Эдуард Качан

Дикая маслина.

(дилогия)

                        ­

Книга первая.

Люби меня чёрной.

1.

Сентябрь 1996 года в маленьком городке Штыбово выдался по-летнему знойным. Люди проклинали нескончаемую жару, и старались без особой нужды не появляться на улицах. Именно поэтому в тот сентябрьский полдень на улице Оранжевой не было ни души. Никто не видел, как в один неухоженный частный двор вошла девушка со спящим годовалым ребенком на руках. Она была одета чисто, но очень простенько, а её худое лицо, ломкие волосы и покрасневшие глаза говорили о том, что бедняга переживает тяжёлые времена. Она подошла к дому – неказистой мазанке, отворила противно скрипнувшую дверь и переступила порог.

На тесной кухне месила тесто дородная женщина лет пятидесяти. Увидев гостью, она всплеснула руками.

- Оксана! Ты сдурела?! – воскликнула она с упрёком. – Таскать ребёнка в такую жару!

- Мам, тише! – сказала Оксана громким шёпотом. – Отчим дома?

Татьяна Ивановна – мать Оксаны – тоже перешла на громкий шёпот.

- С какой это радости? На работе, конечно! - и добавила не без гордости: - Уже три дня, как трезвый!

 – Улька такая тяжёлая стала! – пожаловалась Оксана. - У меня руки отваливаются.

Она прошла мимо матери в маленькую комнатушку, и осторожно положила маленькую Ульяну на кровать. Малышка заворочалась.

- Т-с-с-с! Спи, Уличка, спи, маленькая! – ласково прошептала Оксана. – Т-с-с!

Девочка перестала ворочаться – заснула крепче.

Убедившись, что дитя в ближайшее время не проснётся, Оксана вернулась на кухню.

- Хорошо, что отчима нет, - начала она. – Я поговорить с тобой хотела, мам. Наедине.

Татьяна Ивановна отряхнула от муки тучные руки.

- Ох, доця, - произнесла она с тоской в голосе. – Как меня замучили твои разговоры. Ну, что у тебя опять стряслось?

Оксана вздохнула, собираясь с силами, затем сказала твёрдо:

- Мам, я решила оставить Ульяну у тебя и уехать в Большеград. Это ненадолго, мам! На месяц, может, на два… Найду жильё, работу, ясли, и сразу заберу дочь к себе.

Татьяна Ивановна тоже вздохнула и ответила устало:

- Снова ты за своё… Сколько раз тебе говорила – с какой это стати я должна возиться с твоим ребёнком? Ты ведь меня не слушалась, правда, доця? Говорила, что взрослая, что сама всё знаешь… Если всё знаешь, тогда и воспитывай ребёнка сама! Или – наркоману своему её оставляй…

- Мама, ты опять! – возмущённо перебила её Оксана. 

- Да, опять! – Татьяна Ивановна повысила голос. - Говорила тебе – бросай его, не будет с этого ничего, кроме горя! Но тебя ж не убедишь! Как же – Андрюшенька хороший, он вылечится! Ребёнка ему родила…

- Мам, тише говори! Ульку разбудишь!

Но мать не обратила внимания на слова дочери и продолжала, не меняя тона:

- Да, родила ты ребёнка! Ну, и как – помогло? Вылечился твой Андрей?! Он  хоть копейку тебе дал на молоко, на пелёнки?

Оксана молчала. У неё не было сил на то, чтобы спорить. Ей хотелось начать новую жизнь на новом месте ещё и из-за этого – чтобы никому ничего не объяснять. То есть имелись и другие причины, конечно, но эта тоже была не из последних.

- Что молчишь, доця? – продолжала Татьяна Ивановна. - Квартиру твою кто обокрал?

- Мам, ну откуда я знаю?! – возмутилась Оксана, но глаза опустила.

- Не ври, что не знаешь! Андрюша твой тебя же и обокрал! Или, доця, ты ему помогала? Чтобы у твоего ненаглядного Андрея «ломка» не началась?!

- Мама! – воскликнула Оксана возмущённо, забыв, что может разбудить дочь.

Губы Татьяны Ивановны задрожали.

- Да что – мама, мама! Жизнь ты из меня выпила с наркоманом твоим! Теперь ребёнка мне оставить хочешь?! Забыла, наверное, что Фёдор запретил тебе помогать, и я тайком тебе сумки с едой таскала?! А если он сейчас запретит оставить у нас девочку, что тогда? На улицу её выбросить?!

- Фёдор - твой муж, а не мой, ты его и уговаривай! А мне помощь нужна, мама! Я с голоду сдохну здесь, и Ульяну с собой в могилу потяну! За твои сумки спасибо, но их не хватает, мама! Мне работа нужна, а в этом долбанном Штыбово нет работы! И в сёлах рядом её тоже нет!

- Так была же! – напомнила мать. – Ты ж именно в селе на ферме и работала. Возвращайся туда!

- Я бы с радостью вернулась, но моё место занято, - сказала Оксана с нажимом. - И потом – с Улькой на руках много не наработаешь, а последние ясли здесь закрыли ещё в прошлом году. Отпусти меня в Большеград, к Витальке, мам! Здесь, в этой дыре, мне – или в петлю, или на панель. У меня уже слабость в ногах, и руки как у алкоголички трясутся!

В комнате предостерегающе скрипнула кровать – маленькая Ульяна начала ворочаться.

Оксана сделала несколько шагов к дочери и прошептала, напевая:

- Тихо, тихо… Т-с-с-с! Спи, моя девочка, спи моё солнышко!..

Шевеление на кровати закончилось – Ульяна передумала просыпаться. Она была из достаточно спокойных детей и не просыпалась из-за каждого шороха.

- Вечно у тебя, доця, авантюры в голове, - сказала громким шёпотом Татьяна Ивановна. – Не отпущу я тебя в Большеград – нужна ты кому-то там… И Витальке ты не нужна – ему учиться надо, а не твои проблемы решать. Сиди здесь, я тебе, чем смогу, помогу, ещё годик перебьёмся, может садик опять откроют, где-нибудь найдётся работа…

- Ой, мам! – перебила её Оксана. – Ты будто в аквариуме живешь! Оглядись вокруг – работы нет и у бездетных, и у образованных, откуда ж она у меня возьмётся?! У меня за плечами школа, потом ферма, потом – Улька… Пропаду я здесь, мама!

Дверь со скрипом открылась, и в проёме появилась голова соседки.

- Теть Таня! – закричала соседка. – Идите скорее – Нинкина коза в ваш огород забралась!

- Ах, чтоб тебя!.. – Татьяна Ивановна выскочила из дома.   

Захныкала Ульяна – её всё-таки разбудили.

- Тише, тише! – Оксана взяла дочь на руки и покачала.

Девочка быстро успокоилась, и Оксана вновь аккуратно положила её на кровать. Потом постояла немного, вглядываясь в лицо ребёнка, стараясь запомнить каждую чёрточку.

- Ты прости меня, дружок, - тихо и нежно сказала Оксана спящей малышке. -  Мама очень любит Уличку, и мама за Уличкой скоро приедет. А пока… Ты прости меня – не могу я здесь больше…

Оксана легонько погладила дочь по светлым волосам, закусила губу, и, резко повернувшись, быстро вышла из дома.

Татьяна Ивановна и соседка не заметили её. Они были очень заняты - волокли с огорода упирающую, блеющую козу.

Оксана посмотрела долгим взглядом на дом, в котором оставила спящую дочь, затем вышла на улицу и побрела прочь. Сначала она шла медленно, но затем пошла быстрее, ещё быстрее, и, наконец, не обращая внимания на страшную жару, побежала бегом.

2.

Олег Кожевников проснулся от того, что солнечные лучи немилосердно жгли сощуренные веки. Он поморщился, но открывать глаза не стал, а закрылся от солнца ладонью. И тут же понял, что у него страшно болит голова.

«Приступ, наверное? – подумал он в полусне. – Блин! У нас же сегодня концерт!»

С раннего детства он страдал тяжёлыми приступами мигрени, от которых не помогали никакие таблетки. Приступ означал, что играть на концерте он сегодня не сможет. Когда раскалывается голова, то не только что-то там играть, в туалет сходить тяжело!

Хотя…Кажется, это не мигрень – голова болела, но болела как-то по другому!

Страдая, он приоткрыл глаза, повернул ладонь козырьком, чтобы и от солнца закрываться, и что-то видеть.

Оказалось, что он лежит на кровати, одетый, но без ботинок. Кровать явно была его, Олега, и комната в общежитии, без штор – тоже его.

На стене красовался ряд афиш. Они были разных размеров, но содержание особым разнообразием не отличалось:

«Группа «Пароль», концерт  во Дворце Студентов, январь 1996 года».

 «Группа «Пароль» концерт в Доме Культуры, апрель 1995 года»…

И так далее, всё в том же духе.  Группа «Пароль» - так назывался маленький студенческий коллектив, в котором Олег играл на гитаре. Самые старые афиши давно выцвели под солнечными лучами, те, что поновей - ещё сохранили свои краски. Ещё вчера афиш было восемь, аккуратно и ровно наклеенных. Теперь их девять. Новая афиша была приклеена ниже других и криво.

- А-а! Вот оно что! – простонал Олег.

Он вспомнил. Ему сегодня не нужно на концерт. Концерт был вчера. И нынешнее его состояние – это не мигрень. Это похмелье!

Да, да – после концерта музыканты «отметили». Почти полгода готовили новую программу, отыграли... Если не подводит память – неплохо отыграли!

Вчера Олег страшно волновался перед концертом. Он всегда волнуется, и от этого часто играет на сцене хуже, чем на репетиции. Но на этот раз он не налажал, разве что чуть-чуть. Да и остальные музыканты сыграли хорошо. Вот и решили «отметить» прекрасно прошедший концерт. Впрочем, если бы отыграли плохо, пили бы всё равно. Как же рок-музыкантам и не напиться после выступления? Знаменитые рокеры пьют поголовно – это все знают! Вот и музыканты группы «Пароль» пьют тоже. Традиция-с!

На концерт Олег пригласил первокурсника Виталика, с которым делил комнату в общежитии. И на «отмечании» Виталик тоже был. Кажется, ему это даже льстило – как же, его пригласили пятикурсники, к тому же – музыканты из взаправдашней рок-группы... В его городке… как же его…, кажется, Штыбово, никаких рок-групп не было никогда.

Олег вздохнул – как закончили «отмечать» он не помнил. И как добирался домой, как приклеивал афишу, он тоже не помнил совершенно. Голова гудела, во рту застыло тошнотворное ощущение нечистоты, язык, казалось, распух. Ныл желудок. Тошнило.

            Он с трудом повернул голову на бок. На полу, рядом с кроватью стоял тазик, и Олег удивился тому, что тазик пустой и чистый. Судя по самочувствию, должно было быть иначе…

Он закрыл глаза – держать их открытыми долго было трудно. Ещё солнце это… Память возвращалась, и постепенно восстанавливались события прошедшего вечера. М-да-а… И надо же было так надраться! Шампанское кто-то приволок... Придурки. После водки – и шампанское…

А Виталик, кажется, шампанского не пил. Или пил? Или он и водки не пил? Как в тумане всё...

Значит - это Виталик притащил его домой, разул, поставил тазик? Да, Виталик. Больше некому. Тазик пустой, но Виталик мог и выносить его после… После… Олег поморщился и попытался об этом не думать. Было стыдно.

            -  Виталь! – простонал он, вновь открывая глаза.

            Вместо Виталика он увидел худощавую девицу в джинсах и красной мужской рубахе на выпуск, которая, не обращая на него ни малейшего внимания, прошла мимо с веником и совком от окна к двери.

            -  Виталька! – позвал Олег уже громче.

            От напряжения потемнело в глазах. Что это она там делает, у двери? Олег захотел это выяснить, но поднять голову и посмотреть не получилось.

            -  Что такое? – вынырнул откуда-то Виталик.

            Олег хотел спросить про девицу, но вместо этого выдохнул:

            -  Воды…

            Тут же появилась вода.

            «Ишь ты, умный, сразу с кружкой шёл!», - подумал Олег с восхищением.

            -  С-спасибо… - пробормотал он, дрожащей рукой принимая у Виталия кружку.

            Он отхлебнул всего один раз, пролив при этом на рубашку. Бли-ин! Шампанское после водки – ну кто ж так делает?! Голову повело, комната закачалась. Пришлось сразу же отдать Виталию кружку и опять закрыть глаза.

            -  Виталик, а эта… с веником… кто? – спросил Олег, чувствуя, что после воды ему всё-таки стало легче.

            -   Это моя сестра, Оксана. Двоюродная. Из Штыбова приехала. Моя мать и её – родные сёстры, - сообщил Виталик. Он, очевидно, волновался и говорил слишком быстро, что причиняло Олегу дополнительные мучения. – У неё там неприятности, нет денег, нет работы, вот она и решила в Большеграде работу искать!

Олег мученически сморщился и прошептал:

- Т-ш-ш!

Виталик кивнул и начал говорить тише:

- Сейчас в маленьких городках знаешь как тяжело с работой? Она вообще-то хорошая, только несчастная. Мать-одиночка, дочке около года. Мужа нет. То есть, я отца Ульянки знаю - Андрей Савченко, мы его ещё все Совой называли. Хороший парень был, а потом колоться начал. Наркоман, в общем. Оксана говорит – сейчас Сова развалина совсем...

Олег поднёс указательный палец к губам – жестом попросил, чтобы Виталик говорил ещё тише. Было бы не плохо, чтобы он говорил и покороче, но объяснять это у Олега сил не было.

- Оксана у нас пока остановится, хорошо? – Виталик перешел на шёпот и его голос стал умоляющим. - Ненадолго, а? Дней на пять, или на неделю? У неё здесь кроме меня – никого! Не на вокзале же ей спать? Отгородим ей уголок. Мы кровать из соседней комнаты перенесём – я уже с ребятами договорился, а? Это – ненадолго, честное слово! А как найдёт себе место в каком-нибудь рабочем общежитии, сразу же съедет!

            Олег поднял ладонь, останавливая его. Всё и так было понятно.

Сестра, значит… Когда это она приехала? Рано утром? Или вчера вечером? Сидела под дверью, ждала, видела, как его Виталик тащил. Может, это она тазик с блевотиной выносила? А теперь комнату подметает? Ужасно…

            -  А она борщ готовить умеет? – неожиданно для себя самого тихо проскрипел Олег.

            В висках стучали молотки.

            -  Какой борщ? – не понял Виталик.

            Действительно, какой борщ? Тошнит ведь, крошку в горло не пропихнёшь! И вдруг остро захотелось борща, свежего, сытного! Но не сейчас, конечно, а когда полегчает.

            - Обычный борщ, - пробормотал Олег. – Умру без холодного борща!

            - Хорошо, будет борщ! – обрадовался Виталик; он боялся, что Олег прогонит его сестру, а он не прогнал и даже борща просит: - А почему именно холодный? – уточнил он.

            Олег вздохнул. Голова болела всё сильнее, силы стремительно таяли.

            - Потому, что прежде чем я сумею проглотить хоть ложку, борщ уже успеет остыть, - выдавил он из себя. – Ещё воды!

            Виталик опять протянул ему кружку. Олег торопливо сделал несколько больших глотков. В голову мягко стукнуло изнутри, стены качнулись, и Олег провалился в сон.

3.

В то утро, когда Оксана готовила борщ на кухне общежития в городе Большеград, отец её дочери Андрей Савченко тоже сидел на кухне, но в родном Штыбово. Правда, не на своей – он сидел на кухне Мишки Мохова, по прозвищу Мох, с которым они дружили с детства. Но сейчас это не была встреча старых друзей – Андрей зашёл по делу, и вот теперь Мишка пересчитывал принесённые Андреем деньги.

- Здесь на три стакана не хватает, - сообщил Мишка, закончив считать.

- Как это не хватает?! – изумился Андрей. - Раньше хватало!

- Всё течёт, всё меняется, Сова, - философски заметил Мишка; он вообще после выхода из тюрьмы полюбил изображать из себя много повидавшего мудреца. – Инфляция, братишка! Цены растут, нас с тобой не спрашивают. Так что в следующий раз за это, - он потряс перед Андреем купюрами, - получишь два стакана и ещё три четверти. Но сейчас, для моего лучшего корефана, уступлю по старой цене! Другому бы не уступил! Но дружба – это святое!

- Святое, - буркнул Андрей, соглашаясь. – Ты «солому» неси быстрей, братан. В другой раз побазарим. Меня скоро «ломать» начнёт, а мне ещё «ширку» сварить нужно.

- Я мигом, братела! - заверил его Мох, и вышел из комнаты.

Как только он вышел, Андрей оживился. Он начал вертеть головой и стрелять глазами по сторонам. Так обычно делают, когда хотят что-то украсть. Но Андрею на кухне друга нужно было не это. Требовалось не что-то украсть, а что-то положить, причём так, чтобы Мишка этого не заметил!

Та-а-ак!.. Ну, стол отпадает, конечно.

Холодильник… Может – в холодильник? Неплохое местечко. Сунуть под пакет с мясом и все дела?! Нет, не годится и это. Вдруг Мох прямо сейчас решит суп сварить?!

Шкафчики на стене… В них Мишка, наверное, неделями не заглядывает. Нет, туда тоже нельзя, там Мох, кажись, хранит соль и сахар, а они могут понадобиться ему в любую минуту!

Взгляд Андрея остановился на микроволновой печи. Ещё два месяца назад Мишка сказал, что микроволновка сломалась, а как её ремонтировать – никто не знает, японская ведь штуковина. На микроволновке лежал слой пыли, и не похоже было, что за последний месяц хозяин открыл её хоть раз. Это хорошо! Вряд ли Мишке придёт в голову открыть её сегодня!

Андрей встал со стула, сделал шаг к микроволновке, открыл её. Вытащил из кармана брюк маленький пакетик, швырнул его внутрь и захлопнул дверцу. Потом быстро вернулся на свой стул.

У-ух! Вроде бы – всё! Впрочем, дверца микроволновки, кажется, слишком сильно клацнула. А вдруг Мох всё слышал и сейчас решит проверить – что это тут клацает?! Откроет микроволновку, увидит пакетик и всё – Сове не жить, хоть и старый кореш!

Бли-ин! А на микроволновке ведь остались пятна! Его, Андрея, пальцы стёрли пыль в нескольких местах, и это видно! И что теперь?! Мишка опытный, тёртый! Он посмотрит на микроволновку, и сразу что-то заподозрит!

Э-эх!.. Как бы тронуть при Мишке микроволновку так, чтобы вышло естественно, будто случайно! Тогда пятна на микроволновке станут вполне объяснимыми, и Моху не придёт в голову поинтересоваться, зачем лепший кореш Андрюха Сова лазил по его вещам!

За дверью кухни послышались шаги – возвращался Мишка. Андрей ещё раз с отчаяньем глянул на микроволновку. Блин, ничего не придумывается с этими пятнами! А если Мишка обо всём догадается?! Страшно подумать, что тогда будет!

Михаил вошёл на кухню, протянул Андрею пакет.

- На! - сказал он. – Для тебя, братан - самая лучшая, отборная!

Андрей жадно схватил пакет, вгляделся. Сквозь прозрачные стенки было видно содержимое – перемолотые на мясорубке кусочки высушенных коробочек мака.

- Да, классная «солома», - сказал он, и положил пакет на дно принесённой с собой хозяйственной сумки.

- И не очково тебе в сумке «солому» таскать? – поинтересовался Мох. – А вдруг менты? Там, – он кивнул на сумку, - столько, что не на один годок хватит! «На киче», конечно, тоже люди живут, но не мёд там, Сова! Ты вот не пробовал, а я «топтал», на всю жизнь «натоптался»!

- Типун тебе на язык! - проворчал Андрей. – Накаркаешь ещё… И вообще - сейчас ведь утро. А «мусора» больше вечерами «шерстят».

Михаил подошёл к окну, глянул во двор. Ничего подозрительного - дети в песочнице возятся, мамочки рядом сидят. Вроде бы нет по близости ментов!

- Не скажи, Сова, они хитрющие! – сказал Мох, отходя от окна. – Если положили на тебя глаз, то и днём и ночью будут «пасти», пока не подловят и не «закроют»! Что-то ты вспотел, братела! Уже неймётся, колотить начало?

Андрей встал со стула, вытер со лба набежавший пот.

- Есть малёхо, - сказал он. – Побегу я, Мох. Варево ещё готовить надо, сам знаешь.

В сторону микроволновки он старался не смотреть, и радовался тому, что Мох не смотрит туда тоже.

- Знаю, всё знаю, - заверил Мишка. – Я бы тебе готовой «ширки» продал, братан, но у меня сейчас нет ни капли. Пойдём, провожу тебя.

Они вышли с кухни, и по узкому коридору подошли к входной двери. Дверь была  бронированная, и замки хорошие, просто так не откроешь.

У двери Мишка остановился.

- Сейчас поглядим, братишка, не привёл ли ты хвоста, - сказал он, и начал смотреть на маленький экран, прикреплённый к стене рядом с дверью. – Я тебе доверяю, конечно, базара нет, но мало ли! Ментов, сволочей, недооценивать нельзя!

В свое время Мох не поскупился и поставил в подъезде две видеокамеры. Теперь на разделенном надвое экране можно было одновременно наблюдать, что «видит» каждая из них. Спрятаться рядом с дверью Михаила было никак нельзя! Его квартира была крепостью, и Мох не жалел о том, что потратил на безопасность такие деньги. «Профессия» наркоторговца располагала к осторожности.

Андрей в нетерпении переминался с ноги на ногу.

- Обидеть ты меня хочешь, Мох, - заметил он. – Я что - лох какой-то?!

- Да не считаю я тебя лохом! - отмахнулся Мишка, отрывая взгляд от экрана. – Но менты ведь за тобой и на расстоянии идти могли. И если они засекли, что ты ко мне двинул, значит и свалишь отсюда не пустым! Ты выйдешь, а они тебя – цап-царап! Но, вроде бы, всё чисто, не видно никого.

Он посмотрел на Андрея, и вдруг широко улыбнулся, обнажив два ряда гнилых зубов. Зубы у наркоманов портятся быстро. Мох иной раз подумывал о том, что зубы надо бы полечить, пока с голыми дёснами не остался. Но было жалко денег и времени. На дверь и камеру всего этого хватило, а вот подправить зубы Мох всё никак не мог собраться.

- Жаль, что ты только по делу, Андрюха! – сказал он. – Зашел бы просто так, посидели бы. Вспомнили бы молодость. Не забыл, как «быки» Витька´ Хасели нас гоняли?

- Ещё бы! – буркнул Андрей. Ему всё сильнее и сильнее хотелось выбраться из этой квартиры на улицу. Он чувствовал по отношению к Мишке какое-то раздражение, почти ненависть, как будто это не он Мишку, а Мишка его предавал! – Я пошлёпаю, Мох! Хреново мне!

- Понимаю – «кумары» есть «курамы», - сказал Мишка серьёзно. – Тебя прямо трясёт! У тебя какая сейчас доза, Сова?

- Восемь кубов, - нехотя ответил Андрей.

Блин! Ну, когда же Мох его отпустит! Вот же любитель языком почесать!

- Много, - Мишка покачал головой. – Так ты себя совсем угробишь, дружище. У меня вдвое меньше!

- Везёт тебе, - сказал хмуро Андрей. – Всё, давай, пока! Не могу больше трепаться – сам понимаешь!

- Понимаю! Покедова, братишка! – улыбнулся Мох. – Рад был тебя видеть. Некоторых вот и видеть-то не хочется, а для тебя моя дверь всегда открыта.

С этими словами Мишка открыл дверь, выпустил Андрея, и торопливо захлопнул её.

Выйдя из подъезда, Андрей направился к своему дому. Друг Мишка мог бы видеть в окно, как он пошёл через двор в сторону детского сада – ничего необычного, как раз мимо садика пролегала дорога.  Но спустя метров сто Андрей свернул в садик и прошёл в один из детских павильончиков – этого друг Мишка из окна уже никак видеть не мог.

В павильоне находился человек, близкого знакомства с которым Мишка Мох не одобрил бы! Это был Иван Бражников, старший лейтенант милиции, оперативник из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Бражников, видимо, скучал, и занимался тем, что «реставрировал» давний рисунок - Крокодила Гену и Чебурашку, изображённых на стене. Чебурашке он чёрным фломастером навёл глаза и уши, а Крокодилу Гене в беззлобную, в общем-то, пасть добавил несколько рядов больших и чёрных зубов.

- Развлекаетесь, гражданин начальник? – спросил Андрей, войдя в павильон.

От неожиданности Бражников вздрогнул.

- Со скуки сдохнуть можно, пока тебя дождёшься, - сказал он, пряча фломастер в карман. - Ну как всё прошло?

Андрей достал из кармана пачку сигарет, чиркнул спичкой.

- Всё сделал, как вы сказали, гражданин начальник, - сказал Андрей, и тяжело опустился на низенькую детскую скамеечку.

- Куда положил? – допытывался Бражников.

- У него на кухне микроволновка есть, - ответил Андрей, затянувшись. – На подоконнике стоит. Мох ею не пользуется – в ней сломалось что-то. Я просто открыл дверцу и положил вашу «дурь» внутрь. Там на дверце сеточка, и что внутри - совершенно не видно. Думаю, что не догадается Мишка.

Бражников довольно покачал головой.

- Ну, добро, Сова! - сказал он. – Ведь можешь, когда захочешь!

Он засунул руки в карманы брюк, и бодро направился к выходу из павильона.

- Гражданин начальник! – позвал Андрей ему в спину.

- Чего тебе, Сова? – Бражников остановился.

Андрей ещё раз затянулся, закашлялся.

Оперативник терпеливо ждал, пока приступ кашля у Андрея пройдёт.

- Гражданин начальник, а вы его точно посадите? – спросил Андрей, откашлявшись. - Ведь если ему удастся всё «порешать», и он на воле останется, то мне точно - кердык! Мох такого не простит, сами знаете. Он ведь не лох, сразу поймёт, что никто, кроме меня, этот пакетик с «дурью» подбросить ему не мог. И найдёте вы меня, гражданин начальник, со вспоротым брюхом под чьим-то забором.

Бражников презрительно посмотрел на Андрея и хмыкнул.

- Не ссы, Сова! – сказал он. – Не отмажется твой Мох. Героин – отличная штука! Вроде бы пакетик, который ты ему «занёс» – малюсенький, а весу там хватит на то, чтобы упечь гражданина Мохова лет на восемь! И потом – чего ты разнюнился-то? Уголовное дело по твоей последней краже мы прикрываем – это раз. «Маковая солома», которую ты только что у Моха купил, тебе остаётся, хоть деньги на неё дал я – это два. Я человек честный, так что всё, что ты заработал – твоё! Вари свою отраву. Хочешь – колись  сам, хочешь - продавай. В ближайшие две недели у твоего дома не будет ни одного мента – полный «зелёный свет», как и договаривались! Чем ты не доволен-то?

- А через восемь лет, когда Мох выйдет, что со мной будет? – спросил Андрей тихо.

Брови Бражникова полезли вверх. Он смотрел на отёкшее, одутловатое, серое лицо Совы, и спрашивал себя – неужели этот человек сам не видит, в каком плохом состоянии находится?

Наконец, он просто рассмеялся.

- Ну, ты даёшь, Сова! – весело сказал Бражников. – Ты что, всерьёз решил прожить ещё восемь лет? Ты на себя в зеркало когда последний раз смотрел? Ты посмотри, и сразу все вопросы отпадут. Если Мох переживет на зоне эти восемь лет – что, кстати, сомнительно - то после выхода он разве что плюнет тебе на могилу. Причём могила эта свежей не будет, уж поверь мне – я вашего брата-наркомана в жизни повидал! Всё, адью, Сова! Некогда мне с тобой лясы точить! И не трясись зря. Всё путём будет.

Бражников ушёл, а Андрей остался.

На душе было мерзко – всё-таки с Мишкой Моховым они дружили с раннего детства. Вместе бегали в школу, делили на двоих бутерброды. Сначала съедали те, которые готовила сыну мать Андрея, потом те, которые делала мать Мишки. Какое прекрасное время было! Всё просто, понятно, как-то чисто, по-доброму.

А теперь он, Андрей, Мишку предал. Своего лучшего кореша, с которым вместе пуд соли съели, причём не один. Как же это получилось-то, а?

4.

Большинство наркоманов начинают свой путь в наркотическое никуда с «травки» - то есть с конопли.

Марихуана – это ведь такая чепуха, думается им! Да, есть люди, которые начав с «травки» полюбили наркотический кайф, и быстро соскользнули на более серьезные наркотики. Но не все ведь, не все! А если такая беда случается не со всеми, то со мной это уж точно не случится!

Так думают люди. Слишком беспечные, слишком самонадеянные. Они покупают свой первый «косяк» и ступают на наркотическую дорожку, не задумываясь над тем, что эта дорожка очень скользкая. От наркотиков ежегодно на планете гибнут миллионы! И ведь каждый из этих погибших, начиная с малого, тоже думал, что он просто побалуется, а всерьёз не втянется...

Впрочем, бывают и исключения. Есть те, кто сразу же начинает  с наркотиков, относимых к тяжелым.

Андрей Савченко был вторым сыном в семье, старшим был Славка.

Когда Славка ушёл воевать в Афганистан, Андрей очень гордился братом – как же, настоящий воин! Но и боялся немного – из Афганистана живыми возвращались не все.

Но Славка вернулся. Андрею было тогда 14 лет. Славка вернулся с деньгами, при орденах. И со скверной привычкой, о которой узнали позже.

В Афганистане Славка пристрастился к наркотикам.

Андрея это поначалу мало трогало, слёз матери, и отчаяния отца он не замечал. В то время Андрей был «звездой» школы – прекрасно учился, отлично писал сочинения и даже занял четвертое место на городской олимпиаде по математике. К тому же, юный Андрей был красив. Особенно глаза – яркие, глубокие, почти чёрные. Девчонки оборачивались ему в след, а соседская Оксанка Смирнова, тогда ещё совсем ребёнок, ходила за ним хвостиком. Он тогда отмахивался от неё – вот прицепилась, пигалица! Прошло много лет, прежде чем Андрей сумел оценить её преданность.

Андрей прекрасно помнил, как он подвернул ногу - дома, прямо посреди комнаты! Это у него случалось и прежде – врачи называют такое «привычным вывихом». Но так, как в тот раз, никогда раньше не болело! Он катался по полу, слёзы лились по щекам ручьём, тошнило. Андрей чувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

Дома был только Славка. И Славка сделал ему укол.

Андрей никогда не забудет этого удивительного ощущения – вот была боль, жуткая, страшная, и вдруг спустя несколько минут – прошла!

- Что это за лекарство? – спросил он у Славки благодарным голосом.

Какое это счастье, оказывается, когда не болит!

- Омнопон, - буркнул Славка. – Опий, очищенный от балластных веществ. Никому не говори, что я тебе его уколол, хорошо?

Укол омнопона не вылечил Андрею ногу – через несколько часов боль вернулась, но это уже была совсем не та боль. Потом юному больному пришлось несколько дней полежать, но то, как омнопон снял острую боль, Андрей запомнил.

Прошло полгода, и Славка неожиданно умер. Передозировка наркотиков – таков был вердикт патологоанатома. Славку похоронили, а вскоре и отца. Инфаркт. Савченко-старший не смог пережить смерти сына.

Мать с горя очень сдала, часто плакала. Погрустнел и Андрей. Хотя в происшедшем был один плюс, пусть и маленький – ему досталась комната Славки. Хорошая комната, большая,  гораздо больше и светлее той, которую он занимал раньше.

Прошло два месяца, и Андрей нашёл Славкин тайник. Тайник был довольно мудрёным - пакет, прикреплённый чем-то липким к днищу шкафа. Андрей ни за что не наткнулся бы на него, если бы под шкаф не укатился теннисный мячик.

В тайнике оказалось несколько шприцев, три ампулы омнопона, и с десяток ампул морфина. Лекарства были Андрею совершенно не нужны, но он всё-таки решил не выбрасывать их, пожадничал. Позже он думал, что если бы тогда выбросил свою находку, его жизнь сложилась бы совсем по-другому.

А быть может, ему просто нужно было перетерпеть боль в животе.

От чего у него тогда заболел живот, он не знал. Просто разболелся на пустом месте – и всё. Боль нельзя было назвать нестерпимой, нет. О, это была совсем не та боль, как тогда, когда он подвернул ногу! Он, в общем-то, мог бы всё перетерпеть. Но - не хотелось! Андрей ведь знал – один укол, и всё пройдёт. Всего один маленький укольчик…

И он сделал этот укол.

Через полгода наркотики уже были для Андрея самым главным в жизни. С Мишкой Моховым они дружили с первого класса, и всегда всем делились.  Вот Андрей поделился и этим – его друг Мишка стал наркоманом, таким же, как он сам.

Рецепт приготовления «ширки» - кустарного моноацетилморфина – достаточно прост, и любой наркоман может легко научиться её «варить». Мишка с Андреем сначала «варили» для себя, потом начали привозить сырье, торговать. Так Андрей Савченко, надежда и гордость школы, стал наркоторговцем.

Некоторое время они с Мишкой чувствовали себя наркобаронами. Купили длинные кожаные плащи, расхаживали по Штыбово важные, довольные собой.

Потом вместе скрывались от наркоторговцев-конкурентов – «бригады Витька́ Хасели». Вместе бегали от разъяренных бандитов, и длинные плащи тогда очень мешали. Потом договорились – Витёк Хаселя разрешил приятелям торговать, но сырьё для «ширки» они должны были покупать только у него. И отдавать двадцать процентов прибыли.

А спустя полгода Мишку задержали оперативники. Несмотря на то, что все в Штыбово знали – Мох и Сова  проворачивают свои делишки вместе, Мишка Андрея не сдал и сел за решётку один. Ему дали пять лет, из них он отсидел четыре.

Мишка праздновал своё первое Рождество за решёткой, когда машину, в которой ехал Хаселя с приближёнными, кто-то расстрелял из автоматов. Место главного нарковоротилы Штыбово и окрестностей стало вакантным, но Андрей Савченко по прозвищу Сова не стал его занимать. Он был напуган и решил, что лучше не высовываться. Тише едешь – дальше будешь.

К тому времени, как верный друг Мишка Мохов освободился, Андрей выглядел уже совершенной развалиной. Мать долго пыталась его образумить, потом просто плакала, а в итоге не вынесла жизни с опустившимся наркоманом, и уехала к сестре, в городок Тартаров, где спустя полтора года тихо скончалась от рака. Андрей остался бы совсем один, если бы не верная Оксана, которая продолжала его любить, несмотря ни на что.

Доза Совы всё росла, добывать деньги на наркоту становилось всё труднее и труднее. Для того, чтобы как-то оставаться на плаву, он начал оказывать услуги милиции. За это милиционеры смотрели сквозь пальцы на его «шалости».

А Мишка Мохов вышел, приобретя опыт и некоторую хватку. Как ни странно, даже выглядел он лучше Андрея. Наркотики в тюрьме дороги, и Мишка поневоле воздерживался от любимого зелья. Он постоянно кашлял от приобретенного за решёткой туберкулёза, но всё же выглядел Андрея и крепче, и моложе.

Мать Михаила не дождалась освобождения сына – попала под машину, а отец бросил семью много лет назад. Могильной пустотой встретила Моха родная квартира. Но  Мох взялся за дело споро – в самый короткий срок соорудил неприступную для милиции крепость. Железная дверь, две видеокамеры. Наркотики он теперь делал только дома, продавал только знакомым, и заставить его открыть дверь чужаку было невозможно. Своё зелье он при первой же опасности сливал всё в унитаз. Дважды оперативники приходили к нему с санкцией на обыск, и дважды уходили не солоно хлебавши - для того, чтобы уничтожить доказательства своего преступления, Михаилу Мохову требовалось не более минуты. А потом можно было отпирать железную дверь, и с усмешкой смотреть на то, как милиционеры пытаются хоть что-то найти.

Вот поэтому оперативникам и понадобился Андрей Савченко. Сейчас они вновь позвонят к Моху в дверь, вновь покажут во всевидящий глаз видеокамеры ордер на обыск. Пройдёт минута, и Мох откроет. Он будет совершенно спокоен – ведь все свои наркотики он уже отправил в канализацию! Но оперативники в присутствии понятых всё же найдут наркоту у Моха в доме. Они найдут пакетик, о котором Мох ни слухом, ни духом. Потому, что подбросил ему этот пакетик Андрей Сова, бывшая гордость школы. Бывший лучший друг.

Прошёл уже час, как Бражников ушёл, а Андрей всё сидел в павильоне.

Как же так получилось? – спрашивал он себя снова и снова. Как же так? Ведь он, Андрей, был нормальным парнем, а вот теперь он – жалкий, законченный наркоман, ради своего зелья продающий всех и вся. Где же та грань, переступив которую он перестал быть нормальным парнем и превратился в мразь?

Вот Оксанка – сто́ящая девка, надежная, верная. Уж как она с ним носилась, дочку даже ему родила… А он? А он обокрал её квартиру, когда других способов достать деньги на наркоту не было. И теперь она уехала в Большеград к своему брательнику, чтобы как-то устроить свою жизнь без него, Андрея.

А Мишка?! Как же он мог вот так, с Мишкой-то?! Сколько пережито вместе, сколько раз выручали друг друга. Мишка даже срок «мотал» в одиночку, хотя они все свои дела проворачивали вдвоем. И выйдя, ничем Андрея не попрекнул.

А он, Андрей, так отплатил ему…

Внезапно Андрей поднялся. Да ну их к лешему, этих ментов! Человек он, Андрей Савченко, или уже нет?! Он исправит свою ошибку, он предупредит Мишку!

Предупредить можно было двумя способами. Можно было позвонить по телефону, но для того, чтобы, позвонить, нужно было идти домой – в телефонных будках давно срезали все провода. Андрей знал, что к своему дому он дойдёт минут за пятнадцать.

К Мишке было ближе. Несколько минут, и он будет у подъезда друга! Поднимется на этаж. Ему даже не надо будет входить в квартиру – Мишка увидит его в объективе видеокамер, и Андрей всё скажет ему через дверь.

Мишке понадобится всего лишь минута, чтобы выбросить злосчастный пакетик! Гражданин начальник Иван Бражников будет, конечно, недоволен, но да пошёл он, этот Бражников…

Нужно было идти быстрее.

Ходить быстро Андрей давно отвык. Тем не менее, он шёл так быстро, как только мог. За минуту он вспотел и запыхался, но это было ничего. Лишь бы успеть предупредить друга!

Ему оставалось пройти всего метров двадцать, когда у подъезда, где жил Мишка Мохов остановились три машины, две из них милицейские. Из них вышли Бражников, ещё какие-то милиционеры, потом гражданские – по-видимому, понятые. Они вошли в подъезд, а Андрей всё стоял там, где остановился. Стоял и смотрел.

Минута! Он не успел всего лишь на жалкую минуту! И всё - больше у него нет друга. И Оксанки тоже нет.

Как же так получилось? Ведь он же не хотел…

Кто же виноват? Славка?

Нет. Славка только помог ему, когда было очень больно. Уж как мог, так и помог.

Виноват он сам, Андрей. Как ни крути, а так и есть! Если бы он тогда, когда болел живот, не сделал себе укол, всё было бы по другому… С этого, именно с этого всё началось. И ведь болело-то то не сильно, он точно помнит! Просто не хотелось немного потерпеть. И вот ведь как вышло!

Андрей покосился на сумку, которую держал в руке. В ней – «маковая солома», единственное, что осталось у него в жизни. Главным это было уже давно, а вот теперь – единственное.

Андрей вздохнул, развернулся и побрёл к своему дому. У него было ещё много дел. Нужно успеть приготовить «ширку» до того, как его начнёт «ломать».

5.

            Отправляясь в Большеград, Оксана Смирнова думала, что проживёт у брата пару дней, ну, в крайнем случае – неделю. Но сентябрь прошёл, начался октябрь, а Оксана всё ещё ютилась у него. В комнате у неё был свой малюсенький уголок – Виталик с друзьями развернули шкаф, откуда-то притащили кровать с панцирной сеткой, проход завесили старым пододеяльником…

И стали жить втроём – Оксана, Виталик и Олег. Жить рядом, но – вряд ли вместе. Каждый жил своей собственной жизнью.

            Виталик окунулся в учебу. В школе он был твёрдым «хорошистом», в университете же у парня получалось не всё. Он легко запоминал латинские названия мышц и костей, хорошо разбирался в истории. А вот химия давалась ему с трудом - Виталик корпел над непонятными формулами часами, и страшно боялся, что провалит свою первую сессию.

Олег, на правах «старожила» предсказывал, что Виталик скоро забросит учёбу и кинется во все тяжкие. Но пока эти прогнозы не сбывались. Виталик не стал пить, не бегал за однокурсницами, и лишь иногда смотрел футбол у товарища – счастливого владельца маленького телевизора. Учёба, учёба была для него главным, и, времени на общение с Олегом или с Оксаной, у парня почти не оставалось.

            Оксана искала работу. Искала ежедневно, упорно, но пока безуспешно. На дворе был 1996 год. Прежняя, социалистическая экономика уже умерла, новая, капиталистическая, делала первые неуверенные шаги. Тысячи людей работали, но не получали зарплаты месяцами. Другие не могли найти работу вовсе.

Ко вторым относилась и Оксана. Она не отчаивалась – искала, искала! Но не забывала и о тех, кто дал ей крышу над головой. Проснувшись, Олег и Виталий обнаруживали сковороду с горячей яичницей, а вечерами Оксана успевала приготовить суп или борщ. Со стола исчезли горы грязной посуды, а из углов - вековая паутина. Оксана даже хотела перевесить криво наклеенную афишу, но не решилась – а вдруг Олег будет ругаться?

            Она вообще немного побаивалась Олега – он с ней почти не разговаривал, и Оксана думала, что сильно стесняет его. А вдруг ему надоест присутствие постороннего человека и Олег её выгонит?! Нет, нужно быстрее находить работу и снимать другое жильё!

Но боялась Оксана зря - на самом  деле Олег просто не замечал её. Бледная, истощенная, задёрганная девушка ничуть не трогала его – так, живёт рядом и ладно! Но даже если бы Оксана была красавицей, это вовсе не гарантировало бы того, что Олег её заметит.

            У него была своя жизнь, свои трудности, и, главное – свои мечты. Он оканчивал университет по специальности «зоология», и знал, что никогда не будет зоологом работать. В ВУЗах тех времён было много молодых парней, для которых учёба была лишь способом уклониться от службы в армии. К таким преподаватели относились снисходительно и ставили им «тройки» просто за то, что они ходят на лекции.

Таким же был и Олег. С утра он исправно брёл в учебный корпус, на лекциях дремал. Он  по-своему ценил университет – учёба давала ему жильё и возможность заниматься любимым делом. Как только скучные лекции заканчивались, Олег отправлялся во Дворец Студентов – заведение при университете, осколок советского времени, в котором искали себя юные театралы и музыканты.

Олег брал ключ от репетиционной, и трудился там в полном одиночестве. Больше всего на свете он мечтал стать хорошим гитаристом.

Так уж сложилось, что до поступления в университет он не интересовался музыкой вовсе. Поступив, быстро выучил знаменитые три гитарных аккорда для того, чтобы тренькая, было сподручнее ухаживать за девчонками. На этом всё и кончилось бы, но Олега неожиданно пригласили в рок-группу.

Его однокурсники Роман Ладога, Женя Мирный и Гриша Тарасенко решили создать собственный рок-коллектив. Они были не из общежития – родились в Большеграде и жили с родителями. Все трое были неплохими музыкантами - окончили музыкальную школу. Что они забыли на биологическом факультете? То же, что и Олег – учёба давала им возможность не идти в армию. Возможности углублять музыкальное образование у друзей не было - консерватории в Большеграде не существовало никогда, а музыкальное училище закрылось, не пережив распада СССР.

 Но заниматься музыкой можно и на биофаке! И трио музыкантов-биологов «выбило» во Дворце Студентов комнатушку для репетиций и скверненькую аппаратуру. А потом им срочно понадобился четвёртый участник – иначе не получалось собрать классический рок-квартет! Олега Кожевникова пригласили просто потому, что не нашлось никого более подходящего. Все понимали, что Олег играет еле-еле, и поначалу воспринимали его как временного участника.

Олег из любопытства решил попробовать. Порепетировали раз, другой… А потом случилось то, чего никто не ожидал – Олег буквально влюбился в гитару. Эта влюблённость поразила его в начале второго курса, и на протяжении трёх лет Олег играл, играл, играл… Он не только не пропускал репетиции, но и очень много занимался индивидуально.

            Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк… - метроном медленно и сухо делил время на равные промежутки.

До, ре, ми, фа, соль, ля, си…- тишина репетиционной оглашалась скучными гаммами.

            Затем Олег задавал на метрономе  более быстрый темп.

            Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк…

            До, ре, ми, фа...

            Быстрее, быстрее, ещё быстрее!

            Минут через пятнадцать Олег доводил гамму до максимально возможного темпа и переходил к этюдам. Старых нотных тетрадей с этюдами коллеги по группе нанесли ему целую кучу  - играй, Олег, лишь бы толк был! Они же объяснили ему, как читать с листа эти ноты, и как с помощью метронома вырабатывать идеальное чувство ритма.

            Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк…

            До, ре, ми...

            И так три часа в день, почти без выходных.

Менее упорный человек давно бы всё бросил. Любой, кому пришлось бы долгое время слушать, как занимается Олег, сошёл бы с ума от однообразия и скуки. Но Олег не бросал и оставался в здравом рассудке. У него была цель. Упорством и тяжким трудом он пытался восполнить отсутствие таланта.

Он уже давно всё о себе понял. Несколько лет назад в одной книге он прочёл выражение: «Талант уличного уровня». Тогда фраза показалась ему странной, но сейчас он знал – это про него. Это когда таланта даётся чуть-чуть, капельку, совсем маленькую капелюшечку! Для того, чтобы на трёх аккордах «блеснуть» перед девчонками в общежитии – вполне достаточно. Для того, чтобы выступать на сцене – нет.

Ему немного не хватало слуха – никто в общежитии не мог настроить гитару так, как настраивал он, и всё же Роман или Женя настраивали инструменты лучше.

Ему немного не хватало проворности пальцев. То, что Роман или Женя могли сыграть сразу, без подготовки, Олегу давалось только спустя долгие часы труда.

Но главное – у него напрочь отсутствовал талант композитора! Все партии для его гитары сочиняли Роман или Женя. Сам Олег не мог выдавить из себя даже пары сто́ящих нот. 

Мелодию и текст песен сочинял Роман.

            - А ну, мужики, посмотрите, чего я тут наваял, - говорил он, когда был готов показать коллегам по группе новую песню.

            Немедленно бралась в руки гитара, ложился на колени тетрадный листок со словами, и песня проигрывалась на простых аккордах от начала до конца.

            Гриша садился за ударную установку и сочинял свои партии буквально на лету. Обычно у него получалось придумать три-четыре варианта – так сказать «про запас». Музыка группы не требовала от барабанщика каких-то особых изысков, и главной задачей Романа было не дать Григорию показывать свое мастерство там, где это не было нужно. Лишняя, применяемая не к месту, виртуозность мешает звучанию ансамбля!

             Женя Мирный поступал всегда одинаково – брал  свою любимую бас-гитару и отходил дальний в угол. Там,  с сигаретой в зубах, он наигрывал новую песню, мурлыкал под нос приходившие на ум мелодии, пробовал звукосочетания. Обычно через полчаса у Жени уже была придумана шикарная партия для баса. Тогда Роман и Женя садились вдвоём, и пробовали вместе, как будет звучать новая композиция. И она звучала, отлично звучала!

            Олег с завистью наблюдал над творческими потугами лидеров группы, но ничего от себя добавить не мог – импровизация не давалась ему. Он пробовал, пробовал постоянно! Никаких ведь особенных тайн нет – если аккорд в мажоре, то мы обыгрываем его так, а если в миноре – то вот этак. А если мы поменяли тональность, то уже вот эти ноты «пойдут», а вот эти – будут резать слух. 

Но знать, какие ноты допустимы в принципе, и сделать так, чтобы эти ноты зазвучали, придали песне очарование – это далеко не одно и то же! Олег старательно пытался придумать соло для каждой песни группы, но сочинённые им аранжировки мягко, но непреклонно отвергались. Он не обижался – сам слышал, что получалось топорно, не интересно, пресно, мёртво!

В соло, придуманных Олегом, не было ни одного дисгармоничного звука. Но и ни одного живого звука, трогающего сердце, тоже не было! Это напоминало скучные ученические упражнения – конечно, они тоже часть музыки, но никто в здравом уме такое слушать не будет! Любой, кому доводилось услышать соло, сочинённое Олегом, понимал – это сделал бездарь. Упорный, старательный бездарь.

-  Не дрейфь Олежка, я набросал партии и для тебя, - говорил Роман. – Есть партия для начала и середины. На концовку ещё не придумал, но по ходу дела что-нибудь придёт на ум.

- Я уже придумал, - вступал в разговор Женя. – В конце нужно будет сыграть так и вот так.

Потом следовало разучивание партий. И даже здесь Олег чувствовал собственную ущербность – никогда он не мог всё сразу запомнить и всё сразу сыграть. Никогда, ни разу за все эти годы ему не удалось хоть на минуту стать со своими талантливыми коллегами вровень!

Что оставалось ему, бездарному? Либо всё бросить, либо трудиться, трудиться, трудиться и ждать – а вдруг случится чудо, вдруг количество перейдёт-таки в качество! И он трудился с сумасшедшим упорством. Коллеги по группе Олега ценили – за надёжность и фантастическую самоотдачу. И все надеялись, что его усердие когда-нибудь принесёт-таки настоящие плоды. Дружба дружбой, а если мечты музыкантов сбудутся и они станут профессионалами, бездарному гитаристу станет с ними не по пути! Ничего личного, просто - искусство…

Когда-то кто-то сказал, что гений – это капля таланта и горы работы, океаны пота. Олег ухватился за эту мысль. Капля таланта – это у него наверняка есть! А океаны пота,  дни, месяцы, годы труда – это он может!

            Своим надрывным трудом он добивался не славы, денег или любви красавиц. Музыка сама по себе была его любовью! Безответной любовью. Если бы Олегу предложили талант гитариста-виртуоза с тем условием, что он через год умрёт, Олег согласился бы не задумываясь! Внести в мир музыки что-то своё, создать бессмертные мелодии – вот чего ему хотелось!

Он работал день за днем и месяц за месяцем, а бессмертные мелодии всё не создавались. Иногда он казался себе человеком, который копает колодцы в пустыне, копает один за другим, но никак не может добраться до воды. Но он продолжал копать.

            В сентябре 1996 года не только индивидуальные занятия Олега, но и общие репетиции стали ежедневными – группа «Пароль» готовилась к своей первой студийной записи. Музыканты были уверены, что запись приглянется кому-то из продюсеров и этот продюсер обязательно откроет им дорогу в большой музыкальный мир.

Кончались репетиции пивом или водкой. Они ведь не просто мальчишки-студенты! Они крутые рокеры – и разве может быть иначе?! Поэтому в общежитие Олег чаще всего возвращался в подпитии, а иногда и едва держась на ногах. Он быстро проглатывал приготовленный Оксаной ужин, коротко благодарил и заваливался спать.

В общем, Оксана зря думала, что смущает его. Ему было вовсе не до неё.

Пытаясь стать настоящим музыкантом, он так уставал, что, даже закрыв глаза, не переставал «видеть» то, на что смотрел большую часть своей жизни – шесть туго натянутых гитарных струн.

Где-то в конце первой декады октября Олег пришёл домой позже, чем обычно, как всегда пьяный, но в прекрасном настроении и даже расположенный поговорить.

            Ввалившись в комнату, он обнаружил там одну Оксану, которая сидела на кровати и, обложившись нитками, что-то вязала крючком.

            - Ого! Ты ещё и вяжешь! – вместо приветствия воскликнул Олег и устало плюхнулся на стул.

            - Ульке хочу связать зимнюю шапочку, - бесцветным голосом ответила Оксана, отложив  вязание. – Ты голодный?

            - Как волк! А Виталька где?

            - У одногруппников смотрит футбол.

            - Ага! И кто играет?

            Оксана поднялась с кровати.

- Я не знаю, - ответила она. – Какая-то сборная против другой какой-то сборной. Я футболом не интересуюсь.

Она была немного удивлена разговорчивостью Олега. Такое с момента её появления в общежитии случилось впервые.

            - В любом случае, если сборная, это интересно! - заявил Олег. – Я в детстве смотрел футбол, сейчас не смотрю. Некогда. Музыка – это искусство? Искусство! А искусство требует жертв! Футбол – одна из таких жертв! И фиг с ним, с футболом, правильно?! Не жалко!

            - Не жалко, - согласилась Оксана. - Я и в детстве футбол не смотрела. Есть жареная картошка, - сообщила она. - Но уже холодная. Разогреть?

            - Не надо, сыпь так! – благодушно махнул рукой Олег.

            - Как хочешь, - согласилась Оксана, накладывая в тарелку картошку и салат.

            Как всегда по вечерам, она выглядела очень усталой. Не высокая, очень худая, даже истощённая, с острыми, чуть сутулящимися плечами, она могла бы сойти за подростка, если бы не бледное, бескровное лицо с продольной морщинкой на лбу и скорбными складками у бледных, тонких губ. Её глаза – большие, тёмно-серые, были бы красивыми, если бы не слишком светлые ресницы и красноватые веки. Маленький, тонкий нос со вздёрнутым к верху кончиком смешно морщился при разговоре, оживляя это неулыбчивое лицо.  Ломкие, нездорово тусклые волосы, указывали на плохое питание и слабое здоровье.

Сейчас Олег заметил, что её руки с длинными и тонкими пальцами, дрожат.

            - Чего кислая такая? Устала? – поинтересовался он, отрезая себе толстый кусок хлеба.

            - Есть немного, - ответила она, наблюдая, как он жадно набивает себе рот картошкой и салатом. – Первые полдня пробегала по офисам. Но там только торгаши нужны, а меня не берут. Прописку требуют. А откуда у меня прописка? Я здесь на птичьих правах, сам знаешь. Потом поехала в трамвайное депо, там прописка не нужна.

            - Угу-и-гу? – вопросительно промычал Олег, что означало: «и как успехи?».

            - Всё как обещали – они действительно дают комнату в общежитии, можно будет жить с ребёнком, - сказала Оксана буднично. - И прописка тоже будет. Места кондуктора пока нет, но советуют названивать – работа трудная, люди часто увольняются. Зато на курсы водителей трамваев можно пойти прямо сейчас. Пару месяцев – и вперёд, работай!

            - Так тебя можно поздравить? – поинтересовался Олег, досыпая в тарелку салат.

            - Ага, - Оксана криво усмехнулась, не переставая удивляться тому, что она говорит с Олегом так много. – Я как вышла из депо, так сразу – на остановку, села в трамвай, заплатила за проезд и объяснила кондуктору -  так, мол, и так, думаю устраиваться к вам на работу, и хочу проверить, смогу ли провести  целый день на колёсах. Кондуктор – женщина хорошая, разрешила мне за один билет кататься по кругу - пока не надоест. Я села в уголок, проехала круг, второй, третий…

            - Ну и как?

            - А никак! Через сорок минут меня начало тошнить, но я терпела. Через час у меня разболелась голова. Через полтора я вылетела из трамвая, зашла в какой-то дворик, просидела на скамейке два часа и только после этого смогла пойти на троллейбус, чтобы ехать сюда.

            Она вздохнула.

            - Меня с детства в транспорте укачивало, - закончила она. – Хоть и здорово было бы получить работу и комнату в общаге, но быть водителем трамвая я не смогу. И кондуктором тоже.

            - Да уж, не подфартило, - Олег отодвинул от себя пустую тарелку и откинулся на стуле, довольно поглаживая живот. –  А в депо нет такой работы, чтобы не ездить? Ну, я не знаю, диспетчером там, или ещё кем-нибудь?

            - Кажется, нет. Чай будешь?

            - Не буду. После пива мне чая не хочется.

            - Понятно, - она убрала со стола тарелку, вытерла тряпкой хлебные крошки. – Что сегодня отмечали?

            - Мы сегодня не отмечали, - ответил Олег; его разморило, он начал зевать. – Мы предвкушали.

            Он грузно встал, сбросил обувь и плюхнулся на свою кровать. Проржавевшая сетка ответила жутким скрипом.

            - Мечта сбывается, Ксюха! - сказал он, лёжа на спине, заложив руки под голову и счастливо глядя в потолок. – Главная мечта всей жизни. Завтра у нас запись. Первая в жизни запись, в почти профессиональных условиях – прикинь! Запишем четыре песни, потом ещё две-три, самых лучших, конечно. Потом Ромка поедет в столицу, покажет наши песни на серьёзных студиях и в крутых продюсерских центрах. Кто-нибудь обязательно заинтересуется. О-бя-за-тель-но! – произнёс он с нажимом, специально деля слово на слоги. – Ты не думай - это я не хвастаюсь. Просто знаю. Я ведь слышу, какую муру крутят по радио - половина этих песенок наших не сто́ят! Это ж дураками надо быть, чтобы не захотеть с нами работать! В общем – всё будет путём. И после этого – нормальные студии, нормальные концерты, клипы! Прощай, комнатушка во Дворце Студентов, прощайте, дерьмовые инструменты! Всё будет по-другому, как у настоящих рокеров! Клёво, правда?

            Оксана не ответила, подошла к окну и уставилась в тёмное ночное стекло, скрестив на груди руки.

            Между тем Олег почувствовал, что силы оставляют его. Алкоголь в сочетании с сытным ужином действовал усыпляюще – отяжелели веки, мозг начало обволакивать дремотное полузабытьё, и когда Оксана начала говорить, ему стоило большого труда следить внимательно за её словами и не заснуть.

            - Завидую я тебе, Олежка, - сказала она, всё так же глядя в окно. – Ты своей музыкой как стеклянным колпаком накрыт. Ни дождь тебе не страшен, ни ветер!

Сказала и испугалась. Чего она разболталась так? Наверное, от одиночества. А вдруг Олег рассердится?

Но он и не думал сердиться.  

- Ко-олпаком? – протянул сонно. – А почему – стеклянным?

            - Ну, как в оранжерее, - пояснила она. – Огурцам под стеклом холод не страшен, как будто на улице и не зима! – её почему-то несло, и она не могла остановить себя. - Ты даже не знаешь, что зима бывает. Никогда не ложился спать голодным, Олег? Ясно, что не ложился! И ребёнок у тебя никогда не оставался недокормленным? Знаешь, как они кричат, когда кушать хотят – долго орут, часами! А ты ревёшь, но сделать ничего не можешь – нет её, еды, нету!

- Ксюх, ну чего ты? – пробормотал Олег, не понимая. -  Есть еда. Картошка, макарон завтра купим…

- Купим, - вздохнула Оксана, понимая, что они говорят на разных языках. - Знаешь, Олег, это, наверное, здорово - иметь такой колпак. Но у меня его нет. Я дочку месяц не видела! Ей ещё полтора года не исполнилось, а я уже её бросила! Если бы Виталька в Штыбово не ездил, я бы и не знала, жива она, или нет. Каждую ночь снится… - она судорожно вздохнула и замолчала.

            У Олега уже не открывались глаза. Слова Оксаны доходили до него как-то издалека, смысл их понять было невозможно. Он только улавливал её настроение, чувствовал, что ей плохо, и она грустит, поэтому, желая её утешить, принялся добродушно, сонно балагурить.

            - Да ладно, Ксюш, не кисни, - невнятно начал он. – Найдётся тебе работа. А хочешь, а-о-и-а, - он громко зевнул, - хочешь к нам в группу? Администратором, или, там, по костюмам? А чего, мы не жмотистые! Прославимся - баблишка на всех хватит! Твою дочку, как подрастёт, на подпевки возьмём. Детский вокал, прикинь! Как зовут, напомни? А-а, Ульяна! Красиво. Певица – Ульяна, смешно звучит! Ты подумай, а? Не шутки… -  он издал горлом булькающий звук, ещё раз зевнул и замолчал.

            Оксана повернулась и увидела, что Олег уже спит. Губы его ещё шевелились, словно он хотел что-то добавить к сказанному, из кармана рубашки выглядывал уголок пластикового медиатора. Спустя минуту комната наполнилась мерным, внушительным храпом.

6.

            Вечером следующего дня Олег Кожевников, как на крыльях, летел по улице в направлении общежития. Он чувствовал себя человеком, чьи мечты свершились. Немного волновало, что на нагрудном кармане рубашки не было пуговицы, а значит - не было надёжно защищено то, что он мечтал поскорее донести до общежития.

Кассета! Маленькая магнитофонная кассета, на которой были записаны четыре песни. Первая запись состоялась! Сейчас - добежать до общежития, вставить кассету в магнитофон, созвать всех, кто попадётся под руку, и слушать, слуша... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2