ВЕТЕРОК.
1.
Васятка любил лошадей. Конечно, он любил и бабку Пелагею с дедом Афанасием, уважал и побаивался однорукого бригадира Василича, любил еще свою кошку Маньку и собаку, которую каждый называл так, как ему вздумается, а Васька придумал своему псу мужественную кличку Джульбарс. Он вычитал в книжке про пограничников. На других обитателей деревеньки он не обращал особого внимания. Да и Васька не испытывал со стороны жителей чрезмерной заботы о своей персоне, ни от кого не слыхивал ласкового слова и, после того, как мать с отцом утонули в половодье, перебираясь по рыхлому, ноздреватому льду через реку, редко чья-то рука ласково трепала непокорные Васькины вихры.
Все свои неполные 13 лет жил Васька в Елочках, небольшой деревушке дворов на семьдесят, с двух сторон окруженной густой тайгой, с третьей стороны текла река, а с четвертой – непроходимое болото, которое местные жители называли Страшным. Немало в этом гиблом месте сгинуло скота и, даже двух людей засосала трясина. Жену бригадира Василича так и не нашли, а место гибели Ленки, молодой и ядреной девки на выданье разыскали по корзинке, до половины наполненной отборной клюквой.
Через лес тянулась разбитая лесовозами лежневка до большого села Спелова, где находилась центральная усадьба колхоза « Спеловский», где Васька Мохов учился в школе-интернате.
Летом, он помогал пастуху Егорычу пасти колхозных коров, а в свободное от пастьбы время пропадал на конюшне, где осталось всего три лошади, помогая деду Афанасию. На пегом мерине со странной кличкой Непобежденный, пастух Егорыч, с вечно-дымящейся в уголке перекошенного, после фронтовой контузии рта пас коров. На пузатой кобыле Черемухе, Манька-молочница возила молоко на центральную усадьбу, в Спелово. И еще одна кобыла – Пегашка. Она была жеребая и ее оберегали от всяческих работ. Пегашка стояла в самом чистом и теплом стойле в старенькой, вросшей одним боком в землю конюшне. Когда Васька приходил к ней, принося ее излюбленное лакомство – печеную картошку, она шумно и, как Васятке казалось, счастливо вздыхала, а ее огромный живот ходил из стороны в сторону, подобно кузнечным мехам.
После трагической гибели семьи Моховых, Васькиным воспитанием занимались уже знакомый нам старик Афанасий, да бабка Пелагея. Своих детей у них не было и к Васятке они относились, как к родному. Несмотря на свою старость, бабка Пелагея держала корову, десяток кур и пару овечек. Хватало им, да еще и молоко в совхоз сдавали. Стариковская пенсия и небольшой огородик, который они обрабатывали своими силами.
Так и жил Васька Мохов в своей деревне, Дальше Спелова он нигде не бывал и о большой жизни знал только по кино, которое показывали в деревенском клубе, да по одному на всю деревеньку, черно-белому телевизору, который был один на всю деревню и стоял в доме бригадира Василича. В этом доме находился и магазин, и аптека, стоял телефон, в общем, было все, в чем нуждались жители Елочек в первую очередь.
Стояла самая благодатная пора – конец мая. Пегашка должна была вот-вот ожеребиться, и дед Афанасий целыми днями пропадал на конюшне. С ним, неотлучно, находился и Васька со своим верным Джульбарсом. Сидели они на лавочке возле стойла Пегашки и дед, обычно, говорил Васятке:
-Вот, принесет кобылица лошонка – крестным будешь, - сладостно замирало у парня сердечко в груди после этих слов. Ждал Васька, ждал, но так и пропустил этот момент. Как-то в воскресный день выгоняли они с Егорычем стадо в поле. Васька стоял возле загона и снисходительно улыбаясь смотрел, как ошалевшие от весеннего солнышка коровы, по-телячьи взбрыкивая, носятся по изумрудной луговине. Он очнулся только от крика в самое ухо:
- Ну, ты, что, оглох?! Кричу тебя, кричу, а ты стоишь, как пенек! Беги, принесла родимая, жеребчика! – дед Афанасий легонько подтолкнул мальчика и тот, не чуя под собой ног, полетел на конюшню.
Пегашка стояла горделивая, тихая, ласково поглядывая в угол, куда не попадали яркие лучи весеннего солнца. Когда глаза мальчишки привыкли к полумраку, он разглядел на чистой соломе маленького, мокрого жеребенка, который неуклюже копошился в углу, силясь подняться на свои еще слабые, тоненькие ножки. Но у него никак не получалось и он все время заваливался на бок. Васька уже сделал шаг, чтобы помочь ему, но вздрогнул от прикосновения чьей-то руки. Обернувшись, он увидал деда Афанасия и бригадира Василича, которые неслышно подошли и, встав рядом, ласково смотрели на несмышленыша и его мамашу, встревоженную появлением хоть и знакомых ей людей, но сейчас явно лишних.
- Деда, а как мы его назовем? – почему-то шепотом спросил Васька.
- Твой крестник, как хочешь, так и называй, - с ласковой усмешкой ответил старик.
- Ты пока к ней не ходи. Пускай немного в себя придет, успокоится. Да и жеребчику ты мамку не заменишь, - посоветовал Василич.
- Не суйся, а то вдарит, - коротко вторил ему дед Афанасий.
В еще раз взглянув на жеребенка, все трое вышли во двор, где пряно пахло конским навозом и прелой, оттаявшей землей. В этот момент ласковый весенний ветерок принес с полей, на которых урчали трактора, пробуждая почву от зимней спячки, запах перепаханного чернозема и, дурманящий аромат луговых трав.
« Ветерок!» - внезапно решил про себя Васька. « Точно, назову Ветерком!
- Дед, я придумал, Ветерок! – радостно закричал он.
- Ну, Ветерок, так Ветерок, - пробубнил старик, закрывая конюшню на замок. Хоть и не замечалось случаев воровства в Елочках, но – береженого, Бог бережет…
Прошла еще одна суровая зима, слякотная дождливая весна и наступило благодатное лето. За год, Ветерок, из неуклюжего и нескладного несмышленыша, превратился в стройного, широкогрудого жеребца, с точеными ногами, чуточку утолщенными в бабках. Ничего лишнего не было в этом красавце-коне. Сухожилия, которыми были перевиты его мощные мышцы, наполненные горячей кровью, просили работы. Дикий, гордый, необъезженный, носился он по лугам наперегонки со своим тезкой – ветром и подпускал к себе только Ваську, да одряхлевшего деда Афанасия.
А между тем надвигались большие события.
Новый председатель колхоза решил объединить все маленькие деревеньки в одну, комплексную бригаду, перевезти всех жителей в Спелово, создать совхоз и за счет этого расширить земельные угодья.
Первыми взбунтовались старики:
- Да как же так, понимашь-нет! – кричал пастух Егорыч вечером в красном уголке фермы, и его самокрутка нервно прыгала из одного уголка рта в другой. – Жили себе, жили, ни о чем не тужили и на тебе, собирайся, поехали, а куды поехали, бес его знает, понимашь-нет! – он яростно размахивал рукой, в которой был зажат веревочный кнут.
- Всю жизнь прожили тут. Не дело задумал молодой председатель, ох, не дело. Деды и прадеды похоронены на энтой землице, да и мы корнями уже вросли. Что же нам теперь, на чужбине умирать? – словно вслух высказывая мысли собравшихся, вторил ему дед Афанасий. Тихонько скулили бабы, а девушка-зоотехник, которая приехала оповестить жителей Елочек о грядущих переменах, была смущена таким приемом.
«Темные люди» - обводя собравшихся растерянным взглядом, думала она. « Им добра желают, а они….
Собрание напряженно молчало, в душе переживая и переваривая полученную информацию. Все ждали, что ответит на это бригадир, который сидел за столом на сцене, слева от зоотехника и, что-то сосредоточенно высчитывал на бумаге. Наконец он поднялся, одернул свой старый, мешковато сидевший на нем пиджак и, пригладив редеющий волосы, смущенно проговорил:
- Ну ладно, будя орать. Пошли по домам. Утро вечера мудренее. Там, наверху, не дурнее нас с вами люди сидят, разбираются, что к чему.
С шумом отодвигая стулья, все вышли на улицу. С донельзя подавленным настроением, Васька вышел последним. Он вспоминал слова девушки о ликвидации лошадей, как ненужной, тягловой силы, балласта для сельского хозяйства. Мол, трактора все заменят. Перед глазами Васьки встали Пегашка, Черемуха, Непобежденный…. Ну и конечно-же, его красавец, Ветерок.
В сильнейшем душевном смятении мальчишка прибежал на конюшню и подошел к стойлу Ветерка. Умный конь пощекотал Васькину щеку мягкими, шелковистыми губами и шумно выдохнув, потянулся к его карману, зная, что там, по обыкновению, приготовлено лакомство. Аппетитно похрустев полученным кусочком сахара, Ветерок положил свою тяжелую голову Ваське на плечо и закрыл глаза.
2.
По Спеловской лежневке в сторону Елочек двигался цыганский табор. Впереди, на двуколке с огромными, в человеческий рост колесами, восседал старый цыган с серебряной серьгой в ухе и с большой трубкой в прокуренных зубах, из которой неторопливо струился дымок. Всю длинную и нелегкую дорогу он тянул заунывную песню, изредка покрикивая на лошадей, которые с трудом тянули повозку по разбитой дороге. Давненько не бывал старый цыган со своим табором в этих местах. А завернул он сюда, чтобы почтить память своего отца, которого убили здесь за конокрадство еще в ту пору, когда он, Макар, был еще черномазым, грязным и вечно голодным цыганенком. На всю жизнь ему запомнилась холодная, октябрьская ночь, когда они с братом голыми руками и палками, под холодным дождем копали могилу на окраине деревни, чтобы похоронить истерзанное тело своего отца.
Старый Макар тряхнул головой, отгоняя невольные воспоминания, выпустил густой клуб дыма и оглянулся. Позади него дребезжали еще восемь повозок с цветастым цыганским скарбом, на которых сидели немощные старики и старухи. По краям шли женщины, неся за спинами туго спеленатых младенцев, одной рукой придерживаясь за телеги, а второй – таща за собой орущих и галдящих на все лады ребятишек. Сзади шли цыгане постарше, исходившие и изъездившие на своем веку горы Кавказа и украинские степи, замерзавшие в Сибири и изнывающие от жажды в азиатских пустынях. По обочинам дороги шли молодые парни и девушки, собирая грибы и ягоды, чтобы полакомится на недалекой уже стоянке.
Из-за поворота показалась деревня, полуразрушенная церквушка и сердце у Макара предательски дрогнуло. Умирать будет, но будет помнить, как возле этой церкви убили его отца.
Сопровождаемые осуждающими взглядами, в полном молчании табор проследовал по многолюдной в этот вечерний час единственной улице деревни. Никто не поздоровался и не поклонился им, как это бывало раньше, лишь пастух Егорыч матерно выругался, а дед Афанасий, опираясь на клюку, задумчиво произнес:
- Почуяли поживу, поналетели, воронье!
Проехав деревню, табор выехал за околицу и расположился за выпасом, на широком лугу, на краю которого, в не глубокой низинке протекала журчащая речушка.
« Приехали!» - зычно крикнул старый Макар и сразу, как по мановению волшебной палочки, луг украсился разноцветными шатрами-палатками, задымили костры, от которых вкусно запахло мясом. Молодые цыгане и цыганки устроили игры и пляски, а старики уселись вокруг костра, закурили свои трубки и, полилась вольная цыганская песня по уже притихающей деревне.
Перемены, о которых говорила девушка-зоотехник, понемногу, начали вторгаться в размеренную жизнь жителей Елочек. На центральную усадьбу переехали несколько молодых семей, которым, как они говорили, надоело жить в глуши.
- Перекати-поле, - ворчал дед Афанасий, неодобрительным взглядом провожая грузовики с переселенцами. – За длинным рублем гонятся, да сладкой жизни ищут. Надо жить там, где польза от тебя обчеству будет! – и он обреченно махал рукой.
Осиротевшие избы печально смотрели на улицу заколоченными окнами, поселяя в душах оставшихся тоску и неопределенность.
- К зиме все будете жить культурно, в городских квартирах! – радостно оповестил жителей деревни новый председатель колхоза, приезжавший знакомиться с людьми. Мнение самих деревенских, естественно, никого не интересовало, да его и не спрашивали!
Ваську больше всего беспокоили лошади, а в частности – Ветерок. Он ни на шаг не отставал от председателя, следуя за ним повсюду, как тень и наконец улучив момент, когда тот останется один, робко спросил:
- Товарищ председатель, а что будет с лошадьми?
- Какими? – с удивлением спросил председатель, окидывая его тощую фигурку цепким взглядом.
- С какими лошадьми? – переспросил он.
- С нашими, с Елочкинскими, - робко пролепетал Васька и опустил голову.
- С вашими? – председатель громко расхохотался. – На мясо пойдут! – он беспечно махнул рукой и сел в заляпанный грязью «Уазик».
- Как…, на мясо, - мальчишка оторопел и, чувствуя, что сейчас разрыдается, вытянул вперед руки, словно пытаясь остановить машину, но юркий « Козелок» резко рванул вперед и, только пыль, поднятая машиной, лениво оседала на дорогу.
- Ну-ну, не унывай. Стране нужно мясо, а ты плачешь о каких-то клячах, - раздался сзади язвительный голос и Васька нехотя оглянулся. Мимо проходили однорукий Василич и старый, угрюмый цыган. Васька ничего не ответил и, понурившись, побрел к дому.
Утром, проснувшись и, выпив стакан молока, Васька выбежал на улицу. В деревне стояла тишина. Не было слышно окриков пастуха, который в это время гнал стадо на луга (Васька присоединялся чуточку позже) и паренек побежал на ферму. Коровы сгрудились в загоне, недоуменно мычали, словно спрашивая у мужиков, которые стояли тут же и перебрасывались крепкими шутками с доярками, почему их не выпускают. Мужики были не елочкинские и, приглядевшись, Васятка узнал парня, с которым они учились в школе, правда, этот парень был на три года старше его.
- Что, угоняете? – с надрывом спросил он у своего знакомого.
- Угу, - утвердительно кивнул тот головой.
В это время пожилой мужик отодвинул жердь, перегораживающую выход из загона и, коровы широкой лавиной двинулись вперед, заворачивая влево, к речке.
- Куда! – закричал знакомый Ваське парень. – Куда поперли! – и он с каким-то стариком бросился наперерез. Коровы в недоумении начали останавливаться, не понимая, что от них хотят, а задние продолжали напирать…. Наконец все стада, под звонкое щелканье кнутов и гулкие удары палок по коровьим бокам, двинулось по спеловскому тракту. Старые доярки заплакали, провожая своих Буренок и Пеструшек на новое место, где им наверняка изменят клички и все то, к чему они привыкли в прежней жизни.
Вечером того же дня приехали две машины с высокими бортами и приваренными к ним железными цепями. Эту новость сообщил дед Афанасий, который в эти дни не находил себе места.
- За лошадьми приехали, чует мое сердце…, - по-стариковски скрипел он, ворочаясь на кровати. – Увезут наших соколиков, ох, увезут….
Не вытерпев, Васятка слез с печки, ощупью одел штаны с рубахой и выскочил на улицу. Тайком, крадучись пробирался он по пустынной улочке родной деревни и возле дома бригадира, действительно, разглядел силуэты двух машин.
« Точно, за лошадьми. Если проколю колеса, отремонтируют, все равно увезут. Что же делать?» - горестно размышлял Васька.
Подойдя к дому Василича, Васька привстал на цыпочки и заглянул в окно. За столом сидели три краснорожих мужика, старый цыган и хозяин дома. Они о чем- то спорили, о чем, Васька не слышал и отчаянно жестикулировали. Весь стол был уставлен бутылками и закусками. Компания изрядно выпила и, как понял мальчишка, бурно обсуждала какую-то сделку. Больше всех негодовал старый цыган. Он, то вскакивал и бегал по комнате, хлопая себя по карманам, то изображал руками петлю, накинутую себе на шею.
Наконец они видно договорились. Цыган достал из кармана внушительную пачку денег и протянул бригадиру. Васька вытянул шею и, чтобы получше видеть, встал на трухлявую завалинку, ухватившись рукой за наличник. Внезапно, гнилая завалинка просела под его ногами и он, оторвав половину оконного украшения, с треском полетел в заросли шиповника. Все повскакивали с мест и распахнув окно, стали напряженно вглядываться в темноту. Ничего не разглядев, один из мужиков произнес:
- Кошки, наверное. Вроде и не март на дворе, а они все свадьбы играют, - и он плотно закрыл окно.
Полежав еще немного, Васька хотел было встать, но тут скрипнула дверь, и вышел старый цыган, постоял немного и, покачиваясь, побрел по направлению к табору. Вскоре, погас свет и в доме бригадира, а Васятка поднялся и побежал домой. Отворив дверь, он, не раздеваясь, шмыгнул на печку и закрыл глаза. Сон не шел. В глазах стоял цыган, протягивающий бригадиру измятую пачку денег.
Послышался приглушенный стук копыт. Васька неслышно спрыгнул с печки, подошел к окну и отдернул занавеску. Уходил табор. Ночью. Странно. Он сел на широкую лавку и на мгновенье задумался, а затем, натянув старенькую кепку, выбежал во двор и опрометью бросился на конюшню.
Чем ближе он подбегал, тем тревожнее становилось у него на душе. Дверь конюшни открыта настежь, замок дед Афанасий снял еще вчера. Дальше, в самый угол, к Ветерку. Васька резко остановился, как будто на его пути встало непреодолимое препятсятвие. Ветерка не было, лишь цепь, с пристегнутым к ней недоуздком, аккуратно висела на гвоздике. В груди у Васьки зазвенела тоненькая струна и…., резко лопнула…. На ватных ногах Мальчишка подошел ближе и взял кованую цепь в руки.
«Украл, чертов цыган» - вяло промелькнуло в голове. « Если бы оборвал, то цепь валялась бы…. И Василич, тоже, гад…. Продал жеребца…. – Васятка рухнул на чистую кучу соломы в углу и горько заплакал, всхлипывая от обиды и бессилия.
« Что же теперь делать?» - вдоволь наревевшись размышлял он, расхаживая по пустынному стойлу жеребца. Затем он еще немного постоял, собираясь с духом и, переборов страх и боязнь, бросился в темноту, вслед за ушедшим табором.
Всходила полная луна, когда Васька миновал околицу и выбежал на Спеловскую дорогу. Чтобы сократить путь, он решил бежать напрямую через Страшное болото, по едва заметной тропинке, обозначенной покосившимися вехами. Вооружившись длинной палкой и отмахиваясь от липнущего гнуса, цепенея от страха и непреодолимого желания помочь своему четвероногому другу, Васятка долго перебирался через трясину, а когда он снова вышел на лежневку, на востоке заалела полоска зари. Утренний ветерок разогнал густой туман, плотной пеленой расстилающийся над землей и Васька внимательно осмотрел дорогу, ища следы прошедшего табора. Множество коровьих отпечатков, это от стада, что вчера утром угнали в Спелово. Вот следы двух автомашин, которые приехали за лошадьми. Сколько не присматривался Васька, больше он ничего не увидел.
« Черт» - досадливо выругался про себя мальчишка. «Как же я забыл про просеку. Не надо было мне идти через болото, тогда бы я их точно догнал» - тоскливо размышлял Васятка, раздумывая, что делать дальше. Мальчишка совсем запамятовал про старую, заросшую просеку, куда весь деревенский люд ходил за малиной.
« Точно, туда свернули. Отдыхают, набираются сил перед дальней дорогой», - и, вздохнув с сожалением, Васька побежал назад, пригибаясь и внимательно поглядывая по сторонам. Вставало солнце, в лесу распевались веселые птицы, но Васятка, не замечая просыпающейся красоты, упорно шел к своей цели.
Вдруг его чуткий нос уловил запах дыма и, пробежав еще немного, он увидел поворот на просеку и услыхал гортанные голоса. Пригибаясь и пройдя еще несколько шагов, он рухнул на землю: чуть в стороне шел старый цыган с неизменной трубкой, который вел в поводу дряхлого, с седеющей гривой коня. Следом показался еще один цыган, помоложе, и Васька едва не закричал от обиды и негодования. На крепкой, сыромятной уздечке, тот тащил упирающегося Ветерка, который бросался из стороны в сторону, не желая подчиняться чужой воле. Ноздри Ветерка в бешенстве раздувались, а глаза, налитые кровью, испуганно косились на незнакомых мучителей. Он хотел свободы, воли, но властная, чужая сила и железные удила, которые ему впервые вставили в рот, разорвав при этом мягкие губы, неумолимо тащили жеребца за собой. Васька отполз в сторону и, затаившись, принялся ждать ночи. Днем он ничего не сможет сделать, в этом мальчишка был уверен, а вот ночью…. Васятка решил во что бы то ни стало спасти своего друга….
Весь день Васька пролежал в густом ельнике, наблюдая за жизнью цыганского табора. Голопузые, босые ребятишки с радостным визгом бегали вокруг разноцветных шатров, набивая рты спелой малиной. Молодежь сгрудилась кучкой. В середине стоял красивый, кудрявый парень и играл на гитаре, пел песню. Потом они плясали, боролись, снова пели… Старики, сидя на корточках у костра, чинно потягивали трубки и, что сильно удивило Ваську, женщины тоже вдыхали в себя табачный дым, не отставая от мужиков.
Стеноженные кони бродили рядом с табором. Ветерок, накрепко спутанный кожаными перевязями, стоял рядом с палаткой старого цыгана и испуганно всхрапывая, косился по сторонам лиловыми глазами. Васька неотрывно смотрел на своего любимца, и его голова была забита планами по спасению Ветерка.
Наступил вечер, а за ним, как это бывает в августе, на землю быстро опустилась ночь. Цыгане, напевшись и наплясавшись за день, укладывались на ночлег. Завтра предстоит дальний путь. Так Макар сказал, а слово барона – закон для любого цыгана.
Васька подождал, пока стихнет шум в таборе и, осторожно двинулся вперед. Обогнув дымящийся костер, мальчишка, едва не налетел на палатку старого цыгана, из которой доносился мощный храп.
« Теперь только бы не заржал Ветерок! - подумал он и, неслышно ступая босыми ногами, приблизился к жеребцу. Ветерок почуяв знакомый запах, повернул к нему голову, и тихонько переступив намертво стеноженными ногами, тихо фыркнул.
- Тише Ветерок, тише, мой родной, - дрожа от страха и возбуждения прошептал Васька и, нагнувшись, принялся развязывать тугие путы, которые, как змеи, намертво стянули ноги коня. Сноровисто действуя гвоздем, найденным в кармане и помогая зубами, Васятка развязал узлы и жеребец, неуверенно, разминая затекшие суставы двинулся вперед, не дожидаясь Васькиной команды. Мальчишка, положив руку Ветерку на холку, шел рядом. Они вышли на освещенную, вышедшей из-за туч луной и Васька крепко обнял своего любимца. Умный конь прижался к Васятке и, нетерпеливая дрожь вновь обретенной свободы пробегала по телу жеребца. Сзади послышались громкие крики и треск кустов.
- Что же нам теперь делать, Ветерок? – едва не зарыдав от бессилия, простонал Васька. – Ведь необъезженный ты, скинешь меня! – Ветерок смешно зашевелил ушами и вдруг, сам, сам подошел к пеньку, чтобы мальчишка мог без труда забраться на жеребца. Васька мигом взлетел на мускулистый круп жеребца и цепко, обеими руками, ухватился за его густую гриву. Тот, почуяв на своей спине неведомую доселе тяжесть, резко бросился в сторону и Васятка едва не слетел, но Ветерок внезапно успокоился и пошел вперед резвой, спорой иноходью.
- Вперед, Ветерок, домой! – с диким восторгом закричал мальчишка и умный конь, повинуясь каждому движению наездника, рванул так, что у Васьки засвистело в ушах. Он скакал на родные Елочкинские луга, щипать сочную траву, пить свежую, ледяную воду из неглубокой речушки, что протекала на краю выпаса.
Васька выкрикивал какие-то бессвязные слова, пел и думал о том, что никогда и никому его не догнать, что это великое счастье жить на земле предков и скакать на любимом коне навстречу ветру. И еще он думал, что никуда не уедет из Елочек, пускай что хотят, то и говорят новый председатель и девушка-зоотехник, а он всю жизнь будет жить на родной земле.
Василий Иванович Мохов, генеральный директор крупного конезавода, достал из лежащей на столе пачки папиросу, закурил и задумчиво посмотрел на фотографию статного жеребца.
- Ну, а что было дальше? – корреспондент областной газеты выключил диктофон и, достал блокнот с ручкой.
- Дальше? – переспросил Василий Иванович и поправил недавно полученный орден « За заслуги перед Отечеством».
- Молодого председателя вскоре сняли, и осталась наша деревушка стоять на прежнем месте. Я закончил десятилетку, отслужил в армии и поступил в Тимирязевскую академия на отделение коневодства. Закончив, вернулся в Елочки, работал главным зоотехником, а затем меня назначили директором, - Василий Иванович снова закурил и робко, несмело улыбнувшись, закончил.
- Люблю я их, лошадей…. И землю свою люблю.
Вот, собственно и вся история о небольшой, с ласковым названием деревеньки Елочки, о Ваське и о его верном Ветерке. Да, а как же Ветерок?
А Ветерок всю свою нелегкую, лошадиную жизнь тоже прожил в Елочках, пахал огороды, возил корма на ферму, трудился на сенокосе. Да мало ли работы для лошади в деревне, где конь, во все времена был для крестьянина другом и помощником.
29 июля 2015
Иллюстрация к: ВЕТЕРОК.