ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Дворянский сын

Автор иконка Редактор
Стоит почитать Ухудшаем функционал сайта

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Возвращение из Петербурга в Москву

Автор иконка Анастасия Денисова
Стоит почитать "ДЛЯ МЕЧТЫ НЕТ ГРАНИЦ..."

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Дебошир

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Сергей Елецкий
Стоит почитать БЕС ПОПУТАЛ

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Только верю — найдём выход из темноты...

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Воин в битве сражённый лежит...

Автор иконка Владимир Котиков
Стоит почитать РОМАШКА

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Юность давно пролетела...

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Окаменелые сердца, или медуза Горгона, ч. 1, гл. 4


Olen7769 Olen7769 Жанр прозы:

Жанр прозы Проза для души
93 просмотров
0 рекомендуют
0 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Четвертая глава рассказывает о дальнейшем отчуждении Березинского от людей. Привыкший говорить друзьям и близким людям правду, Павел высказал свое мнение о Полине. Всегда это среди людей кончалось плохо, и на этот раз она и Виталик "спустили" Павла с лестницы, чуть не погубив его.

авом, ты целовалась с ним, я видел, а Виталик все тебе прощает.

  Полина вся тоже искривилась, волосы ее растрепались, как при сильном порыве ветра, лоб сузился, нос вытянулся и искривился, губы растянулись в стороны, и она, теперь похожая на бабу-ягу, прошипела, глядя на Павла блудливыми, хищными, полными ярости глазами:

  - Ты хочешь сказать, что я шлюха?.. Ты это хочешь сказать!?

  Павел собрался с силами:

  - Да.

  Потом он не помнил, что произошло, но только видел и чувствовал, как две сильные мохнатые лапы схватили его за плечи, подняли и стали больно и сильно выталкивать его к прихожей, раскрылась со скрежетом бронированная дверь, и он вылетел на лестничную площадку, упал, уже совершенно пьяный, на каменный пол. Опять грохнула бронированная дверь, и Павел увидел над собой двух человекообразных монстров, похожих на обезьян или скелетов со светящимися изнутри костями, которые махали руками, или лапами, и в бешенстве орали на него, брызгая пеной и слюнями, один из них ударил его ногой в лицо. Потом они поставили его на ноги, он что-то еще пытался сказать, но Виталик (теперь он его почему-то ясно видел) толкнул его в грудь, в самое сердце… вниз, по каменной лестнице. Он попятился, шагая по ступенькам, оступился и грохнулся почти плашмя, вниз лицом, на руки, которые спасли его голову от сильного удара о камень. Твари что-то верещали, гавкали ему вслед, но Павел уже ничего не чувствовал: то ли потерял сознание, то ли заснул, но не слышал и заключительный «аккорд» этого побоища: грохотание закрываемой бронированной двери и скрежет ключа в ее железном чреве.

 Так он и лежал несколько часов в это, уже позднее время: иногда скрежетал остановившийся на этом этаже лифт, выходил запоздавший сосед, но то ли не видел его, то ли не хотел видеть, но Павел так и оставался лежать неподвижно, один, на каменных ступенях. Его обволакивала, заволакивала серо-черная муть, которая шла с улицы, просачивалась отовсюду: особенно из окон на этажах, снизу. Она завихрилась, ползла, змеиными, извивающимися телами обволакивая всего Павла, забираясь в уши и ноздри, полуоткрытый рот   внутрь его.
 

 Глава четвертая.

 

  И вот, к этому Виталику теперь и пошел Павел Александрович пить водку, заглушить свою боль хоть на время, потому что знал, что завтра будет то же самое.

  В этом, стемневшем так быстро родном когда-то дворе, боль в душе возобновилась с новой силой. Неприветливо смотрели на него глаза-окна двух домов, стоявших под прямым углом друг к другу, темное небо, обложенное болезненно нависшими серыми тучами, и никого вокруг, как в пустыне, ни души. А когда-то, совсем недавно, была рядом Ира, всегда была, а почему нет сейчас?.. Нет, и не будет никогда!!..
  Павел Александрович нырнул в темную пасть бронированной двери подъезда, которая захлопнулась за ним как выстрел в спину. Света на первом этаже не было, и Павлу пришлось с помощью зажигалки нащупывать кнопку лифта и долго ждать его прибытия в совершенно полной тьме. Открылись двери, и хороший, добротный свет в кабине несколько успокоил его душу, но и напомнил, как они с женой каждый раз целовались здесь и говорили, что так будет вечно. Боль, уже не только в душе, но и в груди, усилилась, и Павел Александрович, измученный и исстрадавшийся, позвонил в квартиру Виталика.

  Он открыл ему дверь, измятый, полупьяный, и впустил его в дом. Сказал, что Полины нет, а он смотрит порнуху. Павел разделся, прошел на кухню, поставил на стол бутылку и закурил. Виталик несколько обрадовался, но с перепоя двигался медленно и смог поставить на стол только бокал томатного сока и хлеб с солью. Извинился, но Павлу было все равно: он быстро налил обоим по большому бокалу, и они помянули Иру, чокнулись, потом вспомнили, что в этом случае не чокаются. Сразу отлегло от сердца, приятная теплота пошла от желудка по всему телу, и приятели закурили.

  - Завтра поминки, - сказал Павел, - но тебя не пригласили.
  - Почему?! – возмутился Виталик. – Я Иру всегда любил и очень переживаю, что ее теперь нет.
  - Это ты Аню спроси, я, в общем-то, тоже был против.

 «Опять все пошло не так, зачем я это ему сказал?» - подумал Павел. Но в квартире Виталика, и в природе за окном, и в самой жизни Павла тоже все было не так. И бутылка водки на грязном столе; грязная, с окурками пепельница, неумытая рожа Виталика с всклокоченными волосами – все требовало, чтобы и разговор шел тоже не так.

  - А ты почему против? – взъярился Виталик, так осуждающе, в самую душу глядя на Павла, что он невольно опустил глаза.
  - Пойми, - Павел наклонился к нему, - вдруг ты напьешься, скажешь что-нибудь не к месту – это ведь поминки, дело сокровенное, святое.
  - Не ожидал… - внутри у Виталика все бушевало, - а еще друг, так обо мне думать… гад ты… самый настоящий… да и все твои…

  Павел быстро налил водки себе и Виталику, выпил, а он не притронулся. Он сидел и сверлил, увечил своими большими темными глазами Павла – тот не знал, куда деться от них.

  - Ну ты выпей, чего ты… ну прости… ну пойми… не могу я тебя к Ире, на ее поминки пустить… выкинешь пакость какую-нибудь…

  - Сволочь ты… - сказал Виталик и залпом опрокинул в себя бокал. - Сволочь.
  - Ладно, тогда я пойду, прости… мне здесь делать нечего.
  - Иди, иди… идите вы все к черту!! – крикнул Виталик и грохнул кулаком по столу.

  В это время в бронированной двери заскрежетал замок, и появилась Полина. Разделась, быстро прошла на кухню и воскликнула:

  - Уже тепленькие!.. Виталик, ты ведь только вчера… до потери пульса – я тебя всю ночь отхаживала…
  - Вон, - Виталик показал на Павла, - пришел… у него жена умерла.
  - Паша, извините, я вас понимаю, сочувствую вам, я Иру очень любила, но Виталик… он невменяемый…

  - Ладно, - Виталик как-то быстро успокоился, - садись и выпей.

  Налил ей полный бокал. Жена скривила лицо, посмотрела на водку, улыбнулась и села.

  - Пей, - Виталик подвинул бокал Полине, - помяни Иру.

  - Ну разве помянуть… - она выпила половину.

  - До конца надо, - потребовал Виталик.

  Она допила.
  А дальше все пошло как всегда. Пили, говорили друг другу ласковые слова, вспоминали Иру, а потом потребовалось еще горячительного. И Павел вновь пошел его добывать, потому что и сам хотел. Сосед напротив его квартиры по-прежнему курил, и Павел занял у него еще сотню. И опять пошли в магазин они вдвоем с Виталиком, закурили по дороге.

  - Как у тебя с Полиной, Виталик? Я давно у вас не был.

  Он помолчал.

  - Хреново.
  - А что?

  - Да она вообще оборзела…
  - Как это.
  - Привязывается к разным мужикам, они ее пивом угощают.

  - Пьяная что ли была?

  - Да нет, чуть-чуть, может быть. Вчера пошли в ЦУМ, там мужики сидят с бутылками. Она подошла к ним, закурила. Ну, они предложили ей прямо из горла. Выпила, потом с одним ушла куда-то.

  - А тебя бросила?

  - Ну да… я ее весь вечер искал… Пришла поздно, пьяная, и сразу спать.

  - Не фига себе. Не ожидал… так разводись на фиг.

  -  Я уже давно думаю, хата у меня есть… Жалко ее… она какая-то сама не в себе.
  - Да, понимаю.

  Взяв бутылку, они медленно вошли в свой двор, среди которого вдруг загорелся яркий фонарь. Павел видел, что ветви деревьев с темными, мертвыми, осенними листьями корежились, трещали, стонали их стволы в немой боли отчаяния, будто их живьем ломали. И опять эта муть обволакивала его, деревья, казалось, это она ломает их. Одна ветка наклонилась так низко, что он задел ее головой и вскрикнул от боли. И она тоже заскрипела, застонала и повисла, будто сломанная. Подъезд сузился, да так, что Павел и Виталик с трудом открыли бронированную дверь и еле протиснулись в нее. Но первый ничего этого не замечал, а шел, углубленный в свои мысли, в свое горе.
  Опять заскрежетала бронированная дверь квартиры Виталика, и они вошли в теплый дом. И Павел понял, что в данный момент у него есть только одна отрада: вот этот теплый дом, квартира его соседей, что надо здесь посидеть, отдохнуть, насладиться теплом, общением, выпивкой, а больше у него уже нет и никогда не будет тепла, общения. Ему не хотелось идти к Свете и Эдду, в свой бывший дом, слушать их нравоучительные разговоры, терпеть их неподобающее для себя обращение.

  Полина улыбалась им навстречу, на столе появилось уже что-то вразумительное: хлеб, масло, колбаса, сыр и соленые огурчики с помидорами. Сели, опять помянули Иру, выпили.

  - Ну, как ты, Паш, немного приходишь в себя? - спросила Полина.
  - Да так, не очень, - ответил Павел. – Все напоминает о ней, плачу.

  - Я понимаю, - сказала Полина, - но ты держись: со временем это пройдет, время все лечит.

  Виталик налил ему водки:

 - Давай, пей, - водка все лечит.

  - Нет, не все, - сказал Павел, - я только сейчас понял, что Ее люблю. Как я вам завидую, что вы оба живы, что вы вместе, что у вас семья.

  - Да, «семья», - сказал Виталик. – Какая это семья, когда жена может бросить мужа в любую минуту и уйти с мужиками пиво пить…

  - Да ты что, Виталик, я же шутила, неужели ты всерьез?

  - А с кем ты весь вечер шлялась, я тебя искал, ждал… как проклятый.

  - Да ни с кем: парень мне свои стихи читал… а потом я домой пошла, да трамвая долго не было… А ты куда убежал?

  - Стихи читал… до полуночи что ли?

  - Ну, трамвая не было, ты знаешь, что их иногда по часу не бывает…

  - Врешь ты все…

  Павел вмешался: предложил всем выпить. Выпили, закусили.

  И опять корежились, корчились вокруг предметы, постанывая, подвывая в каком-то паническом бессилии. Искривилась с воплем подставка для цветов, прикрепленная к стене, и горшок с розой упал прямо на Павла, больно ударив по плечу. Он вскочил, поставил горшок на место и стал отряхиваться. Потом сел и уставился на сидящую напротив Полину.

  - Полина… зачем ты обманываешь Виталика, ведь он хороший человек и любит тебя?

  - Ничего я не обманываю… мне просто тошно очень, вот я и как-то стараюсь общаться.

  - С пьяными мужиками?

  - Слушай, Паша, а какое тебе дело, с кем я общаюсь? Это мое дело. А он не просыхает каждый день… это что, хорошо?

  Все кривилось вокруг до неузнаваемости, стонало, скрежетало, стены перекашивались в злобном остервенении и страдании, прыгала люстра, готовая упасть, даже окно напротив Павла ломалось и трещало. Он видел, как выскакивали из деревянных рам щепки, как кричало детскими воплями и лопалось стекло, и летели осколки, летели мелким бисером, играя кричащими, радужно яркими огоньками, как осколки жизни сидящих вокруг людей и его собственной. Ужас, тошнота и злоба подкатывали к горлу. Как бы придавленный, раздавленный всем этим рядом сидел Виталик, опустив голову, пьяный уже окончательно, беспомощный, отчаявшийся, смирившийся и безмолвный. Павел встал, покачиваясь и дрожа от накатившей жалости и злобы:

  - Знаешь что, Полина, ты на глазах у живого мужа обнималась с Владиславом, ты целовалась с ним, я видел, а Виталик все тебе прощает.

  Полина вся тоже искривилась, волосы ее растрепались, как при сильном порыве ветра, лоб сузился, нос вытянулся и искривился, губы растянулись в стороны, и она, теперь похожая на бабу-ягу, прошипела, глядя на Павла блудливыми, хищными, полными ярости глазами:

  - Ты хочешь сказать, что я шлюха?.. Ты это хочешь сказать!?

  Павел собрался с силами:

  - Да.

  Потом он не помнил, что произошло, но только видел и чувствовал, как две сильные мохнатые лапы схватили его за плечи, подняли и стали больно и сильно выталкивать его к прихожей, раскрылась со скрежетом бронированная дверь, и он вылетел на лестничную площадку, упал, уже совершенно пьяный, на каменный пол. Опять грохнула бронированная дверь, и Павел увидел над собой двух человекообразных монстров, похожих на обезьян или скелетов со светящимися изнутри костями, которые махали руками, или лапами, и в бешенстве орали на него, брызгая пеной и слюнями, один из них ударил его ногой в лицо. Потом они поставили его на ноги, он что-то еще пытался сказать, но Виталик (теперь он его почему-то ясно видел) толкнул его в грудь, в самое сердце… вниз, по каменной лестнице. Он попятился, шагая по ступенькам, оступился и грохнулся почти плашмя, вниз лицом, на руки, которые спасли его голову от сильного удара о камень. Твари что-то верещали, гавкали ему вслед, но Павел уже ничего не чувствовал: то ли потерял сознание, то ли заснул, но не слышал и заключительный «аккорд» этого побоища: грохотание закрываемой бронированной двери и скрежет ключа в ее железном чреве.

 Так он и лежал несколько часов в это, уже позднее время: иногда скрежетал остановившийся на этом этаже лифт, выходил запоздавший сосед, но то ли не видел его, то ли не хотел видеть, но Павел так и оставался лежать неподвижно, один, на каменных ступенях. Его обволакивала, заволакивала серо-черная муть, которая шла с улицы, просачивалась отовсюду: особенно из окон на этажах, снизу. Она завихрилась, ползла, змеиными, извивающимися телами обволакивая всего Павла, забираясь в уши и ноздри, полуоткрытый рот   внутрь его.
 

 Глава четвертая.

 

  И вот, к этому Виталику теперь и пошел Павел Александрович пить водку, заглушить свою боль хоть на время, потому что знал, что завтра будет то же самое.

  В этом, стемневшем так быстро родном когда-то дворе, боль в душе возобновилась с новой силой. Неприветливо смотрели на него глаза-окна двух домов, стоявших под прямым углом друг к другу, темное небо, обложенное болезненно нависшими серыми тучами, и никого вокруг, как в пустыне, ни души. А когда-то, совсем недавно, была рядом Ира, всегда была, а почему нет сейчас?.. Нет, и не будет никогда!!..
  Павел Александрович нырнул в темную пасть бронированной двери подъезда, которая захлопнулась за ним как выстрел в спину. Света на первом этаже не было, и Павлу пришлось с помощью зажигалки нащупывать кнопку лифта и долго ждать его прибытия в совершенно полной тьме. Открылись двери, и хороший, добротный свет в кабине несколько успокоил его душу, но и напомнил, как они с женой каждый раз целовались здесь и говорили, что так будет вечно. Боль, уже не только в душе, но и в груди, усилилась, и Павел Александрович, измученный и исстрадавшийся, позвонил в квартиру Виталика.

  Он открыл ему дверь, измятый, полупьяный, и впустил его в дом. Сказал, что Полины нет, а он смотрит порнуху. Павел разделся, прошел на кухню, поставил на стол бутылку и закурил. Виталик несколько обрадовался, но с перепоя двигался медленно и смог поставить на стол только бокал томатного сока и хлеб с солью. Извинился, но Павлу было все равно: он быстро налил обоим по большому бокалу, и они помянули Иру, чокнулись, потом вспомнили, что в этом случае не чокаются. Сразу отлегло от сердца, приятная теплота пошла от желудка по всему телу, и приятели закурили.

  - Завтра поминки, - сказал Павел, - но тебя не пригласили.
  - Почему?! – возмутился Виталик. – Я Иру всегда любил и очень переживаю, что ее теперь нет.
  - Это ты Аню спроси, я, в общем-то, тоже был против.

 «Опять все пошло не так, зачем я это ему сказал?» - подумал Павел. Но в квартире Виталика, и в природе за окном, и в самой жизни Павла тоже все было не так. И бутылка водки на грязном столе; грязная, с окурками пепельница, неумытая рожа Виталика с всклокоченными волосами – все требовало, чтобы и разговор шел тоже не так.

  - А ты почему против? – взъярился Виталик, так осуждающе, в самую душу глядя на Павла, что он невольно опустил глаза.
  - Пойми, - Павел наклонился к нему, - вдруг ты напьешься, скажешь что-нибудь не к месту – это ведь поминки, дело сокровенное, святое.
  - Не ожидал… - внутри у Виталика все бушевало, - а еще друг, так обо мне думать… гад ты… самый настоящий… да и все твои…

  Павел быстро налил водки себе и Виталику, выпил, а он не притронулся. Он сидел и сверлил, увечил своими большими темными глазами Павла – тот не знал, куда деться от них.

  - Ну ты выпей, чего ты… ну прости… ну пойми… не могу я тебя к Ире, на ее поминки пустить… выкинешь пакость какую-нибудь…

  - Сволочь ты… - сказал Виталик и залпом опрокинул в себя бокал. - Сволочь.
  - Ладно, тогда я пойду, прости… мне здесь делать нечего.
  - Иди, иди… идите вы все к черту!! – крикнул Виталик и грохнул кулаком по столу.

  В это время в бронированной двери заскрежетал замок, и появилась Полина. Разделась, быстро прошла на кухню и воскликнула:

  - Уже тепленькие!.. Виталик, ты ведь только вчера… до потери пульса – я тебя всю ночь отхаживала…
  - Вон, - Виталик показал на Павла, - пришел… у него жена умерла.
  - Паша, извините, я вас понимаю, сочувствую вам, я Иру очень любила, но Виталик… он невменяемый…

  - Ладно, - Виталик как-то быстро успокоился, - садись и выпей.

  Налил ей полный бокал. Жена скривила лицо, посмотрела на водку, улыбнулась и села.

  - Пей, - Виталик подвинул бокал Полине, - помяни Иру.

  - Ну разве помянуть… - она выпила половину.

  - До конца надо, - потребовал Виталик.

  Она допила.
  А дальше все пошло как всегда. Пили, говорили друг другу ласковые слова, вспоминали Иру, а потом потребовалось еще горячительного. И Павел вновь пошел его добывать, потому что и сам хотел. Сосед напротив его квартиры по-прежнему курил, и Павел занял у него еще сотню. И опять пошли в магазин они вдвоем с Виталиком, закурили по дороге.

  - Как у тебя с Полиной, Виталик? Я давно у вас не был.

  Он помолчал.

  - Хреново.
  - А что?

  - Да она вообще оборзела…
  - Как это.
  - Привязывается к разным мужикам, они ее пивом угощают.

  - Пьяная что ли была?

  - Да нет, чуть-чуть, может быть. Вчера пошли в ЦУМ, там мужики сидят с бутылками. Она подошла к ним, закурила. Ну, они предложили ей прямо из горла. Выпила, потом с одним ушла куда-то.

  - А тебя бросила?

  - Ну да… я ее весь вечер искал… Пришла поздно, пьяная, и сразу спать.

  - Не фига себе. Не ожидал… так разводись на фиг.

  -  Я уже давно думаю, хата у меня есть… Жалко ее… она какая-то сама не в себе.
  - Да, понимаю.

  Взяв бутылку, они медленно вошли в свой двор, среди которого вдруг загорелся яркий фонарь. Павел видел, что ветви деревьев с темными, мертвыми, осенними листьями корежились, трещали, стонали их стволы в немой боли отчаяния, будто их живьем ломали. И опять эта муть обволакивала его, деревья, казалось, это она ломает их. Одна ветка наклонилась так низко, что он задел ее головой и вскрикнул от боли. И она тоже заскрипела, застонала и повисла, будто сломанная. Подъезд сузился, да так, что Павел и Виталик с трудом открыли бронированную дверь и еле протиснулись в нее. Но первый ничего этого не замечал, а шел, углубленный в свои мысли, в свое горе.
  Опять заскрежетала бронированная дверь квартиры Виталика, и они вошли в теплый дом. И Павел понял, что в данный момент у него есть только одна отрада: вот этот теплый дом, квартира его соседей, что надо здесь посидеть, отдохнуть, насладиться теплом, общением, выпивкой, а больше у него уже нет и никогда не будет тепла, общения. Ему не хотелось идти к Свете и Эдду, в свой бывший дом, слушать их нравоучительные разговоры, терпеть их неподобающее для себя обращение.

  Полина улыбалась им навстречу, на столе появилось уже что-то вразумительное: хлеб, масло, колбаса, сыр и соленые огурчики с помидорами. Сели, опять помянули Иру, выпили.

  - Ну, как ты, Паш, немного приходишь в себя? - спросила Полина.
  - Да так, не очень, - ответил Павел. – Все напоминает о ней, плачу.

  - Я понимаю, - сказала Полина, - но ты держись: со временем это пройдет, время все лечит.

  Виталик налил ему водки:

 - Давай, пей, - водка все лечит.

  - Нет, не все, - сказал Павел, - я только сейчас понял, что Ее люблю. Как я вам завидую, что вы оба живы, что вы вместе, что у вас семья.

  - Да, «семья», - сказал Виталик. – Какая это семья, когда жена может бросить мужа в любую минуту и уйти с мужиками пиво пить…

  - Да ты что, Виталик, я же шутила, неужели ты всерьез?

  - А с кем ты весь вечер шлялась, я тебя искал, ждал… как проклятый.

  - Да ни с кем: парень мне свои стихи читал… а потом я домой пошла, да трамвая долго не было… А ты куда убежал?

  - Стихи читал… до полуночи что ли?

  - Ну, трамвая не было, ты знаешь, что их иногда по часу не бывает…

  - Врешь ты все…

  Павел вмешался: предложил всем выпить. Выпили, закусили.

  И опять корежились, корчились вокруг предметы, постанывая, подвывая в каком-то паническом бессилии. Искривилась с воплем подставка для цветов, прикрепленная к стене, и горшок с розой упал прямо на Павла, больно ударив по плечу. Он вскочил, поставил горшок на место и стал отряхиваться. Потом сел и уставился на сидящую напротив Полину.

  - Полина… зачем ты обманываешь Виталика, ведь он хороший человек и любит тебя?

  - Ничего я не обманываю… мне просто тошно очень, вот я и как-то стараюсь общаться.

  - С пьяными мужиками?

  - Слушай, Паша, а какое тебе дело, с кем я общаюсь? Это мое дело. А он не просыхает каждый день… это что, хорошо?

  Все кривилось вокруг до неузнаваемости, стонало, скрежетало, стены перекашивались в злобном остервенении и страдании, прыгала люстра, готовая упасть, даже окно напротив Павла ломалось и трещало. Он видел, как выскакивали из деревянных рам щепки, как кричало детскими воплями и лопалось стекло, и летели осколки, летели мелким бисером, играя кричащими, радужно яркими огоньками, как осколки жизни сидящих вокруг людей и его собственной. Ужас, тошнота и злоба подкатывали к горлу. Как бы придавленный, раздавленный всем этим рядом сидел Виталик, опустив голову, пьяный уже окончательно, беспомощный, отчаявшийся, смирившийся и безмолвный. Павел встал, покачиваясь и дрожа от накатившей жалости и злобы:

  - Знаешь что, Полина, ты на глазах у живого мужа обнималась с Владиславом, ты целовалась с ним, я видел, а Виталик все тебе прощает.

  Полина вся тоже искривилась, волосы ее растрепались, как при сильном порыве ветра, лоб сузился, нос вытянулся и искривился, губы растянулись в стороны, и она, теперь похожая на бабу-ягу, прошипела, глядя на Павла блудливыми, хищными, полными ярости глазами:

  - Ты хочешь сказать, что я шлюха?.. Ты это хочешь сказать!?

  Павел собрался с силами:

  - Да.

  Потом он не помнил, что произошло, но только видел и чувствовал, как две сильные мохнатые лапы схватили его за плечи, подняли и стали больно и сильно выталкивать его к прихожей, раскрылась со скрежетом бронированная дверь, и он вылетел на лестничную площадку, упал, уже совершенно пьяный, на каменный пол. Опять грохнула бронированная дверь, и Павел увидел над собой двух человекообразных монстров, похожих на обезьян или скелетов со светящимися изнутри костями, которые махали руками, или лапами, и в бешенстве орали на него, брызгая пеной и слюнями, один из них ударил его ногой в лицо. Потом они поставили его на ноги, он что-то еще пытался сказать, но Виталик (теперь он его почему-то ясно видел) толкнул его в грудь, в самое сердце… вниз, по каменной лестнице. Он попятился, шагая по ступенькам, оступился и грохнулся почти плашмя, вниз лицом, на руки, которые спасли его голову от сильного удара о камень. Твари что-то верещали, гавкали ему вслед, но Павел уже ничего не чувствовал: то ли потерял сознание, то ли заснул, но не слышал и заключительный «аккорд» этого побоища: грохотание закрываемой бронированной двери и скрежет ключа в ее железном чреве.

 Так он и лежал несколько часов в это, уже позднее время: иногда скрежетал остановившийся на этом этаже лифт, выходил запоздавший сосед, но то ли не видел его, то ли не хотел видеть, но Павел так и оставался лежать неподвижно, один, на каменных ступенях. Его обволакивала, заволакивала серо-черная муть, которая шла с улицы, просачивалась отовсюду: особенно из окон на этажах, снизу. Она завихрилась, ползла, змеиными, извивающимися телами обволакивая всего Павла, забираясь в уши и ноздри, полуоткрытый рот   внутрь его.
 

 Глава четвертая.

 

  И вот, к этому Виталику теперь и пошел Павел Александрович пить водку, заглушить свою боль хоть на время, потому что знал, что завтра будет то же самое.

  В этом, стемневшем так быстро родном когда-то дворе, боль в душе возобновилась с новой силой. Неприветливо смотрели на него глаза-окна двух домов, стоявших под прямым углом друг к другу, темное небо, обложенное болезненно нависшими серыми тучами, и никого вокруг, как в пустыне, ни души. А когда-то, совсем недавно, была рядом Ира, всегда была, а почему нет сейчас?.. Нет, и не будет никогда!!..
  Павел Александрович нырнул в темную пасть бронированной двери подъезда, которая захлопнулась за ним как выстрел в спину. Света на первом этаже не было, и Павлу пришлось с помощью зажигалки нащупывать кнопку лифта и долго ждать его прибытия в совершенно полной тьме. Открылись двери, и хороший, добротный свет в кабине несколько успокоил его душу, но и напомнил, как они с женой каждый раз целовались здесь и говорили, что так будет вечно. Боль, уже не только в душе, но и в груди, усилилась, и Павел Александрович, измученный и исстрадавшийся, позвонил в квартиру Виталика.

  Он открыл ему дверь, измятый, полупьяный, и впустил его в дом. Сказал, что Полины нет, а он смотрит порнуху. Павел разделся, прошел на кухню, поставил на стол бутылку и закурил. Виталик несколько обрадовался, но с перепоя двигался медленно и смог поставить на стол только бокал томатного сока и хлеб с солью. Извинился, но Павлу было все равно: он быстро налил обоим по большому бокалу, и они помянули Иру, чокнулись, потом вспомнили, что в этом случае не чокаются. Сразу отлегло от сердца, приятная теплота пошла от желудка по всему телу, и приятели закурили.

  - Завтра поминки, - сказал Павел, - но тебя не пригласили.
  - Почему?! – возмутился Виталик. – Я Иру всегда любил и очень переживаю, что ее теперь нет.
  - Это ты Аню спроси, я, в общем-то, тоже был против.

 «Опять все пошло не так, зачем я это ему сказал?» - подумал Павел. Но в квартире Виталика, и в природе за окном, и в самой жизни Павла тоже все было не так. И бутылка водки на грязном столе; грязная, с окурками пепельница, неумытая рожа Виталика с всклокоченными волосами – все требовало, чтобы и разговор шел тоже не так.

  - А ты почему против? – взъярился Виталик, так осуждающе, в самую душу глядя на Павла, что он невольно опустил глаза.
  - Пойми, - Павел наклонился к нему, - вдруг ты напьешься, скажешь что-нибудь не к месту – это ведь поминки, дело сокровенное, святое.
  - Не ожидал… - внутри у Виталика все бушевало, - а еще друг, так обо мне думать… гад ты… самый настоящий… да и все твои…

  Павел быстро налил водки себе и Виталику, выпил, а он не притронулся. Он сидел и сверлил, увечил своими большими темными глазами Павла – тот не знал, куда деться от них.

  - Ну ты выпей, чего ты… ну прости… ну пойми… не могу я тебя к Ире, на ее поминки пустить… выкинешь пакость какую-нибудь…

  - Сволочь ты… - сказал Виталик и залпом опрокинул в себя бокал. - Сволочь.
  - Ладно, тогда я пойду, прости… мне здесь делать нечего.
  - Иди, иди… идите вы все к черту!! – крикнул Виталик и грохнул кулаком по столу.

  В это время в бронированной двери заскрежетал замок, и появилась Полина. Разделась, быстро прошла на кухню и воскликнула:

  - Уже тепленькие!.. Виталик, ты ведь только вчера… до потери пульса – я тебя всю ночь отхаживала…
  - Вон, - Виталик показал на Павла, - пришел… у него жена умерла.
  - Паша, извините, я вас понимаю, сочувствую вам, я Иру очень любила, но Виталик… он невменяемый…

  - Ладно, - Виталик как-то быстро успокоился, - садись и выпей.

  Налил ей полный бокал. Жена скривила лицо, посмотрела на водку, улыбнулась и села.

  - Пей, - Виталик подвинул бокал Полине, - помяни Иру.

  - Ну разве помянуть… - она выпила половину.

  - До конца надо, - потребовал Виталик.

  Она допила.
  А дальше все пошло как всегда. Пили, говорили друг другу ласковые слова, вспоминали Иру, а потом потребовалось еще горячительного. И Павел вновь пошел его добывать, потому что и сам хотел. Сосед напротив его квартиры по-прежнему курил, и Павел занял у него еще сотню. И опять пошли в магазин они вдвоем с Виталиком, закурили по дороге.

  - Как у тебя с Полиной, Виталик? Я давно у вас не был.

  Он помолчал.

  - Хреново.
  - А что?

  - Да она вообще оборзела…
  - Как это.
  - Привязывается к разным мужикам, они ее пивом угощают.

  - Пьяная что ли была?

  - Да нет, чуть-чуть, может быть. Вчера пошли в ЦУМ, там мужики сидят с бутылками. Она подошла к ним, закурила. Ну, они предложили ей прямо из горла. Выпила, потом с одним ушла куда-то.

  - А тебя бросила?

  - Ну да… я ее весь вечер искал… Пришла поздно, пьяная, и сразу спать.

  - Не фига себе. Не ожидал… так разводись на фиг.

  -  Я уже давно думаю, хата у меня есть… Жалко ее… она какая-то сама не в себе.
  - Да, понимаю.

  Взяв бутылку, они медленно вошли в свой двор, среди которого вдруг загорелся яркий фонарь. Павел видел, что ветви деревьев с темными, мертвыми, осенними листьями корежились, трещали, стонали их стволы в немой боли отчаяния, будто их живьем ломали. И опять эта муть обволакивала его, деревья, казалось, это она ломает их. Одна ветка наклонилась так низко, что он задел ее головой и вскрикнул от боли. И она тоже заскрипела, застонала и повисла, будто сломанная. Подъезд сузился, да так, что Павел и Виталик с трудом открыли бронированную дверь и еле протиснулись в нее. Но первый ничего этого не замечал, а шел, углубленный в свои мысли, в свое горе.
  Опять заскрежетала бронированная дверь квартиры Виталика, и они вошли в теплый дом. И Павел понял, что в данный момент у него есть только одна отрада: вот этот теплый дом, квартира его соседей, что надо здесь посидеть, отдохнуть, насладиться теплом, общением, выпивкой, а больше у него уже нет и никогда не будет тепла, общения. Ему не хотелось идти к Свете и Эдду, в свой бывший дом, слушать их нравоучительные разговоры, терпеть их неподобающее для себя обращение.

  Полина улыбалась им навстречу, на столе появилось уже что-то вразумительное: хлеб, масло, колбаса, сыр и соленые огурчики с помидорами. Сели, опять помянули Иру, выпили.

  - Ну, как ты, Паш, немного приходишь в себя? - спросила Полина.
  - Да так, не очень, - ответил Павел. – Все напоминает о ней, плачу.

  - Я понимаю, - сказала Полина, - но ты держись: со временем это пройдет, время все лечит.

  Виталик налил ему водки:

 - Давай, пей, - водка все лечит.

  - Нет, не все, - сказал Павел, - я только сейчас понял, что Ее люблю. Как я вам завидую, что вы оба живы, что вы вместе, что у вас семья.

  - Да, «семья», - сказал Виталик. – Какая это семья, когда жена может бросить мужа в любую минуту и уйти с мужиками пиво пить…

  - Да ты что, Виталик, я же шутила, неужели ты всерьез?

  - А с кем ты весь вечер шлялась, я тебя искал, ждал… как проклятый.

  - Да ни с кем: парень мне свои стихи читал… а потом я домой пошла, да трамвая долго не было… А ты куда убежал?

  - Стихи читал… до полуночи что ли?

  - Ну, трамвая не было, ты знаешь, что их иногда по часу не бывает…

  - Врешь ты все…

  Павел вмешался: предложил всем выпить. Выпили, закусили.

  И опять корежились, корчились вокруг предметы, постанывая, подвывая в каком-то паническом бессилии. Искривилась с воплем подставка для цветов, прикрепленная к стене, и горшок с розой упал прямо на Павла, больно ударив по плечу. Он вскочил, поставил горшок на место и стал отряхиваться. Потом сел и уставился на сидящую напротив Полину.

  - Полина… зачем ты обманываешь Виталика, ведь он хороший человек и любит тебя?

  - Ничего я не обманываю… мне просто тошно очень, вот я и как-то стараюсь общаться.

  - С пьяными мужиками?

  - Слушай, Паша, а какое тебе дело, с кем я общаюсь? Это мое дело. А он не просыхает каждый день… это что, хорошо?

  Все кривилось вокруг до неузнаваемости, стонало, скрежетало, стены перекашивались в злобном остервенении и страдании, прыгала люстра, готовая упасть, даже окно напротив Павла ломалось и трещало. Он видел, как выскакивали из деревянных рам щепки, как кричало детскими воплями и лопалось стекло, и летели осколки, летели мелким бисером, играя кричащими, радужно яркими огоньками, как осколки жизни сидящих вокруг людей и его собственной. Ужас, тошнота и злоба подкатывали к горлу. Как бы придавленный, раздавленный всем этим рядом сидел Виталик, опустив голову, пьяный уже окончательно, беспомощный, отчаявшийся, смирившийся и безмолвный. Павел встал, покачиваясь и дрожа от накатившей жалости и злобы:

  - Знаешь что, Полина, ты на глазах у живого мужа обнималась с Владиславом, ты целовалась с ним, я видел, а Виталик все тебе прощает.

  Полина вся тоже искривилась, волосы ее растрепались, как при сильном порыве ветра, лоб сузился, нос вытянулся и искривился, губы растянулись в стороны, и она, теперь похожая на бабу-ягу, прошипела, глядя на Павла блудливыми, хищными, полными ярости глазами:

  - Ты хочешь сказать, что я шлюха?.. Ты это хочешь сказать!?

  Павел собрался с силами:

  - Да.

  Потом он не помнил, что произошло, но только видел и чувствовал, как две сильные мохнатые лапы схватили его за плечи, подняли и стали больно и сильно выталкивать его к прихожей, раскрылась со скрежетом бронированная дверь, и он вылетел на лестничную площадку, упал, уже совершенно пьяный, на каменный пол. Опять грохнула бронированная дверь, и Павел увидел над собой двух человекообразных монстров, похожих на обезьян или скелетов со светящимися изнутри костями, которые махали руками, или лапами, и в бешенстве орали на него, брызгая пеной и слюнями, один из них ударил его ногой в лицо. Потом они поставили его на ноги, он что-то еще пытался сказать, но Виталик (теперь он его почему-то ясно видел) толкнул его в грудь, в самое сердце… вниз, по каменной лестнице. Он попятился, шагая по ступенькам, оступился и грохнулся почти плашмя, вниз лицом, на руки, которые спасли его голову от сильного удара о камень. Твари что-то верещали, гавкали ему вслед, но Павел уже ничего не чувствовал: то ли потерял сознание, то ли заснул, но не слышал и заключительный «аккорд» этого побоища: грохотание закрываемой бронированной двери и скрежет ключа в ее железном чреве.

 Так он и лежал несколько часов в это, уже позднее время: иногда скрежетал остановившийся на этом этаже лифт, выходил запоздавший сосед, но то ли не видел его, то ли не хотел видеть, но Павел так и оставался лежать неподвижно, один, на каменных ступенях. Его обволакивала, заволакивала серо-черная муть, которая шла с улицы, просачивалась отовсюду: особенно из окон на этажах, снизу. Она завихрилась, ползла, змеиными, извивающимися телами обволакивая всего Павла, забираясь в уши и ноздри, полуоткрытый рот   внутрь его.
 

 Глава четвертая.

 

  И вот, к этому Виталику теперь и пошел Павел Александрович пить водку, заглушить свою боль хоть на время, потому что знал, что завтра будет то же самое.

  В этом, стемневшем так быстро родном когда-то дворе, боль в душе возобновилась с новой силой. Неприветливо смотрели на него глаза-окна двух домов, стоявших под прямым углом друг к другу, темное небо, обложенное болезненно нависшими серыми тучами, и никого вокруг, как в пустыне, ни души. А когда-то, совсем недавно, была рядом Ира, всегда была, а почему нет сейчас?.. Нет, и не будет никогда!!..
  Павел Александрович нырнул в темную пасть бронированной двери подъезда, которая захлопнулась за ним как выстрел в спину. Света на первом этаже не было, и Павлу пришлось с помощью зажигалки нащупывать кнопку лифта и долго ждать его прибытия в совершенно полной тьме. Открылись двери, и хороший, добротный свет в кабине несколько успокоил его душу, но и напомнил, как они с женой каждый раз целовались здесь и говорили, что так будет вечно. Боль, уже не только в душе, но и в груди, усилилась, и Павел Александрович, измученный и исстрадавшийся, позвонил в квартиру Виталика.

  Он открыл ему дверь, измятый, полупьяный, и впустил его в дом. Сказал, что Полины нет, а он смотрит порнуху. Павел разделся, прошел на кухню, поставил на стол бутылку и закурил. Виталик несколько обрадовался, но с перепоя двигался медленно и смог поставить на стол только бокал томатного сока и хлеб с солью. Извинился, но Павлу было все равно: он быстро налил обоим по большому бокалу, и они помянули Иру, чокнулись, потом вспомнили, что в этом случае не чокаются. Сразу отлегло от сердца, приятная теплота пошла от желудка по всему телу, и приятели закурили.

  - Завтра поминки, - сказал Павел, - но тебя не пригласили.
  - Почему?! – возмутился Виталик. – Я Иру всегда любил и очень переживаю, что ее теперь нет.
  - Это ты Аню спроси, я, в общем-то, тоже был против.

 «Опять все пошло не так, зачем я это ему сказал?» - подумал Павел. Но в квартире Виталика, и в природе за окном, и в самой жизни Павла тоже все было не так. И бутылка водки на грязном столе; грязная, с окурками пепельница, неумытая рожа Виталика с всклокоченными волосами – все требовало, чтобы и разговор шел тоже не так.

  - А ты почему против? – взъярился Виталик, так осуждающе, в самую душу глядя на Павла, что он невольно опустил глаза.
  - Пойми, - Павел наклонился к нему, - вдруг ты напьешься, скажешь что-нибудь не к месту – это ведь поминки, дело сокровенное, святое.
  - Не ожидал… - внутри у Виталика все бушевало, - а еще друг, так обо мне думать… гад ты… самый настоящий… да и все твои…

  Павел быстро налил водки себе и Виталику, выпил, а он не притронулся. Он сидел и сверлил, увечил своими большими темными глазами Павла – тот не знал, куда деться от них.

  - Ну ты выпей, чего ты… ну прости… ну пойми… не могу я тебя к Ире, на ее поминки пустить… выкинешь пакость какую-нибудь…

  - Сволочь ты… - сказал Виталик и залпом опрокинул в себя бокал. - Сволочь.
  - Ладно, тогда я пойду, прости… мне здесь делать нечего.
  - Иди, иди… идите вы все к черту!! – крикнул Виталик и грохнул кулаком по столу.

  В это время в бронированной двери заскрежетал замок, и появилась Полина. Разделась, быстро прошла на кухню и воскликнула:

  - Уже тепленькие!.. Виталик, ты ведь только вчера… до потери пульса – я тебя всю ночь отхаживала…
  - Вон, - Виталик показал на Павла, - пришел… у него жена умерла.
  - Паша, извините, я вас понимаю, сочувствую вам, я Иру очень любила, но Виталик… он невменяемый…

  - Ладно, - Виталик как-то быстро успокоился, - садись и выпей.

  Налил ей полный бокал. Жена скривила лицо, посмотрела на водку, улыбнулась и села.

  - Пей, - Виталик подвинул бокал Полине, - помяни Иру.

  - Ну разве помянуть… - она выпила половину.

  - До конца надо, - потребовал Виталик.

  Она допила.
  А дальше все пошло как всегда. Пили, говорили друг другу ласковые слова, вспоминали Иру, а потом потребовалось еще горячительного. И Павел вновь пошел его добывать, потому что и сам хотел. Сосед напротив его квартиры по-прежнему курил, и Павел занял у него еще сотню. И опять пошли в магазин они вдвоем с Виталиком, закурили по дороге.

  - Как у тебя с Полиной, Виталик? Я давно у вас не был.

  Он помолчал.

  - Хреново.
  - А что?

  - Да она вообще оборзела…
  - Как это.
  - Привязывается к разным мужикам, они ее пивом угощают.

  - Пьяная что ли была?

  - Да нет, чуть-чуть, может быть. Вчера пошли в ЦУМ, там мужики сидят с бутылками. Она подошла к ним, закурила. Ну, они предложили ей прямо из горла. Выпила, потом с одним ушла куда-то.

  - А тебя бросила?

  - Ну да… я ее весь вечер искал… Пришла поздно, пьяная, и сразу спать.

  - Не фига себе. Не ожидал… так разводись на фиг.

  -  Я уже давно думаю, хата у меня есть… Жалко ее… она какая-то сама не в себе.
  - Да, понимаю.

  Взяв бутылку, они медленно вошли в свой двор, среди которого вдруг загорелся яркий фонарь. Павел видел, что ветви деревьев с темными, мертвыми, осенними листьями корежились, трещали, стонали их стволы в немой боли отчаяния, будто их живьем ломали. И опять эта муть обволакивала его, деревья, казалось, это она ломает их. Одна ветка наклонилась так низко, что он задел ее головой и вскрикнул от боли. И она тоже заскрипела, застонала и повисла, будто сломанная. Подъезд сузился, да так, что Павел и Виталик с трудом открыли бронированную дверь и еле протиснулись в нее. Но первый ничего этого не замечал, а шел, углубленный в свои мысли, в свое горе.
  Опять заскрежетала бронированная дверь квартиры Виталика, и они вошли в теплый дом. И Павел понял, что в данный момент у него есть только одна отрада: вот этот теплый дом, квартира его соседей, что надо здесь посидеть, отдохнуть, насладиться теплом, общением, выпивкой, а больше у него уже нет и никогда не будет тепла, общения. Ему не хотелось идти к Свете и Эдду, в свой бывший дом, слушать их нравоучительные разговоры, терпеть их неподобающее для себя обращение.

  Полина улыбалась им навстречу, на столе появилось уже что-то вразумительное: хлеб, масло, колбаса, сыр и соленые огурчики с помидорами. Сели, опять помянули Иру, выпили.

  - Ну, как ты, Паш, немного приходишь в себя? - спросила Полина.
  - Да так, не очень, - ответил Павел. – Все напоминает о ней, плачу.

  - Я понимаю, - сказала Полина, - но ты держись: со временем это пройдет, время все лечит.

  Виталик налил ему водки:

 - Давай, пей, - водка все лечит.

  - Нет, не все, - сказал Павел, - я только сейчас понял, что Ее люблю. Как я вам завидую, что вы оба живы, что вы вместе, что у вас семья.

  - Да, «семья», - сказал Виталик. – Какая это семья, когда жена может бросить мужа в любую минуту и уйти с мужиками пиво пить…

  - Да ты что, Виталик, я же шутила, неужели ты всерьез?

  - А с кем ты весь вечер шлялась, я тебя искал, ждал… как проклятый.

  - Да ни с кем: парень мне свои стихи читал… а потом я домой пошла, да трамвая долго не было… А ты куда убежал?

  - Стихи читал… до полуночи что ли?

  - Ну, трамвая не было, ты знаешь, что их иногда по часу не бывает…

  - Врешь ты все…

  Павел вмешался: предложил всем выпить. Выпили, закусили.

  И опять корежились, корчились вокруг предметы, постанывая, подвывая в каком-то паническом бессилии. Искривилась с воплем подставка для цветов, прикрепленная к стене, и горшок с розой упал прямо на Павла, больно ударив по плечу. Он вскочил, поставил горшок на место и стал отряхиваться. Потом сел и уставился на сидящую напротив Полину.

  - Полина… зачем ты обманываешь Виталика, ведь он хороший человек и любит тебя?

  - Ничего я не обманываю… мне просто тошно очень, вот я и как-то стараюсь общаться.

  - С пьяными мужиками?

  - Слушай, Паша, а какое тебе дело, с кем я общаюсь? Это мое дело. А он не просыхает каждый день… это что, хорошо?

  Все кривилось вокруг до неузнаваемости, стонало, скрежетало, стены перекашивались в злобном остервенении и страдании, прыгала люстра, готовая упасть, даже окно напротив Павла ломалось и трещало. Он видел, как выскакивали из деревянных рам щепки, как кричало детскими воплями и лопалось стекло, и летели осколки, летели мелким бисером, играя кричащими, радужно яркими огоньками, как осколки жизни сидящих вокруг людей и его собственной. Ужас, тошнота и злоба подкатывали к горлу. Как бы придавленный, раздавленный всем этим рядом сидел Виталик, опустив голову, пьяный уже окончательно, беспомощный, отчаявшийся, смирившийся и безмолвный. Павел встал, покачиваясь и дрожа от накатившей жалости и злобы:

  - Знаешь что, Полина, ты на глазах у живого мужа обнималась с Владиславом, ты целовалась с ним, я видел, а Виталик все тебе прощает.

  Полина вся тоже искривилась, волосы ее растрепались, как при сильном порыве ветра, лоб сузился, нос вытянулся и искривился, губы растянулись в стороны, и она, теперь похожая на бабу-ягу, прошипела, глядя на Павла блудливыми, хищными, полными ярости глазами:

  - Ты хочешь сказать, что я шлюха?.. Ты это хочешь сказать!?

  Павел собрался с силами:

  - Да.

  Потом он не помнил, что произошло, но только видел и чувствовал, как две сильные мохнатые лапы схватили его за плечи, подняли и стали больно и сильно выталкивать его к прихожей, раскрылась со скрежетом бронированная дверь, и он вылетел на лестничную площадку, упал, уже совершенно пьяный, на каменный пол. Опять грохнула бронированная дверь, и Павел увидел над собой двух человекообразных монстров, похожих на обезьян или скелетов со светящимися изнутри костями, которые махали руками, или лапами, и в бешенстве орали на него, брызгая пеной и слюнями, один из них ударил его ногой в лицо. Потом они поставили его на ноги, он что-то еще пытался сказать, но Виталик (теперь он его почему-то ясно видел) толкнул его в грудь, в самое сердце… вниз, по каменной лестнице. Он попятился, шагая по ступенькам, оступился и грохнулся почти плашмя, вниз лицом, на руки, которые спасли его голову от сильного удара о камень. Твари что-то верещали, гавкали ему вслед, но Павел уже ничего не чувствовал: то ли потерял сознание, то ли заснул, но не слышал и заключительный «аккорд» этого побоища: грохотание закрываемой бронированной двери и скрежет ключа в ее железном чреве.

 Так он и лежал несколько часов в это, уже позднее время: иногда скрежетал остановившийся на этом этаже лифт, выходил запоздавший сосед, но то ли не видел его, то ли не хотел видеть, но Павел так и оставался лежать неподвижно, один, на каменных ступенях. Его обволакивала, заволакивала серо-черная муть, которая шла с улицы, просачивалась отовсюду: особенно из окон на этажах, снизу. Она завихрилась, ползла, змеиными, извивающимися телами обволакивая всего Павла, забираясь в уши и ноздри, полуоткрытый рот   внутрь его.
 

 Глава четвертая.

 

  И вот, к этому Виталику теперь и пошел Павел Александрович пить водку, заглушить свою боль хоть на время, потому что знал, что завтра будет то же самое.

  В этом, стемневшем так быстро родном когда-то дворе, боль в душе возобновилась с новой силой. Неприветливо смотрели на него глаза-окна двух домов, стоявших под прямым углом друг к другу, темное небо, обложенное болезненно нависшими серыми тучами, и никого вокруг, как в пустыне, ни души. А когда-то, совсем недавно, была рядом Ира, всегда была, а почему нет сейчас?.. Нет, и не будет никогда!!..
  Павел Александрович нырнул в темную пасть бронированной двери подъезда, которая захлопнулась за ним как выстрел в спину. Света на первом этаже не было, и Павлу пришлось с помощью зажигалки нащупывать кнопку лифта и долго ждать его прибытия в совершенно полной тьме. Открылись двери, и хороший, добротный свет в кабине несколько успокоил его душу, но и напомнил, как они с женой каждый раз целовались здесь и говорили, что так будет вечно. Боль, уже не только в душе, но и в груди, усилилась, и Павел Александрович, измученный и исстрадавшийся, позвонил в квартиру Виталика.

  Он открыл ему дверь, измятый, полупьяный, и впустил его в дом. Сказал, что Полины нет, а он смотрит порнуху. Павел разделся, прошел на кухню, поставил на стол бутылку и закурил. Виталик несколько обрадовался, но с перепоя двигался медленно и смог поставить на стол только бокал томатного сока и хлеб с солью. Извинился, но Павлу было все равно: он быстро налил обоим по большому бокалу, и они помянули Иру, чокнулись, потом вспомнили, что в этом случае не чокаются. Сразу отлегло от сердца, приятная теплота пошла от желудка по всему телу, и приятели закурили.

  - Завтра поминки, - сказал Павел, - но тебя не пригласили.
  - Почему?! – возмутился Виталик. – Я Иру всегда любил и очень переживаю, что ее теперь нет.
  - Это ты Аню спроси, я, в общем-то, тоже был против.

 «Опять все пошло не так, зачем я это ему сказал?» - подумал Павел. Но в квартире Виталика, и в природе за окном, и в самой жизни Павла тоже все было не так. И бутылка водки на грязном столе; грязная, с окурками пепельница, неумытая рожа Виталика с всклокоченными волосами – все требовало, чтобы и разговор шел тоже не так.

  - А ты почему против? – взъярился Виталик, так осуждающе, в самую душу глядя на Павла, что он невольно опустил глаза.
  - Пойми, - Павел наклонился к нему, - вдруг ты напьешься, скажешь что-нибудь не к месту – это ведь поминки, дело сокровенное, святое.
  - Не ожидал… - внутри у Виталика все бушевало, - а еще друг, так обо мне думать… гад ты… самый настоящий… да и все твои…

  Павел быстро налил водки себе и Виталику, выпил, а он не притронулся. Он сидел и сверлил, увечил своими большими темными глазами Павла – тот не знал, куда деться от них.

  - Ну ты выпей, чего ты… ну прости… ну пойми… не могу я тебя к Ире, на ее поминки пустить… выкинешь пакость какую-нибудь…

  - Сволочь ты… - сказал Виталик и залпом опрокинул в себя бокал. - Сволочь.
  - Ладно, тогда я пойду, прости… мне здесь делать нечего.
  - Иди, иди… идите вы все к черту!! – крикнул Виталик и грохнул кулаком по столу.

  В это время в бронированной двери заскрежетал замок, и появилась Полина. Разделась, быстро прошла на кухню и воскликнула:

  - Уже тепленькие!.. Виталик, ты ведь только вчера… до потери пульса – я тебя всю ночь отхаживала…
  - Вон, - Виталик показал на Павла, - пришел… у него жена умерла.
  - Паша, извините, я вас понимаю, сочувствую вам, я Иру очень любила, но Виталик… он невменяемый…

  - Ладно, - Виталик как-то быстро успокоился, - садись и выпей.

  Налил ей полный бокал. Жена скривила лицо, посмотрела на водку, улыбнулась и села.

  - Пей, - Виталик подвинул бокал Полине, - помяни Иру.

  - Ну разве помянуть… - она выпила половину.

  - До конца надо, - потребовал Виталик.

  Она допила.
  А дальше все пошло как всегда. Пили, говорили друг другу ласковые слова, вспоминали Иру, а потом потребовалось еще горячительного. И Павел вновь пошел его добывать, потому что и сам хотел. Сосед напротив его квартиры по-прежнему курил, и Павел занял у него еще сотню. И опять пошли в магазин они вдвоем с Виталиком, закурили по дороге.

  - Как у тебя с Полиной, Виталик? Я давно у вас не был.

  Он помолчал.

  - Хреново.
  - А что?

  - Да она вообще оборзела…
  - Как это.
  - Привязывается к разным мужикам, они ее пивом угощают.

  - Пьяная что ли была?

  - Да нет, чуть-чуть, может быть. Вчера пошли в ЦУМ, там мужики сидят с бутылками. Она подошла к ним, закурила. Ну, они предложили ей прямо из горла. Выпила, потом с одним ушла куда-то.

  - А тебя бросила?

  - Ну да… я ее весь вечер искал… Пришла поздно, пьяная, и сразу спать.

  - Не фига себе. Не ожидал… так разводись на фиг.

  -  Я уже давно думаю, хата у меня есть… Жалко ее… она какая-то сама не в себе.
  - Да, понимаю.

  Взяв бутылку, они медленно вошли в свой двор, среди которого вдруг загорелся яркий фонарь. Павел видел, что ветви деревьев с темными, мертвыми, осенними листьями корежились, трещали, стонали их стволы в немой боли отчаяния, будто их живьем ломали. И опять эта муть обволакивала его, деревья, казалось, это она ломает их. Одна ветка наклонилась так низко, что он задел ее головой и вскрикнул от боли. И она тоже заскрипела, застонала и повисла, будто сломанная. Подъезд сузился, да так, что Павел и Виталик с трудом открыли бронированную дверь и еле протиснулись в нее. Но первый ничего этого не замечал, а шел, углубленный в свои мысли, в свое горе.
  Опять заскрежетала бронированная дверь квартиры Виталика, и они вошли в теплый дом. И Павел понял, что в данный момент у него есть только одна отрада: вот этот теплый дом, квартира его соседей, что надо здесь посидеть, отдохнуть, насладиться теплом, общением, выпивкой, а больше у него уже нет и никогда не будет тепла, общения. Ему не хотелось идти к Свете и Эдду, в свой бывший дом, слушать их нравоучительные разговоры, терпеть их неподобающее для себя обращение.

  Полина улыбалась им навстречу, на столе появилось уже что-то вразумительное: хлеб, масло, колбаса, сыр и соленые огурчики с помидорами. Сели, опять помянули Иру, выпили.

  - Ну, как ты, Паш, немного приходишь в себя? - спросила Полина.
  - Да так, не очень, - ответил Павел. – Все напоминает о ней, плачу.

  - Я понимаю, - сказала Полина, - но ты держись: со временем это пройдет, время все лечит.

  Виталик налил ему водки:

 - Давай, пей, - водка все лечит.

  - Нет, не все, - сказал Павел, - я только сейчас понял, что Ее люблю. Как я вам завидую, что вы оба живы, что вы вместе, что у вас семья.

  - Да, «семья», - сказал Виталик. – Какая это семья, когда жена может бросить мужа в любую минуту и уйти с мужиками пиво пить…

  - Да ты что, Виталик, я же шутила, неужели ты всерьез?

  - А с кем ты весь вечер шлялась, я тебя искал, ждал… как проклятый.

  - Да ни с кем: парень мне свои стихи читал… а потом я домой пошла, да трамвая долго не было… А ты куда убежал?

  - Стихи читал… до полуночи что ли?

  - Ну, трамвая не было, ты знаешь, что их иногда по часу не бывает…

  - Врешь ты все…

  Павел вмешался: предложил всем выпить. Выпили, закусили.

  И опять корежились, корчились вокруг предметы, постанывая, подвывая в каком-то паническом бессилии. Искривилась с воплем подставка для цветов, прикрепленная к стене, и горшок с розой упал прямо на Павла, больно ударив по плечу. Он вскочил, поставил горшок на место и стал отряхиваться. Потом сел и уставился на сидящую напротив Полину.

  - Полина… зачем ты обманываешь Виталика, ведь он хороший человек и любит тебя?

  - Ничего я не обманываю… мне просто тошно очень, вот я и как-то стараюсь общаться.

  - С пьяными мужиками?

  - Слушай, Паша, а какое тебе дело, с кем я общаюсь? Это мое дело. А он не просыхает каждый день… это что, хорошо?

  Все кривилось вокруг до неузнаваемости, стонало, скрежетало, стены перекашивались в злобном остервенении и страдании, прыгала люстра, готовая упасть, даже окно напротив Павла ломалось и трещало. Он видел, как выскакивали из деревянных рам щепки, как кричало детскими воплями и лопалось стекло, и летели осколки, летели мелким бисером, играя кричащими, радужно яркими огоньками, как осколки жизни сидящих вокруг людей и его собственной. Ужас, тошнота и злоба подкатывали к горлу. Как бы придавленный, раздавленный всем этим рядом сидел Виталик, опустив голову, пьяный уже окончательно, беспомощный, отчаявшийся, смирившийся и безмолвный. Павел встал, покачиваясь и дрожа от накатившей жалости и злобы:

  - Знаешь что, Полина, ты на глазах у живого мужа обнималась с Владиславом, ты целовалась с ним, я видел, а Виталик все тебе прощает.

  Полина вся тоже искривилась, волосы ее растрепались, как при сильном порыве ветра, лоб сузился, нос вытянулся и искривился, губы растянулись в стороны, и она, теперь похожая на бабу-ягу, прошипела, глядя на Павла блудливыми, хищными, полными ярости глазами:

  - Ты хочешь сказать, что я шлюха?.. Ты это хочешь сказать!?

  Павел собрался с силами:

  - Да.

  Потом он не помнил, что произошло, но только видел и чувствовал, как две сильные мохнатые лапы схватили его за плечи, подняли и стали больно и сильно выталкивать его к прихожей, раскрылась со скрежетом бронированная дверь, и он вылетел на лестничную площадку, упал, уже совершенно пьяный, на каменный пол. Опять грохнула бронированная дверь, и Павел увидел над собой двух человекообразных монстров, похожих на обезьян или скелетов со светящимися изнутри костями, которые махали руками, или лапами, и в бешенстве орали на него, брызгая пеной и слюнями, один из них ударил его ногой в лицо. Потом они поставили его на ноги, он что-то еще пытался сказать, но Виталик (теперь он его почему-то ясно видел) толкнул его в грудь, в самое сердце… вниз, по каменной лестнице. Он попятился, шагая по ступенькам, оступился и грохнулся почти плашмя, вниз лицом, на руки, которые спасли его голову от сильного удара о камень. Твари что-то верещали, гавкали ему вслед, но Павел уже ничего не чувствовал: то ли потерял сознание, то ли заснул, но не слышал и заключительный «аккорд» этого побоища: грохотание закрываемой бронированной двери и скрежет ключа в ее железном чреве.

 Так он и лежал несколько часов в это, уже позднее время: иногда скрежетал остановившийся на этом этаже лифт, выходил запоздавший сосед, но то ли не видел его, то ли не хотел видеть, но Павел так и оставался лежать неподвижно, один, на каменных ступенях. Его обволакивала, заволакивала серо-черная муть, которая шла с улицы, просачивалась отовсюду: особенно из окон на этажах, снизу. Она завихрилась, ползла, змеиными, извивающимися телами обволакивая всего Павла, забираясь в уши и ноздри, полуоткрытый рот   внутрь его.
 

 Глава четвертая.

 

  И вот, к этому Виталику теперь и пошел Павел Александрович пить водку, заглушить свою боль хоть на время, потому что знал, что завтра будет то же самое.

  В этом, стемневшем так быстро родном когда-то дворе, боль в душе возобновилась с новой силой. Неприветливо смотрели на него глаза-окна двух домов, стоявших под прямым углом друг к другу, темное небо, обложенное болезненно нависшими серыми тучами, и никого вокруг, как в пустыне, ни души. А когда-то, совсем недавно, была рядом Ира, всегда была, а почему нет сейчас?.. Нет, и не будет никогда!!..
  Павел Александрович нырнул в темную пасть бронированной двери подъезда, которая захлопнулась за ним как выстрел в спину. Света на первом этаже не было, и Павлу пришлось с помощью зажигалки нащупывать кнопку лифта и долго ждать его прибытия в совершенно полной тьме. Открылись двери, и хороший, добротный свет в кабине несколько успокоил его душу, но и напомнил, как они с женой каждый раз целовались здесь и говорили, что так будет вечно. Боль, уже не только в душе, но и в груди, усилилась, и Павел Александрович, измученный и исстрадавшийся, позвонил в квартиру Виталика.

  Он открыл ему дверь, измятый, полупьяный, и впустил его в дом. Сказал, что Полины нет, а он смотрит порнуху. Павел разделся, прошел на кухню, поставил на стол бутылку и закурил. Виталик несколько обрадовался, но с перепоя двигался медленно и смог поставить на стол только бокал томатного сока и хлеб с солью. Извинился, но Павлу было все равно: он быстро налил обоим по большому бокалу, и они помянули Иру, чокнулись, потом вспомнили, что в этом случае не чокаются. Сразу отлегло от сердца, приятная теплота пошла от желудка по всему телу, и приятели закурили.

  - Завтра поминки, - сказал Павел, - но тебя не пригласили.
  - Почему?! – возмутился Виталик. – Я Иру всегда любил и очень переживаю, что ее теперь нет.
  - Это ты Аню спроси, я, в общем-то, тоже был против.

 «Опять все пошло не так, зачем я это ему сказал?» - подумал Павел. Но в квартире Виталика, и в природе за окном, и в самой жизни Павла тоже все было не так. И бутылка водки на грязном столе; грязная, с окурками пепельница, неумытая рожа Виталика с всклокоченными волосами – все требовало, чтобы и разговор шел тоже не так.

  - А ты почему против? – взъярился Виталик, так осуждающе, в самую душу глядя на Павла, что он невольно опустил глаза.
  - Пойми, - Павел наклонился к нему, - вдруг ты напьешься, скажешь что-нибудь не к месту – это ведь поминки, дело сокровенное, святое.
  - Не ожидал… - внутри у Виталика все бушевало, - а еще друг, так обо мне думать… гад ты… самый настоящий… да и все твои…

  Павел быстро налил водки себе и Виталику, выпил, а он не притронулся. Он сидел и сверлил, увечил своими большими темными глазами Павла – тот не знал, куда деться от них.

  - Ну ты выпей, чего ты… ну прости… ну пойми… не могу я тебя к Ире, на ее поминки пустить… выкинешь пакость какую-нибудь…

  - Сволочь ты… - сказал Виталик и залпом опрокинул в себя бокал. - Сволочь.
  - Ладно, тогда я пойду, прости… мне здесь делать нечего.
  - Иди, иди… идите вы все к черту!! – крикнул Виталик и грохнул кулаком по столу.

  В это время в бронированной двери заскрежетал замок, и появилась Полина. Разделась, быстро прошла на кухню и воскликнула:

  - Уже тепленькие!.. Виталик, ты ведь только вчера… до потери пульса – я тебя всю ночь отхаживала…
  - Вон, - Виталик показал на Павла, - пришел… у него жена умерла.
  - Паша, извините, я вас понимаю, сочувствую вам, я Иру очень любила, но Виталик… он невменяемый…

  - Ладно, - Виталик как-то быстро успокоился, - садись и выпей.

  Налил ей полный бокал. Жена скривила лицо, посмотрела на водку, улыбнулась и села.

  - Пей, - Виталик подвинул бокал Полине, - помяни Иру.

  - Ну разве помянуть… - она выпила половину.

  - До конца надо, - потребовал Виталик.

  Она допила.
  А дальше все пошло как всегда. Пили, говорили друг другу ласковые слова, вспоминали Иру, а потом потребовалось еще горячительного. И Павел вновь пошел его добывать, потому что и сам хотел. Сосед напротив его квартиры по-прежнему курил, и Павел занял у него еще сотню. И опять пошли в магазин они вдвоем с Виталиком, закурили по дороге.

  - Как у тебя с Полиной, Виталик? Я давно у вас не был.

  Он помолчал.

  - Хреново.
  - А что?

  - Да она вообще оборзела…
  - Как это.
  - Привязывается к разным мужикам, они ее пивом угощают.

  - Пьяная что ли была?

  - Да нет, чуть-чуть, может быть. Вчера пошли в ЦУМ, там мужики сидят с бутылками. Она подошла к ним, закурила. Ну, они предложили ей прямо из горла. Выпила, потом с одним ушла куда-то.

  - А тебя бросила?

  - Ну да… я ее весь вечер искал… Пришла поздно, пьяная, и сразу спать.

  - Не фига себе. Не ожидал… так разводись на фиг.

  -  Я уже давно думаю, хата у меня есть… Жалко ее… она какая-то сама не в себе.
  - Да, понимаю.

  Взяв бутылку, они медленно вошли в свой двор, среди которого вдруг загорелся яркий фонарь. Павел видел, что ветви деревьев с темными, мертвыми, осенними листьями корежились, трещали, стонали их стволы в немой боли отчаяния, будто их живьем ломали. И опять эта муть обволакивала его, деревья, казалось, это она ломает их. Одна ветка наклонилась так низко, что он задел ее головой и вскрикнул от боли. И она тоже заскрипела, застонала и повисла, будто сломанная. Подъезд сузился, да так, что Павел и Виталик с трудом открыли бронированную дверь и еле протиснулись в нее. Но первый ничего этого не замечал, а шел, углубленный в свои мысли, в свое горе.
  Опять заскрежетала бронированная дверь квартиры Виталика, и они вошли в теплый дом. И Павел понял, что в данный момент у него есть только одна отрада: вот этот теплый дом, квартира его соседей, что надо здесь посидеть, отдохнуть, насладиться теплом, общением, выпивкой, а больше у него уже нет и никогда не будет тепла, общения. Ему не хотелось идти к Свете и Эдду, в свой бывший дом, слушать их нравоучительные разговоры, терпеть их неподобающее для себя обращение.

  Полина улыбалась им навстречу, на столе появилось уже что-то вразумительное: хлеб, масло, колбаса, сыр и соленые огурчики с помидорами. Сели, опять помянули Иру, выпили.

  - Ну, как ты, Паш, немного приходишь в себя? - спросила Полина.
  - Да так, не очень, - ответил Павел. – Все напоминает о ней, плачу.

  - Я понимаю, - сказала Полина, - но ты держись: со временем это пройдет, время все лечит.

  Виталик налил ему водки:

 - Давай, пей, - водка все лечит.

  - Нет, не все, - сказал Павел, - я только сейчас понял, что Ее люблю. Как я вам завидую, что вы оба живы, что вы вместе, что у вас семья.

  - Да, «... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3


13 декабря 2022

0 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Окаменелые сердца, или медуза Горгона, ч. 1, гл. 4»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер