ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Андрей Штин
Стоит почитать Подлая провокация

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать День учителя

Автор иконка Редактор
Стоит почитать Ухудшаем функционал сайта

Автор иконка Андрей Штин
Стоит почитать Реформа чистоты

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать В весеннем лесу

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Елена Гай
Стоит почитать ВЕДЬ ЖИЗНЬ НЕ ЧЕРНОВИК...

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Любившая мыслить экзистенциально

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Правда

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Атака

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Из окна моего

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

До неё дотянуться
Просмотры:  502       Лайки:  1
Автор Олесь Григ

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Немеркнущая звезда. Часть вторая


стрекалов александр сергеевич стрекалов александр сергеевич Жанр прозы:

Жанр прозы Проза для души
845 просмотров
0 рекомендуют
1 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Немеркнущая звезда. Часть вторая Лейтмотив романа - судьба молодого советского учёного-математика, попавшего во второй половине 1980-х годов под каток “перестройки” и не пожелавшего вместе с товарищами по Университету навсегда покидать страну, за границей искать лучшей доли; наоборот - грудью вставшего на защиту Родины от марионеточной кремлёвской власти с Б.Н.Ельциным во главе и проигравшего схватку в 1993 году, со всеми вытекающими отсюда лично для него печальными последствиями…

ретиться и поговорить быстро пошло на убыль после такого случайного в недавнее прошлое экскурса… 
По-хорошему, ему нужно было бы выкинуть из головы свою стихийно возникшую блажь, с утешением Чарской связанную, чаемой встречей с ней один на один и разговором сердечным, душеспасительным; попрощаться со всеми и идти домой спать, к отъезду в Москву готовиться. Это было бы в той ситуации самое правильное и самое справедливое, по сути, действие. Ну, зачем ему, чудаку, в самом деле, чужие проблемы понадобились? чужая головная боль? И чужая любовь, что главное, - подруга бывшего дружка своего, брошенная им за ненадобностью?... 

Но он не прощался и не уходил - вот ведь беда: прирос к месту накрепко. Стоявшая поодаль Чарская удерживала его, не сводившая со Стеблова глаз, смотревшая на него так жалобно и так пронзительно, по глазам его погрустневшим и потускневшим прочитавшая будто бы их скабрезный мужской разговор и умолявшая Вадика не слушать друзей, ни одному их слову не верить…

19

Минут через двадцать остановившиеся неподалёку девушки разделились, и две из них, Вадику незнакомые, направились через площадь на танцы, а Чарская с третьей подружкой, также совсем незнакомой Стеблову, что было ему странно до крайности и удивительно: в своём-то родном городе кого-то ни разу не видеть, не знать, - Чарская развернулась и пошла по улице Ленина вниз, и скоро исчезла из виду… И одноклассники Вадика, лишившиеся источника сплетен, засобирались во Дворец танцевать. Позвали с собой и его с Вовкой. 
Но Стеблов идти отказался категорически, сославшись на завтрашний ранний отъезд. В этом его поддержал и Лапин…

Тогда одноклассники, попрощавшись, ушли, а два друга остались стоять на краю площади под фонарём: доносившуюся из Дворца молодёжи музыку слушать, воздухом свежим дышать и договаривать напоследок то, что договорить не успели. Разговаривал в основном один Вовка, впрочем, а Вадик… Вадик слушал его рассеянно и невнимательно, механически головой кивал, что-то в ответ поддакивал односложно. Сам же стоял и тайно Чарскую ждал, которую ему всё-таки было до боли приятно видеть, несмотря ни на что, по которой он за год соскучился. Он мог бы с кем угодно поспорить, что ради него она к пруду опять пошла на очередной прогулочный круг - и обязательно скоро вернётся…

20

Так оно в точности всё и случилось. И уже минут через десять он опять перед собою Ларису увидел, с подружкою вынырнувшую из темноты и остановившуюся неподалёку, взглядами пламенными и недвусмысленными вновь его принявшуюся обжигать, на разговор намекать, на встречу. 
До неё было несколько метров всего, под фонарём её было отлично видно: глаза её виноватые, жалобные, тёмные круги под глазами… и губки большие, пухленькие, что манили пуще клубники любой, пуще мёда. Она так пронзительно и так откровенно опять на него смотрела - точь-в-точь как на последнем школьном балу! Столько было в её глазах пылающих страсти, любви к нему и вины, желания встретиться, уединиться, - что Вадик не выдержал и обмяк, как снежинка в горячей ладони растаял, все разговоры пакостные позабыв вместе с дружком-рогомётом Збруевым. И загорелся к ней прежним чувством. Если б не Вовка и не подружка, и не толпы зевак вокруг, он бы, набравшись храбрости, непременно к ней подошёл, непременно. Желание встретиться и поговорить вспыхнуло в нём с новой силой. 
Но при всех подходить и беседовать по душам он стеснялся по-прежнему, хоть убей: не желал добровольно записываться в “женихи”, чувствами торговать принародно. Потому что ЛЮБОВЬ, всегда был уверен он, нельзя выставлять напоказ: под чужими чёрными взглядами она быстро иссякнет и кончится…

И Чарская будто бы это всё поняла, его настроения и сомнения: попрощалась быстро с подружкой, развернулась и уже в одиночку направилась на третий по счёту круг вниз по улице Ленина, перед уходом красноречиво посмотрев на Вадика, взглядом позвав его за собой - туда, к пруду поближе, где их никто не увидит. Через мгновение она исчезла в толпе… а оробевший и побледневший Стеблов к тротуару камнем прирос и с места так и не стронулся, не бросился за ней вдогонку. Трясущийся, он и представить себе не мог, дома свой план разрабатывая, что его первое в жизни свидание окажется нервным таким - и до неприличия страшным…

21

Сколько времени он после этого с Лапиным простоял, он не помнил, в себя от волнения провалившись: в новые мысли свои, новые страхи. Очнулся только тогда, когда у себя за спиной чьё-то тепло вновь почувствовал и пристальный взгляд, буравивший ему затылок. 
Он оглянулся - и вздрогнул от неожиданности, увидев Чарскую сзади, стоявшую совсем близко в толпе и не сводившую с него глаз - диких, больных и прекрасных.  И столько чувств к нему самых светлых и самых жгучих глаза её в тот момент излучали, опять к вящей радости отметил он, столько любви неподдельной и нежности! - что ему невозможно было поверить, несмотря ни на что, что и на Сашку в прошлом году она смотрела так же. Что она, как продажная девка, будто бы, или дешёвка последняя, привокзальная бл…дь была вся насквозь циничная и двуличная. И что будто бы он, простофиля, её-де совсем не знал, несколько лет подряд любил совсем не того человека…

«…Да нет же, нет! - вздохнув широко, полной грудью, и просияв, успел он тогда подумать, с себя как тяжёлый рюкзак дурацкое наваждение стряхивая вместе с чёрными мыслями и сомнениями. - Чушь это всё, чушь собачья и подлые вражьи происки!» 
И потом, оглянувшись в другой раз и посмотрев в упор на стоявшую прямо перед ним Ларису, почерневшую здесь без него и подурневшую, неприкаянную, виноватую, любящую, мысленно ещё и добавил: «Я им не верю, Ларис! Никому! Честное благородное слово! Я знаю отлично, что ты просто решила мне в прошлом году отомстить. И Збруев был для тебя орудием мести, игрушкой…»

22
 
- Тебя, по-моему, ждут, - тихим шёпотом прервал его раздумья Вовка, удивлённо взиравший на остановившуюся за их спинами Чарскую, готовую уже на всё, как казалось, уже даже и самой подойти. - И, по-моему, страстно желают с тобою встретиться… Иди, поговори с ней перед отъездом, - с ухмылкою доброй добавил он, легонько Стеблова плечом подтолкнув, - ежели она так страстно этого просит…

Но смутившийся Вадик опять растерялся… И испугался опять перед Вовкой и жителями окрестных домов афишировать свои чувства, которым он полного выхода по-прежнему не был готов давать, материализовывать их, в практическую переводить плоскость из области идеальной. А, значит, и не желал публично позорить девушку доверительным разговором при всех, стихийным жарким свиданием без продолжения.
«Надо быстрее отсюда уйти и увести её за собой, от глаз посторонних подальше, - промелькнуло в его голове спасительное решение. - Возле её дома народа нет: там нам потише и поспокойнее будет»…

-…Ладно, пойду я домой, Володь, - собравшись, наконец, с духом, сказал он товарищу тихо, густо краснея при этом и всем своим видом показывая, что не понимает Вовкиных слов и не намерен ни с кем встречаться. - Пойду к завтрашнему отъезду готовиться. Спасибо тебе за встречу, прогулку сегодняшнюю - за всё. И успехов тебе в предстоящей сессии. Желаю полегче и поспокойнее её сдать - без “хвостов” и двоек. В августе, когда я из стройотряда вернусь, увидимся.
Сказав это всё, он быстро простился с Лапиным и, не взглянув на Чарскую, торопливо покинул переполненную улицу Ленина. Но домой к себе не пошёл, а скорым шагом обогнул по периметру площадь и направился в правый дальний угол её, к дому №24, где с четырёх с половиной лет проживала его Лариса, и где он наметил провести свидание с ней, без свидетелей и посторонних. 
Он правильно всё рассчитал: там было тихо, безлюдно, темно. Лишь отдельные звуки из распахнутых настежь форточек раздавались, стук ложек, тарелок, кастрюль; да слышалась приглушённая музыка из окон Дворца культуры, отдалённый говор ребячий, смех. Ни гуляющих, ни зевак на тротуаре под окнами не было. И когда его обожательница решит вернуться домой - их ни единая живая душа не увидит. А то, что Чарская себя не заставит ждать, - в этом Вадик ни грамма не сомневался…

23

И действительно, буквально минут через пять уже на другом конце тротуара он услышал шаги, стук каблучков об асфальт, увидел приближающуюся фигуру. В темноте невозможно было понять, кто это шёл, но сердце ему подсказало сразу: «Лариса!...»
Господи! Как ему стало сладко и одновременно страшно от этого! Как застучало-забилось сердечко в груди, и опять убежать и спрятаться захотелось, встречу эту волнительную хотя бы на осень перенести, повременить с переводом их отношений из идеального мира в мир повседневности - детство тем самым как бы продлить, хотя бы пусть только этим! Но она так стремительно шла, почти бежала навстречу и, вероятно, уже и заметила его впереди, одиноко на углу её дома стоявшего, что прятаться от неё у ней на глазах, зайцем в кусты убегать было бы уж совсем дико и неприлично, и с любой стороны без-совестно…
 
И когда до неё осталось несколько метров всего, и уже и дыханье её послышалось, почуялся запах духов и контур её лица в темноте прояснился, очертания губ и глаз, он, собрав волю в кулак и вздохнув глубоко и с шумом, сделал ей шаг навстречу. 
- Здравствуй, Ларис, - раздирая пересохшие губы, первым поздоровался он… и ужаснулся в ту же секунду, не узнавая совсем своего пискляво-визгливого голоса, чужого, противного, тонкого, почти что плачущего, так некстати унизившего его в такую ответственную минуту, унизившего и предавшего. Он поздоровался - и покраснел: так ему за себя стыдно стало.
- Здравствуй, Вадик, - нервно ответила запыхавшаяся от быстрого хода Чарская, прямо перед ним останавливаясь и также прямо смотря на него испуганными глазами, в которых одновременно крайнее удивление можно было прочесть, непонимание и раздражение вперемешку с восторгом… И потом, просветлев, она добавила уже спокойнее: - А я-то уж грешным делом подумала, что ты опять от меня убежал - по всегдашней своей привычке. 
- Да нет, Ларис, не убежал. Некуда, да и незачем мне теперь от тебя убегать; чего хотел - достиг уже, намеченные планы выполнил. Так что можно и остановиться, присесть на обочине, как говорят, оглядеться и успокоиться, - затараторил Стеблов, оправдываясь. - И знаешь, после всего достигнутого захотелось очень тебя увидеть, поговорить, наконец, с тобой по душам, покаяться и повиниться. Целый год я об этой встрече нашей думал-мечтал, представлял её себе в Москве часто.
-…Я рада, Вадик, - последовал тихий ответ засветившейся счастьем Чарской, - что тебе захотелось этого, я очень этому рада. Я так давно этой встречи жду, признаюсь тебе честно в этом... Думала даже, что она никогда не наступит уже, что всё быльём порастет, наши с тобой отношения, - и от этого расстраивалась и тосковала ужасно… И тут вдруг такой подарок от тебя получаю сегодня почти что царский. Спасибо тебе за это и низкий поклон…

Услышать такое горящему огнём Стеблову было ой-как приятно и лестно! - и вовремя, главное, как утопающему вдруг почувствовать рядом спасательный круг. И куда только делись сразу страхи его и трясучка, противная сухость во рту и горловой полу-плач-полу-писк-полушёпот?! Всё это разом исчезло и испарилось, как шумный праздник сегодняшний, который оба они оставили для других. 
- Да что ты, Ларис! - какое спасибо! - что ты! Это тебе спасибо за всё, за все прошедшие годы! - поспешил он подругу отблагодарить, стоявшую перед ним навытяжку, как на посту солдат, не дёргавшуюся, не суетящуюся. И если б было светло, если б фонарик, что висел на столбе, светил чуть поближе, поярче, он увидел бы, как вспыхнули и заискрились надеждой её глаза, чёрные до того и печальные; как и вся она вытянулась и заблагоухала от счастья, словно увядшая розочка после дождя, целебной водою смоченная и омытая. 
По-другому, впрочем, и быть не могло, если принять во внимание, что она фактически распрощалась с ним, когда он несколько минут назад её в очередной раз покинул, распрощалась навеки. И ей так тоскливо, пусто и одиноко сделалось от этого расставания, так нестерпимо тяжко в душе и на сердце, что захотелось прийти домой, обессиленной, лечь на койку и умереть, сложивши белые ручки крестиком. Самостоятельная взрослая жизнь несла ей одни страдания целый год, одни сплошные расстройства. И она уже с трудом переносила их: сил на борьбу с напастями у неё не хватало. 
И вдруг она, обессиленная и духом упавшая, неожиданно видит его возле дома, её, как оказалось, ждавшего, не уехавшего без неё в Москву. И её опять осенила надежда, радость жизни мигом вернулась, Божий праздник в душе и любовь. Она как царевна спящая ожила - и пуще прежнего засияла и заискрилась…

24

- Как ты живёшь, Ларис, расскажи? - переведя дух, спросил её Вадик спокойнее, принимая свой нормальный и естественный вид, обретая естественный голос. - У тебя ничего не случилось?
- Нет, ничего… И живу я здесь, - она запнулась, задумалась на мгновенье, подбирая нужное слово, - да, в целом, хорошо живу, как в раю: много ем, крепко сплю и ни о чём совершенно не думаю. Родители думают за меня, как и раньше… Только, знаешь, - с грустной улыбкой добавила она, - уж больно скучно и однообразно, если по-честному, порою даже тоскливо как-то. В школе было поинтереснее и повеселей… А теперь вот, когда школа и детство уже позади, хожу на постылую работу днём, чтобы положенный стаж заработать: я у папы секретарём на полставки тружусь, если так можно выразиться, до обеда там бумажки перебираю и отсылаю по разным местам, - а в оставшуюся половину дня сижу дома и занимаюсь безвылазно, в институт собираюсь в августе поступать, в наш областной Политех, где половина четвёртой школы учится. Никого не вижу, ни с кем не общаюсь, кроме работы. Осталась совсем одна... На улицу выхожу только вечером, чтобы воздухом подышать, а так всё дома и дома… Сегодня впервые, можно сказать, и вышла развеяться. 
- Столько подружек, помнится, было - не счесть, - подумав, улыбнулась она опять натужно. - А теперь все куда-то исчезли, все поразъехались, все - при деле. И город для меня, неудачницы, опустел. Я здесь никому не нужна кроме папы и мамы, представляешь, ни-ко-му. Даже учителя бывшие, и те на меня при встречах с нескрываемой жалостью и сочувствием смотрят, будто на инвалида какого, как никогда не смотрели ранее, не позволяли себе смотреть. Остановятся и утешают все притворно и лицемерно. И потом побыстрее хотят расстаться, прочь от меня убежать. Не нужна я, такая, им - неудельная, - совсем не нужна… Так странно и неприятно это всё сознавать, такую полную свою никчёмность, ненужность…

Про теперешнюю свою жизнь Чарская говорила с иронией, с лёгким юмором даже, - но глаза её опять погрустнели и затуманились, а голос чуть-чуть задрожал. Стеблову её стало жалко.
- Знаешь, Ларис, - сказал он ей с чувством, с нежностью, стараясь её подбодрить, - а ведь я давно мечтал с тобою вот так вот встретиться где-нибудь один на один, постоять спокойно, поговорить душевно и просто, начистоту, что в сердце у каждого скрыто. Это было самое первое моё желание ещё со школы - и самое главное. Честное слово! Не вру!
- Ну а почему же не встретился? не поговорил? Что мешало? - с усмешкой лёгкой и укоризной оборвала его своим вопросом Чарская, ставя его в тупик. - Я так ждала этой встречи, так ждала. Чувствовал, наверное, видел?
-…Не знаю, - недоумённо пожал плечами Вадик, и извиняясь как бы за упущение, и сам не в силах понять: почему. - Всё недосуг было: спешил всю дорогу куда-то, многое хотел успеть… А теперь вот, когда все дела и экзамены позади, и когда тебя утром на площади опять увидел, - подумал и решил, что далее уже тянуть нельзя: пора и о душе подумать…

25

Чарская слушала очень внимательно его задушевную, честную исповедь, ловила каждое слово, интонацию голоса, вздох и звук. И когда Вадик кончил - задумалась: будто всё взвешивать принялась на своих сердечных весах, строгой подвергать цензуре.
-…А ты теперь в Москве, в Университете, я слышала, учишься? - спросила она, наконец. - Математиком собираешься стать, учёным?
- Да, собираюсь, - подтвердил не без гордости Вадик. - Математику очень люблю. Живу только ей одною.
- Молодец, - она ему тихо сказала… и опять задумалась, ушла в себя, но при этом продолжая говорить механически, по инерции как бы, - говорить то, что давно уже носила в себе, что жило в ней помимо воли в тайниках девичьей души, а теперь звуковым родничком прорывалось наружу. - Я рада, Вадик, что не ошиблась в тебе, ты даже не подозреваешь, наверное, как я этому рада… Про тебя, представляешь, даже и в нашей прокуратуре знают, говорили про тебя несколько раз - я собственными ушами слышала. Сидели, помнится, как-то у отца в кабинете следователи и обсуждали тебя в перерыве, за чаем: что есть-де в нашем городе юноша страшно талантливый, который самостоятельно, без поддержки и помощи, в Московский Университет поступил, единственный из нашего города. И так они тебя все нахваливали в один голос, так нахваливали, не зная, по сути, тебя, ни разу не видевши! С Ломоносовым даже сравнивали, только вышедшим из наших мест. Человеком, словом, которым в будущем все мы, твои земляки, непременно будем гордиться!… А я сидела, слушала их - и за тебя втайне радовалась. И плакала незаметно в платок. И теперь вот отчего-то снова плакать хочу. Но не буду, не буду - не бойся…
 
- Знаешь, - с нежностью добавила она чуть погодя, удерживая в глазах слёзы. - Я ещё в седьмом классе, когда мы впервые сидели с тобой в актовом зале напротив друг друга и в переглядки от нечего делать играли: ты помнишь этот момент, Вадик?
- Помню, конечно же, очень хорошо помню! Будто это было вчера!
- Так вот, я ещё тогда поняла, что ты - незаурядный парень. Как видишь, я не ошиблась в тебе: я разбираюсь в людях.
Стеблов смутился и покраснел, голову опустил на грудь от смущения. Ему было приятно услышать такое - и именно от Ларисы.
-…А ты почему не поступила в прошлом году? - спросил он первое, что пришло на ум, лишь бы прервать молчание и поскорей увести разговор с личного имени и судьбы на судьбу своей собеседницы, про которую он конкретного по сути-то и не знал ничего - одни лишь сплетни и слухи.
- Не знаю, - по-детски жалобно пожала плечами Чарская. - Наверное, не такая способная оказалась, как ты: уже на первом экзамене, по математике, кстати, получила в Москве двойку; хотя считала всегда, что математику школьную знаю… Какой у меня каламбур получился весёлый: “не знаю”, “знаю”. Извини.
И она немного смутилась и замолчала от этого...
- А почему ты в МВТУ-то поступать решила? почему выбрала именно этот вуз? - с жаром принялся её пытать осмелевший и возгордившийся Вадик. - Место-то для девушек уж больно гиблое, как говорят; как, впрочем, и для парней. Там ведь одним дурацким черчением за пять лет до смерти замучают-задерут тамошние преподаватели, полным идиотом сделают, роботом… Или тебе Сашка Збруев это заведение порекомендовал - по дружбе?...

Он произнёс это имя - и пожалел тут же, и всегда потом сожалел, корил себя за несдержанность, за язык, сколько б ни вспоминал в зрелом возрасте ту их майскую встречу. Дружок его бывший - чтоб ему пусто было! - и здесь перешёл им обоим дорогу. И то, что менее всего хотела услышать Чарская, вероятно, чего как огня боялась, - то он ей и выпалил сдуру: одним только словом ненужным, неосторожным напомнил ей о былом, будто бы даже в вину ей былое поставил…

26

Фамилия Збруева из его уст прозвучала как оскорбление, и за измену упрёк. Лариса это именно так тогда и восприняла с полным правом и основанием. Он будто бы шлюшкой её обозвал; да ещё и ударил с размаха за прошлое - так ей вдруг больно и обидно сделалось…
На улице было темно. Но даже и в темноте он заметил, как вздрогнула и опять почернела Чарская, съёжилась вся, напряглась - и сделалась вдруг холодной, колючей, чужой, ему уже недоступной. Такой, одним словом, какой он её не помнил, не знал и никогда в прошлые годы не видел. Куда только делись её расположенность, душевная мягкость и теплота, её безмерная к нему любовь и нежность!
-…Нет, не Збруев, - сухо сказала она, посмотрев на Стеблова с вызовом. - Я сама туда поступать решила. Слышишь: сама! У меня у самой голова на плечах имеется. - И, подумав, добавила потом совсем уж холодно и отчуждённо: - Ну ладно, Вадик, поздно уже; я долго так не гуляю. Мне домой пора: родители меня дожидаются. Спасибо тебе, что пришёл, что не забыл меня, не зазнался. И вообще, спасибо тебе за всё: за школу, за прошлые годы и дни, за встречи на переменах и танцы. Я их до сих пор помню и помнить буду всегда - так мне тогда с тобой хорошо и счастливо было… Желаю тебе поэтому всего самого наилучшего: и Университет свой закончить с отличием, и великим учёным стать, гением математики. В общем, дерзай давай, прилежно трудись и учись, стремись к большим знаниям, к вершинам духа - и не поминай меня всуе лихом, не надо: очень тебя об этом прошу! А со своей стороны добрую память тебе обещаю… До свидания, Вадик… а лучше будет сказать: прощай! Живи и работай спокойно и счастливо.
Сказавши это, она готова была уже уходить, уже даже и дёрнулась было с места, чтобы его обойти и направиться к палисаднику за его спиной, за которым располагались подъезды. Но ошалевший от такого немыслимого поворота дела Вадик схватил её крепко за руку, остановил, перегородил ей собою дорогу.
- Подожди, Ларис, не уходи! - нервно, почти истерично затараторил он, чего-то страшно вдруг испугавшись, что даже и капельки пота выступили у него на лбу, мокрыми сделались руки. - Мне ещё столько всего нужно тебе сказать: я целый год мечтал о нашей с тобою встрече. Я ведь уезжаю завтра в шесть утра. И неизвестно, когда мы теперь увидимся. Половину мая и весь июнь у меня сессия будет. А потом я уеду на стройку в Смоленск и домой вернусь лишь в 20-тых числах августа. Поэтому, пожалуйста, Ларис, не уходи! Постой со мной ещё минут десять хотя бы!
- Ну и что ты мне хочешь сказать? что? - нервно и недовольно спросила она, теряя терпение, становясь холодной совсем, как ледышка, ему почти что враждебной.
Её холодность и враждебность сбили Стеблова, перепутали всё в голове, губы будто бы клеем ядрёным склеили. Он занервничал, как и она, растерялся, как мячик раздулся от напряжения, от крови, что хлынула к голове, - и все слова позабыл, приличествующие данной встрече. Только стоял и краснел как дебил, как двоечник на провальном экзамене - и молчал. Стоял, пыхтел - и молчал, носом потёкшим как обиженный мальчик шмыгая…

-…Ладно, всё: мне пора. Извини, - через минуту промолвила Чарская, так и не дождавшись ответа, сама оробевшему кавалеру ответившая. Да так, будто бы приговор ему зачитала в зале суда, что обжалованию не подлежит, как там у них говорится. После чего, выдернув с силой руку из его горячей ладони, она хотела уже уйти, - но вдруг, задержавшись на полушаге, сказала, в последний раз взглянув на него жгучими от обиды глазами: - Хочешь, Вадик, дам тебе на прощанье совет? По-дружески? Никогда не заставляй больше любящих тебя девушек ждать, ни-ког-да! Они этого не терпят и не переносят.
Последние слова она произнесла просто и твёрдо на удивление, без театра: без крокодильих пафосных слёз, понимай, и заученных перед зеркалом жестов, без дрожи в голосе и жеманства, неизменно присутствующих при расставании, что у многих остывших влюблённых становятся чуть ли ни обязательными атрибутами их разлуки. 
Но получилось это весомо и действенно со стороны, и очень убедительно, главное. Потому что были её слова глубоко личными, выстраданными и трагедийными - как предсмертный кому-то наказ, или же последняя Господу Богу молитва. Выговорившись, она сделала в сторону шаг, обошла стоявшего перед ней истуканом Стеблова и торопливо зашагала домой, звонко цокая каблучками по тротуару. 
Частота того цоканья всё убыстрялась и убыстрялась, пока ни стала похожа на барабанную дробь: свернувши за угол, Чарская уже побежала. Добежав до подъезда, она поднялась к себе на третий этаж, нервно открыла ключом квартиру, сбросила в прихожей пальто, сапоги, платок расписной, роскошный, отцом полгода назад подаренный. После чего, лишь мельком взглянув на поджидавших её родителей, проскочила в спальню к себе, бросилась там на кровать лицом вниз… и тихо-тихо заплакала.
- Ларочка, милая, что с тобой?! Тебя никто не обидел?! - с испугом спросила мать, что забежала следом.
-…Я только что от него ушла… от Стеблова Вадика, - не сразу ответила через подушку плачущая горько дочь, которую уже лихорадило. - И больше, видимо, его никогда не увижу... Представляешь, мам, ни-ког-да… А ведь я его целый год ждала, целый год. Хотя никому и не признавалась в этом… Как теперь стану жить без него? - толком не знаю даже.
И с нею началась истерика, похожая очень на ту, что случилась с ней, школьницей, полтора года назад - вечером после новогоднего бала…

Засуетились родители, как и тогда, забегали, занервничали, запричитали, пустили лекарства в ход и уговоры разные. Что ты, дескать, дочка у нас молодец, ты у нас, дескать, красавица; и впереди у тебя - принц, и жизнь как в сказке прекрасная. Но это её только злило и раздражало ужасно, только усиливало тоску и боль, - и родители поняли всё, и ушли, а дочь их одна осталась… 
Через какое-то время, измученная, она уснула, провалилась в небытие. Но спала очень плохо, нервно спала: просыпалась часто, кричала во сне и металась. Всё ей демонстрация утренняя и Вадик снился, за которым она бегала как привязанная по площади и всё пыталась сказать, что любит его, что никого кроме него не любила. 
А он только скалился, строил рожицы, паразит, да пальчиком ей грозил - и всё её от себя отталкивал и отталкивал: видеть и слышать её не хотел, - отчего она горько плакала... А потом он почему-то ворвался к ним в дом, бил посуду из шкафа и угрожал, таскал её при родителях за волосы. Всё будто бы Збруевым попрекал, которого тоже избить грозился, который в это время на кухне сидел, в трусах, и преспокойненько распивал чаи по-хозяйски…

27

Утром она проснулась, разбитая, умылась, позавтракала кое-как, по обыкновению села задачки решать вступительные, конкурсные, - и тупо просидела за задачами целый день, естественно не решив ни одной и ничего из происходящего не понимая. Одно она понимала только: что прежняя жизнь для неё закончилась - навсегда. И на иллюзиях детских и на мечтаниях вчера был поставлен крест, сигнализировавший, что к прошлому возврата нет, что дорога туда заказана. 
Ей, худо ли, бедно ли, - но нужно брать себя в руки. Успокаиваться потихонечку, восстанавливаться от хандры. И дальше жить продолжать - уже без Стеблова. Человека, который для неё долгие годы этаким маленьким принцем был, безумно-прекрасным - но сказочным, нереальным. А сказка - она сказка и есть. Сказкой сыт не будешь… 
Стеблов, уже окончательно убедилась и поняла она после вчерашней встречи, - он хороший, добрый и умный. Но он ребёнок ещё, этакий большой ребёнок, которому в игрушки играть, который кроме задачек своих никого и ничего не любит. Семью на нём не построишь, детей от него не родишь, и в трудный житейский момент за него, идеалиста законченного, не спрячешься. 
Она это ещё и в прошлом году почувствовала, весной, после отчаянной попытки встретиться с Вадиком и поговорить, выяснить отношения возле кабинета директора, когда он от неё как заяц трусливый в очередной раз убежал, словно пустынный мираж растворился. И ничего не оставил в душе - только нудную тягучую боль и разочарование полнейшее вперемешку с досадой…
 
И она, издёрганная и измученная предельно, истосковавшаяся, изведшаяся за 10-й класс, постаралась его уже и тогда забыть, вырвать его навсегда из памяти и души. Даже и замену ему постаралась найти - реальную, не иллюзорную: “выбить клин клином” из сердца. 
Ей это удалось, как почудилось, или почти удалось. Всю весну, почитай, Сашка Збруев её развлекал из параллельного 10 “Б”, отвлекал от мыслей ужасных и тягостных, от жгучей, клокочущей на Стеблова обиды. 
А потом и экзамены начались - в школе сначала, потом - в институте. Не до Стеблова ей уже было, не до мрачных мыслей о нём. К тому же, он в Москву укатил, да так там с осени и остался. Она не видела его целый год - и хорошо, спокойно себе жила: без нервотрёпки и болей душевных…
 
А вчера вот, дура мечтательная, не выдержала - пустилась в погоню за миражом, за призраком счастья и днём ушедшим, который безумно захотелось вернуть, любовью себя как когда-то побаловать, когда она маленькою была - и страшно наивною, глупою…
 
«Эх, Вадик, Вадик! Бесчувственный ты человек! Сухарь настоящий, как и все учёные! - весь день бредово шептала она за столом стихийно рождавшийся монолог, в окно горящими глазами уставившись. - Я так обрадовалась тебе, когда вчера утром на демонстрации тебя с мамой твоей увидела, так обрадовалась! - что даже помолодела на несколько лет, в детство далёкое будто бы опять вернулась. И тебя вознамерилась, глупая, туда возвратить, окатить с головы до ног нашей прошлой чистой любовью… А ты меня Збруевым попрекнул, дурачок! И всё, что было прежде у нас, махом одним разрушил… Да не оттолкни ты меня на балу грубо и откровенно, не убеги от меня со всех ног у кабинета директора - не было бы тогда и Збруева: на кой ляд он мне, молокосос недоношенный, сдался!… А ты приручил меня как собачонку маленькую за несколько школьных лет, взглядами нежными приласкал, наобещал с три короба, нараздавал авансов, - а потом на помойку выбросил за ненадобностью: выживай, мол, подруга, как хочешь - не до тебя сейчас. А как я себя всю прошлую зиму и весну чувствовала, как жила, любовью до краёв наполненная! - тебе наплевать было... Да я умерла бы, может быть, с тоски, или руки на себя наложила, - если б не Сашка, друг бывший твой, который всю весну меня утешал, возвращал к жизни, школе, учёбе… Так что нечего меня им теперь попрекать: не заслужила я от тебя выговоров и попрёков…»

«…Нет, к чёрту Стеблова и к чёрту любовь, от которой только горе одно и морока! Нужно с этой блажью детской заканчивать, на корню её пресекать, в зародыше, - ближе к вечеру уже твёрдо решила она, потихонечку выздоравливая от вчерашнего и приходя в себя, программу действий на будущее мысленно намечая. - В институт надо мне обязательно поступить в августе-месяце, обязательно! Чтобы из города нашего умотать, наконец, и всё здесь навечно оставить: что с беззаботным детством неразрывно связано, со школой четвёртой и с ним, бесчувственным паразитом этим; что душу мне без конца тревожит и бередит воспоминаниями и надеждами дурацкими…» 
А чтобы это всё прекратилось наверняка, - хорошо понимала она, - ей надобно было новую жизнь поскорей начинать - взрослую, грубую, без иллюзий. Которой все окружающие живут - и неплохо себя, судя по всему, чувствуют…

28

А со Стебловым после ухода Чарской случился шок, какой у солдат на войне бывает, когда им взрывом снаряда пушечного отрывает руку или ногу, к примеру, и хлещет из раны кровь. И боли вроде бы нет - а страшно, жутко даже от ощущения внезапно-надвинувшейся беды, от осознания того пренеприятнейшего положения дел, что ты только что важную часть себя самого потерял, очень нужную и крайне полезную. И к прежней здоровой и беззаботной жизни возврата уже не будет поэтому, что дорога туда перекрыта навеки. И надо новую жизнь теперь начинать. А как? - непонятно…

Вот и герой наш оставленный погрузился в подобное же состояние, или очень похожее на то. Он перестал что-либо чувствовать, соображать, в себя как в озеро огненное погрузился. Да так и остался там до утра: в собственных мыслях и страхах.
Он всё видел, вроде бы, что вокруг него делается, пока назад с площади уныло брёл, домой к себе возвращаясь, но ничего из происходящего не понимал - слышал только звон противный в ушах, от которого не было спасу… А ещё ему очень плакать хотелось, собачонкой брошенной выть, или внезапно овдовевшей бабой. Он будто и вправду руку только что потерял, которая уже никогда не вырастет вновь, не вернётся.
В голове его пластинкой заезженной и испорченной раз за разом звучали слова: «никогда не заставляй больше любящих тебя девушек ждать, слышишь? они этого не переносят», - от бесконечного повторенья которых у него набухли и заболели виски, и чуть ли ни дурно делалось, которые одни почему-то из всего разговора и помнились. 
«Я и не заставляю, - шёл и машинально оправдывался он всю дорогу. - Мне просто в Университет поступить хотелось, вступительные экзамены нормально сдать… А для этого нужно было много и упорно трудиться: не тратить время на пустяки, на шашни любовные и по подъездам мотания… Ты вот с Сашкою Збруевым промоталась всё прошлое лето, вспомни, себя и его потешила, порезвилась, - и вон чем для вас обоих те ваши потешные гуляния кончились… Ты-то вообще у “разбитого корыта” осталась, в отличие от него…»

29

Вернувшись домой очумевший, больной, угарный, опустошённый, он сразу же спать ушёл, не поговорив ни с кем, не поужинав даже, не перекусив, чем родителей своих и расстроил очень, и перепугал, и, главное, очень сильно обидел.
К нему сразу же забежала мать, по привычке встала перед кроватью его на колени. 
- Что у тебя случилось, сынуль? - спросила дрожащим голосом. - На тебе лица нет. Тебя никто не обидел?
-…Нет, никто. Не волнуйся, - тихо он ей ответил, лицом к стене отворачиваясь, от матушки пряча лицо, что было сухим и безжизненным, как у раненного.
- Ну а что же тогда ты так поступаешь нехорошо? так себя ведёшь некрасиво с нами? Мы тебя ждём целый вечер голодные, ужинать не садимся, думаем: вот-вот придёт наш Вадик любимый, родной, с ним за стол все и сядем, праздник отметим ещё разок, посидим, поговорим по душам, порадуемся перед разлукой… А ты пришёл, неживой, плюнул на нас на всех - и сразу же спать улёгся, ни на кого даже не посмотрев, слова доброго перед сном никому не промолвив… А тебе завтра в Москву уезжать. И когда теперь все с тобою увидимся - неизвестно. Разве ж можно с нами так поступать, скажи? Мы же тебе не чужие люди.
Но расстроенный сын мать не слушал, в стенку упорно смотрел… и молчал: мечтал поскорее остаться один, чтобы забыли все про него, вон пошли, отвязались. И в первую очередь - мать, присутствие которой ему почему-то было особенно больно и тягостно. Ведь от неё, ясновидицы, невозможно было ничего утаить: она его взглядом пронзительным будто рентгеновским лучом всего насквозь просвечивала. И видела будто бы всё - его полный душевный раздрай и смятение.
-…Ты что, встречался с девушкой этой… Лариса, кажется, её зовут… Ну, которую мы с тобой сегодня утром на демонстрации видели? - преодолевая неловкость известную, как можно мягче и деликатнее спросила, наконец, Антонина Николаевна то, что спрашивать и выяснять было ей не совсем удобно. Но что, как она поняла, и являлось наиболее вероятной причиной такого плачевного состояния сына - катастрофического, можно сказать, состояния. Только влюблённые себя так эгоистично и нервно ведут, только влюблённые в таком разобранном виде домой обычно являются. Дураку ясно, что во всём была виновата она - его зазнобушка школьная. 
От дочери матушка знала в общих чертах про Чарскую, и симпатии Вадика к ней; про события на последних зимних школьных каникулах, и про её, Чарской, к ним настойчивые звонки в течение целой недели. Утренняя встреча на площади только подтвердила её тайные знания: что дочурка её не лгала, не фантазировала про брата… 
Упорно молчавший Вадик при упоминании имени Чарской вздрогнул, напрягся под одеялом, залился краской стыда, которую мать его даже и при плохом освещении с улицы разглядеть сумела. А, может, почувствовала ноющим сердцем своим - и поняла, что попала в точку, что сын её старший и вправду на свидании был, которое неудачно закончилось, вероятно - ссорой. 
И что было делать матери? о чём говорить? и какие слова подбирать в утешение? Тема эта любовная - самая щекотливая и запутанная из всех, будь она трижды неладна! Избави Господи каждого от подобных тем, что поопаснее гиены огненной и пострашнее омута. Тут любые сторонние слова и советы бредом влюблённым кажутся, глупостью несусветной, издёвкой - и по сердцу режут больнее ножа, врагами кровными делают на долгое-долгое время. Сколько уж матерей и отцов нарывалось на это, сколько народу на любви обожглось, на увещеваниях и примерах дурацких.
Но говорить всё равно что-то надо было, сынулю родненького спасать от хандры и травмы сердечной. Вон он, какой несчастный явился, разбитый, раскисший, больной, радости жизни лишённый, душевного праздника… Разве ж можно было его одного оставлять? или в Москву отпускать - такого? Глядючи на него, мать и сама заболела, почернела и сгорбилась вся; и весь свой праздничный лоск растеряла, весь оптимизм и задор всегдашний…

30

-…Послушай, Вадик, сынок, - собравшись с духом, наконец промолвила она тихо, к кровати вплотную пододвигаясь и стараясь сыну-первенцу, что от неё отвернулся, в глаза помертвевшие заглянуть, - послушай, что скажу тебе перед отъездом… Я не знаю, что у вас там раньше с девушкой этой было, и что сегодня произошло; верю, что ничего плохого и ничего серьёзного. Ты у меня мальчик хороший, порядочный, и гадостей никому не сделаешь, не станешь никогда подлецом. Я в это искренне верю, как в Господа Бога нашего, - слышишь меня, Вадик? - поэтому и за тебя и за неё спокойна… А по поводу Ларисы я тебе так скажу. Я не знаю её; видела сегодня мельком, издалека, и даже и не рассмотрела толком. Впечатление самое обыкновенное производит, никакое - можно сказать. Девушка как девушка - таких много. В каждом городе - пруд пруди, по пятнадцать на дюжину, как говорится… Хотя, первое впечатление - обманчивое, утверждают. Ну-у-у, не знаю… Но даже и не в этом дело, не во внешности её, а в том, что рано тебе, сынок, ещё о девушках думать. Не нужны они все тебе, эти красавицы-раскрасавицы. Тебе учиться надо прилежно, с полной отдачей и выкладкой, планы намеченные осуществлять, пока молодой, одинокий, здоровый. И родители твои живы пока - и могут ещё помочь. Это для тебя сейчас самое главное, этому ты должен всего себя посвящать: цель осуществить намеченную, всеблагую. А не шуры-муры крутить, девочками-вертихвостками заниматься, у которых одно на уме: замуж побыстрее выскочить и с папиной старой шеи на шею мужнину перебраться, чтобы хомутом повиснуть на нём, себе жизнь достойную обеспечить. Ничего другого они не умеют и не хотят, и их позиция мне понятна. Я и сама такой же точно была, или почти такой же, чего уж тут юлить и скрывать: замужество для меня, безотцовщины, было главное в жизни дело… Позиция девушки этой, Ларисы, повторюсь, мне очень даже понятна: такого парня заполучить, как ты, да ещё и с университетским дипломом. Но тебе-то всё это зачем, скажи? - такое в 18 лет ярмо, такая обуза? Неужели же ты, умный, талантливый парень, столько сил в поступление в МГУ вложивший, душевной энергии, страсти, вдруг остановишься в самом начале дороги, опустишься и обабишься, семью заведёшь - и про всё на свете забудешь: к чему стремился настойчиво, о чём с малолетства мечтал, к чему имеешь способности? Что с тобой, Вадик, сынок?! Опомнись! Не узнаю я тебя, такого с первых на свете дней волевого и целеустремлённого, стремившегося всегда побеждать, быть везде лучшим и первым. С чего это ты вдруг так ослаб и раскис неожиданно? Какая шальная муха тебя на улице укусила?... Стань великим учёным сначала, каким твой кумир Ломоносов был, сотвори что-нибудь этакое, что до тебя не творили, оставь свой след на земле; покажи, что и ты человек, а не пустышка безмозглая, не животное, что недаром в лучший вуз страны поступил, что Московского Университета достоин. А уж потом и о девушках думай, которые от тебя не уйдут, которых тем больше будет, чем большего будешь ты достигать и крепче становиться на ноги. Красавицы и умницы - они богатых любят, удачливых и талантливых, - поверь мне, сынок. Им не нужны слизняки и тряпки, тем более - неудачники, категорически не нужны, ни в каком виде. Им, гордячкам и воображалам, крепких мужиков подавай - как броня, - за которых понадёжнее спрятаться можно, чтобы сытно и спокойно жить, и мужьями умными перед всеми гордиться и козыриться… И за тобой, придёт время, красавицы табунами бегать начнут, что замучаешься отгонять, как тех же мух назойливых. И не наши деревенские дурочки и зассыхи, от которых никакого прока нет - только одни истерики и попрёки, и грязных пелёнок горы. А уже принцессы столичные, настоящие, с деньгами, связями и умом, которые для тебя обузой не станут, а, наоборот, опериться помогут, на дорожку верную подтолкнут: чтобы тебе подняться повыше, и им вместе с тобой взлететь. Вот тебе на кого настраиваться надо, сынуля ты мой золотой и любимый, о ком начинать мечтать. А не о Ларисе какой-то печалиться-горевать, бесприданнице и неудачнице местной, которой цена - копейка.
Антонина Николаевна, что разошлась не на шутку, хотела было что-то ещё сказать, ещё более веское и убедительное, что способно было, по её разумению, раскисшего сына взбодрить, избавить его от шока любовного и хандры - дурацкой, пустой и совсем не нужной, - но сын вдруг перебил её, попросив тихо и жалобно:
- Не надо, мам, не надо об этом. Прошу тебя.
И когда мать приподнялась и нагнулась над ним, чтобы погладить волосы и поцеловать по привычке, она заметила слёзы на его щеках, что обильно текли из глаз к переносице, капали вниз и уже изрядно измочили подушку…

Материнское сердце сжалось от боли, и она сама едва-едва не заплакала.
- Прости меня, Вадик, дурочку старую, ради Бога прости: не буду больше, не буду, - спохватившись, запричитала она, прижимаясь к нему губами, слёзы заботливо слизывая с мокрых сыновних щёк и глаз, поцелуями страстными тяжесть с его души, с его сердца обиженного снимая. - Полежи здесь один, успокойся: мы не будем тебе мешать, не будем досаждать разговорами. А завтра уедешь в Москву, учиться опять начнёшь, в работу прежнюю втянешься - и сам забудешь про всё: ты у меня мальчик умненький.
Погладив сына с нежностью по голове, поцеловав ещё раз напоследок, она поднялась и ушла, уведя за собою семью, что стояла тут же в дверях и весь разговор их слышала. Вадик остался один, совсем один в пустой родительской комнате…
 
31

Ему было плохо всю ночь, которую он не спал - метался на койке, стонал, жаром горел, задыхался. И всё про Чарскую думал, про неудачную встречу с ней и бездарное своё поведение. Не так он себе представлял эту их первую - и последнюю, как оказалось, - встречу, совсем не так: не то хотел говорить, не такое услышать в ответ, не так обидно расстаться.
Ведь как ни оправдывайся и ни крути, не внушай самому себе, что подумаешь, мол, принцесса! Таких, мол, много в Москве, другую найду! - но это будет чистейшей ложью и самообманом, фактически. Он ведь жил Ларисою несколько лет: она была в школе самым близким ему человеком. Куда дороже и ближе, во всяком случае, чем Лапин и Макаревич те же, и уж, тем более, Збруев Санёк, которого он так неудачно и так некстати упомянул в разговоре. Да ещё и в советники ей его записал, в душеприказчики. Ну, зачем он, дурень, спросил про него?! зачем?! Не упомяни он его, прощелыгу, - всё было бы у них иначе. 
Постояли б, поговорили подольше, душами крепко соединились. Потом пошли б погулять. Наговорились бы на прогулке вдоволь, может быть - даже и поцеловались. И он бы в объятиях её подержал, насладился бы её губами и телом. Ведь как хорошо ему было с ней на балах - комфортно, томно и сладко! - какая она была с ним вся огненная и податливая, и на всё абсолютно готовая! Даже и на самое главное, на чём жизнь стоит, - что свидетельствовало о её безусловной любви и полном к нему доверии. 
Её готовность отдаться, довериться ему как родному отцу, раствориться в нём без остатка он чувствовал неизменно чуть ли ни с седьмого класса… А, между тем, всё тянул и тянул… даже и поцеловаться боялся, чего она так страстно хотела, помнится, на последнем зимнем балу, к чему настойчиво его призывала. А он, чудак, перетрусил и убежал, от собственного счастья спрятался… А теперь вот лежит и жалеет об этом, слёзы пускает ручьём. Чудак, вот чудак малахольный и недоделанный! 
И сегодня всё у них сорвалось, как назло, хотя сегодня-то он уже был совсем по-иному настроен. Сегодня он бы не убежал, не спрятался от неё в подвале и гардеробе, а с гарантией сделал бы всё, к чему их в течение нескольких лет сама Судьба подталкивала.
Но - нет. Опять - нет. И сегодня, увы и ах, ничего у них путного не получилось…

Мечась из стороны в сторону на кровати, одеяло родительское скручивая жгутом, он представлял раз за разом картину, как во время прогулки сегодняшней, несостоявшейся, она бросилась бы ему на шею в каком-нибудь тихом углу и зашептала бы нервно, в самое ухо: «Вадик! любимый! прости! Прости меня, дуру, за Збруева, которого я не люблю и никогда, поверь, не любила; с которым всё у меня как-то стихийно случилось, словно в бреду. Я просто тебя немножко подразнить-позлить захотела, такого бездушного и без-сердечного, заставить помучиться, поревновать, как и сама я после новогоднего бала мучалась страшно и ревновала, когда ты - помнишь? - от меня убежал и ничего не сказал напоследок».
И он бы простил - немедленно, в ту же секунду, услышав такое! - обнял бы её крепко-крепко, к сердцу рвущемуся прижал - и стоял бы с ней ночь напролёт, обнявшись, рассвет в поцелуях и ласках встречал, в ворковании сладком, любовном. 
А потом бы они обменялись адресами и телефонами, пообещали друг другу писать и звонить, договорились бы о следующей встрече. И он, успокоенный, уехал бы снова в Москву, имея на родине верного друга. 
Как легко бы он, как славно жил и учился в столице, зная, что его ждёт и любит Лариса, милая, чудная, родная и желанная девочка его! Он только теперь, на чужбине, начинал отчётливо понимать, как она ему дорога и важна. И чего он по дурости молодой, по-видимому, уже навсегда лишился...
Да, он не думал жениться на ней - это правда. Женитьба в планы его пока не входила… Но и лишаться верной и надёжной подруги он тоже совсем не хотел. От этой внезапной разлуки, расставания глупого, тягостного, ему было и больно и грустно ужасно: плакать, белугой реветь хотелось безостановочно. Найдёт ли он когда такую подругу ещё? И будет ли его кто любить также крепко, настойчиво и беззаветно?... 

«…Прости меня, Лариса, милая, я дурак! - шептал он всю ночь как помешанный. - Я безжалостно и бездумно растоптал-испоганил то, что топтать и поганить грешно - искренние чувства девушки; твои, Ларис, чувства: твою любовь, твою преданность, твою на будущее надежду. Придёт время, наверное, и я буду сильно об этом жалеть; когда-нибудь мне это всё аукнется…»

32

В половине шестого утра его осторожным поглаживанием по голове разбудила мать: сказала, что пора просыпаться. Только что задремавший Вадик тяжело поднялся с кровати, оделся нехотя, выпил вместе со всеми чая с блином. После чего Стебловы в полном составе пошли провожать его на вокзал, на утреннюю в Москву электричку. 
Забравшись в неё и заняв крайнее у окошка место, Вадик до самой Москвы клевал носом - всё забыться пытался, заснуть, восстановить после вчерашнего стресса силы. 
Но как только он засыпал, перед ним сразу же появлялась Чарская в чёрном своём наряде, мрачной, зловещей тенью кружившая около, которая пожирала его глазищами, выпученными как у совы, и настойчиво к себе приблизиться призывала, одну и ту же фразу при этом, как заведённая, твердя, от которой становилось дурно. “Никогда не заставляй, - твердила она как помешанная, - любящую тебя девушку ждать, Вадик! - слышишь меня?! - никогда, никогда, никогда!” И ужасно кривлялась и гримасничала при этом, зубы кривые скалила. 
А он смотрел на неё растерянно, слушал, что она ему говорит - и не понимал ничего из услышанного. И от этого плакал навзрыд как ребёнок, руки протягивал к ней, всем своим телом трясся. Но тронуться с места не мог: что-то ему мешало. 
И тогда он плакал сильней, истеричней, горше, он рвался к ней из последних сил, - но толку от этих его усилий совсем почему-то не было. Чарская не приближалась к нему, наоборот, - удалялась всё дальше и дальше. И всё черней становилась, мрачней, его своим внешним видом как старая злобная бабка пугая...

И так продолжалось всю дорогу, все шесть с половиной часов, - такая нестерпимая для молодого паренька пытка. И только Москва со своей кутерьмой, беспрерывно куда-то спешащая, сумела защитить его от вчерашнего - от событий поистине драматических, болезненных воспоминаний о них, от чувства неловкости и стыда, и на себя самого досады. 
Экзамены же за первый курс и последовавший потом стройотряд - с романтикой трудовых буден, песнями у костра под гитару, молоденькими девушками-однокурсницами рядом, озорницами и хохотушками, - окончательно излечили Стеблова от навалившейся вдруг хандры. И ему показалось тогда - уже осенью того памятного во всех отношениях года почему-то вдруг показалось, - что с детством покончено навсегда. И, одновременно, навсегда покончено с ней,  первой его любовью…

(Продолжение следует)


11 декабря 2021

1 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Немеркнущая звезда. Часть вторая»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер