ССО – 4. Мои университеты на зоне.

Со временем Бухой велел называть его дядя Миша – так мы с ним скорешились. Он меня всё время заставлял не лениться, а между делом присматриваться к работе станочников и сварщиков, кузнецов и вагранщиков. Мужики-работяги меня не отгоняли, а охотно делились секретами мастерства: теорию я знал – всякие там уравнения Бернулли (основной закон гидросистем) и эволюты с эвольвентой (это кривые при нарезке зубьев шестерен), а вот как реально засыпать шихту в вагранку или на токарном станке выточить из бронзового прутка шахматные фигуры для начальника караула – этому искусству предстояло обучиться. Но время было. А мужиков мы с Бухим подогревали (возможность была, но об этом потом) не только чифиром и куском сала, но даже разбодяженой политурой или спиртом, накрученным из клея БФ-2. Дрянь конченная, но забирало конкретно.

На нашем участке (да и на всей «промке») случались вынужденные простои из-за аварий электросети (всё было гнилье послевоенное), или сырьё запаздывало и вот тогда в ход шли карты. Естественно, самодельные из журналов (азартные игры запрещены на всех режимах), корявенькие и замусоленные, но зэков, почему-то исстари привлекает возможность предаться картёжному фарту и резались они часами. Подробности опущу – доходило и до поножовщины – но мудрый дядя Миша, наоборот, поощрял мои участия в картёжных битвах. Он оказался и в этом деле большой дока и, хотя играли, вроде, всегда «по чесноку», то есть без мухлежа, но Бухой натаскивал меня и в шулерской профессии. Как он говорил: всё в жизни пригодится, ты ещё молодой, выйдешь на волю всего в 32 – всё впереди, это мне уже не выбраться… Ну, и я передёргивал, бывало, но это когда играли «по Гамбургскому счёту», когда все нелегальные приёмы были разрешены – для тренинга.

Теперь о тайне Бухого. Поначалу, бывая в этой его подсобке-кабинете, я удивлялся наличию там небольших сейфов и разбросанным по столам разнообразным замкам. Думал: какое странное хобби у нашего механика - в замках ковыряться.

Но постепенно, по мере того как многогранная личность этого мастодонта минувшей эпохи раскрывалась передо мной во всей красе, я и без подсказок дошел: дядя Миша по воровской специальности был «медвежатник» - эксперт по сейфам, но не простой медвежатник, а одновременно мастер-ювелир по изготовлению отмычек и разнообразного воровского инструментария.  Он исполнял на заказ, как он говорил: «Набор юного медвежатника» - компактный комплект всяких шилочек-подпилочек, крючочков-проводочков и прочих свёрлышек-буравчиков. Самый малый набор на 32 предмета – «Детский» - помещался в дамском ридикюле, побольше – в офицерском планшете, ну, а большой «Профессиональный» в чемоданчике-«балетке», с которым водопроводчики ходят.

В ту пору в магазинах с инструментом было туго, как собственно, и с прочим товаром народного употребления. Да и нужды ходить по магазинам отвёртку искать у советских трудящихся не было: все и всё тащили со своей работы, у кого что было под рукой. Если, положим, у пианистки на сцене не было пассатижей, то она могла таскать домой, например, клавиши от фортепьяно (шутка). Так постепенно из поколения в поколения советских людей, особенно, у тех, кто имел дело с механикой в городе или в колхозе, собиралась некая домашняя мастерская: наборы отвёрток, плоскогубцы, молоток, ножовки по дереву и по металлу, обязательно комплекты свёрлышек, гвоздей, шурупов и болтиков – мало ли куда понадобятся… У самых продвинутых были даже электродрели, но эти могли продаваться и в хозмагах.

Но это так – примитив, прибить к стене ковёр или портрет товарища Сталина. На дело с таким набором не пойдешь. Из-за тотального дефицита всего, воры, не работавшие на производстве и оттого лишенные возможности купить в магазине или притащить с работы хоть что-нибудь полезное для своей трудовой деятельности, пользовались чем придётся, то есть самым примитивными отмычками-самоделками, согнутыми кое-как из гвоздей и проволоки. Но это обычные воры, а вот воровская элита – медвежатники – должны были использовать в своей работе настоящий инструмент, который ценился на вес золота и тоже передавался бы от отца к сыну, если бы воры заводили семьи. Но не заводили. А просто старые передавали молодым эти свои сокровища, отдавая в надёжные руки только самым достойным, ловким и смекалистым.

