ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Дебошир

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Когда весной поет свирель

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Адам и Ева. Фантазия на известную библей...

Автор иконка Эльдар Шарбатов
Стоит почитать Юродивый

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Гражданское дело

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Анастасия Денисова
Стоит почитать Любимых не меняйте на друзей 

Автор иконка Олег Бойцов
Стоит почитать Прозрение

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Вот и все

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать О тех, кто расстались, но не могут забыт...

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Вы родились

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Русские пазлы


Иван Жердев Иван Жердев Жанр прозы:

Жанр прозы Проза для души
1250 просмотров
0 рекомендуют
0 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Русские пазлыВ книгу «Русские пазлы» вошло практически всё, что я написал к 2020 году. Здесь повести, рассказы, стихи и публицистика, которые я уже размещал на разных литературных сайтах, и даже издавал небольшими тиражами. Сейчас приобрести книгу можно на сайте писатели-славяне. В той или иной степени, я попытался отразить идею «Русского мира», не Российской империи, не Российской Федерации и, даже, не СССР, а идею которая, несмотря ни на что живёт в русском народе, объединяет его и помогает преодолеть все беды, все трагедии и даже все радости, что падают на наши головы веками и тысячелетиями. Это идея – Закон Совести.

шись за грудь, укушенную, вскрикнула русалка и хватку ослабила. Вскочил было алкаш на ноги, но умело подсекла его под ноги хвостом чудище водное. Бились они неистово. У Васи от страха хмель вылетел, и силушка появилась. Хватал он бабу-рыбу за хвост и с размаху бил об берег. Но исхитрялась Зина, пропади она пропадом, Ида, ужом вывертывалась, и, упершись локтями в землю, лупила хвостом по ногам, плечам и голове. И ни один другого не одолел. Отвесила она Васе напоследок неженскую пощечину своим хвостищем и в пруд нырнула. А Вася на берегу присел обессиленный. Еле отдышался. А русалка вынырнула по пояс из пруда и смотрит на него снова ласково.

       - Завтра придешь, Тайсон? – как ни в чем ни бывало спросила она.

       -  Да иди ты, дура бешеная, - сказал Вася и пошатываясь побрел к дубу допивать.

   Там допил остатки бутылки, тоскливо поглядывая на пустую ветку и пошел домой. А по пути думал: «Да, конечно, приду. Куда я денусь.  Привык уже. Без нее уже никак, хотя и стерва она конченная. Все никак не угомониться».

      А русалка плавала на спине по пруду, смотрела на звезды и тоже думала про Васю. «И чего я уперлась? Могла бы и там хвост скинуть, ведь скидывала уже не раз. И почему это, как только до дела доходит, так и лезет из меня дрянь моя водяная – пусть все будет, но только по-моему. Хороший мужик ведь, чего я корячусь. Ладно завтра всё равно придет, а там видно будет». Она ласково погладила укушенную грудь, улыбнулась мечтательно чему-то своему бабьему и нырнула вглубь отсыпаться.

 

 

 

                         Любить евреев.

 

 

- Вот скажи, Коля, почему ты Коля, когда ты Эдман?

- Потому что я наполовину Коля, а наполовину Эдман?

- Полукровка?

- Нет, я стопроцентно пархатый. А ты?

- Я не знаю. Это вам хорошо, а у нас русских вообще хрен разберет, кто там в каком поколении перехлестнулся. Батя вот с Дона, а мать с Вологды, а как они туда попали на Дон и Вологду вообще непонятно, вроде как с Украины бежали после революции. Так на какую половину ты Коля?

- На ту, которой бухаю.

- А Эдман?

- На ту, которой похмеляюсь.

- А думаешь чем?

- Я стараюсь не думать.

- Почему?

- Противно, Ваня. Наливай.

- Пойдем лучше на кухне посидим.

      Они лежали на спальном гарнитуре «Елена» внутри одноименного мебельного салона, на улице Ставропольской недалеко от Кубанского Государственного Университета в коем оба числились студентами разных факультетов. Ваня должен был стать филологом, а Коля юристом. В свободное от занятий время они пили и ухаживали за женщинами, а любили сестер, Коля Ванину, а Ваня Колину. Ванину сестру звали Лена, а Колину Маша. Сестры к ним настороженно приглядывались, понимая, что они одного поля ягоды, а значит умны, обаятельны и ненадёжны. Они их полюбливали и побаивались.

    В салон друзья попали случайно, когда пошли затариваться спиртным на ночь в соседний магазин. Купив полную сумку выпить и закусить, они вышли из магазина и тут Коля прочитал надпись – Мебельный салон «Елена» и пожелал в «Елену» войти, а войдя в салон, они обнаружили спальный гарнитур «Елена» и Коля пожелал на ней полежать.  Иван ассоциативный ряд видел, но возражать не стал, понимая, что в этом случае Эдман скорее романтик, чем хам.

    Спальня располагалась в самом дальнем углу салона, у выхода на склад, и была окружена шкафами кухонных гарнитуров и из зала практически невидима. С кухни они стащили бокалы, тарелки и рюмки, благо дизайнеры салона решили показать одну из кухонь вживую, то есть полностью упакованной. Даже вода из крана текла.

    От добра добра не ищут, и ребята укромно и уютно устроились в «Елене» и, накатив на старые дрожжи, уснули. Проснулись только ночью, когда салон уже был закрыт и поставлен на сигнализацию. Обнаружив себя запертыми среди груды мебели, друзья ни капли не расстроились. Они немного поболтали о русскости и еврействе, их вечной теме, и перебрались на новую дубовую кухню под названием «Филипп», накрыли стол прямо напротив витринного окна на улицу, зажгли свечи, включили гирлянды на елке и теперь сидели, смотрели на машины и редких прохожих, и продолжали рассуждать о своих национальностях. Тема эта была давняя и беззлобная. Они давно уже друг друга знали и любили, как могут любить друг друга два нормальных мужика, два друга, не признаваясь в этом, но понимая, что они настолько похожи, что даже хотелось бы найти и различия, и тогда всплывала национальная принадлежность, и в этом они, с удовольствием ковырялись, оба понимая свою похожесть и разность. Иван видел, как неровно дышал Николай к его сестре и та великолепно краснела, когда он с ней говорил. Машенька Эдман тоже выделяла Ивана из всех Колиных друзей и смело кокетничала, напуская на себя неприсущий ей цинизм. А так как ребята младших сестер своих обожали, то и относились к ним бережно и аккуратно. При этом они без тормозов гуляли в общаге родного до боли Универа, знали по имени отчеству всех вахтерш и все потайные входы в здание и, если бы не салон, они бы ночевали там, кого надо напоив и соблазнив. Оказавшись в салоне и вполне оценив все прелести ситуации, они с удовольствием пили и беседовали. 

   - Я вот все думаю, Ваня, ты со мной дружишь и сестру мою любишь, а ведь ты антисемит.

   - Какой я тебе антисемит?

   - Латентный, Ваня, латентный. Не любишь ты нас евреев. То есть по отдельности, меня там, Машку, Жванецкого или Эйнштейна – пожалуйста, а вот всех вместе никак.

    - Эйнштейна тоже нет.

    - Ладно, хрен с ним с Энштейном, пусть Бабель будет. Бабель нормально?

- Бабель нормально. Я тебе, Коля одну вещь скажу, только ты не обижайся, я и русских всех вместе не люблю, я никого, когда они толпой, не люблю. Я своих русских, когда толпой вижу, я их ненавижу больше всех других. Потому, что толпой мы только воевать умеем, а во всех других случаях, если нас чуть больше трех или пяти, мы какую-нибудь гадость сделаем. Например, футбол, там одиннадцать харь на поле, ну полный бред, а вот в хоккей пожалуйста, а в шахматы вообще зашибись. 

 - В шахматы мы тоже…

 - Конечно, тоже, Коля, куда же без вас.

 - Вот видишь, Ваня, «куда же без вас» - я ясно слышу нотку презрения. Ты так никогда о русских не скажешь.  Любишь ли, ненавидишь, а вот так вот «куда же без вас» не скажешь. Ну ты же филолог, Ваня, ты ж должен в интонациях шарить. А ты прямо по Толстому – трудно, а надо. А не надо, Ваня, никто и не просит.

