Тихая любовь

- А ты мне никогда не говорил что любишь! Вредничал?
- Как это? – удивился Кузьмич: - Про любовь, только коты орут, да – невротики малахольные! Любовь, голуба моя, она – тихо живет…

Текст:

   Кузьмич собрался умирать! Не так, что бы в шутку, понарошку, а по настоящему. Деловитый, обстоятельный по жизни мужик, он и сейчас подошел к столь ответственному делу неторопливо и серьезно. После полудня переоделся во все чистое, мысленно поблагодарил соседку, помогавшую ему вести хозяйство после смерти Марфы Васильевны, незабвенной любушки голубушки, оставившей своего мужа лет десять тому назад. Плотно пообедал яичницей с салом. Хотел выпить самогонки, но передумал.

В избе тепло. Летнее солнышко вовсю вливалось в окошки. После обильной еды Кузьмича слегка сморило, потянуло на сон.

- Вздремну маленько! – пробормотал старик: - Надо сил набраться! Дело-то не шутейное! Иные к такому загодя готовятся, а я – раз, и надумал…

Лег на лавку, накинул на ноги старенький полушубок и уснул.

…Пробудился он поздно. В доме сгущались мутные вечерние сумерки. Кузьмич, от духоты разомлел, осовело смотрел по сторонам.

«Это я чё, умер что-ли? Вот те на! И не заметил!» - подумал он, с трудом приходя в себя: - А отчего я в своей избе? Нет, живой еще! Вон, на кухне, ворохнулся кто-то! Кто бы это?»

- Леха? Ты ли? – подал голос Кузьмич.

- Я! Кто же еще! – в комнату вошел высокий, седоволосый мужчина, веселый, лицо улыбается: - А ты чего средь бела дня спишь? Прихворал?

- Нет! Вроде здоров! – увидев давнего знакомца Кузьмич взбодрился, выпрямил худенькое тело. Выцветшими от старости глазками, строго и внимательно, смотрел соседа:

- Тут такое дело, сосед! Помирать я собрался!

- Не рано ли? – усмехнулся Леха: - Все ли с тобой ладно?

- Не смейся! В памяти я! Надысь, приходила ко мне Марфуша моя, звала! Плачет сердешная!

- Так может тебе батюшку позвать? Пока в памяти, исповедуешься! – продолжал ерничать сосед.

- Типун тебе на язык! – рассердился Кузьмич: - Ты, Леха, семьдесят годов прожил, а ума не нажил! Сам знаешь, я этих длиннополых на дух не принимаю!

- А Васильевна твоя, привержена была! Ни одной службы не пропускала…

- Знаю,знаю! – сварливо прервал его Кузьмич: - В девках, в бабах – все как у людей было! А как к старости подошло, так ровно подменили старуху! Сколько с ней боролся, просвещал, все бестолку! Тьфу! - с досадой сплюнул старик: - Ослепили, глупую…

- Зря ты так! Она грехи замаливала, душу спасала!

- У Марфы, за всю жизнь – один грех, наблюдался! Тот, что за меня замуж выскочила! Говорили ей, не ходи за него, не ходи! А она – вышла! – последние слова Кузьмич выговорил с плохо скрываемой гордостью.

- Тогда за тебя, дурака, Господа молила! Ты у нас грешник известный!

- За себя я сам отвечу, хоть перед кем! Николи за чужую спину не прятался! А вот ей, голубушке, чую – плохо там! Зовет меня!

- Как зовет? – вытаращился сосед.

- Вот так и зовет! Недели две уже как снится! И сейчас, дреманул маленько, и такое увидел… Не поверишь!

- Ну к! …Ну! – заерзал на стульчике Леха: - Не томи, рассказывай!

- Попить бы чего! Холодненького! Ты не поленись, в погребе квас стоит! Принес бы…

- Вот хорошо! – довольно крякнул Кузьмич, передавая соседу опустевшую кружку.

- Может самогонки, по глоточку! Пока моя не видит! Как смотришь?

- Нет! – отказался Кузьмич: - В обед хотел хлебнуть, да передумал! Вспомнил: как Марфуша помирала, так говорила мне, «ты хоть перед смертушкой не пей! Не надо!» Дело серьезное, человек один раз помирает. Тверёзый уходить буду. Хватит. Отпил свое! Опять лыбишься? Лучше слушай. И не перебивай, не то забуду!

- Так вот! Снится мне, что помер я! Как положено помер, насовсем! Покрутился по избе, на вас горемычных поглядел, как вы надо мной кручинитесь, и засобирался в дорогу! А дорогу – хорошо-о видно! Вокруг туман, серенький такой, а тропа через него – твердая! Иду по ней потихоньку, наслаждаюсь! Только видов, никаких! Все серо!

Иду дальше! Гляжу, а впереди, вроде как народ толпится! Много народа! Подхожу – точно, народ! Разный: старые, есть и молодые, но больше старики да старухи. Проталкиваюсь я через них, а самому – жутко стало! Какие-то неживые они, холодные! Иные уже и пованивают! Не стерпел я, гаркнул, со страху: «Чего толпимся, православные? Куда очередь? Кто крайний?». Заметили меня, стали оглядываться. Подходит одна старушенция, пощупала меня и скрипит: «Тепленький! Видать свеженький еще, только помер!»

Глянул я на нее и обмер! Помнишь Леха, Митриевну? Да – Маркова она, по мужу! Аль забыл?

- Так она померла! Лет пятнадцать назад как схоронили!

- Вот, вот! И я про то вспомнил! Она, родимая! Только – уже тлеть начала! «Ты ли, Митриевна?» - спрашиваю. Обрадовалась, закивала так радостно. Словно родню встретила! А помнишь, как она меня костерила, когда я ей крышу перекрывал?

- Помню! Только не за крышу она тебя чертохвостила! Говорят, ты не только крышу перекрыл, но и дочку ее, разведенку, «покрыл»…

- Ну, это не доказано! – ухмыльнулся Кузьмич: - Я ей что, бугай колхозный, что бы «телок крыть»… Дальше слушай! «Ты чего тут делаешь?» - спрашиваю ее. «Стоим! Все стоим! Много нас!». «А чего ждете-то?». «Дорогу, батюшка мой, дорогу ждем!». «Какую дорогу, куда?». «В царствие небесное, куда-же еще! К спасителю нашему, на жизнь вечную!» «А чего не идете?». «Так нету никого! Пришли, а никого нет! Куда идти, дорог-то много! Целых три! По какой идти? Вот и ждем, Спасителя, что-бы указал!». «Ясно! – говорю: - Привыкли жить по указке, вот и встали! Ты, мою – не встречала?». «Тут она, с нами!». «Веди к ней!». «А ты ступай, - говорит мне, - вперед, к перекрестку! Я ее туда выведу!»

Вот и пошел я. Большая толпа, много несвежих, не известно сколько тут ждут! Вышел я к перекрестью: три дороги отходят! А куда ведут - непонятно! Не видно ничего, шагов сто и туман… Вижу, идет моя, любушка - голубушка! Обняла, плачет сердешная! Но сохранилась хорошо, как живая! Почуяла что я теплый, и спрашивает: «Ты ведь живой! Как сюда попал, тут только мы, суда дожидаемся!». «Попал да и попал! Сама звала, вот и пришел!». Еще пуще, расплакалась: «При жизни, говорит, сомневалась в тебе! А ты на тот свет, живьем, ради меня пошел!». «А как же! – отвечаю: - Я тебя, голуба моя, николи из виду не терял! На нашем свете привечал, и на этом – видать судьба наша, вместе идти!». «Знать бы, куда идти!». «А что? – спрашиваю: - Так все и стоят? Никто уходить не пробовал?». «Пробуют, такие как ты, неверы! Только куда идут – не видно! Пройдут маленько, и в тумане пропадают! Спаси господи, их души!» «Будет тебе молиться! Дома не намолилась? Не знаешь куда идти, как это вышло?» «За грехи все нам! – встряла Митриевна: - Нам еще батюшка говорил, плохо веру держите, пост не блюдёте! Будет с вас спрос на небесех! Вот и попали мы, грешные!». «Не скули, бабка! Найдем дорогу, ждать не будем! Идем, Марфуша!»

«Куда? – испугалась бедняжка моя: - Вдруг не на ту дорогу ступим и в ад придем? Что тогда будет!». «Ничего не будет! – отвечаю: - Ты меня знаешь. Я с этим народом стоять не буду! Пусть сами, без нас – истлевают! Надо идти! А туманом – меня не напугать! Придем – посмотрим! Не понравится, назад вернемся! Я эту дорогу запомню, потом по другой пойдем! А если и ад, так что? И в аду люди живут, не одни черти! На крайняк, договориться можно: если ты хороший человек, так везде – договоришься!». Вот и пошли мы… А толпа – волнуется, завидует нам, а стронуться не смеет! Не велели, не показали, не указали! Праведность хранят, а сами «живьём» тлеют… Может и не придет за ними никто! У Бога дел много…

- Дальше? Что дальше было? – сосед ошалело смотрел на Кузьмича.

- Не помню, проснулся я!

- Что делать будешь, сосед?

- Как что? – удивился старик: - Сказал же, помирать буду!

- А может погодишь? Вроде еще не совсем до края дошел!

- Нет! Чую, что дошел! Девятый десяток доживаю, хватит! Вам спасибо, не то тяжко мне было бы! Козу, кабанчика – заберите себе! Дом – как дети решат! Меня на земле уже ничего не держит! Дети сами с детьми… Кот и тот, второй месяц как по кошкам ушел! А я свое – отшастал! Ты сосед, как Куземка мой рыжий – вернется, забери его! Он к тебе пойдет, знает тебя! Помнишь, как ты его самогоном «угостил?». Да! Самогонку то-же возьми, выпьете за помин души моей грешной! А мне – надо идти, кто Марфушу на свет выведет, если не я? Мается она там одна, обманутая, брошенная… Ну вроде – все! Ступай!

- Может свечку, освященную – возьмешь? Сам говоришь, мутно там!

- Дурень! Там свечи не горят, видать воздуха – совсем нет!

- А как же ты…

- Как-как! – передразнил соседа Кузьмич: - Балбес ты! Я же во сне там был! Зачем мне воздух? Ну все, иди! Утром придете! Я двери запирать не стану, не то ломать будете! И еще! – уже вдогон, крикнул Кузьмич: - Телефоны сынов на тумбочке, на бумаге выписаны! Позвонишь им сам! Так, мол, и так – вышло! Как положено! …И похоронные, под скатеркой найдете… Пятьдесят тысяч, должно хватить…

…Кузьмич попил кваску. В груди его что сладко томило. Слегка закружилась голова.

- Должно хватить! Не в городу, землю покупать не надо!

Ему снился сон: идут они с любушкой – голубушкой по дороге, что налево ведет. А позади – толпа, тихо ропщет, взывает, тлеет… А они – идут! Чем дальше, тем дорога та, становится - шире и светлее! И Марфуша, помолодела, заулыбалась и стала красивой – прекрасивой!

- Видать, правильную дорогу ты выбрал! – шепнула Марфуша.

- А то! – загордился, тоже, помолодевший Кузьмич: - Ты меня знаешь! Я всю жизнь вперед шел, своим умом дороги выбирал…

- А ты мне никогда не говорил что любишь! Вредничал?

- Как это? – удивился Кузьмич: - Про любовь, только коты орут, да – невротики малахольные! Любовь, голуба моя, она – тихо живет…

…Под утро он шевельнулся, глубоко вздохнул и не выдохнул! Умер, Кузьмич! Не понарошку, по настоящему… Как положено…

 Василий Шеин

x

Иллюстрация к: Тихая любовь