Готовые заказы передавались в жилую зону, а то и сразу на волю за колючую проволоку через подкупленных бойцов и офицеров Советской Армии. Если внутри жилую зону сторожили вертухаи-контролёры (контролёры – это официальное название внутренней тюремной охраны), то на промзоне правили «краснопогонники» из внутренних войск. При переходе с жилой зоны на промышленную (на работу) зэков шмонали контролёры, а на промке солдатики – в обратную сторону, соответственно, наоборот. Но существовал «зелёный коридор», который почему-то у нас назывался «тропой Хо-Ши-мина», когда на проносе запрещенных предметов шмональщики по обе стороны промзоны и жилой не замечали того, чего им не следовало. За это каждый получал свой гешефт. Подозреваю, что в итоге львиная доля этих «таможенных сборов» оседала в сейфе начальника колонии (нового). Тот тоже, как настоящий офицер-коммунист не мог пропустить мимо себя такие денежные потоки.

Дядя Миша исполнял заказы именно для профессионалов. Страна тогда была большая и воров было в ней много, так что работы дяде Мише хватало. Но это была обратная, невидимая сторона дяди Мишиной Луны. В открытую он изготовлял замки, в основном, для гаражей. По заказу лагерного начальства, поселкового и даже районного. Тогда личные машины только начали появляться, ну, в смысле, более-менее массово, когда запустили автоВАЗ, и счастливые обладатели Жигулей, Москвичей и особенно Волг были вынуждены строить для своих «ласточек» гаражи, которые нуждались в замках особой конструкции. Вынуждены потому, что процветало повсеместное воровство, не обошедшее и автомобильную нишу: спросом пользовалась всё – от аккумуляторов и колёс до резиновых дворников и зеркал.

Даже в стерильно-нравственных советских фильмах тех времён можно было встретить этот факт, когда персонаж, подъезжая к месту назначения, забирал с собой стеклоочистители, а то и зеркала заднего вида впридачу. Машина, оставленная на улице без присмотра, была просто обречена остаться без колёс и это в лучшем случае – её могли раскрутить до винтика или попросту угнать. Поэтому без гаражей, даже самому крутому начальству, было никак. А гаражи не могли существовать без трёх-четырёх замков особой хитрости. Гаражных замков в СССР не делали вовсе, то есть совсем. Тогда в продаже были только амбарные, открываемые при должной сноровке простым гвоздём, и квартирные «английские», которые ещё на заре цивилизации Остап Бендер вскрывал ногтём на мизинце.

Дядя Миша развернул производство таких замков, но не массовое – возможностей не было, - а единичное, по одному в несколько дней, а то и в месяц. Он мог бы и больше, но все время сетовал на дефицит всяких материалов и запчастей – он же использовал часть «гаражного» сырья на свои отмычки – так что к нему за воротами зоны стояла очередь.

Корпуса замков и ригели (подвижные части) отливались в специальных формах, ригели потом проковывались в кузне на промзоне. Можно сказать, что замки шли по записи. Цены назначались произвольные, но не самим дядей Мишей, естественно, а начальником колонии: кому за сколько, а кому и просто так – в зависимости от значимости (рейтинга) клиента. Дяде Мише перепадала благодарность от потребителей в натуральном виде и это были мало кем видимые даже на воле продукты, как-то печень трески, балык палтуса, та же сгущёнка, колбасные деликатесы. Конечно, в небольших количествах, но хватало и самим полакомиться и немного «подогреть» братву на промзоне, а то и в отрядах. Начальник не скупился, не обижал свою «золотую рыбку» и подкидывал Бухому ещё и деньжат на его тюремный счёт.

Насчёт денег. За работу нам начисляли по каким-то тарифам сущие копейки, причём с этих же заработков обиженное государство высчитывало стоимость робы, ватника, башмаков, но милостиво не выдирало за простыни и одеяло. Само собой, полуголодное пропитание тоже оплачивалось с того же заработка. В результате за месяц могло быть и вовсе ничего, а когда 10 рублей, может, 15, редко больше 20. Эти деньги можно было тратить в тюремном ларьке, но тоже по специальному режиму. Там, понятно, кроме высохших дубовых пряников, конфет-подушечек и рыбных консервов жрать было нечего, но приходилось приобретать там же самое необходимое из гигиены – пасту, мыло… Но все равно при выходе у сидельца – в зависимости от срока – могло скопится несколько сотен, тысчонка, а то и две. Получается, большой срок был выгоден осужденному?

Постепенно я освоил профессию. Бухой доверял мне всё более сложные операции, но самому мне больше нравилось работать с небольшой наковаленкой и с тигелем на древесном угле. В последнем разогревались (раскалялись) заготовки, а на наковальне я молоточком придавал им нужную форму.

Заказы на воровской набор шли со всей страны, и мы не справлялись. Бухой в шутку обещал похлопотать перед кумом, чтоб расширили производство, но это так, по приколу, на самом деле он соблюдал святое правило зека: не высовывайся! Но товар он выдавал высшей пробы с полировочкой – всё блестело и служило поколениям воров верой и правдой. Я на каждую отмычечку ставил фирменный знак Бухого – клеймил всё на разогреве литерой «Б». Эти наборы, думаю, в ходу и сейчас – в электронную и цифровую эру. Говорят, даже в музее МВД есть наши с Бухим наборы и ментовских курсантов обязательно там знакомят с творчеством их визави.

Насчёт сейфов в кабинете у Бухого выяснилось вот что: сюда в его кабинет ещё и до него привозили эти относительно небольшие стальные шкафы, когда терялись все ключи или в эпизоде, когда внезапно скончался один из предыдущих начальников колонии. По рассказам бывалых сидельцев (возможно, это была легенда, передаваемая из поколения в поколение зэков Потьмы) дело было в начале 60-х годов, вскоре после хрущёвской денежной реформы, когда новые рубли меняли на старые 1:10. Тогда ни с того, ни с чего во время охоты (а возможно, и в баньке) друзья-сослуживцы случайно застрелили (или он сам, разряжая ружьё) начальника колонии подполковника Мамкина, заслуженного работника ГПУ-НКВД-МВД СССР.

Новый начальник, вступая в должность и просматривая бумаги и имущество, доставшиеся ему вместе с кабинетом от предшественника, обнаружил в числе прочего и этот, оказавшийся не зарегистрированным по инвентаризации, сейф. Ключей не нашли ни на службе, ни дома у вдовы, ни на даче у любовницы. Пришлось обращаться к лагерным ворам и авторитетам за помощью, и вот шнифера-взломщики «за долю малую» - ну, понятно, за марафет и хавчик – взломали-распилили этот стальной ящик.

Помимо партбилета, наградного «Вальтера» (ещё от наркома Ежова) в сейфе было обнаружено: 250 тысяч рублей образца 1947 года, несколько сберкнижек на предъявителя на общую сумму полмиллиона тех же «сталинских» рублей, облигации внутреннего займа послевоенных годов выпуска номиналом до 200 рублей на общую сумму 300 тысяч, а также небольшой кожаный кисет в которым оказались золотые ювелирные изделия общей массой 850 грамм. Обмен старых банкнот и перерасчёт вкладов уже к тому времени прошел, и вся эта денежная масса превратилась в макулатуру, облигации были оприходованы и сданы в местное отделение Сберкассы СССР, а вот судьба содержимого кисета осталась неизвестной.

Подполковника Мамкина все равно похоронили со всеми почестями как ветерана-чекиста, над могилой рыдали вдова, дети, любовница, дети от любовницы и ещё какая-то неизвестная женщина, приехавшая на похороны из Ростова на Дону.

Но с той поры вот уже двадцать лет по зоне ходит легенда, что иногда по ночам по «промке» ходит призрак подполковника Мамкина, который ищет свои сокровища, но не может их найти. А ещё говорили, кто близко видел призрака (из ночных вертухаев и шнырей-уборщиков), того утром находили мёртвым и бледным как полотно – без крови…

Так и достался тот взломанный исторический сейф дяде Мише как бы по наследству, а после него перейдёт следующему сидельцу.  Сейф оказался не простой, а трофейный, немецкий, ну, как трофейный - вывезенный из Германии после войны в числе прочего имущества. И был он цифровой, с комбинацией букв и цифр – и это помимо основного хитробородочного ключа. Ушлый мастер по кличке Бухой разобрал, а затем собрал этот замок по винтикам и пластиночкам – у него получилось, как бы наглядное пособие для начинающего медвежатника: «Как вскрывать цифровые замки». И эту премудрую механику я постепенно под его руководством тоже освоил.

Там фишка была в том, чтобы, перебирая кодовые знаки, одновременно прокручивать основной верньер-рукоятку (иначе лимб), на слух определяя, когда пазик на очередном диске совпадёт с остальными и с самым первым и освободит дорожку для ригелей. Для этого есть стетоскопы, но можно и на слух. К этой секретности прилагался ещё и хитрый фашистский ключ с фигурными бородками аж на четыре стороны. Сложно – да, но когда вся эта механика представлена наглядно, так сказать, обнажённой и в разрезе, то смысл и алгоритм разблокировки становился более понятным.

Касательно моего дела Бухой однажды поведал мне следующие свои догадки.

Тогда после нашего с Катенькой жаркого расставания, она поспешила обратно на дачу, прибраться там и подготовиться к встрече родителей (они должны были подъехать на традиционный советский дачный уик-энд на субботу-воскресенье), а я поскакал к пристани на речной трамвайчик до города с тем, чтобы впоследствии попасть в аэропорт и отбыть на комфортабельном лайнере Ан-2 обратно к себе в райцентр. По дороге на свою дачу Катенька и погибла.

Рассмотрев схему местности, которую я изобразил по памяти в масштабе, Бухой поразмыслил и предположил, что такое преступление не мог совершить кто-то из «наших», из блатных и воров – не тот стиль и не та добыча, чтобы так рисковать. Да ещё с изнасилованием. «Ты же теперь понимаешь, что это значит на зоне, такая статья?» - спросил меня дядя Миша, на что я ответил, что представляю это совершенно чётко.

- «Ну, вот, тогда сам прикинь, станет ли кто-нибудь из здесь побывавших так рисковать здоровьем и жизнью? – Правильно, не станет. Это у кого-то из местных сдвиг по фазе произошел, или … - ты что-нибудь слышал о маньяках?» - продолжал дядя Миша.

Да никто тогда о них не слышал и я в том числе: это где-то там, на диком Западе, в Чикаго, а, чтобы в нашей родной-роднулечке советской стране, где человек человеку друг, товарищ и брат – да ни в жисть! Но рецидивист-медвежатник Бухой рассказал обратное.

Они были всегда, ну, в смысле, в советское время, и чем успешнее советский народ осуществлял грандиозные замыслы Партии по созданию МТБК (материально-техническая база коммунизма), тем больше их становилось. Серийные убийцы и маньяки, в том числе сексуальные (этот термин появился позднее) всплывали то в одном регионе страны, то в другом, их искали и иногда ловили, но признать сам факт существования этой проблемы в советском уголовном праве власть была не в состоянии, ибо это переворачивало представление подданных о всемогуществе марксистко-ленинского воспитания молодёжи и не только её.

Поэтому похожие убийства и истязания крайне редко объединялись следствием в одну разработку, что значительно усложняло расследование и поиск преступника. Верховный суд и Генеральная прокуратура крайне неохотно позволяли классифицировать подобные уголовные дела как серийные: ну, не может быть организованной преступности в СССР и тем более, убийц-маньяков – мы ж не фашисты какие-нибудь.

А они были. Дядя Миша и сам знал кой-чего, и своих пораспрашивал на эту тему и открыл мне такую тайну. Даже в настоящее время (а был тогда на календаре год, эдак, 1983-1984-й) нет-нет, да и всплывают на поверхность у мусоров (так тогда называли ментов) дела давно минувших лет, когда снова находят изувеченное тело девушки с определённым методом умерщвления, а подобное уже когда-то было и не единожды. Налицо серия, но начальству серия как кость в горле – найти убийцу очень проблематично, а отчётность летит и карьера страдает. Проще искать одиночку. И ищут, причем так, что уже на то время по одному и тому же маньяку (как это я узнал впоследствии, уже на воле) было арестовано 14 человек подозреваемых, из которых один был приговорен к высшей мере и реально расстрелян, один сошел с ума и ослеп, не выдержав допросов с пристрастием, а остальные получили срока чуть ли не пожизненные. И все признались. Чистосердечно. И все показали где убивали, кого и как, как подходили к жертве, как отходили – но это оказались в итоге не они. По делу Чикатило, было расстреляно двое подозреваемых, которые тоже во всем сознались. Как, наверное, хохотал тогда это упырь, порой сам участвуя в поисках-облавах на самого себя.

Так что и в моём случае произошло то же самое: скорей всего, Катенька стала жертвой одного из таких серийников. Бухой разузнал у своих, что в последние годы находили в приволжских городах задушенных и изнасилованных девушек – об этом блатные знали, так как кое-кого из них тоже менты притягивали за уши по этому делу, но выпускали по абсолютному алиби. Это было и в Астрахани, и в Саратове, в Куйбышеве и в Ульяновске – то есть, этот маньячило обитал где-то в Поволжье и имел возможность перемещаться по Волге взад-вперед. Может, работал в речном флоте?

Бухой умер весной 1986 года, немного не дожив до семидесятилетия. Сказались застарелые болячки, в том числе обычный для лагерей туберкулёз. Он однажды лёг спать на своей шконке и утром его не смогли добудиться.

В последние дни он чувствовал себя всё хуже и хуже, но в больничку к «лепилам» не обращался, понимая, что это бесполезно. Тем более, как я уже говорил (или нет?), из лекарств зеку полагались только пирамидон, активированный уголь и клизма от всех болезней. Он глотал обжигающий чифир, добавляя туда коньячок (у нас была такая возможность) и - на прощание - поучал меня как жить дальше. Бухой поведал мне, в каком городе и по какому адресу я смогу слепить себе новые документы, если потребуется, сказавши только пароль: «Я от дяди Миши». По его словам, это его подлинное имя знали только избранные, и вот теперь и я.

За наборы «Юного медвежатника» заказчики ему платили не только глубокой признательностью, но и вполне ощутимыми рублями в достаточно серьёзных количествах. Оплата шла через курьеров, не доверяя почтовой службе, наличные деньги хранились, как это ни странно, у местного участкового в городке, которому уже донесли, что за деньгами приду именно я – наследник дяди Миши по его неформальному завещанию. Бухой отдавал всё мне: не только свои накопления, но и связи старого медвежатника – так он сам сказал мне перед смертью.

Похоронили его, как и всех прочих почивших на зоне бедолаг здесь же, при лагере, но за колючкой. У зэков это был один из способов освободиться. Самодельных сосновых крестов на этом кладбище набралось за 50 лет существования зоны довольно много – побольше, чем у вольняшек в посёлке.

Я смог после смерти наставника «подхватить упавшее было знамя» и продолжил его деяния как по замкам, так и по воровским наборам. Правда, в меньших объёмах и, увы, не с тем качеством – руки, всё же, оказались не такими золотыми. Но реноме нашей фирмы я все равно поддержал, и братва знала кто я на самом деле и чего стою. Кому надо знали и на воле – малявы расходились по стране: вместо Бухого теперь Студент.

Так я прокантовался до самой выписки из этого дома отдыха в 1988 году. К моему величайшему удивлению местный участковый – седой уже капитан милиции – выдал мне без всяких расписок пачку денег, завёрнутых в газету. С моими, начисленными за работу на зоне, получилось почти 10 тысяч тогдашних советских полновесных рублей. Я был богат, как лидийский царь Крёз!

Выпихнули меня в зэковском наряде – забирали в октябре в лёгкой курточке, а дембель случился через 9 лет в декабре. Я бы и в курточке ускакал от этих проклятых ворот, но за все этапы и пересылки гражданское моё обмундирование сгинуло на просторах ГУИТУ (Главное управление исправительно-трудовых учреждений). Старшина на складе предлагал мне неплохой прикид от умерших зэков, но это было западло. Поэтому, получив газетный свёрток от участкового, я зашёл в местный лабаз и приоделся там как последний советский лох: наряд был, что называется, мечта колхозника – драповое пальто, дерюжный костюм и башмаки «Прощай молодость». Зато всё прочное, советское…

Я был здесь далеко не первый, кто после освобождения покупал билет на станции до Рязани (в Москву не продавали) и вот он, долгожданный паровоз на родину героя.

 анатолий овчинников