Привет, Свет! 62

*  *  *

Так мы со Светкой стали переписываться. Конечно, это не посиделки в кафе-мороженое, не прогулки по городу, ни беседы на нашей замечательной скамеечке под берёзкой, ни поцелуи в кинотеатре, но это всё же было общение, которое так не хватало нам обоим. По всякому, это было лучше, чем ничего. Но иногда, временами, когда в комнате выключался свет, и все укладывались спать, меня охватывала такая тоска по ней, что хотелось выть волком, а желание увидеть её, обнять и  поцеловать бушующим пламенем жгло меня изнутри.

И вскоре мне подфартило. Неожиданно появилась реальная возможность увидеться со Светкой.

Несмотря на помощь с других городов, восстановление машзала шло медленно, что, естественно, сказывалось на работе такого огромного цеха, большая часть оборудования которого простаивало. Руководство завода решило ускорить темп восстановительных работ тем, что попросили рабочих поработать сверхурочно. Нам тоже предложили. Правда, мы были несовершеннолетние, и по КЗОТу это было неправомерно и, следовательно, денежной оплаты за это нам не полагалось. Но начальник участка пообещал расплатиться с нами отгулами. Это подходило мне больше, чем деньги. Значит, на Седьмое ноября я смогу съездить домой, повидаться с родными и встретиться со Светкой. Я сразу согласился. Серёга Брижий – тоже, надо же было помочь заводу, ставшему нам за месяц родным.

И мы стали работать по двенадцать часов, а когда и по тринадцать - четырнадцать. В общем, когда как выходило. Иногда прихватывали субботы. В нашу задачу входило разборка сгоревших и повреждённых шкафов. Другие демонтировали разобранные шкафы и вместо них устанавливали новые. Более квалифицированные рабочие, как ребята из нашего цеха, паяли на новых ячейках схемы, собирали из них блоки и устанавливали их в шкафы.

Когда я сообщил Светке, что мы с ней встретимся на ноябрьские праздники, она так обрадовалась, что расплакалась, когда писала ответ; некоторые слова в том месте, куда упали её слёзы, были размазаны.

Братела, узнав, что я работаю за отгулы, посоветовал домой лететь на самолёте. «Во-первых, это быстрее, - писал он, - сэкономишь время. Во-вторых, сбережешь свои отгулы.  Погости у родителей недельку, а на остальные отгулы приезжай ко мне в Питер на Новый год. Погуляем. Город тебе покажу…» в конце письма он, как всегда, написал песню с аккордами. На этот раз была песня: «Плачет девочка в автомате». Серёга Брижий тут же принялся её разучивать. Похоже, он ждал писем от моего брата с большим нетерпением, чем я.

Приглашение брателы меня заинтересовало. Побывать в Ленинграде. Хм, а почему бы и нет? Всё-таки колыбель революции. Говорят, очень красивый город. Конечно, надо съездить! Но ведь тогда я не увижусь со Светкой! Эта мысль полоснула меня как нож, и я заколебался в решении. Но тут опять вмешалось моё второе «Я». «Со Светкой ты встретишься в любом случае, - сказало оно. – Пусть не в декабре, а в марте, когда вернёшься с практики, но всё равно встретишься. К тому же перед этим ты проведёшь с ней время в ноябре. А это уже что-то. Но если ты сейчас не воспользуешься случаем и не слетаешь в Ленинград, то уже больше никогда не попадёшь туда. Помяни моё слово».  Довод был убедительный, и я выбрал поездку к брату, надеясь на то, что Светка всё поймёт и не обидится.

Всего я заработал одиннадцать отгулов. Четыре из них я решил потратить на поездку домой. В купе с выходными и праздниками у меня получалось вместе с дорогой девять дней. Из них три дня я планировал провести со Светкой. О своих планах на счёт  использования отгулов я поговорил с начальником участка ещё в середине октября, так как билеты на самолёт надо было заказывать заранее. Он не возражал, и с того дня я с нетерпением стал ждать день отъезда.

Благодаря ударным сверхурочным работам к ноябрю машзал восстановили почти полностью. Оставались только монтажные работы, которые не входили в нашу с Серёгой компетенцию, и с первого ноября мы снова стали с ним работать по восемь часов.

А третьего числа я сел в электричку и отправился в Свердловск. Там на автобусе добрался до аэропорта, где проторчал два часа в ожидании своего рейса. Бродя по аэровокзалу, я всё думал, на каком же самолёте я полечу: на Ил-18 или, может быть, на Як-40? Но нам, летящим в Новокузнецк,  подали Ан-2. Кукурузник! Я даже оторопел, когда, выйдя на лётное поле, увидел, на чём нам предстоит лететь. Надо же! Он, наверное, ещё в Великой Отечественной участвовал, а всё туда же – перевозка пассажиров. Я-то думал, что они только в сельском хозяйстве применяются для опрыскивания полей, а тут, смотри, ещё и людей, оказывается, перевозят.

Моё место оказалось у иллюминатора. Ещё при разгоне самолёт уже начало трясти. А когда взлетели и набрали скорость, задребезжало всё, что могло производить звук. От работающего мотора в салоне стоял ужасный шум. Похоже, так и должно было быть, потому что, кроме меня на это никто не обращал внимания. Мне бы тоже успокоиться, но я тут с дуру взял и посмотрел в иллюминатор, и увидел, что у самолёта трясутся крылья, будто он летел не с помощью мотора, как все самолёты, а именно махая крыльями, как птицы. Причём махал он крыльями так, словно силы у него были уже на исходе, и он вот-вот должен был рухнуть.

Меня чуть не парализовало от увиденного. Я с тревогой огляделся – видит ли кто-нибудь ещё эти трясущиеся крылья, готовые отвалиться в любую минуту? Но мои соседи преспокойненько сидели на своих местах, кто пил сок, кто читал книгу, кто и вовсе дремал (не понимаю, как такое возможно при таком шуме?). И никого не волновало, что наш летательный аппарат держался в воздухе только, наверное, благодаря энтузиазму пилотов. Тогда я тоже стал себя успокаивать и даже прикрыл глаза, чтобы уснуть, но мне это так и не удалось. Кукурузник то и дело попадал в воздушные ямы, и душа моя проваливалась вниз вместе с ним. В такие минуты я думал, что мы падаем, и в страхе открывал глаза. Но наш самолётик продолжал полёт. Тогда я успокаивался и закрывал веки до следующего провала.

Так я промучился все три часа лёта и свободно вздохнул только когда по трапу спустился на бетонку новокузнецкого аэропорта.

 Александр БЕЛКА