ЛИЛИТ часть 1

1.1 
    Есть секс, а есть любовь. И тот, кто этого не понимает, напрасно прожил жизнь. Секс влюбленных –  два наложенных друг на друга куска раскаленного добела металла, попавших под мощный удар тяжкого молота судьбы. Судорожно прогнувшись на прокрустовом ложе наковальни, ослепив тусклый мир искрами безумия, выдохнутого, будто посмертным  криком, они, наслаждаясь коротким мигом покоя, медленно остывают от страсти, коварно и неслышно соединяясь меж собою всепроникающим естеством любви, перерождаясь в нечто новое, изумительное по своей прочности и красоте. Разруби их, разрежь, но это бессмысленно: они уже навечно слиты воедино. Это нечто можно только расплавить в первородном огне, зажженного черт знает кем в преисподней. Но что изменится? Перегорев в сатанинской Геенне,  безгрешный сплав сохранит свою сущность. Канув в бесконечность,  он покроется ржавым налетом забвения, но останется такими как есть. И затем, источившись в труху за бесчисленное множество лет,  осыплется на землю мерцающим звездным дождем. Омоет мир и сознание людей. И обманутое целомудрие снова обреченно падает в объятия греха. Хотя любовное безумие его не ведает. В отличие от греха – оно вечно!

2.1
 
…Егор лежал на спине, не чувствуя покалывания подсохших травинок. Бездумно смотрел на увязшее в бледной синеве облачко. Странно, но оно было единственным на все обозримое небо, как, впрочем, и он с Ленкой у берега реки, в тени развесистого осокоря.  По крайней мере, Егору так хотелось думать, что они одни. Одни на весь мир, на всю Вселенную. Все остальное, став вдруг пустым и ненужным, осталось где-то далеко, как это спокойное в своем одиночестве облако. Мир сжался до предела: мудрый в своей невозмутимости осокорь шелестел жесткими листьями, рассказывая всем, кто его видит, о чем-то бесконечно важном и нужном в той жизни, которую он знает. Возможно, осокорь был рад возвращению в его тень тех, кого помнил, любил и так долго ждал: юных и невинно наивных, окунувшихся в хрустальную чистоту первой любви.

Под корявыми узлами вымытых волнами корней легкомысленно играла с искрами солнца излучина реки, сбивая в сливки желтую пену черного омута, украшая ею белоснежно холодные лилии. И они. Он и она. Вдвоем, как в начале творения. Уставшие, но счастливые. Только что познавшие все великолепие всепоглощающего чувства неотрывности друг от друга.

…Разлохмаченная и жаркая Лена прижалась щекой к его плечу. Рассеяно перебирала длинными бледными пальчиками темные волоски на груди размякшего друга и вдруг внезапно ухватилась за один около с юности знакомой ей родинки и резко дернула.

- Больно? Миленький! Больно ему! – змеей  зашипела Ленка и мстительно, до красноты, защемила кожу вздрогнувшего Егора: - А мне не больно было все эти годы думать о тебе? Гад! Ты даже головы не поднял, а я, дура, чуть не обмочилась, когда увидела тебя сегодня. Дур-р-ра…

И вдруг сникла, обмякла как пластиковый стаканчик, в который только что ливанули кипятку и сразу выплеснули. Виновато захлопала раскисшими глазищами и жалобно всхлипнула.

- Егорка! Как так получилось? Почему с нами?

- Вообще то, это была твоя идея: разбежаться…

- Мстишь? Давай, давай! Добивай женскую честь. А ты чистенький, да? Почему не поступил, как настоящий мужик?

- Как?

- Сломал бы меня тогда. Через колено, через хребет! Побил бы, что ли! Украл бы! Посадил в погреб, на цепь! Почему не удавил мою проклятую гордость?
- А что бы это изменило?

- Многое! Может, я этого ждала. А ты… А ты ушел. Как ты мог, сволочь? Ты же любил меня! Знаешь, как я плакала?

- Знаю!

- Отку-у-д-а-а? – не спросила, а простонала Лена, вытирая ладошкой воспаленно заблестевшие мокрые глаза, вспомнив, как отчаянно ревела целую вечность, осознав, что Егор, которого она, наверное, толком и не любила, но не решалась отпустить, потому, что он был всегда где-то рядом, больше не вернется. Ревела от страха, отчаяния и понимания: в ее жизнь никогда не придет то, что ушло вместе с ним.

- Чувствовал!

- Ты не сердишься? Ты не забывал меня? – робко спросила внезапно похорошевшая Ленка, поднимая на Егора ничуть не изменившиеся за годы глаза, которые мгновенно заполнились вместо слез лучистым счастьем.

- Не сержусь! И всегда помнил. Даже сейчас не верю, что ты рядом.

Лена всхлипнула, изо всей силы прижалась к телу Егора. И тут на них накатилась новая, бешеной силы волна изнывавшего в разлуке чувства.

Егору казалось, что хрупкое тело Ленки не выдержит того, что он с ней вытворял. Но она не сопротивлялась. Только стонала, закрыв провалившиеся глаза. Выгибалась ему навстречу, впускала его в себя всего, словно внутри ее разверзлась гигантская прорва, вовек не наполняемая, без начала и без дна, способная поглотить весь мир без остатка. А он, упиваясь безволием и покорностью любимой, растворялся в ней. Бесчисленное количество раз взрывался и умирал в ее нежной плоти, чтобы снова ожить с неизведанной до сей поры силой и ненасытной жаждой. Впивался пересохшим ртом в прикушенные белыми зубками посиневшие губы, в тонкую шею, в плечи. И не было на свете силы, способной вырвать из его объятий ту, о которой он не забывал, наверное, целую вечность.

1.2

…Все уже сделано. То, что откипело – остыло. То, что еще бурлит, надежно запечатано в глубинах земного чрева. Суша уютно устроилась на спинах китов и покрылась зеленью, к которой тщетно тянется гибким хоботом лопоухий слон. Изнемогая под тяжестью китовых туш, изголодавшийся гигант сердится, и суша начинает содрогаться землетрясениями. Разбуженные от анабиоза киты недовольно шевелят плавниками, шумно дышат. Выпускают жаркие фонтаны, которые, пробивая сушу, вырываются густым паром на заулках Земли. Разнервничавшись, киты колотят толстыми хвостами непроницаемую мглу, нарушая устоявшийся покой незыблемого пространства. И тогда с небесной Тверди на сушу падают плохо прицепленные звезды.
А в остальном в сотворенном мире царит безмятежная гармония, как непреложность Закона от самого Творца.

Все уже давно остыло, переплавилось и окаменело. Мир разделен на твердь и воду. На тверди сияют светила. На суше - в лесах и пустынях, в зное и ледяных пустошах поселилась жизнь, приобретая неимоверное разнообразие, которое казалось человеку невозможным для восприятия разумом, данным ему, в отличие от остальной живности, самим Творцом.

Но человек был обязан найти всему и всем свое определение: такова была воля того, кто чудесным образом создал мир из ничего. Все чаще и чаще человек уходил в далекие дали. Там, среди гор и синих рек, он находил новых тварей и растения и именовал их, напрягая свою фантазию и ум. Мимолетные ночи коротал у огня, напихав в желудок уйму плодов и съедобных корней. Есть приходилось очень много. 

Утомительные переходы, бесконечные спуски в равнины и подъемы на возвышенности отзывались постоянной изжогой, долго и утомительно растворяли пищу во вспученном чреве. Но он вынужденно, вновь и вновь, наполнял его всем, до чего дотягивались цепкие руки. В животе противно урчало, перекатывалось волнами плодовое месиво. Жить с не проходящим ощущением голода становилось невыносимо. Но так жили все…
Сегодня, насытившись, человек вспомнил о той, которую оставил в дальнем лесу у ручья, где  резвилась покрытая радужной кожей рыба. Скользкая и холодная, она суматошно металась в струях воды, черной от тени густых деревьев с сочными плодами, хрустких и кисло-сладких на вкус. А на берегу стояла зеленоглазая гибкая женщина, укрытая почти до колен густым волосом с рыжеватым отливом. Она пристально следила за скользящими в воде тенями, и в ее изумрудных глазах все ярче и ярче разгорался пугающий Человека блеск.

«Зачем она так смотрит на рыб? Что от них взять? Бр-р! Они холодные, скользкие и липкие. Цветы и плоды гораздо лучше этих тварей, хорошо пахнут и вкусные. Но женщина! Женщина! Как ее понять? Боже, сколько с ней мороки!»

…Человек вздохнул, подкинул в огонь сухие ветки и задремал. В ночи блестели светлячки любопытных глаз. Это на воле бродили звери. Разные, но миролюбивые. Безгрешные твари не знали Смерти: с ней их никто еще не познакомил.

…Утро. Человек, жуя свежие побеги папоротника, меланхолично смотрел на стадо полосатых животных с маленьким рожками и мучительно отыскивал в уме хоть самую малую зацепку, способную именовать этих тварей. Ничего не придумав, огорченно сплюнул зеленую жвачку и решительно повернул назад, туда, откуда пришел. Он захотел увидеть женщину.
Страстное и непонятное желание охватило его естество. В неприкрытом ничем паху ломило тупой болью. Человек сердился и только ускорял шаги.

2.2

   Егор уже почти подходил к дому, как из укрывшегося в ядовитых джунглях борщевика проулка вихляющей походкой вывернулся щуплый мужичок в пестрой рубахе с отложным воротником и с неестественно большим пивным животом, задорно торчавшим из распахнутых пол. Подошел к Егору, запрокинул голову. Всмотрелся заплывшими в постоянном похмелье глазками, выдохнул перегаром из запекшегося в черные оладьи рта.

- Никак, Егорка! Настасьин…Так?

- Так, дед Коля. Так.

- Ишь ты, ёк макарёк! Узнал! – обрадовался мужичок, и зачем-то шепотом повинился: - А я вот, сам видишь, гуляю.

- Жена не ругает?

- Ёк макарёк! А что она мне? Я сам по себе, имею право! Все! Отработал свое, никому ничего не должен! – и снова перешел на шепот, - Слышь, че скажу, сынок? – дядь Коля цепко ухватил Егорову майку пергаментными от старости пальцами, пригнул к себе и жарко задышал прямо в лицо: - Ты никому не верь. Особенно им.

- Кому?

- Им самым! Бабам…Девкам.

- Почему?

- А не правильные они. Все-все! До единой! Они хитрые. Хотят, чтобы мы их человеками считали. Ан нет. Не так это.

- За что ты их так, дед?

- Ёк макарек! Так они ж из ребра нашего деланы! Склонировали их с нас, мужиков. А на выходе - существо очень похожее на человека.

- Да ну? Не человек?

- Не человек! Почти как человек, но не он! – убежденно заявил дед, -  А первая правильная женщина человек, это Лилит! – произнес и уважительно моргнул, увлажнившимися от чего-то, глазками: - Только не живет она с нами. Мы для нее никто. Гордая она, свободная. Любит то, с чего горячая кровь капает: что с мяса, что с души у таких вот дураков, как ты! Потому и кинула травоядного фрика Адама, что не пара он ей. Слишком правильным он для нее был. А Лилит - женщина рисковая. Огонь, а не человек. Я б за такую душу отдал…

- А нафиг ты ей сдался?

- Может быть и так! Старый я для нее!– взгрустнул дед, запахнул на животе рубаху и медленно застегнулся. Правда, криво, вкось, перескочив аж на две пуговки.
- И где ж ее искать? Адресок скинь, проверим! – усмехнулся Егор, открыто потешаясь над пьяненьким философом.

- Она везде! Не дай бог, какому лоху попадется! Хана тому будет! Душу вынет и выполощет как тряпку! А сама она – вечная! Бессмертная! А мы вот не смогли поступить так, как она. А она смогла переступить через наказы еще тогда, в первородство. А нам слабо было! Потому и терпим от тех, кто из нашей же плоти сделаны. Эх-х жизнь…

- Ты это зря говоришь, дед.

- Не зря. Их, баб, зачем из ребра сделали? Чтобы знали, кто первый. Кто над ними стоит? Мы, мужчины! А они что творят? Копни любую женщину, два лица на ней найдешь. А может это их Лилит мутит? Вокруг нее и ангелы, и бесы, как трутни роем вьются. Да не каждому она даст то, что от нее хотят. Редчайшая гордость у этой стервы. Чтобы переступить через свою гордость, ей надо полюбить. Только это смерть для того, кого она наградит своей любовью. Целым не отпустит. Высосет как паучиха муху и мумию выбросит. Ни с кем не будет делиться тем, что считает своим. Да что ты понимаешь?

Махнул маленькой ручонкой и пошел вдоль разломанного забора, собирая щтанами с лопухов еще зеленые, но уже цепкие колючки.

- Богохульствуешь, дед! – незлобно кинул ему вдогон Егор.

Дед тормознул. Расстегнул ширинку, зажурчал в кусты. Тупо глядел в сторону парня.

- Не-а! Не богохул я. А по правде скажу: все мы богохульники. Мы православные только выше пояса. До туда, где крестик носим. А ниже этих самых…мы язычники! А как же? Тыщи лет родным богам молились. Этот корешок ничем не обрубить. Он глубже того что с верху растет, а его отдали демонам на растление.

- Ох, дед, дед! Побьют тебя бабки наши. И правильно сделают!

- Никто не любит правду! Ну и пусть! А мать твоя женщина правильная. Я ее уважаю. Хотя…Брысь, мохнатый!

Не договорил, отмахнулся рукой от надоедливого шмеля и пошел дальше. Оставляя под забором лунки черных следов в непросохшей росе, прицепившейся мутными бусинами к узким, объеденным настырными козами травинкам.

1.3

…Женщина не услышала, как подошел человек. Она была очень занята. Сидела спиной к нему у маленького костра и что-то ела. Человек шевельнул ноздрями. Удивительно, но прежде он никогда не чуял этого странного запаха. Пахло чем-то подгоревшим, но не тем горьким дымом от черного тлена золы, а совсем иным. Непонятно приятным ароматом чего-то нового.

Человек выронил сплетенную из ветвей сетку с плодами. Рот его помимо воли наполнился тягучей голодной слюной.

- Что ты делаешь? – резко крикнул он, предчувствуя нечто не хорошее.

- Ты? – испугано подскочила женщина, и это показалось человеку странным. Он растерялся. Он не знал, что на суше,  успел поселиться не только  покой, но еще и страх.

А женщина уже оправилась от неожиданности. Выронила что-то светлое и колючее из рук. Смотрела на человека с вызовом и плохо скрытым презрением. Неторопливо обсосала блестевшие от жира пальцы. Тщательно  и медленно вытерла их о бурый передник, укрывавший то, что было ниже тонкой талии. По острому подбородку стекала мутная капля сока от горячей пищи.

- Что это? – мужчина в ужасе ткнул  пальцем.

- Одежда! Я сплела ее из растений…

- Нет! Что это?

- А-а! – равнодушно ответила женщина и подняла оброненные остатки еды, протянула их мужчине: - Это была рыба.

- Р-рыба! – выдохнул мужчина: - Ты ела живую тварь? Как это можно?

- Можно! Если хочешь, я поймаю и пожарю тебе. И потом, я не хочу таскать огромное брюхо набитое травой, как беременная самка антилопы.

Женщина погладила свой плоский живот и хищно облизнула язычком тонкие чувственные губки маленького рта.

…Человек отказался, есть живую тварь. Молчком похрустел плодами, подозрительно поглядывая на набежавших муравьев. Юркие трудяги облепили рыбьи кости и старательно тащили их  к себе в сложенное из лесного мусора жилище.

Темнело. Женщина, не обращая на мужчину внимания, занялась рукодельем, что-то плела из тонких, измочаленных камнем волокон. Муравьи утащили кости и пропали. Но не это волновало мужчину. На суше что-то изменилось. Но что? Он не мог понять этого. Улегся на травяном ложе у теплого огня и вслушался.

Во мгле раскатисто рыкнул зверь, которого человек назвал Симбой. Он слышал его и прежде, но сегодня рычание черногривой твари было другим - мрачным и угрожающим. Не похожим на то ласковое урчание, которым Симба подзывал к себе свою подругу для любовных игр. Мужчина приподнялся на локте и настороженно всмотрелся во тьму. Женщина тоже отвлеклась от занятия и с любопытством уставилась в неясные тени зверей. Но угроза в голосе зверя исчезла, перешла в нежный тембр бархатного тона. В ответ ему тихо, почти неслышно отозвалась тонкая и гибкая самка.

Мужчина успокоился. Но женщина не отрывала глаз от переплетенных в сладострастных ласках зверей. Глядя на зеленый свет в ее глазах, мужчина ощутил тяжкий призыв в своем закаменевшем паху.

- Иди ко мне! – хрипло окликнул он женщину.

Та поднялась, прошла и послушно легла на ложе. Вытянула вдоль тела руки и уставилась в небо. Мужчина рывком вскинул на нее свое тело и застонал. Он не успел, не донес свое семя до ее лона. Брызнул горячей струей в покрытые жестким волосом, не раскрывшиеся любовью створки и упал рядом.

- Ты подожди, - виновато бормотал мужчина, положив руку на острую грудь подруги: - Я сейчас…Я скоро…

Но излитое желание не  спешило возвращаться в его тело. Во вспученном животе гадким урчанием перекатились газы.

- Ты опоздал! – равнодушно ответила женщина.

- Я знаю! Я сейчас…

- Нет! Ты опоздал совсем!

- Почему? Я не понимаю! – зашептал мужчина, пытаясь обнять женщину.
Но она равнодушно сбросила с себя его объятия.

- Ты должен был сделать это со мной еще тогда, когда мы впервые встретили с тобой первую ночь. У нас не было огня, но мы могли согреть друг друга. Но ты ничего не понял. И я напрасно ждала тебя много дней. Напрасно! И уже не жду.

- Но ты обязана мне ответить! Ты моя самка!

- Нет! Мы с тобою равны. Мы немного разные, но у нас одно имя и один Творец. Я, как и ты – Человек! И это мое право выбора, с кем делить ложе!

- Но с кем ты его разделишь? Оглянись, женщина! Мы с тобой одни на всей суше! Где ты видишь себе пару?

- Она есть. И не одна!

- Но где?

- Ты их просто не видишь! А они есть, и их много.

- Кто-о они?

- Отстань от меня. Я хочу спать.

Женщина безразлично зевнула на звезды, повернулась на бок. Укрыла прекрасную наготу мягкой циновкой и безмятежно уснула.

Мужчина долго ворочался на ложе, боясь прикоснуться к строптивой подруге. Ему очень хотелось прижаться к ней. Но голод, проклятый голод терзал расплывшуюся, как у коровы, утробу, требуя немедленного насыщения.

Человек поднялся, подошел к угасающему костру. Поднял незамеченную муравьями рыбью косточку. Понюхал, хотел облизать  и не посмел. Принесенные им плоды уже были съедены с вечера, а на деревцах у ручья нашлись только незрелые и кислые.
Человек постоял у спящей женщины. Осторожно протянул к ней руку и тут же отдернул назад. Боже, как ему хотелось потрогать это прекрасное, но недоступное тело. Сокрушенно вздохнул и ушел в предрассветные сумерки…

 Василий Шеин

x

Иллюстрация к: ЛИЛИТ часть 1