможно, в скором времени, не смотря на внимательность, осторожность и заботу может произойти срыв. Если он уже не произошёл, если уже не случилось. Непоправимое. Ведь это, только, кажется, что всё можно исправить, и вновь наладить отношения. Нет, это совсем не так, и невыученный урок, там, у доски не явится в виде чуда в голову, а потерянная на старте скорость, или неудачный вход в воду вряд ли приведёт к победе.

Отчего непременно нужно быть первым? А если я не хочу? А если я не желаю участвовать в этих забегах, смотрах, фестивалях, соревнованиях, конкурсах…. Это ж унизительно. Ну, выяснится, сегодня, что некто по имени такому-то стал (а) первым, и что? А если это дело случая, необычной судороги у второго (ой), или нелепых, внезапных мыслей о суициде у третьего (ой), или ещё страннее – тот, кто должен стать первым (ой) стал всего сошедшим (ей) с дистанции стремления, сдвинулся (ась) в сторону, на лесную поляну и теперь ловит бабочек?… Как же теперь жить остальным? Как им смотреть в собственное отражение, осознавая, что все чаяния и отрешения оказались не нужными, не повлияли в один нужный момент на нужность победы? Или это не победа, а злая гримаса рока, поиздержавшаяся планида не вовремя отхлебнула нектара из сосуда случая. Поэтому стоит ли двигаться прямо, когда за тобой следят? Стоит ли? Не лучше ли слиться с другими, вяло текущими потоками, покачиваться уточкой над закрытой пробкой дыркой в чугунной ванной, плескаться беззаботно, наслаждаться сиюминутной осознанностью своей нужности и значительности. Пусть ненадолго, пусть потом снова в кучу других влажных и сварливых игрушек, в темноту ванной комнаты, в закрытую дверь, в стоны труб водяного отопления, в перебежки осыпающейся штукатурки, в капель из крана, в запах сырости, грязной одежды, парфюмерии, краски, в совокупность ужаса ванной комнаты.

Ye djn ;t jyf cjdctv d dsnzyenjq herb hfccnjzybb – rjks,fntkmyfz ghjphfxyjcnm xthtp yt dblyttncz dcz kbytqyjcnm celm,s xeueyyjq dfyys – dsgbcfyyfz ldb;tybzvb xtkjdtxtcrb[ celt, r t ghbrjcyjdtyb,&

Я открываю дверь ванной комнаты, места упокоения и наслаждения, включаю воду и кидаю на дно свою любимую игрушку чёрную уточку. Это подсадка для охоты, такие уточки пускают в воду, что бы приманить доверчивых и живых птиц. Я живой и я опускаюсь в воду. Теперь только успеть закрыть глаза до того момента, когда уточка поплывёт ко мне, покачиваясь, немо, неотвратимо, ближе…ещё ближе… Щемит мелодия падающей из крана воды тёплой, тело укрыто ашдвао, подогрето. Теперь можно  уменьшаться, съёживаться. Дверь закрыта, в квартире никого нет. Дом давно расселён, а город перестал существовать уже много лет назад, в тот самый момент, когда встав на ступеньку вагона, я совершил акт отплывания. Ещё меньше, ещё, я уменьшаюсь, крепну, меняюсь и плыву…плыву… Вот так, со стороны – жук плавунец в брошенном доме в дальней квартире, в ванной комнате дрыгается в ржавой воде, а рядом дырявая надувная утка, точнее её облик без цвета, лежит на боку и в дырку видно копошащихся внутри маленьких жучков-плавунцов…

И воет сирена, и еле слышный свист и по дому проходит судорога, и баба снова раскачивается и ударяет в стену, круша и ломая,  снося и уничтожая то воспоминание, то плавание, тот миг…  Не передвигаться изумительно плавно, а отрешённо повернуться на бок, лицом к стене, к обоям чужим, в чуждом месте, в дальности от города, но тоже в городе, переплести пальцы, зажмуриться в ожидании прикосновения, которого ты точно знаешь, не будет, не произойдёт, не случится. Выдохнешь воздух внутри воды, выныриваешь в полудрёмности ночной глади, и вновь рябью покрывая пространство волн, ныряешь, изгибаешься, машешь руками, от обоев отталкиваешь и заплываешь на середину водяной глади. Замрёшь. Вверх глянешь на облака, еле движущиеся вдоль дыряво-звёздного неба. Мне всегда казалось, да и сейчас кажется, что звёзды – это маленькие дырочки на огромном покрывале, и сквозь них пролетают лучики света, того неведомого, что скрывается за покровом и отражается в воде, если смотреть на неё, если смотреть. А если не смотреть – а просто шагнуть на лёд? И ничего, что он подтаявший и можно провалиться, это только придаёт остроты. Это сам себе доказываешь, что застывшую речку надо перейти. Хотя кому надо? – не понятно.

J[ e; 'nb ytj;blfyyst ghjzdktybz dszdktybz b dkbdktybz – jn dktxyyjcnb r djdktxtyb. Dktxtybz d kx,  ye lf, nfr b ,skj – d- b yt ,jktt – ghjcnjt ghtlkj;tybt, ybrjbv j,hfpjv yt cdpfyyjt bkb ghbdzpfyyjtv f lf;t cjdctv hfp,fkjdfyyjt b jngeotyyjt yf cdj,jle yfctrjvjt, ktnzottv gfhzottv b c ghjnz;ysv iktgrjv ue, dsgecrftim zpsr, xnj ,s d xthtp ctreylyjcnm , cukjnyed djple[f pfgf[f c jnjhgm. Jnghzyenm jn cntrkzyyjuj ntkfv to gtcjxyjuj, yj xenm gjp;t j,zpfntkmyj gjzdbditujcz&

И бредёшь, пытаешься оглядеть, что впереди и не знаешь, что на том берегу, и что ты просто утонешь, уйдёшь под лёд и тебя не найдут, хоть ты трижды будешь уметь плавать. Затянет и утащит течение туда, вдаль, к ДОКу, под впаянные в лёд брёвна, а глупые сонные рыбы будут медленно столоваться неожиданной подкормкой, а тело набирать влагу и пухнуть… Хотя какая уже будет разница?

Запах снега мокрого, льда прошибающегося, шарфа влажного от дыхания и сигареты.

Вот и середина. Ложусь на спину. Смотрю вверх. Улыбаюсь. Курю. И засыпаю, быстро и ненадолго, но засыпаю, а когда открываю глаза, уже все заправили кровати, и дежурный воспитатель с укором смотрит на меня, подавляя в себе ненависть кожной улыбкой, и приглашает руками – знаками, как в немом кино – вставай! Я встаю и выхожу на улицу, где надо делать лечебную гимнастику, под музыку, махать частями тела и тем самым улучшать здоровье, как это делают все ученики Лесной школы, старшие классы включительно.

Когда-то, в самом начале, сюда привозили на полгода, занятия и опыты над нами проводились на открытом воздухе и от этого, даже когда было тепло и солнце грело, внутри оставался озноб. Но это было только в начале, а потом стали отпускать только на каникулы, потом только на лето, а ещё потом и вовсе стали жить безвылазно. Слабых и больных становилось всё меньше, а странных и загадочных детей всё больше и больше. Я только недавно задумался о том, что, по сути, Лесная школа была местом сбора будущих Воздухоплавателей. Иногда их можно встретить в городах, они, конечно пытаются выглядеть ни как Воздухоплаватели, но стоит чуть понаблюдать за ними и сразу становится ясно, кто они, и можно с точностью утверждать, что кто-то из них был учеником Лесной школы.

Мы сгребали опавшую листву в кучи, через равные промежутки, вдоль аллеи из деревьев дубов. Когда-то, невероятно давно тут находилось чьё-то поместье, а теперь в главном  доме находимся мы, в пристройках столовая, бассейн, баня, а с другой стороны, в глубине чуть запущенного сада, там, у пруда с небольшим пляжем жили учителя, врачи, водитель и другие люди. Число я их не помню, но совсем мало, как и нас было мало – человек 40-50, не больше. Да и откуда больше, мы были не обычные дети у родителей обычных, а отчего так получилось, никто из взрослых ответить не мог и потому, задавать такие вопросы было не прилично.

Неприлично трогать пальцем своего кукушонка или кукушку, им же изучать нос, плеваться, весело или грустно пукать, кричать, стремительно бегать или отказываться от таблеток и опытов, а также считалось плохо, если не выполнялась посильная физическая работа. Вот собирать листья в кучи считалось посильной физической нагрузкой.

А потом воспитатель Икар опалял кучи огнём, они начинали дымить и мы стояли не в далёко и наслаждались этим запахом, а может кому-то и не нравилось, то тогда они уходили от этого дурманящего аромата,  но я оставался и уплывал, закрыв глаза, растворялся вместе с дымом в воздухе.

Даже сейчас, стоит только в необозримо – обозримом пространстве декораций появиться этому аромату и я останавливаюсь как вкопанный.

Закрываю глаза, теряю волю и силы, оседаю и иногда падаю на ближайшую скамейку или лавочку и погружаюсь, как погружался в дырчатое небо на середине реки, которая на поверку оказывалась просто большим прудом чуть на искоса и подальше от главного здания Лесной школы, зимой, в её конце, когда только воспоминание о чадящей листве и заставило подняться и двинутся дальше, к окормке парка, и ещё дальше в сторону железнодорожной ветки, плавной дугой огибающей и устремлённой в город, до которого ещё предстояло добраться, спустя множество часов и дней. И так длилось несколько дней бесподобного наслаждения сбора листьев и их превращения в ладан, одуряющий и блаженный.

«Восхищаться можно чьим-то поступком, внешностью, произведением искусства. Определим восхищение как эмоцию, возникающую в результате соответствия объекта некоторым общественным, эстетическим, моральным или любым другим нормам. Восхищение направлено на выделение достойного объекта среди прочих и направлено на объект. Таким образом, восхищение противоположно отвращению по знаку, отличается от гордости только по направленности. Гордость направлена на себя, восхищение на объект». 

А потом наступала пора картошки. Её привозили, ещё сырую, с комьями земли, высыпали на землю и разравнивали, чтобы солнечные лучи обсушили, обогрели, а после, засыпали в мешки, уносили в овощехранилище и готовили из неё и других продуктов питания  еду. Но мы бессовестно крали во время сушки картошку. Незаметно ускользали из-под наблюдения в сторону бывших конюшен с просевшим потолком и пекли её в жаре костра, для которого собирались самые сухие щепки и ветки, а иногда в ход шли страницы тетрадей, учебников, куски ящиков, исчезнувших от кухонного помещения и прочего горючего материала. Чёрная дымящаяся головёшка, насаженная на прутик выпускает дыхание, из разлома, круто солишь, и, обжигаясь, откусываешь томительную желтоватую нежность, пришлёпывая губами и дуя ветром внутреннего воздуха на это прекраснейшее творение природы и огня стихии.

Сам процесс поедания жареной картошки довольно быстр, ведь в любой момент могут хватиться, обнаружить, отобрать, наказать, а наказание – мыть туалет можно пережить, только когда дежуришь по школе, а когда это наказательно – то переживаешь труднее, со слезами, вздохами, бормотанием и нарушением равновесия. С равновесием, конечно и без того проблемы бывают, точнее почти постоянно, но взрослые говорят, что это пройдёт и организм стабилизируется. Но вот ведь, и сейчас, видимо он до конца не сработал потому, как я теряю равновесие и падаю в траву.

B rfr ;t ghtrgfcyj 'nj hfgblyjt elbdktybt jn nthzybz hfdyjdtcbz – vt;le ,fkfycbhe.obv ifujv b gjcktlybv gjlcrjkmpjv yjub – cyfxfkf pf,fdyj – pfntv otvzot vuyjdtyyj ,jkmyj b elbdbntkmyjcnm jn njuj xnj yjuf ckjvftncz – yj yt ctqxfc – yb nen – xenm lfkmit gj dhtvyyjq irfkt – d vjvtyn yfb,jkmitq ytye;yjcnb b nhjufntkmyjuj joeotybz  ytghbznyjcntq gjcktle.ob[ cktljv – bkb ghbznyjcntq?

Вот лежишь в этой траве-мураве, букашки ползают, насекомые разные, стебельки, травинки, переплетение, цветастость, тени, колыхание – своя декорация, своя жизнь, почти не известная, не касательная, не проявленная, пока вот так, не рухнешь, и не откроешь глаза, что бы увиденное вошло внутрь, проникло, прилипло, испачкало, поселилось, прикоснулось. И  сам касаешься, пусть косвенно, ненадолго, не причастно, мелькнёшь несколькими моментами и вновь возвращаешься в свой привычный мир, где свои отражения, свои движения, законы и своя томительная тишина, в ожидании звонка телефонного, а он не звонит чего-то, молчит и лежит в кармане, почти забытый и тихий.

Стоит ли такое значение предавать обычному переносному телефону, который есть теперь почти у каждого, а у некоторых каждых даже не один, а сразу несколько телефонов и они звонят, и каждые и некоторые – не боятся, а даже, скажу с уверенностью, ждут этих разных звонков, живут и дышат ими. И барышни разных форм и возрастов, тоже держат при себе переносные телефонные аппараты, и тоже говорят по ним, отправляют тексты и фотографируют всё что увидят, но и им звонят, хотя чаще, конечно, звонят они. И не боятся, или боятся, и ловко скрывают это, внося нежелательного звонаря в «чёрный список», ограничивая доступ, запрещая видеться. И что уж двигает такими женщинами? Что их мает? Что колготит?

«Вина возникает при неправильном действии. Поведение, которое вызывает вину, нарушает моральный, этический или религиозный кодексы. Обычно люди чувствуют вину, когда осознают, что нарушили правило или переступили границы своих собственных убеждений. Они могут чувствовать вину за отказ от принятия на себя ответственности. Исходя из этого, дадим такое определение. Вина это эмоция, возникающая в результате нарушения собственных правил, убеждений, за выполнение которых человек принял на себя ответственность. Ответственность здесь понимается, как готовность пожертвовать чем-то (может быть, в психологическом плане) в случае невыполнения этих правил. Если речь идёт о выполнении общественных норм, то, принимая на себя ответственность за их выполнение, человек делает их своими личными нормами, что сводится к описанному выше. Вина возникает после невыполнения личных норм. Вина влечёт такие реакции, как раскаяние, осуждение самого себя, и понижение самооценки. Обобщая можно сказать, что вина направлена на прекращение неправильного действия, т.е. направлена на себя. Если человек совершает действие, не совпадающее с его представлением о правильном, моральном и т.п. действии, то у него возникает когнитивный диссонанс между этими двумя знаниями. Диссонанс возникает только при наличии ответственности человека за свои действия. Но ответственность это и обязательная составная часть вины. Обязательное наличие ответственности в диссонансе и в эмоции вины даёт автору возможность считать, что вина является разновидностью диссонанса».

И не звонить, я и не звоню, и не смей, я и не думал, только попробуй, да не буду, я тебе покажу, я всё понял, ты у меня попляшешь, может быть, сволочь – знай без тебя лучше у меня полный холодильник и я спокойно прихожу домой, я рад, у меня есть мужчина и мне нужны деньги, у меня нет, мог бы хоть копейку детям прислать, у меня нет денег, значит, детей ты не увидишь, почему, потому, как скажешь, и забудь мой номер телефона подонок…

Вот я и боюсь, когда звонит телефонный переносной аппарат, когда он оживает, а на мини-мониторе возникает имя, то самое имя из детства, имя девочки, исчезновение которой так фатально-моргательно привело меня в Лесную школу, а потом уже изменить было ничего нельзя… Или «льзя»?

«Симпатия это эмоция, возникающая к другому человеку и выражающаяся в притяжении к нему, в желании сделать для него что-то хорошее. В многочисленных экспериментах установлено, что притяжение возникает, как правило, при наличии у людей некоторых одинаковых черт. Этот факт даёт основание определить симпатию как эмоцию, возникающую к объекту в результате предчувствия того, что объект будет удовлетворять некоторым требованиям индивида, т.е. обладать чертами сходными с его собственными или с его идеалом. Антипатия противоположна симпатии по знаку и возникает в результате предчувствия несоответствия требованиям индивида. Из определения ясно, что симпатия должна находиться в левой, задней, верхней вершине. Симпатия должна отличаться от уважения только по времени относительно события. Действительно, симпатия возникает в результате предчувствия соответствия личным требованиям, уважение же возникает после факта установления такого соответствия. Аналогично, антипатия отличается от презрения только по времени относительно события. Симпатия повышает внимание к человеку, антипатия понижает его. Эмоции, возникающие в результате соответствия-несоответствия чьим-то или общественным стандартам, нормам, правилам».

Думаю, нет, не надо что бы телефонный аппарат оживал, тем более что я себя обезопасил, выключил, вынул аккумулятор и положил в рюкзак за спиной все части в разные  места, так что позвонить и сообщить мне, что рейс воздушного корабля откладывается, будет не возможно. С той же целью, чтобы не прочитать послание, я не ношу очки и тексты афиш и объявлений размываются в мутное пятно, как и лица, они похожи один на другой, в такой размытости, когда глаза открываешь в воде, можно перепутать даже барышень и мужчин. А потому, определять пол, можно только по голосу. И понятие красоты, без очков исчезает, нивелируется, растворяется, стирается и становится не важным, чушью, глупой фантазией больного мозга и воображения, но всё это только если не носить очков. Очки вновь контрасят мир, разделяют на пол, создают уродство и красоту и в конечном итоге заставляют делать выбор между и между. А как можно выбрать, если только стоит снять очки, весь этот выбор становится смехотворной шуткой пьяного клоуна в буфете пристанционном?    Сейчас почти не осталось старых, добрых пристанционных буфетов, или старых дач с мезонинами, или променада барышень в длинных платьях под зонтиками и звуки оркестра, доносящиеся едва чарующе, или вечерних сидений на скамейке, у пруда, на изгибистой лавочке.

B e;t gthtgtjkytyysq ghtlxedcndbtv [jkjlzotuj yjub cytuf dscnegftim dtkbxfdj b rhfcbdj r d[jlzotq ldthb, ktujymrj njkrftim d cgbye t lthtdzyxfne. Xfcnm yt pfvryenjq gjkjdbysv d enjgktyyjcnm gjlcvfnhbdf.otujcz ukfprf – b ukzlbim, cvjnhbim – rnj nfv vj;tn ,snmv pfhfytt pyfz – ybrjuj&&&&

Ах, милая моя Юлия, шепчет невысокого роста мужчина, целует руку черновласке с чуть раскосыми глазами и они поднимаются, и фланируют под почти оранжевой луной, в сторону виднеющегося огоньками дома, который они сняли для себя и своих детей, и где скоро произойдёт непоправимое. Ужасное и страшное. Но лучше оставить эту печальную картину, задвинуть в запасник памяти, тем более воспоминания эти приносят с собой головную боль, страшную, тупую головную боль, и кажется, что сейчас мозг взорвётся, и ничто и никто не поможет, не может, не помогает, не хочет, всем всё равно, и он молчат, или просто отнекиваются, вот так просто вычёркивают тебя из жизни милые и замечательные люди.

«Все исследователи сходятся на том, что удивление возникает при встрече человека с новым объектом. Но одной новизны недостаточно. К чувству неожиданности должно присоединиться «сознание трудности примирить новое явление с теми представлениями, которые уже есть у человека». Исходя из этого, определим удивление как эмоцию, возникающую в результате установления факта не совпадения новой информации с уже имеющейся».

Ведь совсем недавно, когда всё было хорошо, и не так болела голова, они звонили, приезжали в гости, интересовались и даже приглашали посетить, но это словно в другой жизни, только и остаётся, что раскачиваться, обхватив голову руками, стараясь удержать её, что бы не лопнула, чтобы не вытек ты сам через мысли и боли свои и да воздаётся мне за жите моея и прошлое….

Да только так. И никак иначе, и не надо никого, что, оказывается, стоят люди, можно узнать сразу, в течение буквально нескольких телефонных звонков. Несколько номеров – несколько голосов и пустеет список в телефонной книге. Поднимается ветер, и плывут облака, и холодает, и ты стоишь один, в растерянности и недоумении.

Ещё пульсирует головная боль, ещё на одежде следы травы в которую ты упал, а на руках след ото льда на озере, а ноздри щекочет запах жжёной листвы, и мир расплывчат и не ясен, и словно на себя смотришь сидя на лавочке бульварной: вот стоит некто, шёл, шёл себе с рюкзаком и в шортах, курил.

Ещё что?

Ещё не совсем точно можно определить его возраст.

У людей с не ярко выраженной психикой возраст как бы застревает под кожей, гравитация выдавливает, конечно, мешки под глазами и оплывы щёк, календарные сквозняки бороздят морщинки на пространстве головы над бровями….

Ну и итог далее: сижу, смотрю, как кто-то внезапно встал. А чего встал, зачем? Но точно этого типа я где-то видел. Кого-то он мне напоминает, и даже когда, через несколько минут, очнувшись, придя в себя, вернувшись, кто-то, продолжив движение, скрывается в бульварной дали, я, закурив, протерев стёкла очков, просматриваю список телефонной книги и вспоминаю этого кто-то. Вот же он, заянтарен и пришпилен буквами в списке, а ну, наберу, и нажимаю вызов.

Проводы усопших. Комплекс обрядов этого этапа (вынос тела, отпевание в храме, похоронная процессия на кладбище, захоронение возвращение родственников умершего в дом) многофункционален. Он включает как исполнение христианских требований, так и серию предохранительных магических действий, основанных на страхе перед умершим.

К первым относятся чтение и моления «на исход души». Хотя теперь в городе чаще всего стараются в день смерти перевезти усопшего в морг, в православных семьях, а небольших городах и деревнях, где нет моргов, сохраняется традиция ночного бдения около покойника. В тех случаях, когда не приглашается священник, Псалтирь или другие священные книги читаются верующими мирянами. Зачастую даже бывает, что ночные бдения старушек возле умерших ровесниц не сопровождаются чтением христианских текстов, а проходят в самых обычных воспоминаниях или беседах – «я посидела у гроба, и у меня посидят».

Поныне устойчиво сохраняется такая деталь похоронного ритуала: сразу после смерти на полочку к иконам или на окно ставят стакан воды, накрытый куском хлеба. На поминальном обеде подобным образом оставляют рюмку водки, накрытую куском хлеба, и иногда этот символический прибор ставится у символического места... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18