Учительница первая моя

                                                                            1 

      Как же быстротечна жизнь!  Позади уже  детство и юность, молодость и зрелость, радости  и печали... Все меньше остается моих  современников, с которыми я жил,работал, переживал невзгоды, встречал праздники; всё больше я ощущаю пустоту вокруг себя.

             Все ушло навсегда, все успел растерять,- 

              Жизнь моя позади, без сомнения;  

              Ноет сердце в груди, больно мне сознавать,

              Но уходит мое поколение.

    Долгими,бессонными  ночами я вспоминаю близких и дорогих мне людей, ушедших из  жизни, вижу их лица, слышу голоса. Много я встречал, видел и знал хороших, добрых, замечательных людей, но с особой теплотой и любовью, с особой грустью вспоминается мне моя первая учительница - Симонова Олимпиада Григорьевна.

                                                                                 2

      Послевоенное время. Тяжёлый, голодный 1949-й год. Трудно всем, трудно и нашей семье. Нет ни одежды, ни обуви, не хватает самых простых и необходимых продуктов. Картошка и та бывает на столе не всегда. Люди выживают, как могут. Мы, дети принимаем посильное участие в добывании пищи: собираем аир и борщевик, слизун и ягоды, выкапываем корни какой-то колючки. Все это идет в пищу. Наши родители с раннего утра и до позднего вечера на работе. Нам приходится следить и за скотом, и за огородом.Но всё-таки детство  есть детство. Были и у нас свои радости. Были рядом наши озёра и речки,  поля и рощи, были кони, которых мы очень любили, была и дружба

                                                           В деревне нашей маленькой,

                                                            На самой на окраине,

                                                            Мы жили - неразлучные друзья: 

                                                            Григорьев Витя крепенький,

                                                            Васяев Валя беленький

                                                            И Юра наш, Казенников, и я.

       Жили, дружили, купались в речке, случалось, что и дрались, но ссоры забывались быстро.У Вити и Вали отцов не было, погибли на фронте, а у нас с Юрой были и мы этим очень гордились.Отец Юры занимал почетную должность колхозного счетовода и поэтому семья Казенниковых считалось интеллигентной, а мой был рядовым колхозником; работал и конюхом, и скотником,и пастухом…

    Главным моим преимуществом было то, что у моего отца всегда был конь  и отец  позволял мне то напоить его, то отвести на конюшню, то ещё что ни будь. Предметом моей гордости был и длинный, ременный  бич (так называли у нас кнут).

   Однажды приехал отец с работы, я взял его бич и вышел на улицу похвастаться перед друзьями, но их  не было. Я помахал бичом и хотел было уже идти домой, но в это время показался Юра Казенников.

- Юрка, иди сюда.

Он подошёл ко мне, - Чего тебе надо?

- Давай сражаться. - предложил я.

- Драться что - ли?

- Нет. Давай биться, как на войне.

- У солдат ружья есть.

- А у нас тоже есть. Я возьму бич, а ты мой самострел (лук).

- Давай.

Я сбегал домой и принёс самострел. Черёмуховые самострелы мне делал отец, а стрелы я мастерил сам из камыша, сам же делал и жестяные наконечники.

- Ты иди на ту сторону дороги, - сказал я, подавая другу самострел, - а я буду здесь. Потом  начнем сходиться. Ты нападаешь на меня с самострелом, а я на тебя с бичом. Посмотрим, кто победит.

Юрка ушёл за дорогу.

- Давай сходиться, - крикнул я ему, размахивая  бичом.

Юра, долго не думая, поднял самострел и выстрелил в меня. Храбрый боец не промахнулся. Стрела вонзилась мне между правым глазом и переносицей.

  Стрелок  бросил своё оружие и кинулся бежать, а я, не вытаскивая стрелы, с рёвом пошёл домой. На моё счастье мама оказалась дома. Она схватила меня, выдернула стрелу и спросила,

- Правым глазом видишь?

- Вижу.

- Ну и ладно. Не реви. Кто в тебя стрелял?

- Юрка Казенников.

- Он что, сдурел?

- Мы с ним сражались понарошку. У меня был бич, а у него самострел.

- Ах, вы сражались! Юрка, конечно, дурак, а ты дурак вдвойне. Хорошо, что стрела только кожу пробила. Могло   быть и  хуже.

В это время в дом  зашёл отец.

- Что у вас случилось?

- Что, что? Чуть без глаза не остался. Чтобы я не видела больше ваши самострелы и бич ему не давай! 

С Юрой мы быстро помирились и забыли про наше сражение.

     Между тем нам исполнилось по семь лет и как - то вечером мама сказала мне,

- Скоро в школу пойдёшь.

- Зачем? - спросил я.

- Как зачем? Учиться. В школе тебя научат и читать, и писать.

- А Витька, Валька и Юрка тоже пойдут?

- Конечно. Вы все в одном классе учиться будете. К нам в этом году приехали новые учителя. Вроде хорошие люди.

- Дядьки или тётки?

- И женщина и мужчина. Муж с женой.

- А откуда они приехали?

- Да я точно не знаю. Слышала, что учитель из нашего района, а учительница из какого-то большого города. 

     Много позже я узнал, что Олимпиада Григорьевна- ленинградка. Она родилась и жила в Ленинграде и, конечно,  очень любила свой город. Любила его улицы и проспекты, реки и каналы, парки и бульвары. Очень любила с друзьями и подругами плавать на речном трамвайчике или на катере в Петергоф, бродить по его садам, любоваться фонтанами, дворцами и скульптурой. 

                                                              Катер знакомый ждал у причала,

                                                              Буйно гуляла весна;

                                                              С пеной встречала, катер качала

                                                              В Финском заливе волна.

Весной 1941-го года ей исполнилось шестнадцать лет.  Наступила пора юности-пора   желаний, тревог и надежд. Но началась война… Она слышала и вой немецких самолётов, и взрывы бомб, и разрывы снарядов;  видела, как горел её любимый город.

                                               Город горел, горели и люди,

                                               Солнце скрывалось в дыму:

                                               Гул самолётов, залпы орудий

                                               Горе несли и беду.

    Видела она и смерти. От голода и холода погибли родные, а её вместе с другими   вывезли по «Дороге жизни». Довезли  до сибирского посёлка Учум, который находится недалеко от моей родной деревни. Здесь она закончила школу и педучилище, здесь же встретила своего суженого. В Ленинград  не вернулась. Не к кому было возвращаться, а в Сибири у неё уже были знакомые, друзья и семья.

     Ничего этого я не знал, когда разговаривал с мамой, да и она в то время тоже  ничего не знала.     .

- А что мне нужно для школы? - спросил я маму.

- Многое, сынок, нужно. Нужна приличная одежда, нужна обувь, нужны книжки и тетрадки и много чего  ещё.

         Немалых трудов стоило маме подготовить меня к школе, но к началу школьных занятий у меня были и новые  сапоги (о туфлях и кроссовках я тогда и понятия не имел), и новые штаны и новая рубашка; была сшита из какого-то материала и сумка с широкой лямкой. За тетрадями, карандашами и прочими школьными принадлежностями мама ездила в районный центр.

                                                                                3

       И вот наступило 1 – е сентября. Проснулся я раньше обычного, оделся, обулся и повесил через плечо сумку, которая почему - то мне очень понравилась. Оглядела меня мама и всплеснула руками,

- Ах, батюшки! Про поясок то мы забыли. Отец,  ищи какой – ни будь ремешок.

- Где я вам найду ремешок?

- Ничего не знаю. Рубашку нужно подпоясать, иначе в школу не пустят.

Папа вышел на улицу, но вскоре вернулся. В руках у него был скрученный ремешок.

- Вот вам поясок. Пойдёт?

- Чего он такой скрученный?

- Так это же хомутная супонь. Я вот теперь не знаю, как буду запрягать коня.

- Запряжёшь, - мама опоясала меня ремешком

Затем она ещё раз оглядела мою одежду, что - то подправила,

- Ну вот. Можно идти в школу.

- Я боюсь идти один.

- Ты пойдёшь не один. Со мной.

        И мы пошли. Мама держит  меня за руку, а я постоянно поправляю сумку и поглядываю по сторонам. Из многих домов выходят мальчишки и девчонки. Малышей, вроде меня, сопровождают мамы, а ребята постарше идут самостоятельно.До школы идти далеко. В другое время мы бы успели и поиграть и даже подраться. Но сегодня особый день. Мы идём притихшие и серьёзные.

   Вот и школа. В её ограде уже много детей и взрослых. На крыльце стоят незнакомые мужчина и женщина. Мужчина в военной гимнастёрке и с орденом на груди, правая рука у него висит плетью.  Женщина в красивом платье и в красивой обуви (она была, конечно, в туфлях, но об этом я узнал позднее).

- Это ваши учителя, - шепнула мне мама.

- А кто меня учить будет? - спрашиваю я у мамы, - дядя или тётя?

- А ты кого бы хотел?

- Конечно тётю.

- Это почему?

- Я не знаю.

      Я, действительно, не знал, что ответить маме, но женщина - учительница сразу привлекла моё внимание. Её голос, её взгляд, весь её облик притягивали к себе, и я это почувствовал, да и не только я.

- Прошу пройти в школу, - мужчина с орденом открыл дверь и отступил в сторону.

- Проходите направо в зал, - добавила учительница.

        Мы прошли в школу и из коридора повернули направо, в зал. Зал мне показался очень большим. Я привык к маленьким комнатам и дома, и у друзей, а в таком большем помещении почувствовал себя неуютно.Учителя построили учеников в несколько рядов. Я оказался в углу за ребятишками. Матери столпились у дверей. К ним подошла и учительница.Учитель вышел на середину зала и стал что-то говорить. Мне показалось, что он говорит сердито и смотрит на меня. Я заплакал. Учительница заметила это, подошла ко мне и взяла за руку,                                                                                                             

 - Ты что плачешь?  - тихонько спросила она и погладила меня по голове.

- Я хочу к маме.

- Вон твоя мама. Пойдём к ней.

Мы подошли к маме и вместе с ней вышли на улицу.

- Тебя как зовут? - спросила учительница.

- Валька, - ответил я.

- Не Валька, а Валя, - поправила она меня, - Ты чего испугался?

- Дядька сердитый.

- И совсем он не сердитый. Он добрый. Просто громко говорит, чтобы всем было слышно. Зовут его Григорий Евгеньевич, а меня - Олимпиада Григорьевна. Запомнишь?

- Ага.

- Меня то ты не боишься?

- Тебя не боюсь. Ты хорошая.

- Надо говорить не ты, а вы, - поправила меня мама.

- Ничего. Этому мы научимся. Твоей учительницей, Валя, буду я. Ты согласен?

- Ага.

- Ну, вот и хорошо. Сейчас мы пойдём в класс и познакомимся поближе, а мама, если хочет, пусть подождёт тебя.

- Конечно подожду. Иди, Валя, с Олимпиадой Григорьевной.

Вот так я и познакомился с моей первой учительницей. Сколько лет прошло с той далёкой поры. Да что там лет. Жизнь осталась позади, но я до сих пор помню доброту и ласку, которые тогда исходили от неё.

                                                                          4

      Началась моя школьная жизнь. Началась она и для моих друзей. Занятия проходили в две смены. С утра занимались 1–й и 2- ой классы, а с обеда 3 - й и 4 – й. Школа, которая в первый раз показалась мне большой, на самом деле была маленькой: два класса, зал и учительская. Работали в ней всего два учителя: Олимпиада Григорьевна и её муж, Григорий Евгеньевич. У Григория Евгеньевича я не учился, но ребята говорили, что он бывает иногда очень сердитый. Ну а мы в своей Олимпиаде Григорьевне души не чаяли. Мы её любили                                                                                                                                                    Поначалу учёба у меня не заладилась. Что было тому причиной сейчас трудно сказать, но у меня ничего не получалось  ни с чтением, ни с письмом, ни со счётом. Я был, наверное, в числе самых отстающих учеников, но Олимпиада Григорьевна сумела выправить меня. К концу учебного года я стал уже одним из лучших .                                                                                                                                                                        Много  труда и времени затратила она, чтобы приобщить меня к чтению. И не только меня. Она никого не оставляла без внимания. Мне она часто приносила книжки и требовала, чтобы я их прочитал, а потом рассказал прочитанное ей. Моя учительница добилась своего. Я стал не просто любителем, а ярым поклонником чтения. К концу третьего класса я прочёл все книги, которые были в школьной библиотеке, а к концу четвёртого всё, что было в сельской. Правда и в той, и в другой библиотеке книг было немного, но тем не менее…   Даром это для меня не прошло. Электричества в ту пору в нашей деревне не было и я читал при свете тусклой, керосиновой лампы.