  - Хорошо, Коля, я филолог и кое в чем шарю, как ты говоришь. И вопрос твой, вернее утверждение, что я антисемит, да еще «латентный, Ваня, латентный» это утверждение с позиции превосходства. Это не просто вопрос для интереса. Тебе и ответ не нужен, ты с высоты своей уже ответ знаешь, и я тебе нужен как «кивала», а не участник дискуссии. А твоё самоуничижение «стопроцентно пархатый» ?!  Это тоже позиция, позиция превосходства, заоблачного превосходства, на такой ты, блин, там высоте, что можешь себе позволить. Не так, Коля Эдман?

  - Не так, Ваня Жердев!

  - А в репу?

  - А легко.

  Дрались они часто, но не смертельно и, даже когда дрались, друг друга берегли и старались не покалечить. Поэтому никто никогда не побеждал. В любой русской пьянке наступал момент, когда слова уже не действуют, а самовыразиться надо, тела молодые, энергии в достатке и понеслось, поехало. А тут еще помещение просторное, предметов вокруг много, градус на уровне и в голове дурацкая мысль – будет что вспомнить. Разошлись ребята привольно, стульями, лампами покидались, шкафы пороняли, короче изрядно салон разворотили, оставив нетронутым только уголок с накрытым своим столом и еще пару гарнитуров. Битва битвой, а водку сберегли, и закусь тоже. Уставши, схватились уже в дальнем углу салона и повалились на спальный гарнитур имени египетской царицы Клеопатры, голова которой была вырезана на спинке кровати. Друзья, наконец, расцепились и теперь, тяжело дыша лежали и смотрели на знакомый египетский профиль. Отдышавшись Коля громко собрал слюну и плюнул в царицу. Слюна повисла на носу и медленно поплыла на подбородок.

   - А я о чем? – прокомментировал Иван, с очень похожей на мою фамилией.

  Вставать не хотелось, и они лежали и смотрели на лицо египтянки со свисающей с носа слюной.

   - Шалом, мальчики, - голос раздался из ниоткуда, со спины, - вы-таки славно управились.

   От неожиданности ребята взлетели и тут же приземлились по краям кровати. За спинкой стоял очень интеллигентный мужчина в очках, с черными вразлет бровями и хищным носом. В руках он держал портфель. За ним маячили три бугая, широкоплечие и молчаливые.

   - «Клеопатру» мы тоже берем, - сказал он, - так что, извините молодые люди.

   И он жестом попросил освободить царицу. Ребята встали, все еще ничего не понимая и отошли к накрытому столу.

   Мужчина ходил по разгромленному салону с явным удовольствием и отдавал команды бугаям.

  - Мальчики быстренько, быстренько, берем «Клеопатру», - он ткнул пальцем в гарнитур, - «Филиппа», - тычок в сторону уцелевшей кухни, - и эти три дивана. Все, больше не влезет. Вы не могли бы освободить стол, господа? - уже к нашим героям обратился он, - А вы молодцы, прямо перед витриной. Лихо, братцы, лихо. А главное верно. Кто же подумает?! Так уже давно никто не работает. Пропадает шик из профессии, пропадает. И где Моисеич таких находит?! Мы скоренько, скоренько, пол часика и нас нет…

   Он ходил по салону, сыпал как горох слова, приказы и комплименты. Бугаи дружно и, все также молча, выносили мебель через складскую дверь. За дверью виднелись уже другие двери настежь распахнутого фургона. И они реально за пол часа управились. Предводитель подошел к друзьям и положил на пол портфель.

  - Здесь всё как договаривались. Семену Моисеичу мой поклон, а вам, молодые люди, моё восхищение. Буду всегда рад иметь с вами дело, господа. Поверьте, таких как вы уже не делают. Вы достойны большего, чем громить салоны. Я знаю людей, я их вижу. И в таком разгроме закрыть собой именно «Клеопатру». Если будет нужно настоящее дело, найдете меня через Моисеича. Салют, мальчики…

  И он исчез так же внезапно, как и появился, а с ним исчезли бугаи и мебель. 

  Иван сел на корточки и открыл портфель. В портфеле аккуратными стопками лежали деньги и документы. Денег было больше, чем документов.

  - Коля, рвем, на хрен когти, пока Моисеич не пришел.

   Не теряя ни секунды друзья собрали остатки выпивки, схватили портфель и навсегда покинули мебельный салон «Елена». А на следующий день, узнав по своим каналам кто такой Моисеич, они покинули, город, край и, на всякий случай страну.

   Приблизительно через год они сидели на балконе частной гостиницы в Абхазии, потягивали чудное местное вино из граненных стаканов, ели виноград и смотрели российское телевидение в виде криминальной хроники. На экране женская голова в погонах и с большими красными губами рассказывала населению о завершении дела, так называемых «мебельных наркодиллеров».  Очень сильно организованная преступная группа наладила поставку наркотиков в Российскую Федерацию через мебельные салоны. Кокаин зашивался в матрацы спального гарнитура «Клеопатра», а героин проходил в деревянных столешницах кухни «Филипп». Затем следовали инсценировки ограбления салонов, гарнитуры исчезали и найти их не представлялось возможным, потому как их просто на просто сжигали, предварительно выпотрошив. Об этом рассказал изменённым голосом затылок оперативника. На скамье подсудимых сидели привычно молчаливые бугаи-грузчики, а защищал их Семен Моисеевич Липшиц, известный в городе и стране адвокат, член коллегий и палат, очень уважаемый человек. Показали даже кусочек интервью с ним. Семен Моисеевич хорошо поставленным голосом поведал, что дело велось с массой нарушений и все собранные доказательства были собраны незаконно, а в конце, прямо глядя в глаза Коле и Ване, он добавил, что защита ищет двух очень важных свидетелей, и она их скоро найдет. И он, пользуясь случаем предлагает этим свидетелям появиться самим, или позвонить по указанным телефонам. В таком случае он гарантирует этим свидетелям безопасность и свою защиту, как адвоката. А вот в противном случае ничего не гарантирует.

  - Вот ведь падла, а? – сказал Иван.

  - Ты все-таки не любишь евреев, Ваня.

  - Не начинай, Коля. Мы оба достойны большего, если помнишь. Давай по крайней, сейчас бабы придут.

  Бабы были конечно Лена и Маша. Сбежав из города и страны ребята потихоньку вывезли и сестер, и теперь жили-дружили семьями. Они пока не оформили браки, так как все еще прятались от всемогущего Моисеича, но детишек уже зачали и Лена с Машей каждый день в одно и то же время выгуливали свои животы по набережной, пока Коля с Ваней спорили о евреях и русских. В этих спорах в связи с беременностью обеих сестер теперь появились научные и псевдонаучные нюансы. Так Коля, исходя из еврейской теории материнства считал Ваниных будущих детей полноценными евреями, а своих русскими. Ваня же, вполне обосновано утверждал, что гаплогруппа R1-A, и другой расовый ген передаётся по мужской линии и соответственно считал, что его дети будут русскими, а дети Николая евреями.  Бабы в этих спорах не участвовали, справедливо считая, что оно, дай бог, что-нибудь да родится, а там разберемся кто есть кто, и если надо кого обрежем, а кого и покрестим, а коли нет, то и так проживём.

    И так они и прожили. Коля не стал юристом, а Ваня не стал филологом. Но жили они в достатке, а их красивые и любящие женщины нарожали им кучу детворы непонятной национальности. Зато веселых и подозрительно сильно находчивых. Как-то уже в школьном возрасте они обнесли мандариновый сад пожилого соседа-абхаза. Были пойманы с поличным, но расписали старику такую тимуровскую версию ограбления, что дед растрогался и дал им еще два арбуза для родителей.

    Они и по сей день живут в Абхазии. Потомство их множится, а главы родов все также собираются вместе, пьют вино и после третьего стакана Коля улыбается и спрашивает:

     - И чего ты так евреев не любишь, Ваня?!

   Это у них уже традиция, как третий тост у моряков – «За тех, кто в море».

 

 

 

 

                                  

 

                                            Абалони

 

    Бывает когда ничего не хочется, а бывает когда хочется ничего. Как-то раз русские браконьеры в Калифорнии угостили нас абалонами. Это такой моллюск в круглой раковине формы уха. По научному он так и называется – морские ушки. Раковина пурпурная внутри и я часто видел, как их используют под пепельницы. Во множественном числе правильно говорить «абалоны», но мы с ходу начали называть их «абалони» и с этим названием они у нас и прижились. Абалони считаются страшной редкостью и деликатесом. Они внесены в «Красную книгу» и защищены такими жестокими американскими законами, что их не то что ловить и есть, на них даже смотреть небезопасно. Поэтому их ловят исключительно русские браконьеры, которым чем больше запретов, тем слаще и интересней. Почему так, я не знаю. Возможно все объясняет анекдот – «… с этого моста прыгать запрещено», а может все гораздо сложнее и мы на генетическом уровне все еще стремимся вырубить топором всё пером написанное. 

    Как бы там ни было, но появился у нас на кухне этот запретный плод при посредничестве Ивана Резвого, человека который знал всех и все знали его. Он же и объяснил, как деликатес приготовить. Оказывается очень просто. Моллюск был порезан на квадратики, слегка подсолен и также слегка поджарен на сливочном, обязательно сливочном и никаком другом, масле. Пока разделывался и готовился моллюск Ваня поведал нам все, что знал о существе, а так же о том насколько он вкусен и запретен. Помимо редких вкусовых качеств, это морское ушко могло еще и зачать жемчужину, причем тоже редкую и очень дорогую. Поэтому, когда Ваня вскрывал ракушку, все зачаровано следили за руками в ожидании блеска драгоценности. Абалони оказались не жемчужными, но зато очень мясистыми и цвета серо-светло- желтого.

    Когда блюдо было готово, его выложили на тарелку и все столпились вокруг с вилками наперевес. Каждый проткнул свой упругий квадратик и положил в рот. Все молчали, смотрели друг на друга и не жевали. Я помню свои впечатления. Вы когда-нибудь ели вакуум? Мне показалось, что кусочек во рту просто исчез и никакого вкуса, кроме слегка подсоленного, горячего сливочного масла я не ощутил. Я наколол еще кусочек и осторожно обнял губами. Он проскользнул вниз и также незаметно исчез. Какой-либо вкус отсутствовал напрочь, кроме знакомого масла и соли. Мы непонимающе смотрели друга на друга и ели «ничто». То есть совсем ничто. Помимо отсутствия вкуса, казалось отсутствовал форма и плотность. Даже жевать не было необходимости. Оно просто исчезало, как будто впитывалось в полость рта. Всем досталось ровно по три кусочка. Немного обсудив непонятное, мы разошлись разочарованные.

   Я вернулся в свой кабинет и попробовал начать работать. Не смог. Чего то не хватало. Не то чтобы не хватало, а чего то хотелось и я не мог понять, чего именно. Налил кофе и вышел покурить на улицу. Не помогло. Что то нужно было сделать, или выпить, или съесть, или позвонить кому-нибудь. Только неясно что именно сделать, что съесть и кому позвонить.

   Промаявшись этаким образом минут десять, я пошел на кухню и нашел компанию гурманов в сборе. Все хотели абалоней еще, а так как их не было, и купить их рядом и быстро не представлялось возможным, то мы их уже не то что хотели, мы их вожделели.

   По общей просьбе Ваня Резвой начал названивать нашим браконьерам и их разговор был похож на разговор неопытного наркомана с дилером. Не называя вещи своими настоящими именами Ваня должен был объяснить какой именно продукт мы хотим заполучить. Надо отдать должное он смог небольшим рассказом про уши, которые не слышат, особенно под водой, донести смысл просьбы до браконьера. Опытный дилер быстро усек, что мы подсели и взвинтил цену вдвое. Мы щедро скинулись и Резвой в полном соответствии с фамилией быстро собрался и уехал.

   Когда он уехал мы попробовали поговорить про абалони, но ничего из этого не вышло, потому что никто не смог описать, что именно ему понравилось во вкусе моллюска, так как вкус отсутствовал. Тем не менее разговор возбудил аппетит и мы долго не расходились, обсуждая, как можно еще приготовить это вожделенное безвкусное.

   Наш программист и администратор, алтаец Рушан Пуримов, по аббревиатуре получивший кличку Пуруша, поковырявшись в интернете вытащил и распечатал все, что нашел интересного о моллюске. Оказалось всё то же, что уже поведал Резвой, плюс некоторые нюансы приготовления с использованием разных соусов. Но когда вернулся Ваня мы приготовили моллюск точно также с солью и маслом и опять насладились ничем. То есть, если после первого приготовления и поедания мы думали, что может быть ошиблись, то теперь стало абсолютно ясно, что продукт не имеет ни вкуса, ни запаха, ни даже плотности. Но он обладал одним несравненным качеством – когда он заканчивался, его хотелось еще. Бывает человек, особенно беременный человек, хочет определенного продукта и он помнит его вкус и именно присутствие этого вкуса он хочет повторить. Если он хочет соленый огурец, то он помнит этот вкус и хочет именно его. Или шашлык, или креветку или даже картошку жаренную с луком. Но здесь желание наше не укладывалось ни в какие разумные объяснения. Рецепторы ротовой полости не идентифицировали продукт и не посылали в мозг никакие сигналы о его особенностях, и даже не могли его с чем-то сравнить. Мы ели пустоту и хотели ее повторить. То есть наш мозг сам по себе без помощи рта просил повторения вкуса безвкусного. Но зачем? Никакое желание мозга не может возникнуть без причины и стало быть причина была, но настолько глубинная, что другая часть мозга эту причину не объясняла, а просто требовала – найди и сожри. Наркотик, алкоголь, секс и прочие человеческие прелести оставляют в памяти ощущения от принятия вышеупомянутого, и на уровне памяти просят повторения удовольствия. Но здесь не было удовольствия, причем никакого абсолютно, но повторения хотелось. Неужели из самой глубины, не совсем человеческой, памяти всплывал наш приход ниоткуда и уход в никуда. «Из ничего пришли и в никуда уйдем». И там в этом «ниоткуда» и в этом же «никуда» и есть наше яйцо и курица, и сущность наша, и наши стремления? И понять это нам не дано и пробовать не стоит, а вот желания наши и есть наш учебник главный, но прочитать не можем, грамоте не обучены, а картинки посмотреть, пожалуйста.

   Абалони мы заказывали еще пару раз, потом успокоились и вернулись к привычному спиртному и женщинам. А вот администратор наш системный исчез. Незаметно уволился и по слухам примкнул к весёлым русским роджерам и стал с ними увлеченно браконьерить. Долге время мы о нем ничего слышали, потом Ваня Резвой сказал, что он исчез и оттуда. Одни говорили, что Пуруша утонул по своей малой опытности, другие, что видели, как он сел в катер уплыл и потом ни его ни катера никто и никогда не видел. Я, конечно, человек не ученый, недалекий, но сдается мне, что он сам стал Абалоней и теперь недосягаем ни взглядом, ни словом, ни вкусом.

 

 

                

 

 

                   

 

 

 

 

                  Он, она, её подруга и он.

 

              

 

          Вино они спрятали. И деньги, и карточку. И, как ни в чем не бывало, сидели на кухне пили чай. В обычной жизни она и ее подруга зависели от него. Ее подруга потому, что работала у него, а она потому, что нигде не работала. Работодатель и любовник в минувший день изрядно выпил и теперь сильно маялся похмельем. Проснувшись у себя в кабинете он не нашел ни бумажника в кармане, ни капли спиртного в заначке. Пил мужчина запоями и, какая ни на есть программа запоя была уже изучена и повторялась настойчиво и регулярно. Так он знал, что уходя в запой он обязательно сделает заначку и заначку скорее всего найдут и перепрячут. Но на бумажник раньше не покушались. Это был вызов. Звали мужчину Федор, Федя. Американизированные товарищи в офисе пытались привить имя Тед, но он упорно не хотел эволюционировать до Теодора, хотя и понимал, что по русски имя Федя для владельца фирмы звучит забавно, а по английски неудобно. Его сожительницу звали Валя и она всячески пыталась стать американкой, но по английски не говорила и учиться не рвалась. В Америку она попала нелегально, просочившись из Мексики через границу одного из соединенных штатов. Подруга ее отзывалась на имя Лариса, по-гречески – Чайка. Когда то давно она была подругой и однокурсницей Федора. Он и помог ей переехать в штаты. Теперь она работала у него в офисе и дружила с Валей. Изъятие спиртного и бумажника было их совместной акцией. Сама бы Валя не решилась. Она уже изучила состояние и душевную организацию Феди с похмелья и справедливо побаивалась. Изымая выпивку и возможность ее купить, они реально думали, что делают доброе дело. Жалели Федора. Не думаю, что из любви. Да и жалость была больше к себе. Бабья болонь. Теперь о Феде. Нет не теперь. Рано, да впрочем, с ним и так все понят Он вошел на кухню, присел к барной стойке напротив женщин. 

      - Тебе чайку налить? – с неуверенной заботой спросила Валя.

      - Вмажь ей, Теодор - посоветовал Чертушка.

 Он давно жил с Федором, внутри. Настолько плотно, что иногда они менялись местами. Федя к нему уже привык. Советами его старался не пользоваться, но и особо не перечил. Познакомились они давно, поначалу много спорили и даже как то дрались на дуэли. Потом остепенились оба, насколько натура позволяла и зачастую просто разговаривали. С советами своими Чертушка влезал редко, в основном либо при сильном Федином опьянении, либо с бодуна. В повседневной жизни его не видно и не слышно было, хотя присутствие чувствовалось всегда. Теодором Чертушка называл его нечасто, когда хотел позабавиться, а основной забавой было разозлить Федора до чертиков. Высшим пилотажем совета было угадать Федино искреннее желание в этот момент. Здесь Чертушка был асом. Но и Федя далеко уже не пацан зеленый, когда чертов совет дословно совпадал с его искренним порывом, он понимал, что делать этого нельзя. Никак нельзя. Лиха беда – начало. Только начни, остановить трудно. Почти невозможно. Постом и молитвой. Он это знал, но в молитву, написанную людьми, не верил, а что такое пост, и зачем он, до конца не понимал, да и пост без молитвы - просто диета. А сейчас ему до боли хотелось крови христовой в виде вина, или водки, или пива, или текилы.

     - Налей, женщина, - сказал он. И она понимала, о чем просит он, и налила чаю, как будто это он и просил.

     - Я бы вмазал, - снова влез Чертушка.

     - Я бы тоже, - подумал Федя.

     - Ты о чем? Или опять о своем? – спросила Чайка.

      Они все давно знали за ним эту особенность, в присутствии других уходить в себя и там с кем-то разговаривать или даже просто молчать, но молчать только внешне. Иногда прямо в середине самого обычного разговора с кем-то в офисе, или дома, да безразлично где, его взгляд будто терялся в пространстве, и начиналось то самое, что мало кто мог понять, включая его самого. Начинался какой-то внутренний диалог, часть которого выходила наружу словами, хотя в самом диалоге слов могло и не быть. Чаще были ощущения, впечатления, картинки. И фрагменты их, вдруг, ни с того, ни с сего, озвучивались отдельными фразами или словами, или просто матом, или междометием. И это не зависело от физического его состояния, пьян он был или трезв. Хотя под воздействием алкоголя или наркотика диалог этот был активным и бестолковым, как горный ручей. В трезвом уме и памяти больше напоминал поток большой, медленной реки.


       Валя налила чай. Федор взял чашку и вышел во двор. В Америке двор называют backyard, если перевести дословно получится - «задний сад», в России двором как правило называют участок перед домом. В «заднем саду» стоял столик с пепельницей и стулом. Поставив чашку на стол, Федя вошел в гараж. В процессе запоя он делал несколько заначек, так как точно знал, что одну найдут точно. На полке между ящиков сразу и уверенно нащупал бутылку «Текилы» и грушу рядом. Он всегда рядом с заначкой прятал грушу, чтобы можно было сразу и выпить и закусить. Покупал всегда один и тот же сорт. Она была мягкая и сочная, сразу и запить и заесть. Большой глоток «Текилы» зашел трудно и был успокоен грушей. Немного покурив на воздухе, хотя женщины курили обе в кухне, он вернулся.


    - Ну и что Светка? – спросила Чайка-Лариса. Женщины продолжали диалог. Присутствие Феди в пространстве разговора не означало его участие.  Это тоже все знали.
    - А что Светка, пошла и купила все равно.
    - А он?
    - А он карточку порезал, жлоб.
    Тема была вечной. Светлана из Харькова и ее муж американец Боб. Боб легко рифмовался, но в самом деле жлобом не был. Он был обычным американцем-работягой, привык вкалывать и экономить. Обилие и доступность товаров, в особенности шмоток вбило первый клин, а если точнее прочный осиновый кол в брак Светы и Боба. История настолько привычная, что на ней и останавливаться бы не стоило. Но отсутствие другой светской жизни в русской эмиграции в маленьком калифорнийском городке обеспечивало разборкам Светы с Бобом прайм-тайм на всех посиделках.


   - Бедная Светка.
   - Ну не такая уж бедная, - заметила Валя, имея ввиду два дома и три машины Боба.
   - Все равно, несчастная баба.
   - А что такое счастье? – снова появился Чертушка. Умел он этак выхватить темку из внешнего мира и принести во внутренний мир Федора. Он уже сидел на краю барной стойки и морщился от дыма сигарет обеих собеседниц. Странно для черта, дыма он не любил, хотя и сам мог за компанию покурить.
   - Кто знает? – легко дал себя втянуть Федор, - для одного – это покой. Для другого – действие. Для третьего – чувство. 
    - А сколько оно длиться, счастье? Секунду, год, жизнь? 
    - Кто скажет? Кто определит? Но все считают, что счастье – это ощущение. А любое ощущение конечно, и стоит в зависимости от времени. Даже покой не вечен, хоть и долог. Счастье может быть мгновенным, покой нет.
    - Ты счастлив, Федя?
    - Не совсем. Я сейчас, - это уже бабам сказал Федя и опять вышел. 


      Гараж, текила, груша. Он присел за столик под открытым небом. Закурил. Прямо перед ним на лужайке, в вечном смокинге и бабочке, в позе полу лотоса сидел Чертушка и раскачиваясь пел на мотив неведомой мантры:


      - Но счастья нет, а есть покой и воля
         Но счастья нет, а есть покой и воля
      - Не ерничай, дурак, - беззлобно сказал Федя, - ты его раньше не цитировал, кстати.
      - Дурак цитировать не может. Он на то и дурак, чтоб своей дуростью жить. И на дурака я уже давно не обижаюсь. В статусе дурака я господу милей, чем сто мудрецов. Помнишь о неразумных? 
       - Помню. А что ты к господу ластишься? Не твоя епархия.
       - Что значит не моя?! Патриархат один, а епархий много, если уж этой терминологией пользоваться. И что значит ластишься? Это вы тут по церквям разбрелись и клянчите кто денег, кто здоровья, а за это соглашаетесь поститься и славить. Торгаши, блин, бизнесмены. Ты вот сам, когда молишься просишь, дай господи мне то-то и то-то, а я за это буду делать то-то и то-то, и стану вообще таким каким тебе надо. А того не поймешь, что ты уже и есть то самое, что ему надо. Иначе бы тебя и не было вовсе.  
      - Ты зачем в молитву-то в лазишь, падла?
      - Ой, ой, ой… в лазишь. Да я всегда там присутствую, на заднем плане. Плакат держу: «Не верь, отче, все равно надует».
       - Теперь, что и не молиться что ли?
       - Это смотря как, Федя. Как ты делаешь и еще миллионы твоих богомольцев то лучше и не надо бы. Вы же загодя выбираете место и время, и загодя формулируете условия сделки. Вы, эдак, можете просто заявления писать. В шапке – «Господу богу… от такого-то, такого-то, проживающего и паспортные данные… Заявление-Молитва… Прошу, Вас, … и т.д. В случае выполнения просьбы гарантирую… то-то и то-то. Дата, подпись». 
   - А что, прикольно. Попробую.
   - Пробуй, Федя, пробуй. Только результат будет тот же.
   - Хорошо, а как надо?
   - Да никак. Не надо молиться. Надо жить в молитве. Не надо места, не надо время. Любое место и любое время. И слов отдельных и специальных не надо. Идешь, ешь, спишь и все в состоянии молитвы. И в радости все.
    - Эка тебя растащило. Ошо начитался? 
    - Я не читаю, ты же знаешь. А он, кстати, и не писал. Я там был, слушал… Пойдем к бабам посидим, - ни с того, ни с сего предложил Чертушка.
     - Да ну их, - резко возразил Федя.

    Он не хотел в дом. Хорошо было здесь. Деревья, травка, небо.

     - А ты не гнушайся. Ты думаешь, они дуры бестолковые и болтовня их противная, бабья ни о чем и слушать не стоит. А ты послушай.
     - О чем? О Светке с Бобом?
     - Да хотя бы о Светке. У тебя на всех клише. Светка – дура, Боб – жлоб. А Светка всю юность мамку алкоголичку выхаживала и от отчима отбивалась. Видел шрам на руке? Ножом порезал псих. Она эти шмотки только в журналах, да на проститутках видела. Она все детство донашивала за соседями добрыми, да сестрой двоюродной. Она тут мечту свою успокаивает, а ты дура, дура. Тут каждый пытается дополучить то, что там не получил. У кого шмотки, у другого машины, у третьего еще что-нибудь. А Боб реально Светку любит, и пашет как китаец и цену всему понимает. Ты не суди.
    - Да не сужу я. Ты-то с чего такой сердобольный?
    - Я не сердобольный, Федя. Я ох какой не сердобольный, я злой до радости страшной. Я страшно какой злой бываю. Когда ты пьяный спишь, так хочется порой тебе башку канделябром расхерачить. Скулы стынут. Но я знаю, что нельзя. И еще - я чертовски вежлив и продуман. Мне тебя приберечь надо. Пока.

    Федор внимательно посмотрел на черта. Тот вдруг улыбнулся, встал в третью балетную позицию и взмахнул дирижерской палочкой. Грянул танец с саблями Хачатуряна. Чертушка подпрыгнул вскинул руки вверх и вернул их из неба уже с двумя саблями. Потом реально красиво, очень сильно хореографически принялся скакать по лужайке и рубить кусты. Иногда он над головой бил саблю об саблю, они звенели и сыпали искрами. В финале он с высокого прыжка упал на колени и вонзил сабли в землю. Они вошли по рукоятки. Он встал, еще раз подпрыгнул и ступнями загнал рукоятки в почву штата Калифорния. Потом церемонно поклонился.
    Федор три раза хлопнул в ладоши.
    - Красавец. Притащи.
    - Это я завсегда.
   Чертушка сгонял в гараж. Принес текилу и грушу. Вытащил из кармана две серебряных стопки, блюдечко и ножик. Разлил напиток, порезал красиво грушу. Умел он любой пьянке придать приличный вид. Они уже давно не чокались и тостов не говорили. Просто пили. 
    - Там у тебя еще в двух местах спрятано, - объявил Чертушка, - можешь не экономить.
    - Да, точно, - вспомнил Федя, - одна с прошлого раза, одна со вчера. А что там?
    - Классика. Текила и груша - вчерашняя закладка, Смирновка, упаковка пива и груша с того раза. Груша сгнила. Пиво теплое, поставил в морозилку. На сегодня хватит.
     - Молодец. Чтоб я без тебя делал?!
     - А ничего бы не делал. Тебя бы без меня не было.
     - И без него бы не было, и без тебя бы не было. Хорошо устроились. Да пошли бы вы оба…
      - А вот это запросто, Федя. Там у тебя ствол в гараже лежит. Принести?
   Чертушка резво встал и пошел к двери в гараж, у самой двери чуть замедлился. Дверь открыл уже еле-еле и через порог не шагнул, застыл вопросительным знаком. В эту игру они играли давно. Федя знал, что не принесет, по крайней мере сегодня, а Чертушка ждал пока он окликнет и вернет. Оба могли до краю дойти. И сейчас оба уперлись. Федя не звал, а черт стоял в проеме и не двигался. Ни туда, ни сюда. Минута прошла. Федя налил в обе стопки. Свою выпил, поставил, грушу откусил. 
     - Жить хочешь? – шепотом спросил бесенок, все так же не поворачиваясь.
     Федор не отвечал. Достал сигарету закурил. «Интересно, если не останавливать принесет?» - подумал он.
   - Принесу, - все так же тихо и не оборачиваясь сказал Чертушка.
   - Неси, - вдруг согласился Федор.
   Бесенок исчез в черном проеме. Федя посмотрел на стол, взял чужую полную стопку. Выпил. «Не надо бы чужую», - пронеслось в голове. Время как будто остановилось. Федору казалось, что он уже бесконечно долго смотрит в этот черный проем в тишине которого исчезло его второе «Я», или первое…

 

 

                          Десять капитанов.

 

         А вот и интересная шутка – слова. Они вдруг начинают появляться в голове, потом им становится тесно, они сбиваются в словоформы, мысли, предложения и всячески лезут наружу. Запомните, - любое слово, или группа слов, которые появились у вас в голове так или иначе, всё равно, выползет наружу, каким бы молчуном и нелюдимом вы ни были. Есть для этого способы помимо осознанной болтовни, от азбуки и до бессознательного бреда.

   Приблизительно так думал Федор, сидя на диванчике в ожидании вызова к десятому окну. Во всех десяти окнах сидели гаишники в звании капитанов. Эту особенность Федя заметил когда шёл в конец коридора от первого окна и до десятого. Видимо, так в этот день получилось случайно, наверняка ведь могли сидеть за стеклом погоны разного достоинства, и даже гражданские костюмы, но в этот раз судьба, график дежурств и командование распорядилось именно таким образом, и десять капитанов, дисциплинированно сидя в ряд, перебирали всякие важные бумаги, подзывали посетителей, давали им заполнить бланки, бланки присоединяли к другим «важным бумагам» и куда-то их отдавали, или возвращали посетителям. То есть десять здоровых, обученных мужиков в капитанском достоинстве, за которыми числилось в глубинках оружеек личное оружие в виде автомата Калашникова и пистолета Макарова, целый день сидели в окнах, как на выданье, и выполняли работу десяти квалифицированных секретарш, с самым средним российским образованием. В отличии от таких секретарш у Фёдора было крепкое, советское среднее и высшее образование, и понятие «капитан» у него ассоциировалось с «Двумя капитанами» Каверина и капитаном Титаренко (Маэстро), героем Советского Союза, командиром второй поющей. А ещё при слове «капитан» перед его глазами загорались звёзды на фотографии молодого сильного мужчины в лётной форме морской авиации СССР. Эту красивую чёрную с золотым форму носил его отец. Он знал её с детства и слышал много правдивых историй о войне, о смерти и о любви.

  Сидящие в окнах капитаны вызывали у Федора, по меньшей мере, недоумение. Особенно его смущала мысль об оружии в оружейках.

    Фёдор был не молод и пришёл получать новые Российские права, взамен утерянных советских. В промежутке между советскими и российскими, у него были водительские права разных стран, но они все закончились, и к тому же были ещё и всякие другие легальные нюансы, по которым он просто так вот не мог прийти и те же права получить. До того, как появится у этого десятого окна, Федя благодаря врождённому везению и хорошим знакомствам уже проскочил десятки других окон и дверей разных предварительных организаций, и сейчас сидел и наблюдал окружающий мир в ожидании – чего там решит его капитан.

    Его капитан был под стать другим, молод, подтянут и сурово вежлив. Фамилия у него была Горюшкин, по отцу и деду. И видно кто-то из предков немало Горе Горевал, так что выхлопотал Клеймо на весь род. Дед капитана немного дела рода поправил – отвоевал с орденами, а потом и отсидел достойно, но долго прожить то ли не смог, то ли не захотел. Вскоре после лагеря он умер без особой на то причины и без особых хлопот. Горюшкин отец был партийным работником немалого, но всё же среднего звена и будущий гаишник детство провёл в достатке, а благодаря маме (учительнице русского языка и литературы) ещё до школы пристрастился к чтению и в своей среде выделялся именно образованностью и начитанностью. А однажды, наткнувшись на «Крейцерову сонату», залпом её проглотил, а затем в восхищении откушал и всего остального Толстого и стал немного либералом, немного философом и много бабником. 

     Горюшкин сын, несмотря на фамилию человеком всё же был больше весёлого склада, из тех, кто оказавшись на кладбище, развлекаются поиском смешных фамилий на надгробьях. Факт этот никак Горюшкина не очерняет, а просто подчеркивает его жизнелюбие. Но именно в этот день жизнелюбие капитана дало сбой. В этот день надо было что-то окончательно решить с ипотекой на квартиру, которую он купил любовнице. Во первых – не было денег. Во вторых, в силу излишнего жизнелюбия, он с любовницей расстался и завёл новую. В третьих, чтобы взять ипотеку он воспользовался паспортом жены и оформил её гарантом кредита, без её разумеется согласия. В четвёртых, в силу того же чрезмерного жизнелюбия, с женой он тоже расстался, а расставшись понял, что бывших жён, как и ментов, не бывает, особенно когда коснётся денег. Тем более, что, как человек, всё же по большому счёту, порядочный, он ушёл от жены с чемоданчиком, оставив ей и ребёнку квартиру, также купленную в кредит, и кредит этот также висел на нём. Он, конечно, понимал, что всю эту, леденящую кровь, историю в банк не понесёшь, да и друзьям не расскажешь. И, отбывая очередную оконную повинность, Горюшкин с нежностью вспоминал свою сержантскую молодость, когда, стоя на обочине и размахивая хвостом зебры, он зарабатывал несоизмеримо больше, чем ныне капитаном. Состояние усугублялось тем, что вчера он попытался излить душу новой избраннице, был не понят, опять напился и теперь маялся похмельем. А похмелье, даже не личное капитаново, а вообще, как сущность, всегда, помимо чисто медицинского недомогания, сопровождается избыточными финансовыми и семейными проблемами, и неподъёмным чувством вины. Как так получается и почему именно так, сказать не могу, примите как аксиому и не стремитесь доказывать обратное. Доказать не получится, а результат исследований огорчит. И мысль капитанова, каким-то мистическим путём слившись с мыслью Фёдора, улетела в оружейку и упёрлась в табельный «Макаров».

     А Фёдор думал о войне. Не об Отечественной, не о какой-нибудь конкретно, а о войне вообще. Человеку свойственно воевать. Человеку свойственно убивать, точно также как и рожать. И единственное неизменное, что человек делает со времён своего появления – он размножается и убивает. Эти два, взаимно (казалось бы) исключающие друг друга, действия и определяют всю человеческую историю. Политические системы, религии, философии, искусства накатываются пластами, потом исчезают, меняются, чередуются, а человек с маниакальным упорством, неизменно, как отче наш, рожает и убивает. Уничтожает и размножается. Периодически к нему приходит Будда, или Христос, или Магомед и пытаются убедить – охолонь, смертный, хорош уже. То есть рожать рожай, а убивать завязывай. Человек внезапно соглашается, головой кивает, молитвы наизусть учит, мантры поёт, а бросить убивать не может. А когда наубивает через чур много ищет виновного. Виновным назначают того, кто возглавил в тот или иной момент тягу большой толпы к смертоубийству. И объявляют его тираном, и называют всеми неприятными словами, и громко предают анафеме. Но проходит время, умирают участники, и, потихоньку, историки, а больше литераторы, опять возводят пьедестал, затаскивают на него труп убийцы и называют великим человеком. На вопрос кто такой Чингисхан, Македонский, Наполеон и т.д. любой ученик, в любой стране ответит – Великий Полководец и Великий Человек. Пока еще живы участники и ближайшие родственники – Гитлер - подлец, убийца, нацист и человеконенавистник. Но дайте время… Да уже и сейчас… И никто, никогда не скажет, что тот или иной полководец или политик – всего лишь инструмент толпы жаждущей убивать. Никакой Гитлер, никакой Наполеон, ни при каких обстоятельствах не могли бы убить никого, кроме пожалуй Жозефины и Евы, если бы не толпа мужиков жадных до денег, до баб и до убийства, не орала под окнами: «Веди нас, вождь». И вождь ведёт, потому как если не поведёт его тут же и убьют, и найдут нового. А вот и ключевое слово – жадность. Жадность – вот в чём всё дело. Жадность обладания. Страстное Желание обладания – прямая Причина Поглощения. Мужчина, овладевая женщиной, редко думает о потомстве. Ему важен момент обладания, а не его последствия. В силу природной полигамности, мужчина жаждет обладать большим количеством женщин.  Вот мы и пришли – корень и рождения и убийства – простая человеческая, мужская жадность. И это не прекращается. Даже сейчас, когда уже и обсудили всё и осудили – что мы видим каждый божий день? Нашу жадность подогревают рекламой и обслуживают банками. Смысл любой рекламы – купи, смысл любого банка – займи. А коли занял – отдай, не можешь – умри, или убей, но отдай с наваром. Не прямо так, конечно, но смысл тот же. Так мысль Фёдора таким же мистическим путём перехлестнулась с тяжёлой думой Горюшкина об ипотеке.

    А капитан Горюшкин, вполглаза проглядывая документы Фёдора, думал только о том, где бы сегодня добыть пятьдесят тысяч русских рублей, любыми купюрами, даже не подозревая о том, что искомые пятьдесят тысяч прямо сейчас находятся в наплечной сумочке Фёдора. Фёдор с одной стороны очень не любил коррупцию, а с другой при необходимости её поощрял, сильно при этом переживая. Он ещё не достиг уровня просветления Подудиста, когда можно было бы сказать – Да пошло оно всё! И тихо прожить на даче без машины и Водительского Удостоверения. Был он человеком не бедным, а по сравнению с нынешним Горюшкиным так почти и олигархом. Отправляясь в поход на госструктуры, он, конечно, взяток давать не хотел, но на всякий случай снял сто тысяч наличными, давно в душе переиначив мудрость Заратустры, - идешь к чиновнику возьми деньги.

    Конечно, Эврика! - во всём виноваты бабы! Жадность обладания женщиной и порождает жадность к деньгам, богатству и убийству. По большому счёту и права, и машина Фёдору нужны были ради женщин. Сам по себе он бы и так прожил, по привычке вызывая такси, чтобы съездить на рынок за продуктами. Машина – другое дело, а хорошая машина – совсем другое дело. Хорошая машина потребует, хорошую одежду, хорошие часы, ресторан и всё – прощай отшельник, здравствуй, Новая Красивая Баба. Не так уж и стар был Фёдор, и за ним тянулся приличный шлейф женщин, детей и квартир, и ничего ещё на смирение не указывало, кроме смутного понимания, что ОНО всё ЭТО на фиг не нужно. Но это смутное понимание напрочь перехлестывала живая энергетика, всё ещё живого мужчины. 

     По большому счёту Горюшкина с Фёдором у десятого окна и свела мужская жадность к жизни, и к женщине. И Фёдор, глядя на сомневающееся лицо капитана, вспомнил о деньгах в сумке, а капитан, не ведая о деньгах в сумке, вспомнил о пистолете Макарова в оружейке. А мне приходится думать сейчас и за Федора, и за Горюшкина и ещё за оставшихся девять капитанов, которых если сильно копнуть, то тоже где-нибудь вылезет либо ствол, либо ипотека.

     И легче мне, и даже радостней, потому как прожил уже и Горюшкина, и Фёдора, и стволы, и ипотеки. Потому и позволяю себе, любезный мой читатель, поведать тебе эту историю без надрыва и истерики, а просто по факту происшедшего, с небольшими философскими вольностями. Да и вольности эти вложу в голову Фёдору, ему можно, он потянет. А вот капитану нельзя, если в его голову в придачу к его бабам, ещё и эту нежить вставить, то он точно до своего Макарова доберётся, и одним нажатием пальца вышибет и Заратустру, и баб, и…  никогда он не станет майором. Пусть поживет пока, а то как-то просто уж…

   По документам выходило, что Фёдора вроде как можно отправить на пересдачу экзаменов, но можно и не отправлять. Всё это в вольной, но достаточно официальной форме Горюшкин Фёдору и высказал. И Фёдор вымолвил привычную, многообещающую фразу:

    - А может как-нибудь решим, капитан?

    - Да как тут решишь-то?! – мрачно ответил Горюшкин, и они оба посмотрели на черный колпачок сбоку окна, над которым висел приговор «Внимание, ведётся видео и аудио запись».

    Красив и образен язык взяточников и наркоманов. А вы попробуйте, не называя вещи своими именами, обозначить искомый продукт, оговорить цену и условия обмена. Эзоп отдыхает. А тут еще и камера, и микрофон.

     Они смотрели друг на друга понимающими глазами. В глазах Горюшкина Фёдор легко прочитал – «Мне очень надо, но ты же видишь…», а Фёдор также молча ответил: «Да я бы дал, а как»? «Да никак…» ответил капитан, а вслух задал бестолковый вопрос:

   - А вам зачем права?

    - Обязанности надоели.

    - А серьёзно?

    - Хочу уехать.

    - Куда?        

    - Всё равно. Лишь бы отсюда.

    - Как Лев Николаевич?

    - Да, как Лев.

    - Он плохо кончил.

    - А может оно того стоило?

    Этот бесполезный, с точки зрения получения Водительского удостоверения, разговор привёл к тому, что капитан вдруг что-то для себя решил, махнул печатью, подписал какую-то бумагу и протянул весь набор документов в окошко.

     - В 310 й кабинет, - сказал он и, прямо глядя в глаза Фёдору, добавил, - Удачи!

     Фёдор ответил: «Спасибо, капитан» и отошёл от окна. Перед лестницей остановился и оглянулся – капитан Горюшкин всё также сидел в проёме окна и смотрел сквозь него невидящими глазами. И мысль его потихоньку выбралась из оружейки и отправилась в Дорогу, на которой умер любимый классик, и капитан, быстро прикинув разницу в возрасте, а стало быть возможности, шепотом ответил на вопрос Фёдора, - да стоило, конечно! Стоило!

     В руке он всё также держал ручку, словно собираясь бесконечно долго подписывать и подписывать бумаги и документы. Возможно, точно также вертел в руках карандаш над «Русской Азбукой» и Лев Николаевич. Поди знай? Перо в руке много чего может…

         Ом…

    

 

    

   Шут и палач.

 

       В одном мирном, очень зеленом и голубом государстве жили-были два брата, Шут и Палач. Они жили в небольшом двухэтажном домике на краю деревни. Деревня эта тоже была небольшой и уютной. Дом достался братьям по наследству от умерших рука об руку родителей. Наследство можно было бы и продать, деньги разделить и разъехаться, и разговор об этом братья вели чуть ли не каждый день, но ничего для продажи не делали и жили вместе уже долго и друг друга терпели.

 

         Разница в возрасте у братьев была всего один год. Они в этом доме оба родились и выросли, и вместе ходили в  деревенскую школу. После школы дорожки их разошлись надолго.

 

          Палач был по рождению старшим и, покинув родную деревню на год раньше своего брата, быстро и неожиданно обрел свою редкую профессию и достиг в ней совершенства. Его стали приглашать в столицы многих государств, где умельцев его уровня не хватало. Человеком он был веселого нрава, но к работе относился, как и многие весельчаки, очень серьезно. Перед тем как ехать на новое место службы он тщательно изучал историю и традиции страны по законному умерщвлению сограждан. Если это было отсекание головы топором, то приехав, он требовал топор и три дня для подготовки, чтобы освоить инструмент и, не дай бог, не мучить жертву на потеху толпе. Даже во Франции, где гильотина была доведена до совершенства, он все равно три дня рубил капусту, чтобы убедиться в надежности аппарата.

 

         Если это была виселица, он должен был знать все тонкости повешения в данной стране, включая материал из которого изготовлена веревка, вид узла и способ намыливания, если таковой присутствовал.

 

         Помимо этого, если язык был незнаком, он нанимал репетитора и досконально учил фразы, которые должен сказать жертве палач перед казнью, и требовал присутствия переводчика, чтобы понять все, что могла сказать жертва. Ему также необходимо было знать должен ли он забрать одежду казненного себе или отдать родственникам. И еще многие и многие тонкости в зависимости от обычаев, религий и законов страны приглашения.

 

        Доводилось ему сжигать еретиков и других приговоренных, но этот вид казни ему был наиболее несимпатичен, в силу затягивания процесса и чрезмерного участия духовенства. 

 

        Он отказывался от работы, даже за хорошую плату, если законы страны предусматривали пытки перед казнью, искренне не понимая, зачем мучить несчастного перед смертью. Коллег, которые соглашались, он презирал. И вообще, в узком кругу палачей держался особняком и слыл гуманистом.

 

       В расстрелах он, однако, не участвовал, считая это оскорблением для профессии, а палачей, которые опустились до расстрелов, называл «душегубами», кличкой для палача унизительной.

 

        Его младший брат, Шут, от рождения был мрачен и над ним все смеялись, чтобы он ни сказал и ни сделал. Он так привык, что над ним смеются, что превратил это в профессию. Говорить он не любил и потому овладел пантомимой. Как и старший брат к ремеслу своему относился серьезно, и много и упорно занимался. И его тоже стали приглашать, и он тоже много путешествовал. И вскоре он стал выступать на тех же площадях, где перед  этим рубил голову, или вешал его старший брат. И люди на его выступления приходили ровно те же самые, которые собирались и на казни брата. Да и сценарий их с братом выступлений, в основе своей был одинаков. Сбор толпы, ожидание, завязка действия, кульминация, финал, аплодисменты, крики одобрения или возмущения.

 

     Когда младший брат узнавал, что недавно на этой площади произошла казнь, и казнил жертву его брат, Палач, он старался вызнать подробности и использовал их в представлении, удивляя толпу и заставляя ее вновь испытывать то же возбуждение, что и при казни. К тому же он явно использовал свою природную схожесть с братом фигурой и манерой движений. И зритель, который не видел лица Палача, скрытого маской, и вполне мог поверить в его перевоплощение, смеялся сильнее и платил охотнее. Нельзя, однако же, даже подумать, что Шут употреблял свое родство для наживы. Ни в коем случае. Он был артист, и артист от бога, и просто пользовался в полной мере местом, временем и обстоятельствами, как и положено настоящему лицедею. Нельзя исключать и присущее всем братьям соперничество, а соперничество в популярности – это практически вражда, а между братьями кровная.

 

     Поначалу совпадения по месту выступлений Палача и Шута были случайны, но со временем импресарио артиста заметил, что после казни, зрителей собирается всегда больше, сборы растут, и стал следить за перемещениями Палача и соответственно выстраивать график гастролей Шута. Постепенно в больших городах Европы зрители стали привыкать, что за казнью следует шутовство, а бывало и наоборот, и билеты разлетались нарасхват. Обычно было так, на первые выходные месяца городские власти назначали казнь, а на следующие приглашали шута. К тому времени братья уже ненавидели друг друга лютой ненавистью, и продолжали собирать толпы народа.

 

       Потом Шут стал приезжать на неделю раньше и, смешавшись с толпой, жадно следил за работой брата, перенимал его манеру, в точности ее копировал и на представлении радовал зрителя деталями именно этой последней казни. А Палач стал инкогнито оставаться в городе и также внимательно смотрел представления Шута, узнавал себя  в его пантомимах, смеялся вместе с публикой и багровел от злости. Таким образом, они часто виделись, но никогда не встречались.

 

       Случались накладки. Один раз билеты на представление Шута были проданы на день казни, и собралось огромное количество публики возбужденной сверх всякой меры. Братья, узнав, каждый по отдельности, о таком конфузе, расплевались с организаторами и, отменив казнь и выступление, покинули город, почти вслед друг другу, а публика, жаждущая убийства и веселья, устроила Великую Французскую революцию, взяв Бастилию и свергнув династию. Наказнились и насмеялись досыта. Но в отсутствии профессионалов и казни были пошлыми и шутки топорными.

 

    Так они и жили. Старший рубил и вешал, младший смешил. После казни Палач весело гулял, пел песни и тратил деньги на гулящих девок. По веселой своей природе он был влюбчив, и это знали во всех европейских борделях. Он не мог просто заплатить и воспользоваться. Ему нужно было и самому влюбиться в проститутку и ее в себя влюбить хоть немного. Платил Палач щедро, с продажной девкой обращался также церемонно, как и с жертвой перед казнью, и она умело играла любовь, а он с удовольствием верил.

 

    Шут по окончании закрывался в номере и пил один. Женщин он сторонился, кроме одной молчаливой и толстой немецкой вдовушки, которую навещал ровно два раза в год. У нее в погребе он хранил свои сбережения в виде золотых монет разных стран. Вдовушке он почему-то доверял больше, чем банкам, считал себя знатоком женщин и поэтому их презирал. Вдовушка вкусно и красиво стряпала и от нее он, также шутовски, перенял манеру приготовления пищи и к стряпне пристрастился.  Еще вдовушка умела приготавливать всяческие зелья из трав и кореньев, способные как излечить человека, так и умертвить.

 

   На закате жизни они, нарубив голов и насмешив людей, поселились в отчем доме и стали мирно жить, все также тихо ненавидя друг друга. Палач ходил на рынок, где богобоязненные старушки по традиции бесплатно давали ему продукты, колол дрова и вел дела с приходящей прислугой. По воскресеньям выстаивал службу в церкви и тихо подпевал хору. Шут готовил еду и читал газеты, и из дому никуда не ходил.

 

 

 

    Оба брата были одинаково богаты, не так, чтобы очень, но обеспечены до конца дней. Они скидывались на совместное хозяйство, не мелочась, но без излишеств, а других расходов у них почти и не было.

 

   Поначалу они собирались за обедом и пробовали разговаривать, но все разговоры заканчивались спором и ссорой. Каждый так или иначе пытался доказать другому нужность своей профессии и порочность профессии брата. Палач настаивал на необходимости наказания зла, подкрепляя цитатой «око за око», а Шут утверждал, что наказание зла зло умножает и предвосхищал толстовское «непротивление», совсем не будучи буддистом. Свои же выступления он возводил в ранг добродетели и умножения добра. На что Палач, обосновано, доказывал, что самые смешные представления Шута были пародиями на его казни, и публика больше всего радовалась именно им, и просто напросто заново проживала зрелище смерти человека в безудержном смехе. И если на его казнях смерть людей ужасала, то на его, шутовских изображениях смешила. А чего, - спрашивал он, - смерть более достойна – ужаса или смеха? И смех, вызванный кривляньями, ничего общего с радостным весельем не имеет, ибо имеет причину, и потому порочен как болезнь венерическая. И он, Шут, этой болезни разносчик и так его публике и надо. И быстро доходили они до ссоры и единственное, что их примиряло – это общее презрение к публике, которая и у Шута, и у Палача бала одна и та же.

 

   Много раз лично сталкиваясь со смертью, они оба одинаково ее боялись. Палач, тысячи раз производя акт смерти, а Шут, тысячи раз ее изобразив, так и не поняли все ее значение в жизни и потому боялись ее больше чем вся остальная деревня.

 

      А остальная деревня жила себе обычной деревенской жизнью, настороженно присматриваясь к домику на окраине. Из всех жителей, кроме прислуги, к братьям ходил только пастор местной церкви и рассказывал Палачу о чистилище. Палач вежливо пастора слушал и угощал, но в чистилище на небесах ни капли не верил. Тысячи раз, наблюдая человека перед смертью, он так ясно видел, какие муки проходит и тело и душа в ожидании конца, что представить себе не мог, чтобы кто-то с позволения или даже наставления бога мог это тело и душу мучить и дальше, после смерти. Не верил и все тут, но пастора принимал и слушал. Так на всякий случай. Мало ли как оно там сложится.

 

      Шут тоже присутствовал при разговорах, но участия не принимал. В отличие от брата в чистилище он верил и в  силу актерского своего воображения думал, что пастор муки еще и преуменьшает. Ему думалось и даже, как ни странно,  хотелось, чтобы там, в чистилище все было бы еще мучительнее, больнее и дольше. А пастора считал плутом и пройдохой.

 

      В силу возраста и положения они много рассуждали о людях, душе и боге. Но люди в представлении Палача были те зрители, которые приходили смотреть казнь. Для Шута люди были зрителями его представлений, а для пастора люди были его прихожанами. И они рассуждали, каждый о своей пастве, почему-то, не понимая, что это ровно одни и те же люди.

 

      Когда споры доходили до апогея и перерастали в оскорбления, в котором братья впервые объединялись против пастора, тот, с видом превосходства вспоминал о церковном каноне, запрещающем хоронить лицедеев и палачей на общих кладбищах, а вот вопрос об отпевании, либо панихиде зависел целиком от позиции местного священника, то есть именно его, пастора. И этот привычный шантаж всегда срабатывал. Братья давно смирились с тем, что лежать им придется отдельно от обычных мирян, и даже усматривали в этом некую избранность и превосходство, но мысль о возможности ухода в мир иной без отпевания, либо упоминания имени в панихиде, была, почему-то, нестерпима и обидна, стократно более чем молчание зрителей после казни или представления.

 

      Пастор, будучи человеком и корыстным, и властолюбивым, в душе своей все же следовал христианским заповедям добра и прощения, и давно уже сам для себя решил, что отпевать братьев он, конечно, будет, но сообщать об этом не спешил, не желая выпускать из рук инструмент воздействия. Даже наоборот, он всячески убеждал Палача и Шута, что преступить эту черту он никогда не сможет, и лежать братьям в земле сырой неприкаянными.

 

     У пастора служил викарием молодой еще человек, хлебнувший уже новоявленной заразы «свободы, равенства и братства» французской революции, во многом братьям обязанной.  Он, в пику пастору, откровенно исповедовал «равенство» в жизни и в смерти всех людей, и, в случае смерти самого пастора, наследовал его чин.

 

     Викарий, также навещал братьев, кушал вкусные, приготовленные Шутом блюда, пил вино и чай, и всячески давал понять, что будь он пастором, он бы вопрос их жизни после смерти решил, все-таки по божьи, по-христиански, и даже перед епископом бы похлопотал. Братья молодого священника всячески привечали, внимательно слушали, хвалили и, как-то незаметно, позволили себя уговорить. Словом, впервые в жизни братья сговорились.

 

     В очередной раз, навещая свою вдовушку, Шут лестью и обманом выманил у нее зелье, при добавлении которого в вино человек умирал медленно, но неизбежно и смерть на отравление ядом похожа не была. Зелье это, как любое лекарство в малых дозах лечила, в больших убивала. Он выпросил его, как бы для себя, против желудочных колик, и даже немного принял, когда был у вдовы, и сделал вид, что сильно полегчало, и подробно записал, сколько капель полезно, а сколько смертельно. И довольный уехал.

 

   Пастора убивали полгода. Он все также ходил к братьям откушать. С ним всякий раз стал ходить викарий. И три человека за столом жадно следили за каждым глотком священника. Они знали. Зелье действовало так, что сразу после приема пастору становилось на время легче, а потом боли в желудке усиливались, и чтобы смирить эту боль, пастор как на заклание все шел и шел к братьям.

 

   Потом он окончательно слег и умер в мучениях, обо всем догадавшись. Перед смертью в кругу близких и викария, он, глядя ему в глаза сказал: «Вы меня убили» и почил, наконец. Викарий объявил, что знает, кто убил пастора и развернул кипучую деятельность. Еще до похорон священника он написал подробный донос в епископат и пустил нужные слухи по деревне.

 

    Шута и Палача тут же арестовали и начали следствие. Под пытками Шут признался, что яд ему дала вдова, и сообщил имя и адрес. Палач все подтвердил, пыток не дожидаясь, но его все же пытали согласно обычаю. Потом привезли вдову, которая ничего не признала, кроме  знакомства с Шутом. Ее тоже пытали, но безрезультатно. К концу следствия она помешалась умом от боли и предательства, и, когда смотрела на Шута, смеялась или мычала.

 

    Викарий был везде. Настал его звездный час. Он одинаково активно участвовал в следствии и готовился к похоронам пастора. Пока вели следствие, пастора положили на лед и сберегли  до вынесения приговора. Приговор вынесли быстро и единогласно, а вот с видом казни определиться не могли. Вроде как, по старым канонам, преступники попадали под сожжение, но сожжение уже давно не применялось и споры разгорелись вокруг топора и веревки. И тут опять всех удивил викарий. Он быстро съездил в город и за ночь сделал письменные копии со всех решений о сожжении, а также сделал выписки из таких первоисточников, что возразить этим документам ни у кого не хватило духу. Более того, Викарий, уже игравший первую скрипку, научно доказал, что после сожжения пепел необходимо смешать с землей, зарядить в ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16


15 января 2020

0 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Русские пазлы»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер