Чай вприглядку

Осень на севере такая разная. Вчера ещё небо было наглухо затянуто тяжёлыми сизыми тучами, моросил нудный холодный дождь, навевающий беспросветную тоску и вдруг такая благодать: солнышко, тепло, яркие краски, вкусный, с грибными нотками воздух.

Спешить после работы домой не было желания. Казалось бы, природа замирает, фактически готовится  к смерти, а проводы устраивает акварельным фейерверком. Не налюбуешься.
На валуне, немного в стороне от тропинки, в позе кучера безучастно сидит девчонка, настолько же живописная, как осенние пейзажи. Изношенное основательно чёрное плюшевое пальтецо, в каких раньше бабки в церковь ходили. На голове два полинялых платка, один на одном. Нижний фланелевый, поверх него чрез шею назад повязан ситцевый, в мелкий цветочек. Бежевые, с заплатами, то ли чулки, то ли колготки. Одна нога в растоптанном сапоге, другая разута. В руках держит второй, с оторванной на две трети протёртой подмёткой. Вертит ветхую обувку, пытается приладить, да без толку. С такой поломкой только к мастеру, да и то не каждый возьмётся: подошву нужно целиком менять. Работы много, а толку ноль. 
Девчонка исподлобья, довольно неприветливо посмотрела на Женю, шмыгая носом, языком слизнула с кончика носа слезу, утёрлась кулачком и вернулась к своему безнадёжному занятию.

Худющая, бледная. Лицо густо обсыпано конопушками. Глаза не по возрасту взрослые, печальные. На вид лет четырнадцать. Под настроение захотелось помочь бедолаге, в крайнем случае,  поддержать.
– Помощь нужна?
– Ступай куда шёл, чем тут поможешь? Видишь, сапог развалился. Верёвочку бы, хоть плохонькую, до общаги добраться. Грязища кругом, но деваться некуда. Видно босиком топать придётся. Чего же мне так не везёт, не знаю прямо. Наверно, в понедельник мамуля меня выродила. Спросить нужно будет при случае.
– Так помогать или сама справишься? Я ведь не скорая помощь, случайный прохожий. Могу мимо пройти.
– Кто тебя держит, иди. Какого лешего привязался? Ходят тут всякие! Знаю я таких помощников. Потом не расплатишься.
– Кафтан, пожалуй, мне бы сгодился. Для коллекции. И сапог дырявый в придачу. Насмешила. Ладно, всё одно помогу, хоть и суровая ты не по годам. Поработаю сегодня добрым волшебником.
– Сапог, что ли новый наколдуешь?
– Отремонтирую. Нужно только до квартиры добраться.
– Ага, шустрый какой! Я несовершеннолетняя. Вдруг ты маньяк. Или того хуже – насильник. Я женщина самостоятельная. Сама справлюсь.
– Женщина, значит? И  давно?
– Чего давно?
– Ну, это, женщиной стала?
– Ты чего парень, ослеп! Нет, блин, мужчина я. С титьками-то.
–  Откуда мне знать, с титьками ты или без? Так закуталась, что не понять, что у тебя есть, чего нет. Подмётка точно отсутствует. Так я пошёл?
– Вот так возьмешь и в беде ребёнка бросишь, на произвол судьбы? А если меня того... волки к примеру, или бандит какой? Сироту каждый может обидеть.
– У тебя что, родителей нет? Вообще никого?
– Как же, как же! На всех лавок не хватает. Восемь душ маманя выродила. И батька, сивый мерин, тоже имеется. Все вы, мужики, жеребячья ваша порода, гуляки похотливые, бездельники и пропойцы. Лучше бы она за дядьку Егора замуж вышла. Он детей делать не могёт и денежки любит. А батька, аспид, сколько добудет, столько и пропьёт. Только детей и умеет строгать. Сидит у нас на шее – не стряхнёшь. А жрать да пить требует. Мамка и на работе, и в коровнике. Огород, дети, стирка. Видишь, и у меня все руки в цыпках? На речке бельё полощем, ручками. Знаешь, как зимой руки мёрзнут? Не знаешь! То-то. А тут ещё сапоги. В чём я на учёбу ходить буду?
– Не вопи. Любую беду развести можно, если с умом. Так говоришь, все мужики аспиды? Да, давай для начала уточним – ты женщина или ребёнок? Определись, а то я запутаюсь, с кем дело имею. Ладно, не горюй. Разберёмся. Полезай ко мне на спину. Я рядом живу. Минут семь ходьбы. С грузом подольше. Отреставрирую я твой штиблет, не узнаешь. Меня батька много чему обучил. Пока нас не бросил. Тебя как зовут-то?
– Полина Тимофеевна. Спирины мы. Как я ненавижу эту тятькину фамилию! Поголовно все мужики пьянчуги и бездельники.
– Давай, пристраивайся. Дома остальное доскажешь. Вижу, тебе есть чем меня развлечь, пока ремонтом заниматься буду.
Женька взвалил говорливую поклажу на спину. Поля ухватилась ему за шею, не выпуская из рук грязный сапог, которым аккурат в глаз ему и заехала. Ойкнула, попыталась спрыгнуть, ожидая получить ответку. Юноша держал крепко и совсем не обиделся.
– Ладно, пигалица, сиди. С тобой, вижу, не соскучишься. Чего хилая такая, не кормят?
– Было бы чем. Да и аппетиту нет. Поешь кажен день простоквашу снятую с хлебом, да картоху в мундирах с кислой капустой. Надоело. Вру, в училище и того нет. Не то, чтобы совсем не кормят – девчонки старшие отнимают, не успеешь в рот положить. Жрут, заразы толстомордые от пуза. Да я не шибко даюсь. Сдачи огребают. На меня где сядешь – там и слезешь. Только их много. Каждый день бьют, стервятницы. Видел, фингал какой? Сегодня огребла. Ничего, я терпеливая. Выучусь, тогда посмотрим, кто чего стоит.
Женька работает слесарем-ремонтником в сельхозтехнике. Живёт на съёмной квартире. Точнее в комнате у бабы Лизы в частном доме. Она старенькая, одинокая. Денег с него не берёт. Парень помощью расплачивается. Все работы по мужской части на его плечах: ремонт, огород, дрова, вода. Много чего.

Воду прямо в дом провёл. Собрал из старых запчастей поршневой насос, пробурил вручную  скважину, прямо в сенях и качает. Головастый мужик, да и руки, куда нужно приделаны.
Взял Женька взаймы у хозяйки сапожную лапу, молоток, подклеил новые подмётки, пришил, где нужно гвоздиками прикрепил.

– Порядок. Так говоришь, женщина самостоятельная, но когда нужно – ребёнок. Я правильно понял?
– Мамка меня девчонкой родила, так? Значит, я женщина. Но пока замуж не выйду – ребёнок, девочка. Возраст такой. Что не так сказала? Выкусил! Теперь про самостоятельность. Для счастья мне никто не нужен. Сама всё умею.
– Так уж и всё?
– Что нужно для жизни, умею всё: стирать, гладить, готовить, прибирать, за детьми смотреть, огород обихаживать. Шить немного могу. А чего не умею, научусь. Я сильная, на пощупай, какие мускулы. А домой больше не вернусь, пускай мамаша хоть сто детей выродит. У меня только два ребёночка будет: мальчик и девочка. Выучусь, оденусь как королева и выйду замуж. За Олега Стриженова. Видел в кино? Вот такой и у меня будет.
– Да кто же тебя, худющую такую замуж позовёт? Любят красивых, фигуристых.
– Кто полюбит, тот и возьмёт. Тебя не спросят. Хорошая да работящая баба всем надобна. Про Золушку читал?
– Книжки значит любишь?
– А ты думал я только хвосты коровам крутить могу? Замуж выйду – все книжки перечитаю. Особенно про любовь.
– И как скоро замуж собралась? Смотрю, всю жизнь по пунктам распланировала. Муж, двое детей.

Разглядеть Полину, как следует, не удалось. На предложение раздеться, она надулась, сжала кулачки, – ещё что попросишь!

Так и сидела в живописном одеянии, вытирая то и дело пот с разопревшего от печки лица.
– Домой-то, тебе не пора? Время вечернее. Проводить или как? Ты же у нас самостоятельная. К взрослой жизни подготовлена. Вот ведь повезёт кому-то.
Спустя две недели (Женька уже и забыть успел о той потрясающе необычной гостье), когда начали густеть сумерки, а на улице монотонно барабанил унылый дождь, в дверь постучали.
На пороге стояла Полина, еще более неприглядная, чем в день знакмства: синяки под обеими глазами, разбитый в кровь нос, содранные костяшки пальцев рук, разорванное по шву пальто без рукава, те самые сапоги с налипшими на них килограммами вязкой глины. С девчонки ручьём стекала дождевая вода. В руках она держала цветастый узел, видимо весьма тяжелый. Под ней моментально образовалась лужа.
Полина поставила поклажу подле себя, расстегнула верхние пуговицы пальто, ловким движением развязала и сняла платки, обнажив огненно-рыжие волосы, сплетённые в две косы, и посмотрела пронзительно на хозяина темно-зелёными, можно сказать, изумрудными глазами. Совершенно очаровательный, прелестный ребёнок, жаль, что не женщина. С неё бы портреты рисовать. Конечно, не с такой мокрой.
– Я к тебе.
– Гостям всегда рады. Повесь одежду на стул, поставь к печке сушиться. Чай пить будем. У меня пряники есть, батон, варенье из чёрной смородины. Что за оказия? Подмётки, гляжу, пока держатся.
– Я совсем. Жить у тебя буду, хозяйство вести, тебя любить. Не прогонишь?
– Так, вечер перестаёт быть томным. Ты в себе, детёныш? Кого любить-то собралась? Мне такой обузы даром не надо.
– Я же говорила, скоро мне пятнадцать, почти взрослая. И вообще… тебе хозяйка хорошая нужна? Нужна. Ну, так вот же я. Время придёт – поженимся, а пока так жить будем. Я всё придумала.

Полина скинула душегрейку, покрутилась, – не смотри, что худая. У меня грудь, знаешь какая!  
– Да уж, зрелище не для слабонервных. Сегодня ты снова женщина. А завтра, когда милиция нагрянет? Ладно, пошутили и будет. Чай пить будем. И не выдумывай ничего. У меня своих проблем достаточно.

Выцветший, заплатанный, скорее всего дореволюционной выделки сарафан с огромным лифом на Полине, отороченным атласными оборками, напоминал о киношной роли Фроси Бурлаковой. Чулки висели на коленях с обеих сторон. Фигура за ширмой этого наряда даже приблизительно не угадывалась.

– Хозяйка, значит, и сколько стоит такая услуга?
– Чего, какая такая услуга?
– Платить тебе сколько, за работу такую, спрашиваю?
– Кто же с мужа деньги берёт?
– Так! Ещё забавнее. С мужа, значит? Я, выходит, как бы муж, а ты, вроде как жена? Забавная ты, Полина Тимофеевна. А я тебя замуж звал, руку и сердце предлагал? Да и на Олега Стриженова, явно не тяну.
– Так мы понарошку. Никто ничего не узнает. Я же кремень, никому не скажу. Ну, хозяйка я, понимаешь?
– А спать где будешь, хозяйка?
– Знамо где – с тобой. Чё ты как маленький. Думаешь, у меня не получится? Я всё знаю, всё видела: как маманя с батькой тёрлась, как сестра с мужем. Тебе-то уже можно.
– Считаешь, что в тюрьме мне самое место, за растление малолетних? Пошутили и будет. Не женщина ты ни разу, Полина Тимофеевна. Девчонка сопливая. Родителям до тебя дела нет, а я выдеру. Ремень с пряжкой у меня имеется. Откуда ты такая шустрая на мою голову свалилась? Вот ведь беда!
– Да ты чего, Женечка, мы же никому не скажем. Распишемся, когда подрасту.
– Ну да, ну да... конечно. Кажется, у меня крыша поехала. Ладно. Пьём чай. Тебе крепкий наливать, с сахаром, без? Печенье или батон?
– Я всё люблю. Сахара побольше. Шесть ложек. Нет, семь. А хлеб с маслом? Жрать хочу, то-есть кушать. Девчонки опять ужин отняли.
– Масло, говоришь? Да сколько угодно. Макароны есть, яйца. Что же стряслось, что готова даже постель со мной разделить?
– Ничего особенного. Пора становиться взрослой, только и всего. Под лежачий камень вода не течёт.
– Давай, договоримся – больше не врать. Тогда поговорим. Иначе... пей чай и уходи. Я должен знать причину, чтобы принять решение. Договорились?
– Да ладно. Чего ты взъелся? Я и не собиралась врать. Девчонки дерутся, больно. Не выживу. Не знаю, чего я им не приглянулась. Всё отнимают. А так... так всё нормально, даже здорово. На четвёрки учусь. Мастера хвалят, говорят, талантливая.
– Учишься на кого?
– Так на повара же. В ресторане буду работать. Или в кафе. Шеф-поваром или заведующей.
– Само собой. У тебя во всём крайности. Так-то оно неплохо, свой повар в семье нужен. Только мне семья не нужна. Я ведь не от хорошей жизни в райцентр подался. Мамке помогаю. Половину зарплаты отсылаю ей. Так что, жених я, как видишь, незавидный. Как быть?
– Экономить будем. Мне, между прочим, тоже платят. Стипендию. Тридцать один рублик. Только у меня деньги отнимают. Но я не виновата. Они настоящие бандитки. Потому и пришла. Ты ведь хороший, я вижу, знаю. Ведь не выгонишь, да? А уж я постараюсь, будь уверен.
– Разве дело в моих желаниях? У меня кровать одна. По очереди спать предлагаешь?
– Ну, если я тебе совсем не нравлюсь, могу на половике ночевать. Мы дома вповалку спали. Я привычная. Скажи, я совсем-совсем страшная? Думаешь, никто никогда меня замуж не позовёт, даже ты? А как же ребятёночки, мальчик и девочка, я ведь женщина, я маленького хочу. Не сейчас, конечно, потом... и чтобы жених настоящий был, красивый, как ты.
– А как же Олег Стриженов, разлюбила?

– Это я так, он красивый. Детская мечта. Я же не Ассоль какая. Принца не жду. Глупости, просто мечтала. Девчонки в общаге у меня открытку с его портретом тоже отобрали. А ты рядом, ты свой. И ни чуточку не хуже Стриженова. Пусть хоть до дыр заглядят, паразитки. Назло им разлюблю. Тебя любить буду. Честно-честно.
– Когда только успеваешь? Полюбила – разлюбила. Пригрозят, и меня забудешь.
– Что ты, Женечка, тебя никогда. Ребятишками своими клянусь. Век верна буду.
– С этим вопросом, понятно. Страшно с бандитками жить. Пошли дальше. С чего ты взяла, что я тебя замуж возьму, что любить буду?
– Я же по-настоящему, я на всё на всё  согласна. Ты не станешь обманывать, я тоже.
– Полина Тимофеевна, ты хоть понимаешь, о чём речь? Детский сад, право слово. Ты мне мозг сломала. У меня тик начинается. Сегодня оставайся, поздно уже, а завтра...
–  Завтра, сам не захочешь, чтобы я ушла. Я тебе сейчас такой ужин сделаю!
Полинка побежала расстилать постель, взбила подушки, вытрясла простыни и одеяло. Женька пребывал в глубоком шоке, не имея представления, что делать. Ситуация патовая. Девчонку жалко, конечно – пропадёт, если не пригреть. Себя тоже: кто знает, куда такое сочувствие привести может.
Представление тем временем продолжалось. Полинка вытащила из узла довольно добротную, но безразмерную, до пят ночную рубашку, уселась на половик, начала приводить в порядок косы, укладывая их вкруговую. Привязала огрызками бинта, чтобы сооружение в виде копны не разлетелось во сне. Потом задрала юбку сарафана, сняла резинки с растянутых чулок, опустила их до щиколоток и небрежно, как в кино, сбросила на пол. Переступила через них, по-особенному, одним ловким движением сдёрнула сарафан, оставшись в тёплых с начёсом панталонах до колена. Его взору открылось нечто: животик, конечно, был поджарый, как у гончей, бёдра узкие, детские, выпирающие ключицы, рельефные рёбра, но грудь… грудь что надо. Не каждой взрослой женщине достаётся столь упругая спелость.
Женька впал в ступор.
Полина повернулась к нему, обнажив в улыбке ряд белоснежных зубок, демонстрируя грудь, которой явно гордилась, уверенно стащила с себя панталоны и, ничуть не стесняясь, натянула ночнушку.
– Ты же на полу спать собиралась.
– На кровати удобнее. Потом на половик переберусь.
– Ладно, спи на кровати. На сеновал пойду.
– Ты меня выгоняешь?
– Сегодня, нет. Завтра посмотрим. Ложись.
– Ты меня никогда не полюбишь? Чтобы женщина стала желанной, с ней обязательно нужно спать. Без трусов. Женька, ты какой-то ненормальный, неправильный. Хоть бы поцеловал для приличия. Невеста я или кто? Так не честно.
Полинка надулась, нырнула под одеяло и отвернулась к стенке. Женя выключил свет, вышел в сени. Ночи уже холодные. Зябко. Ладно, утро, вечера мудренее.
Ночью ему приснилась обнажённая по пояс Полинка. Красивая. Розовые коленки и упругая грудь манили, дразнили.
Проснулся Женька от незнакомого запаха и щекотки, словно по лицу лазила назойливая муха.
Открыл глаза и обомлел: в нос лезла тугая коса рыжего цвета, голая по пояс девчонка доверчиво прижималась к нему под одеялом. А ведь он заснул, накрытый тулупом. Одной рукой юноша теребил упругий сосок, другой обнимал за тощий, но весьма упругий зад. В груди стало горячо, тревожно, сердце застукотило, – чего это ты удумала, кыш отсюда!
Всё, что снилось, сбылось. Даже больше. Тяжесть внизу живота, упруго упирающаяся в оголенный животик, была настоящая.

Женька попытался осторожно освободиться, но девочка открыла глаз и поцеловала в губы.

– Ну вот, а ты боялся, дурашка. Как же ты вкусно пахнешь. Пойдём в кровать.

– Сумасшедшая! Как ты могла до такого додуматься. Это тебе не игрушки. А если бы я… если бы не выдержал?
Женька вскочил, хотел было закричать, возмутиться, но не смог её обидеть. Полина так влюблено на него глядела, так искренне радовалась. Чему, бред какой-то?
– Ладно, живи покуда. Завтракать будешь?
–  Не беспокойся, миленький, я всё сама. Извини, проспала. Больше такого не случится. Ты  такой сладенький. Не думала, что настолько приятно спать с настоящим мужчиной. От тебя чем-то необыкновенным пахнет, голова кружится и мурашки по телу. Титькам щёкотно было. И вот здесь. Потрогай.
– Последний раз предупреждаю – чтобы больше такого не было! Если кто спросит – ты моя сестра. Попрошу сегодня у хозяйки второе одеяло. И не смей ко мне прикасаться, иначе…
– Глупости говоришь. Мне, между прочим, понравилось с тобой спать. Вместе теплее, – Полинка подхватилась, понеслась готовить завтрак, начала суетиться.
Да, уж! Спать вместе. Ишь, чего удумала, малявка. А грудь у неё отменная. Дитя без тормозов. Забавно. И ведь отказать не могу. Почему так?             
Позавтракали, вышли на улицу. Дождь прекратился. Полина выглядела потрясающе. Этнографический музей и только.
У ворот училища их встретила стайка повзрослевших девушек. Нормальные, привлекательные, совсем не бандитские лица.
– Заступника привела? Как бы, не пожалеть.
– Поживём – увидим. Я зло помню. Долги всегда отдаю..
Женька ничего не понял по существу разговора, уловил лишь то, чтот именно эти девочки обижают Полину. Запоминать их, разглядывать, не было желания. А зря.
Его встретили вечером этого же дня в промежутке между заборами. Те самые девчата, но со злобными лицами. У каждой в руках по увесистой штакетине и половинки кирпичей.
– Ну, что, Ромео долбанный, заступником решил подработать? Ещё раз с нищенкой увидим – зашибём. Сегодня только проучим, чтобы неповадно было. Спирина нам по жизни должна.
Девчонки встали в полукруг, угрожающе подняли кирпичи. Женька понял, что нужно беречь голову и то, что между ног. Может быть лучше упасть, закрыться? С озверевшей сворой не справиться, а лежащего, возможно, бить не станут.
Стали. Камни метали умело, очень чувствительно, стараясь попасть по позвоночнику и по почкам. Хорошо хоть голову удалось сберечь. Сознание он потерял, но ненадолго. Слышал, словно сквозь вату, как смеялись, чувствовал как пинают по рёбрам, в живот.
– Девки, может обоссым этого лоха? Пусть эта дура нюхает. Хорошая будет парочка. Обшманать надо. Портвешка купим.
– Так поймёт. Если нет – пожалеет, что на свет родился. Кокушки отчикаем, будет петушком петь. Вот ведь говнюк, да у него только рубль при себе. Нищета.

Продолжением стал удаляющийся смех.
Отделали Женьку на славу. Болел больше двух недель. Еле оклемался. Писал кровью. Значит, что-то серьёзное задели. Злобные твари. Теперь он понял, отчего Полина прибежала к нему.
Девочка всё это время ухаживала за ним, словно настоящая преданная жена: мазала кремами, которые выписали в поликлинике, давала лекарства, прибиралась, готовила, стирала.
Пришлось на время забросила учёбу. Спала раздетой, прижималась так, чтобы не беспокоить ушибы и раны.
Женька смотрел на неё, не в состоянии понять, отчего девочка вдруг стала такой красивой и желанной. Ему казалось, что он по-настоящему любит её. Или уже не казалось?

С каждым днём он находил в ней больше привлекательного, завораживающе интересного.
Полинка ушила свою ночнушку, удачно скроив её по фигуре. В ней она бегала по комнате, увлечённо занимаясь домашними делами под аккомпанемент негромких песен, –  то-о не ветер ве-е-етку клонит, не-е-е дубра-аа-вушка-а-а шумит, то-о-о моё, моё сердечко стонет, ка-а-ак осенний ли-и-ист дрожит.

Выглядело это комично, но заводило. Женькина рука, когда Поля подходила близко, сама собой тянулась под подол, но позволить себе такую вольность, он не смел. Дитя же.
Ночью предельная близость, нечаянные или намеренные касания, даже мимолётные, чего уж говорить о моментах, когда девочка с чувством, едва не мурлыча прижималась к нему прохладной попой или тёплым животиком, становились поистине невыносимой мукой.
Он мечтал, что когда-нибудь настанет день, когда можно будет целовать, обнимать, прикасаться и ласкать желанное тело. Зачем страдать, иногда думал Женька, если она всегда рядом, если сама предлагает себя, если тоже хочет? Он это видел, чувствовал.

Он, взрослый мужчина с развитым уже инстинктом самца и она, Полиночка, дитя, доверившая настоящее и будущее. Тем не менее, она женщина: выглядит, женщиной, пахнет женщиной, ведёт себя как взрослая.
Разве можно предать веру только оттого, что часть тебя сильнее целого? Нет, нет и нет! Он выдержит, чего бы это ни стоило. Иначе перестанет себя уважать. Ещё Женька понял, что безумно любит свою девочку. Да, именно так. Теперь юноша только о ней и думал. И дал себе клятву, что дождётся зрелости. И всегда будет защищать. В том числе от тех злобных фурий, которые терроризируют учащихся.
Он придумал, как это сделать. Занялся этой проблемой сразу, как только смог встать. Нет, он не будет им мстить так же злобно и жестоко, как действуют они. Есть другие способы.
Женя принялся беседовать с девочками из училища, объясняя, чего хочет. Обещал не предавать разговор огласке без их согласия. Откровенничали девчата со скрипом, боясь мести. Напугать до смерти бандитки успели практически всех. Пострадали многие. Как бы ни сложно шёл процесс, движение было. Через месяц было подано коллективное заявление в милицию с откровениями пострадавших, которых набралось больше трёх десятков. Был суд. Приговорили всех. Дети вздохнули свободно.
Полина с Женей постепенно обзаводились хозяйством. Юноша работал в сельхозтехнике, подрабатывал грузчиком на торговой базе, на железнодорожной товарной станции. Заработки шли на хозяйственные нужды, на одежду. К весне она выглядела современной девушкой.
А интимные отношения буксовали на одном месте. Хотя, поцелуи они себе позволяли.
Полинка поняла, почему Женя держится в целомудренных рамках, старалась не провоцировать его. Ну, разве что чуточку...

Он понимающе улыбался, оглядывал любимую с ног до головы, показывал  поднятый вверх большой палец на руке. Полинка сама теперь знала, что она супер-девочка, просто очаровательная рыжая бестия.
Из серой уточки, она превратилась в настоящую лебедь, хоть и не сменила свою яркую масть, по-прежнему оставаясь огненно-рыжей. Поля носила на лице грядки веснушек с таким шармом, словно это были бриллиантовые украшения. А Женька при любом удобном случае их целовал, делая вид, что подсчитывает. Иногда находил новые, давал им поэтические названия, как астрономы называют вновь открытые звёзды.
Он безумно любил её милые морщинки в уголках зелёных глаз, страстный, горящий восторгом обожания взгляд, изумительной формы чётко очерченные пухлые губки, соревнующиеся яркостью и блеском с волшебными волосами, расстилающимися волнами по плечам до пояса.
Девочка взрослела, поспевала, приобретала поразительные, выразительно-женственные влекущие формы тела. Это была она и не она. Совсем другая. Великолепная молодая леди, с которой хотелось танцевать и ласкать, ласкать...
Жизнь не стояла на месте. Она буквально неслась, изменяя их и всё вокруг. Закончив училище, Полиночка продолжила учиться на технолога пищевого производства. Заочно, чтобы ни на минуту не покидать своего то ли сердечного друга, то ли мужа. Женька учился в техникуме, работал механиком в большом гараже. Однажды он показал подруге свой дневник, в котором в самый первый день знакомства сделал запись разговора. Того самого, где она наивно рассказывала о своих планах: глупых, несуразных, но милых.
Влюблённые долго смеялись, вспоминая тот день, соединивший их сердца и души. Смешным был лишь текст разговора, но не суть его. Что бы ни говорилось, тогда и сейчас, речь шла о любви.
Полинка, на свой семнадцатый день рождения, пригласила Женю в кафе. Он возмущался, доказывая, что инициатива должна исходить от мужчины. Девушка улыбалась, не без кокетства, возражая, что день её рождения принадлежит только ей. Она вольна распоряжаться своей собственностью как заблагорассудится.
Поссориться им не удалось. Алгоритм отношений к тому времени был отработан до мелочей. Места для конфликтов в нём не оставалось. Такие уж у них подобрались сложные характеры.
Условием, непременным, встречи в кафе было их раздельное туда прибытие.
Женька уже минут двадцать ходил у входа туда-сюда, махая букетом, слишком большим, чтобы можно было удержать его одной рукой. Даже начал нервничать. Полинка подъехала на такси. Её было не узнать. Высокая, стройная, яркая, в кипельно белом, сшитом на заказ  платье.
– Девочка с обложки, – подумал Женя, – почти моя. Остаётся лишь маленький штрих, правда, слишком значительный, чтобы им пренебречь. Свадьба. Только бы дожить до этого дня.
Для любого другого мужчины такая мечта показалась бы бредом умалишённого. Ведь они прожили вместе два с половиной года, вели совместное хозяйство и общий бюджет, даже спали в одной постели. Подумать только – почти девятьсот дней в одной лодке.
Они ни разу не переступили черту. И одеяло ни разу на них не подпрыгивало.
Именно так и было в реальности, хотя мысленно каждый из них проделывал развратные, но такие желанные действия множество раз: справляли свадьбу, сливались в экстазе, ласкали друг друга, вынашивали беременность, рожали, качали младенцев. Девочку и мальчика. Каждый своих, но общих, потому, что мысли их трудились отдельно, но в унисон. Ведь они любили друг друга.
Молодые обнялись, долго и яростно зацеловывая друг друга. На Женькиных глазах блестели непрошеные слёзы, которые зрели, но готовы были выплеснуться наружу.
– Я так рад! Ты почти взрослая. Сегодня твой день. Проси, что хочешь.
– Ловлю на слове. Ты ужасно удивишься, но я попрошу стать моим мужем, только и всего.
– Неправильно. Это должен был сделать я. И сделаю. Только дождись.
– Не смею отнимать у тебя это право, но попросить об одолжении могу. Ты ведь сказал, проси, что хочешь. Я хочу только этого. Ты согласен?
– Как я могу тебе отказать? Только придётся ещё немножко потерпеть. Но я согласен, дорогая Полиночка. Люблю! Люблю! Люблю! Могу произнести это тысячи раз. Ты мне веришь?
– Ещё бы. Кому другому могла я довериться, кроме тебя? Два с половиной года ты терпел моё присутствие. Поистине сумасшедший соблазн. Не представляю, как ты справлялся с возбуждением. Я тоже терпела. Увы и ах! Но, ни о чём не жалею. Мы с тобой всё успеем. И это тоже. Могу сказать по секрету – это случится сегодня. И не спорь, пожалуйста. Ты готов сделать меня счастливой?
– Только этим и занимаюсь с того самого дня, как встретил сумасшедшую, абсолютно безумную девчонку, которая утверждала, знает про любовь и секс абсолютно всё, даже больше. А ещё, ещё она была удивительно похожа на тебя. Но ты гораздо красивее.
– Тогда, пошли. Всё готово.
– Сегодняшний вечер мы проведем вдвоём. Ты и я. Ты – мой воздух, моя Вселенная, моя жизнь.
Они вошли в просторный зал, совершенно пустой. Играл настоящий оркестр. Три музыканта и солистка, напевающая что-то мелодичное, без слов, одним голосом. На накрытом столе горели свечи.
Полинка провела любимого к столу, посадила в торце, где стоял большой торт и две бутылки шампанского, перевязанные лентой. Посередине стола сверкали позолотой соединённые кольца.
Что-то ёкнуло в груди у Женьки. Он, огляделся. Отчего стол на двоих так велик? Белое платье, шампанское с лентой, кольца. Туманные романтические намёки?
Полиночка попросила откупорить бутылку, налить в два бокала. Встала, пригубила из своего, впилась в Женькины губы продолжительным поцелуем.
Сзади раздались аплодисменты, крики “Горько!” 
Женька скосил глаз, не отрываясь от сладкого. В тени полукругом стояли люди. Их было много. Он узнал маму, братьев, друзей с работы, Полинкиных родственников. Что они все здесь делают?
Зазвучал Марш Мендельсона. Кто-то подтащил к молодым стол. К столу подошла представительная дама с лентой поперёк груди, открыла красную папку и начала произносить речь, в конце которой громко спросила, –  Евгений Борисович, вы согласны взять в жёны Полину Тимофеевну?
– Ну же, не молчи.
– Чего говорить-то?
– Что согласен.
– Молодожёны, вы что, договориться не успели?
– Извините, пожалуйста. Мы сейчас. Женечка, милый, это же наша с тобой свадьба.
– Тебе же только семнадцать лет.
– Ничего не спрашивай, миленький. Хотела сюрприз. Думала, обрадуешься.
– Ну да! Ты же у меня женщина самостоятельная. Нужно было сразу догадаться. И как тебе удалось?

У Женьки закружилась голова. Он поставил бокал на стол, присел, – свадьба значит, настоящая? Ну, тогда, конечно! Я согласен.
– Полина Тимофеевна, вы согласны выйти замуж за Евгения Борисовича Сапрыкина и взять отныне его фамилию?
– Конечно, согласна.
Строгая дама произнесла до конца официальный текст, предложила скрепить государственный акт поцелуем и удалилась.
Свадьба набирала обороты. Было весело. Только Женька вёл себя немножко странно.
– Поль, а Поль, ну, я ничего не понял. Ты меня разыгрываешь?
– Нет, миленький мой. Отныне и навеки я твоя жена. Законная. Теперь ты имеешь полное право на самые откровенные интимные ласки. Нет, не так. Ты просто обязан любить меня по-взрослому. Сколько можно пить чай вприглядку? Возражения не принимаются. Давай, убежим скорее. Пусть без нас веселятся. Я такая мокрая, терпения не хватает.
 

 Валерий Столыпин

x

Иллюстрация к: Чай вприглядку