     Следствием этого было то, что у меня стало ухудшаться зрение. И первой эта заметила моя учительница. На одном из уроков она вдруг сказала,

- Тихонов Валя, пересядь на первую парту, вот сюда, ко мне.

- Как, зачем? - возмутился я. - Там же Танька сидит.

- А Таня Седых сядет на твоё место.

- Но я не хочу на первую парту.

- Я прошу тебя, пересядь. Потом я тебе всё объясню.

После уроков я задержался в классе.

Олимпиада Григорьевна что - то долго записывала в журнале, а потом обратилась ко мне.

- Валя, ты плохо видишь написанное на доске?

От неожиданности я растерялся. Такого разговора я не ожидал.

- Всё я вижу. С чего вы это взяли?

- Я замечаю, что ты щуришься и заглядываешь в тетрадь к соседке. Есть и другие признаки. Зрение у тебя, к сожалению, ухудшилось. Ты слишком много читаешь при плохом свете.

- Я люблю читать.

- Я это знаю, но поберечь глаза надо. Я поговорю с твоей мамой. Нужно съездить к врачу и выписать очки.

- Не хочу носить очки.

- Дело не в твоём хотении. Можешь совсем испортить зрение, а к очкам ты быстро привыкнешь.

Не внял я совету моей учительницы. Очки  приобрёл только в десятом классе. А жаль…

    Со всеми предметами школьной программы я справлялся более или менее легко, но был такой предмет - чистописание, с которым у меня, да и не только у меня, были проблемы. На уроках чистописания мы учились красиво писать: отрабатывали и наклон букв, и нажим, и разные   завитушки… Трудно нам это давалось, особенно мальчишкам. Девчонки были терпеливее, да и нравилось им выводить  красивые буквы и строчки. Нам же хотелось поскорее отвязаться от этого, как нам казалось, нудного дела.

     Я, конечно, не любил чистописание и вообще писанину. Почерк у меня был плохой. В школе, под наблюдением Олимпиады Григорьевны, я писал более или менее прилично,   но дома, выполняя домашние задания, я забывал все наставления учительницы.

- Ты пишешь, как курица лапой, - говорила мне мама, изредка заглядывая в мои тетради, но следить за мной она не могла. Не было у неё на это времени.

У моих друзей почерк был тоже  ненамного  лучше моего. Олимпиада Григорьевна решила взяться за нас всерьёз.

- Будете оставаться после уроков и учиться писать, - объявила она нам.

Наши возражения Олимпиада Григорьевна слушать не захотела, так же, как и обещания писать красиво и правильно.

     Закончился последний урок, все ушли домой, а мы сидим и смотрим на учительницу. Какие неприятности она нам приготовила. А то, что неприятности будут, мы не сомневались. Олимпиада Григорьевна не торопится. Посидела, поглядела на нас, покачала головой и достала из своего стола какие - то листки.

- Идите сюда и берите вот эти листочки.

Мы  подошли, взяли листки и вернулись на свои места.

- Внимательно посмотрите,- велела нам Олимпиада Григорьевна.

 Мы посмотрели. На листках был какой - то текст, написанный от руки, но очень красиво.

- Возьмите тетради и перепишите в них текст. Ваши записи должны быть точно такими же, как на этих листках.

- Олимпиада Григорьевна! Мы так красиво писать не умеем.

- Вот и учитесь. Пока не сделаете, домой не пойдёте.

Делать нечего, надо приниматься за работу. Текст был небольшой, и я быстро, но старательно переписал его. Закрыл свою тетрадь и стал смотреть, что получается у моего соседа.

- Валя Тихонов, ты почему не работаешь? - спросила меня учительница.

- А я уже всё сделал.

- Как, так быстро? Ну- ка неси сюда, - Олимпиада Григорьевна взяла у меня тетрадь и стала внимательно рассматривать мою работу, - Ничего не понимаю, - удивлённо сказал она, -  оказывается ты можешь красиво и правильно писать. Почему же ты в другое время этого не делаешь?

- Не знаю.

- Как это не знаешь? И ты знаешь, и я знаю. Торопишься, вот и получаются у тебя каракули. А куда торопишься? Кто тебя гонит? Давай - ка постарайся писать красиво. Я на тебя надеюсь.

     Но не оправдал я надежды моей учительницы. Как писал в то далёкое время торопливо, так же пишу и до сих пор, как был мой почерк неразборчивым, таким и остался.

     Бедно и трудно мы жили в то тяжёлое время. Не во что нам было прилично одеться и обуться. Олимпиада Григорьевна всё это знала и понимала. Она только требовала от нас чистоты и аккуратности, постоянно следила за тем, чтобы у нас были чистые рубашки и штаны, подстрижены ногти, пострижены волосы, чтобы у каждого был поясок.

    С поясками возникали комические ситуации. Настоящих поясных ремней не было ни у кого. Использовали всё, что подвернётся под руку: супони от хомутов, перетяги, простые верёвочки… Но такие пояса рвались и терялись.  Беспоясных  мальчишек Олимпиада Григорьевна отправляла домой, -

- Без пояса в школу не приходите, - напутствовала она виноватых.

      Идём как - то мы с моим дружком и соседом, Витей Григорьевым, в школу. Конец апреля. Утро тёплое. Зеленеет трава, распускается листва на деревьях. Нам весело и радостно. Скоро кончатся  занятия в школе  и начнётся лето. От избытка чувств мы размахиваем   сумками и толкаем друг друга. Толкались, толкались и  дотолкались - наши пояса порвались.

- Вот доигрались. Не пустят нас в школу, - Витя взял пояс в руки и попытался его связать , но ничего не получилось.

Мой пояс тоже не подлежал ремонту.

- Может  домой  вернёмся? - предложил я.

- Нет. Пойдём в школу. Скажем Олимпиаде Григорьевне, что завтра пояса у нас будут.

- Ну ладно. Пойдём.

        В класс мы входили бочком, прячась за спинами наших одноклассников, надеясь, что Олимпиада Григорьевна не заметит непорядок в нашей одежде. Но она всегда и всё видела.

- Витя Григорьев и Валя Тихонов, вы почему без поясков, - спросила она.

- Дома забыли, - в один голос ответили мы.

- Идите домой и возвращайтесь с поясками.

Делать нечего. Мы вышли из класса.

- Домой пойдём? - спрашивает Витя.

- Домой  неохота, далеко, - говорю я, - может быть здесь что – ни будь  найдём.

- Да что здесь можно найти?

- А вон конопля. Давай обдерём её и совьём из кудели  верёвочки.

- Да нас же  засмеют.

- Ну и пусть смеются, зато домой не нужно будет идти.

      Ободрали пучок конопли, свили верёвочки и подпоясались. Возвращаемся в школу и заходим в класс. Ребята, увидев наши оригинальные пояса, дружно засмеялись. Послышались возгласы:

- Вот это ремни, вот это пояса! Где вы их купили?

Мы молчим и ждём реакции Олимпиады Григорьевны, она поглядела на нас, улыбнулась и говорит, -

-Молодцы! Это хорошо, что вы проявили смекалку, но дома найдите  что ни будь другое. Получше и покрепче                   .                                                                                                      

     Со стрижкой волос тоже возникали казусы. В нашей деревне не только не было парикмахерской, но и машинку для стрижки волос никто из нас в глаза не видел. Стригли нас матери ножницами, но наши матери были вечно заняты: работа, домашние дела, дети…

Если у нас сильно отрастали волосы, Олимпиада Григорьевна напоминала,

- Ребята, вам нужно подстричься. Обросли, как монахи.

Мы принимали напоминание к сведению, но скоро о нём забывали. И вот однажды наша учительница не вытерпела,

- Все волосатые поднимайтесь и отправляйтесь стричься.

- А где же мы подстрижёмся? - подал голос Валя Васяев, - Сейчас все на работе.

- Ничего не знаю. Где хотите там и стригитесь, но в школу в таком виде не приходите.

      Поднялись мы и вышли на улицу. Набралось нас, волосатиков, пять человек. Стоим возле школьного крыльца и соображаем: что же нам делать, куда идти? А идти-то некуда. Кому мы нужны?

- Пойдёмте к бабе Тане Черепановой, - предложил Саша Поцерук, сосед этой самой бабы Тани, - она  здорово  стрижёт овец, может и нас подстрижёт.

- Да мы овцы, что ли,-  завозмущались  некоторые из нашей команды.

- Ну как хотите, а я пойду, - Саша повернулся и пошёл к калитке.

Мы молча последовали за ним.

     Черепановы жили недалеко от школы. Подошли мы к дому, вошли во двор и сразу увидели бабу Таню. Она стояла посреди двора и кормила гусей.

- Здравствуйте, баба Таня, - хором поздоровались мы.

 Старушка  повернулась к нам и удивлённо спросила,

- Откуда это столько гостей привалило? Вы что, ребятки, металлолом собираете? Так у нас его нет.

- Не нужен нам металлолом, - вступил в разговор Саша Поцерук, как самый знакомый бабе Тане человек, - беда у нас.

- Какая ещё беда?

- Из школы нас выгнали.

- Натворили что   ни будь? А я - то причём?

- Ничего мы не натворили. Олимпиада Григорьевна отправила нас подстригаться.

- Да обросли вы изрядно, но я - то чем могу вам помочь ? У меня и ножниц хороших нет, да я никогда и не стригла людей.

- Но вы же здорово стрижёте овец.

- Так-то овец. Для них есть и особые ножницы - овечьи.

- Вот и подстригите нас овечьими ножницами.

- После стрижки такими ножницами вы будете похожи на чертей.

- Ну и ладно. Главное, чтобы были подстрижены.

Долго мы уговаривали бабу Таню. Уговорили…

        Достала она овечьи ножницы и принялась нас обрабатывать. Принялась так, что с наших голов только клочья летели. Нам было и колко, и больно, и смешно, но баба Таня велела молчать, Мы молчали и терпели. Быстро привела баба Таня наши головы в порядок, но в какой... Нам было все равно.   

 - Спасибо, баба Таня, - опять же хором поблагодарили мы нашу спасительницу и отправились в школу.

     Олимпиада Григорьевна, увидев нас, закрыла лицо руками и уткнулась в журнал, плечи   её тряслись от смеха. Наконец она подняла голову и спросила нас,

- Это в какой же модной парикмахерской так вас обработали? Что стало с вашими головами? Какие - то полосы, клочья, царапины… Ладно, проходите и садитесь, но вечером попросите матерей,  чтобы они подровняли ваши прически.                    .                                                                                                                            Не могла наша учительница сердится на нас. Она всегда была доброй, внимательной и терпеливой.

                                                                        5

    В то незабываемое время, когда я учился в первом классе, в редком доме нашей деревни   имелись часы. У нас часов не было. Как мама определяла время, я не знаю, но будила она меня вовремя. Тяжело было рано подниматься, когда темно и холодно.

               Я вставал, одевался, завтракал, и прежде чем идти в школу, подходил к дому Струковых. Два окна этого дома выходили в нашу ограду. Я подходил к одному из окон и стучал. Выходила моя соседка, Галя, и мы вместе шли в школу.

            И вот в одно очень морозное утро, я, как обычно, подошёл к Галиному окну. Хотел уже стучать, но моё внимание привлекла железная  полоса, которой прижимают ставни. Полоса вся была в белом инеи и мне неудержимо захотелось её лизнуть. Я лизнул… Полоса схватила мой язык и не собиралась его отпускать. Я не мог ни оторваться, ни закричать. От боли и испуга я упал.  Полоса, конечно, отпустила меня, но часть моего языка оставила себе. Со слезами и мычанием я вернулся домой. Мама, увидев меня, испугалась,

- Что с тобой опять приключилось? - быстро спросила она.

Я открыл рот и высунул язык. Мама сразу всё поняла,

- Железо   лизнул?

- Угу.

- В школу ходишь, но нисколько не умнеешь. Любой дурак знает, что зимой железо лизать нельзя. А ты…

Мама смазала чем - то мой язык и велела залезать на печку.

- В школу сегодня не пойдёшь. Лежи на печи и не ной. Сам виноват.

                    Она ушла на работу, а я остался с бабушкой и младшей сестрёнкой. К обеду боль поутихла и я смог что - то поесть. Затем опять забрался на печку и вскоре уснул.

Проснулся от стука в дверь. Стучать в двери у нас было не принято. Бабушка всполошилась,

- Ой, господи! Кто это к нам? Войдите…

Открывается дверь и входит моя учительница,

- Здравствуйте! Можно к вам?

- Проходите, проходите, Олимпиада Григорьевна, - приветливо заговорила бабушка, - присаживайтесь вот сюда, на лавку.

Олимпиада Григорьевна прошла, села и спрашивает,

- А где Валя? Почему он сегодня в школу не пришёл?

- Вон, на печи лежит.

- Что с ним? Заболел что - ли?

- Сам себе болезнь устроил.

- Как это?

- Лизнул на улице железо, ну и приморозил язык.

- Да вы что? - Олимпиада Григорьевна встала и подошла ко мне,

- Как ты себя чувствуешь?

- Ничего.

- Сильно болит?

- Неа.

- Ну - ка покажи язык.

Я очень смутился, но язык всё - таки показал.

- Да… Дела не очень весёлые. Но ничего, к завтрашнему дню заживёт. Как же это ты?

Я промолчал.

- Он обедал сегодня? - спросила учительница у бабушки.

- Да похлебал жидкого супу.

- Надо бы чем - то смазать.

- Да мы мажем гусиным жиром.

- Ну и хорошо. Выздоравливай, Валя. Завтра приходи в школу.

- Приду.

 -  Мне пара идти. До свидания.

- До свидания, - бабушка поклонилась, - спасибо вам за заботу.

Олимпиада Григорьевна ушла, а бабушка ещё долго ворчала на меня за то, что беспокою добрых людей.

- Учительница - то твоя, какая хорошая.

- Она хорошая, - подтвердил я.

                  Посещение больных учеников было правилом у нашей учительницы. В любую погоду, в снег, в метель, в сильный мороз она шла к своим питомцам, которые  по какой - либо причине не пришли в школу. И не просто приходила, а всегда старалась помочь всем, чем могла.

                                                                                 6

            Мы, ученики, старались не огорчать нашу учительницу, но дети есть дети. Случалась всякое. Кто - то, с кем - то подерутся, кто - то дёрнет за косу девочку, а та закричит, как будто её режут, кто - то принесёт в класс ворону или голубя. Бывали случаи и посерьёзнее.

                    Однажды было объявлено, что после уроков будет пионерский сбор. Я и мои друзья пионерами ещё не были, но нас заинтересовало это событие, и мы остались после уроков в школе. Мы хотели вместе с пионерами пройти в класс, где должен был проходить этот сбор, но нас не пустили. Огорчённые, мы вышли на улицу и остановились возле забора.

- Что там у них за секреты, - возмущался Валя Васяев, - почему они нас не пускают?

- Военная тайна, - усмехнулся Юра Казенников.

- Тайна, тайна… - что-то соображая, проговорил Витя Григорьев, - давайте - ка покажем им тайну.

- Что мы им покажем? - спросил я.

- Что, что? Поймаем козла и сунем в класс.

Идея всем понравилась, и мы рьяно взялись за её претворение в жизнь.

                За забором, у которого мы стояли, жили Козловы, и у них, как - бы в соответствии с фамилией, были козы. Ни у кого в деревне не было, а у них были. Вместе с козами ходил и большой козёл, с бородой и рогами. Девчонки страшно боялись этого козла, а мы, мальчишки, нередко ездили на нём верхом, за что нам попадало и от хозяев, и от наших учителей.

                       Козла мы быстро поймали и потащили в школу. Он, конечно, идти не хотел, упирался всеми четырьмя ногами и пытался поддеть рогами, но нас было четверо и, к тому же, мы, деревенские жители, умели обращаться с домашними животными.

           Затащили мы козла в школу и впихнули в класс, где проходил пионерский сбор. Мальчишки козла не испугались, они сами на нём ездили, а вот девчонки… Девчонки с криком и визгом кинулись в дальний угол, сбились там в кучу и продолжали   визжать так, что у нас зазвенело в ушах.

    Испугалась или не испугалась Олимпиада Григорьевна, мы не поняли, но она тоже кинулась в угол к девчонкам, встала впереди, раскинув руки и как бы закрывая  девчонок собой, и закричала,

- Уберите, немедленно уберите это страшилище.

Мы схватили козла и вытащили его на улицу. Стоим у крыльца и молчим. Только сейчас до нас дошло, что наша шутка не очень удачная и что не миновать нам наказания.

Через какое - то время на крыльцо вышла наша учительница,

- Ну ка, друзья, пошли в учительскую.

Делать нечего, нужно идти. Зашли. Олимпиада Григорьевна подошла к столу и повернулась к нам,

- Вы хоть понимаете, что вы натворили. Ополоумели что - ли?

В это время в учительскую зашёл Григорий Евгеньевич, заведующий школой,

- Они не ополоумели, они   сдурели. Выгнать их из школы.

- Оставьте нас, - обратилась Олимпиада Григорьевна к заведующему.

                Григорий Евгеньевич вышел, а наша учительница села за стол и закрыла руками лицо. Мы поняли, что она плачет. Нам стало стыдно, больно, тяжело, но сказать, что - либо мы не умели и не могли. Сколько мы стояли и смотрели на плачущую нашу учительницу, трудно сказать. Наконец она подняла голову и посмотрела на нас,

- Ребята, ребята… Вы очень подвели меня. Прежде чем что - то сделать, нужно подумать. Я надеюсь, что больше вы так меня огорчать не будете. Мы молча закивали головами.

- А сейчас, - продолжила Олимпиада Григорьевна, - идите домой. Время уже к вечеру, а вы ещё не обедали. Идите.

            В школе мы никакой кары не понесли. Даже родителям не было сообщено о нашей выходке, но они, конечно, вскоре об этом узнали. Пионеры быстро разнесли весть о нашем «геройстве» по всей деревне. Внушение нам было сделано нашими отцами и матерями соответственное, но что оно значило по сравнению с той болью и с тем стыдом, что мы испытали, глядя на нашу плачущую, любимую учительницу.

                                                                              7

         Мы не только не понесли никакого наказания, хотя заведующий школой настаивал на этом, но вскоре были приняты и в пионеры. Как нас отстояла наша учительница, мы не знали.

    Олимпиада Григорьевна всё больше вовлекала нас в школьные, да и не только школьные дела. Мы сами ремонтировали забор, убирали снег, помогали престарелым жителям села.

    Были у нас и праздники: седьмое ноября, первое мая, День Победы, но больше всего мы любили Новый год. До приезда в нашу деревню Олимпиады Григорьевны и Григория Евгеньевича ни в школе, ни в клубе, ни в наших домах новогодние ёлки не ставили. Было не до ёлок.И вот в первом классе, незадолго до Нового года, мы услышали от нашей учительницы, что у нас будет ёлка. Новость, конечно, всех обрадовала. Первоклассники зашумели, загалдели, повыскакивали из за  парт. Посыпались вопросы,

- А кто нам ёлку привезёт?

- А Дед Мороз и Снегурочка будут на ёлке?

- А игрушки где мы возьмём?

Олимпиада Григорьевна подняла руку, призывая нас успокоится,

- Не шумите и сядьте на свои места. Я вам всё объясню.

Шум стал стихать. Мы уселись за парты.

- Ёлку нам обещал привезти председатель колхоза, - дождавшись тишины, начала объяснять Олимпиада Григорьевна, - Игрушки будем делать сами.

- Как сами? Мы же не умеем? - опять зашумели ученики, - Да и из чего их делать? У нас же ничего нет.

- Не шумите. Игрушки делать научитесь, а материал для них найдём. Дедом Морозом будет кто   ни будь из ребят постарше, а Снегурочкой может быть любая девочка.

    Долго мы обсуждали, как и что будет на новогодней ёлке. Ну  а потом многим из нас, в том числе и мне, пришлось  немало потрудится. Прежде всего нужно было изготовить ёлочные игрушки. В то время мы даже не думали, что их можно купить. Во - первых их не было в нашем магазине, а во -  вторых, денег на игрушки тоже не было.

     Олимпиада Григорьевна принесла цветную бумагу. Где она её взяла, мы не знали и не спрашивали об этом. Под руководством учительницы ученики стали мастерить хлопушки, цепи, флажки и много чего другого. Мастерили в основном девчонки, у них это как - то лучше получалось, а мы, мальчишки, были вроде подсобных рабочих - принести, унести, отрезать и прочее. Бумажных и картонных игрушек наделали много, а Олимпиада Григорьевна принесла красивую, стеклянную звезду и ещё несколько настоящих  ёлочных украшений.

      Нужно было подготовить и небольшой концерт: пляски, стихи, песни. Артисты были ещё малые и неумелые, но Олимпиада Григорьевна сумела нас как - то подготовить. Я до сих пор помню, что мне досталась роль мышки. Какая это была пьеса, я уже забыл.  Или репку тянули, или  бегемота вытаскивали из болота. А роль мышки мне досталась потому, что в первом классе я был меньше всех мальчишек. К четвёртому классу всё изменилось: я стал чуть ли не выше всех.

    Ёлка была поставлена, украшена и мы, артисты, провели около неё генеральную репетицию. Все очень волновались, терялись, забывали слова и реплики. Дело доходило до слёз. Помучилась с нами Олимпиада Григорьевна.Мучилась не зря. Новогодний праздник удался на славу. Зрители, в числе которых были наши папы и мамы, остались довольными. Все благодарили главного режиссёра, нашу Олимпиаду Григорьевну.

     Председатель колхоза не был на новогоднем празднике, но услышав отзывы, пришёл в школу и о чём – то долго разговаривал с учителями. Через какое - то время мы узнали, что он уговаривал   Олимпиаду Григорьевну заняться сельской художественной самодеятельностью. И он её уговорил…

     Летом, того же года, мы прослышали, что в нашем клубе будет концерт (постановка, как у нас говорили). Постановки были и раньше, но нас детей, они не очень интересовали. Мы любили кино.Деревенский клуб располагался в бывшей церкви. Кино привозили  редко и клуб во время сеансов был всегда переполнен. Нам, детям, мест не доставалось. Смотреть из - за спин взрослых было очень неудобно, но мы нашли выход. Экран висел перед алтарём, а за экраном оставалось большое алтарное пространство. Вот мы и приспособились смотреть кино с обратной стороны экрана. Всё было видно великолепно и нас никто не шпынял, не ругал и не прогонял. Скамеек, конечно, не было, но они нам были не нужны. Мы располагались на полу в удобных позах. Можно было стоять, сидеть, лежать - как кому нравится. Мы никому не мешали и нам никто не мешал. Если кино было интересное, мы смотрели и обсуждали, если скучное, то могли и уснуть.

  Разговоры о новой постановке нас не очень заинтересовали, но, когда мы узнали, что наша учительница тоже будет участвовать, отношение к концерту резко изменилось. Мы решили непременно посмотреть постановку.

В день концерта мы пришли к клубу раньше всех, но у дверей уже стоял заведующий клубом, Коля,

- Вас в клуб  не пущу, - заявил он.

- Почему?

- Мест мало, даже взрослым не хватит. Так что идите домой.

Но мы остались около клуба. Отошли в сторону и загорюнились. Стоим, ждём чего - то, надеемся на что - то.

- Олимпиада Григорьевна идёт, - шёпотом сказал Валя Васяев.

Мы повернули головы в сторону Олимпиады Григорьевны. Она увидела нас, подошла и спрашивает,

- Вы чего здесь стоите?

- Нас не пускают, - хором ответили мы.

- Пойдёмте.

Мы пошли за ней. Коля всё также стоял у дверей. Наша учительница что - то сказала ему, и он махнул нам рукой,

- Ладно, проходите.

- Мы бегом ринулись в клуб.

- Мест для вас всё равно нет, - крикнул нам вслед Коля.

Но мы не обратили на него никакого внимания.

    Прорвались мы в клуб, а вот где устроится, не знаем. Наше алтарное помещение  было уже не наше - там расхаживали участники концерта. Долго не думая, мы уселись между первым рядом скамеек и сценой. Не очень удобно, нужно задирать головы, но всё - таки смотреть можно.

    Начался концерт. На сцене наши деревенские парни и девчата пели, плясали, разыгрывали какие - то сценки, но нас это мало интересовало. Мы ждали выхода  нашей учительницы. Наконец,   ведущий, тот самый  Коля, который не пускал нас, объявил,

      - Песня «Иволга». Исполняет Симонова Олимпиада. Мы затаили дыхание. На сцену вышел знакомый  гармонист, сел на табуретку и положил руки на гармонь. Вслед за гармонистом вышла наша учительница. Она подошла к краю сцены, оглядела зал, нас, сидящих перед ней, улыбнулась и кивнула гармонисту.

       Он заиграл, а она запела. Песня для нас была совершенно незнакомой, но показалась не просто хорошей, а чудесной.С той поры прошли года и десятилетия, но я не забыл  песню, она была со мной всегда и везде. Слушая эту песню, я вижу наш деревенский клуб, моих одноклассников, сидящих на полу и молодую женщину на сцене. Она пела,

                                                                Ой цветы, луга

                                                                Птица  иволга,

                                                                Ты гори во мне, любовь моя.

Она пела, а нас переполняла гордость за эту женщину, которая казалась нам лучше всех и красивее всех. Ведь это была наша, наша учительница, наша Олимпиада Григорьевна.

                                                                    8 

           Мы подрастали, переходили  из класса в класс  и Олимпиада Григорьевна всё больше и больше привлекала нас к школьной и клубной самодеятельности. Продолжалось это и в более позднее время.    Когда я, уже будучи студентом, приезжал на каникулы домой, Олимпиада Григорьевна немедленно нагружала меня   какой   ни будь общественной работой . Мои отговорки она и слушать не хотела,

- Ты что, Валя (для неё я был и всегда оставался Валей), не хочешь помочь своей родной деревне? Учишься в городе, многое видишь и многое знаешь. Неси свои знания и культуру односельчанам.

Она просила  меня: то  прочитать какую ни будь лекцию, то поиграть в клубе на гитаре, а то и спеть песню на концерте.

      Закончил я четвёртый курс института и, как всегда, приехал домой, к родителям. Только сели за стол, как видим: в калитку входит Олимпиада Григорьевна. Я выскочил из-за стола и побежал встречать. Зашли в дом. Мама пригласила её за стол.

- Спасибо, но у меня нет времени, - отказалась Олимпиада Григорьевна, а затем обратилась ко мне,

- Валя, у меня к тебе огромное дело.

- Олимпиада Григорьевна, как вы так быстро узнали, что я приехал?

- Я в окно увидела, как ты шёл с автобуса.

- Но я бы и сам к  Вам пришёл?

- Я же сказала, что у меня срочное дело к тебе.

- Какое дело?

- Мы завтра должны ехать с концертом в Косоголь. Всё уже согласовано, а наш артист, Коля Дугин, заболел. Вот я и хочу, чтобы ты заменил его.

- А что я должен делать?

- Во - первых сыграть в пьеске роль профессора, а во - вторых прочитать басню.

- Олимпиада Григорьевна! Как же я успею за один вечер всё это выучить?

- Не прибедняйся. Кто,  кто, а я то знаю твою память.

- Ну, хорошо. Я в вашем распоряжении. С чего начнём?

- Приходи в клуб. Там всё и обсудим.

       Я наскоро закончил обед и, не взирая на ворчание матери, поспешил в клуб. Деревенские артисты  были уже  все в сборе  и с ними занималась Олимпиада Григорьевна.

-Молодец! Быстро пришел. Вот тебе пьеска, Ознакомься. 

Я быстро прочитал пьесу. Она была  короткой, а роль профессора маленькой. 

- Олимпиада Григорьевна! Я, наверное, смогу сыграть в пьесе, но у меня есть сомнение.

- Какое?

- На профессора я не похож.

- Ничего страшного. У нас не драматический театр. Ты в очках, а это важный атрибут профессора.

- Ну хорошо. С  Вами не поспоришь. А что за басня?

- Вот, возьми и прочитай, - Олимпиада Григорьевна подала мне листок.

    Басня меня заинтересовала. В ней талантливо и с юмором была затронута характерная для того времени тема.         

                                                   Прибыл с лекций в колхоз некий дядя и понёс:

                                                   В смысле диалектики, нормативной этики,

                                                   Сей вопрос как таковой будет  базой силовой

                                                   Для консолидации и стабилизации всей кооперации…

«Дядя» и далее  продолжал в том же духе. Лекторы, подобные этому «дяде» часто приезжали в деревни и сёла, «воспитывали» деревенских людей и прививали им «идейность». В басне, которую я должен был прочесть, ответ такому лектору дал деревенский дед.

                                                            Вобщем  так - то оно так,

                                                            Но нет так, чтоб  абы как,

                                                            Хоть и применительно

                                                            Мало нам пользительно.

                                                            Да оно бы и не надо ни к чему, а доведись

                                                           Завсегда, конечно, рады

                                                           Ясно молвил я, кажись?

Прочитал я басню и спрашиваю,

- Олимпиада Григорьевна, где Вы её взяли?

- Понравилась басня?

- Конечно, понравилась, но всё - таки скажите, где вы её нашли?

- В журнале «Крокодил». Сможешь ты её выучить к завтрашнему концерту?

- Вы же сегодня мне говорили, что знаете мою память. Конечно, выучу.

       На следующий день, в кузове колхозной, грузовой машины  наша артистическая   бригада, во главе с Олимпиадой Григорьевной, поехала в соседнюю деревню Косоголь. Там нас уже ждали. Сам председатель колхоза показал нам клуб, сцену и спросил,

- Что вам нужно для концерта?

Олимпиада Григорьевна попросила найти стол и три стула,

- Для пьесы, - пояснила она.

- Всё будет доставлено, - заверил её председатель.

       Концерт прошёл успешно. И наша пьеса, и моя басня и выступления девчат с песнями и плясками - всё понравилось невзыскательным зрителям. Но вот на сцену вышла Олимпиада Григорьевна. Что - то сказала, улыбнулась и запела,

                                                   Ничего я с собой не поделаю,

                                                   Я  лишилась покоя и сна;   

                                                   Виновата черемуха белая

                                                   А еще виновата весна.

     Зрители замерли. Они почувствовали, что это нечто другое, другой уровень исполнения, другая глубина. От стоящей на сцене женщины ощутимо веяло интеллигентностью, обаянием и нежностью, а я, слушая с восторгом мою учительницу, убедился, что моё детское впечатление от её песни,  когда я слушал её сидя на полу со своими друзьями, было абсолютно верным: она лучше всех, красивее всех и поет тоже лучше всех.  Мне пришла в голову мысль, что Олимпиада Григорьевна могла стать большой, а может быть, даже и великой артисткой, но она стала учительницей и я благодарен судьбе за то, что мне довелось быть её учеником.

 А она продолжала петь.

                                                     Знаю я, что назад не воротится

                                                     Та далекая наша весна;

                                                     То смеяться, то плакать мне хочется

                                                     И опять мне, опять не до сна.

                Закончилась песня. Замолчала Олимпиада Григорьевна и опустила голову. В зале стояла тишина и только через некоторое время раздались   отдельные, неуверенные хлопки. А потом… А потом все встали и стоя аплодировали моей учительнице.

                                                                                      9 

              Олимпиада Григорьевна занималась не только художественной самодеятельностью. Хватало у неё и других дел. Она заботилась о благоустройстве села, о порядке на кладбище, добивалась и добилась   строительства новой школы; благодаря её стараниям в деревне появился памятник воинам - землякам. Но я возвращаюсь в то время, когда я учился в начальной школе.

       Учёба подходила к концу. Мы готовились к экзаменам за четвёртый класс (в те годы экзамены проводились во всех классах, начиная с четвертого). Сидим мы в классе, зубрим  какой - то предмет и вдруг Олимпиада Григорьевна говорит,

- Ребята, вы скоро закончите нашу школу и будете учиться где - то в другом месте. Хорошо бы оставить какую - то память о себе.

- А как это сделать, Олимпиада Григорьевна?

- Вокруг нашей школы нет ни одного дерева. Давайте посадим тополя. Это и будет память о вас.

- И о Вас, Олимпиада Григорьевна.

- Но я  то  остаюсь здесь.

- Всё равно. Может быть Вы куда   ни  будь уедете или уйдёте из школы, а тополя останутся.

- Ну, хорошо. Я уже поговорила с Григорием Евгеньевичем. Он попросит председателя колхоза привезти саженцы. Будем надеяться, что председатель не откажет.

                   Председатель не отказал. Через несколько дней привезли саженцы тополя. Мы, предупреждённые Олимпиадой Григорьевной, пришли в школу с лопатами и вёдрами. Наша учительница предложила каждому выкопать ямку и посадить дерево,

- Вот и будет у каждого из вас свой тополь.

- И у Вас должно быть своё дерево.

- Хорошо. Я тоже выкопаю ямку и посажу дерево.

- Нет, Олимпиада Григорьевна. Для Вас мы всё сделаем сами.

- Спасибо, ребята, спасибо. Пусть будет так.

Тополя были посажены, и мы ухаживали за ними, пока не расстались с нашей маленькой, но такой родной школой.

                    Закончилась учёба; мы получили свидетельства и собрались пока ещё в своём классе на последний классный час. Нам было и радостно, и грустно. Грустно было и Олимпиаде Григорьевне, и мы это видели. Забыл я её напутственные слова, её пожелания нам, её питомцам.  но  на всю жизнь запомнил слёзы в её глазах. Плачущей Олимпиаду Григорьевну я видел второй и последний раз в жизни.

                      Мы разошлись, разбежались, разъехались по всей стране.       

                                                        Но где бы ни бывали мы,

                                                       Тебя не забывали мы,

                                                       Как мать не забывают сыновья.

                                                       Ты - юность наша вечная, 

                                                       Простая  и сердечная

                                                       Учительница первая моя

             Я, хоть и не часто, но езжу в мою родную деревню. На Локшинской горе прошу остановить   машину. С этой горы хорошо видны и деревня, и окружающие её озёра, и речка Сереж, но я, прежде всего, смотрю на маленькую рощицу тополей посреди деревни. И сразу же защемит сердце. Это наши тополя: мои, моих одноклассников, моей учительницы. Давно нет Олимпиады Григорьевны. Нет и нашей школы - её снесли, но тополя стоят. Они уже тоже старые, как и я.

    Вечером я прихожу к тополям и слушаю тишину. В этой вечерней тишине, в шелесте   тополиных листьев я слышу гомон моих одноклассников и мягкий, но повелительный голос Олимпиады Григорьевны,

- Ребята, тише. Начинаем урок.

Но нет никого вокруг меня, а есть запустение, бурьян и крапива. Нет нашей школы и  нет прежней, большой деревни.   Исчезли не только многие дома, но и целые улицы

                                                                     Здесь ветры печальные веют,

                                                                     Печалью объята земля

                                                                     Живёт здесь, горюет, стареет

                                                                     Родная деревня моя.

                                                                     Шумят здесь метели и грозы,

                                                                     Дожди заливают поля;

                                                                     Здесь плачут в прошлом берёзы,

                                                                     Грустят о былом тополя.

Прошлое и былое поглотило неумолимое время, но осталась память о замечательной женщине, моей первой учительнице.

                                                           2023 год.

 Тихонов Валентин Максимович

x

Иллюстрация к: Учительница первая моя